Маска: Кузница (книга вторая)

Признания       Их чаепитие происходило в библиотеке, и Эрик даже умудрился взять печенье с тарелки, хотя руки у него дрожали. Он откусил кусочек, но от нервозности едва смог прожевать. Впервые печенье с патокой оказалось безвкусным. Он сидел на стуле прямо как доска.       — А теперь, моя дорогая, будьте добры, повторите мне сказанное вами раньше.       — Что ты имеешь в виду?       — Кристина, прекрати это немедленно! Неужели ты не понимаешь, что творишь со мной? Я умоляю, повтори мне свои слова, — оборвал он, постукивая напряжёнными пальцами по подлокотнику кресла.       — Теперь я смущена, — произнесла она, и на её щеках появился правильный оттенок розы.       — Иди ко мне, любовь моя.       Он подхватил её на руки и усадил к себе на колени; её голова удобно устроилась на его груди. Она прикусила уголок ногтя. Эрик отнял её руку от рта, поцеловал палец и взял его в руку.       — А теперь, моя дорогая девочка, избавишь ли ты меня от этих страданий?       Она ещё несколько мгновений молчала. Затем, ухватившись за его лацканы, Кристина пролепетала:       — Я хочу, чтобы ты знал… что я люблю тебя. — С этими словами она снова зарылась головой в его грудь. Он резко втянул воздух.       И сидел как зачарованный. На этот раз отрицать слова было невозможно. Она говорила ясно. Она сказала, что любит его! Его Кристина сказала, что любит его — Эрика. Он позволил словам пронестись над ним, услышав их в сознании так же, как он вспоминал мелодии, и был потрясён, обнимая её. Его тело было тугим, как барабан. Стало холодно, а воздуха не хватало — он задыхался. Осознав, что перестал дышать, он глотнул воздуха. Издалека он слышал её голос, а может быть, чувствовал и прикосновение. Что мне теперь с этим делать? Что делают нормальные люди, когда их кто-то любит? Он знал, что она в его объятиях, но её не чувствовал и не видел. После стольких лет — стольких лет — было то, чего он хотел больше всего в жизни — быть любимым другим человеком. Комната вокруг медленно темнела. Должно быть, я умираю. Видишь, Кристина, твоя любовь убивает меня.       Он шире раскрыл глаза, но темнота не прекращалась.       Его мать не хотела причинять ему боль. Она и не хотела, чтобы он услышал, но всё равно произнесла. Он стоял у лестницы в их старом коттедже и, как всегда, навострил уши. Прекрасная акустика доносила до него звуки снизу.       — Почему вы всегда так грубы со своим мальчиком? — спросила их соседка, женщина с тремя малютками.       — Не хочу баловать. У него не может быть нормальной жизни. Никто никогда не полюбит это лицо. Не стоит ему так думать. Лучше пусть вырастет суровым.       — Что плохого, что вы обнимете своего сына? Он же маленький!       — Обнять? Хорошо, что вы так говорите о своих нормальных детях. Но вы видели, что скрывается под маской? Это лицо демона. Как я могу обнять? Вы не поймёте этого, пока не узреете сами. Я не могу заставить себя чувствовать то, что должна. Я знаю, что поступаю неправильно, но примирилась с тем, что не убила его во младенчестве. Я кормлю его и держу в чистоте. Он хороший мальчик, надо отдать ему должное, послушный и умный. Слушается старших. Но, Господи, помоги! Не могу я любить такую уродливую тварь. Никто не сможет, и он просто должен привыкнуть к этому.       Он почувствовал, что его нежно обнимают.       Мама, ты действительно меня любишь.       — Эрик, Эрик.       Он почувствовал тёплое дыхание на лбу. Эрик попытался открыть глаза, но понял — они уже открыты. Воздух, нужен воздух, почему его не хватает? Постепенно очертания выделились из белых теней, и появилось лицо — Кристина!

~

      Кристина ожидала, что он вскочит и бросится танцевать с ней по комнате. Отсутствие реакции озадачивало. Он сидел спокойно, лицо даже не поменяло выражения: со спокойствием смотрел куда-то в комнату. Неужели это всё, что значили для него её слова? Если бы она сказала ему, что изменит вкус чая, он отреагировал бы сильнее. В сердце зародилась глубокая обида. Её слова не имели для него большого значения. Все опасения после возвращения оказались правдой. Эрик больше не любил её и теперь размышлял, как вести разговор после компрометирующего признания. Очевидно, это стало для него всего лишь неприятностью. Возможно ли, что он просто не услышал? В сердце вновь забрезжила надежда.       — Эрик, ты слышал, что я тебе сказала?       По-прежнему не двигался. Тогда она заметила, как побледнел его подбородок.       — Эрик?       Его глаза тоже выглядели как-то неправильно: они были стеклянными и расфокусированными. Когда она дотронулась до него, ему стало холодно, и он напряжённо держал голову. Его шея была натянута, словно струны на скрипке. Она прижала его к себе и сняла маску, а когда он не стал возражать или пытаться остановить её, её охватила паника.              — Эрик, пожалуйста, поговори со мной.       Она легонько потрясла его за плечо и погладила по щеке. Она услышала, как из него вырвался вздох, а затем он отчаянно заглотнул воздух. Его тонкая грудь вздымалась и опадала, а глаза трепетали. Она вобрала немного горячего чая, промокнув салфеткой, и приложила тёплую жидкость к его бледным губам. Он тихонько хмыкнул и начал слегка шевелиться. Она поднесла чашку к его губам, и он сделал глоток мятного чая.       — Тебе лучше? — Она увидела, как он едва заметно кивнул. Его холодный лоб прислонился к её. Веки дрогнули и открылись.       — Ты?.. — спросил он тихим шелестом.       — Я люблю тебя, Эрик Менард.

~

      Это был самый важный момент в его жизни. Эрик был любим! Он крепко обнял женщину, любившую его, и прижался к ней лбом. Несомненно, он должен был сделать что-то грандиозное. Кристина, Кристина. Он не мог ни о чём думать. Сердце колотилось, но он был в состоянии думать. О чем думать? Он поднял руку, чтобы поправить маску, и коснулся голого лица. Он резко сел, глаза его загорелись.       — Моя маска! Где?..       — Вот, Эрик, — отозвалась Кристина, помогая ему. — Ты выглядел неважно, и я сняла её.       Когда маска оказалась на его лице, он смог справиться с ситуацией.       — Повтори ещё раз, Кристина.       — Но ты плохо выглядел…       — Я не нахожу в вас предмета для забавы, мадам.       — Я люблю тебя, Эрик. — Она хихикнула и поцеловала его в челюсть.       Она не знала ни о его отце, ни о Лебеке. Даже Хафиз не знал всех подробностей его рождения — Перс, вероятно, считал его бастардом, — так что он не мог ей рассказать. Кристина любила его самого! Произошло чудо, и Бог наконец-то улыбнулся ему. Сердце снова учащенно забилось. Эрик резко встал, чуть не сбросив её с колен.       — Это приходит ко мне, — пробормотал он и начал громко напевать, а его пальцы играли в воздухе на невидимой клавиатуре.       — Эрик?       — Музыка! — В два длинных шага он оказался у двери.       Повернувшись, он сказал:       — О да, и я люблю тебя всем сердцем, мой маленький ангел!       Он выбежал из комнаты, напевая про себя, а пальцы всё продолжали перебирать воображаемые клавиши фортепиано. Через мгновение он был у инструмента. С клавиш слетали самые лёгкие, самые приятные ноты, и он отчаянно фиксировал каждую из них на бумаге. Следующие два дня Эрик провёл, запершись в музыкальной комнате, за исключением двух лёгких обедов, которые ему разрешила навязать жена. На третий день он вышел, размахивая стопкой бумаг в руках. Он написал для неё сонату для фортепиано № 5 до минор «Christine».