Сердце из одуванчиков

Под огромным давлением Джинн росла одиноким ребенком, связанной оковами долга, которые охватывали каждый момент её жизни. «Всё для Мондштадта, как всегда» — эти слова, на которых было сосредоточено всё её воспитание, и в течении долгого времени в её жизни не было ничего, кроме её занятий, её обучения и миллиардов правил, которые управляют девочкой каждую проносящуюся секунду. Так и было до тех пор, пока он не ворвался в её жизнь вспышкой огня и серы, разбивая вдребезги стеклянную фантазию, которую она сформировала, обманывая себя, называя подобное жизнью. — Дилюк Рагнвиндр, — она холодно здоровается. — полагаю, ты задолжал извинения перед моей сестрой. Барбара шмыгает носом, сидя в траве у её ног, жалобно прижимая к груди то, что осталось от её любимой тряпичной куклы. Дилюк выпрямляется во весь рост. Он высокий, но Джинн ещё выше, и, вероятно, ему неловко сталкиваться лицом к лицу с кем-то, кто возвышается над ним. Послеполуденное солнце в своих красных и золотых лучах освещает безрассудный блеск в его надменных малиновых глазах и усиливает явное презрение, которое он питал к сестрам Гуннхильдр. — А я, полагаю, уже извинился. Парень чуть постарше, с тёмно синими волосами и с повязкой на глазу рядом с ним толкает его локтем, подавляя смех ладонью. Джинн думает, что это, должно быть, Кэйа, его недавно усыновлённый брат. — Вообще-то, ты сказал, цитирую: «Мне жаль, что твоя кукла помешала нашей тренировке», — Кэйа сверкнул несколько дружелюбной улыбкой в сторону Джинн. — Ты считаешь это извинением? — Эй, а ты вообще на чьей стороне? — жалуется Дилюк. — И вообще, я не хочу извиняться перед плаксами. Джинн хмурится. Очевидно, эти два юных господина Рагнвиндра не собираются вести себя достойно, что делает весь этот разговор бессмысленным. Это просто отвлекает от дел, говорит она себе. Она поднимает Барбару на ноги. — Подожди, вы уходите? — немного неуверенно спрашивает Дилюк. Джинн сердито смотрит на него. — Ну, поскольку ни один из вас не собирается вести себя нормально, я не вижу смысла здесь находиться. — Позор, — довольно небрежно говорит он. — Я видел, как ты сражаешься, и ты довольно хороша. Определённо лучше, чем Кэйа, — мальчик хихикает и толкает брата локтем. — Эй! — восклицает синеволосый, но тоже ухмыляется. Джинн моргает, удивляясь подобной лести, но не знает даже, что и сказать. — Слушай, если я извинюсь, — глаза Дилюка восхищенно вспыхивают. — Сможешь тренироваться с нами иногда? Джинн задумчиво смотрит на него. Конечно, было бы неплохо хоть раз в жизни завести пару друзей её возраста, даже таких сомнительных хулиганов, как эти двое. Но в то же время Джинн — юная девочка, — не могла позволить себе желать такое, потому что наследники не позволяли себе такой свободы. Она тянет Барбару за руку. — Пошли домой. — Увидимся, Джинн! — окликнул её Кэйа. Вспыхнув, Джинн резко поворачивается к ним обоим. — Я… я никогда не… Дилюк ухмыляется ей. Искренность его улыбки, так не похожая на его обычную упрямую, заставляет её запнуться. В его глазах горит восхищённый огонь. — Увидимся, плакса! Джинн несётся прочь, чувствуя странную смесь из смущения и счастья, волоча за собой свою младшую сестру. Такие лёгкие поддразнивания для неё в новинку, и это почему-то радует её больше, чем она ожидала. Перед тем, как покинуть луг, она оборачивается, чтобы посмотреть снова на Дилюка Рагнвиндра. Сначала её мысли были о том, что она, вероятно, могла бы победить этого ребёнка в спарринге. Но потом её мысли сменились непреодолимым желанием подружиться с ним.

 / / /  

В тот вечер за ужином её мать сурово смотрела на дочь поверх очков в тонкой оправе. — Стражники сказали мне, что у тебя сегодня была стычка с братьями Рагнвиндр, — цитирует она, аккуратно откусывая кусочек от своей Сладкой Мадам. Джинн выпрямляется при упоминании братьев, о которых она думала весь день. Она смущённо смотрит на цыплёнка в своей тарелке, чувствуя себя так, словно её маленький секрет выплыл наружу. — Я слышала, они довели твою сестру до слёз, — она невозмутимо продолжает. — Мне было очень стыдно узнать, что ты позволила им уйти безнаказанными, Джинн. Джинн изумленно смотрит на неё. — Н-Но братья Рагнвиндр из уважаемой семьи, я не могу… Её мать усмехается. — Этот владелец винодельни — всего лишь слабак. Он даже не мог достаточно постараться, чтобы заслужить Глаз Бога. Он может быть так же богат, как и Цисины, но поверь мне, этот человек — всего лишь старый дурак. Джинн хмурится. Дилюк и Кэйа были детьми-хулиганами, это точно, но она уверена, что ни один из них не выглядел трусливым или слабым. Если их отец был чем-то похож на них, то он совершенно не мог быть таким, как описывает его её мать. В глубине души она подозревает, что это, вероятно, очень, очень плохая идея, но всё равно делает попытку. — На самом деле, мама… — она нерешительно начинает, выпуская из рук столовые приборы. — Я надеялась, что могу устраивать себе выходные каждую неделю, узнавая их немного лучше. Её мать закатила глаза. — Ты не слышала меня, дитя? Рагнвиндры, возможно, когда-то и были благополучной семьей, но сегодня они мало чем отличаются от остальных виноторговцев. И ясно, что эти его неукротимые дети окажут ужасное влияние на такого хорошего, воспитанного ребенка, как ты. «Хорошего, воспитанного ребенка, каким ты меня заставила быть», — с горечью думает Джинн. — Возможно… может быть, мне удастся изменить их? — она говорит это без особого энтузиазма, потому что в глубине души знает, что это безнадежное дело. — Боже правый, — мать вздыхает. — Ты не будешь тратить свое время на то, чтобы развлекаться с этими двумя нарушителями порядка, Джинн. Я запрещаю. Тысяча и одно недовольство и возражение формируются в мыслях у Джинн и рассыпаются в мелкую крошку, не успев даже создаться. Спорить с матерью просто не было смысла. Её слова — закон поместья, как и всегда, сколько Джинн себя помнила. Даже в те далёкие времена, когда её отец и Барбара ещё жили с ними, а мать была чуть мягче и сострадательнее, она управляла всем, что происходило в доме, справедливой, твёрдой рукой и строгим выражением лица. И, в конце концов, Джинн исполняет свой долг добровольно, будь то дождь или солнце. — Конечно, мама, — тихо бормочет она. Но сладкая солёность курицы на её тарелке горько отдаётся на языке, когда она снова принимается за еду.

 / / /  

Джинн играет по правилам. Когда её мать говорит ей, что пришло время снова тренироваться в фехтовании, она игнорирует боль в конечностях и направляется на тренировочную площадку, чтобы взять в руки деревянный меч. Когда она велит Джинн изучать язык и историю Мондштадта, она садится в библиотеке и без остановки вливает в себя тонну информации. Точно так же, когда она говорит ей, что ей запрещено встречаться с братьями Рагнвиндр, она полна решимости навсегда выбросить их из головы. Во всяком случае, она старается. Но, к сожалению (или к счастью) для неё, Дилюк Рагнвиндр оказывается полной противоположностью. Он никогда не играет по правилам. Джинн падает обратно на траву, измученная своей изнурительной тренировкой. Полуденное солнце светит на неё во всём своём великолепии, проникая сквозь ветер и согревая до костей. Она закрывает глаза и делает глубокие, свистящие вдохи, чтобы успокоиться и замедлить стук в ушах. Тренировки невероятно трудны, но она получает от этого больше удовольствия, чем от изучения литературы и уроков манер и дисциплины. Это самое любимое время её лихорадочного дня. — Эй, плакса! — знакомый голос прерывает её покой. Глаза Джинн распахиваются и расширяются от шока, когда она видит склонившегося над ней Дилюка, силуэт которого вырисовывается на фоне яркого солнца. Он нахально ухмыляется и весь покрыт ветками и грязью. Она встревоженно садится. — Как, чёрт возьми, ты сюда попал? — выплёвывает она, разинув рот. — И где твой брат? — на самом деле это не имеет значения, учитывая ситуацию, но она так привыкла представлять их вместе, что было странно видеть их порознь. — Перелез через стену, — Дилюк дружелюбно улыбается, как будто то, что он только что сказал, совершенно обыденная вещь. — Кэйа сегодня простудился, так что мне стало скучно, и я решил найти тебя. А потом я увидел, как ты тренируешься, и решил присоединиться. Джинн нервно оглядывает тренировочную площадку. Сейчас она пуста, так как тренер оставил её продолжать самостоятельно, и девочка всегда заканчивает их без проблем, так что у него действительно нет причин торчать здесь, если она не позовёт его. Во всяком случае, она предпочитает тренироваться одна. Она рукавом вытирает пот со лба и торопливо завязывает свои длинные светлые волосы в высокий хвост, стараясь выглядеть хоть немного презентабельно — так, как должна выглядеть наследница рода Гуннхильдр. — Тебя здесь быть не должно, — нервно предупреждает она. — Мама запретила мне общаться с вами. Дилюк закатывает глаза. — Зачем? Мы не причиним тебе вреда. Джинн нервно вздыхает. Почему-то ей не кажется приличным повторять жестокие слова матери ничего не подозревающему мальчику. — Ну, это ладно, — Дилюк ухмыляется. — Я имею в виду, ты ведь не обязана всё время делать то, что она говорит, не так ли? Джинн сглатывает. Да, она бы хотела. Дилюк хмуро смотрит на неё. — Ты шутишь? Мальчик опускается на траву рядом с ней. В солнечном свете его кожа блестит, как морское ушко, а колючие, неконтролируемые локоны, падающие на плечи, горят ярче, чем пылающий цветок. Он недоверчиво смотрит на неё. — Если бы мой отец ожидал, что я буду придерживаться какого-то строгого графика всё время, я бы, вероятно, сбежал, — он хмурится. — Шучу. Я даже представить себе не могу, как можно так жить. Джинн мрачно смотрит на траву. К сожалению, она может. — Это мой долг, — повторяет она с некоторой горечью. — Боюсь, у меня нет выбора. — Хах, — Рагнвиндр понимающе хмыкает. — Похоже, поэтому ты всё время такая серьёзная. — Я выгляжу серьёзной всё время? — спрашивает она не без удивления в голосе. Дилюк моргает, глядя на неё, а затем разражается смехом, к растущему недоумению Джинн. — Знаешь что? Кажется, ты мне нравишься, — он поднимается на ноги, отряхивая штаны от травы и грязи. Мальчик подходит к ближайшей тележке, чтобы взять один из неиспользованных деревянных мечей. Он взмахивает им в сторону Джинн. — Но так как я уже здесь, и мы всё равно нарушаем правила, что ты скажешь, если мы используем это? Джинн неуверенно смотрит на него. С одной стороны, ей всю неделю было любопытно проверить свои навыки против этого наглого мальчишки, но с другой стороны, она наверняка попадёт в кучу неприятностей, если кто-нибудь застанет её в дружеской схватке с наследником Рагнвиндра. «Поднять меч — это священная молитва во имя Мондштадта», — наверняка сказала бы её мать. Её оружие — не игрушка, с которой можно просто играться. — Давай, один разок, — бодро проговаривает Дилюк, принимая оборонительную стойку с поднятым мечом. — Посмотрим, насколько ты хороша на самом деле, плакса, — похоже, это стало его официальным прозвищем для неё. Джинн с трудом сдерживает улыбку, не в силах подавить возникшее в ней желание. Она быстро вскакивает на ноги, крепко сжимая в руках тренировочный меч. — Я, наверное, сейчас делаю худшую ошибку в своей жизни, — девочка соглашается, рассекая воздух собственным мечом. Она прижимает деревянный край оружия к носу и закрывает глаза, делая глубокий вдох, чтобы подготовиться к бою. Затем она позволяет себе слегка улыбнуться. — Но не пойми меня неправильно. Я не плакса, и уж точно не слабая. Дилюк усмехается в ответ. — Это мы посмотрим.

/ / /

Оказывается, хоть Джинн невероятно обучена, Дилюк находится в своей собственной лиге. Его движения настолько отличаются от прописанных в учебниках, с которыми знакома Джинн, что поначалу она с трудом поспевала за ним. Но она всю жизнь усердно и прилежно тренировалась и с лёгкостью может приучить себя к странному стилю боя. Один спарринг, который она обещала Дилюку, превращается в два, затем в три, пока в конце концов они оба не начинают тренироваться, даже когда солнце зависло низко в небе, как красная лампа, освещая пейзаж своими огненными оттенками. После этого они вдвоём лежат бок о бок на траве, измученные, но в хорошем настроении, после долгого дня приятной битвы. Дилюк неожиданно озвучивает мысль, которая проносится в голове Джинн. — Мы должны проводить такое, — выдыхает он. — почаще. Ты действительно сильная, Джинн. Джинн. Из его уст имя юной девушки звучит почти чужим, и это вызывает странный трепет в её сердце. Она улыбается красному небу. Рагнвиндр лаконичен и прямолинеен, и она знает, что он никогда не скажет комплимента просто так, не искренне. Приятно сознавать, что все её тренировки не прошли даром. — Ты тоже хорош, Дилюк, — она понимает, что впервые произносит его имя. — Но я боюсь, что у меня будут большие неприятности, если кто-нибудь узнает об этом. Парниша садится. Он смотрит на неё с дерзкой улыбкой. — Тогда это будет нашим маленьким секретом. Джинн пристально смотрит на него. Их маленький секрет. В романах друзья всегда хранят секреты друг друга, обсуждая их вполголоса, шёпотом. Она задается вопросом, означает ли это, что они теперь друзья.

/ / /

Неделя сменяется неделей, и Дилюк остаётся верен своему слову. Как будто он чудесным образом чувствует, когда кто-то идет, и довольно искусно исчезает в деревьях, если он понимает, что их тренировка вот-вот будет обнаружена. Иногда к ним присоединяется Кэйа, хихикая о чем-то за спиной. Он хуже брата умеет управлять оружием, но он более проницательнее, и всегда видится какая-то интересная мысль, бегущая за его тщательно пытливыми лазурными глазами. Но он сам по себе приятный человек, и Джинн начинает считать и его хорошим другом. Однако, именно компанию Дилюка она предпочитает больше. По мере того, как они сближаются, их разговоры углубляются от беззаботных ссор из-за спаррингов до разговоров об их интересах, мечтах и проблемах. Оказывается, у Рагнвиндра неплохой вкус в книгах, а также очаровательная домашняя черепаха по имени Колючка, которую он однажды принёс с собой, чтобы показать её девочке. Он хочет стать рыцарем, когда вырастет, как Джинн. — У моего отца никогда не было Глаза Бога, — говорит он ни с того ни с сего. Красные глаза восхищенно сияют. — И он никогда не был настоящим рыцарем. Он тоже хотел стать им, но у него ничего не вышло. Поэтому у меня такая цель. Чтобы он мог, по крайней мере, осуществить свою мечту через меня. Джинн понимает. Она вспоминает, как её мать описывала этого человека, и чувствует неожиданно некое сопротивление в груди. Удача в жизни не всегда на твоей стороне, и падения не должны быть тем, что диктует его судьбу. — Похоже, он хороший человек, — она говорит правду. Это вызывает у Дилюка улыбку. — Он лучший, — он настороженно переводит взгляд на Джинн. А-ля его обычная прямота, но спрашивает он всё же с осторожностью. — Я слышал, твои родители в разводе? — Да, — беспечно подтверждает Джинн. В тот день, когда отец уехал, забрав с собой любимую сестру, она пропустила свои занятия и бросилась на матрас, заливаясь слезами. Тогда она была очень маленькой, а Барбара ещё моложе, так что прошло уже много-много лет. Она всё ещё скучает по ним, и даже если Барбара иногда навещает их, это уже не то, что было между ними когда-то. Со временем эта боль превратилась просто в тупой шрам на сердце. — Ты, наверное, скучаешь по ним, — проговаривает юноша. Джинн смотрит на свои колени, и молчание подтверждает этот факт. Внезапно рука Дилюка опускается на влажные от пота волосы Джинн, нежно взъерошивая их. Сидя на траве, он может легко дотянуться до неё. Девушка пристально смотрит на него, взволнованно моргая. — Ч… что это было? — пробормотала Гуннхильдр. Дилюк хмурится в ответ. Ей показалось, или на его щеках появился румянец? Может быть, это побочный эффект от всех интенсивных тренировок, которыми они занимались…  — Я не знаю, — проворчал он. — Просто захотелось. Несколько минут они сидят в молчании, Джинн пытается восстановить бешеное сердцебиение, а Дилюк многозначительно избегает её взгляда. — Тебе не нужно больше чувствовать себя одиноко, — он говорит решительно, в малиновых глазах видится серьезность. — Я, Кэйа… даже мой отец. Мы всегда будем рядом. Джинн удивлённо смотрит на него. Когда она переводит взгляд на свои колени, на её лице появляется улыбка. — Спасибо, — отвечает она. — Ты не представляешь, как много это для меня значит. Красноволосый тоже улыбается, и когда их глаза снова встречаются, за высокомерием в его алых глазах скрывается что-то ещё, что-то более милое и глубокое.

/ / /

Джинн играет по правилам, но в последнее время она стала немного их нарушать. В свой выходной день она пообещала матери, что отправится в город, чтобы навестить отца и Барбару, но вместо этого она встретится с Дилюком и Кэйей, как только окажется в нейтральной территории в нескольких шагах от поместья. Однако чувство вины гложет её изнутри, и оно, должно быть, отразилось на её лице. — Эй, улыбнись, Джинн, — синеволосый добродушно толкает её локтем. — Мы не делаем что-то незаконное. Джинн хмурится, топая по травянистой дорожке. — Для меня это равносильно преступлению. Если правда вскроется, меня понесут за шкирку и четвертуют. Дилюк закатывает глаза. — Мы не позволим этому случиться. — Боюсь, что ни ты, ни кто-либо другой не может успокоить мою мать, когда дело касается дисциплины, — Гуннхильдр вздыхает. — Джинн, — Дилюк кладет руку ей на макушку и взъерошивает волосы. — Расслабся. Всё будет хорошо. За несколько месяцев, прошедших с тех пор, как они познакомились, он достаточно вырос, чтобы без проблем делать так. К ужасу Джинн, он стал выше. Но девушка перестала сопротивляться, когда почувствовала в этом жесте что-то милое, и вдруг она расслабляет плечи и испускает громкий свистящий вздох. Это был пасмурный осенний день в Нагорье Ревущих Ветров, когда собирающаяся буря яро развивала их волосы. Желтеющие деревья с закатниками и яблоками пели и шептались, когда ветер проносился сквозь листья, и песнь мондштадтской осени звенела в воздухе. Небо было скрыто за пеленой тяжелых облаков высоко над Тейватом. Ни слаймов, ни хиличурлов и других хорошо знакомых существ не было видно по пути на травянистой тропинке, ведущей от поместья Гуннхильдр к винокурне «Рассвет». Джинн с улыбкой проводит рукой по высоким одуванчикам, усеивающим дорожку. Она всегда их любила. Отец привозил ей эти растения, когда возвращался из церкви, и по сей день они напоминают ей о нём, а вместе с ним и о ностальгических временах её раннего детства. Более того, одуванчики являются символом Барбатоса, а в последствии и постоянной реликвией мондштадтской истории. Она так же, возможно, любила мягкое, бирюзовое свечение, которое они излучают, не важно, будь то они под покровом облаков, солнца или луны. Наконец, дома, окружающие винокурню, выглядывают из-за деревьев, растущих у высоких скал. Их красные карнизы украшены грибами филанемо, особыми для этого региона, и от них веет домашним гостеприимством. Джинн первый раз в этом районе, и она наслаждалась умиротворённой красотой сельской местности. Центральное поместье винокурни окружено виноградником, внутри которого фермеры периодически присаживаются на корточки, чтобы ухаживать за посевами. В воздухе порхают кристальные бабочки, придавая затянутому тучами небу красивый голубой блеск. Сам особняк, в своём красно-белом великолепии, возвышается над собственным домом Джинн, с ветхими шиферными крышами и хрустальными матовыми окнами. Старый дом с его многовековым фундаментом привносит ощущение старины в столь невероятный пейзаж. Джинн изумлённо смотрит на поместье. — Я понимаю, что ты чувствуешь, — Кэйа ухмыляется её удивленному выражению. — Меня тоже это тронуло. Когда она наконец отводит взгляд, то видит, что Дилюк несколько неопредёленно смотрит на неё. Но он тут же отворачивается от неё и смотрит на дом. — Надеюсь, старик уже проснулся, — он улыбается Джинн. — Пойдём, я познакомлю тебя с моим отцом.

/ / /

Крепус Рагнвиндр — высокий, худощавый мужчина с длинными каштановыми волосами и редкими волосками на лице. Они находят его в своем кабинете, где мужчина сидит за столом из красного дерева в меланхоличном тусклом свете, проникающем через матовое окно позади него. Свою форму и оттенок глаз Дилюк определённо унаследовал у отца, и когда он приветливо улыбается Джинн, девочка находит ещё больше сходств. — Ох, юная госпожа Джинн! — он протягивает руку. — Очень приятно наконец с Вами познакомиться. — Очень взаимно, сэр, — Гуннхильдр отвечает честно, всегда не забывая про манеры. Когда она берёт мужчину за руку, то с удивлением обнаруживает, что за тонкими пальцами чувствуется какая-то сила. — Ваше поместье просто захватывает дух. Крепус застенчиво мотает головой. — Это старое место — ничто по сравнению с величественным особняком Гуннхильдр. Надеюсь, мои мальчики не доставили Вам много хлопот. То, в какой нежной манере он говорит «мои мальчики», вызывает улыбку на лице Джинн. — Да бросьте, сэр. Ваши воспитанные сыновья — отличная компания, — Кэйа фыркает, пытаясь подавить смех, и Дилюк громко кашляет. Джинн пытается сдержать смех и продолжает. — Для меня большая честь познакомиться с ними, как и с Вами. — Замечательно слышать, — он удовлетворённо вздыхает. Девочка понимает, что в его весёлых глазах присутствует печаль, скрытая глубоко под морщинками, которые виднеются когда он смеётся. — Я с нетерпением жду, когда вы все станете сильными рыцарями. И ещё, мисс Джинн, надеюсь, Вы не против остаться на обед. Ей нужно было проделать весь путь до Мондштадта, а затем вернуться в поместье до захода солнца после того, как она покинет винокурню, чтобы её мать не узнала, что она делала. Она испуганно распахивает глаза и протестующе махет руками. — Н-Нет, сэр, мне никак не хочется Вас беспокоить.… Он дружелюбно отмахивается, вероятно, думая, что она пытается просто быть вежливой. — Чепуха! Это совсем не проблема. Я настаиваю. Она смягчается. Кэйа одаривает её извиняющейся улыбкой. — Тогда хорошо, сэр… Я с удовольствием останусь на обед. Он хлопает в ладоши. — Замечательно! Парни, обязательно покажите ей наше поместье. И, пожалуйста, чувствуйте себя как дома, — последнюю часть он добавляет, серьёзно кивая. — Вы всегда будете здесь желанным гостем. Джинн тает под его искренней улыбкой. Она сразу поняла, почему Дилюк и Кэйа всегда так неуступны, когда дело доходит до правильных поступков. Их отец был добрым человеком, и её мать была полностью не права насчет него. — Конечно, сэр. И ещё раз спасибо за приглашение, — нежно говорит она. — для меня большая честь познакомиться с Вами.

/ / /

Интерьер винокурни так же изыскан, как и внешний вид поместья. Погреб с его вечным холодом до краев наполнен элем всех сортов, особенно широко известным в этом регионе вином из одуванчиков. Кабинеты заполнены ярко улыбающимися служащими и занятыми, суетящимися рабочими, а семейные апартаменты наверху — словно комната из снов. Коридоры отделаны красным деревом и украшены изящными фонарями, от резных деревянных дверей чувствуется энергия исторической магии. Джинн с благоговением смотрит на каждую из них, гадая, какие тайны они хранят внутри. Обед в этом семействе — это более простой семейный сбор, совсем не похожий на торжественные трапезы, которые она делит со своей матерью. Все манеры и дисциплина откладывается далеко за этот стол, и Джинн смущается, обнаружив, что Крепус Рагнвиндр такой же шумный и веселый, как и его сыновья. Он громко хохочет над каждой маленькой шуткой, показывая полный рот пережеванного бифштекса. Кэйа и Дилюк соревнуются, кто больше съест, и даже камергеры принимают участие в их веселье, улюлюкая и подбадривая их. Дилюк заканчивает тем, что давится своей пиццей, краснея от смущения и нехватки воздуха, когда его отец и Кэйа умирют со смеху на заднем плане. Девушка обеспокоено протягивает ему стакан воды, но в конце концов тоже смеется вместе со всеми. Джинн искренне сожалеет о том, что ей так скоро придётся покинуть Винокурню, и, прощаясь со старым господином Крепусом, она приносит ему многочисленные извинения и обещает вернуться как можно скорее. Мужчина одаривает её ещё одной из своих кривых улыбок и говорит, чтобы она позаботилась о себе и его сыновьях, пока они не встретятся снова. Дилюк предлагает сопроводить её обратно в Мондштадт. — Не смеши, — она тут же отказывается. — Тебе придётся идти со мной пешком. — Мне всё равно, — Дилюк хмурится, словно его раздражает даже сама мысль о том, что девушка считает себя обузой. — К тому же, мне всё равно нечего сегодня делать. Джинн вздыхает и смягчается, зная, что он пойдет независимо от того, что она скажет. Когда они снова выходят на тропинку, Дилюк поворачивается к Кэйе. — Ты не пойдешь? — удивлённо спрашивает красноволосый. Кэйа одаривает их обоих понимающей ухмылкой. — Конечно нет. Мне есть чем заняться, где побывать… Дилюк с подозрением смотрит на него. — Нет же. Мы оба сегодня свободны. — О, не беспокойся о деталях, милый брат, — он беспечно смеется. — А теперь вы, дети, развлекайтесь. И не делай ничего такого, чего бы я не сделал. Намекающий тон в его голосе заставляет Джинн покраснеть, но Дилюк закатывает глаза. — Ты о чём именно? Без обид, но ты не самый лучший пример хорошего поведения. Но Кэйа уже поворачивается, исчезая за гигантскими деревянными дверями винокурни. — Позаботься о нашей милой маленькой Джинн, братец. Веселитесь! Дилюк всё ещё вскипает от его поведения, когда они топают через подлесок. — Что, чёрт возьми, это было? — с любопытством спрашивает Джинн. — Издевательство надо мной, — Дилюк хмурится. — В последнее время он ведёт себя странно. Некоторое время они идут молча, прислушиваясь к завыванию ветра и наслаждаясь пейзажем. Наконец Джинн снова начинает говорить. — Спасибо, Дилюк, — когда он вопросительно поворачивается к ней, она улыбается. — Что привёл меня сюда. Было очень весело. Рагнвиндр поворачивает голову обратно к тропинке. — Как я уже говорил, — бормочет он. — Ты теперь одна из нас.

/ / /

В полдень они наконец добираются до Мондштадта. Джинн ожидает, что Дилюк повернёт назад и отправится обратно к винокурне, но он отделяется от неё с непроницаемой улыбкой у ворот, говоря, что встретится с ней здесь через пару часов. Девушка с любопытством смотрит ему вслед, гадая, что он задумал и почему сразу не вернётся домой. Хотя формально она здесь не живет, город всегда заставляет чувствовать её как дома. Главная площадь, как всегда, оживлена и полна знакомых лиц, и ей приходится много раз останавливаться по пути к дому отца, чтобы поболтать с людьми, которые её приветствуют. Когда она наконец добирается до дома, Барбара стоит на крыльце и играет с цветами в вазонах. — Сестра Джинн! — она радостно вскрикивает, и старшая бросается к ней, чтобы обнять. Её отец, оказывается, уехал из города по поручению церкви, но они всё равно проводят день вместе. Джинн готовит ей еду, и хотя она уже поела, она присоединяется к ней, чтобы проглотить пару кусочков, серьёзно слушая её веселую болтовню о её обычной мирной жизни восьмилетнего ребенка. Она выходит из дома за час до заката, утешительно улыбаясь заплаканному лицу Барбары и обещая вернуться, как только сможет. Она находит Дилюка, как он и обещал, прислонившегося к городской стене за воротами. — Готова? — спрашивает он с усмешкой. Джинн хмуро смотрит на него. — Где ты был всё это время? — спрашивает она, когда они идут по мосту. Огромное озеро под ними отражает небо, окрашенное в оранжево-красный градиент заката. — Только не говори мне, что у тебя было какое-то дело. Ты ранее говорил, что ты свободен сегодня. — О, я просто наматывал круги вокруг бара, пока ждал тебя, — он пинает камешек и смотрит, как тот катится по травянистой дорожке. — Ничего такого. Джинн по какой-то непонятной причине краснеет. — Значит, ты просто ждал меня? Дилюк поднимает бровь. — Какие-то проблемы? Джинн хмуро смотрит на свои туфли. Ждать, пока она закончит свои дела, чтобы он мог проводить её домой, было так… по-рыцарски… как герой любовного романа сделал бы для своей героини. Она ненавидит то, как это заставляет её кожу покалывать, а сердце бешено колотиться в груди. — Мне неловко беспокоить тебя подобным, — в конце концов угрюмо говорит она. Дилюк некоторое время наблюдает за ней. Затем он снова взъерошивает ей волосы, но на этот раз от этого движения сердце девушки пропускает ещё один удар. — Перестань корчить подобное лицо, плакса, — он легко улыбается ей. — Этот путь очень опасен для молодой девушки, чтобы идти одной в это время года. — Из-за чего? Из-за дендро слаймов? — парирует Джинн. — Эй, некоторые дендро слаймы действительно могут вырасти довольно дикими, — юноша отвечает. — На днях на бедного Аллана в Спрингвейле напала целая стая. Это успокаивает Джинн. Она отвечает Дилюку такой же улыбкой. — Я думаю, что Аллан просто магнит для проблем. — Возможно. Разве это не десятый раз, когда на него нападают? Их беззаботная беседа исчезает в ветре, дующем под заходящим небом, перемешиваясь со смехом и короткими взглядами. Их руки иногда умудряются прикасаться, когда они направляются к поместью Гуннхильдр. К тому времени, как они подходят к дому, неприятности раннее полностью исчезают из головы Джинн. Она поворачивается, чтобы попрощаться с ним, широко улыбаясь. — Честно говоря, тебе не нужно было провожать меня до самого дома. Но сегодня я отлично провела время. Дилюк скрещивает руки на груди. — Как я уже говорил, я хотел это сделать. И кроме того, — он добавляет, обращаясь похоже к траве, а не к Джинн. — Мне тоже было приятно провести время сегодня. Когда он снова смотрит на девушку и их глаза встречаются, в них горит странный, сильный огонь. Это что-то отличное от его обычного безрассудного взгляда, что-то, что говорит об общих секретах, улыбках и обещаниях, которые будут даны и выполнены. Джинн моргает в ответ, чувствуя незнакомую боль в груди. Дилюк открывает рот, вероятно, чтобы сказать что-то ещё, но его голос прерывает чужой. — Молодая госпожа Джинн? — двое детей в тревоге обернулись и увидели, что один из её охранников стоит рядом, неуверенно глядя на Дилюка. — Я думал, Вы ушли в город.… — Я была в городе, — поспешно выпаливает Джинн, разочарованная этим неожиданным разрушением их зрительного контакта. — Я наткнулась на Дилюка… в смысле, молодого господина Рагнвиндра, и он настоял на том, чтобы составить мне компанию на обратном пути домой. Это… это было очень мило с его стороны, в смысле, ему не нужно было, но… Она что-то бормочет, и они с охранником оба это знают. Он подозрительно переводит взгляд с одного на другого, а затем холодно смотрит на Дилюка. — Вам стоит скорее идти домой, молодой господин, — холодно говорит он. — Совсем скоро стемнеет. Дилюк бросает обеспокоенный взгляд на Джинн и исчезает где-то за деревьями. Девушка следует за охранником, чувствуя, как в животе у неё всё сжимается. Теперь у неё наверняка будет куча неприятностей. Мать строго запретила ей общаться с Рагнвиндрами, и вот она здесь, пойманная с поличным, нарушившая правило. — Боюсь, мне придётся сообщить об этом вашей матери, — говорит он, пока они идут, и в его голосе звучит жалость к ней. Джинн чувствует, как слёзы подступают к глазам. — Я не ожидал от вас такого поведения, юная госпожа. Джинн вспоминает все уроки ответственности и долга, которые укоренились в её голове с тех пор, как она едва могла ходить и говорить, и чувствует нарастающее желание убежать от всего этого. Неужели это такое преступление — тосковать по обществу сверстников? Дилюк, Кэйа и даже их веселый отец были хорошими, честными людьми, и её сердце болело от того, что кто-то мог думать о них как о ком-то низменном по сравнению с ней. Её немедленно вызывают в покои матери. Войдя в спальню госпожи, Джинн думает, не начать ли с извинений, но все слова застревают у неё в горле, когда она видит надменное выражение неодобрения на лице матери. Она со стыдом смотрит себе под ноги. — Я совершенно не ожидала от тебя подобного поведения, Джинн, — сердито начинает она. — Я велела тебе держаться от них подальше, но ты всё равно с ним, участвуя в душевной беседе с неприглядным отродьем Крепуса. — И-извини, — робко отвечает девушка. — Это была ошибка, и она больше не повторится. — О нет, конечно, не повторится, — замечает ее мать. — Потому что с этого момента каждый раз, когда ты будешь покидать этот дом, тебя будет сопровождать охрана. Я дала тебе свободу, потому что считала тебя послушным ребенком, но с этого дня ты будешь вести себя с достоинством, которого от тебя ждут как от наследника этой семьи. Джинн в тревоге поднимает глаза на мать. В её голове звучит обещание, которое она дала Крепусу ранее в тот день, вернуться на винокурню, как только сможет. Он тепло улыбнулся ей в ответ и коснулся её руки с той же нежной любовью, с какой относится к своим сыновьям. Что-то дико трепещет в ушах и груди — паника. Потому что если за её действиями будут следить двадцать четыре часа в сутки до конца её дней, то это будет означать, что она не сможет ничего с этим сделать.… — Ты никогда больше не увидишь этого мальчика, Джинн Гуннхильдр, — наставляет её мать. — Ты услышала меня? Джинн смаргивает слёзы, которые неожиданно наполняют её глаза. — Да, мама, — почти шепчет, задаваясь вопросом, может ли её мать услышать горечь в её голосе.

/ / /

Джинн бросается на кровать, как только входит в свою комнату, даже не сумев переодеться в пижаму. Она чувствует, словно железо давит ей на грудь, затрудняя дыхание и заставляя её голову болеть от головокружения. Всю свою жизнь она была неизменно послушной. Она безропотно выполняла свой долг. Она была идеальным ребенком. Неужели это так странно, что она тоскует по этому маленькому кусочку свободы? Она громко рыдает в подушку, наконец позволяя слезам, которые она сдерживала ранее, течь в неконтролируемом количестве, икая в потоках рыданий. Вероятно, у неё будет ещё больше неприятностей, если кто-то увидит, что она так сильно расстроилась из-за незнакомца, которого она якобы встретила только сегодня, хотя прошёл почти год с того дня, как она встретила его впервые, но она позволяет себе хотя бы это утешение. В конце концов, завтра она, как всегда это было, успокоится. Как и следовало ожидать. Камень в груди становится всё тяжелее, и девушке хочется свернуться калачиком, убежать от всего этого. Но, конечно, она никогда не сможет освободиться от оков, которые связывают её в тюрьме, называющейся «долгом». В звуках её рыданий раздается тихий стук в дверь, ведущую на залитый лунным светом балкон. Она в тревоге поднимает голову и видит знакомый силуэт на фоне занавески. Она выскакивает из постели, торопливо вытирая слёзы, и тихонько приоткрывает дверь. Она удивлённо смотрит на Дилюка, который притягивает её в свои объятия. Джинн крепко прижимает лицом к его груди, изо всех сил пытаясь остановить слёзы, которым, кажется, нет конца. — Мне жаль, Джинн, — шепчет он ей в волосы. — Это моя вина. Но это было не так. Дилюк не совершил ничего криминального, точнее меньшее по сравнению с ней. Слёзы всё равно вырываются из её глаз, оставляя мокрый след на рубашке юноши за пару мгновений. — Нет, это я должна извиниться, — она заикается. — Это такой позор, это должно было случиться. Дилюк отстраняется от неё и удивленно смотрит на её заплаканное лицо. Она, должно быть, выглядит ужасно красной и сопливой, думает Джинн. Наконец-то её истинное лицо предстало перед ним в образе плаксы, которой он изначально её называл. Замечательно. Идеальный конец той ужасной ночи. Он хмурится. — Я ненавижу видеть, как ты плачешь, Джинн, — он звучит так, словно это действительно правда, его голос напряжен. — Все мои обещания были бессмыслены, да? Ты всё равно попала в беду из-за меня. Девушка ненавидит, что он винит себя в чем-то, что бы он явно не смог взять под свой контроль. — Я бы ни за что на свете не отказалась бы от них, — угрюмо говорит она. — Ты мой лучший друг, Дилюк. Что-то смягчается в жестком выражении лица Дилюка. — Ты тоже, — он смущённо признает это, а затем добавляет, закатывая глаза. — Вместе с Кэйей, конечно. Но я рад, что ты не жалеешь о тех временах, которые мы провели вместе. — Конечно нет, — бормочет Джинн. — Это хорошо, — в его голосе слышится облегчение. — Ты заслуживаешь лучшего, понимаешь? Почему ты со всем этим соглашаешься? На твоем месте я бы никогда не позволял так с собой обращаться, — он удивлённо жалуется. Джинн шмыгает носом и вытирает лицо тыльной стороной своего теперь уже мокрого рукава. — Это мой долг, — она говорит просто, как её и учили. — Мои предки с честью служили Мондштадту, и я с добровольно продолжаю их дело. — Это — твой долг? — несколько сердито откликается Дилюк. — Я сомневаюсь, что твои предки хоть в малейшей степени заботятся о том, позволено ли тебе немного повеселиться в своей жизни. Если бы мой отец узнал, что с тобой так обращаются, он бы… — Ничего не сделал, — проговаривает она, паника поднимается к горлу даже при одной мысли об этом. — Потому что было бы безответственно начинать ссору между нашими двумя благородными домами из-за такой мелочи. — Для меня это не мелочь, — красноволосый упрямо возражает. — Если это стоит твоей улыбки и даёт гарантию, что ты больше никогда не проронишь из-за этого слёзы, я готов за это идти на войну. Джинн хмуро смотрит на него, готовая отчитать за такую глупую шутку. Но слова никак не слетают с её губ, потому что Дилюк смотрит на неё сверху вниз с полной искренностью, без намёка на усмешки в его глазах. Она понимает, как близко они стоят, и делает неуверенный шаг назад, удивляясь, почему её сердце колотится. — Не смеши, — она заикается и делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Через пару лет мы все станем рыцарями Фавония, а может, и раньше. Когда этот день настанет, нам больше никогда не придётся беспокоиться о подобных вещах. — Пару лет — это много, — напоминает Дилюк. — И судя по твоему выражению лица, нам будет трудно увидеться, как мы встречались до этого. Эта мысль печалит её, но в её груди вспыхивает незнакомый жар и беспокойство, когда она думает о словах, сказанных другом всего несколько минут назад. Что он пойдет на войну. Ради неё. Дилюк, конечно, достаточно упрям, чтобы выкинуть такой трюк. — Мы справимся с этим. Это же не навсегда, — пытаясь поднять настроение шуткой, говорит она. — Но мне будет очень не хватать твоего отца. В ответ на её неудачную шутку юноша закатывает глаза. — Ох, это да, — сухо говорит он. — А как же Кэйа? Он будет так убит горем, что даже не сможет подойти к тебе. — Я уверена, что он выживет, — беспечно говорит Джинн. — Я беспокоюсь о тебе. — Обо мне? — Да, — она переминается с ноги на ногу. — Я уверена, что теперь, когда меня не будет рядом, чтобы держать тебя в узде, ты будешь постоянно попадать в неприятности. Дилюк, наконец, сдается, одаривает её широкой, дерзкой улыбкой. — Я с нетерпением буду ждать Вашего пинка, мисс Джинн. Девушка краснеет от смущения. Ей удаётся натянуто улыбнуться Рагнвиндру, несмотря на то, что ей действительно больно думать о том, что она не сможет увидеть его ещё долгое время. — Полагаю, в следующий раз мы встретимся, будучи рыцарями. Его глаза оживляются. — Наверное. Я не могу дождаться. Из тебя выйдет потрясающий рыцарь, Джинн. Гуннхильдр тоже улыбается в ответ, на этот раз искренне. — Как и ты, Дилюк. Тогда увидимся? — она обещает, твёрдо решив, что это не должно звучать как прощание. Похоже, он думает так же. Он направляется к балконным дверям, и Джинн снова удивляется, как это он так ловко лазает по стенам и пробирается в чужие дома. Она раздражённо качает головой. Слава Барбатосу, что он родился в состоятельной семье, иначе он был бы ужасным вором, достаточно противным, давая невероятную работёнку рыцарям. Дилюк нерешительно стоит на пороге, а потом совершенно неожиданно обнимает Джинн за талию и горячо, крепко сжимает. Сначала она издает звук, похожий на удивленный писк, но в конце концов расслабляется в объятиях. Это будет долгая пара лет, думает она с небольшой грустью. — Береги себя, пожалуйста, плакса, — он одаривает её безрассудной улыбкой, когда они расходятся. — Отдыхай и не работай слишком много. — Держись подальше от неприятностей, — сурово напоминает ему Джинн, но улыбается. А потом он исчезает за тонкими занавесками и стеклянными дверями, унося с собой радостное настроение из комнаты и то, что кажется частичкой сердца девушки. Она опускается на кровать со стальным смирением, готовая встретить грядущие трудные года.