Сердце из одуванчиков

ruth b. — dandelions

***

      По какой-то странной иронии судьбы её первое задание в качестве рыцаря было разобраться с неизвестной проблемой, нарушающей порядок на винокурне «Рассвет». Это даже не настоящее задание, поскольку ей ещё предстоит пройти посвящение позже в тот же день, но, несмотря ни на что, каким-то образом задание досталось именно ей.       Возможно, это всё-таки судьба.       Джинн неторопливо идет по травянистой тропинке своего детства, облаченная в доспехи, которые полагается носить начинающим рыцарям. Металл прохладен на её коже вместе с постоянным бушующим ветром нагорья. Это был долгожданный отдых от палящего солнца и постоянной жары летнего мондштадтского полудня.       Ей интересно, можно ли встретить Кэйю или Дилюка на винокурне, хотя более вероятно, что оба брата сейчас в Мондштадте на службе, так как они оба были посвящены в рыцари годом ранее. Однажды за ужином она услышала об этом от матери, и при упоминании братьев Рагнвиндр ложка от удивления выпала из её рук на тарелку.       — Я слышала, что эти два хулигана были назначены рыцарями Фавония, — сказала она хмуро. — Нет слов. Дела в Мондштадте, должно быть, действительно ужасные, если они готовы принять в свои ряды таких безрассудных слабаков.       Несмотря на её враждебность по отношению к братьям, они преуспели в своём рыцарском положении. Очевидно, они оба выросли высокими и красивыми, и их мастерство и неукротимая сила быстро стали предметом разговоров в городе. Оба брата с легкостью поднялись по служебной лестнице, особенно Дилюк, который довольно впечатляюще сумел получить должность командира кавалерии в юном возрасте всего шестнадцати лет — фактически всего за месяц до этого дня.       Это она тоже слышала от матери. Это был интересный разговор.       — Ты слышала новости, Джинн? — сказала она с завистливым уважением. — Этот ваш мальчик Рагнвиндр получил звание командира кавалерии. Я слышала, он каким-то образом получил пиро Глаз Бога. Удивительно, не правда ли? Возможно, я ошибалась на его счёт.       Джинн недоверчиво посмотрела на неё, думая: Ты издеваешься?       Она задается вопросом, насколько сильными они оба стали за годы разлуки. В детстве она могла сражаться наравне с Кэйей, а иногда и лучше, но Дилюк всегда был на шаг впереди их обоих. Интересно будет посмотреть, как он использует свою стихию. Мысль о том, как парень стоит в бушующих языках пламени, его глазам и волосам сливаясь с красными и оранжевыми отблесками огня, заставляет её улыбнуться. Действительно, пиро стихия прекрасно ему подходила.       Травянистые скалы высокогорья расступаются, открывая взору винокурню, покоящуюся на вершине холма, окруженную фермерскими угодьями и домами и выглядящей такой же величественной, какой она её помнит. Она шагает по тропинке прямо к центральному поместью, стараясь выглядеть солидно и строго под взглядами любопытных жителей деревни, наблюдающих за ней.       Служащий, стоящий у дверей винокурни, впускает её с приветливой улыбкой и уважительным поклоном. Джинн входит внутрь с чувством трепета, но оно тут же испаряется под ностальгическим теплом, исходящим изнутри. Зал в своей древней красоте так же изыскан, как и всегда, и она вежливо отклоняет просьбу служащего проводить её в кабинет хозяина, видя, что она всё ещё прекрасно помнит планировку здания в своей голове.       Когда она входит, Крепус Рагнвиндр деловито изучает какие-то документы на своём столе. Он выглядит так же, как и всегда, но, возможно, дружелюбные морщины, прорезанные на его лице под огромной гривой каштановых волос, стали немного глубже. Он так погружен в работу, что даже не замечает её появления. Даже когда она откашливается, он едва шевелится.       — Да-да, — он бормочет вполголоса. — Что Вам нужно?       Джинн выпрямляется во весь рост, приветствуя его.       — Я здесь по официальному делу от рыцарей Фавония, — гордо говорит она. Все её труды до сих пор были направлены на этот день. — Мне сообщили, что у Вас здесь какая-то неизвестная проблема.       — Ах, да, у озера есть несколько надоедливых крио слаймов, — но затем он внезапно останавливается, глаза его расширяются от осознания того, что это знакомый голос.       Его глаза удивленно вспыхивают, а лицо расплывается в широкой, ликующей улыбке.       — Мисс Джинн! — он действительно роняет пачку бумаг и встаёт со стула, протягивая руки в приветственном объятии. Девушка принимает его объятия несколько неловко и старается не слишком радоваться тому, как откровенно нежно он похлопывает её по спине. Держа руки на её плечах, он отстраняется и оглядывает её броню.       — Посмотри-те-ка! — восклицает он с отцовской нежностью. — Каким прекрасным рыцарем ты стала. И ты тоже стала такой высокой. Дилюк и Кэйа будут в восторге, увидев тебя!       — Они здесь? — нетерпеливо спрашивает Джинн.       Крепус одаривает её понимающей улыбкой.       — К сожалению, они оба так заняты своими обязанностями, что вынуждены временно поселиться в Мондштадте, — он с драматическим размахом хватается за сердце. — Мои мальчики так выросли! Оставили такого старика, как я, рассыпаться в прах!       Джинн улыбается ему. Она действительно рада видеть его после стольких лет, и ей приятно видеть, что он ничуть не изменился. Но как бы ей ни хотелось сесть и поговорить с ним, особенно о росте двух его сыновей, долг должен стоять на первом месте.       — Сэр, где слаймы? — мягко напоминает она ему. Это выводит его из ностальгических мыслей.       — А, да, слаймы, — он нежно смотрит на девушку, как будто не может представить, что маленькая девочка, которую он когда-то знал, стала такой сильной. — Пойдём, я провожу тебя до озера.       — Ох, нет, сэр, — Джинн тут же в тревоге отнекивается, вспоминая, как он был погружен в работу, когда она вошла. — Вы, должно быть, очень заняты. Я обещаю, что точно справлюсь с этой проблемой сама.       — Ерунда, — Крепус смеется, кладет руку на спину Гуннхильдр и буквально выталкивает её за дверь. — Ты не можешь так легко от меня избавиться, мисс Джинн! Да, кстати, ты останешься на обед.       В отличие от прошлого раза, у Джинн есть несколько свободных часов после этого поручения, но она всё равно бормочет вежливое оправдание:       — Я-я не могу Вас так беспокоить…       — Всё хорошо! — он добродушно отмахивается и начинает новый разговор, пока они идут по коридору. — А теперь позволь мне рассказать об этих слаймах.…       Улыбка Джинн не покидает её лица.

***

      Семейство крио слаймов подпрыгивало и носилось вокруг туманных цветов, усеивающих озеро. Их, кажется, совершенно не беспокоили мужчина средних лет и его спутница, которые стояли в нескольких шагах от них, осматривая существ. Самый большой слайм грубо отталкивает одного из самых маленьких, отправляя его в воду. Он скользит по поверхности, оставляя за собой ледяной след.       — Как я уже сказал, они невероятные идиоты, — Крепус весело улыбается Джинн, и она снова поражается его огромному сходству с сыном. — Но они появились сегодня утром и просто отказывались уходить, сколько бы их ни прогоняли. Я бы оставил их в покое, но фермеры их боятся, и это мешает рабочему процессу на винокурне.       Джинн смотрит на слаймов. Что касается их, то они вряд ли представляют угрозу. Несколько ударов её меча, и даже самый большой, вероятно, испарится, оставив после себя лишь несколько неприглядных морозных следов. Но она все равно покорно отдаёт честь Крепусу с суровостью солдата, готового идти на войну.       — Пожалуйста, предоставьте это дело мне, сэр! — восклицает девушка. — Я немедленно всё исправлю.       Она шагает к существам, высоко подняв меч. Она крепко сжимает рукоять, когда они начинают носиться вокруг, возможно, понимая, что угроза поблизости. Большой слайм подпрыгивает к ней во всём своём ледяном великолепии, её большие, широко раскрытые глаза сузились от неприязни.       Джинн готовится к бою. В последнюю секунду она поворачивает голову, чтобы ободряюще улыбнуться Крепусу. Хозяин винокурни «Рассвет» смотрит на неё с неистовой гордостью и удивлением, и эмоции, написанные на его лице, потрясают её сердце. Это наполняет её тело странным теплом, что было одновременно горячим и холодным одновременно; мощная, древняя энергия, которая проливается сквозь неё и продолжается по всему мечу. Когда она снова поворачивается лицом к слаймам, в воздухе витает слабый запах одуванчиков.       Чужеродная энергия, заключающая её в себе, рассеивается в воздухе, когда она взмахивает мечом в чистом, резком ударе. Большой крио слайм в отчаянии морщит морду, когда её лезвие разрезает его на миллион кусочков. Те, что поменьше, испуганно подпрыгивают и храбро пытаются отпрыгнуть, но Джинн с раздраженным вздохом избавляется и от них.       Где-то позади неё Крепус радостно кричит и хлопает в ладоши. Девушка неуверенно убирает меч в ножны. Много лет назад Дилюк упоминал, что его отец отчаянно хотел стать рыцарем, но каждый раз терпел неудачу. Может быть, он почувствует себя оскорблённым, увидев, что Джинн способна воплотить в жизнь мечты его юности?       Когда она поворачивается к нему лицом, её сомнения исчезают. Крепус выглядит по-настоящему, искренне ликующим, и благоговение в его глазах только возрастает, когда Гуннхильдр приближается к нему с вежливой улыбкой.       — Честное слово! — восклицает он. — Мисс Джинн, ты просто великолепна! Какое полное самообладание, какая удивительная сила. Ты просто обязана дать мне пару уроков.       — У-уроков? — она задыхается от удивления, но Крепус разражается смехом.       — Я шучу, дитя, — он нежно улыбается. — Такой хрупкий старик, как я, едва ли может поднять меч, не говоря уже о том, чтобы правильно владеть им, сражаясь с врагом.       Джинн надеется, что она не слишком обрадовалась. Крепус кладёт руку ей на плечо, направляя обратно к поместью.       — Спасибо за помощь, мисс Джинн. Как бы ты хотела получить компенсацию за свои усилия? В дополнение к обеду, конечно.       Джинн краснеет.       — Никакой компенсации не требуется, сэр. Для меня большая честь защищать свой народ.       — Чепуха! — Джинн полагает, что это, должно быть, его коронная фраза, учитывая, как часто он её произносит. — Я думаю, что пятидесяти тысяч моры будет достаточно для твоей тяжелой работы.       — П-пятидесяти тысяч?! — выпаливает она. Таких денег было достаточно, чтобы прокормить семью из четырех человек в течение нескольких недель. — Пожалуйста, сэр, я не могу принять-…       — Чепуха! А теперь, обед.…       Джинн позволяет отвести себя обратно в поместье. Кротко она понимает, почему Дилюк и Кэйа всегда были такими упрямыми.

***

      Обед с господином Крепусом — такое же бурное мероприятие, как и всегда. Он быстро перескакивает от одного интересного воспоминания к другому, пока они едят, описывая в мельчайших подробностях и энергичных движениях рук сбитой с толку Джинн дни своей юности, рассказы о детстве Дилюка и даже подвиги весёлого, непослушного Кэйи в первые дни пребывания в особняке. Аппетит у него такой же здоровый, как и манеры, потому что он проглатывает несколько превосходно приготовленных бифштексов и целую Сладкую Мадам ещё до того, как девушка успевает доесть свою первую порцию яблочного рагу. Она ловит себя на том, что внимательно слушает его рассказы, в основном из-за его энтузиазма, но отчасти потому, что действительно хочет услышать обо всём.       После основного блюда каждый из них наслаждается вкусной порцией блинчиков, приготовленных в совершенстве владеющими своими навыками поварами винокурни. На подносе Джинн было написано слово «Поздравляю» вместе со смайликом, нарисованным сиропом.       Крепус с любопытством смотрит на нёе, запихивая в рот вилку с восхитительным десертом.       — Я рад, что ты всё это время не падала духом, мисс Джинн, — мило замечает он. — Я знаю, что тебе было тяжело.       Джинн смущенно краснеет.       — Дилюк Вам рассказал? — спрашивает она несколько обиженно. И это после того, как она попросила его держать это в секрете!       — Конечно нет, — владелец винокурни понимающе улыбается. — Ты поймешь, когда однажды станешь родителем. Всегда легко определить, когда ребёнок страдает.       Джинн опускает глаза в тарелку, и её охватывает прилив нежности к невинному старому хозяину клана Рагнвиндр. Каким же он должен быть добрым человеком, чтобы в его сердце нашлось место для такой любви не только к двум своим сыновьям (один из которых приемный), но и к ней. Кому-то, кто ему почти незнаком. Она думает обо всём, что рассказал ей о нём Дилюк, и удивляется, что за странная штука для него трудности. Для некоторых это яд, разъедающий их сердца и делающий их жестокими. Для других это источник силы, компас, который удерживает их на пути добра.       Неторопливо прожёвывая свой десерт, Крепус говорит:       — Ты должна помнить, что тебе не обязательно так сильно вкладываться, мисс Джинн. Иначе закончишь как я.       Джинн с любопытством поднимает на него взгляд. В глазах мужчины скрывается многолетняя печаль, и девушку это поражает. Затем господин моргает, и эта эмоция исчезает на глазах, сменяясь нейтральной веселостью вместе с его кривой ухмылкой.       — Мы же не можем допустить, чтобы у самой красивой девушки Мондштадта появились преждевременные морщинки, правда же? — он смеётся от всего сердца, в то время как Джинн смущённо надувает губы. — Нет, так не пойдет. Обещай, что будешь в первую очередь заботиться о себе.       Рыцарь смотрит на него с искренностью, что таится глубоко в душе.       — Обещаю, — клянется она, и решает, что сделает всё возможное, чтобы это обещание сдержать.       Оставшийся обед проходит как в тумане; беззаботно, с рядом забавных разговоров и звонким чистым смехом. Крепус Рагнвиндр отправляет её в город ветра с письмом, которое попросил доставить его сыновьям, и теплыми объятиями, от которых её сердце бьется в груди ещё быстрее от счастья.

***

      Джинн проходит через ворота Мондштадта в центр площади, чувствуя тяжесть на своих плечах. Через час она станет Рыцарем Фавония, будет ответственна за счастье и благополучие людей, проживающих здесь. Она хватается за рукоять своего меча, оружия, которое она поднимает с именем Барбатоса на губах, чтобы сохранить мир в городе и очистить его от нечисти.       У неё ещё есть немного времени, которое нужно каким-то быстрым образом убить до церемонии посвящения, поэтому она направляется в библиотеку. Сегодня она пуста, так как в это время большинство людей либо дежурят, либо не отходят от своего рабочего места. Помимо старика, который, как она думает, действительно может тут жить, здесь сидит женщина среднего возраста в яркой шляпе, сидящая в одиночестве за столом, сосредоточенно читая книгу, в которой рассказывается о Рексе Инкогнито; фантастический роман Ли Юэ, в котором повествуется о путешествиях Рекса Ляписа Инкогнито в царство смертных.       Один из её любимых.       Девушка выбирает книгу («Легенда о Ванессе» было еще одним произведением, что пришелось ей по вкусу), подходит к столу женщины и садится напротив неё. Женщина с любопытством поднимает на неё свои красивые зелёные глаза, обрамлённые густыми ресницами.       Джинн открывает свою книгу.       — Здравствуйте.       Томная улыбка разливается на её больших губах.       — Здравствуй. Ну разве не милашка?       Подобная фраза удивляет Джинн, но почему-то не сказать, что совсем.       — Книга, которую Вы читаете, очень хороша, — говорит она, проигнорировав комплимент.       — Ох, это старое чтиво? — женщина подпирает рукой подбородок. — Я читаю её только для того, чтобы скоротать время. Ты, кажется, очень хорошо знаешь её.       — Ах, — Джинн перелистывает страницу своей книги. — Вообще-то это одна из моих любимых. Есть один том, который особенно выделяется-…       — Тот, про рыболовецкую лодку, — догадывается женщина, рассматривая Джинн. — Я знаю, он тоже мой любимый, Знаешь, ты довольно интересная. Почему такая милая девчонка, как ты, является Рыцарем, мисс…?       — Джинн Гуннхильдр, — она отрывает взгляд от Легенды о Ванессе и вежливо улыбается. Лицо женщины в понимании смягчается, что интригует Джинн еще больше, поскольку это означает, что незнакомка хорошо знакома с историей Гуннхильдр. — А Вы?       Женщина, кажется, в восторге от её смелости.       — Лиза Минчи.       Имя кажется знакомым, и Джинн смотрит на неё с благоговением. Несколько лет назад её мать упомянула, что некая Лиза Минчи вернулась в Мондштадт. Эта женщина была известна по всему Тейвату как самая талантливая волшебница, окончившая Академию в Сумеру два столетия назад.       — Это честь встретиться с Вами, мисс Минчи.       — Да брось, — она лениво поднимает палец, и на нём вспахивает искра фиолетового электричества. Глаз Бога, которое она носит как кулон на шее, мерцает её стихией. — Зови меня просто Лиза.       Джинн кивает.       — Тогда, Лиза. Что привело Вас обратно в Мондштадт? — с некоторым переживанием спрашивает юная девушка. — Вы служите Рыцарем?       Лиза смеется, чистый звук эхом отдается в тишине библиотеки. Старик печально смотрит на них из-за своего стола.       — На самом деле, библиотекарем. И я предполагаю. что ты одна из новичков, у которых сегодня посвящение.       Почему такая талантливая женщина работает библиотекарем для Джинн совершенно не понятно, но она на это не обращает внимания. В конце концов, у неё может быть какая-то личная причина.       — Да. Уже чуть меньше чем через полчаса.       — Взволнована? — легко поддразнивает Лиза.       Джинн невозмутима.       — Конечно, — отвечает она искренне. — Я усердно тренировалась для этого дня.       Похоже, Лизу забавляет её искренность. Она с интересом что-то бормочет. Снова смотрит на раскрытую перед ней книгу.       — Хекс и гончая, — говорит ни с того ни с сего.       — Извините? — Джинн думает что ослышалась.       — Одна из самых хороших книг тут, — загадочно объясняет Лиза. Мягко улыбается и добавляет, — прочти как-нибудь.       Джинн некоторое время думает об этом, и, когда она возвращает внимание к своей книге, на её лице тоже появляется улыбка.

***

      Посвящение проходит обычно, и её товарищи по отряду кажутся довольно дружелюбными. Она стоит по стойке смирно на протяжении всей церемонии, полна решимости выглядеть как можно более достойно и ответственно. На инициации присутствуют некоторые высокопоставленные лица, в том числе этот холодный темноволосый мужчина, который твердо осматривает всех новобранцев. Она узнает в нём инспектора Эроха, и он, безусловно самый старший из присутствующих здесь офицеров.       Она надеялась, что Дилюк и Кэйа будут здесь, чтобы посмотреть, как она выполняет обряд, но оба брата отсутствовали. Скорее всего заняты. Её сердце разрывалось от тоски. И снова она задаётся вопросом, насколько они выросли за это время, что были в разлуке.       После церемонии остальные новички направились на главную площадь, чтобы немного развеяться и поесть, но Джинн отправилась прямиком в штаб Фавония. Она была уверена, то один из них должен быть там. Девушка с трепетом поднимается по ступенькам и входит в здание.

***

      Она наконец встречает Кэйю в вестибюле здания. Он выходил с несколькими своими знакомыми солдатами и поначалу, занятый какой-то дискуссией, даже не заметил Джинн. Он стал заметно выше, тёмно-синие волосы достаточно отрасли и были собраны к длинный хвост, но повязка на глазу и острые черты лица совершенно не изменились.       — Кэйа, — она тихо окликает его, когда парень проходит мимо, на что он поворачивает голову.       Проходит секунда, затем ещё одна, и его удивленное лицо расплывается в широкой улыбке.       — Джинн! — выкрикивает он, заставляя солдатов тревожно оглянуться. Он отрывается от них и заключает девушку в объятья. — Боже, мне что, кажется? Ребята, идите, я вас догоню.       Он обращается к своим сбитым с толку друзьям, и только потом полностью переключает свое внимание на Джинн — отводит девушку в сторону зала, где они смогут нормально побеседовать.       — Тебе, похоже, понадобилось много времени, чтобы дойти сюда, — дразнит он. — Я уверен, ты слышала, что Дилюк теперь наш босс. Теперь его надо называть «сэр» — он категорически требует этого и от нас, — с серьезным лицом информирует он девушку.       — Серьёзно? — неуверенно спрашивает она, думая, стоит ли доверять этому озорному блеску в его одиноких голубых глазах. — Даже тебе?       — Ох, особенно мне, — проговаривает Кэйа. — Убедись, что будешь относиться к нему с должным уважением, которого он заслуживает, хорошо? Ты теперь рыцарь, в конце концов.       Джинн выпрямляет спину. Да, это правда.       — Конечно, — она торжественно кивает. Кэйа подмигивает, а затем смягчается, искренне улыбаясь.       — Тебе здесь понравится, — сказал он возбуждённо. — Я так рад снова видеть тебя.       Джинн тает под этой улыбкой.       — Рада вернуться, Кэйа. Дилюк рядом?       — Да, он в кабинете, — говорит парень. — Ты пойдешь встретиться с ним?       — Угу, — Джинн отвечает быстрее, чем планировала. Кэйа загадочно улыбается ей, а затем хмурится.       — Как бы мне ни хотелось поболтать с тобой ещё, мне нужно идти, — он вздыхает и смотрит на дверь, за которой уже давно пропали солдаты. — Эти невежи без меня не справятся.       Он неожиданно хватает её за руку и нежно сжимает.       — Встретимся позже. Нам так много нужно обсудить!       Джинн прощается с парнем и провожает его взглядом, смотря, как он направляется к двери и выходит из здания. Длинные ноги грациозно проходят по мраморным плитам. С неизвестным переживанием в груди она поворачивается и проходит по ступенькам в кабинет главного рыцаря.

***

      Деревянная дверь, ведущая в кабинет капитана кавалерии, совершенно обычная и не броская, если не считать золотой таблички, на которой выгравированы его титул и имя. Джинн хмурится, думая о том, что сказал ей Кэйа. Неужели Дилюк вырос в человека, который ходит и требует от людей к себе уважения? Он всегда был тем, кто может легко командовать другими, но он никогда не требовал ничего. Поэтому ей трудно вообще подумать, что такое возможно.       Она и Кэйя сильно не изменились за последние несколько лет, но Дилюк, возможно, изменился.       Она нервно постукивает по двери.       Его голос тут же глушит стук:       — Входите!       Когда Джинн вошла, она заметила, как парень что-то внимательно отмечал на карте региона, что лежала на столе. Он выглядел превосходно и в этой элегантной белой униформе, говорившей об его ранге, казался намного старше, чем на самом деле. Колючие красные волосы были так длинны, что спадали ему на плечи и касались поясницы. Его лицо всё ещё такое же (красивое, неосознанно думает Джинн), глаза, унаследованные от отца, страстно просматривают листы, перескакивая с одной отметки на другую.       — Вы пришли за отчётом? — резко проговорил он. — Вы рано.       Джинн нервно сглатывает. Он определенно звучал как главный.       — Вообще-то нет. Я здесь, чтобы увидеться с Вами… сэр, — неуверенно говорит она.       Дилюк неожиданно вздрагивает и останавливается. Он хмурится, прокручивая в голове знакомый голос. А потом вскидывает голову, и на его лице появляется широкая улыбка.       — Джинн! — он обходит стол, подходя к девушке, чтобы крепко её обнять. Гуннхильдр позволяет парню сделать это, краснея до корней своих светлых волос, когда он продолжает задерживать её в объятьях. — Ты сделала это.       Они отстраняются и Джинн широко улыбается ему в ответ.       — Да, сэр.       Лицо Дилюка смягчилось. Его щеки вспыхнули таким же цветом, каким были его волосы и он прищурился.       — Как… ты меня только что назвала? — шикнул он.       — …Сэр? — нервно повторила девушка.       Дилюк стонет и в отчаянии зажимает нос.       — И ты туда же, — раздраженно бормочет он.       И она тоже? Разве не этого он требует?       — Но Кэйа сказал…       Он устало вздыхает, его брови разглаживаются от понимания. Он убирает руку от лица и бросает на Джинн недоверчивый взгляд.       — Ты действительно думаешь, что я хочу, чтобы меня называли сэром?       Джинн облегченно выдыхает. Барбатос, чёрт бы побрал этого Кэйю. Ей следовало бы знать лучше, чем доверять ему в чём-то подобном.       — Прости, — она смущенно чешет затылок. — Прошло много времени с тех пор, как мы виделись, и когда Кэйа сказал мне, что ты предпочитаешь, чтобы тебя так называли, я ошиблась, поверив ему.       — Этот идиот, — Дилюк сухо ворчит. — Это его любимая шалость — ходить и говорить людям, что я хочу, чтобы меня называли так почтенно.       Это действительно похоже на то, что сделал бы Кэйа. Джинн раздраженно выдыхает.       — Не могу поверить, что купилась, — она эмоционально бормочет. Дилюк наблюдает за ней с натянутой улыбкой, а затем опускает одну из своих больших рук ей на голову. Теперь, когда они стоят бок о бок, она понимает, что, хотя она стала смехотворно высокой, Дилюк всё ещё каким-то образом выше её. Когда Джинн застенчиво смотрит на него, он всё ещё ухмыляется.       — Что? — неловко спрашивает она.       — Ничего, — его рука опускается. — Думаю, я только что понял, как сильно скучал по тебе, плакса.       Сердце Джинн знакомо сжимается. Она хмуро смотрит на него.       — Почему ты всё ещё называешь меня так? Если Кэйа слышал бы тебя, я бы никогда не избавилась от этого прозвища.       Дилюк делает вид, что не слышит её. Он смотрит на часы на своем запястье.       — Сегодня вечером я заканчиваю дежурство довольно поздно, — он ворчит извиняющимся тоном — жалуется. Он моргает своими настойчивыми глазами в её сторону. — Ты не возражаешь?       — Вероятно, до тех пор мне будут поручены некоторые задачи. Мне тоже нужно привести в порядок свой новый штаб, — Джинн успокаивает его. — Пожалуйста, не беспокойся об этом. В конце концов, мне не терпится встретиться с вами обоими.       Его знакомо-безрассудная ухмылка расползается по лицу.       — Здорово. Встретимся здесь в девять?       Джинн улыбается в ответ.       — Конечно.

***

      В первый день начинающим рыцарям делегируется ряд простых поручений. Большинство её сверстников стремились к напряжённым битвам, которые составляют более увлекательную деятельность их старших товарищей, и многие новые рыцари разочарованно ворчат себе под нос, покидая кабинет своего капитана.       Несмотря на отсутствие в них величия, Джинн по-прежнему полна решимости выполнять свои обязанности в меру своих возможностей. Любое доброе дело, даже самое незначительное, может привести к волновому эффекту, который определяет более важные вещи в жизни. И, во всяком случае, усердное выполнение этих задач послужило бы хорошим примером и облегчило бы ношу граждан, которых они поклялись защищать.       Её первая миссия — доставить кое-что в церковь от «Хорошего охотника» — пожертвования в качестве милостыни для бедных от уважаемого ресторана. Она уже хотела направиться туда с пакетами в руках, когда Сара, хозяйка заведения, робко спрашивает, не могла бы Джинн оказать ей ещё одну услугу: помочь оплатить некоторые неполные счета от продавцов, которые снабжают ресторан. Джинн с радостью выполняет обе просьбы без жалоб.       Когда огненное солнце опускается за горизонт, она направляется к городской пристани, чтобы уничтожить слизняков, которые периодически собираются там. Там маленький мальчик с благоговением наблюдает, как она сражается с ними, а потом спрашивает её, не будет ли она против научить его одному-двум приемам. И снова Джинн не в силах отказать.       Её последнее задание — доставить пачку неорганизованных бумаг из штаб-квартиры Фавония Шилю в Ювелирный магазин. Она тратит время на то, чтобы собрать их в аккуратную и презентабельную папку, а затем отправляется в путь. На площади её останавливает расстроенная Маргарет, нуждающаяся в помощи в поисках своей потерянной кошки. Она делает небольшой крюк, чтобы прочесать окрестности, пока высматриваемая кошка не оказывается в мусорном контейнере за «Хорошим охотником».       Когда, наконец, её обязанности — а также встреча, о которой она договорилась с доброй старой домовладелицей, обладательницей маленького домика, который она снимает — закончены, Джинн совершенно измотана… и всё же переполнена счастьем. Каждая улыбка и вздох облегчения, которые она получила в качестве оплаты за свои услуги, подобны бальзаму для её ноющих мышц. Как будто люди, которым она помогла, наконец-то получили утешение после того, как долго игнорировали их проблемы как ничего не стоящие.       Она хмурится. Если так, то со стороны рыцарей было самым нелояльным отказаться от повседневных проблем горожан в пользу захватывающих сражений и коварных стычек. Это их долг — помогать тем, кто в этом нуждается. Какой смысл обеспечивать безопасность города, если все в нём постоянно недовольны? Она обещает себе никогда не опускаться до такого уровня.       До девяти у Джинн остаётся час или около того, но вместо того, чтобы немного отдохнуть, она идет по знакомым улицам в направлении дома своего отца. В конце концов, прошло много времени с тех пор, как она видела Барбару и её отца.       Саймон Пейдж — высокий, крепко сложенный мужчина, чьё морщинистое лицо озаряется счастьем, когда в дом входит его старшая дочь. В комфорте своего дома он свободен от величественных одежд униформы, которую он часто надевает как Кардинал Кальвин. Сейчас он одет в розовый фартук с оборками и помешивает на плите то, что выглядит и пахнет как его фирменный соус для спагетти. Чрезмерно увлечённая Барбара осваивает искусство нарезки лука рядом с ним.       Младшая Гуннхильдр бросает нож на доску и несётся через весь дом, чтобы немедленно обнять свою сестру. Её волосы слегка пахнут соусом, а большие голубые глаза расширяются от изумления при виде Джинн, облачённой в свои доспехи.       — Вау! — восклицает она, в восторге хлопая в ладоши. Её лицо почти светится благоговением, но в голосе слышится некоторая печаль. — Ты такая классная, Джинн! Эй, папа, — она поворачивается к отцу с надутыми губами, — разве я не могу быть рыцарем и диакониссой одновременно?       Саймон добродушно смеется, но с дискомфортом чешет затылок, возможно, не зная, что сказать.       — Возможно, ты могла бы. Если бы у вас было в два раза больше времени за один день.       Барбара мрачно хмурится. Джинн улыбается при виде этого милого зрелища.       — Я уверена, что из тебя вышел бы прекрасный рыцарь, Барбара, — она уверяет, хотя и не слишком уверена, что её добрая сестра может причинить вред даже хрустальной мухе. — Но я слышала, что церковь очень рада иметь на своем служении такую яркую, страстную юную леди, как ты.       Это подбодряет её.       — Правда? — взволнованно спрашивает она. — Они действительно сказали это обо мне? Скажи, Джинн, хочешь послушать несколько стихов, которые я выучила сегодня?       Джинн радостно соглашается, что она бы так и сделала, и отвечает на улыбку облегчения, которую его отец посылает ей, ответственным кивком. Она следует за Барбарой на кухню, чтобы возобновить приготовление еды, жадно прислушиваясь к её безостановочной болтовне. Вдвоём они из-за невнимательности готовят на три порции больше, чем было необходимо, к большому недоумению их растерянного отца.       Несчастье, которое неизбежно преследовало их в течение многих лет после расставания её родителей, привело к тому, что Джинн и её отец по понятным причинам отдалились друг от друга. Её первый визит к Крепусу Рагнвиндру был тем, что наконец начало исцелять её разбитое сердце, и за последние пять лет Джинн предприняла сознательные усилия, чтобы сблизиться со своим отцом. Они всё ещё не так близки, как раньше, но по крайней мере проводить с ним время стало не рутиной, а большим удовольствием.             Когда она заканчивает ужин, часы приближаются к девяти, поэтому она уходит, пообещав вернуться завтра к обеду, горя желанием встретиться с Дилюком и Кэйей после такого долгого, беспокойного дня. Она поднимается по многочисленным мощеным ступеням к штаб-квартире Фавония, и странное возбуждение разливается по её венам.

***

      Кэйа ждал её снаружи. Он сидел на ступеньках, ведущих к большой двери, вытянув перед собой свои длинные ноги, погруженный в дружескую беседу с охранником, который был на ночном дежурстве. Когда Джинн приближается к нему, он поднимается с томной легкостью и веселой ухмылкой.       — Итак, каково было воссоединиться с нашим достопочтенным капитаном кавалерии? — он дразнится в качестве приветствия. Джинн хмуро смотрит на него, краснея от смущения при этом ужасном воспоминании.       — Я не могу поверить, что ты мог так поступить со мной, Кэйа, — она покаянно ругается. — Бедный Дилюк выглядел так, словно у него вот-вот лопнет лёгкое.       Он весело хихикает, восхищенно хлопая себя по бедру.       — Ах! Я могу только представить выражение его лица. Если бы только я был там, чтобы увидеть это. Но хватит об этом болване, сейчас, — он берет её под руку и ведёт к аккуратно подстриженной живой изгороди, подальше от лестницы, — я хочу услышать всё о твоем первом дне!       — В-Всё прошло отлично, — неуверенно начинает она. — Я доставила кое-какие благотворительные товары, научилась обращаться со счетами и даже нашла чью-то потерянную кошку. Просто ещё один день для начинающего рыцаря, я полагаю.       Кэйа уставился на неё в равной степени с недоверием и благоговением.       — Подожди, ты действительно делала это?       Джинн моргает ему в ответ.       — Разве не все?.. — она разочарованно хмурится. — Мы, рыцари, обязаны с честью выполнять возложенный на нас долг, разве нет?       — На самом деле, ты, возможно, единственная, кто прошёл через эти неприятности, — сухо говорит Кэйа. — Большинство других рыцарей-новичков провели день, отдыхая. Некоторых даже заметили играющими в шахматы в комнате отдыха.       — Тогда это очень неприлично с их стороны, — в ужасе заявляет Джинн. — Ни одна проблема не является настолько непостоянной или незначительной, чтобы её можно было игнорировать. Например, если бы я не доставила эту еду сегодня, то, возможно, несколько человек сегодня ночью спали бы голодными. Или, что ещё хуже, могли бы решиться на преступление, чтобы свести концы с концами.       Кэйа сдерживает улыбку.       — Я уверен, что они не хотели этим причинить никакого вреда. Ты, должно быть, первый человек во всём Мондштадте, который придаёт такой благородный смысл этой чёрной работе.       Джинн собирается возразить, когда её прерывает знакомый сварливый голос.       — Эй, ты, — она оборачивается и видит Дилюка, стоящего позади неё, он выглядит словно прямо из любовного романа в своей бело-золотой униформе. Его руки надменно скрещены на груди, а красивые черты лица искажены гневным взглядом на брата. — Мне нужно обсудить с тобой кое-что. Ты мудак.       Глаза Джинн расширяются в шоке от его грубых выражений. Кэйа разражается громким, бесстыдным смехом над её шокированным выражением лица, и даже Дилюк краснеет от панического удивления и смущения при осознании того, что его слова могли повлиять на молодую наследницу.       — Я, э-э, послушай, Джинн… — он запинается, когда Кэйа хохочет на заднем плане. Джинн прекрасно понимает, что её лицо горит, и демонстративно изучает живую изгородь, чтобы ей не пришлось встречаться с ним взглядом. По какой-то непостижимой причине она вызывает в своем воображении нелепое видение своей младшей сестры Барбары, слышащей, как произносится такое ужасное слово. Она, вероятно, зажала бы уши руками и с криком убежала бы.       — Слушай! — Дилюк смущенно настаивает. — Я не всегда ругаюсь, ладно, Кэйа просто действует мне на нервы и-… прекрати смеяться, идиот!       Эту последнюю часть он раздражённо шипит своему брату, чей смех усиливается до такой степени, что кажется, будто он вот-вот упадёт прямо здесь и сейчас и умрёт от своего смеха. Он сжимает шов на боках и, затаив дыхание, вытирает слезу.       — Чувак, — продолжает он хихикать между словами. — Я уже много лет так не смеялся!       В конце концов шок проходит, и заразительный смех Кэйи доходит и до Джинн. Однако она знает, что не должна поощрять подобное поведение ни от одного из них, поэтому она поднимает руку, чтобы украдкой скрыть свою неизбежную улыбку. Подавленное выражение Дилюка исчезает, но у него всё ещё остается свирепый взгляд, который он бросает на Кэйю, когда тот фыркает.       — Однажды я убью тебя во сне, — Дилюк торжественно обещает.       — О, я бы с удовольствием посмотрел на твою попытку, — Кэйа стреляет в ответ.       — Вы оба невероятны, — Джинн подавляет смешок. — Неужели никто из вас ни капельки не повзрослел за последние несколько лет?       — Повзрослел? — Кэйа обнимает их обоих, широко и искренне улыбаясь. Он начинает спускаться по бесконечным ступеням, ведущим вглубь города, увлекая их за собой. Дилюк выглядит так, словно хочет сбросить его с себя, но Джинн нежно улыбается ему в ответ. — Зачем мне вообще делать что-то подобное?       Город Мондштадт окрашен в тёмно-синие и белые тона под полной луной, сияющей в небе. Ночь только начинается, и многочисленные магазины и таверны, оживающие тут и там, мягко освещают улицы оранжевым светом своих фонарей. Улицы заполнены румяными пьяницами, семьями, совершающими покупки, и смеющимися солдатами.       Когда Джинн понимает, куда они прибыли, её ноги с визгом останавливаются в тревоге.       Столики за пределами главного заведения до краёв заполнены счастливыми посетителями, все они смеются и ведут шумную беседу за кружками и стаканами, которые держат в руках. Скромная деревянная дверь окрашена в приглушенный жёлтый цвет, исходящий от лампы наверху. Деревянная вывеска, висящая над головой, радостно раскачивается взад-вперёд на ветру.       Доля Ангелов.       — Мы здесь для того, чтобы выпить? — выпаливает она, в конце её голос поднимается до нервной октавы. О, нет, это нехорошо. Совершенно противозаконно, чтобы такая, как она, которой шестнадцать лет — и, следовательно, ещё не достишая совершеннолетия --принимала участие в алкогольных кутежах, не говоря уже о том, чтобы пить в в рыцарских доспехах в свой самый первый день. Она дико оглядывает улицу из стороны в сторону, задаваясь вопросом, сможет ли она избежать неприятностей, если сбежит с места происшествия сейчас.       Кэйа, старший из троицы на несколько лет, властно посмеивается над ними.       — Я забыл, что вы двое всё ещё младенцы.       — Может быть, на несколько месяцев, — Дилюк, которому годом ранее исполнилось семнадцать, закатывает глаза. — И кого это волнует? Эль мне все равно не по вкусу.       Джинн пристально смотрит на него.       — Вы пили раньше?       Два брата бросают на неё одинаково недоверчивый взгляд.       Джинн краснеет. О, точно. Они выросли на винодельне. Конечно.        Она колеблется всего секунду, прежде чем направиться вслед за ними, когда они толкают двери и входят в таверну. Джинн играет по правилам, но, как всегда, границы становятся слишком размытыми, когда в дело замешаны братья Рагнвиндр.       Она старается не чувствовать себя слишком похожей на преступницу, когда входит в заведение, оценивая его интерьер. Волшебный штрих Крепуса присутствует повсюду: в красочных гобеленах, украшающих стены, в цветущих виноградных лозах, стелющихся по потолку, даже в беспорядочном расположении напитков за стойкой бара. Это место излучает ту же домашнюю теплоту, что и винодельня, и сама атмосфера заставляет Джинн чувствовать себя лучше, как только она заходит внутрь.       — О боже, посмотри, кто здесь, — она была так погружена в свои наблюдения, что не заметила, что красивая женщина, сидящая у бара, была ей знакома. Лиза Минчи поворачивается на своем стуле лицом к ним, сжимая в руке бокал вина из одуванчиков. — Какой случай привел Вас в это место веселья, мастер Кэйа?       — Я здесь только для того, чтобы увидеть тебя, о прекрасная мисс Лиза, — он ухмыляется. — Скажи мне, почему ты до сих пор не избавила всех подходящих холостяков в этом городе от их страданий и не вышла замуж?       Он произносит это как комплимент, но в его голосе есть резкость, а в плечах напряженная энергия, которая заставляет Джинн задуматься, нет ли у них ничего.       — О, кто-то вроде меня не смог бы выйти замуж, — Лиза откидывает голову назад и смеется, а мужчины рядом смотрят на неё с удивлением и тоской. Сегодня вечером она действительно выглядит сногсшибательно, и только больше из-за легкого изгиба её полных губ и румянца на щеках, вызванного алкоголем. — Единый мир пострадал бы в моё отсутствие.       Она переводит свой внимательный взгляд на Джинн и Дилюка.       — Вам, дети, сюда нельзя, — она слегка поддразнивает.       Кэйа устало вздыхает, когда Джинн выпрямляется в полный рост, снова терзаемая беспокойством, что у неё будут неприятности из-за того, что она здесь. Возможно, на самом деле она немного подпрыгивала на цыпочках от волнения, пока Дилюк не взъерошил ей волосы, и фамильярность этого жеста не заставила её одним махом отпустить напряжение.       — Расслабься, Джинн. У тебя не будет никаких неприятностей, — он мягко уверяет её. — Всё в порядке, пока мы не пьём.       Джинн кивает ему в ответ, когда тот убирает руку с её головы. Дилюк удовлетворённо улыбается, видя её облегчение. Краем глаза Джинн замечает, что Лиза с любопытством наблюдает за этим взаимодействием с заинтересованной улыбкой. К её растущему недоумению, они с Кэйей обмениваются взглядами, которые она не может расшифровать.

***

      Позже трио оставляет Лизу отражать заигрывания многих кокетливых незнакомцев и садится за угловой столик, несколько уединенный от хаоса таверны. Джинн с удовольствием потягивает лимонный сок, радуясь прохладному напитку после долгого дня.       Дилюку, похоже, не нравится его ягодно-мятный коктейль.       — Этому заведению нужны безалкогольные напитки получше, — жалуется он, в основном самому себе, но это вызывает смешок у его брата.       Кэйа потягивает подозрительно ярко-зеленый напиток из бокала в своей руке. Он делает маленький глоток и счастливо вздыхает про себя.       — Полуденная смерть — лучшая форма освежения после напряженного дня, посвященного обеспечению безопасности города.       — Полуденная смерть? — вторит Джинн. Она в ужасе задается вопросом, не был ли он назван так потому, что зеленый напиток выглядит так, будто через несколько десятилетий он будет объявлен вне закона по всему Тейвату за связь с раком.       Кэйа смеется.       — Это действительно очень вкусно, несмотря на свое зловещее название. Я бы предложил тебе глоток, но…       Джинн энергично качает головой. Она сомневается, что приняла бы это предложение, даже если бы ей по закону разрешили его употреблять. Дилюк хмурится рядом с ней.       — Только не говори мне, что ты пьешь эту фигню каждый день, — он вздыхает. — Как ты вообще жив?       Кэйа загадочно пожимает плечами.       — Полагаю, это одно из многих преимуществ того, чтобы быть мной. И я думаю, что это ужасно для вас, как наследника винодельни, испытывать такое отвращение к красоте эля. Позор для имени нашего отца, не так ли?       При упоминании Крепуса Джинн внезапно вспоминает о письме в своей сумке.       — О, точно, — она наклоняется, чтобы выудить его из сумки, стоящей на деревянном полу рядом с ее стулом. — Твой отец дал мне письмо, которое нужно было доставить вам обоим, когда я видела его этим утром.       Дилюк получает от нее конверт, но не сразу его вскрывает.       — Ты видела его сегодня?       — Во время моего первого поручения, — объясняет она. Любопытный Кэйа выуживает нераспечатанный конверт из рук Дилюка и разрывает его, к большому неудовольствию своего брата. Джинн продолжает, как ни в чем не бывало. — Было действительно приятно видеть его таким же здоровым и счастливым, как всегда. Кстати, он рассказал мне довольно много интересных историй.       Кэйа извлек письмо изнутри и был готов развернуть его, чтобы прочитать, но он останавливается как вкопанный при ее словах.       — Истории? — повторяет он. — Конечно, этот старик не мог бы…       — Он действительно рассказал, — Джинн невозмутима. — Я понятия не имел, что ты был таким священным ужасом, когда впервые пришел на винодельню, Кэйа.       Каэя смущенно морщится. Воспользовавшись положением, оскорбленный Дилюк с хмурым видом выхватывает письмо обратно. Кэйа пытается схватить его обратно, но красноволосый быстрее и отбивается от него одной рукой, одновременно вытягивая шею в сторону другой, вытянутой в сторону, чтобы он мог одновременно прочитать слова своего отца. Джинн с улыбкой наблюдает, как они дерутся.       В конце концов это оказывается невозможным, и два брата идут на компромисс, держа письмо каждый одной рукой между собой. Заинтригованность на их лицах сменяется хмуростью, когда их глаза пробегают по письму.       — Экспедиция? — Дилюк бормочет в замешательстве. Он обменивается подозрительным взглядом с Кэйей. — Для чего бы это могло быть? Он никогда не выходит из дома.       Лицо Кэйи претерпевает ряд изменений, когда он обдумывает слова в письме. Это приводит к выражению недоумения.       — Кто знает? Может быть, он что-то задумал.       — Он просит нас помочь в организации и сопровождении конвоя, — Дилюк объясняет для Джинн, и та издает понимающий звук. — Тот факт, что он на самом деле куда-то путешествует и не говорит нам, куда направляется, делает все это очень странным.       Джинн медленно кивает.       — Он не часто путешествует?       — Нет, сколько я себя помню, — Дилюк хмурится. — Конечно, после смерти моей матери он был вынужден сделать это по необходимости, но даже сейчас…       — …На данный момент это довольно не в его характере, — Кэйа заканчивает. — Я полагаю, мы узнаем больше по ходу дела.       Дилюк пожимает плечами, пряча письмо в карман. Когда он наклоняется к столу с отстраненным взглядом своих малиновых глаз и небрежно берет свой бокал обратно своими длинными пальцами, вспышка необъяснимого раздражения проходит через Джинн. Тот факт, что он мог выглядеть таким привлекательным, делая такой небрежный жест, самым странным образом расстраивал. Она никогда не слишком беспокоилась о своей внешности, но, возможно, стук в ее сердце мог быть вспышкой ревности…? Нет, это было не совсем правильно.       Она яростно выбрасывает этот вопрос из головы и изо всех сил старается снова сосредоточить свое внимание на разговоре. Размышления о таких мыслях творили самые странные вещи с ее сердечными струнами.

***

      После того, как они покидают таверну, Кэйа несколько сонно прощается с ними обоими и неуклюже идет по улице, но Дилюк предлагает проводить ее домой. В стенах Мондштадта на самом деле нет никакой опасности, если не считать мелких воришек и уклоняющихся от уплаты налогов, так что его вежливый жест, по мнению Джинн, был совершенно излишним. Но, честно говоря, идея провести с ним еще немного времени была не совсем неприятной, и, возможно, в результате ее кроткие протесты прозвучали еще слабее, чем обычно.       Мондштадтская ночь стала тише за время их пребывания в Доле Ангелов. Все живые души спят, если не считать лунного света и шепота вездесущего ветра, который проносится по городу, вращая лопасти его многочисленных ветряных мельниц и лаская виноградные лозы, которые беспрепятственно растут на шиферных крышах его домов. Мелодия прерывается только мягким постукиванием их синхронных шагов по мощеной камнями улице.       Под лунным светом Дилюк — памятник, сделанный из алебастра и камня рядом с ней. Его вечно задумчивое выражение только усиливается за счет острых углов его лица, которые становятся более рельефными в тусклом свете, проникающем сквозь легкий облачный покров. Он наклоняет голову в сторону Джинн и искоса приподнимает бровь, вероятно, удивляясь, почему она так пялилась.       Джинн краснеет и отводит взгляд. В конце концов, Дилюк красив, и она знает, что она не единственная, кто так думает. Для нее, как для растущей молодой девушки, вполне естественно хотеть украдкой взглянуть.       …Верно?       — Поздравляю, — внезапно выпаливает она, решив отвлечься. Дилюк выглядит еще более сбитым с толку, поэтому она поспешно объясняет. — С твоим повышением.       — Ох, — Дилюк ухмыляется ей. — Спасибо. Однако почти неделю после этого Кэйа был в ярости.       Джинн улыбается в ответ. Она могла только представить, как старший брат Рагнвиндр борется и не может притвориться, что это его вообще беспокоит. Возможно, именно поэтому он довольствовался мелкими розыгрышами — его личный способ отыграться за проигрыш.       — Вы с ним близки, — с нежностью замечает она.       Дилюк закатывает глаза.       — Настолько близки, насколько нормальный человек может быть с канализационной крысой, я полагаю.       Джинн бросает на него осуждающий взгляд.       — Так нельзя говорить о своем достопочтенном брате, — но ей приходится изо всех сил сдерживать улыбку при виде его смешной выходки. — Я полагаю, он не очень хорошо воспринял бы, если бы его назвали канализационной крысой.       — О, я уверен, что да, — Дилюк беспечно улыбается. — Хотя, зачем еще мне это делать?       На этот раз Джинн действительно смеется, но не без раздраженного толчка. Посмеиваясь про себя, Дилюк уклоняется от ее медленной руки и делает шаг назад к ней, на этот раз немного ближе, так что их плечи соприкасаются, и так было бы, если бы руки Дилюка не были спрятаны в карманах. Джинн сопротивляется желанию прислониться к нему. Естественный инстинкт, говорит она себе. Мондштадтская ночь холодная и ветреная, и парень чувствуется таким же необъяснимо теплым, как и его Глаз Бога.       — Я полагаю, что ни один из вас никогда не будет вести себя прилично, — она вздыхает.       — Конечно, нет, — он нахально соглашается. — Что в этом веселого?       Джинн криво улыбается ему, гадая, хочет ли какая-то сторона глубоко внутри нее согласиться.       — Ну, как прошли последние несколько лет для неуловимой Джинн Гуннхильдр? — легко спрашивает Дилюк, хотя и не без намека на беспокойство в его глазах. — Все хорошо дома?       Ее сердце переполняется признательностью.        — Это были… занятые годы, — она говорит правду. В любом случае, Дилюк всегда поймет, когда она лжет. — Однако я понимаю, что мама хочет для меня только самого лучшего. Я имею в виду, что ее строгость завела меня так далеко, верно?       Дилюк неопределенно пожимает плечами.       — Однако ты могла бы пойти дальше, если бы использовала свою собственную голову, — утверждает он. — Ты одна из самых умных людей, которых я знаю, Джинн.       — Серьезно? — с сомнением спрашивает она. Она достаточно уверена в себе, чтобы признать свою силу в бою, но она никогда не чувствовала себя особенно уверенной в собственном интеллекте. Книжный ум, конечно, но мудрости еще нет. Хотя, возможно, может она придет через несколько лет. Она мрачно хмурится про себя. — Я думаю, что мне еще предстоит пройти долгий путь.       Дилюк мгновение изучает ее, а затем вздыхает.       — Ты вернулась к дурной привычке, не так ли?       — У меня она есть? — непонимающе спрашивает она.       — Да, — он тычет ее в бронированное плечо. — Ты снова все время серьезна.       Джинн слабо улыбается ему. Она предполагает, что это была самозащита, которая она создала для себя после стольких лет необходимости придерживаться строгого набора правил и графиков.       — На данный момент это практически выходит из-под моего контроля.       — Ну, — он упрямо смотрит на далекий горизонт. — У меня достаточно времени, чтобы это исправить.       Джинн корчит ему гримасу.       — Я не твой маленький проект, Дилюк, — она упрекает его.       — Естественно, — искренность в его глазах, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на нее с улыбкой, заставляет ее горло пересохнуть. — Ты моя лучшая подруга.       Вопреки себе, Джинн светится от счастья. Во всяком случае, приятно сознавать, что это место в его жизни не было занято за те долгие годы, что она отсутствовала. Дилюк искренен во всем, что он делает, и постоянно выкладывается по полной, будь то уничтожение лагеря хиличурлов в милях от города, забота о своих подчиненных в качестве капитана или беспокойство о благополучии людей, которых он любит. В глубине души она знает, что всегда будет благодарна за то, что в ее жизни есть такой человек, как он.       Возвращение домой проходит оживленно, и яркость их неторопливой болтовни и шуток прорезает ночную тьму, как меч. Когда пара, наконец, достигает входа в новый дом Джинн, им все еще так много нужно обсудить, что они заканчивают тем, что слоняются у ее двери целую вечность, пока, наконец, сонливость, если не что иное, не вынуждает девушку пожелать своему лучшему другу спокойной ночи и войти в дом.       В ту ночь она ложится спать с улыбкой, которую не смогла стереть со своего лица, как бы сильно ни старалась.

***

      Предстоящие недели приносят с собой череду одной напряженной работы за другой. Джинн постоянно погружена в свои обязанности и графики, а Кэйа и Дилюк еще больше заняты своими собственными поручениями, что заставляет ее проводить большую часть того немногого свободного времени, которое она получает в библиотеке, развивая более тесную дружбу с постоянно проживающей в Мондштадте пышногрудой библиотекаршей.       Несмотря на ее кокетливый характер и тот факт, что она старше ее почти на десять лет, Джинн приходит к выводу, что Лиза — отличный собеседник. У нее безупречный вкус в книгах, она дает отличные советы и даже прекрасно разбирается в моде. Джинн никогда особенно не интересовалась тем, как она выглядит или что носит, и единственное решение, которое она когда-либо принимала относительно своей внешности, — это решить, следует ли ей оставить свои длинные светлые волосы ниспадающими до талии или вместо этого завязать их в высокий хвост. Но у Лизы есть множество советов о том, как она может подчеркнуть свою индивидуальность с помощью одежды, и пара проводит много рабочих ночей, просматривая бутики, спрятанные в уголках улиц Мондштадта, в поисках подходящих нарядов.       Несмотря на их вечно напряженный график, Джинн, Дилюк и по странному поводу Кэйа всегда находят время друг для друга. У нее становится ежедневной привычкой проводить то крохотное время, которое она получает в качестве обеденного перерыва в «Хорошем охотнике», с одним или обоими братьями Рагнвиндр.       Чаще всего она проводит это время вместе с Дилюком, стараясь не подавиться пиццей, смеясь и подшучивая над текущими делами, а также над постоянно растущим списком локальных шуток, которыми они делятся. Кэйа каким-то почти всегда таинственным образом находится где-то в другом месте.       Не то чтобы она жаловалась или что-то в этом роде, потому что она действительно наслаждается моментами наедине с Дилюком. Все почти так же, словно они никогда не проводили все эти годы порознь, потому что он с легкостью вписывается в ее жизнь. На данный момент трудно представить ее без него.       Она чередует свои выходные дни каждую неделю трижды между своей матерью, отцом и сестрой, а также со старым Крепусом Рагнвиндром и его сыновьями.       Дни, проведенные с ее матерью, несколько отличаются от суровых, беспокойных взаимодействий из прошлого. Фредерика Гуннхильдр слушает о ее рыцарских подвигах с неистовой гордостью в глазах, умиротворенная тем фактом, что вся ее тяжелая работа увенчалась успехом. Более того, она, похоже, прилагает активные усилия, чтобы поблагодарить свою дочь за ее послушание в последние несколько лет, и время приема пищи, которое они разделяют, очень далеко от торжественных случаев прошлых лет. В какой-то момент, когда Джинн случайно упоминает, что теперь она хорошие друзья с молодыми мастерами Рагнвиндра, ожидая выговора или, по крайней мере, презрения, она ошеломлена, обнаружив, что ее мать только глубокомысленно кивает в ответ.       — Это замечательно слышать, — она мудро напевает, как будто не провела последние несколько лет, проклиная их при каждом удобном случае. — Они оба хорошие, благородные люди с положением. Отличная компания для такого яркого молодого рыцаря, как ты.       Джинн полагает, что это ее собственный способ загладить свою вину. Во всяком случае, приятно узнать, что ее мать не была полностью непоколебима в своих абсурдных мнениях.       Барбара всегда рада провести хоть немного времени со своей занятой сестрой. Джинн думает, что ей, должно быть, довольно одиноко почти все время жить в этом большом доме одной, из-за того, что их отец постоянно занят делами церкви. Ее уроки, похоже, тоже проходят гладко, и у нее всегда есть какая-нибудь интересная информация, которую она может рассказать Джинн каждый раз, когда та приходит в гости.       В те дни, когда она работает с Крепусом, его сыновья обычно слишком заняты, чтобы наведаться на винодельню Рассвет, вероятно, из-за их более высокого ранга в командовании, и чаще всего она проводит день на винодельне одна. Всегда приятнее, когда они собираются втроем, но она находит старого мастера Крепуса совершенно восхитительной компанией.       В те дни, когда он по уши погружен в работу, Джинн проводит с ним долгие часы в его офисе, безуспешно пытаясь заставить владельца винодельни сосредоточиться на счетах и письмах, которыми он должен был заняться несколько недель назад. Он всегда заливается смехом и весельем, и у него постоянно есть какой-нибудь глупый или трогательный анекдот, чтобы рассказать ей о своих сыновьях, и, возможно, в результате девушка тоже с нетерпением ждет тех нескольких часов, которые ей удается проводить с ним каждую неделю.       Однажды, когда они сидели в офисе, пытаясь разобраться с какими-то давно просроченными счетами, он рассказывает ей историю матери Дилюка. Она была диакониссой из церкви, какой Барбара готовится стать, и впервые он встретил ее на самом деле у алтаря Барбатоса, когда молился. Годы спустя они полюбили друг друга и поженились у того же самого алтаря, но потеряли ее из-за странной болезни всего через несколько месяцев после рождения Дилюка. Джинн может сказать, что он действительно любил ее, и слезы, которые она смаргивает, когда протягивает руку, чтобы утешить его дрожащую руку, — это слезы подлинной заботы и утешения.

***

      Всего пару месяцев спустя Джинн повышается в звании до капитана, в основном благодаря гражданской рекомендации. Она светится от счастья, когда ее непосредственный начальник сообщает ей, что жители Мондштадта настолько зависят от ее помощи, что даже не могут представить свою повседневную жизнь без ее участия. Всегда приятно слышать, что у людей, которых она поклялась защищать, все хорошо, и еще приятнее слышать, что это благодаря ей.       Из-за более высокого ранга она занята как никогда, и ее рабочие дни иногда заканчиваются так поздно, что ей требуется вся оставшаяся энергия только на то, чтобы дотащиться до своей квартиры и броситься на кровать в униформе и всем остальном. Но Дилюк работает даже больше нее, и в более свободные дни она сопровождает его и помогает с его бесконечным списком обязанностей, когда он засиживается допоздна.       Его скудный, пустой кабинет до краев заполняется одуванчиками, которые она приносит, чтобы украсить помещение, и он всегда раздраженно вздыхает, когда Джинн вручает ему очередной пучок полевых цветов бирюзового цвета, но никогда не отказывается принять их. На следующий день, когда она приходит на работу, они всегда стоят у него на столе в стеклянной вазе.       Благодаря своему усердию и репутации в течение следующих нескольких месяцев она стремительно продвигается по служебной лестнице, да так, что привлекает внимание престижного гроссмейстера. Однажды он вызывает ее к себе в офис, чтобы выразить свою радость по поводу ее неизменного мастерства и праведной доброй воли, и сообщает ей, что она может стать еще более успешной в мгновение ока, если продолжит усердно работать.       Возможно, чтобы проверить ее, гроссмейстер поручает ей более сложные и важные задачи, чем когда-либо. Однажды ее отправляют к Статуе Семерых в Долине Ветра, чтобы уничтожить особенно сильного врага, и оказывается, что это Маг Бездны, которого Рыцарь без Глаза Бога вроде нее не смог бы победить с легкостью, как бы сильно она этого ни желала.       Ее союзники получают тяжелые ранения в результате битвы, и боевой дух команды падает, как хрустальные мухи, попавшие в грозу. Гидро-маг Бездны бессердечно хихикает над их жалкими усилиями, левитируя на бок в ленивой насмешливой манере. Джинн закрывает глаза, решив выкинуть этот смех из головы, и задается вопросом, что бы сделала Веннесса Рыцарь-одуванчик, ее образец для подражания с тех пор, как она была маленькой девочкой, если бы она попала в такую ситуацию. Конечно, она, как и Джинн, была бы готова сделать все, что потребуется, если это означает, что они смогут защитить мир своей любимой нации.       Она думает о яркой улыбке Крепуса, о любви и заботе своей матери, о своей новообретенной связи с отцом, о своей милой, искренней сестре, о смехе Кэйи, о своей новой подруге Лизе, о своем отчаянно сильном, страстно непоколебимом Дилюке, о городе Мондштадт и всех людях которые ждут ее возвращения, и знакомая мощная энергия окутывает все вокруг нее. Стихийная энергия кружится вокруг ее тела, беря начало в ее сердце и путешествуя вверх по длине ее клинка, и на этот раз она инстинктивно знает, что делать.       Джинн прижимает лезвие к кончику своего носа и выплескивает энергию, окружающую ее, в полной вспышке, заставляя защитный пузырь, защищающий Мага, лопнуть в небытие. Когда он валится на пол неприглядной кучей, Джинн, не колеблясь, убирает то, что от него осталось, своим мастерским лезвием.       Каким-то образом ее стихийная энергия исцелила раны ее подчиненных, к ее великому облегчению. Она больше всего беспокоилась об их состоянии на протяжении всей битвы с Магом, и даже после того, как они заверили ее, что чувствуют себя в отличной форме, она потратила несколько минут, лично проверяя, все ли рыцари в порядке.       Только потом она понимает, что ее Глаз Бога материализовался в ожерелье у основания ее шеи, сияющем бирюзовом чуде, которое она сжимает в благоговейном трепете. Глаз Бога. Ее Глаз Бога. Ей трудно осознать это. Прежде чем уйти, она преклоняет колени у подножия статуи в молитве, горячо благодаря лорда Барбатоса, а также усопшую душу первого рыцаря Одуванчика за то, что они выбрали кого-то вроде нее, чтобы проявить свою добрую волю в этом мире смертных.       На следующей неделе ее засыпают добрыми пожеланиями по поводу ее нового аксессуара. Гроссмейстер Варка приветствует ее с довольным, но не удивленным блеском в глазах, как будто все прошло именно так, как он планировал. Ее мать, Крепус и Лиза все в восторге от ее Глаза Бога, и хотя Кэйа поначалу кажется немного обиженным, что он единственный из них троих, у кого его нет на данный момент, он искренне хвалит ее, несмотря на это.       — Он действительно тебе идет, — дразнит Кэйа. — Ах, достопочтенный рыцарь анемо Джинн Гуннхильдр из Мондштадта, символ всего великого в городе. Звучит красиво, не находишь?       Рот Дилюка открывается от благоговения, когда он впервые видит его, и он бежит прямо через оживленную главную улицу, чтобы заключить Джинн в свои взволнованные объятия. На самом деле он так рад, что ему даже удается поднять ее с земли и закружить по кругу, заставляя ее взвизгнуть от удивления. Потом она делает ему выговор за это, и он принимает все это как должное.       — Считай это подарком за это удивительное достижение, плакса, — он широко улыбается. — Хотя я всегда знал, что в тебе это есть.       Лиза, которая была поблизости, произносит одними губами слово «плакса» хихикающему Кэйе, и Джинн краснеет до корней волос от смущения, зная, что она никогда этого не переживет.

***

      Джинн была так погружена в свои собственные дела, что совсем забыла о предстоящей экспедиции Крепуса, но месяцы пролетели слишком быстро, и внезапно до нее осталось всего несколько дней. Однажды поздно вечером в его офисе она узнает от Дилюка, которому было поручено сопровождать его конвой, что поездка обещала быть довольно долгой, вплоть до Ли Юэ.       — Конечно, — мягко обещает он ей. — Я буду только сопровождать их, так что я вернусь в течение недели, максимум двух недель, но он говорит, что его не будет несколько месяцев, может быть, даже год.       Джинн недовольно хмурится.       — Тогда мне, наверное, следует выкроить минутку в своем расписании, чтобы пойти попрощаться с ним.        — Да, стоит, — Дилюк встает с того места, где он сидел на своем столе с вазами с одуванчиками и заваленным документами, сжимая руки в перчатках и хмурясь. — Я бы хотел, чтобы он рассказал мне, ради чего вся эта поездка, — искренне признается он, его глаза светятся беспокойством.       Джинн успокаивающе кладет руку ему на плечо.       — Я уверена, что у него есть свои причины, — дает ему советы. — Возможно, время просто еще не пришло.       — Я предполагаю, — Дилюк вздыхает, но что-то в выражении его лица дает Джинн понять, что он все еще встревожен. — Что-то просто не так во всем этом деле, понимаешь? Это совсем на него не похоже.       Джинн хмурится, потому что опасения Дилюка обычно не лишены оснований, но… это Крепус Рагнвиндр, о котором они говорили. Джинн даже не может представить его как нечто иное, чем необъяснимо бесконечный источник яркости, который он, кажется, всегда излучает, всегда рассказывает ей какую-нибудь историю, по-отечески улыбаясь ей, или спрашивает, как прошел ее день, или насильно кормит ее едой. По-другому просто быть не может.       Она ободряюще сжимает руку красноволосого. Тревога на его лице рассеивается, пусть и ненадолго.       — Дилюк, — обещает он. — Все будет хорошо.

***

      В течение следующих нескольких дней энергичного молодого рыцаря, называющую себя Эмбер, назначают в подразделение Джинн, и ее постоянный энтузиазм и стремление выполнять свой долг означают, что благодаря ей у Джинн наконец-то появляется немного свободного времени для себя. Накануне отъезда Крепуса она отправляется из Мондштадта, чтобы совершить знакомую поездку на винодельню Рассвет.       Несмотря на свою уверенность несколькими днями ранее, она не может честно сказать, что ее сердце без каких-либо тревог. Это в ее характере — беспокоиться и переживать из-за каждой мелочи, но Дилюк вряд ли проявляет такую нервозность без причины. Возможно, у нее тоже есть причины для беспокойства…       Служащий у двери хорошо знаком с ней и сообщает ей, что мастер Крепус прямо сейчас находится в своих покоях, занятый приготовлениями к завтрашнему большому путешествию. Она благодарно улыбается ему, прежде чем неторопливо подняться по большой лестнице, охваченная странной нерешительностью наряду с неизбежной грустью от того, что после сегодняшнего вечера она не увидит этого мужчину еще очень, очень долго.       Когда она с тихим стуком входит в его каюту, он стоит к ней спиной, изучая свое отражение в богато украшенном зеркале в полный рост, прикрепленном к стене. В каждой руке он держит по две куртки с изысканной вышивкой, одну черную и одну красную. Когда она входит, он резко поворачивает голову, чтобы посмотреть, кто это был, и его лицо расплывается в широкой улыбке.       — Мисс Джинн! — восклицает Крепус в восторге, сверкая глазами. — Как раз тот человек, который мне был нужен. Скажи мне, какое из этих пальто смотрится на мне лучше?       Ее сомнения сразу же исчезают. На самом деле беспокоиться было не о чем. Джинн приветствует его в ответ с такой же счастливой улыбкой. Она делает вид, что размышляет над вопросом, хотя ответ был ей довольно ясен с самого начала.       — Черный, сэр, — советует она. -Он более долговечен для долгой поездки, и я боюсь, что красный цвет не сочетается с вашими волосами.       Крепус хмуро смотрит на свое отражение с каштановыми волосами.       — Так оно и есть, не так ли? Ах, какой позор. Мне оно очень нравится.       Апартаменты винного мастера находятся в состоянии беспорядка. Причудливая кровать с балдахином, письменный стол у окна, красиво отделанный лаком шкаф и покрытый ковром пол одинаково усеяны сумасшедшими, бессистемными сочетаниями предметов, начиная от головных уборов, колец и носков и заканчивая панталонами, галстуками и рубашками с оборками разных цветов. Три служанки суетятся в разных углах комнаты, подбирая подходящие предметы, чтобы сложить их в чемоданы.       — Дилюк сказал мне, что вы уезжаете завтра? — Джинн неуверенно уточняет. Конечно, сборы должны быть уже закончена, если они уезжали утром?       — Да, — Крепус со смущенной улыбкой чешет затылок. — Я должен извиниться за то что так долго собираюсь, мисс Джинн. Боюсь, я всегда опаздываю.       Джинн качает головой с понимающей улыбкой.       — Пожалуйста, не забудьте немного отдохнуть перед отъездом, сэр, — она говорит мягко, но в ее голосе проскальзывают нотки грусти. Она действительно будет скучать по нему время, пока его не будет. — Я надеюсь, что ваша экспедиция пройдет гладко. Я буду молиться лорду Барбатосу о вашем благополучном возвращении.       Выражение лица Крепуса Рагнвиндра становится нежным. Он бросает куртки, которые держит в руках, на свою и без того переполненную кровать, чтобы подойти к Джинн и заключить ее в теплые объятия.        — Я буду скучать по тебе, дитя, — он говорит искренне, и Джинн борется с волной печали, которая захлестывает ее. Она смаргивает слезы, полная решимости показать мужчине только счастье на своем лице, чтобы он мог спокойно отправиться в свое путешествие. Она фиксирует широкую улыбку на своих чертах.       — Я тоже буду скучать по вам, сэр. Пожалуйста, позаботься о себе.

***

      Дилюк       Дилюк Рагнвиндр сидит верхом на своем коне в нескольких шагах от процессии, когда они заканчивают последние приготовления. Восход солнца приближается, полосы красного и фиолетового добавляют красок водянисто-голубому небу. Старый особняк винодельни возвышается высоко и гордо в ярком освещении, полный призраков, воспоминаний и смеха. Дилюк с нежностью смотрит на это мгновение, а затем снова поворачивается к зеркальному озеру перед собой, задаваясь вопросом, что он мог бы сделать, чтобы унять волнение в своем сердце.       Шелест травы, когда копыта переступают по ним легкой походкой, доносится у него за спиной. Крепус Рагнвиндр останавливает своего коня рядом с сыном с извиняющейся улыбкой на лице.       — Ты выглядишь не в своей тарелке, дитя, — дружелюбно замечает он. — Что тебя так сильно беспокоит?       Дилюк хмурится.       — Я беспокоюсь о тебе, отец, — он искренне смягчается. — Это не похоже на тебя — быть таким скрытным.       Улыбка отца становится шире, тронутая его заботой.       — Я признаю, что был не совсем честен с тобой, — говорит он. — Но я хочу, чтобы ты знал, что это не потому, что я с тобой нянчусь.       Дилюк не может понять, что его отец мог скрывать от него или Кэйи. Первые лучи солнца выглядывают из-за горизонта, вырисовывая силуэты травянистых гор по ту сторону озера и посылая мерцающие блики, отражающиеся от поверхности воды. Он мрачно щурится и поднимает руку, чтобы защитить глаза от раннего утреннего солнца.       — Но когда придет время, — тихо спрашивает он. — Тогда ты расскажешь мне?       Крепус внимательно изучает своего сына. Он кладет руку в перчатке на плечо Дилюка.       — Конечно, — шепчет он, а затем разворачивает своего коня, чтобы присоединиться к группе.

***

      Кэйа       Этим утром он на патрульном посту, так что на самом деле он должен прочесывать вверенный ему регион вместе со своей командой, но он ускользает от своих обязанностей, чтобы пожелать своему отцу удачи в его путешествии. Дилюк стоит у озера верхом на своем коне, выглядя меланхоличным в свете восходящего солнца. Кэйа оставляет его наедине с его мыслями, чтобы пойти найти Крепуса.       — Так ты действительно не собираешься рассказать нам, в чем все это заключается? — он недовольно хмурится, глядя на человека, сидящего верхом на своей лошади. — Ну, твое решение.       Крепус криво улыбается ему.       — Не говори мне, что ты отлыниваешь от своих обязанностей только для того, чтобы прийти и отчитать меня, сынок. Никаких теплых слов удачи или прощания?       Кэйа весело улыбается ему.       — Ты получаешь много подобных слов от других людей. Оставь роль плохого полицейского мне.       Крепус хихикает и ласково ерошит волосы парня на макушке. Волна тепла захлестывает его, когда он смотрит на этого человека, который так хорошо заботился о нем все эти годы, относясь к нему с такой же любовью и заботой, как к собственному сыну. Когда он рядом с Крепусом, Кэйа ни разу не чувствовал себя аутсайдером, которым он является на самом деле.       (Аутсайдер, которым он должен быть.)       — Ну, — говорит он через мгновение. — Удачи тебе в поездке, отец. Пусть лорд Барбатос защитит тебя от всякого вреда.

***

      Джинн       Сегодня напряженный день в офисе. Она пробыла здесь всего пару минут, но уже получила двадцать отчетов о жалобах гражданского населения, десять счетов от «Хорошего охотника», касающихся поставок продовольствия, а также длинное письмо от Гильдии искателей приключений, предлагающей свою помощь в защите города. Она откладывает письмо в сторону, намереваясь ответить на него позже, и с усталым вздохом приступает к списку жалоб.       Не поймите ее неправильно, она обожает свою работу, но иногда, когда сейчас такое раннее утро, даже ей хочется, чтобы все шло немного медленнее. Ровно столько, чтобы она смогла втиснуть в себя чашку чая перед началом своего дня.       Она смотрит в окно на затянутое тучами небо. Экспедиция, должно быть, уже началась. Они должны были отправиться сегодня рано утром, и если все прошло хорошо, то сейчас они должны быть недалеко от каменных ворот, ведущих на территорию Ли Юэ. Джинн снова опускает взгляд на стопку бумаг перед собой, решив больше не думать о таких отвлекающих факторах. Не тогда, когда у нее есть миллиард дел, которыми нужно заняться.

***

      Дилюк       Дилюк хмуро смотрит на грохочущие облака над головой, когда тихий стук дождя заглушает веселую атмосферу процессии. Маги погоды предсказали, что сегодня будет яркий и солнечный день, так что это довольно неприятный сюрприз — видеть весь этот дождь. Он цокает языком. Его пиро способности, похоже, никогда не срабатывают так, как он хочет, в такую погоду.       И не говоря уже о том, что это должно быть так именно сегодня, когда он уже на взводе…       — Дилюк, — его отец начинает серьезным тоном, совершенно на него не похожим, ни с того ни с сего. Когда парень поворачивается к нему лицом, он с удивлением видит, что его мокрые от дождя черты совершенно лишены веселья. — Ты когда-нибудь задумывался, может ли быть другой способ?       Дилюк в замешательстве прищуривает глаза.       — О чем ты вообще говоришь?       Крепус Рагнвиндр торжественно смотрит в дождливое небо.       — Путь, который лежит за пределами дороги, который выбрали для нас архонты. Другой путь к осуществлению наших мечтаний.       Красноволосый с тревогой изучает свое, странное трепетание, которое могло быть паникой, оно зарождается в его груди и распространяется вверх, отдаваясь в ушах. Путь за пределами архонтов? Одна мысль об этом вызывает у него вспышку беспокойства. Когда это его беззаботный отец начал думать о чем-то, что кажется таким опасным?       — Тебе надо дать мне больше времени подумать над этим, — он ловит себя на том, что говорит неуверенно.       Крепус поворачивает лицо, чтобы посмотреть на него, открывая рот, чтобы уточнить. Но все, что он собирался сказать, внезапно заглушается великолепным, ужасным ревом, от которого содрогается сама земля, по которой они шли, и с криком разносится по небу.

***

      Кэйа       Кэйа не осознает этого, но он рассеянно бредет в направлении процессии, выполняя свои патрульные обязанности. Может быть, это было какое-то гложущее чувство в груди, говорившее ему, что что-то не так, может быть, это было просто совпадение, а может быть, это была просто судьба. Независимо от причины, с течением дня он обнаружил, что подбирается все ближе и ближе к процессии, пока не убедился, что находится всего в нескольких милях от Дилюка и остальных.       Он раздраженно вздыхает про себя. Такого рода нелепое беспокойство лучше оставить таким людям, как Джинн, у которых, по его мнению, нервная привычка настолько глубоко укоренилась в них самих, что они не смогли бы перестать беспокоиться, даже если бы попытались.       Да, говорит он себе, отворачиваясь от каменных ворот, твердо намереваясь вернуться обратно в Мондштадт. Все будет хорошо, и он посмеется над собой из-за своих глупых действий позже, когда все благополучно доберутся до места назначения.       Размышляя, он делает шаг в сторону.       Почти сразу же мощный взрыв элементальной энергии прокатывается по полю подобно ударной волне, проносясь сквозь кусты и заставляя его упасть на траву. Кэйа садится в ужасе и изумлении и смотрит в направлении каменных ворот, чтобы увидеть ужасающее красное свечение, освещающее низкие облака в небе на расстоянии двух миль.

***

      Дилюк       Его белые перчатки и униформа окрашены в алый цвет от крови.       — Эй… — его руки дрожат, как и его хриплый голос. — Эй, ответь мне, старик.       (Монстр появился из ниоткуда, драконий зверь, покрытый серыми и пурпурными пятнами, с ужасающими желтыми глазами, наполненными тысячелетней ненавистью и гневом. Его рев потряс весь мир, заставив лошадей взбрыкнуть, а их багаж развалиться. Одним взмахом своих мощных когтей он тяжело ранил или наверное убил большинство сопровождавших их рыцарей.       Дилюк взревел от гнева, вызвал свой окрашенный в красный цвет двуручный меч и атаковал зверя пылающей стеной из углей, которая прорезала проливной дождь сродни мощным лучам самого солнца. Но зверя почти совсем не удалось сдержать… даже не вздрогнул, когда он ударил по нему изо всех сил. Вся бесполезная, презренная сила, которую он копил всю свою жизнь, была подобна ласкам хрустальной мухи против огромной, непоколебимой, древней силы зверя.       Зверь почти смел его, как тряпичную куклу. При падении он повредил голову, заставив дождливый, огненный мир вращаться кругами вокруг него, но он все равно встал, полный решимости довести этот бой до конца.       По крайней мере, он защитил бы своего доброго, заботливого отца.)       Действительно ли он когда-то считал себя кем-то сильным? Действительно ли он верил, что сможет справиться с любым врагом, который встретится на его пути?       …       Какое жалкое подобие шутки.       (У старого мастера Рагнвиндра был свой собственный план. Его глаза светились яростной свирепостью, которую Дилюк никогда прежде в них не видел, и он целеустремленно спешился с лошади, сжимая в руках незнакомое устройство.       Может быть, странная форма Глаза Бога? Но Дилюк никогда в жизни не видел подобного.       Из этого устройства вырвался поток багрового огня, более мощный и неукротимый, чем тот, который парень когда-либо видел из своего собственного пламени. Огонь полностью окутал зверя, заставляя его корчиться и издавать рев агонии, такой ужасный, что сотрясал самые его кости.       Раненый и подавленный, монстр использовал то немногое из оставшейся у него энергии, чтобы расправить свои массивные крылья и взлететь, исчезнув высоко в облаках за считанные секунды. На краткий миг, даже в своем замешательстве, Дилюк почувствовал облегчение. У него был миллион и один вопрос, который нужно было задать, но, по крайней мере, зверя наконец-то прогнали.       А потом его отец рухнул на землю. Дилюк задавался вопросом, почему. Может быть, это было изнеможение? Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что что-то было очень, очень неправильно.)

***

      Кэйа       К тому времени, когда он прибывает на место происшествия, уже слишком поздно. Трупы его товарищей-рыцарей усеивают почерневшее поле. Дилюк сидит в центре всего этого разрушения, крепко прижимая к груди безвольное израненное тело, его глаза широко раскрыты и разбиты, как осколки стекла. Кэйа приближается к сцене с трепетом, и его кровь стынет в жилах от ужаса.       Крепуса Рагнвиндра не могли спасти даже самые чудесные целители, это он может сказать сразу. Большая рана покрывает большую часть его туловища, а то, что осталось от его изысканного пиджака и типичной рубашки с оборками, покрыто пеплом и опалено. Его глаза стеклянные и пустые, а губы — мрачная линия на осунувшемся лице, совсем не похожая на счастливую улыбку и мерцающие глаза, которыми он всегда приветствует Кэйю. Какую забавную историю ты приготовил для меня сегодня, сынок? Он говорил бы с веселым смехом.       Грудь Кэйи сжимается от боли.       — Эй, — Дилюк продолжает нежно покачивать тело в своих руках. Его голос надтреснутый и едва слышный. — Ты мне что-то рассказывал раньше, не так ли, отец? Я же говорил тебе, ты должен дать мне что-то немного большее, чем это… Эй, ответь мне, ладно?       Он в шоке, понимает Кэйв. Он наклоняется к своему младшему брату и нежно кладет руку ему на плечо.       — Дилюк, — тихо говорит он. — Отпусти его.       Младший рычит от гнева и отбрасывает его руку. Он вытирает слезы, которые текут по его лицу, оставляя за собой багровое пятно, и обхватывает щеку отца своей окровавленной перчаткой.       — Эй, отец… Ты должен ответить мне.       Кэйа печально наблюдает за ним.       — Дилюк… пожалуйста, — он опускается на колени рядом со своим братом и успокаивающе кладет руку ему на плечо. — Тебе нужно успокоиться и рассказать мне, что произошло.       Дилюк делает большой, прерывистый вдох. Его глаза возвращаются к реальности.       — Он ушел, — что-то бормочет он. — Он действительно умирает, да?       Кэйа смотрит на безжизненное тело своего отца и смаргивает собственные слезы.       — Да, — хрипло шепчет он. — Похоже на то.       Когда Дилюк слезящимся голосом рассказывает ему о том, что произошло, Кэйа теряется в суматохе собственных мыслей. Он чувствует себя червем, сидя здесь рядом со своим ничего не подозревающим братом и трупом своего любимого отца. Какое он имеет право оплакивать этого человека, который расточал ему такую любовь и заботу, когда всю свою жизнь он использовал его только для своих эгоистичных нужд?       Какое право он имеет делить эту боль с Дилюком?       Он всего лишь никчемный предатель.       Он никогда не заслуживал ничего из того доброго, что Крепус Рагнвиндр привнес в его жизнь. Если бы, по крайней мере, он мог бы спасти его… если бы он настоял на том, чтобы сопровождать их… если бы он смог прибыть на место происшествия хотя бы на минуту раньше…       Возможно, все могло бы быть по-другому.       Но теперь его больше нет, а Кэйа так и не смог исправить тысячи ошибок, которые он совершил в своей жизни.       Ушел, навсегда.       И Кэйа снова один в этом мире.

***

      Джинн        В ее дверь раздается стук, но она так занята своими делами, что едва замечает это. Краем глаза она видит, как в комнату входит ее новая спутница Эмбер, и в состоянии огромной концентрации Джинн не сразу замечает выражение отчаяния на ее лице.       — Капитан Джинн… — она неуверенно начинает. — Мне очень, очень жаль.       Джинн убирает заполненный счет и берет другой.       — Прости за что? — она рассеянно бормочет. Боже Барбатос, она действительно должна сделать все это сегодня, иначе…       Когда Эмбер наконец рассказывает ей, Джинн в ужасе отрывает глаза от бумаги. Она сразу же встает из-за стола, рассыпая документы и заметки по полу. Она выскакивает за дверь и мчится по коридору, прежде чем Эмбер успевает сказать еще хоть слово.

***

      Дилюк       Рыцари Фавония любезно предлагают взять на себя все приготовления к похоронам. Как бы он ни был убит горем, Дилюк благодарен. Как — и даже в мыслях он запинается на словах — новый хозяин винодельни Рассвет, вся ответственность за то, чтобы его уважаемый отец должным образом покинул этот мир смертных, ложится на него. Но последнее, что он хочет делать, это улыбаться и вести себя вежливо среди моря незнакомцев, когда он ничего так не хочет, как провалиться глубоко под землю и исчезнуть в недрах земли, поэтому он благодарен Рыцарям за помощь.       Он выходит из кабинета гроссмейстера Варки и заходит в холл только для того, чтобы столкнуться с последним человеком, которого он хотел бы видеть в этот момент.       Даже в состоянии горя Джинн Гуннхильдр прекрасна, как солнце, пробивающееся сквозь тучи после ненастного дня. Ее голубые глаза полны беспокойства за него, хотя он знает, что в глубине души она тоже, должно быть, мучается. Она была близка с ним, возможно, так же близка, как и он сам, любила его и заботилась о нем, как заботилась бы о его собственном отце. Когда Дилюк видит ее, ему почти хочется плакать.       Он подвел ее, как подвел своего отца. Если бы он был сильнее, если бы он был более бдительным, если бы он был лучшим человеком, тогда, возможно, трагедии, которая произошла сегодня, можно было бы избежать.       Если бы только он был достаточно силен.       Он пытается пройти мимо нее, не уверенный, хватит ли у него сил справиться со всем тем стыдом, который охватывает его, когда он видит ее. Но Джинн беспокоится о нем, как и следовало ожидать, и она хватает его за руки своими нежными руками, чтобы заставить его остаться.       — Дилюк, — тихо говорит она, ее глаза ищут на его лице ответ, что-то, за что угодно. парень избегает ее взгляда. — Дилюк, мне так жаль. Пожалуйста, прости меня.       Он, наконец, в замешательстве моргает и смотрит на нее. Простить ее? Она не сделала ничего плохого.       — За что? — тихо спрашивает он.       Джинн смаргивает слезы с глаз.       — Мне жаль, Дилюк. Я же говорила тебе, что все будет хорошо. Если бы… если бы не это, тогда, возможно—       Конечно. Конечно, она будет винить во всем себя. Она была слишком замечательной, добросердечной и самоотверженной для своего же блага. Дилюк знал это с того момента, как встретил ее, и даже с того дня у него не было ни единого шанса.       Его сердце разрывается от боли, когда он успокаивающе кладет руку ей на макушку. Ее изможденные черты смягчаются, пусть и немного.       — Джинн, все в порядке, — он бормочет. — Ни в чем из этого нет твоей вины. Во всяком случае, вина за это лежит на мне.       Ее глаза расширяются от беспокойства, когда он говорит это.       — Нет, Дилюк, — в ужасе говорит она. — Ты не можешь винить себя за это. Это был… это был… ужасный, ужасный несчастный случай.       Несчастный случай? Это не было несчастным случаем, но Дилюк не в том состоянии, чтобы заново переживать ужасный момент кончины своего отца, поэтому он не настаивает. Вместо этого он судорожно выдыхает и находит небольшое утешение в том факте, что даже в конце этого ужасного дня Джинн все равно будет рядом с ним.       — Мне нужно идти, — он говорит ей. — Похороны… Я должен помочь подготовиться к ним.       — Я пойду с тобой, — она говорит сразу. — А где Кэйа? Ты не должен быть сейчас один.       — Нет, у тебя есть свои обязанности, -Дилюк напоминает ей. Он понятия не имеет, куда мог пойти Кэйа, если он действительно был прав, предположив, что он должен быть здесь, рядом с ним, чтобы помочь ему пройти через эту шумиху. Но Джинн нет необходимости взваливать на свои плечи еще и его бремя. Полный решимости успокоить ее, он заставляет себя улыбнуться. — Не нужно так сильно беспокоиться обо мне, плакса. Со мной все будет в порядке.       (За исключением того, что это не так. Как он вообще сможет быть в порядке, когда единственный человек, который любит его больше всего на свете, ушел?)       Как по команде, Рыцарь высовывает голову из кабинета гроссмейстера Варки.       — Капитан Гуннхильдр? — спрашивает он. — Гроссмейстер ищет тебя.       Джинн, похоже, разрывается между выполнением своих обязанностей и Дилюком. Но, в конце концов, ее чувство долга побеждает, и она извиняюще улыбается другу, прежде чем отправиться вслед за солдатом в покои гроссмейстера.

***

      Джинн       Оказывается, Гроссмейстеру требуется ее помощь в поддержании порядка в городе. Слухи о монстрах и демонах ходили по улицам с тех пор, как общественности было объявлено о смерти владельца винодельни, и горожане находились в состоянии замешательства и запустения. Джинн заставляет себя справиться с трудной задачей успокоить их, отчасти испытывая облегчение от того, что ей есть чем заняться. По крайней мере, так ей не придется думать о муках в своем сердце.       Милый, глупый старый мастер Крепус Рагнвиндр. Мужчина, который встречал ее искренним смехом и веселой историей всякий раз, когда она его видела. Мужчина, который настаивал на том, чтобы она была здорова и хорошо питалась. Мужчина, который разделял все ее достижения и счастье так, как он сделал бы это для своих собственных детей. Мужчина, который принес столько тепла и заботы в ее жизнь. Крепус Рагнвиндр, холодный, мертвый и ушедший. От этой мысли у нее пересыхает в горле.       Ее обязанности не дают ей покоя до тех пор, пока она не отправляется в церковь на похороны. Поскольку Крепус Рагнвиндр был главой известной семьи, мемориал, организованный в честь него, привлекает всех горожан в церковь, чтобы оплакать его кончину, а также многих членов аристократических семей, которые живут за стенами Мондштадта. Ее собственная мать также присутствует вместе с Барбарой и ее отцом, одетыми в черные одежды и выглядящими соответственно торжественно.       Дилюк одет в свою униформу для этого мероприятия, и пустое выражение отчаяния на его лице заставляет ее сердце болеть от беспокойства. Она хочет подойти и утешить его, заключить в объятия и сказать ему, что все будет хорошо, но ответственность и публичное поведение удерживают ее на своем месте среди рядов рыцарей, присутствующих на похоронах. После похорон публика направляется внутрь церкви, чтобы засвидетельствовать свое почтение и возложить цветы к большому портрету, который был создан по его подобию у подножия алтаря.       Даже несмотря на свое горе, она понимает, что Кэйа отсутствует, и с беспокойством спрашивает, все ли у него в порядке. Кэйа был всего лишь его приемным сыном, но она знает, что их двоих связывала такая же крепкая связь, как у биологических отца и сына. Она надеется, что с ним все в порядке, где бы он ни был.       Дилюк отдает дань уважения и рано покидает мемориал, вероятно, желая провести несколько минут вдали от шума и суеты толпы. Джинн, однако, остается внутри церкви, даже когда толпа уменьшается, глядя на изображение Крепуса Рагнвиндра и задаваясь вопросом, встретит ли она когда-нибудь снова в своей жизни такого замечательного мужчину, каким он был для нее.       Когда толпа расходится, за исключением церковных служителей, она встает со своего места на скамье и опускается на колени перед портретом, кладя свой собственный букет одуванчиков на усыпанную цветами скамью. У нее странным образом нет слез, и она задается вопросом, не избавила ли ее от них вся боль в ее сердце. Она снова поднимает глаза на портрет и умудряется улыбнуться ему.       — Я… хочу поблагодарить вас, — она начинает эмоционально, вслух. Ее мягкий голос эхом разносится по пустому залу. — За заботу обо мне, конечно. И за то, что напомнили мне, что в жизни есть нечто большее, чем просто жить и умирать по долгу службы. Вы подарили мне столько смеха, столько счастья. Я никогда, никогда не забуду вас, сэр.       Портрет Крепуса Рагнвиндра безмятежно улыбается ей в ответ.       — Теперь вы можете отдыхать, сэр, — она обещает ему. — Я знаю, что вы прожили долгую, трудную жизнь. Вы проводили каждый день своей жизни в преданности своим сыновьям, и даже сейчас я уверена, что вы, должно быть, думаете о них, где бы вы ни находились. Но я буду защищать их вместо вас, сэр, и я позабочусь о том, чтобы они всегда были в безопасности и счастливы.       Она делает шаг назад, чтобы склонить голову так, чтобы она могла коснуться прохладных плиток церковного пола.       — Спасибо, — она шепчет еще раз. — За все.

***

      Дилюк       Дилюк не знает, что делать.       Что ему нужно сделать, так это вернуться на винодельню и выяснить, как он должен был каким-то образом справляться со всеми ее делами, одновременно выполняя свои обязанности рыцаря Фавония. Сотрудники там как семья, и большинство из них работают там с тех пор, как младший сын был ребенком, поэтому он уверен, что они были бы более чем готовы помочь ему в том, что нужно сделать, но… но он просто не может этого сделать. Отправиться на винодельню и сделать то, что нужно было сделать, было… было так завершающе. Это действительно поразило бы его сердце тем, что его отца больше нет, и, возможно, прямо сейчас… прямо сейчас он просто не может справиться ни с чем из этого.       Может быть, прямо сейчас все, чего он хочет, — это немного покоя.       Его отец был человеком, хранящим много тайн. В нем было гораздо больше, чем выдавала его беззаботная внешность. Дилюк лезет в карман своей куртки и сжимает в руке проклятое устройство, которое привело к гибели его отца, и хочет разбить его об пол и избавиться от него навсегда.       Вместо этого он направляется в штаб-квартиру Фавония, чтобы показать устройство гроссмейстеру Варке и посмотреть, что он мог бы из него сделать. Однако, когда он входит в комнату, он обнаруживает там не Варку, а знакомого темноволосого мужчину средних лет с вечно холодным выражением лица. Это не тот, кого Дилюк особенно любит, поскольку среди рыцарей более высокого ранга он был известен как бессердечный человек без чести.       — Инспектор Эрох, — приветствует он с честью, потому что, несмотря на то, кто он такой, этот человек все еще его начальник. — Я надеялся поговорить с гроссмейстером Варкой.       — Гроссмейстер Варка еще не вернулся из церкви, — тихо говорит Эрох. — Я очень сожалею о вашей потере, капитан Дилюк.       Конечно. Дилюк ушел рано, поэтому он забыл, что большинство людей все еще будут на мемориале. Но это заставляет его задуматься, почему инспектор Эрох находится здесь вместо того, чтобы оплакивать ушедшего отца парня.       — Спасибо вам за ваши соболезнования и особенно за помощь в организации похорон, — тупо говорит Дилюк. — Что привело вас сюда, в этот офис, сэр?       — Вообще-то, — Эро делает шаг вперед, в его глазах странный блеск. — Я надеялся поговорить с вами.       Дилюк подозрительно прищуривает глаза.       — Чего вы хотите от меня?       Инспектор Эрох облизывает губы.       — Капитан, я хочу, чтобы вы поняли, что мне трудно это говорить… но инцидент со смертью вашего отца не должен быть раскрыт общественности.       Что-то громко звенит в ушах Дилюка. Гнев, осознает он, когда его руки сжимаются в кулаки по бокам.       — Он отдал свою жизнь, чтобы спасти нас, — резко выпаливает красноволосый. — Мы не можем просто притворяться, что его жертвоприношения никогда не было!       Инспектор Эрох одаривает его мерзкой улыбкой.       — Но сейчас вы должны хорошенько подумать. Если бы общественность узнала, что этот… инцидент… был урегулирован простым бизнесменом… Что ж, Рыцари потеряют весь свой авторитет.       В этот момент до него доходят слова его отца.       — Дилюк, — сказал он однажды ночью, много лет назад, когда сын был всего лишь маленьким ребенком. — Ты всегда должен быть праведным. Мир никогда не отвернется от верующих.       И все же это было здесь, растоптав всю его веру и оставив ее гноиться, израненную и разрушенную, на земле. С тех пор как он был ребенком, рыцари Фавония были образцом морали, символом всего справедливого, щитом, который защищал граждан от зла и жестокости мира. С тех пор как он вступил в Рыцари, он начал понимать, что в их рядах не все так безупречно, как казалось постороннему, но никогда… никогда раньше он и представить себе не мог, что такая безнравственность и разврат могут поощряться так открыто.       — Если бы твой отец был еще жив, мы бы от всего сердца приветствовали его в наших рядах, о чем он так мечтал в юности, но… — Эрох бессердечно продолжает. — Это действительно позор, что его больше нет с нами.       Гнев Дилюка кипит в нем, как бушующий огонь, заставляя его зрение мерцать энергией. Он крепко прижимает свои трясущиеся кулаки к бокам, желая выбить весь свет из этого презренного человека. Как он смеет говорить о нем, о его мечтах и желаниях, как будто его хоть немного волнует, исполнятся они или нет. Как он смеет.       Дилюк тут же обещает, что никогда этого не простит.       — Вы не можете помешать мне сказать правду, — он шипит сквозь зубы. — Я не позволю, чтобы мой отец был опозорен таким образом.       Эрох улыбается, как будто эта идея его забавляет.       — Вы можете поступать, как пожелаете, но, боюсь, официальный отчет уже подан. Если вы хотите сохранить свою позицию, то я бы посоветовал вам отбросить эту глупость и действовать уступчиво. Было бы обидно потерять ваши таланты, Дилюк. Рыцари Фавония нуждаются в вас.       — Я им нужен, да? — Дилюк выплевывает, его глаза горят гневом. Он невесело смеется. — Что ж, это приятно слышать. Мне приятно сознавать, что у вас, подонков, будут неприятности без меня.       Эрох вопросительно приподнимает бровь, но Дилюк с ним покончил. Он покончил со всем этим. Он разворачивается на каблуках и выбегает из офиса.       — Считайте это моей отставкой, — он усмехается, выходя. — Я никогда больше не хочу переступать порог этого ужасного места.

***

      Кэйа       Скорбящие вернулись. Они расползлись по городу, как черные муравьи, забирающиеся в свои холмы, исчезая за закрытыми дверями своих домов, спасаясь от проливного дождя.       Дом. После всех этих лет имеет ли это слово для него какое-нибудь значение? Является ли дом местом его рождения, обителью его семьи, городом его воспитания? Или дом — это мир, который встретил его с распростертыми объятиями, принимая в свои ряды и семьи так, как будто он был частью их всю свою жизнь, наполняя его теплом, любовью и счастьем? Этот внутренний конфликт много раз не давал ему уснуть глубоко за полночь, наполняя его сердце смятением и тревогой.       Кэйа оцепенело пробирается сквозь дождь, не отрывая глаз от мокрых булыжников мостовой. Если он примет свое решение, то этот день может оказаться его последним в Мондштадте.       Отец. Что значит для него это слово? В детстве его отец был человеком, который обращался с ним как с тупым лезвием, нуждающимся в заточке. Человек, возложивший на него обязанность, которая была слишком тяжела для колеблющегося сердца маленького мальчика. Крепус всегда был его настоящим отцом; человеком, который обнимает его так крепко, как если бы он был его собственным сыном, человеком, который целует его в макушку на ночь, человеком, который до боли не хотел видеть его в плохом самочувствии. Человек, который — впервые в своей жизни — привнес смысл в свой мир.       И он ушел, навсегда.       Кэйа останавливается перед дверью, его пальцы в нерешительности сжимают дверную ручку.       Брат. Всегда ли Дилюк был его любимым младшим братом, или все это было иллюзией, которую он создал, чтобы немного успокоиться? Неужели весь смех, секреты и обещания, которыми они делились друг с другом, были не чем иным, как выдумкой, не чем иным, как предательским заданием, необходимым для выполнения его бесконечной миссии? Или это было что-то реальное и осязаемое, что-то, что он прижимает к груди и никогда не хочет отпускать?       Он делает глубокий вдох и входит в дом.       Дилюк стоит у окна, с разбитой оболочкой уверенного, страстного мальчика, которым он когда-то был. Услышав шаги, он поворачивается лицом к Кэйе, на его щеках блестят злые слезы. Он уже чем-то взбешен, без сомнения, чем-то связанным с нелепым решением лидера Рыцарей скрыть правду об их (его, холодно напоминает голос в его голове) отце. Дилюк всегда действовал дерзко перед лицом несправедливости, и по агонии на его лице видно, что он готов либо сломаться, либо сломать что—то — в зависимости от того, что наступит раньше.       — Ты пришел не для того, чтобы попрощаться с ним, — у него хриплый голос. — Я предполагаю, что у тебя есть более веская причина для этого.       — Да, — Кэйа тихо начинает. — Мне было невыносимо смотреть на такую прекрасную душу, как он, таким моим предательским лицом.       Глаза Дилюка сужаются в замешательстве. Он понятия не имеет, о чем говорит старший. После всего, что произошло, Дилюк все еще смотрит на него с доверием брата. Ирония ситуации могла бы заставить его рассмеяться, если бы ему так сильно не хотелось плакать.       Дождь барабанит по окнам. Ветер воет и визжит, ударяясь о стекла, заставляя их дрожать на своих местах. Кэйа делает глубокий вдох, и история срывается с его губ, как льющаяся вода. О Каэнри’ах, о его отце, о миссии, которую он был послан выполнить, одна за другой его ложь разоблачается, оставляя его обнаженным перед холодом, который наполняет комнату каждым его словом. Завеса секретности, которую он поддерживал все это время, смывается дождем, который просачивается в сточные канавы снаружи, и Кэйа хочет исчезнуть во тьме вместе со всем этим. Дилюк слушает его рассказ в шокированном молчании.       — Итак, все это время… — Дилюк говорит медленно. Он вызывает свой двуручный меч, и его пальцы крепко сжимают рукоять. — Все эти годы… ты лгал мне, — еще более сердито он продолжает. — Лгал ему.       Кэйа ничего не может сказать в свою защиту. Он торжественно сжимает рукоять своего собственного меча.       — Да.       Пальцы Дилюка дрожат на его оружии. Его зрение светится малиновым лучом света в полумраке комнаты, отвечая на его волнение.       — Для тебя это ничего не значило? — он кричит на него, теперь уже в ярости. — Вся любовь, которую он потратил на нас — растраченная впустую на тебя, все, что мы делали вместе, каждый смех, которым мы делились… неужели это вообще ничего не значило?»       Конечно, нет. Это значило для него все.       Именно поэтому он должен это сделать.       Кэйа тихо обнажает свой меч, лезвие шипит от чужеродной энергии в тишине. Все в его мире перевернулось с ног на голову, но его путь никогда не был для него яснее, чем в этот момент. Энергия пронизывает его, наполняя странным холодом, одновременно горьким и успокаивающим.       — Все это было ложью, — оцепенело осознает Дилюк, поднимая свой тяжелый клинок в воздух, чтобы направить его на Кэйю. — Ты, я, она, все это. Все это было ложью.       Нет. Думает Кэйа, закрывая глаза. Даже если вся его жизнь была запутана в тысяче обманов, эти вещи — бесценные сокровища, которые он хранит близко к сердцу. Он может быть просто еще одним солдатом—идиотом, вовлеченным в войну, которая ничего для него не значит — вообще ничего для него, — но моменты, которые он разделил с Дилюком и Джинн, для него особенные.       Как они всегда были, так они всегда будут.       В порыве эмоций два брата скрещивают свои мечи. Пламя Дилюка вспыхивает позади него, освещая темноту комнаты своим ярким светом и оставляя за собой ожоги и золу. Холод внутри Кэйи отвечает тем же, распространяясь, как собирающийся иней, по его руке и исходя от кончика его меча горькой эмульсией снежинок и льда. Они сталкиваются с пламенем во вспышке света, распространяя по комнате порыв ветра, который сбивает обоих братьев с ног и бросает на пол.       Во вспышке света на его талии материализуется сияющий лазурный кулон. Кэйе не нужно смотреть вниз, чтобы понять, что это единственное, чего он желал все эти годы больше, чем свободы от своей лжи.       Его Глаз Бога.       Дилюк смотрит на это с удивлением, а затем с отвращением на своего брата. Он быстро поднимается на ноги, и Кэйа готовится ко второму шквалу атак, который обязательно последует. И на секунду пиро волшебник выглядит так, как будто он ничего так не хочет, как вонзить свой клеймор в сердце Кэйи, стирая его и всю его жестокость из этого холодного, лживого мира. Но в последний момент что-то мелькает в выражении его лица, и он отбрасывает клеймор взмахом руки. Лезвие исчезает в яркой вспышке света.       Дилюк выбегает за дверь под проливной дождь еще до того, как померк свет, не оставив после себя ничего, кроме нескольких тлеющих угольков, которые пережили удар льда Кэйи.       Кэйа долгое время сидит на полу в тишине, прислушиваясь к бушующему шторму и тихому пению мерцающих остатков костра Дилюка. А затем, взмахнув мечом, он рассеивает последнего из них ледяной пылью. Снежинки слетают с его меча и собираются на опаленном полу и шкафах. Некоторые из них попадают ему на щеки, и там они кристаллизуются в виде белых лепестков вместе со слезами, которые текут по его лицу.

***

Джинн       Она пришла, чтобы найти Дилюка, но понимает, что что-то не так, когда идет по улице к его дому. Дверь была оставлена широко открытой, и на деревянных панелях виднелось что-то подозрительно похожее на лед. Она срывается с места и поспешно бежит к зданию, и еще больше волнуется, когда запах горелого дерева ударяет ей в нос, когда она приближается. Она призывает свой меч и крепко держит его в руках, когда входит.       Внутри она не находит врагов. И она не находит Дилюка.       Она находит Кэйю. Он сидит на корточках на полу, покрытый маленькими кристаллами снежинок и льда, склонив голову. Джинн подходит к нему с тревожным трепетом и кладет руку ему на плечо.       — Кэйа, — она трясет его. — Ты в порядке?       Он поднимает голову, и когда поворачивается к ней лицом, глаза Джинн расширяются, когда она видит предмет, висящий у него на поясе. Легкое лазурное устройство с выгравированным знакомым символом.       — Это что, Глаз Бога? — шепчет она в шоке. Она бы поздравила его, но это трудно сделать, когда он смотрит на нее снизу вверх с таким сокрушенным выражением в глазах. — Кэйа, что здесь произошло? Где Дилюк?       Кэйа сардонически усмехается.       — Хороший вопрос.       Джинн хмуро смотрит на остатки помещения, на следы ожогов на мебели и полу. Она сразу понимает, что это было вызвано пожаром Дилюка. И лед на двери, на стенах, на теле Кэйи… тогда это, должно быть, произошло от стихийной энергии старшего брата.       — Вы двое поссорились? — с тревогой спрашивает она. Парень продолжает молчать, поэтому она слегка встряхивает его. — Кэйа, ты должен мне кое-что сказать.       Он что-то шепчет, но Джинн этого не слышит. Она обеспокоено опускается на колени рядом с ним.       — Кэйа? — нажимает она.       — Я сказал, забей! — наконец говорит он несколько грубо, и Джинн отшатывается от него. Он выглядит виноватым в своей вспышке и бросает на девушку извиняющийся взгляд. — Прости, Джинн, но я просто не могу сделать это прямо сейчас. Я не могу.       Джинн смотрит на него, на его согнутые плечи.       — Ладно, — она тихо соглашается, утешающе похлопывая его по плечу. — Я понимаю.       Джинн поднимается на ноги. Даже если Кэйа не собирается давать ей никаких ответов, она полна решимости выяснить, что, должно быть, произошло между ними. Крепус был бы убит горем, узнав, что двое его сыновей поссорились друг с другом меньше чем за день после его кончины. Она еще раз смотрит на следы ожогов на полу и оставляет Кэйю наедине с его суматохой, выходя из каюты, пробормотав «увидимся».       Возможно, почти инстинктивно она знает, куда, должно быть, делся Дилюк.

***

      Как она и ожидала, служащие винодельни Рассвет сказали ей, что Дилюк наверху, в кабинете своего отца. Она взбирается по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки за раз, ей не терпится увидеть его. Девушка входит в дверь, нахмурившись, полностью намереваясь отчитать его за позорное поведение его и Кэйи в такой ужасный день, как этот, но все слова замирают у нее на губах, когда она видит его.       Дилюк сидит на столе своего отца, окруженный пустотой того, что когда-то было комнатой, наполненной смехом и словами его покойного отца, вцепившись в волосы и выглядя так, словно он пытался не заплакать. Суровость Джинн сразу же тает, и она бросается вперед, чтобы быстро заключить его в свои объятия.       — Ох, Дилюк, — в итоге проговаривает она. — Мне так жаль.       Парень наклоняется в ее объятия, утыкаясь лицом в изгиб ее плеча, где его тяжелое, прерывистое дыхание щекочет ее кожу. Джинн крепко обнимает его, желая, чтобы она могла физически извлечь боль из его тела, чтобы ей не пришлось видеть его таким. Она нежно гладит его по волосам, гадая, что бы она могла сказать, чтобы успокоить смятение в его сердце.       — Что на самом деле произошло? — робко спрашивает она. — С твоим отцом?       — Он… — выдыхает Дилюк, уткнувшись ей в шею. — Он отдал свою жизнь, чтобы защитить меня.       — Чтобы защитить тебя? — эхом отзывается Джин, сбитая с толку. — Но я думала—       — Они солгали, — с горечью уточняет Дилюк, слегка отстраняясь, чтобы их глаза могли встретиться. Джинн с удивлением обнаруживает, что в его глазах блестят слезы. Его черты искажены отвращением. — Это не был несчастный случай. Рыцари солгали о том, что произошло на самом деле, чтобы не запятнать свою драгоценную репутацию.       Джинн в ужасе моргает. Она знает, что Рыцари Фавония не совсем такая почетная организация, какой они себя представляют, но подумать… подумать, что они будут лгать о чем-то таком масштабном. И для чего? Чтобы защитить свое достоинство? Как это ужасно позорно с их стороны. Джинн решительно обещает разрешить эту ситуацию как можно скорее.       — Там был зверь. Кажется, дракон, — Дилюк тупо продолжает, вытирая лицо тыльной стороной рукава. — Я был слишком слаб, чтобы отразить это, а он — мой отец… он использовал какую-то странную силу, чтобы прогнать его. И это обернулось для него ужасными последствиями.       — Какую-то странную силу? — потрясенно спрашивает Джинн. — По типу Глаза Бога?       Дилюк качает головой. Он высвобождается из объятий Джинн, оставляя ее без тепла, чтобы выудить что-то из своего кармана. Он протягивает ей незнакомое устройство для изучения: оно было красным и заключено в богато украшенную позолоту, очень похожую на пиротехнику, но лишенную маркировки и символики архонтов. Джинн в ужасе смотрит на оскорбительное устройство, задаваясь вопросом, как и почему нечто, обладающее такой злой силой, попало в руки Крепуса Рагнвиндра.       — Я не знаю, что это было, — Дилюк признает. — Но я планирую выяснить.       Джинн медленно кивает. Ее глаза сияют решимостью.       — Позволь мне помочь тебе, — предлагает она.       Дилюк бросает на нее мимолетный удивленный взгляд, а затем отворачивается, испытывая противоречивые чувства.       — Не надо, — бормочет он. — Я… Ради этого мне придется уехать из города. Я не могу гарантировать твою безопасность, так что я никак не могу взять тебя с собой.       Джинн обдумывает его слова. Она моргает раз, другой.       А потом все тонет.       Он хотел уехать. Она отходит от стола, сердце странно сжимается в ее груди. Он собирался уехать неизвестно на сколько, без всякой гарантии, что когда-нибудь вернется. Джинн со страхом смотрит на него, на стальную покорность, которая поселилась в его глазах, и знает, что она не смогла бы переубедить его. Дилюк всегда был упрям, как лошадь, и как только он на что-то решается, это точно и безоговорочно.       — Но как насчет Кэйи? — спрашивает она в конце концов. — А рыцари?       А я? А что насчет меня?       Лицо Дилюка искажается от гнева.       — Я уволился. И Кэйа может делать все, что, черт возьми, он хочет.       Сердце Джинн замирает. Конечно, он бы ушел из Рыцарей после того, как они так опозорили его и его отца. Он был не так глуп, как Джинн, чтобы верить, что их можно вернуть на путь праведности. Но холодная манера, в которой он говорил о Кэйе, была совершенно на него не похожа. Они всегда ссорились друг с другом, но это всегда было с чистой совестью. Эта новая нотка в его голосе, то, как изгибаются его губы, почти как… почти так же, словно испытывает отвращение к Кэйе, отчего у нее холодеет сердце.       — Что произошло между вами двумя? — с тревогой спрашивает она. — Это неправильно для вас, ребята, так драться… особенно сегодня.       Дилюк молчит, его плечи напряжены. Она видит конфликт в его глазах, когда он раздумывает, рассказывать ей о том, что произошло, или нет. После долгого, напряженного момента он глубоко выдыхает и качает головой.       — Я не могу тебе сказать, — он хмуро смотрит на нее, искренне извиняясь. — Мне жаль, Джинн.       Джинн медленно кивает, смирившись с этим фактом. Возможно, в свое время они смогут рассказать ей, и она сможет помочь им пройти через это. Но сейчас… Она полагает, что ей просто нужно было бы оставить это дело в покое.       — Неужели я ничего не могу сделать, чтобы заставить тебя передумать? — беспомощно спрашивает она, очень желая снова обнять его и убедиться, что он останется. — Я про отъезд.       Дилюк глубоко вздыхает. Он устало закрывает глаза.       — Пожалуйста, не делай ситуацию для меня тяжелее, чем есть на самом деле, Джинн, — он почти шепчет.       Она делает нерешительный шаг к нему.       — Если тебе так тяжело, — с надеждой начинает она. — Тогда, возможно, тебе стоит пока остаться. Мы можем разобраться во всем потихоньку, — отчаявшись, она добавляет: — Вместе.       Дилюк смотрит на нее снизу вверх, и она видит в его глазах, что он очень хотел сделать так, как она сказала. Она задается вопросом, почему сейчас, глядя на него, она испытывает такие сильные эмоции в своем сердце, обжигающий жар, который распространяется до кончиков пальцев, проникает в кости и заставляет ее голову биться от страсти. Она смотрит на него и видит надежду во время отчаяния, свет, пробивающийся сквозь тучи во время шторма, пламя, освещающее тьму, одуванчик, стоящий сильным и решительным под проливным дождем и ветром. Она смотрит на него и ничего так не хочет, как быть рядом с ним всегда.       И когда Дилюк поднимает руки, чтобы обхватить ее лицо, притягивая ее ближе к себе, нежно прижимаясь губами к ее губам, она с замиранием сердца понимает, что все это значит.       Что это означало с самого начала.       Целовать Дилюка — это как дышать, спать, существовать. Это кажется таким естественным, таким правильным, как будто она наконец нашла последний кусочек головоломки, о существовании которого до сих пор даже не подозревала. Она целует его в ответ нежно, осторожно, в ужасе от того, что в любую секунду может проснуться и понять, что все это был сон.       Парень углубляет поцелуй, обнимая ее и прижимая к своему теплому телу. Его губы двигаются страстно, неистово, впитывая ее.       И Джинн отвечает тем же, желая большего от всего этого, больше от него. Джинн поднимает руки, чтобы зарыться в длинные пряди его волос, проводя кончиками пальцев по его голове и вниз по шее, и его губы отрываются от ее губ с хриплым вздохом.       Джинн любит Дилюка.       Она любит его так, как героиня любовного романа любила бы своего героя. Она хочет целовать его снова, и снова, и снова, вечно. Всю оставшуюся жизнь. Когда их губы соприкасаются друг с другом, она удивляется, как могла не заметить этого раньше. Возможно, где-то в глубине души она всегда осознавала, что напряжение, которое она чувствует в своем сердце, желание быть рядом с ним, потребность видеть его счастливым и невредимым — все это время было любовью. Но она скрытна, если не из-за чего-то другого, кроме самой своей природы, и она отказывалась видеть правду до этого самого момента.       Пока она не столкнулась с фактом, что потеряет его… возможно, навсегда.       Джинн отстраняется от него со вздохом, когда все это возвращается к ней.       Дилюк собирался оставить ее. Она была влюблена в него, а он собирался бросить ее.       Он выглядит пьяным от пунша и запыхавшимся, когда смотрит на нее, широко раскрыв глаза и раскрасневшись.       — Джинн…? — смущенно спрашивает он.       — Ты уезжаешь, — она напоминает ему, ее грудь сжата. Она отворачивается от него, уставившись в пол. — Я… мы не можем. Мне жаль, Дилюк, но мы не можем.       Он выглядит так, как будто ожидал этого, и медленно кивает, слегка прикрыв глаза.       — Мне жаль, что я так поступил с тобой, — он упрекает себя. — Это было безответственно с моей стороны.       Она снова смотрит на него и чувствует, как ее глаза наполняются слезами. Как все так быстро пошло наперекосяк? Трудно поверить, что все это произошло всего за один день. Она закрывает глаза, решив не показывать подобной слабости перед Дилюком. Ее губы все еще покалывает от поцелуя, которым они только что обменялись, и она подносит руку ко рту, желая, чтобы это прекратилось.       Она быстро выходит за дверь, боясь снова взглянуть на него, боясь, что, если она увидит его снова, она разобьется на части и будет умолять его остаться. Блондинка торопливо сбегает по лестнице винодельни, выходит через главную дверь и бежит по заросшей травой, залитой лунным светом дорожке, ведущей прочь. Она не прекращает бежать, пока винодельня не скрывается из виду, далеко-далеко за утесами, которые укрывают ее от постоянного ветра.       Джинн падает на траву среди растущих там одуванчиков, затаив дыхание, сдерживая слезы и желая, чтобы бесконечная боль в груди поскорее прошла.

***

      Когда Джинн наконец возвращается в Мондштадт, на небе уже светит во всю луна.       Она стучит в знакомую дверь. Изнутри доносится шорох, и Лиза с затуманенными глазами открывает с недовольным выражением лица.       — Ты понимаешь, что время… Джинн? — обеспокоенно спрашивает она. — Все в порядке?       — Дилюк, — ей удается выдавить из себя, заикаясь. — Он… он уезжает.       Лиза моргает, глядя на нее. Ее глаза светятся пониманием, и она придерживает дверь пошире, чтобы дать девчонке пройти. Джинн молча следует за ней в дом и позволяет усадить себя за обеденный стол, где Лиза дает ей стакан воды.       Капитан делает глоток и немного приходит в сознание. Но только слегка.       Некоторое время они сидят в тишине, пока Лиза в конце концов не говорит что-то, что ее удивляет.       — Ты осознала это, не так ли? — говорит она с мягкой улыбкой. — Что ты влюблена в него?       Джинн смотрит вниз на деревянный стол.       — Да, но я так же отчасти ненавижу его, — она с грустью признает, что слезы, которые она сдерживала весь день, снова навернулись ей на глаза. — Как бы эгоистично это ни было, я не могу не ненавидеть его за то, что он ушел.       — Ну что ж… — бормочет Лиза. — Ты не можешь на самом деле винить его, не так ли, милая?       Конечно нет. Парень имел полное право уйти. Все, что произошло в тот день, смерть Крепуса, похороны, Кэйа, Дилюк, все это возвращается к ней в спешке. Крепус ушел от нее навсегда… и Дилюк тоже. Может быть, даже Кэйа тоже. Всего за один день она потеряла стольких людей, которых держит так близко к сердцу, как свою собственную семью. Может быть, даже ближе.       Лиза замечает ее дрожащие скулы, и ее лицо сразу смягчается.       — О, Джинн, — мягко говорит она и встает со своей стороны стола, чтобы подойти к ней. — Я обещаю, что все будет хорошо.       Джинн позволяет обнять себя, когда волна за волной эмоций захлестывает ее, как бушующий шторм, затягивая ее под воду каждый раз, когда она осмеливается вырваться на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Все, что она скрывала в себе в тот день, каждая мысль, каждый страх, каждая боль, вырывается из клетки в шквале эмоций, которые выдавливаются из ее глаз в виде слез.       Лиза притягивает свою подругу ближе, обнимает младшую девочку, и Джинн, наконец, начинает плакать.