334 метра в секунду 🔊

«334 метра в секунду – это скорость звука. Казалось бы, так мало и одновременно так много»

Thistle Street – summer two thousand twenty

Со стен смотрят с десяток глаз, лики сияют голливудскими улыбками. Поп-звезды и актеры улыбаются Уорику, сидящему на окне и бренчащему по струнам гитары, но ему кажется, что их взгляды осуждают с натянутой маской на лице. Однажды он будет тоже блистать на таком же плакате, приклеенном где-нибудь на центральных улицах Лос-Анджелеса, а пока… За окном наскучившие улочки прибрежного городка, отдаленного от центральной цивилизации, где летом всегда жарко, а зимой никогда не бывает снега. Мама внизу что-то готовит, брякает ложками и вилками, у нее дрянно получается после ухода отца к другой женщине. Одно Уорику понятно – мама излишне зациклена и не соответствующе годам глупа. Потому ничего не остается, как только ждать, что по ночам она начнет нормально спать, а по утрам не опаздывать на работу, и руки ее станут крепко держать чашки и ложки, и может быть, она вспомнит о том, что у нее есть сын. Жизнь всегда была такой? Порой он себя спрашивает о том, о чем бы не стоило. Вроде бы все идет своим чередом, даже лучше, чем вчера, например, а потом раз, и все схлопывается, точно целая вселенная падает на голову. Разве это честно? «Или не очень» Уорик не попадает в ноты, что непроизвольно прыгают в голове, как волшебные бобы. Мажет по начищенным струнам и раздражается, решая оставить гитару в покое. Пора на занятия в школу. Уорику пятнадцать лет отроду, и он старшеклассник. Про таких как он говорят – мажор. И не скрыть, живет в достатке, одет как щеголь – эту его часть даже побаиваются. Много каких придурков насочиняло, что он повязан с портовой мафией или еще круче: внебрачный сын главаря «Летучих рыб» (так нарекали группировку банды, что заколачивала деньги на ловле рыбы). На деле, Уорик был заурядным школьником, хмурым и угрюмым, как самая серая туча на свете, только в приглаженной рубашке, с холеным видом. Тот еще зазнайка. – Тучка, ты опаздываешь в школу, – раздается звонкий голосок где-то под окнами, будто птичка рюмит. Уорик отвлекается от мыслей, свешиваясь с подоконника. На лужайке у дома появляется Алекс, черные смоляные волосы развиваются на весеннем ветру, точно бархатные ленты. Заколка в виде веточки винограда ярко сверкает под солнцем. С каждым годом она хорошеет и хорошеет, Уорик не может этого не отметить. Теперь у нее совсем другая походка, не как четыре года назад, фигура приобретает иные формы, а взгляд становится проницательным и слегка напористым, мимо которого не могут пройти мужчины старшего возраста. Но она сама об этом знает, что уж там. «Красота на моем пороге, как же дико звучит» – Перестань меня так называть. – Почему не отвечаешь на мои звонки? Сегодня же собрание, – негодует Алекс, размахивая цветастым рюкзаком. – Телефон отрубился… блин, – проверив сотовый, Уорик мрачнеет. И вправду разрядился, забыл поставить ночью на зарядку, – Ладно, идем, а то я тут с ума сойду. – Так пора бы... Погоди, ты собираешься прыгать из окна? Сдурел? – Алекс все еще не привыкнет к его выходкам, и всякий раз убеждает себя, что переходный возраст у мальчиков, как правило, задерживается, как и их развитие. Хотя Уорик не похож на придурка, но именно эта его часть вынуждает Алекс сомневаться, самую капельку. – Отойди в сторонку, а то зашибу. – Уорик Арканджело! И Уорик прыгает, кидая вперед черный ранец с учебниками. Прыжок длится от силы несколько секунд. Приземляясь благополучно на лужайку, он распрямляется и выдыхает со словами: «задолбался». А потом они с Ал бредут по нагретой желтой аллейке вниз, вдоль изгородей весенних соцветий розовых и пастельно-лиловых оттенков. Солнечные зайчики от проезжающих машин поблескивают тут и там, в воздухе кружится запах морской волны, под небом разносятся беглые крики моевок. Школа находится неподалеку от моря, на возвышенности, и оттуда отчетливо виднеется водяной горизонт, граница которого в назначенное время суток стирается и кажется, что небо и вода сливаются воедино. Временами Уорик думает о том, что где-то наверняка существует такой человек, с которым и у него сотрутся границы. А пока… Душный спортзал, забитый молодняком под завязку. Бесполезная болтовня, гогот и нытье. Они с Ал протискиваются на верхние ряды, усаживаются между гиками и панками на трибуне и ждут какой-то речи. В центре зала стоят несколько учителей, с микрофоном в руках, мешкают, словно что-то потеряли. – Да мы даже ради приличия не опоздали. – Я знаю, что ты любишь привлекать к себе внимание, поэтому тебя поторопила. – Коза. – Малявка. – В каком месте? – Догадайся. – Не делай из меня отбитого… Я и обидеться могу, – подыгрывает Уорик, тоскующее упирая локти в колени. – Ладно тебе, красавчик, – в ответ играет Ал, раскрывая леденец и закидывая тот в рот. –Ху-у-у, ненавижу мятные конфеты. – Отдай мне тогда, – высовывает язык парень. – Вот теперь ты отбитый. Даже не думай. – Что мы вообще здесь делаем? – Притворяемся послушными учениками. – А мы послушные? – Можно заняться самоанализом на досуге. – Все, о чем я могу думать на досуге – это о выпускницах-чирлидершах. – Убиваешь, у тебя когда-нибудь пройдет пубертат? Уорика она смешит, Алекс обожает собачиться, остроумия и язвы у нее не отнять. Не будь все так, как есть сейчас, он бы взял ее в жены. Уорик сомневается в подлинности собственных мыслей. Скорей, Алекс вызывает чувства близкой подруги или вообще сестры. Или же у этих отношений нет названия, но они не держат курс в сторону сердечных дел, нет-нет. И с этими странными и внезапными размышлениями он пялится в центр зала, а затем учителя начинают рассказывать, что в их школе появится новый педагог для инклюзивного класса. Кто-то с первых рядов трибун спрашивает: «Что такое инклюзивный?», и с этого завязывается долгое-предолгое обсуждение по поводу терпимости и лояльности и бла-бла-бла. Класс для «одаренных» детей существует с прошлой осени, а кто-то до сих пор в уши долбится, не понимая назначения слова. Педагог кстати зачетный, миловидная дамочка с рыжими волосами. Предыдущий, видимо, не выдержал и покинул пост. – Я вижу, что тебе скучно, сделай вид, что участвуешь в истории нашей школы. – Боже, Ал, ты доведешь до нервного срыва, перестань меня читать. – Гений и злодей в одном лице! – Здаров, Уорик, – со спины раздается насмешливый голос, – тебя, случаем не приглашают в класс «одаренных»? Уорик терпеть не может того, кому принадлежит голос. – Пасть завали. – Я на днях видел твою подружку под мостом, интересно, чем она занималась в столь поздний час? – Страйкер, отвали от нас. – Уоу, мамина полироль сегодня не в духе? Страйкер говнюк, который любого выпотрошит, как рыбу, будь у него паршивое настроение и попадись ты ему на пути. Однако Уорика он не трогал, лишь кусал исподтишка в школе и норовил задрать, словно добивался цели, видимой лишь ему одному. И так было почти каждый день, Уорик уже попросту привык, но иной раз, если Страйкер переходил дозволенные границы, завязывалась драка, после которой оба отстранялись от учебы. На сороковой минуте учеников распускают по классам, обозначив важность терпимости. Честно говоря, Уорика это колупает. Ему скучна учеба, в силу его умственных особенностей, и не то чтобы он превозносился, просто, когда класс читает Хемингуэя целый месяц, он может проглотить книгу за полдня, прерываясь на пожрать, поспать и подрочить. Что тут может быть веселого и увлекательного? Всякий раз спрашивая себя об этом, он не находил ответа. Но утро наступало, мама затеивала готовку, к дому приходила Алекс (которую ни в коем случае нельзя опрокинуть) и ничего не оставалось, как прикинуться нормальным и пойти на учебу. На геометрии он глотал цифры, на письме буквы, на литературе тексты, на химии формулы и был чертовски не отразим, до того, что становилось отвратно от самого себя. Он смотрел на троечников и завидовал. Они, наверняка, день и ночь зубрят физику и аксонометрию, историю и философию, лишь бы вырваться на строчку выше в 100-балльной системе. У них есть стимул и цель. Какая цель была у Уорика? А никакой. Прошататься еще один день, не дать матери и себе свихнуться и помечтать о чем-то запредельном. Засыпая по ночам, он смотрел в потолок, представляя, как они с Алекс руководят портовой мафией или вместе выступают на Бродвее. Или же покупают дом на колесах и долго-долго колесят по дорогам с юга на север, любуясь закатами и восходами. И эти мысли были лишь от грусти. «Тучка, гитарист из тебя такой себе, – смеялась Алекс, когда он наигрывал ей знакомую мелодию. – Не понимаю ни единого звука. – Врунишка. Все она понимала. И подпевала, каждый раз, когда Уорик играл на гитаре. Так красиво, что порой сердце замирало». Сегодня они пойдут на пляж, помочить ноги, погонять чаек. Вид будет такой же, как вчера и будет таким же завтра. Уорик вернется домой с заходом солнца, обмолвится парой слов с матерью, а затем уйдет к себе в комнату, бренчать на гитаре. А перед сном получит сообщение от Алекс, или дурацкое видео с котом, где она пишет: «это ты». «Боже, скорей бы выпускной»

Велосипедный преступник

Однажды жизнь балует Уорика и меняется, становясь чуточку увлекательней. Ранним утром, когда спальный район еще не взбодрился, они с Алекс бросаются на велосипедах наперегонки через весь город, к порту. Алекс знает, что придет вторая к финишу, но все равно продолжает поддерживать азарт в своем друге из раза в раз глупой гонкой. В этот раз гонка закончится поломанным велосипедом, разбитыми коленями, а еще странным мальчиком в черном худи, что скроется с маленького места преступления. – Уорик, не гони так! – выкрикивает вслед Ал, но парень уже летит на скоростях с горки, проскакивает светофор на желтый и по обычаю отпускает руль. Он словно порхающая птица. – Обожаю это место! – Уорик закрывает на мгновения глаза, чувствуя, как наставшее лето принимает в свои объятия. Он всегда так делает. И как только открывает обратно, возвращаясь из полуминутной эйфории, на дороге появляется мальчик, выскакивающий из-за зеленого пышного угла. «Смотри по сторонам!» – Эй, в сторону! – Невесомое блаженство испаряется, выпуская острые шипы паники и гнева, – Придурок, ты оглох?!! – Уорик, тормози! – позади задорно кличет Ал. Не успевая на скорости взять под управление двухколесного коня, Уорик с разъяренными триадами врезается в чужой велосипед и феерично катапультируется из седла, взлетая над землей на метра полтора. В секунды мир сжимается до размера игольного ушка, а после также неестественно расширяется, взрываясь звездными вспышками. Голос Алекс далекий-далекий, будто нереальный, может быть это уже смерть? А было бы здорово умереть вот так, от столкновения чертовых велосипедов. Хрясь! Падение и удар об асфальт, точно жгучий разряд, проходит по костям. Кривой скрежет покрышек и спиц. В такие моменты говорят: «жопа-голова». – Рик! Звук голоса Алекс просачивается сквозь облепившую тишину, перед глазами резко темнеет и тут же развидняется. Уорик глядит на бесцветное небо, что понемногу окрашивается в грязновато-фиолетовый с примесью красного. Он слышит, как Алекс бранится, слышит, как велосипед спешно уезжает прочь, звеня цепью и ручным звонком. «Он что, гребанный супермен???» Вздох. «Почему не я?» Над ним склоняется Алекс, запыхавшаяся от поездки и испуга. Ее губки складываются в колечко, она что-то быстро-быстро говорит. «Моему велосу конец» Он даже не успел рассмотреть в лицо этого поганца, который подло подрезал из-за угла, лишь некоторые детали осели в памяти. Надо же быть таким дебилом, не смотрящим по сторонам. «Так бы и навалял ему», – пронеслось в голове у Уорика, когда он сидел на кушетке в клинике с перебинтованной головой. А дальше, по списку – сотрясение, ушибленная спина, ссадины, постельный режим и угробленный велосипед. Теперь тебе не скучно, Рик?

Dyslm – end (ft. LEW)

На следующей неделе уже половина школы судачит о красавце Уорике в гипсе, без глаза, без ноги, без руки, с отвалившейся жопой, о красавце-мафиози с боевыми ранами. Правды он не раскрывает, только злится от назойливых вопросов, и все еще шутит про портовую мафию, ведь так необходимо сохранять облик. Но не смешно. На восьмой день он находит знакомым фигуру на заднем дворе школы на стоянке самокатов и великов, странно, но ранее он его тут не встречал. Школьник в худи черного цвета походит на того подлеца. Уорик вспоминает сломанный багажник, характерные детали одежды, сумку с брелком-мечом и… закатывает рукава, направляясь прямиком к пацану. Николасу Брауну скоро пятнадцать, и он только что сменил школу. Его цифра – тридцать. Тридцать процентов из ста полноценной жизни человека. Он практически не говорит, и едва ли слышит. У него пожизненно – инклюзивный класс, пожизненно траурная одежда, скрывающая недостатки, что норовят беспричинно обнажиться. Ведь не слышать – это действительно недостаток, так он считает. Так считал его отец. И в предыдущей школе тоже. Оттого он в постоянном движении, поиске того места, что покажется ему не столь враждебным и жестоким. И вот, он здесь, на пороге новоиспеченной школы, а ему уже в лицо прилетает кулак и убийственный яростный выстрел лазурных глаз. Николас успевает прочитать по губам за секунды до: «Это был ты!». Так он знакомится с Арканджело Уориком – местным мистером-идеалом. Обладатель таких глаз не может быть не идеальным. Мысли Ника непочтительны, неясны и спутаны, удары попадают по скулам и подбородку, гром и молнии летят на него сверху, а когда мистер-идеал валит его на траву, то Ник чувствует запах сигарет. «А, может быть, он и не совсем безупречный», – думается ему, а потом он перехватывает драку и дает сдачи в порыве аффекта. Отталкивает его от себя, подскакивает на ноги, размахивая руками и что-то бормоча. Собранная толпа вокруг потасовки беззвучно открывает рты и скачет. Николас понимает, что они хотят зрелища. Мистера-идеала затаскивают в кодлу, прерывая петушиный бой на ровном месте, и на этом первый день учебы для Ника оканчивается в медпункте. «Хорошо, что камера цела» – щупает с облегчением чехол Николас, запрятанный в сумке. Ему что-то говорит доктор, по губам это звучит, как: «Прости, я забыл». – «Что забыл?», – показывает пальцам Ник. – «Что ты не слышишь».