Always wrong

Незаметно для всех наступил сентябрь. Но вместо того чтобы возвращаться за парты в корпусе, мы отправились в колхоз. Честно говоря, я бы готов был лишний месяц просидеть на лекциях, лишь бы не слоняться по полю. Но меня, как и других студентов, никто не спрашивал. Откладывалась, получается, и наша встреча с «урфинами» — Саймон (я уже привык называть его по прозвищу) обещал познакомить со своей группой, когда учеба начнется, и я, и Роберт очень этого ждали. С Робертом, кстати, оставшееся лето я общался довольно мало. Когда он говорил, что собирается работать охранником, он не шутил, и действительно устроился на фармакологический завод. Как-то в августе мы встретились на улице, когда дело подходило к вечеру. И я спросил: — А где ты пропадаешь все время? — Сплю, — ответил Роберт, достав из кармана пачку сигарет, и протянул мне. — Ясно. После смены отсыпаешься? — я от сигареты не отказался. Своя пачка у меня уже кончилась. — Угу, — Роберт устало кивнул, — В семь утра домой прихожу, но плата нормальная. Четверть суммы на гитару точно скоплю до начала учебы. Тут я вспомнил про его планы и про группу, и со смешком выдал: — Кстати, так что, мы название «Лекарство» оставляем? — Ну-у, это если Матвей не против, — Роберт и сам усмехнулся, — И если ты не придумаешь ничего остроумнее. В следующий раз мы увиделись уже на вокзале. Все наши, и не только, стояли в ожидании поезда, что должен был доставить всех в колхоз. Я был удивлён, заметив, что Роберт беседует с Саймоном. И они определенно обсуждали музыку. — …не верю, что ты никогда не слышал The Clash, Роб! И тут я подошёл и прервал их увлеченный разговор приветствием. (Хотя мне и ужасно хотелось спросить Семёна «А ты что тут делаешь?») В ответ на это, на они оба повернулись ко мне и тоже поздоровались. Кажется, Саймон догадался, что я не ожидал его увидеть здесь, и что вертелось у меня на языке, так что он сказал: — Да, Лёнь, прикинь, в этом году ребята с нашего факультета едут с вами! — настроение у него было явно приподнятое. — О, это же отлично! — я тоже этому обрадовался, — А «урфин джюсы» тоже здесь? — Неа, у этих гадов освобождение! — ответил Саймон, махнув рукой. Не знаю, чем эти ребята заслужили такой подарок, но мне было завидно. И похоже, не одному мне. Мы втроём могли и дальше болтать, но наконец, с шумом подъехал поезд. Когда он остановился, шефы любезно затолкали нас в вагон — «Со всеми слоями общества на борту», как выразился Саймон. С нами ехали и студенты, и аспиранты, и конечно, преподы. Эта была уже третья поездка на «картошку» в моей жизни, и этот раз не отличался от предыдущих. Мы поехали далеко за город, в глухую деревню. При прибытии я снова поклялся, что никогда больше не назову наш родной городок «ебенями» (но потом, конечно же, позабыл об этом). Вокруг поля, которым, казалось, нет края — вот здесь нас и ждала тяжёлая работа до вечера. В самой деревне был клуб, куда можно было сходить в свободное время, но я всегда держался от него подальше. Во-первых, мне это просто не нравилось, во-вторых, там наливали, а алкашка превращала меня в «кретина». Немного западнее от деревни находился лес — чуть ли не самое хорошее место в окрестностях. Я любил иногда ускользать туда, бродить и дышать свежим воздухом. А если знать, где свернуть с тропы и пройти вглубь, можно выбраться на поляну. Это замечательное место: здесь можно разжечь костёр, посидеть, и запечь картошку. Да, ту самую, которую мы подворовывали. Конечно, было бы наивно полагать, что о полянке в лесу знал только я, мои друзья, и девчонки, которых я водил. Это было вовсе не секретное место. Туда ходили и другие компании, просто большинству нравилось проводить вечера в клубе. Что удивительно, ведь кому после тяжёлого дня удастся найти силы, чтобы танцевать? В общем, я снова погрузился в колхозную жизнь. Кстати, когда я сказал, что эта поездка такая же, как и предыдущие две, я все же немного ошибся. Ведь теперь с нами был Саймон. Если Роб был любителем поныть, что не создан для физического труда, то по сравнению с Саймоном он ещё работяга. Саймон — это самый большой бездельник, которого я видел. Если он не жалуется на усталость и грязь, плетясь сзади меня, значит он уже умудрился слинять. Похоже, это был один из его талантов. Обидно, что вот так, сбегая без предупреждения, он часто хватал с собой Роберта, но меня не звал ни разу. (Перебирать картошку в молчании и «в одиночку» было хуже всего, кстати). Наверное, ребята просто не хотели, потому что если бы слишком много людей отлынивали, смотрители уже не смогли бы закрывать на это глаза, и наказали бы всех. Черт знает. Однажды Роберт с Саймоном опять меня «кинули» в поле, и тем же вечером они впервые опоздали на ужин. Видимо, бродили где-то слишком долго. В общем, им сделали выговор из-за несоблюдения порядка. Не то чтобы я сильно злорадствовал, но позже я подколол их, когда мы уже расходились по комнатам: — Жаль, меня с вами не было. Так бы я придумал, как всех отмазать. Уже лёжа в общажной комнате, рассчитанной на человек восемь, я пытался уснуть. Но у меня не получалось — каждую ночь я вертелся, мне мешали: то неудобная кровать, то сквозняк. Вместо сна мне в голову приходили всякие размышления, и в ту ночь тоже. Возможно, Роберт и Саймон были самыми странными и непохожими ни на кого, из тех, кого я хорошо знал. Я не мог это уловить или должным образом объяснить, но что-то в них было такое, чего не хватало остальным. Они оба никуда не вписывались, как лишние детали; были на первый взгляд тихими, но если нужно, всегда открыто демонстрировали свое недовольство. Наверное, ещё со школы было понятно, что Семён и Роберт станут лучшими друзьями. И возможно, в юности я даже немного завидовал — мне хотелось, чтобы Роберт всегда оставался моим лучшим другом. В ту ночь мне вспомнилось наше знакомство.

***

Незадолго до моего пятнадцатилетия, когда новогодние каникулы только закончились, нашему классу представили новенького — Роберта Коваленко. Школьная форма — с комсомольским значком на груди, выглаженная и аккуратная — на нем сидела хорошо. Казалось, новичок хотел произвести хорошее впечатление, хотя его лицо говорило об обратном. Он стоял у доски, как будто бы с затравленным видом, и крепко сжимал ручку портфеля. — Не желаешь представиться? — классный руководитель, не вставая, посмотрела на него поверх очков. Он назвался и пробормотал, что, наверное, его имя будет легко запомнить. Роберт держался нервно. Это читалось в манере говорить — тихо и неуверенно. — А какие у тебя были отметки в прежней школе? — Четвёрки в основном… Честно говоря, Роберт не вызывал симпатию с первого взгляда. В классе недолюбливали подобных ему «слабых», хотя и травли не устраивали. Мы были восьмиклассниками — это тот возраст, и то время, когда на многие вещи уже плевать. Компашки давно сформировались, а те, кто находится за их пределами — ставали будто невидимками. Наверное, это то время, когда прижиться в новом коллективе особенно сложно. К тому же, класс наш нельзя было назвать дружным в принципе. Как бы учителя не старались, привить нам коллективный дух. — Хорошо. Садись, — учительница кивнула Роберту и указала рукой на средний ряд, — или за третью парту, к Толкачёву, или спереди, там где свободно. Услышав свою фамилию, я машинально подвинулся, хотя места на лавке хватало. Однако Роберт выбрал сесть не за одну парту, а в одиночку, передо мной. Урок вскоре закончился. Во время него училка пару раз «потрепала» Роберта у доски, чтобы он подтвердил свои четвёрки. На перемене, выходя из класса, я решил заговорить с ним, из приличия. — Роберт, да? А меня Лёня звать, фамилию уже знаешь. Он кивнул в ответ. Его немногословность была понятна — он чувствовал себя напряжённо в новой школе. Должно быть это нормально, но что поделать? Надо втягиваться. — А ты откуда-то переехал к нам? — я продолжил. — Нет, я местный, просто перешёл. — Роберт кашлянул, — из …дцатой школы. — А чё так? — Ну… это родители. Они посчитали, тут учителя лучше. Вот и познакомились. Лишних вопросов я не задавал. Мне казалось, Роберт не особо стремился к общению, как со мной, так и с кем либо здесь. Разве что здоровались. Так прошло несколько дней, пока в четверг, или в пятницу я не пришел в школу чуть раньше. Пока ещё оставалось много времени до звонка, за задними партами в классе сидели ребята и оживлённо болтали. Я же сел в сторонку один. У меня особо не было друзей среди одноклассников, я дружил только с пацанами из музыкального кружка — а они учились на класс-на два старше. Пока я сидел и думал о своем, ко мне, будто исподтишка подошёл Роб. — Привет, Лёня, — тихо сказал он. — И тебе привет, — ответил я, — Ты чего подкрадываешься? Роберт пожал плечами, а потом снова заговорил: — Знаешь, я тут подумал… хотел спросить, — голос Роберта стал ещё тише, — А ты Джими Хендрикса слушаешь? — Хендрикса? — я поначалу растерялся от его вопроса, а потом выпалил: — Ещё бы! Слушаю! У меня даже пластинка есть дома. — Правда? В моей прежней школе о Хендриксе почти не слышали… — Роберт сел рядом со мной, чтобы не стоять, — А где ты достал? Пластинку в смысле. Я призадумался. — Ну… В Свердловске. Там есть один магазин «Мелодии», — я тоже заговорил почти шепотом, — Короче, там из-под полы западные диски раньше продавали. А сейчас перезаписать только дают. — А, да, — кивнул Роберт, — кажется я знаю, о чем ты. Я бывал в том магазине с братом, пару лет назад. Вот так мы разговорились о музыке. Роберт называл мне своих любимых исполнителей, и перечислил даже тех, о ком я никогда не слышал, а я своих. — Знаешь, — голосу Роберта вернулись вернулись нотки неуверенности, — Если ты сегодня не занят, мы могли бы после школы ко мне домой зайти. Я тебе покажу кое-что офигенное. Из своих записей. — Давай, — согласился я, — Почему бы нет? Я сегодня свободен. Когда занятия закончились, мы с Робертом собрались и пошли к нему. Его дом находился далековато от моего. (В то время мои родители ещё не развелись, и жили мы на другой улице). — Взрослые ещё не вернулись с работы, — вздохнул Роберт с облегчением, когда открыл дверь в квартиру, — Иначе они бы меня за километр почуяли… Дома у Роберта действительно никого не оказалось, кроме его сестры — девчонки лет двенадцати-тринадцати. Она делала уроки на кухне, а увидев меня, приветливо поздоровалась. Квартира была просторной, на три комнаты. В гостиной стоял проигрыватель, а под ним на полочке пластинки. Я присел, чтобы рассмотреть их. Это была эстрада, несколько аудиорассказов и классика. — Роберт, ну и где там твоя офигенная запись?! — Погоди, ищу, — услышал я его бормотание из комнаты. Тут Роберт вернулся, держа в руках пластинку. Он аккуратно протянул мне её. Обложка была на ощупь из хорошего картона. Я принялся разглядывать изображение на ней: в центре был изображен белобрысый парень на фоне зданий. Над его головой висела табличка «К. Уэст», а на переднем плане стояли какие-то коробки. — «Загнивающий запад»? — усмехнулся я Роберту. — Ага, похоже на то… — Роб хмыкнул, — Но вообще пластинка называется "Зигги Звёздная Пыль". — И что это значит? — ответа не последовало. Я перевернул обложку с пластинкой. На обратной стороне тоже была картинка — этот парень, только уже крупным планом, и стоял он внутри телефонной будки. Кажется, да, это была именно телефонная будка. Вид у парня был… извращённый. Я даже на секунду засомневался — быть может, это девушка, впрочем… — Что за чмо? — тыкнул я пальцем в обложку и снова ухмыльнулся. — Сам ты чмо, — Роб на секунду нахмурился, но явно не всерьез, потому что через секунду он улыбнулся, — Этот человек — гений! Клянусь тебе. Когда я впервые его послушал, я понял, что это нечто! И он вытащил пластинку и поставил ее на проигрыватель. Альбом заиграл с самого начала. Я слушал, и мне нравилось. В нем была такая энергетика, я не знал, как описать. Роберт тоже, кажется, «светился». Впервые я видел его таким — не угрюмым и не зажатым. — А вообще кто это? — чуть громко спросил я, — Поёт и играет. — Дэвид Боуи. — Никогда не слышал. — Я упоминал, ты не помнишь? Мы просидели сорок минут, слушая альбом. Я был в восторге. Было ощущение, что мы с Робертом сейчас побывали на другой планете. Этот Боуи был крут, хоть я и не понимал и тридцати процентов того, что он поет. Я был очень рад, что Роберт показал мне его альбом. Наверное, мы бы послушали ещё — Роб сказал, что у него где-то валяется переписанная кассета с более поздним альбомом, — однако вернулись с работы родители Роберта и его старшие брат с сестрой, было уже не до музыки. На той же неделе произошел интересный случай. Как раз первым уроком была физкультура. Когда все уже переоделись и ожидали, пока придёт учитель, тут-то и приключилось кое-что интересное. В раздевалку быстро забежал Семён. Вообще наш класс привык, что он всегда опаздывает на физкультуру, независимо от того, какой по счёту урок. Семён всегда начинал одеваться последним, как будто специально. Казалось, и в этот раз на него никто не обратит внимание, однако, кто-то из наших крикнул ему вслед: — О, Сень, а ты сегодня на петуха похож! Семён не отвечал. Лишь спустя минуту, переодевшись в спортивный костюм, он показался и встал в дверях. И тогда я заметил, что причёска у него сегодня очень «странная» — волосы были вздыбленны, и казалось даже, закреплены лаком в таком положении. Если бы я не был наслышан о субкультуре панков, наверное, подумал бы тоже — петух. Но вообще он выглядел даже… круто. Перемена кончилась, и все пошли в зал. Там физрук, при виде Семёна, вышел из себя. Я ещё никогда не слышал, чтобы на кого-то так орали. Потом подозвали классного руководителя. В общем отчитывали Семёна минут пятнадцать, и урок был уже сорван. Никто не смел встать на защиту, большинство равнодушно наблюдало. Разве что Роб, кажется, смотрел на поникшего и «уже не такого крутого» Семёна с сочувствием. Закончилось все тем, что ему велели идти в парикмахерскую напротив школы (и что интересно, в тот день он в школу так и не вернулся). А нам устроили дополнительный классный час, на котором объясняли, как должны стричься комсомольцы, и как важна дисциплина в школе. Дрянь. Когда нас отпустили по домам, некоторые ребята обсуждали Семёна. Скорее в положительном ключе, нежели в негативном, хотя учителя и велели нам бойкотировать его. Вот ко мне опять подошёл Роберт. — А этот парень, всегда такой? Выкидывает что-то? — спросил он. — Ты про Сеню? Ну-у, он у нас кто-то вроде чудака, — я прокашлялся, — Обычно он более тихий. Оттого видимо, никто не знает, что у него на уме. Тогда я и подумал, что совершенно не знаю, а что в голове у Роберта?