Конфликт интересов

Никогда не перестраховывайся. Книга правил Cyberpunk 2020

      В Пасифике дороги пустые. Хоть сотку выжимай, если тачку не жалко громить о разбитые дороги — ни одной машины вокруг, и прохожих не сказать чтобы много. Где-то вдалеке стрекочут пушки и орут гаитянцы на своем ломаном полуфранцузском говоре. Колеса моей тачки исправно вдавливают мусор в асфальт. От некогда шикарной гостиницы с видом на море отвалился здоровенный кусок балкона и перегородил дорогу, но, судя по слоям граффити, его просто решили сделать местной достопримечательностью.       Пасифика — значит гостеприимство!       Хотя бы на одно у меня ума хватило — отстегнуть Хэндсу за проезд. С фиксером Пасифики я прежде дел не водил и надеюсь, что больше не буду, хотя тот проявил себя с лучшей стороны — сразу честно сказал, что если я буду нарываться, то из Пасифики выйду только по частям, и протекция фиксера никак на это не повлияет. Впрочем, и тот факт, что я до сих пор жив, достаточно удивителен — меня прирезали бы здесь и за десяток эдди на сигареты, а я сверкаю на километр вокруг негаитянской рожей, блестящей тачкой и парой кило хрома. И как только Хэндс крышует здесь своих?       Те, к кому я иду, не работают с Хэндсом. Они не работают ни с кем из внешнего мира — того, что остался за пределами пузыря Пасифики. А те, для кого они все же решают сделать исключение, обычно не доживают до момента, когда смогут об этом рассказать.       Контакт-9 уже исчез с борды, конечно, когда я принялся его искать. Обычное дело — работа выполнена, оплату я получил, админы не принимают претензий после завершения сделки.       То, что весь Мальстрем теперь мечтает заполучить мою голову, никого, конечно, не волнует. Я даже не стал задавать этот глупый вопрос, когда меня нашли — выцепили через Сеть, когда я игрался с новым хромом. Навелись на меня прицельно, как гребаный «Сайдвиндер», только в этот раз обошлись без сжигания нейропроцессора — всунули мне в зубы зашифрованный файл, пробив весь мой лед, словно и не заметив его наличия, и исчезли. Сетевые ниндзя, черт бы их побрал.       Конечно, у меня уже была подсказка — черно-белая картинка на три тысячи семьдесят два пикселя, которую так легко перекодировать в двоичный ключ. Пришлось повозиться с пермутациями, подбирая нужный способ кодировки, но ничего сверхъестественного. Если бы мне кто сказал, что координаты будут шифровать ключом на три тыщи битов, я бы рассмеялся шутнику в лицо: там что, лежит наследство Бартмосса?       Не думаю, что наследство Бартмосса и впрямь может оказаться на свалке Пасифики. Я паркуюсь на разбитой обочине и захожу в переулок, игнорируя косые взгляды и перешептывания на креольском. Наверное, поперек моей спины написано «ЧЕЛОВЕК ХЭНДСА» мигающими красными буквами, иначе я не могу объяснить того, почему меня все еще не разобрали на запчасти. Я буквально чувствую, как растет счет, который мне придется выплатить фиксеру вдобавок к уже заплаченному.       Координаты приводят меня к чему-то вроде аптеки. Если, конечно, ларек, устроенный в бывшем пляжном кафе, можно так назвать. Негр-гаитянец за стойкой, заваленной всяким дерьмом, колесами и плацебо-витаминчиками, меряет меня абсолютно равнодушным взглядом, как будто к нему каждый день заваливается потрепаться о погоде случайный нетраннер из Найт-сити.       Вот только на пыльных и грязных стенах «аптеки» полно картинок, намалеванных выдыхающимся спреем. Очень похожих на ту, которую я использовал как ключ.       Не придумав ничего лучше, я здороваюсь и сую ему под нос свою зависшую деку.       — У меня дека сдохла, — говорю я. Будто это недостаточно очевидно.       Он смотрит на деку с черно-белой печатью Вудуистов во весь экран. Смотрит на меня: глаза у парня вспыхивают, когда он подключается к местной сети, видимо, сообщая кому надо о моем визите. Резко машет головой: пошли, мол.       — Куда?       Парень бубнит на креольском; мой вшитый переводчик с этим говором вообще не справляется. Глаза у продавца горят все так же, как лампочки на праздничной гирлянде.       А потом из него делают «куклу»:       — В подвале кресло на четыре терафлопс, — глотая согласные, кое-как произносит гаитянец. Железо у него полное дерьмо — кто бы ни сидел сейчас через его прокси, о толковой синхронизации явно не может быть и речи. — Мы будем говорить под защитой Агве.       Я слышал об Агве. По нетраннерским бордам бродит множество баек о том, что это такое на самом деле, от очевидных до крайне странных.       — Понял, — отвечаю я. Вудуисты хотят убедиться, что сегодняшний день не окажется записан в логи Сетевого дозора; версия о том, что Агве — разновидность защитной программы, только что получила приоритет в моем личном списке.       Вот хохма была бы, если бы я принес им с собой подарок вроде того термоядерного демона, с которым они отправили меня к Мальстрему. Если бы надо мной так прикольнулась какая-нибудь крохотная корпа или кучка ребят, решивших кинуть раннера, чтобы не платить — я бы так и сделал, разнес бы им всю подсеть к чертовой матери. Но над Вудуистами лучше не прикалываться в ответ. От них держатся в стороне даже нетраннеры гораздо круче меня; думаю, этому есть причина.       За дверью в подвальной подсобке из нищей, выбеленной солнцем разрухи Пасифики я попадаю в Зазеркалье. Пыль и песок убивают кондеи как нечего делать — но в призрачном гуле и шорохе проходящего сквозь подвал холодного воздуха не слышно ни единого хрипа; нетраннерское кресло, конечно, видело некоторые вещи, но в целом выглядит вполне прилично. Подключенная дека, несколько экранов, бездействующая программа наблюдения за показателями жизненно важных функций — ни дать ни взять, вип-номер.       Говорят, корпы выжимают из простых смертных всё до последнего энни, но контраст между жестяными ларьками, в которых ютятся менее везучие гаитянцы, пытающиеся лечить киберпсихоз травкой и мультивитаминами, и полупрофессиональным нетраннерским оборудованием в потайном подвале бьет по мозгам еще хуже, чем осточертевшие рекламы светлого будущего. Вудуисты ужасно заботятся о своем имидже защитников угнетенных, в реальности же, думаю, есть причина тому, что большая часть этих угнетенных живет на забитых мусором улицах, а не в роскошных заброшенных отелях у побережья. В Сети не спрашивают национальность — если Вудуисты и были когда-то исключительно выходцами с Гаити, то сейчас времена круто изменились.       Сопровождающий меня гаитянец, не утруждая себя пояснениями, начинает вбивать данные подключения в деку. Потом оборачивается и смотрит на меня светящимися зенками — электронный зомби, ожидающий следующей команды.       От меня явно требуется какое-то действие.       Я складываю на пол весь свой хлам, натягиваю нетраннерский комбез, лежащий на кресле, и забираюсь в объятия чутких сенсоров и кабелей подключения. Даю доступ здешней машине к своему железу, и та начинает въедливо сканировать компоненты, подыскивать драйверы и настраивать протоколы.       Ого. У здешних ребят есть полностью свой аналог СинтТеха. Не знаю, стоит ли мне навалить в штаны от восторга или от опасения, что их интерфейс нечаянно сожжет мне мозги, по ошибке выставив не те параметры. Возможно, мне стоило бы уточнить, что именно…       Поздно: зомби оживает и подрубает меня к Сети.       В этот раз никаких тормозов, никакой замедленной съемки. Я больше не тону в гигабайтах проходящей сквозь меня информации, мое железо не опаздывает ни на мгновение, электронное чудовище в недрах кресла подо мной пробуждается в ту же секунду — и складывает в моем мозгу новую картинку, искусно подменяя реальный мир киберпространством.       Здесь холодно. Или гаитянец чего-то наворотил в настройках, что теперь у меня подглючивает осязание, или у местного СинтТеха говенная совместимость. Возможно, в реальности оператор сейчас угорает с того, как я смешно дергаюсь на кресле, рефлекторно пытаясь согреться в несуществующем холоде.       Темнота окружает меня, холодная, бесцветная темнота. Это старые традиции, пошли еще с самых-самых первых компьютеров и дисплеев, которые могли переварить только черно-белый терминал: черный — нет сигнала, белый — есть сигнал. Элегантный минимализм двоичного кода; я знаю его обычаи не хуже любого другого раннера. Поэтому нам всегда немного страшно в темноте: вся наша сила, всё наше всемогущество имеет смысл только в мире, наполненном живой информацией. Там, где пространство равнозначно мутации данных, а время аналогично скорости обработки, отсутствие информации означает абсолютное бессилие.       Вокруг меня нет ни одной сияющей нити запроса, ни одного блока данных, ни единой светлой точки; я вытягиваю руку перед собой — к едва различимому серому мареву далеко-далеко впереди, но то остается недостижимо.       Вот почему мне холодно. Я заперт в изолированном контейнере, в черном ящике, как бы парадоксально это ни звучало; похоже, здешний СинтТех переводит информацию не только в визуал, но и в температуру. Может, меня планируют держать здесь, пока я не свихнусь. Обычно для таких фокусов у любого более-менее профессионального раннера есть свой козырь, маленький демон, вырубающий сознание — вроде как режим сна. Опасная штука — если облажаться с настройками или таймером, можно нечаянно сдохнуть от обезвоживания прямо во сне, затянувшемся на пару суток.       Мне это, конечно, не грозит, потому что все мои кастомные демоны сейчас заблокированы. Поэтому, когда мне навстречу протягивается яркая нить белизны, мне не до капризов — я касаюсь ее, превращаюсь в поток данных, мутирую вместе с окружающей меня темнотой и оказываюсь в мире, полном света.       Блоки информации складываются в витиеватые башни цифровой крепости, в лабиринт непрестанно меняющихся соединений. Комплексная, сложная система; если бы не машина на четыре терафлопс, я бы потерялся среди параллелизированных потоков и процессов, словно в хаотичных картинках калейдоскопа, но даже сейчас — я могу воспринять их как полагается, но не понять, что происходит внутри. Чистый и незамутненный эволюционный хаос, порождающий структуры, неочевидные для человеческого взгляда. Ни один нетраннер не спроектирует такую систему.       Почти как в подсети Мальстрема.       Почти как в дикой Сети.       Я читаю метаданные соединения, отправившего меня сюда. Конечно, я не вижу сигнатур Найт, Арасаки и прочих корп, разделивших Сеть на лакомые куски. Здешняя сигнатура подписана «АГВЕ».       Я в самом деле нахожусь во владениях Вудуистов. В одном из их доменов.       Еще одна нить протягивается ко мне — незамысловатый, традиционный приветственный салют. Я принимаю рукопожатие и предложенные шифры; хотя я знаю только несколько из списка, большая их часть вшита в вудуистский интерфейс.       Кажется, в этот раз я успеваю заметить небольшую задержку. Электронное чудище на четыре терафлопс слегка поднапряглось, чтобы отобразить происходящее так, чтобы моё собственное железо не захлебнулось данными, но после этой крошечной, почти неощутимой паузы свет складывается в аватару моего собеседника. Она соткана из красно-белых миниатюрных блоков и нитей, словно кукла на выставке современного искусства, но в фигуре легко различить человеческие черты, и даже лицо, когда я вглядываюсь внимательней, обретает определенные очертания. В первые мгновения незнакомец кажется похож на гаитянца, но, когда обработка проходит до конца, я оставляю всякие попытки идентифицировать принадлежность облика к какой-либо расе. Скорее всего, аватару слепили из случайно сгенерированных образов, да и всё. Если бы мои демоны были при мне, я бы просканировал его, пробил «вергилием», но сейчас я ничего не могу, могу только смотреть на картинку, которую показывает мне интерфейс.       — Привет, — дружелюбно говорю я, — это твой демон мне проц пожег?       Если начать разговор с незатейливой шутки, возможно, меня не обнулят сразу же, ведь это же не корпораты, а свободные нетраннеры. Свободные нетраннеры любят шутки. Во всяком случае, те, кого я встречал.       Аватара незнакомца пожимает плечами. Движение настолько плавное, словно местная подсеть и мой раннерский шмот не занимаются ничем, кроме обработки наших с ним коммуникаций. Если бы мы были в дикой Сети, этот маневр стоил бы нам нескольких секунд мучительно дергающейся анимации: интерфейсы вроде СинтТеха там дуреют.       — Извини, — без капли раскаяния отвечает он. Голос у него точь-в-точь скопирован с идиотского дешевого виртуального помощника, который когда-то тыщу лет назад рекламировали на каждом экране, только эмоций побольше. Я оцениваю шутку на все сто. — В Мальстреме трудно работать. Пришлось убедиться, что резидент не перехватит контроль над каким-нибудь прокси.       Я настораживаюсь. В мальстремовской подсети на «Олл Фудс» я не заметил резидента, но, возможно, парень из Вудуистов знал больше меня.       — Зачем вы позвали меня сюда? Да еще со всей этой пародией на Цикаду для тупых? — до легендарной Цикады трюк с веве явно не дотягивал. Те ребята отжигали по полной еще во времена, когда про виртуальную реальность снимали только кино.       — Хочешь Цикаду по всем канонам? — он смеется. Его смех превращается в шум, забивающий мне все каналы восприятия — я подвисаю, пока моя кремниево-углеродная начинка пытается перевести хлещущий внутрь моих мозгов поток данных в знакомые образы. Температура на чипах разом подскакивает на несколько градусов, пока я пытаюсь выплыть из-под цунами галлюцинаций, и растет до тех пор, пока всё моё железо не захлебывается нагрузкой. Тогда цунами сходит на нет.       Я жду, пока интерфейс не синхронизируется с настоящим временем, и надеюсь, что меня не вырвало там, в реальности. Ощущения, словно меня прокатили через сырой брейнданс. Может, так оно и есть — без помощи демонов я практически слеп и даже не сумею сказать, чем именно мне выжгут мозги.       — Веве Андезо — моя подпись, — говорит незнакомец, не дожидаясь, пока я соберусь с духом для продолжения нашего обмена любезностями. — В твоем случае, визитка с подписью. Ты же знаешь, как работают веве?       Я предполагаю, что вляпался во что-то гораздо серьезней первого отборочного тура в топовые нетраннеры Найт-сити, но объявлять об этом во всеуслышание в подсети Вудуистов, под перекрестным прицелом сканирующих демонов, мне неохота.       — Их малюют гаитянцы на всем, что находят? — отзываюсь я. Андезо — это креольская калька, они не умеют нормально произносить английские слова. — Я думаю, это дрянь вроде современного искусства в «Тоттентанце» — если у тебя нет подходящих имплантов, это просто ничего не значащий шум. У Вудуистов есть какая-нибудь хренотень, которая переводит веве в осмысленный объект. В ключ или что-нибудь вроде того. Но почему их везде малюют, я не знаю. Традиция?       Его аватара остается неподвижной.       — Вроде того, — отвечает он. — Я бы сказал, религия.       И мальстремовцы, и гаитянцы торчат на таком жестком дерьме, что я не удивляюсь их странной религиозности. Меня смущает другое: температура все еще держится. Словно нагрузка никуда не исчезла.       — Просто проверка, — поясняет вудуист, не дожидаясь очевидного вопроса.       — Почему так долго? — интересуюсь я. Насколько мне известно, в Пасифике не жалуются на недостаток вычислительных мощностей. — Только полный дурак рискнул бы подсунуть малвар самым опасным нетраннерам города. Что вы ищете?       Красно-белая аватара идет едва заметной рябью. Темнота вокруг вздрагивает, словно что-то только что произошло за пределами моего доступа, а потом мои показатели температуры начинают падать.       — Сигнатуру Лилит. Всё чисто.       Прежде чем я успеваю задать следующий вопрос, изолированный контейнер раскрывается, словно вывернутый наизнанку ларец Пандоры. Устойчивая, понятная тьма уходит у меня из-под ног, я падаю спиной в ослепительный свет, он пронизывает меня насквозь, я ползу мясным червяком по лестнице Эшера из пронзительно-голубых неоновых струн, содрогаясь с каждой волной информации, разрывающей мой хромовый хребет. Температура на чипах прыгает разом на десяток градусов и движется вверх, охладители экстренно впрыскивают мне в кровь свои животворящие коктейли, пока дремлющее подо мной чудовище — нетраннерское кресло — не перехватывает и перенаправляет нагрузку.       Тогда распнувший меня на лучах инфоузлов свет превращается в мир, в котором я умею существовать. В цифровую крепость Вудуистов, выстроенную по законам первозданного хаоса вперемешку с человеческой жаждой к порядку, в прохладные волны Агве, накрывшие меня с головой.       Я стою в глубине океана, в его черной, необузданной, неупорядоченной глубине, где в ускоренном темпе цифровой революции зарождается жизнь. Я смотрю на то, что прячется в шуме и темноте за маской случайным образом сгенерированной аватары, за именем вудуистского лоа. На тайного резидента Rezo Agwe, подсети, простирающейся по всей Пасифике.       — За последний месяц три независимых нетраннера в Найт-сити были сожжены Душегубом, — говорит он. — На три больше, чем за последний десяток лет. За последние четыре месяца произошло больше атак, нацеленных на искинов, чем за последние сорок лет. У нас нет времени на игры в Цикаду. Для тебя есть работа.