Моя панацея

Еле пройдя через всю толпу на выходе из метро, Лаура смогла наконец вдохнуть полной грудью поток уличного воздуха, перемешанного с запахом выхлопных газов и прелой листвы. Бешеное стадо продолжало свое движение, стремительно надвигаясь к пешеходным переходам, автобусным остановкам или в огромные супермаркеты, высасывающие деньги из простых граждан. Фонари стали постепенно включаться, озаряя Москву тусклым потоком света. Но не везде она могла похвастаться наличием спасательных столбиков, которые, по словам заботливых мам, должны защищать от различных маньяков. Темнота стала настигать этот город быстрее прежнего, окутывая ночные переулки своей загадочностью и неизвестностью и помогая страху успешно скрываться за опасными поворотами. Но девушку не пугали пустые дворы, поэтому она спокойно зашла в один из них, даже не оглядываясь по сторонам. Быть может, если бы нужная многоэтажка находилась чуть дальше пятисот метров от станции, то Лукина, наверное, и испытала легкую напряженность. Она продолжала твердо идти к намеченному подъезду, не заботясь о маленьком дождике, решившим нарушить ее покой и полную гармонию короткой стрижки. Около железной двери стояла обычная лавочка, и шатенка, накинув на уставшую голову выглядывавший из куртки капюшон от толстовки, присела на нее и потянулась в карман черных джинс. Полупустая пачка сигарет, ключи и мелочь. В другом — телефон и складной нож, украденный из коллекции отца (на всякий случай). Но взять что-то одно Лаура не успела. Красная дверь, которая отчетливо виднелась даже в глубокой ночи, открылась с характерным звуком, и из нее вышла невысокая девушка, направляясь прямиком к ней. С каждым пройденным сантиметром Лукина стала замечать маленькие детали на смазливом девичьем личике. Шмыгнув маленьким носиком от прохладной погоды, миниатюрная куколка скривила губы в слабой улыбке, которая нехотя была возвращена. Длинные черные волосы были спрятаны под нелепой шапкой, которую Лаура поклялась сжечь в прошлый раз, но под россыпью горячих поцелуев все же смягчилась и отказалась от этой затеи. Пока что. — Привет, — радостно пискнула девчонка, молниеносно приближаясь к невозмутимому лицу и слегка прикасаясь к желанным губам, — обожаю этот запах: сигареты и горький шоколад. Всё, как я люблю. Шатенке показалось мало всего одного кроткого поцелуя, поэтому сильным рывком она притянула податливое тело к себе и без всякой нежности проскользнула языком в рот подруги, проходясь по давно уже изученному пространству с назревающим голодом. Та, в свою очередь, невольно ответила, чем и запустила убийственный механизм. Лукина с жадностью сминала пухлые губы, по очереди кусая каждую из них, но не сильно, дабы не слышать недовольный гул из чужих уст. — Лаур, — попыталась достучаться, но безрезультатно, и она пихнула шатенку за плечи — прекрати. Нас же могут увидеть. Глаза Полины (так звали девушку) расширились от удивления, стоило ей только взглянуть на шатенку. Она чуть ли не тряслась от желания, а раскрасневшиеся щеки и полный похоти взгляд только подкрепляли ее догадки. — Мне наплевать, сейчас я хочу тебя. Даже больше, чем напиться в компании этих выродков. — Но я обещала прийти, — слабо сказала брюнетка, но уже и сама была готова отказаться и провести время с Лаурой. В конце концов, когда она еще сможет застать Лукину в таком состоянии. — А я обещаю беспощадно оттрахать тебя своим языком, если ты случайно забудешь об этом гадюшнике. Теперь-то все невидимые преграды с треском рухнули, и Полина, затянув подругу в еще один долгий и вязкий поцелуй, стала подводить их к своей двери, нащупывая ключи. — Умеешь ты, однако, уговаривать. Всё перед Лаурой было словно в тумане. Лишь теплая ладонь, сильно сжимавшая ее собственную, на тоненькой ниточке держала девушку на связи с реальным миром. Лукина шла сюда с одной единственной целью, и она ее достигла. Никакой алкоголь не сможет привести ее в порядок. Тут нужно было совсем другое лекарство, которое так сексуально виляло своими бедрами, что девушка набросилась на Полину прямо в лифте, наплевав на гребаную нравственность. Оставьте нравоучения для своих детей. Бесконечные кошмары снова тревожили ее по ночам, из-за чего спать было почти невозможно. Вся подушка была пропитана холодным потом, градом стекавшим с обессиленного от воплей, липкого тела. Дрожащие пальцы еле нащупали жизненно необходимый никотин, тщательно скрывавшийся в одной маленькой палочке. Ноги ломило, и Лаура решила закурить прямо в постели, позабыв о правилах пожарной безопасности и белоснежной простыни, на которую будто снег оседал светлый пепел. Полегчало. Она смогла восстановить дыхание и кое-как привести себя в чувство, но лучше бы она этого не делала. Вместе с ясным осознанием действительности пришла и тошнота, приступы которой только усиливались. А выкуренная сигарета перестала числиться в качестве спасательного круга, ведь именно из-за ужасного запаха табака голова опухла еще сильнее, вызывая ужасную головную боль вместо сиюминутного облегчения. Встать с кровати получилось не сразу. Нащупав ступнями прохладный пол и оперевшись о прикроватную тумбочку, Лаура поднялась на ноги. Они подкашивались, но все же удерживали на себе вес девочки, который сейчас, по самим ощущениям Лукиной, равнялся огромной глыбе, нежели среднестатистическому подростку. Она не помнила, как преодолела то огромное расстояние от комнаты до туалета. Но болезненно яркий свет, что буквально резал неподготовленные глаза, она вряд ли забудет. Несколько секунд, и изо рта вытекает все содержимое желудка. Затем еще раз. И еще раз. Шатенка готова уже поклясться, что вовсе перестанет есть, чтобы больше не испытывать подобное терзание. Желудок, однако, решает ее пощадить, и поток рвоты прекращается, а вся эта противная субстанция тут же исчезает в канализационной трубе. Ладони все еще цепко держатся за сиденье унитаза, пока голубые глаза, наполненные кровью, выпускают из плена соленые слезы. Лаура плачет тихо, бесшумно, несмотря на то, что в квартире никого нет. Даже старается сдерживать вздохи, боясь быть услышанной призраками этого дома. Никто не должен видеть мои слезы, вторила она про себя, вытирая ладонью влажные дорожки. Слезы — показатель слабости, а слабость — самое ужасное, что может жить в юном теле. Она разъяснила это себе давным-давно, еще в раннем детстве, и старается следовать своим заповедям по сей день. Умыв в ванной свое опухшее лицо, Лукина обращает сфокусированный взгляд на отражение в зеркале. Перед ней стоял бледный труп, гниющий изнутри. Уродливый такой, будто из фильма ужасов про всяких зомби. Тонкие губы, которые она к тому же сжимает, из-за чего они превращаются в одну неровную линию. Огромный нос, выделяющийся на фоне миниатюрного лица, который она готова оторвать в любую секунду. Маленькие покрасневшие глаза, еще и плохо видящие, зачем они тогда нужны. Есть ли в ней хоть что-то красивое, или у выдуманного людьми создателя было плохое настроение, и он решил отыграться на бедном ребенке за все ужасные поступки его родителей? — До чего же ты жалкая, — выплюнула она и стукнула кулаком по бирюзовому кафелю, он чего тот слегка покрошился. После каждого подобного приступа девушка уверяет себя, что это было в последний раз. Но как будто всё в этом мире случается лишь по малейшему велению ее Величества, стоит той слегка махнуть изящной ручкой. Нет, она снова будет истошно кричать по ночам, разрывая постельное белье в порыве ярости от собственной безнадежности. Сидеть на полу, прижав ноги к груди, и рыдать, вспоминая всевышнего и моля его о прощении за все свои грехи. И ничто не поможет ей в этот момент. Никто не придет к ней. Оставит одну, лежащую в собственной крови и слезах. Интересно, через сколько вообще смогут обнаружить ее разлагающееся тело? Неделю? Месяц? Или же когда ужасная вонь распространиться по всему дому? Но Лауру не заботило это. Гораздо интереснее было лежать в непозволительной близости от горящего желанием тела. Ее голова покоилась между стройных ног стонущей девушки, которая из последних сил старалась не кричать слишком громко. Язык, послуживший причиной двух предыдущих оргазмов, доводил истощенный организм до третьего, самого мощного и протяжного. Длинноволосая барышня извивалась как змея, грубо схватив шатенку за волосы и направляя в нужное место. А та подчинялась, добавляя к ласкам еще два пальца. — Блять, я сейчас кончу, быстрее, — но на жесткую просьбу ей ответили полным отстранением от горящего центра, — нет, вернись туда! Лукина же просто нависла над ней, поставив коленку в нескольких сантиметрах от мокрых складок. А на каждую попытку потереться об нее больно кусала шею, спускаясь к ключицам. Полина молила ее, чуть ли не рыдая, выцеловывая каждый сантиметр ее лица, останавливаясь на скулах, бровях, губах… Опаляла ухо теплым прерывистым дыханием и грубым шепотом, сжимая руками тело шатенки. Именно в те моменты она могла с головой окунуться в мир грез, почувствовать себя нужной хоть кому-то. Ощущать терпкую, вязкую боль от вонзившихся в ее широкую спину длинных острых ногтей и упиваться ею, требуя еще и еще. Тогда все ужасные голоса в ее голове замолкали, оставляя глубокую тишину, прерывавшуюся излюбленными стонами податливого тела. Еще несколько толчков, и тело под ней обмякает, и она наваливается сверху, наблюдая за блаженным выражением лица юной красавицы. Она поднесла свой нос к острой скуле, впитывая в себя каждую частичку, витавшую поблизости. Запах не выветрившихся духов с цветочным ароматом и пота сводили ее с ума. Она могла часами лежать, прислонив свое лицо к длинной шее или распущенным волосам, и наслаждаться им, впадая в состояние эйфории. — Что будешь делать на каникулах? — тихо спросила Полина, перебирая короткие пряди. — Отец записал меня в эту идиотскую классную поездку, — огрызнулась Лаура, вспоминая все детали их недавнего разговора. С отцом она почти не общалась. Что уж тут говорить, если он вспомнил о дочери только тогда, когда той стукнуло, на секундочку, семнадцать лет. Девочка не жаждала глубокой любви с его стороны, а он и не особо хотел давать ее. Но смог дать то, что действительно было нужно: квартиру в центре и несколько сотен тысяч рублей на счету. За это Лаура должна была лишь не попадать в различные неприятности и не трепать занятому папаше его и без того пошатанные нервишки. Соблюдать первый пункт оказалось довольно просто, но вот второй поставил ее в тупик. Скорее всего, эта школьная поездка была лишь местью за все ее проступки и грубые слова, ведь он знал, что девушка ненавидит своих школьных товарищей. Но реакция Лауры полностью застала его врасплох. Он-то уже приготовил настоящую речь, будто собрался выступать в парламенте или ГосДуме, а не перед собственной дочерью. Уже был готов включить режим плохого полицейского на очередной каприз шатенки, но та сдалась слишком быстро. Спустя какие-то десять минут она крикнула: «Ой, да делай, что хочешь», после чего спряталась в своей комнате, сильно захлопнув за собой дверь. Спорить уже не было сил. Не было желания даже сбежать из дома к очередной подружке, чтобы заглушить боль временным удовольствием, одарив сознание иллюзией счастья и полной гармонии со своей душой. Плюхнувшись с разбегу на разобранную кровать, Лаура подложила под голову подушку и взяла недочитанную книгу, небрежно брошенную на пыльный пол. Но ледяные глаза смотрели куда-то сквозь напечатанных символов. Картина литературного мира была где-то за беспросветным туманом, и тогда шатенку окончательно накрыло. Хорошо, что к тому времени этот безответственный человек, гордо называвший себя отцом, тихо смылся в небытие. Впрочем, как и всегда. — И ты поедешь? — У меня нет выбора, — теплая ладонь медленно прошла от ключиц к рёбрам, позволив пальцам ощутить выпирающие косточки худого тела. Полина уже открыла рот, чтобы произнести очередную чушь по типу «выбор есть всегда», но грозный взгляд Лауры, который она поймала случайно, доказал без всяких аргументов этого не делать. Они продолжили лежать в полной тишине, наслаждаясь теплыми прикосновениями, глубоким дыханием и размеренным ритмом бьющихся сердец. Лукиной быстро надоест это занятие, она резко вскочит и без слов начнет одеваться, после чего скажет сухое «пока» и уйдет. И та боль, что въестся в душу подруги, не будет ее волновать. Свою она уже заглушила.

***

И вот настал тот день, о котором мечтали все школьники, лишь переступив порог любимой школы. Осталось всего пережить несколько часов нудной информации, треть которой будет о правилах безопасности, которые дети, конечно же, прослушали и обязательно будут соблюдать на каникулах. Но даже это время прошло относительно быстро, учитывая тот факт, что Маша сидела на уроках совсем одна. Лауры не было, и это ни коем образом не беспокоило ее. Но сидеть без генератора случайных подколов и оскорблений под боком ужасно скучно. Третьякова могла просто плюнуть на всё, как это сделали почти все ее одноклассники, и взять в руки телефон. Тут же возникала другая проблема, имя ее было Женя, и он уже несколько дней бомбардировал личные сообщения блондинки, пытаясь узнать причину ее игнорирования. Маша не хотела его видеть. Уж до отъезда в Питер точно. Не хотелось портить свои впечатления от долгожданной поездки разборками с человеком, который явно что-то скрывал. Ну не может эта Кира просто так взять и накинуться на нее. Тогда она должна находиться не здесь, а, как минимум, в какой-нибудь колонии для несовершеннолетних. Наспех накинув темную короткую куртку, девушка расслабилась, ибо мальчика рядом всё не было. Но радость продлилась недолго. Парень неожиданно выскочил на нее, преграждая путь. Третьякова смерила его презрительным взглядом и пошла дальше, оставляя юношу позади. — Ты так и будешь меня не замечать? — Женя не на шутку разозлился, но все же старался держать себя в руках. Он терпеливо шел за ней, пытаясь пристроиться рядом, но шедшие навстречу люди не давали этого сделать. — У меня нет времени на этот разговор — отрезала Мария, ускоряя шаг в надежде отстать от него, — нужно собрать вещи к Питеру. — Маш, да что случилось-то? — он не выдержал и схватил Машу за локоть, отводя в сторону, но получил слабое сопротивление с ее стороны. — Жень, не сейчас! — А когда? Да стой же ты. Я хожу за тобой, как пес на поводке, уже два дня. Я думаю, что хотя бы заслужил объяснений, — тогда Мария остановилась, вобрав в легкие побольше воздуха. Все-таки избежать этот разговор не получится. Девушка развернулась, облокотилась на стену коридора и долго молчала. — Я не просила за мной ходить, — от внезапности этой фразы они вздрогнули оба, — И вообще, не делай так. Не приближайся ко мне, а то это травмоопасно. — Это угроза? — Да, но не для тебя. Спроси у своей Кирочки, пусть она тебе объяснит. Постепенно выражение лица Жени стало меняться от обеспокоенного до озлобленного и даже яростного. Было заметно, как парень стиснул зубы и опустил глаза, судорожно обдумывая дальнейший план действий. Но даже доли удивления не появилось на нем, не проскользнуло хотя бы на мгновенье. Это крайне насторожило Третьякову, которая теперь уже точно стала сомневаться в его искренности перед ней. — Она угрожала тебе? — выдавил он спокойно, но взгляд его говорил об обратном, — Твою мать… Я поговорю с ней сегодня же. Прости, мне пора. Хорошей поездки, любимая. — Любимая? — Любимая. — Постой, — девушка мягко поцеловала его и быстро отстранилась, не распуская переплетенные пальцы, — теперь иди.

***

Квартира Марии снова оживилась. Девушка летала от одного угла комнаты в другой, то брала одни вещи, то тут же убирала обратно. Маленький темно-серый чемоданчик постепенно наполнялся всякой всячиной, пока Маша, наконец, обессиленно не рухнула на кровать, громко выдыхая. Кто знал, что сборы бывают такими утомительными? Она так давно не испытывала подобного чувства. Такого особенного, которое возникает именно перед отъездом. Когда, с одной стороны, ты хочешь поскорее покинуть родные стены и побывать в неизведанных местах, а с другой — не можешь отпустить домашнюю обстановку, которая словно болото затягивает тебя внутрь. После смерти папы она больше никуда не выезжала. И дело тут было не в деньгах, хотя их отсутствие тоже играло огромную роль. Было страшно. Почему-то было страшно ехать куда-то без человека, который постоянно был рядом, с которым она не боялась ничего на свете. Ни огромных американских горок, ни гигантских ящериц и пауков. А сейчас она одна, хоть и едет с огромной толпой школьников и парочкой взрослых дам. — Котенок, ты уже собралась? — из проема выглянула голова мамы. — Да, — радостно протянула блондинка, не поднимая головы. Тогда Татьяна медленно подошла к дочери и села рядом, мягко поглаживая Машину спину. Девочка придвинулась к ней вплотную, перевернулась на бок и устало улыбнулась, взяв маму за руку. Такая теплая и нежная. Но не родная, как бы страшно это ни звучало. Просто приятно и уютно, но былые времена уже прошли, а они и не старались доказать друг другу обратное, перестраиваясь под правила новой игры. — Я буду скучать, — пробубнила Маша куда-то в бедро матери, не желая показывать свое лицо. — Не будешь, — встретив удивленный взгляд Маши, женщина пояснила, — у тебя на это не будет времени, поверь мне. Долго сидеть Татьяна не стала, все-таки завтра ей рано на работу. Тихо положив приличную сумму карманных денег на стол, она оставила Машу одну, забрав с собой всё тепло этих немногочисленных минут рядом. Теперь она снова не любимая мамуля, а просто мама. Мама, которую нужно любить, и Маша любит. — Так, а где Фея? — опомнилась девушка, вскакивая на ноги, — а ну иди сюда, комок шерсти. Я тебя затискаю на несколько дней вперед!