Психотрия: чернила и кровь

Люди не должны забывать, что на земле им отведено очень небольшое место, что они живут в окружении природы, которая легко может взять обратно всё, что дала человеку. Ей ничего не стоит смести нас с лица земли своим дыханием или затопить нас водами океана — просто чтобы ещё раз напомнить человеку, что он не так всемогущ, как думает. Если мы не будем постоянно ощущать её рядом с собой в ночи, мы позабудем, какой она может быть грозной и могущественной. И тогда в один прекрасный день она придёт и поглотит нас. Рэй Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту»

Быть увлечённым настолько, что мысли путаются. Быть поглощённым до той степени, когда пальцы уже онемели и не слушаются. Быть жадным в стремлении увидеть ещё. Маринетт искренно желала почувствовать прилив эгоизма в своём порыве отступить от начерченных планов на будущее. И к собственному удивлению, мятежный дух не заставил себя ждать — постучал в её старое окно с первыми летними ветрами. Шесть лет назад она до исступления повторяла себе раз за разом, кем и когда должна быть. Что должна творить и чем увлекаться. Все валилось из рук вон и теперь, в ещё не пожухлых от давности воспоминаниях, это прошлое казалось чем-то по-детски забавным. Наивной прихотью. Она так самозабвенно изрисовывала блокнот в дизайнах новой одежды, которая по факту едва ли могла привнести какие-то краски в современную культуру её окружения. Она желала быть признанной, но не славы. Хотелось быть узнаваемой, но не собой, а своими работами. Теперь же, смотря на эти листы, Маринетт видела лишь частичку прошлого, что поможет двигаться к правильному будущему. Давно нужно было вспомнить о своих корнях, увлечься близкой сердцу культурой. Нужно было ослепиться ею, утонуть в озёрах поэзии, удивительных и виртуозных полотнах, совершенно потрясающих одеяниях предков. Китай был столь многогранным, столь непостижимым и гордым. Почему она не думала об этом раньше? Почему не отправилась туда, желая найти что-то большее, нежели память о родных? Маринетт усмехнулась, перебирая вещи в своей комнате. Потому что. Потому что ей это не нужно было шесть лет назад. И пять лет назад. Она верила в себя и свою уникальность, не слушала других. И даже когда падала, поднималась и всё равно упрямо двигалась с тем самым опостылевшим изрисованным блокнотом. Она сжимала его крепче, сцепляла зубы и верила. Она особенная. Лучшая, а если не сейчас, то будет ею. Теперь это вызывало усмешку — то ли от усталости, то ли от наивности. Прошлая «она» была такой милой и непосредственной. Это даже как-то задевало. Осмотрев критичным взглядом практически всю свою одежду, выброшенную из шкафа, Маринетт поморщилась: — Нужно выбросить. Сжечь. Отдать на переработку. Это носить нельзя. Тикки осторожно осмотрелась. Девушка, которая стояла перед ней, совсем не походила на наивное и доброе дитя. От неё пахло… усталостью и чайным деревом. Осенью. Она вызывала странную меланхолию. И это не было чем-то плохим, даже интересным. Это лишь слегка дурманило разум и беспокоило. Что-то в ней навевало тоску о давно почившем прошлом. Тикки осмотрелась ещё раз и тихо пробормотала: — Тогда, что же ты будешь носить, если всё не годится? Маринетт остановилась, прекратив разбрасывать вещи по коробкам, и вдумчиво осмотрела развернувшийся кавардак. — Есть у меня несколько мыслей на этот счёт…

***

Отдых у родни в Шанхае — это ведь должно было быть просто, ведь так? Это должно было быть поэтично и с нотками грусти, чая и холодных закусок. Уговорить родителей не составило труда, к тому же длительное отсутствие в родных пенатах не вызовет в будущем вопросов о её заметном преображении. Откуда такая тяга к родной культуре? Откуда эти наряды? Почему ты говоришь так, а не иначе? Все вопросы отпадали при взгляде на образ юной особы, увлекающейся с присущим подросткам самозабвением культурой родной страны. И пусть, что о корнях в полной мере вспомнилось только теперь. Пусть. В поисках себя каждый ещё до двадцати лет если не отрезал страшную короткую чёлку, то менял стиль до неузнаваемости. Маринетт Дюпэн-Чэн решила остаться в рядах экспериментаторов и инициаторов, нежели томиться в ожидании. Было ли это побегом от прошлой себя или же честное желание быть той, которая казалась недоступной ей в прошлом… Маринетт не поняла. Да и не хотела углубляться в свои переживания настолько, чтобы почувствовать страх и растерянность. На плечах в прошлом висели обязанности, волнения, требования и возложенные ею же правила. В этот раз, пересматривая произошедшие события, Маринетт не хотела этого. Она устала. Во всех смыслах, временах и желаниях. Всё казалось нелепым и лишним. Хотелось мирно и банально отдохнуть. Тяжело вздыхая, словно в десятый раз проходит по одной и той же ступени, Маринетт осмотрелась. Перелёт был долгим и изнурительным, тело затекло и ныло. Но стоило лишь вдохнуть влажный воздух, опустить голову и оглядеться, как энергия наполнила тело. Шанхай, где традиции и современность сталкиваются в завораживающем танце, создавая неповторимый город. В самом сердце Шанхая каждый момент — это взгляд в будущее, поскольку линия горизонта города тянется к бесконечным возможностям завтрашнего дня. Так ведь должно быть? На изучение города и окрестностей было всего три месяца, может, чуть больше. Отец же лишь сказал, что этот вопрос будет похож на путешествие в капсулу времени, где отголоски прошлого смешиваются с пульсирующей энергией настоящего. Похоже, очарование здешней среды сможет и правда пленить не только красками. Маринетт не раз слышала, что сам Китай привлекает внимание талантом постоянно изобретать себя заново, смешивая историю и инновации, создавая захватывающий городской гобелен. — Здесь процветает дух приключений, так как каждый угол улицы и переулок сулит новые открытия и незабываемые впечатления, — пробормотала Тикки, потягиваясь и выползая из-под шляпы Маринетт. Скрываться особо не приходилось, возле дома бабушки не было ни одной живой души. Только сад, что казался бескрайним из-за густых порослей бамбука, создавал впечатление лишнего присутствия. Ветер то и дело сталкивал растения друг с другом, имитируя чьи-то шаги. Маринетт осторожно провела рукой по деревянным маленьким украшениям у двери. — Что ж, место, где древние храмы сосуществуют с футуристическими небоскребами, создавая разительный до тошноты и ряби в глазах контраст, — она устало прикрыла глаза рукой, словно уже прошла все экскурсии. — Поможешь ли ты мне немного расслабиться? Но пока под веками по-прежнему мелькал образ взволнованного блондина. И это испепеляющие, поглощающие все на своём пути, требование не останавливаться. Оно сплеталось, впивалось дальше и дальше под кожу. И всё это до омерзения так или иначе приводило к последнему воспоминанию — зелёным тускнеющим глазам. Она взмахнула головой, прогоняя образ улыбчивого Адриана Агреста, образ печального Адриана Агреста. И куда хуже — образ прощающегося Адриана Агреста. В её жизни было так много его. И дело не только в плакатах, навешанных в каждом углу её комнаты ранее. Хотелось заполнить себя чем-то другим, чем-то личным. Чем-то более эгоистичным, нежели слепая привязанность, обёрнутая в оболочку первой неудавшейся любви. Ветер усилился, словно прогоняя неизвестную путницу или подстрекая сделать выбор: войти наконец в чужой дом или же покинуть двор насовсем. Несмотря на нервное покалывание, Маринетт без колебаний сделала шаг вперёд. К чему-то новому.

***

Почему огонь полон для нас такой неизъяснимой прелести? Что влечёт к нему и старого и малого? Огонь — это вечное движение. То, что человек всегда стремился найти, но так и не нашел. Или почти вечное. Если ему не препятствовать, он бы горел, не угасая, в течение всей нашей жизни. И всё же что такое огонь? Тайна. Загадка! Учёные что-то лепечут о трении и молекулах, но, в сущности, они ничего не знают. Главная прелесть огня в том, что он уничтожает ответственность и последствия. Если проблема стала чересчур обременительной — в печку её. Адриан посмотрел на приглашение, которое по-прежнему сжимал между пальцами. Будто испытывая неприязнь к самому существованию маленького белого листика в пределах его дома, он едва заметно скривился. Тень упала на его бледное лицо. Даже если не хотелось идти на званный ужин — придётся. Даже если хотелось забыться — нельзя. Даже если… придумать тысячу и одну причину остаться здесь, ничего не делая или же завалив себя работой. Ему всё равно придётся надеть заранее подготовленный и неизменно идеально выглаженный очередной брендовый костюм, любимые часы отца и нефритовые запонки, от вида которых начинало подташнивать. Придётся улыбаться лучшей из возможных фальшивых улыбок, взмахивать легонько рукой и вести ничего не значащие светские беседы. От них тошнило. От него мутило. От окружения тянуло расплескать содержимое желудка по кафелю цвета слоновой кости. Совсем не аристократично, не в стиле Агрестов. А позорно и нелепо. Ему хотелось выйти за рамки этих давно установленных пределов, от которых можно было бы свихнуться. Что-то, что могло быть достаточно значимым для него и совершенно неловким для отца. Адриан вздохнул, сминая письмо с приглашением уже окончательно. Ему бы хотелось остановить бег времени, однако монотонное «тик-так» раздалось снова, как бы напоминая о тщетности собственных размышлений. Утонуть в собственных грёзах — какая банальщина в доме Агрестов! — Не собираешься идти? Выброси, — мимо пролетающий квами был тактичен и бодр, как и всегда. Ему хватало и ленивого взгляда на мрачную фигуру блондина, чтобы с точностью подобрать самые «острые» слова. Ведь те всегда попадали в цель. Нотка безразличия всегда вынуждала взбодриться, чтобы парировать любую колкость не менее точной репликой. — И правда, — Адриан уставился на приглашение, давно утратившее свой лоск и блеск. Он медленно зашагал к камину, в котором уже давно не горел огонь. Нашёл в вазе неподалёку зажигалку и, поджигая бумагу, в конце концов выбросил от себя подальше. Хватило и нескольких секунд, чтобы следов преступлений не осталось. Да и разве можно было считать это преступлением взаправду? Так было только потому, что сам Адриан чертовски устал. Гадать о том, почему все свалилось на него сразу, утомляло довольно-таки быстро. Да еще и после всех попыток прийти к какому-либо хоть от части логичному выводу оставалось какое-то приторное послевкусие — горечь во рту. И он устал, да. Это было самое главное. Стоило ли пересмотреть своё поведение? Что-то изменить, что-то учесть перед очередным учебным годом. Может самую малость? Плагг, словно почувствовал незримую перемену, осторожно замер с сыром в лапках. — Ой, чувствую я недоброе. Нехорошо мне. Нет, не малость. Адриан, сузив глаза, прохрипел: — Это несварение. И Плагг поперхнулся, поражённо распахивая маленькие глаза. Это был сарказм? Нет, это правда был острый сарказм, приправленный ехидством? Откуда? Разумеется, вопрос разбился о серые стены и остался без ответа. Впрочем, Плагг не ожидал чего-то подобного и медленно взмыл в воздух. Потер лапки, вытянув те перед собой, и также медленно потянулся. Сыр мог подождать, а вот Адриан Агрест, проносящийся мимо и прочь из комнаты — точно нет. — Мы засиделись с тобой в этих стенах? — квами почти урчал от одной мысли о том, что совсем скоро он вместе с Адрианом покинет эту комнату и отправится в место куда более шумное и, вполне возможно, более интересное. — Мы засиделись в этой жизни. И это было последним, что Адриан сказал в этот день, уходя комнаты так ни разу и не обернувшись, не взглянув на стол с бумагами, что ещё недавно казались чем-то важным.

***

Адриан с улыбкой поправил стопку книг возле одной из коробок. Вокруг него царил настоящий хаос из вещей, разложенных коробок и множества горничных. Каждая из них усердно паковала всё необходимое и по списку. Указаний было много, не все справлялись с ворохом свалившихся на них заданий. Да ещё и внезапно. Но улыбка Адриана Агреста становилась всё натянутей и нетерпеливей, едва заметно, почти неуловимо показывая некое нежелание находиться в этих стенах ещё хотя бы один лишний день. Всего лишь смена комнаты, всего лишь желание жить вблизи закрытого сада с выходом туда через первый этаж. Но даже такая перемена казалась приятной в опостылевшей ему обыденности. Адриан последний раз осмотрел свою обитель и, чиркнув носком ботинок, неспешно прошел мимо стоящей женщины. Уже на выходе, он задержался всего на секунду и, даже не обернувшись, прошептал сквозь всё ту же неизменную улыбку: — Надеюсь, задержек с переносом вещей не предвидится. Позаботьтесь об этом, мисс Санкер.

***

Воздух был по-прежнему такой свежий и терпкий, что даже на языке ощущалась горечь изжившей своё зелени. И хотелось вдыхать глубже, смотреть внимательнее. Хотелось любоваться осенним, практически уже зимним, садом усерднее. Путешествие, длительность которого должна была быть предопределена и ограничена неделями, затянулось на добрых полгода. Маринетт покидала Париж с первыми жаркими днями, а вернулась в дождливый вечер. И на следующий же день дорога привела её к зданию Франсуа Дюпон. Всё такому же величественному и непокорному. Да и разве может оно покориться под натиском одного лишь человека, мнящего, что его мечты важнее других? Маринетт потёрла переносицу двумя пальцами и медленно огляделась. Обучение восстановить было не так сложно, учитывая её успеваемость. Однако повозиться с документами нужно изрядно, посему, предстояла долгая дорога из кабинета в кабинет. — Корпус третий. Корпус три, — бубнила она под нос в поисках заветной таблички у края здания. Но ни табличка, ни хоть одно обозначение взгляду не попадалось. Терпение было на исходе, как и выделенное время с самого утра. Перехватив из одной руки в другую, красный зонт, Маринетт осмотрелась ещё раз. — Лучшая моя черта — терпение, была оставлена мною дома, — хмуро подметила она спустя несколько минут любования дальней стеной по соседству. Непреодолимое желание пнуть эту самую стену усиливалось. И уже будучи на пике гнева и негодования, Маринетт ощутила, как медленно взрывается всё внутри. С каждым её шагом к повороту. Намереваясь пойти дальше и пнуть злополучную стену, словно она была корнем всех сегодняшних бед, Маринетт медленно расправила плечи, приосанилась и задрала подбородок повыше. Но только для того, чтобы мазнуть носом о чей-то подбородок. С размаху, от души и характерным треском. Столкновение с незнакомцем получилось чуть более резким и болезненным, нежели могло случиться, будь она менее злой и более внимательной. — Да что… — зажмурившись, Маринетт потянулась к горящем адским пламенем носу. — Вот же чёрт! Простите, простите меня пожалуйста! — высокий шатен с частично подкрашенными волосами выглядел столь растерянным, что это даже могло позабавить. Маринетт разлепила глаза, заслезившиеся от неприятных ощущений. И тут же едва заметно охнула. Ле Тьен Ким. Ещё незнакомец, но уже давно друг. Ещё неловкий, но по-прежнему добр и внимателен. Всегда громкий, но до тошноты уверенный в себе и честный. Знакомиться вновь было бы тяжело, будь это обычная встреча. Но столкнуться с Кимом, будучи едва не сбитой им же на скейте… вполне в их духе. Придаёт нотку ностальгии прошлому. Прошлому, которого не было. Маринетт напомнила себе, что в этот период времени они никто друг другу. И могут таковыми остаться навсегда. Прожитых ею шести лет не было в реальности, теперь они были лишь частью её призрачных воспоминаний. Это вынудило почувствовать некий болезненный укол в душе, отвлекая от боли физической. А жгло лицо нещадно. — Проклятье, у вас кровь! — Ким протянул руки к озадаченной Маринетт, что продолжала мирно стоять, подпирая угол стены, в которую её же только что толкнули. — Всё нормально, я в порядке. Боль была довольно острой и резкой, однако не настолько критичной, чтобы разволноваться. За эти полгода шрамы саднили похуже. И лишь когда кровь начала нескончаемым потоком литься из носа, Маринетт вздрогнула: — Мои документы! — выставив руку вверх, она облегченно прохрипела. Это был почти что клич радости. Документы на месте и без следов крови. Всё остальное же было безбожно испачкано — белая рубашка, часть пиджака и даже ботинки. Перехватив документы другой рукой, Маринетт всучила без лишних слов опешившему Киму свой зонт и сумку. Затем зажала нос рукой и задрала голову к небу. — Ладно, это уже не совсем нормально, — гнусавым тоном проворчала она. — Мсьё, вам придётся провести меня в медпункт. А потом в третье здание бухгалтерии. Хоть один плюс в этой встрече же должен быть. Пусть это будет протоптанная и быстрая дорога к бухгалтерии прямо ногами Ле Тьен Кима, искренно желающего помочь и почти что дрожащего на ветру от неловкого волнения. — Конечно, сейчас! Простите меня ещё раз… — указав рукой направление, куда следовало идти сначала, Ким осторожно придержал Маринетт за плечи. — Так будет удобнее, ещё раз извините. Это всё новый скейт… Я не думал, что меня снесёт ветром. Маринетт отмахнулась, продолжая видеть перед собой лишь небо, и размышляя, как бы не удавиться собственной кровью. А если сплюнуть, то куда? С её удачей, можно и в одного из учащихся попасть. Коридоры сменяли друг друга довольно быстро, позволяя не переживать о длительности путешествия. Когда хватка на её плечах ослабла, она рефлекторно замерла. — Мы пришли, мисс, — звонкий голос Кима раздался практически у другой стороны коридора. Передвигался он довольно быстро. — Сейчас я найду медсестру, она в это время на занятиях в другом корпусе. Подождите, я мигом. Только осторожно! Спрашивать не приходилось, Маринетт помнила, что медсестра присутствовала на всех спортивных играх каждого курса Франсуа Дюпон. И при этом, при всей своей неудачливости, она ни разу не была в кабинете медсестры. Ни разу не ходила сюда в прошлом. Осторожно нащупав сидение рядом, она села на край скрипучего стула. — Вот и что-то новенькое, — всё тем же гнусавым голосом прохрипела Маринетт. Это звучало до комичного неловко. Она прикрыла лицо папкой с документами, позволяя таким незатейливым способом «скрыться» от внешнего мира хотя бы иллюзорно и на время. И то, только потому, что руку с документами не было куда деть в этом углу перед кабинетом. — Хороший день, просто отличный, — Маринетт простонала, стукнувшись головой и стену. Скрип двери раздался одновременно с глухим ударом. — О, кажется я здесь не один, — мелодичный голос был столь знаком, сколь хотелось бы его когда-то забыть. Маринетт напряжённо замерла, выпрямив спину. Впрочем, документы с лица убирать не стала. Прикрытие так себе, но оно работало — избавляло от лишних вопросов. Ну почти. Почти избавляло. Тишина не затянулась вновь, нежный тон сменился волнением: — Что произошло? Давайте я помогу добраться вам в кабинет, вам явно нужнее! — очевидно, её окровавленная белая рубашка выходила за рамки «слегка пострадала, слегка порезалась». Она даже пожалела, что не сбросила эту часть гардероба ещё там, на улице. От вопросов бы это её, вероятно, не избавило. Однако тема была бы весьма иной. Незнакомец был уже совсем рядом. Маринетт скрипнула зубами и опустила документы лишь отчасти, спустив те с глаз и наклонив голову обратно. Желая сказать парочку слов, дабы избавить себя от лишней беседы, она слишком забылась. Секундное раздражение, вспыхнувшее внутри её напряжённого тела, всегда было слишком острым, резким. И Маринетт Дюпэн-Чэн привыкла ему поддаваться. И это была плохая идея. Кровь полилась с новой силой, стоило лишь наклонить голову. Папка полетела на пол, прямо к ногам молодого человека. Они замерли, вглядываясь перед собой так, словно каждый видел приведение. Самое несуразное и неожиданное. Бледные, но не уставшие. Яркие, ещё не сломленные. И совсем не отрывающие глаза друг от друга, словно боясь моргнуть. Маринетт взволновано встрепенулась. — Да твою же ж… — она злобно вытерла окровавленные губы рукавом и ловко увернулась от очередного столкновения взглядами. Светлые волосы, ясный взгляд с нотками беспокойства. И протянутые к её лицу руки. Как их не узнать? — Зажмите нос, запрокиньте голову, — тон почему-то стал холодным и отчуждённым. Маринетт потянулась за папкой, упрямо наклоняясь вперёд. И это была ошибка вторая. Их руки соприкоснулись, от чего мурашки пробежали по телу. Словно ток, искра. Вспышка, но уже не от гнева. Почему кожа его горит? Адриан Агрест оставался загадкой не только этого дня. Это следовало понять ранее. Длинные пальцы удивительно ловким движением ухватились за папку и, сжав ту чуть крепче, перехватили окончательно. — Вы очень упрямый человек, — Адриан сдержанно улыбнулся. — Поднимитесь, пожалуйста, я вам помогу. Кажется, вы не настроены объясняться. — Не нужно, правда… — Маринетт отвела взгляд от мужских коленей. Почему-то зацепилась именно за них. Движения становились расплывчатыми, но она едва ли обратила на это внимание. Медленно приняла исходное положение и уже начала запрокидывать голову, чтобы хоть как-то остановить кровотечение. Она была уверена в этом. А мир продолжал плыть, осознание ситуации словно насмехалось над ней. Время утекало сквозь пальцы, а кровь капала на… чужие руки. Последнее, что Маринетт запомнила, так эти нестерпимые яркие зелёные глаза и взволнованное выражение лица Адриана Агреста. Кажется, она и не поднималась вовсе, а упала прямо в бережные объятия того, кого не хотела называть. Но имени из памяти не вычеркнешь, а притяжения на избавишь. И лишь когда взгляд её окончательно потух, а веки закрылись, Адриан осторожно встал, держа обмякшее тельце на своих руках. А затем убедился, что положение не вредит состоянию ещё больше, проходя в кабинет медсестры. — И что же мне с тобой делать, Маринетт Дюпэн-Чэн? — он глубоко потянул ртом воздух, словно было мало. Мало его, не хватало совсем. Вокруг ведь всё не кровью пропиталось, а ароматом излюбленных трав и чая. Не его. Если бы кто и видел этот взгляд, то всенепременно был бы удивлён.