Психотрия: чернила и кровь

— Почему ты не смотришь на меня? Притворяешься, что я не существую? — Нет, Чарли, — прошептала она, — я притворяюсь, что не существует меня… Дэниел Киз, «Цветы для Элджернона»

Она чувствовала себя разбитой. Разбитой на мелкие кусочки, кусочки… Что уже не собрать, не склеить. И максимально не осознавала происходящее, точнее, не хотела этого делать. Первый день так называемого обучения в воображении казался немного смелым, чуточку дерзким и удачным в своей — её! — надменности. Она представляла его тысячи раз, продумывала до мелочей и не раз воображала, что и как будет говорить, заходя в аудиторию впервые. Если можно было так выразиться, ведь когда-то она это уже проходила. Она знала, как зайдёт, куда посмотрит и что скажет. В какой момент выйдет, даже взмахнёт волосами. Маринетт горько скривилась, поджимая пересохшие и истрескавшиеся губы. Воображение — великая сила! Реальность — паскудно опустила на землю, к сухой и нелепой действительности. Точнее, на кушеточку, укрытую сереньким старым пледом в кабинете у медсестры в кабинете. Реальность отдавала принеприятнейшей болью в носу. Разбитом по совершенной нелепости носу. И ей было отчасти даже чуточку жаль себя и своих желаний в воображаемом идеальном или мало-мальски приличном дне. Она представляла, как он завершится прелестно-просто, как и начнётся. Ничему из этого быть было не суждено. Всё утонуло в крови из её несчастного носа. Неловкое столкновение с Ле Тьеном Кимом привело к… к чему? Маринетт с болью выдохнула, пора было открывать глаза. Избегать этого момента более не удастся, ведь хоть и начало дня выдалось не совсем схожим с ожиданиями… завершить его всё же следовало. Вряд ли теперь она поспешит на занятия. Задорный и с ноткой некого оптимизма настрой был схоронен на углу одного из злополучных корпусов Франсуа Дюпон. — Мисс, вы очнулись? Как ваша голова? Боль в носу? Кровотечение? Вопросы где-то в стороне казались дымкой подсознания — не более. Или были простым надоедливым шумом. Она не стала реагировать сразу, выждала несколько секунд, успокаиваюсь мысленно. Успокаивая своё уязвлённое эго. Когда проживаешь лучшие годы своей жизни, разве нельзя представить, как эпично ты вернёшься к моментам, что хотел раньше изменить? И Маринетт представляла, желала их. Безумное количество раз. Тем не менее, неловко разлечься в кабинете растерянной медсестры в свой первый же день в планы Маринетт действительно не входило. Она даже и предположить не могла подобный исход, отчасти себя стало немного жаль. Она усмехнулась, медленно разлепляя припухшие веки. Адриана Агреста не было рядом. И она почему-то знала это с самого начала, словно так и должно было быть. Мираж он — не более. Так, выдумка разума. Потерев немного веки, Маринетт повернула голову в сторону шума. Медсестра копошилась и что-то раскладывала на столе. — Как долго я была без сознания? Это одна из немногих тем, что Маринетт волновали и имели значение в принципе. И ответ не заставил себя ждать. Молодая женщина с понимающей улыбкой обернулась: — Два часа, мисс. Вам лучше? Кровотечение беспокоит? Только сейчас Маринетт ощутила некую повязку на переносице и с удивлением ощупала ту. — Нет, кажется, нет… Женщина всплеснула в ладоши и улыбнулась шире: — Прекрасно! — её добродушность сменилась волнением и пониманием до смешного быстро: — Кажется, это ведь был ваш первый день? Очень жаль… — Не стоит, — Маринетт не хотела выслуживать поток сочувствия. — Всё нормально. Случайности не всегда приятны. Нос ведь не сломан? — Вам нужен рентген и несколько дополнительных анализов для полной картины, не могу сказать так. Однако видимых изменений пока нет, это уже хороший знак. Маринетт кивнула с отсутствующим выражением лица. Последующая улыбка получилась натянутой, пусть она и правда пыталась сделать её искренней. Упала в обморок с разбитым носом на руках у человека, которого в этой реальности видела лишь несколько минут от силы. Нелепо потеряла первый учебный день. Кажется, случайно изменила ход истории и, возможно, даже не в нужное ей русло. Улыбка начала походить на оскал. Вопросы и рекомендации были пропущены мимо. Она и так хорошо знала, как справиться с повреждениями. Оставалось лишь кивать, выдавить дежурную полуулыбку. И исчезнуть, прижимая к носу зеркальце в неловких попытках проверить — насколько же испачкалось и опухло её лицо? Ответ был один: сильно. Очень сильно. Она закрыла двери, не желая проводить добродушных бесед и видеть сочувственный взор медсестры. Маринетт хотела другого. Но уж точно не столкновения с человеком, коего клялась ранее избегать. — Что сказали? Кость цела? Солнечная улыбка и ослепляюще чистый, практически невинный ясный взгляд. Адриан Агрест любил возвращаться неожиданно, до смешного честно и преданно. В этот раз даже быстрее обычного. Маринетт осмотрелась по сторонам, быть может, он ожидал кого-то другого? Но в коридоре было оглушающе пусто, лишь солнечные зайчики бегали из стороны в сторону вслед за исчезающими лучами солнца в открытом окне. Ей тоже хотелось подобной беззаботности и лёгкости. Она вымучено вздохнула: — Нужны дополнительные анализы, но велик шанс, что я в относительном порядке. Большем, чем могла бы быть, учитывая кровотечение. Благодарю за беспокойство. Взгляд молодого человека не сильно изменился, но Маринетт могла поклясться — что-то в нём на мгновение заставило её поволноваться. — Адриан. Маринетт слегка выгнула тёмные брови. То ли это было от удивления, то ли от раздражающего ощущения присохшей крови на лице. Она действительно была повсюду — не зря медсестра дала уйму салфеток и антисептика. — Меня зовут Адриан, — и всё та же беззаботная лёгкая улыбка. Удивительно, как ему удавалось быть столь открытым и простодушным. Он был похож на преданного щенка, ожидающего выздоровления хозяина. Маринетт это сравнение почему-то смутило, и она тут же закашлялась. Он не запомнил её во время встречи под дождём? Похоже, что нет. Может это и к лучшему. Хотя немного задевало самолюбие, так, самую малость. — Маринетт. Маринетт Дюпэн-Чэн, курс дизайна и экономики. — Мне стоит добавить Агрест? — чуть лукавые смешинки в его взгляде словно были созданы приманить к себе внимание. Он пояснил очевидное, всё так же насмешливо и при этом невинно, по-доброму: — Полагаю, так представление будет более полным. Хотя, для первой полноценной беседы я и так увидел слишком много. Кровь, ушибленная новенькая студентка и театрально-эпичный обморок в мужские руки. Ну да… Всего лишь лёгкое знакомство. Ей правда было неловко, воспоминания из прошлого рваной раной истязали душу. В её груди будто зияла самая настоящая дыра. Маринетт не стала скрывать едва заметной улыбки, которую привыкла изображать всякий раз для миловидного образа: — Хорошо, — она кивнула и задрала подбородок повыше. — Адриан Агрест, значит… Будем знакомы. И взгляд её заискрился. Она вряд ли осознавала это и даже не думала заметить. Повторять это имя на своих губах, смаковать его как-то по-особенному… было по-прежнему удивительно. Это было самое большее, что она могла предложить — честный взгляд на человека, от которого уже ранее умерла. На самом деле было и сложно, и просто одновременно. И каждый раз, как первый — столь многогранным казался этот человек. Но Адриан Агрест видел всё. Даже больше, чем можно было представить. Словно это знакомство имело для них особое, какое-то сакральное значение. Она кожей это чувствовала, словно им было всё ещё суждено переплести свои судьбы вместе. И если не в полной мере, то хотя бы отчасти. Она улыбаясь пожимала его руку, улыбаясь позволила себя проводить до нужного ей кабинета. И улыбаясь не заметила, как озадаченный Ким Ле Тьен разглядывает разбитый вдребезги скейтборд. Почему-то он был уверен, что лишь повредил его. А остались лишь щепки.

***

Она ведь думала, что готова к этому. Готова снова вступить в знакомую аудиторию, рассмотреть всё снова, но как бы впервые, и идти дальше. Прямо к знакомству с … Альей и Нино. С лучшими друзьями и верными товарищами. А на деле — струсила, сбежала с разбитым лицом и чувствами. Не хотелось предстать в подобным виде и начать с очередной жалости по отношению к себе. Следовало ли вообще держаться от них подальше, чтобы не втягивать во все рисковые и не слишком хорошо заканчивающиеся передряги? Маринетт вздохнула, стоя в очереди за лучшим кофе в её квартале. Очередь двигалась до тошноты медленно, но предоставляла возможность подумать над событиями этого дня. Периодически приходилось мириться с толканием и ударами локтями. Она стоически выдержала их все, ну почти. За исключением одного и весьма болезненного столкновения. Голова резко дёрнулась, и повязка на носу съехала. Посмотрев на то, как алые капли стремятся расплескаться прямо по чьим-то дорогим туфлям, Маринетт закатила глаза. Многострадальный день, многострадальный нос. Многострадальная жизнь и чьи-то туфли. Есть ли вообще что-то изящное в её жизни? Она устало посмотрела на то, как капли её же крови стекают по чужой обуви. Да… Это было изящно, ладно. — Дрянь, держи свои жидкости при себе! Возмущённый и напыщенный тон был столь омерзителен, сколь Маринетт захотелось тотчас же врезаться своим кулаком о чью-то скулу. Она медленно подняла голову и столкнулась взглядом разъярённых зелёных глаз. Адриан? Маринетт нахмурилась, поджимая губы. Осмотрела молодого человека, чье лицо исказила гримаса из смеси злобы, напыщенности и ярости. Лениво вздёрнула левую бровь, как бы показывая пренебрежение в ответ. Молча, не размыкая губы. — Вытирай то, что здесь разбрызгала, — и снова этот бескомпромиссный и злобный тон. Феликс. Надоедливый, жёсткий и капризный. Что-то вроде помехи и затычки в каждом сложном плане по поимке злодеев. От него всегда пахло морозной свежестью и горячим шоколадом одновременно. Эта была особа контрастов, личность скандалиста и истерии в одном лице. По крайней мере, это было то, что она запомнила о нём из так называемой своей прошлой жизни. Что-то в Маринетт сломалось после очередного столкновения с этими зелёными глазами. Чёртов Агрест… Или же правильнее тогда говорить — Феликс Фатом? Пришлось выдохнуть, резко вдохнуть. И тихо, едва разомкнув рот, проговорить: — Как мило… подобным выражениям с примесью напыщенности и надменной сучести тебя научила мамочка, которая наконец-то выпустила впервые погулять любимого сынулю? Или же она слишком резко спустила поводок и этот сынуля сорвался с границ, что удерживали остатки его мозга, размером с фрикадельку, в маленькой, но такой крепкой коробочке? — Маринетт сорвала повязку с носа окончательно. Кровь хлынула на чужую обувь мгновенно, размазываясь по её губам и подбородку. С её стороны это едва ли вызвало беспокойство. И она лишь продолжила с холодным спокойствием: — Прости, так нельзя. Конечно, тебя скорее всего только-только выпустили с очередного сеанса у психолога. Но беда в том, милый маленький павлин, что тебе поможет лишь психотерапевт. С этими словами раздражение её будто покинуло. И окровавленное лицо снова могло улыбаться. Однако, пусть её губы и растягивались в якобы приветственном жесте, глаза… глаза были холодны, безжизненны. Она развернулась в сторону и сделала манерный жест рукой, как бы уступая место в очереди. Затем слегка задела плечом руку озадаченного Феликса, решив покинуть злополучную кофейню. А вот это было случайностью — жаль. День и так был подпорчен, теперь уже окончательно. Стоило ли продолжать перепалку и изливаться в ругани? Маринетт была уверена, что бросит твёрдый отказ. Да вот только шипящий тон за спиной пригвоздил её к месту вновь: — Стой, стерва, — послышалась возня и копошение. — Видимо твой день сегодня хуже, чем мой. Вот. Перед ней оказался платок, притянутый прямо к носу. Как он так быстро извернулся? Феликс Фатом стоял перед Маринетт в довольно тесной близости и уверенными движениями прижимал белоснежную ткань к её лицу. Глаза его не выражали ничего похоже на раздражение или гнев. И что было к удивлению приятно — не было там и сочувствия. Скорее… уважение? Это вынудило Маринетт удивиться ещё раз. — Благодарю, — она сказала это так тихо, что не было уверенности в том, что её вообще можно услышать. Феликс раздражённо повёл плечом в сторону, как бы отмахиваясь. — Не стоит, это моя вина. Извини. Оба впились в лица друг друга, сузив глаза. С прищуром, с примесью недоверия. — Маринетт Дюпэн-Чэн. Разглагольствовать не хотелось. Почему-то сейчас казалось, что её новоявленный знакомый поступит подобным образом. Неужели ей надо было именно это в данный момент? — Феликс Фатом. И он протянул к ней свободную руку в приветственном жесте. Маринетт не спешила с ответом, словно прикидывала: стоит ли заводить подобное знакомство и подобным образом? А внутри что-то так и взывало к ней. Стоит. Ты пожалеешь, но это того стоит. Она выдохнула и протянула руку в ответ, легонько сжимая шершавую мужскую ладонь. Та была тёплой и довольно большой. Феликс при этом отступать не стал, удерживая второй рукой уже покрасневший и перепачканный платок. — Нужен ещё один, — он нахмурился, сминая ткань. Взгляд его чуть сместился вниз, к губам Маринетт: — Судя по выброшенной кривой повязке, на осмотре ты уже была… Всё так плохо? Маринетт усмехнулась, чувствуя себя несколько неловко. — Ты спрашиваешь о нелепости сегодняшнего дня или о том, скольким людям я причинила неудобства из-за разбитого носа? Феликс издал тихонький смешок, словно каждый ответ девушки не только удивлял его, но ещё и заставлял испытывать странную радость от столь саркастичного тона. Предугадать следующий ответ девушки было тяжело. И это неожиданным образом интриговало. Он склонил голову в сторону, рассматривая её одежду: — Спрашиваю что-то среднее между этим. Скорблю по своей замшевой обуви, — в глазах его появились смешинки. — И не желаю смерти на своих плечах. Леди, держите обмороки и всякое такое при себе, ладно? Он достал новый платок из кармана и прижал к её носу. Словно это была обыденность и не он казался смелым образом лица незнакомки. Маринетт сощурилась, резко дёргая головой вперёд. Эффект неожиданности был идеален. Их лица были в опасном расстоянии на пути друг к другу, но рука Феликса не дрогнула — дрогнуло всё тело, что едва ли не свалилось на ближайший столик у выхода. — Стерва, никаких обмороков! — свободной рукой он взмахнул вверх и пригрозил указательным пальцем. — Слишком резкие переходы от фамильярности к вежливости. От леди к стерве, не находишь? — тёмные брови приподнялись в притворном изумлении. Маринетт театрально изобразила озадаченность на лице. По крайней мере, как могла с учётом текущей ситуации и странной близости между ними. — Это самое необычное мое знакомство, — пробормотал Феликс, выравнивая положение своего тела. При этом он умудрился поставить Маринетт на место и проверил её состояние. — Мне тоже не нравится так распугивать людей. Не имею привычки бросаться в объятия подозрительных незнакомцев с маниакальной любовью к собственной обуви из последних коллекций Монару-Шонэ. — Не запрокидывай больше голову, это может повредить тебе ещё больше, — строго бросил Феликс, фиксируя голову Маринетт в одном положении. Затем его сосредоточенный взор сменился на удивлённый с ноткой признательности: — Так ты узнала обувь…? Маринетт фыркнула и пожала плечами: — Это чертовски дорогая модель лимитированного выпуска. У нас в стране всего семь таких выпущено за три месяца. Не узнать её было бы преступлением для модельера. Или коллекционера. И мне почти жаль, что я её испортила. Сказав это, Маринетт ощутила лёгкий дискомфорт и головокружение. Тело обмякло во второй раз. Она выдала себя лишь жестом — пальцы её дрогнули, непроизвольно потянувшись хоть к какой-то опоре. Простить не пришлось — Феликс молча подставил себя в качестве подобной точки спокойствия и в несколько движений усадил девушку за крайний столик. — Можно поподробнее о жалости, м-м? Следовало начать именно с этого. Голос его не дрогнул, но взгляд стал отдавать некой мрачностью. Маринетт с очередным — уже в который раз? — удивлением осознала: молодой человек не стал говорить прямо, но вину испытывал не меньшую. Ведь именно он толкнул её в спешке. Но вслух — тишина, лишь сосредоточенность на его бледном лице и внимательность к её боли. Это озадачивало. Феликс Фатом… не жалел, он просто хотел помочь. И никаких лишних обещаний, лживых извинений. Никаких нежностей. Откидываясь на мягкую спинку сидения, Маринетт уже хотела запрокинуть голову привычным жестом. И не смогла этого сделать. Мужские длинные пальцы упрямо пригвоздили её к месту. Совершенно вопиюще-наглым способом ухватив её за длинные тёмные пряди. — Я сказал не опускать, — сухо проскрежетал Феликс. — Опустишь так голову, дикая леди, и кровь будет течь тебе в горло с ещё большей силой. Он был прав, Маринетт была слишком рассеянной сейчас и уставшей от потери крови. Уже в который раз! Дикая леди звучало всяко лучше неуклюжих прозвищ у неё в прошлом. Ей понравилось. — Прости, месье хамелеон, — она сказала это искренно. В этот раз было правда жаль. Ну и обувь тоже. Феликс склонил голову в сторону, пытаясь понять: как же мыслит незнакомка перед ним? Удивительно спокойно и непредсказуемо-безразлично. Месье хамелеон… Ему понравилось. И почему-то даже польстило. Однако время было беспощадно, утекая сквозь пальцы и лишая их остатков свободных часов. Остыло и заказанное ими кофе, остыли и они сами за очередной перепалкой. К чему Маринетт не была готова, так это к тому, что на столе вместе с её возобновлённым заказом… окажется очередной платочек. Разница была лишь в том, что на ней красовалась короткая подпись с незнакомым номером: «Позвони, если захочешь вернуть должок, дикая леди. Феликс». И она не смогла не улыбнуться, покосившись на семь красных платков, валяющихся на столике рядом. Она вернёт, обязательно вернёт. У Маринетт даже было несколько идей на этот счёт.

***

Усталость по прошествии нескольких дней, проведённых дома за лечением и нравоучениями Тикки, никуда не делась. Быть может, лишь частично смешалась с неким подобием волнением. Ведь встретиться в учебном корпусе с некогда лучшими друзьями предстояло всё равно. С их прекрасными, яркими и душевными улыбками, с их резкими и необычными шутками. С их взглядами, обращёнными на неё пусто и несколько недоумённо. Может она уже давно безбожно опоздала к этой встрече? Стоило ли знакомиться, сближаться вновь? Маринетт не знала, высиживая на скамье отведённые для перерыва часы. Все задания она передала курьером. У неё было частичное индивидуальное обучение с очными курсами на это полугодие. Что-то ей подсказывало, что так будет несколько проще бороться с врагами и переживая суматошные будни уже во второй раз. Полного повторения событий из прошлого действительно не хотелось. Она устало выдохнула, прикрывая глаза. Отдаваясь ощущению весенней прохлады, самую малость бодрящей, было приятно ощущать ветер на своих потрёпанных волосах. А ведь ещё недавно это было изысканной причёской… Мысли путались между желаниями и долгом, связывались в тугие узлы и превращались в полную околесицу без возможных вариантов правильного выбора. Несколько опавших лепестков сакуры упали на её лицо, заставив чихнуть и запрокинуть голову назад. Скамейка хоть и была холодной и высокой, но Маринетт искренно находила её очень удобной и комфортной. Она находилась дальше всех остальных в парке при Франсуа Дюпон, она была закрыта цветущими сейчас деревьями. И её практически никто не любил из-за неудачного расположения. Что же, сквозняк Маринетт уже давно не пугал. Поэтому голова продолжила покоиться на спинке скамьи, а руки вальяжно расположились по бокам. Очередной лепесток упал уже на ресницы, неловко щекоча веки. Это заставило вспомнить, как и в любой другой великой и хорошей стране, в Японии есть культура собраний — свадьбы, праздники, сезонные торжества — с едой в основе. Осенью праздники урожая отмечают смену караула жареными каштанами, сладким картофелем и шпажками из орехов гинкго на гриле. По мере того, как цветет вишня, проводятся праздничные пикники, называемые «ханами знаменосец» весной, с изысканными блюдами из мисо-лосося, горных овощей, красочного бенто и свежего моти, ставшего розовым от лепестков сакуры. Вот чего ей хотелось — японской кухни в каком-то изысканном ресторане с видом на закрытый тематический сад. Она была в Токио ранее, хотелось освежить эти весенне-беззаботные воспоминания со вкусом розовых цветов на своих губах. Шелест неподалёку был столь мягким, что стал похожим на очередной порыв ветра между молодыми листьями. Маринетт расслаблено качнула головой. Зря. — Картина дикой леди среди вишен действительно впечатляющая. Можно писать картины. Мягкий голос с нотками хрипоты раздался прямо у её уха, щекоча шею порывами тёплого воздуха. Маринетт хоть и не удивилась, но вздрогнула всё равно. Слишком уж резко была прервана её уединённая тишина. И покачиванием головы она сама приблизилась к лицу уже знакомого ей человека. Приоткрыв один глаз, она пробормотала: — Хамелеон? Что ты здесь делаешь? Очередная дерзкая близость с ничтожными сантиметрами между лицами. Феликс смерил её взглядом, как бы красноречиво намекающим на глупость её вопроса в принципе. — Учусь? Довожу людей? Терроризирую округу. — Вот в последнее охотно верю, — Маринетт прервала его на полуслове. Но это озадачивало, ведь в прошлой жизни такого не было… Феликс Фатом не учился с ней ранее. Они не пересекались подобным образом. Что же изменилось? Она осторожно осмотрела его с головы до ног и, не найдя чего-то вызывающего дополнительную тревогу, закрыла глаз обратно. Напускная беззаботность была очень правдоподобной. Хотелось в это верить и мысленно себя же в этом убедить. Будто каждое изменение могло покачнуть устои её мира. Однако, разве не она сама не желала повторить прошлое? Лёгкий смешок Маринетт услышала всё равно. И снова у самого уха. — Дикая леди, когда вернёшь должок? Она пожала плечами. — Скоро. Феликс усмехнулся: — Надеюсь, это будет что-то достойное утерянных туфель. Их короткий диалог был своеобразной манерой общения, которая могла бы действительно изводить округу. Тех людей, что предпочитали развёрнутые и более открытые беседы. Им же — достаточно было и взгляда. Запоздало осознав, что количество лепестков, осыпающееся на её лицо и волосы, сваливается не просто так, Маринетт гаркнула: — Твоих рук дело? Глаза распахнулись слишком быстро. Феликс разжал ладони и ворох смятых розовых бутонов сакуры свалились на Маринетт одним неловким движением. В глаза, в рот, в волосы. — И мне не о чём сожалеть, — зелёные глаза опасливо блеснули, отвлекая взгляд от чуть дрогнувших в полуулыбке губ. Маринетт резко взмахнула рукой и сжала серую рубашку. Ткань на мужской груди опасливо затрещала. Фактически жалобно. — Нельзя быть настолько мстительным! Я же до ночи буду вычесывать всё с волос, — она с негодованием указала на окончательно испорченную причёску. Поднимая руки вверх, словно сдаётся, Феликс усмехнулся: — Есть идея. Давай я тебя вычешу, дикая леди? Я даже расчёску принёс, — он указал на упаковку в сумке на плече. А затем скосил взгляд в сторону: — Как жаль, что она для кошек… Издав что-то на подобие злобного клича раненной птицы и павшего воина, Маринетт прошипела: — Буду очень благодарна. И снова этот блеск в глазах. В тот момент она и думать забыла о волнении, о невозможности вернуться в прошлое и снова поговорить с Альей. Увидеть беззаботного Нино. Услышать смех большой и дружной компании… Словно призраки прошлого только-только отступили. Не торопили гнаться за ними вновь. Не просили внимания и не трепали глубокую рану в душе, словно желая довести ещё больше. Ведь в настоящем шершавые ладони в её волосах уже вытаскивали лепестки сакуры. Саркастично, надменно. И явно ни о чём не сожалея. Маринетт негодовала и ворчала, раскидываясь своими волосами, словно мешочками с золотом. Феликсу оставалось лишь отплёвываться. И снова: никаких вопросов — никаких ответов. Будто так было правильно с самого начала. Того самого, которого ей так не хватало всё это время. Сегодня для Маринетт Дюпэн-Чэн так и останутся некоторые вещи под вуалью загадочности. Ведь Феликс Фатом никогда не признается: увидев уже знакомое лицо здесь, ноги сами привели прямо сюда. Ради надменности в лазурных глазах, ради раздражения на пересохших губах. И запаха чертовой вишни в её волосах. Беда была в том, что за ними наблюдал ещё один человек. И картина в саду Франсу Дюпон ему очень не понравилась.