Психотрия: чернила и кровь

Её утро — собственно, почти каждое, душное и до смешного однообразное — начиналось фактически так, как и предыдущее. А предыдущее было зеркальным отображением прошлого. А прошлое… До смешно быстро становилось настоящим и будущим. Непорочный круг однообразной жизни Маринетт Дюпэн-Чэн. Неинтересный. Несмешной. Она какое-то время даже гордилась этой стабильностью — умиротворённым одиночеством, сопутствующим другом в каждом её раннем пробуждении. Рутина каждого дня обволакивала сперва некой любовью, затем заботой. В самом конце испытаний, небрежно накинутых на плечи, — тоской, желчью. Маринетт только спустя шесть лет долгих и нередко бессмысленных скитаний по ночному городу осознала степень нелепости. Степень неловкости из-за своей привязанности к единообразию. Она просыпалась одинаково. Она засыпала одинаково. Даже дышала она — скучно, надрывно, с нелепой тоской по неразделённой по собственной глупости и упрямству любви. А так ли нужна была она в действительности? Ответа не было. Даже если кричать все вопросы разом в пустоту каждое чертово и бескрайне красивое звездное небо. И если присмотреться после нелепой жалости к своей судьбе, оно было прекрасно, а вот каждый день оставался тем самым. Пресным. Скучным. Одинаковым. Настоящие чувства — жадные, они не блещут мудростью сперва. Они давят властью. Маринетт Дюпэн-Чэн верила в себя, но ожидала довольно странной любви в ответ. Она не вписывалась в рамки её будней, а в рамки ночных патрулей — тем более. Каким-то образом, спустя тысячи одинаковых вечеров, туда перестала вписываться даже она сама. Неловкая, усталая, запутавшаяся в себе. По-прежнему — живая, не совсем честная. Оставляющая за собой последнее слово, даже если оно кривое и совсем не к месту. Маринетт Дюпэн-Чэн не верила в идеальную личность, но зато верила в свои силы. Может быть. Почти. Поэтому, в этот раз, открывая припухшие и тяжелые веки, она позволила себе действительно ненавидеть это утро. Разве оно не должно было быть таким, как и все предыдущие последние шесть лет? Сумбурное, нудное и чем-то неизменно раздражающее. Голова болела нещадно. Утро должно было быть предопределено в её жизненном цикле. Немного сумбурное, немного нелепое, немного неловкое… её утро. Утро Маринетт, отчаянно желающей исправить ошибки. Можно было предложить так много описаний этому времени, которое принадлежало лишь ей одной. Сначала и она правда была одна, одна ошибка. Такая маленькая ошибка, когда не здороваешься с преподавателем и стыдишься невнимательности. Потом туда скопилась вторая, за ней была обида и недопонимание. В конце концов, ворох ошибок и сожалений мог бы заполнить всё её сердце. А сегодня… сегодня стало пусто. Груз, копившийся все эти годы, исчез до смешного быстро, а вот опухшие по неизвестной причине веки — нет. Почёсывая лоб и зевая, не трудясь прикрывать рот ладонью, Маринетт попыталась прийти в себя. Почесала подбородок, пока смутная окружающая картина приобретала чёткие очертания. Её комната. Старые плакаты, старые улыбки на них. Давно утерянные вещи. Она медленно сфокусировала взгляд на худощавых и неприметных бледных руках. Без шрамов. Без бинтов. Без сожалений. Выдох. Вдох. — Какого чёрта? — голос надломился. Хриплый, нелепый. Немного злой. И совсем не вязавшийся с по-детски милым личиком юной особы, едва достигшей совершеннолетия. Ах, это почти чудесное и почти одинаковое утро. В нём ведь сегодня что-то было не так. Может, отсутствие шрамов на костлявых пальцах? Или до смешного хриплый и неуверенный голосок? Быть может, плакаты на стенах? Она их выбросила пару лет назад. Заменила новыми, пёстрыми и яркими, разящими душу тяжестью и неловкостью под взглядом любого сюда входящего человека. Маринетт протёрла опухшие глаза, попыталась осмотреться ещё раз. Но разбросанные розовые бриджи по комнате, украшенной розовыми лентами и плакатами, никуда не исчезли. А должны были, очень давно. Нехорошее чувство, словно ядовитая змея к испуганной добыче, подбиралось к немеющим рукам. Это ведь была картина из прошлого, ведь так? Воспоминания, к которым приятно вернуться, но ты больше никогда не желаешь повторить это вновь. Шуршащий и до смешного раздражающий звук разрезал тишину. Маринетт отбросила одеяло. И замерла, отказываясь принимать паршивую реальность. Чертовое розовое одеяло с маленькими цветочками, украшенными блёстками. Его не могло здесь быть. Она сама не могла. Когда в последний раз она его видела, лет пять назад? Оно было колючее. Оно раздражало неудобностью, но это было первое, что Маринетт сшила сама под веянием моды, наставлений и странных желаний ворваться в другой мир. Мир современности и мир популярности. И очень давно она уже его когда-то сожгла. — Да быть не может, — Маринетт вновь огляделась. Старая комната, всё те же скучные стены. Даже маленькие синие ручки с пёрышками лежали на столе. Примерно, лет шесть назад? Сердце пропустило удар. Такой была её комната тогда, очень давно. Осознать реальность происходящего было куда проще, чем осознать до конца, что… Что? Она умерла. И, похоже, вернулась назад на шесть лет. Это могло бы выбить дух, лишить разума и загнать в панику. Если бы не одно пресное и горчащее на языке «но». Она не так давно смирилась со своей гибелью и попрощалась со всем, что ей было дорого. Маринетт Дюпэн-Чэн не так давно позволила себе быть убитой и сражённой. Она наконец была повержена и отпустила каждую режущую душу боль через себя в буквальном смысле. При этом, мыслей о чудесном возвращении во времени не было. Даже сожаление, что копилось долгие годы, так быстро покинуло её. Она верила во многое, она чувствовала за свою жизнь такой удушающий и большой спектр эмоций. Но никогда ещё Маринетт Дюпэн-Чэн не ощущала столь странной свободы. Та словно забавлялась с ней, щекотала за плечи и насмехалась, приглашая сделать здесь и сейчас первый шаг. Маринетт резко выдохнула, пальцы покалывало и отдавало болью аж до локтей. Нервозность возвращалась, медленно поднимая комок паники. Что следует делать в таких случаях? С чего начать? Быть может, паники будет достаточно? Крик, растерянность и попытка осознать: а в каком же ты отрезке времени в данный момент своей жизни? Или это просто плод твоего больного воображения? Вопросы закружились в голове и стали копиться один за другим, превращаясь в самую настоящую непреступную стену из недопонимания. И было в этом ворохе непроглядной тьмы всё же некое белое пятно. Рядом уже сидела неизменная поддержка, неизменный компаньон, неизменная подруга. Тикки. Вид у неё был несколько удручённый и даже испуганный. Несмотря на всё могущество квами, воспоминания, утерянные в петлях и вихрях времён, там и остались. Вот только отголоски, по-прежнему кружащиеся в голове, давали о себе знать. — Кажется, я забыла что-то очень важное, когда оказалась здесь, — квами растерянно осмотрелась, словно и сама не поняла, как же она оказалась в этой комнате. — Похоже, объяснять придётся долго, — Маринетт перекосило от обилия розового цвета в комнате. Хорошо, когда тебе чуть больше восемнадцати, ты дышишь жизнью, а она тобой. Но хорошо только до того момента, когда тебе восемнадцать не второй раз. Каждый кусочек этой старой комнаты вызывал странную тошноту. Её квами ничего не понимала и не помнила, лишь мутное беспокойство терзало маленькое существо, неведомой силой принёсшей её сюда. Маринетт вздохнула и нахмурилась. Утро — уже пройденный этап, а вот как начнётся день теперь… придётся решать прямо сейчас. — Тикки, меня зовут Маринетт Дюпэн-Чэн, — она чуть заторможено покачала головой и попыталась встать. — И сейчас мне придётся объяснить несколько важных моментов… Слова давались с трудом, а вот часы улетали, словно листья за окном погожей осенью.

***

Это ведь уже было, ведь так? Она должна была помнить, что происходило в их первый день, первую встречу. Что чувствовала и чего желала, к чему с небывалым рвением всегда стремилась. Леди Баг было необходимо быть первой, сильной, могущественной. Ответственной. И ещё тысячи маленьких, но таких до занудства важных обязанностей. В своём стремлении быть идеальной и всеми полезной она оказалась самой настоящей… дурнушкой. С неуклюжими манерами, речью и взглядами. Скольких она ранила, а какие раны нанесла себе? Маринетт скривилась, покрутив в руке уже почти что родное ей йо-йо. Вечерний Париж утопал в целых горах снега, а температура воздуха давно перешла за все возможные допустимые «морозные нормы». А ведь была лишь ранняя осень. Пнув горстку снега и углядев, как та разлетелась на маленькие, словно пуховые комочки, Маринетт поджала губы. Первое задание Леди Баг и Кота Нуара, их знакомство и её громкие речи о спасении не только города, но и мира… Теперь они казались столь самонадеянными и неловкими. Было почти стыдно. Но в этот раз она не испытывала волнения или вдохновения. Небывалая усталость на её плечах уже прожигала настоящие раны, серьёзной болью въедаясь в кожу. Маринетт готова была поклясться, что ощущала подобие отвращения к этому вечеру. Ледяной ветер немного отрезвлял, заставляя делать каждый новый прыжок всё больше и больше. Выше и выше. Сильнее отталкиваться и увереннее приземляться. Она с жадностью втягивала в себя морозный воздух, забавно посапывая во время бега. Однако, холод по-прежнему не мог причинить ей вреда. Да и ничто уже не могло. Вместе с тяжестью на плечах, так или иначе, оставалась свобода. А её в первый раз не было. Должна ли была Маринетт повторить свой путь от начала до конца, как делала это ранее? Прости, Боже. Она не знала. Быть может, в этот раз она являлась тем самым взмахом крыла бабочки, что разрушит этот мир. С другой стороны, а не был её мир не так давно разрушен вдребезги? По правде сказать, умирать было очень больно и страшно. Она помнила, как рука Нуара пробила её грудь, как тёплая кровь стекала по её рукам. И как она давилась этой теплой жидкостью, как хваталась за разодранный рот. И лишь проясняющиеся глаза Нуара того стоили. Такой невинный, одинокий и сломленный. В этот раз стоило ли допускать подобное? Даже если мир распадётся вновь, разве будет плохо наблюдать в самом его конце не за избитым и загнанным в угол Котом, а за Нуаром, которому не о чем сожалеть? Снова и снова любуясь заснеженными и пустынными улицами, Маринетт лениво вышагивала по краям крыш. Одна… Вторая… Третья. После десятой Маринетт перестала вести свой счет. Это уже не казалось таким невероятным: сделать что-то явно непосильное обычному человеку и сделать это правильно. Каждый человек был уникальным и каждому злодею бывает больно. Сколько лет ушло на это осознание? Сколько нелепых речей она прокричала в пустоту? Маринетт разомкнула пересохшие и обветрившиеся на морозе губы. Ощутила, как кожа натягивается и, не выдержав натиска, лопается. Кровь не отрезвляла, она лишь мрачно радовала и напоминала о прошлом. Точнее о том, что было. И чего одновременно с этим не было. Шесть лет назад она бежала по этим крышам, как запыхавшаяся и взволнованная неизвестностью героиня. Эгоистично возвышалась над человеком, который пытался отдать ей целый мир. Вспоминая чувства из прошлого, Маринетт задумалась, как это было? Как она себя могла описать? «Впервые застенчивая и неуверенная в себе и собственных силах девушка гордо расправила плечи. Страха не было. Не было и сомнений в том, что что-то может пойти не так. Безусловно, она не знала, куда сейчас направляется, зачем и почему, но… было такое чувство, что ей просто необходимо следовать в том направлении, куда подсказывает инстинкт», — примерно так она могла сказать о себе шесть лет назад. В этот же раз Маринетт закатила глаза и едва не рассмеялась, хоть и знала, что морозная тишина улицы поддержит её душевные терзания. Как же нелепа она была! Как же горда и наивна. Это тщеславие следовало бы пресечь ещё тогда, задушить в зародыше и никогда об этом не вспоминать более. Быть может, тогда бы всё было иначе. Быть может, сейчас бы она не давилась комками в горле и не стыдила саму себя. С каждым новым прыжком взмахивать руками удавалось всё легче, а тошнота, что присутствовала в первые минуты её небольшого путешествия, стала постепенно отходить на задний план. Сейчас Маринетт отчётливо испытывала какое-то странное чувство предвкушения, словно именно сейчас произойдёт то, что изменит её жизнь. И не потому, что она проживает этот момент уже не впервые. А просто оттого, что пойдёт вопреки начерченным ранее планам. Аккуратно вышагивая по скользкой черепице на одном из довольно несуразных зданий, словно его очень долго кто-то истязал и колотил камнями, Маринетт лениво осмотрелась вновь. На какой-то миг ей показалось, что даже снег, так сильно мельтешащий перед глазами, остановился. А всё из-за того, что перед её глазами предстал он. Долговязый, светловолосый молодой человек в истерзанном костюме черного цвета. Он был похож на вспышку. Быструю, почти незаметную. И такую же бесшумную. Уже давно не незнакомец. Уже давно нечто большее в прошлом. А сейчас, в этот миг столкновения, — ещё никто. Он ступал медленно, крадущимися движениями и ловко размахивая замёрзшим металлическим жезлом. Даже находясь на довольно приличном расстоянии от развернувшейся картины, ей было видно его состояние. И оно было плачевным: на костюме, кажется, не было ни одного целого клочка ткани — всё было каким-то истрёпанным и старым, словно ещё немного и он должен рассыпаться. Однако, отчего-то, он прочно облегал тело парня, создавая образ пусть и хилой, но всё же брони. Как и тогда, когда первая встреча казалась идеалом неловкости. Очередной резкий выпад и молодой человек падает на землю. Сразу же поднимается, отряхиваясь от снега, а на лице не просто маска. Даже никакого выражения не было. Словно так и должно было быть. Маринетт удивлённо приподняла брови. От Нуара веяло холодом даже больше, чем от их первого врага. Блондин резко поднял голову и стряхнул с волос ледяные капли. Ярко-зелёные глаза тут же прожгли светло-голубые. Вспышка, дрожь. Так было всегда. Оставаясь в прошлом или удивляясь настоящему, нечто в обоих мирах было неизменным. Кое-что искрящееся, согревающее. Этим можно было ободрить и придать уверенности, словно по волшебству и без лишних слов. Улыбка Кота Нуара. — Леди Баг? — голос был похож на тёплый мёд. Маринетт сделала ещё один шаг вперёд. Перед ней, схватившись за окровавленные бока, стоял тот Кот Нуар. Не удивляясь и не спрашивая. Не волнуясь и ничего не требуя. В нём не было воспоминаний тех шести лет, ими уже ранее прожитых, не было и чувств, как когда-то ранее. Вот как должно было быть. Адриан Агрест — человек, более похожий на само солнце, ослеплял её всегда, с самой первой встречи. В этот раз ей следовало его беречь лучше, уважать больше и доверять сильнее. Она сохранит его личность в секрете и убережёт от повторения их печального конца истории. А молодой человек спокойно продолжал разглядывать её, пристально изучая каждый участок её лица, словно его раны его же и не заботили вовсе. Словно здесь и сейчас происходило кое-что более интересное. И это было чертовски верным замечанием. Он изучал. Жадно впитывал каждую деталь. Каждый её вздох и жест. Вот только… ощущение было такое, что увиденное ему совершенно не нравилось. Маринетт побледнела и ощущение холода пронзило её тело во второй раз. Он ведь ещё не знает её, ведь так? Лишь Леди Баг, что предначертана ему судьбой в этой жизни. Она прижала руки к груди и сделала небольшой шаг назад. Всё ещё не отрывая взгляда от неё, Нуар продолжал стоять, истекая кровью. И это не имело никакого значения. По крайней мере для него. — Не хочу мешать сражению, но твоему костюму требуется дизайнер получше, — Маринетт устало оглядела его с ног до головы. Задержалась на голом животе, на котором продолжали таять маленькие снежинки. Превращаясь в воду, они так изящно стекали по его прессу… Секунду покрутив на языке слова, пробормотала: — И ткани побольше. Кот Нуар лишь улыбнулся, вежливо прикрыв живот руками, обтянутыми в остатки некогда красивых чёрных перчаток. Похоже, взгляд Маринетт, задержавшийся на уровне его ширинки, был более красноречив, нежели она сама предполагала в тот момент. — Прошу прощения, так вы и правда моя Леди! — его ясные глаза были столь ярки, сколь же и Маринетт ощутила укол неловкости. — Не хотел вас смутить, кажется, первая встреча и знакомство вышли… сумбурными. Он склонил голову набок и улыбнулся. Маринетт повторила жест головой, но в другую сторону и чуть сощурила глаза. Он сразу понял, кто она. Ведь костюм был куда красноречивее слов. Надевать костюм огромной божьей коровки в горошинки станет разве что городской сумасшедший. И Маринетт хотелось бы верить, что таковой она сегодня не была. Нуар понял так, как следовало. И ей это нравилось, не нужно было объяснять и так очевидные вещи. Поэтому она лишь кивнула, ощутив, как обращение в вежливой форме тоже импонирует и даже чем-то согревает. — Это ты прости, кажется, я припозднилась, — Маринетт махнула головой в сторону, где недавно скрылась Непогода. Поняв, что обращается к нему неформально, она поджала губы. Следовало ли проясниться? Но Кот Нуар удивил во второй раз. — Так вы старше меня, моя Леди? — судя по манере её речи, он истолковал всё вот так. Маринетт приоткрыла рот, чтобы развеять заблуждение. А затем снова напомнила себе, что Кот Нуар в какой-то мере прав. Это словно напоминало, что в какой-то мере она старше него на целых шесть лет. — Д-да, — запнувшись, она кивнула. — Старше. Слова давались с трудом. Это не было такой уж ложью, но и полноценной правдой это назвать было нельзя. Сейчас им чуть более восемнадцати. И лишь в воспоминаниях Маринетт по-прежнему остаётся около двадцати четырёх лет. Она продолжала перекатываться с пятки на носок и молчать. Маринетт мгновение назад хотела возразить, а также объясниться, зачем она здесь появилась и вообще всю ситуацию в целом рассказать хотелось, однако так и осталась стоять с открытым ртом — кота Нуара рядом уже не было. Лишь кружащий снег возле кровавых пятен на крыше говорил о том, что незнакомец ушёл всего мгновение назад. Почему, почему он ушёл? Следовало соображать быстрее, поэтому Маринетт уже начала злиться на себя сильнее. Цокнув языком, она закатила глаза. Ей необходимо собраться наконец. Побежав к краю крыши, она немного наклонилась над откосом. Похоже, битва между Нуаром и девушкой в тёмно-фиолетовом платье продолжалась. Непогода, ведь так? — Тебе не сбежать в этот раз, брошенный котёнок. Гадкий, всеми забытый супергерой! — заверещала девица, раз за разом выстреливая ледяными иглами. — Я доберусь до тебя, рано или поздно! Тело двигалось быстрее её воспоминаний перед глазами. В прошлом картина была другая. Его кровавая спина — именно туда пришлись все иглы, направленные на Маринетт. И шрамы, полученные в этот день, навсегда запечатались на его спине. Но теперь… Теперь его раны должны были стать её. Его боль должна была стать её. Маринетт двигалась быстрее обычного, резче. Так следовало сделать с самого проклятого начала. Ледяные иглы впились в её спину, протыкая тонкую и мягкую кожу. Она задрожала. Может, строить из себя супергероя и быть им — немного разные вещи, но больно было одинаково. И боль была адской. Она зашипела, с хрустом стиснув зубы. — Моя Леди, — голос Нуара был слишком тих. Он прошептал это очень слабо и подозрительно мягко. По телу пробежали мурашки. — Зачем вы это сделали? Маринетт задумалась, стоит ли быть слишком доверчивой? Или лучше притвориться невинной? В конце концов, в этом отрезке времени их встреча сейчас — это правда первая встреча. И не более. — Мы команда с этого дня, уверена, твой квами рассказал тебе об этом. Мне бы не хотелось подвергать товарища опасности, — слова, брошенные невпопад, не намеренно показывали разницу в их поведении. В будущем Маринетт Дюпэн-Чэн пожалеет, что не повернула голову в сторону, не посмотрела на Кота Нуара. Не разглядела то самое, что следовало бы заприметить в этот миг. Нуар молчал. Однако уже через секунду Маринетт вскрикнула от боли. Её напарник одним рывком вытащил все ледышки из её спины. И, судя по осторожным дальнейшим движениям, он совсем не хотел причинить ей никакой боли. Каждое движение было плавным и бесшумным, поэтому позволило ей даже немного забыться от режущих ощущений в теле. Горячее дыхание опалило её шею всего на мгновение, когда Нуар что-то приложил к её ранкам на спине. Сразу же стало легче. Маринетт осторожно обернулась. Кот Нуар выглядел спокойно и лёгкая, чуть виноватая улыбка заиграла на его губах. Почему-то ей на мгновение показалось, что до столкновения взглядами, он выглядел иначе. Однако глаза не лгали, Адриан лишь желал ей помочь. И не следовало в нём сомневаться. Тот же светлый взгляд и заботливые руки. Словно не усталость от битвы и его собственные раны, полученные ранее, мешали ему. А сам момент. Маринетт махнула рукой. — Всё в порядке, я могу себя потом исцелить. Не стоит думать обо мне. Верно, ведь у них здесь не только первая встреча, но и некая битва с Непогодой. Маринетт мысленно выругалась. Сколько она ещё будет забывать об этом враге? Закатив глаза, она потёрла переносицу. Просто повиновалась порыву и выкрикнула: «Супер-шанс!». И было в этом что-то раздражающее, что-то родное. Но такое выводящее её сегодня из себя. В руках у неё оказалось красно-пятнистое, как и её костюм, полотенце. У неё задёргалось веко. Маринетт даже ощутила себя старушкой, потерявшей память, ведь понятия не имела, что с этим делать. И хотя она точно уже получала это полотенце когда-то, вспомнить сейчас, что с этим мусором делать — понятия не имела. — О, вы хотите вытереть пот со лба? — Нуар произнёс это мягко, почти заботливо. И только смешинки в его глазах выдавали насмешку. Он осмотрел заснеженные улицы и улыбнулся. — О, тут так жарко. Он помахал руками перед собой. Стиснув зубы и призвав себя не реагировать на слова Нуара, что над ней насмехался, Маринетт принялась бегло осматривать территорию. Очень вовремя. Непогода как раз взмахнула зонтом и громко закричала: — Вы — жалкие людишки, пора вам познать истинную суть холода и мрака! Сейчас я остужу ваш пыл сполна! С этими словами она взмахнула зонтом и направила ледяной и снежный вихрь вокруг здания, образовав таким образом целое торнадо. Нуар же резво взмахнул жезлом, не теряя мягкой улыбки на губах. Словно и не желал отрывать взгляда от напарницы, не хотел, чтоб их беседу прервали. Каждая атака Непогоды была отбита до смешного легко. Однако, Непогода продолжила безобразничать и махнула зонтом снова. — Град поможет осознать свои ошибки! Огромные замерзшие капли затарабанили по крыше, оставляя там сильные вмятины. Маринетт же едва ли обратила на это действо внимание, полностью сконцентрировавшись на проклятом полотенце. Вокруг неё происходило много вещей, ветер продолжал срывать с ближайших зданий уже не только вывески, но и куски крыши. Хаос заполнил этот миг. Маринетт лишь нахмурилась сильнее. Срази её гром сейчас же, но она вспомнит, для чего оно было дано! Это чертово полотенце… И даже когда рядом мелькнула мужская фигурка, она не обернулась. — Этот момент познакомит нас ближе, прошу меня простить, — не дожидаясь разрешения, Нуар осторожно протянул крепкие руки к талии Маринетт. Он прижал её к себе, укрывая от новых атак Непогоды. Маринетт посмотрела на крепления на трубе. Затем на вытяжку. На огромный постер и своё йо-йо. План был готов. — Разрушь крепления, на котором держится плакат, — тихо сказала Маринетт, чуть ущипнув за руку Нуара. Он нахмурился и посмотрел ей в глаза. Уверенность. Решительность и ни капли сомнения. И он не стал спрашивать детали, не сомневался ничуть. Легкий кивок и через мгновение Нуар уже побежал к краю крыши. — Катаклизм! — рука, покрытая черной эфирной материей, легко разрушила все крепления, на котором держался плакат Авроры Бореаль. Тем временем Маринетт забросила йо-йо на ногу соперницы. Когда та отвлеклась на падающую металлическую конструкцию со своим изображением, Маринетт уже взмахнула полотенцем над вытяжкой. Благодаря сильному ветру оказаться на одном уровне с испуганной Непогодой стало лёгкой задачей. — Прости, милая, — Маринетт махнула ногой и выбила из рук Авроры зонт. — Но я так устала сегодня. Такой долгий день. А день и правда был долгим. Нуар же выставил руку вперёд и схватил аксессуар, с которым Непогода никогда не расставалась. — Ломай его! — выкрикнула Маринетт, наконец припоминая, что было шесть лет назад. Блондин легко перегнул конструкцию пополам и с удивлением для себя осознал: перед ним только что мелькнула акума. Его первая. Чёрная бабочка наконец-то оказалась свободна.

***

С каждым ливнем приходит надежда, что однажды утром всё снова станет чистым и самые застаревшие пятна исчезнут, как сомнения в его невиновности, или как результат его ошибки, или как рана от его предательства, или как память от его поцелуев. Поэтому мы ждём, чтобы пошёл ливень, надеясь на лучшее, даже если мы знаем, что в наших сердцах некоторые пятна отпечатались навсегда, и ничто их не смоет. Маринетт осмотрелась и медленно, словно растягивая удовольствие, подняла голову к серому небу. …Весной дождь пахнет надеждой. В нём нет необратимости потерь, как в осадках других времён года. За весенним дождём не хочется наблюдать со стороны, погрузившись в атмосферу домашнего уюта. Под ним хочется жить, любить, надеяться. Считать капли, сбиваясь со счета, ловить их языком, запоминая вкус свежести новой поры. Весенний дождь похож на мятный коктейль с кубиками льда. Коктейль из весны, так напоминающий лето… Каков тогда осенний дождь? Осень — в душе человека. Как и весна, лето, любой сезон, любая погода. И поэтому одному и тому же дождю кто-то с радостью и предчувствием очищения подставит свои руки, а другой тяжело нахмурится, смахнет в случайный ручей свою печаль и потуже затянет плащ. Погода в нас, а дождь… он просто идёт. Лишённый оттенков добра и зла, радости и печали, дождь идёт сквозь наши души. И это уже второй такой дождь в её жизни. Помнится, в тот раз она забыла зонт и долго мучилась на сквозняке у входа в университет Франсуа Дюпон. Становилось пасмурно, а усилившийся ветер уже во всю разносил опавшую под ногами листву. Васильковые глаза придирчиво осмотрели краюшек ступеньки, на котором она бы ютилась более часа, выжидая, когда ливень закончится. Маринетт помнила, что сегодня она преподавателя уже не встретит, даже несмотря на своё упрямство и желание заполучить заветное задание для исправления оценок. Однако в этот раз, в этой жизни, надо ли оно ей? Маринетт усмехнулась и сделала мягкий шаг вперёд, закрывая зонт. Точно нет. Очередной порыв ветра растрепал и без того спутанные волосы, попутно срывая с хрупких плеч черный пиджак. В этот раз не было холодно, не было страшно. Очередная пара холодных капель упала прямо за шиворот тонкого воротничка белой рубашки, однако Маринетт не стала морщиться. Кривиться. Она улыбнулась, позволяя ливню омыть её лицо без толики застенчивости. Ей уже было все равно. Холодно? Хорошо, вытерпит. Дождь? Дойдет и так. По городу все еще где-то бродит акуманизированный горожанин? Она исправит и это. Наконец-то запихнув все исписанные листы в сумку, синеволосая вымучено улыбнулась и прикрыла глаза. Капли стали падать сильнее, буквально прожигая покрасневшие щеки каким-то теплом, понятным только ей. Она по-прежнему даже не поморщилась — ловила мгновение. Наслаждалась. Дождь жёг её щеки, но внутри было немного пусто. Следовало ли жалеть? Маринетт даже была довольна. Это главное. Не поморщилась Маринетт и тогда, когда её несильно толкнули назад. И даже не стала открывать глаза, когда перед ней явно кто-то появился. Ох. Кто-то. Она отлично знала, кто это был. Покалывание на кончиках пальцев стало своеобразным сигналом. И хотя ей в какой-то степени хотелось избежать данной встречи, что-то всё равно привело её сегодня сюда. Но Маринетт Дюпэн-Чэн ожидала не совсем такой встречи. Промокший до самых косточек блондин выглядел столь невинно и растерянно, словно увидел перед собой призрака. Они столкнулись на повороте, у выхода со двора Франсуа Дюпон, случайно задев друг друга плечами. — Ох, прошу прощения, мне следовало быть осторожнее! — блондин склонил голову в вежливом жесте. Его бархатистый голос чуть хрипел, чуть подрагивал. Это можно было списать на пронизывающий холод и порывы ветра, пусть и отдающего теплом. Судя по виду, ему было очень неуютно, и он куда-то спешил, забыв при этом… зонт. Маринетт приподняла брови. — Тебе не говорили, что простудиться в такую холодную погоду — проще простого? — и тут же осеклась. Они ведь ещё не были знакомы! Следовало говорить вежливее. — Простите, вы, похоже, куда-то спешите. — Но ведь и вы без зонта? — зелёные глаза сверкнули. Маринетт готова была поклясться, что увидела этот странный блеск. — Спешите. — Кто сказал? — она махнула головой в сторону, как бы показывая предмет спора, что покоился в её сумке на плече. Адриан словно растянул последнее сказанное им слово в усмешке. Однако уже через секунду, завидев зонт, склонил голову в бок и замялся, будто сказал что-то лишнее и ему было стыдно. Маринетт завороженно наблюдала, как Адриан уже было открыл рот, чтобы что-то спросить, но вовремя себя одернул. Это лишнее. Вежливый, яркий. Она почувствовала некий порыв жадности и глубоко втянула в себя воздух, словно его почему-то стало не хватать. И аромат мяты с томатами заполнил её лёгкие. Это заставило удивиться. Очень странное сочетание, но спрашивать было нельзя. Вместо этого Маринетт чуть улыбнулась и… протянула руку вперёд. Даже не поняла сразу, что сейчас сделала и зачем. Порыв этот был сильнее её благоразумия. Маринетт просто решила отдать ему этот треклятый красный зонт. Молодой человек выглядел таким беззащитным и растерянным, от чего становилось всё более неловко. Такое невинное дитя! Блондин резко замер. — Это зачем? — длинные пальцы скользнули по алой ткани, будто та могла обжечь. — Это мне? А вам? В слух, разумеется, разумного ответа не последовало. На самом деле, между их беседой прошло всего несколько секунд после столкновения, а казалось, будто вечность прошла. А они по-прежнему мокнут здесь, сталкиваясь взглядами. — Полагаю, вам это нужнее, господин незнакомец, — Маринетт пожала плечами и придирчиво осмотрела, насколько сильно промокла его брендовая и безумно дорогая одежда. Явно ценнее того черного костюма, что был на ней сейчас. Следовало признать, мужская грудь, обтянутая в уже почти что прозрачную рубашку, смотрелась чертовски привлекательно. Это отрезвляло. Уже второй раз! Закашлявшись, Маринетт отвела взгляд и махнула рукой. — Вам есть что прикрывать, — бросила она и махнула рукой на прощание, считая разговор законченным. И она шагнула уже в полной мере под обжигающий кожу ливень, расправляя плечи. Дождь барабанил по её лицу с какой-то особой страстью, а она лишь подавила усмешку. В конце концов, Маринетт остановилась лишь тогда, когда дышать уже было нечем, пелена воды застилала глаза. А свобода согревала, маленькая вольность радовала. Это было приятно, помогать ему вот так. Знакомиться с Адрианом Агрестом тоже было приятно. Она ощутила, как в груди что-то странно жжёт. И если бы дождь был чуточку слабее, Маринетт Дюпэн-Чэн была бы крайне удивлена, наткнувшись на картину, развернувшуюся за своей спиной. Что-то, чего в прошлом её путешествии точно не было. Увы, ливень и не думал утихать. У одной из мусорных урн, размещённых у входа Франсуа Дюпон, уборщик удивлённо разглядывал брендовый синий зонт с золотой ручкой. Тот был осторожно прислонён к стеночке и сложен так, чтобы его не было сразу заметно каждому встречному. Углядеть его и правда было сложно, но зачем же следовало выбрасывать такую дорогую вещь?