Не наши звёзды погаснут

      И снова так непривычно, когда все сидят, кто в чём, хотя собрание достаточно официальное. Нет того серьёзного настроя ни во внешнем виде, ни в лицах, словно они сюда пришли ради каких-то дружеских посиделок. Денис несколько раз откашливается, пока, опираясь одной рукой на стол, ждёт всех. Он умудрился сорвать голос, доказывая свою правоту Жиркову. Вернее, дело было не столько в правоте, сколько в принципе. Юрий мог думать и говорить, что угодно, но только до тех пор, пока это не касается Марио. Потому что Дениса не волнует чужое мнение о собственной деятельности, о «Ригеле» и его отношениях с питерскими коллегами, о московской команде, да обо всём, кроме Марио. Марио — это личное, то, что трогать нельзя никому. Денис не для того прошёл все перипетии судьбы, чтобы теперь слушать, как его вторую половину и их семью пытаются оскорбить из-за маленькой невнимательности. Причём, если бы эта невнимательность была на самом деле таковой. Денис понятия не имел, что в Петербурге принято вызывать на «стрелы», чуть ли не при помощи бросания перчаток. Жирков, как человек, живущий в этом городе и варящийся в котле местной преступности уже многие годы, обязан был обговорить этот момент заранее.       Да, все на нервах, все ждут, что именно предпримет Широков, но это не даёт права срываться друг на друге. Наоборот, сейчас необходимо снова собраться, стать единым коллективом, прошедшим «стрелу» с «Империей», вспомнить о том, за что они борются и к чему стремятся.       Единственное, что убивало Дениса во всей этой истории с самого начала, — невозможность проявления инициативы. Почему именно Широков должен определять судьбу «Регула»? Почему ему было дано право первого слова? Может быть, Денис хотел сам назначить «стрелу» и определить её условия. Да, объективно говоря, это входило в его планы, но только после того, как будут закончены все текущие проблемы, могущие, в теории, осложнить «Регулу» жизнь ещё больше, чем есть. В целом, наверное, стоило предусмотреть, что Широков не станет ждать, пока Денис разберётся с какими-то там делами Жиркова, на которые вечно не хватало времени. Ситуация проста, очевидна, но одновременно сложна и непредсказуема.       — Поздравляю, Роман Николаевич назначил нам «стрелу», — говорит Денис, когда все нужные ему люди оказываются в кабинете, и шум постепенно снижается до минимума. — В Петербурге принято высылать такие важные сообщения письмами, почтой, — он небрежно, раздражённо двигает конверт к середине стола.       Слава усмехается. Конечно, он в курсе. Он в Петербурге живёт с рождения и вместе с «Регулом» прошёл не одну «стрелу». Зато Федя скептически дёргает бровью и просит передать ему конверт, потому что он не видел их уже лет двадцать.       — Эмблема красивая, — комментирует Смолов. — А у нас есть эмблема?       — У нас есть только серьёзные проблемы, — спокойно отвечает Денис, ловя на себе взгляд Юрия. Тот явно недоволен течением собрания, считает его слишком неспешным в экстренной ситуации, а поведение членов «Ригеля» кажется ему совершенно нелепым и неуместным, но Денис даже не думает на это как-то влиять. — Знаете, письмо пришло в организацию ещё неделю назад. Я же увидел его только сегодня.       И вот тут кабинет накрывает молчанием. Больше всех удивлён Артём, поджимающий губы и многозначительно кивающий головой.       — Простите, Денис Дмитриевич, вы сказали, что оно уже целую неделю валялось у нас в почтовом ящике? — переспрашивает Андрей. — А как бы... Ничего, что в эту неделю нас могли позвать на «стрелу», а мы её благополучно пропустили бы? Это вообще нормально?       — Я считаю, что ненормально знать о такой особенности вашего города и молчать. Ну и, конечно, ненормально знать и бездействовать. Почтовый ящик никто не проверял ведь.       — Но вы же теперь самый главный над обоими организациями, занимаете должность своего отца, — медленно проговаривает Жирков. — Дмитрий Николаевич всегда интересовался спецификой Петербурга. Когда приезжал, первым делом просил ознакомить с изменениями в особенностях преступной жизни или напомнить старые правила.       — Да что вы говорите, как интересно! Жаль, что это знание не даёт ни мне, ни моим людям, ни даже вашим людям ничего.       Напряжение в кабинете можно резать ножницами. То ли специально, то ли просто так вышло, что Юрий стоит напротив Дениса, по другой конец стола, так же упираясь одной рукой в его край. Данил начинает нервничать, потому что всё это ему совершенно не нравится. Во-первых, между двумя руководителями вот-вот может заново вспыхнуть конфликт. Во-вторых, до сих пор неясно, что именно написал Широков про «стрелу», и насколько важна та упущенная неделя.       — Денис, — говорит Игорь, сцепляя пальцы в замок. — Я предлагаю тебе сейчас успокоиться и наконец-то перейти к сути. От того, что ты препираешься с Юрием Валентиновичем, «стрела» не исчезнет. Нет, правда, давай смотреть на вещи объективно. Сейчас есть кое-что поважнее твоей злости.       Черышев проводит рукой по волосам, медленно выдыхая. Конверт, за это время прошедший через руки всего стола, кроме Славы, который такие послания видел достаточно часто, возвращается на свою первоначальную позицию.       — Роман Николаевич назначил «стрелу» на двадцать второе августа. У нас есть чуть больше месяца на подготовку.       — Ёпт, он там угорает, что ли? — вмешивается Артём. — У меня двадцать второго днюха! Юбилей, мать его, тридцать пять лет. Пошёл на хуй ваш Широков со своими «стрелами».       — А я вам объясню, почему «стрела» именно в этот день. Роман Николаевич потрудился составить для нас подробный экскурс, — Денис даже выдавливает из себя издевательскую улыбку. — Как вы знаете, Регул — это звезда, имя которой носит наша организация. Регул входит в зодиакальное созвездие Льва, и двадцать второе августа — последний день для данного знака. Роман Николаевич очень хочет, чтобы «Ригель» умер или погас, как настоящая звезда, именно в этот самый последний день.       Артём только взмахивает руками, и по кабинету проносится длинная матная тирада. В целом, понять возмущение Дзюбы можно, такой подставы никто не ожидал. «Стрела» — самый худший подарок на день рождения, тем более, на юбилей.       — О, поверьте, не это самое лучшее во всей новости, — говорит Денис, когда у Артёма уже не остаётся слов, и он только обессиленно ударяет ладонями по столу. — Помимо всего уже перечисленного, Роман Николаевич добавил особое условие при проведении «стрелы». И это условие, так удачно, действует исключительно на территории Петербурга, как города, не подчиняющегося общепринятой «преступной этике».       — Блядь, Дэн, говори уже, — влезает Федя, у которого нервы тоже начинают понемногу сдавать. За последние две недели было слишком много впечатлений, пусть и очень приятных, а сейчас обстановка угнетающая настолько, что сердце буквально бьётся в панике.       — Мы выставим всех против всех.       — В смысле всех? — недоверчиво переспрашивает Саша.       — До последнего ничтожества, как написал Роман Николаевич. Обычно на «стрелу» всегда едет руководитель и пять-шесть человек вместе с ним, а тут Широков требует весь «Регул». Абсолютно всех, включая людей с нижних этажей, включая Далера и Илью, работающих информаторами, и что-то мне подсказывает, что в это число входит даже Александр, пусть он и не полноценный член организации.       — Такое правило действует в среде банд, — решает дополнить Слава. — Там всегда выходят толпой на толпу. Это настоящее месиво, огромная кровавая бойня, где свой может случайно убить своего. Иногда всё доходит до рукопашки и подручных средств. До тех пор, пока кто-то не будет полностью уничтожен.       Данил шумно вдыхает. На его счету была одна такая «стрела», в которой пришлось поучаствовать также Славе и Андрею. Они в тот раз снова потеряли всю команду, чудом спаслись только Жирков и они втроём. Далеру повезло, потому что в тот момент он защищал какую-то научную работу для получения степени, а Юрий Валентинович, будто предчувствуя что-то неладное, временно вычеркнул Кузяева из всех списков, будто тот покинул «Регул». Только в этом случае человек мог не ехать на «стрелу». Но, как бы там ни было, а та «стрела» не имела никакого отношения к «Рассвету». А здесь Широков и его люди, от которых можно ожидать чего угодно, тем более, что некоторые когда-то были в «Ригеле» времён Дмитрия Черышева.       Лёша смотрит на невозмутимое лицо Антона, прожигающее дырку в стене напротив. Он случайно отводит взгляд в сторону и видит, с какой силой брат сжимает кулак, буквально ногтями стараясь проткнуть кожу ладони. Лёша кладёт свою ладонь сверху, заставляя Антона вздрогнуть. Медленно разгибает пальцы, берёт их в свои, даже не думая дальше отпускать.       Он понимает, о чём именно сейчас думает Антон. В очередной раз в их жизни было всё хорошо, хотя такие моменты, впрочем, обычно не затягивались дольше, чем на пару дней, а тут целая неделя. У Лёши, в принципе, было даже две недели. Только Лёша не отнёсся к ним так же, как Антон. Тот всего лишь снова доверился судьбе, подумал, что на этот раз он точно получит желаемое счастье, не побоялся пойти навстречу Феде, хотя до этого старательно избегал любых привязанностей, кроме как к брату. Антон доверился случаю, чего не делал никогда прежде, всегда ожидая от жизни подвоха. Он знал, что за мимолётным счастьем незамедлительно последует огромное, продолжительное несчастье, которое опять гарантированно опустит его на самое дно, а может быть, и добьёт вовсе. Антон знал, что стоит ему приобрести что-то большее, и он тут же это потеряет. Сейчас у него тоже есть всё, о чём мечтал, чего хотел. Он нашёл семью, дом, людей, которые его действительно любят, которые готовы ради него на всё, и теперь судьба, издевательски смеясь, бьёт его по лицу, требуя опомниться. «Ты что-то слишком обрадовался, Тошенька, — говорит эта сука. — Ты забываешь о том, что твоя жизнь в моих руках, а ты мне никогда не нравился». И каждый раз всё больнее и больнее.       — Хорошо, что мы планируем делать в отведённое время? — спрашивает Игорь.       — Не знаю, — просто пожимает плечами Денис. — Я понятия не имею, что нам делать. Это какой-то пиздец, я не знаю, как мы собираемся остаться в живых!       Жирков только качает головой. Да, он точно не ожидал от Дениса внезапно опущенных рук и проявления слабохарактерности. Его отец никогда не высказался бы так при своих подчинённых, даже если бы ситуация действительно находилась на грани катастрофы. Дмитрий остался бы спокойным, как скала, выслушал бы предложения остальных без всяких истерик и взмахов руками, а потом отпустил бы команду, предварительно всучив пакет задач.       — Давайте подумаем все вместе, как лучше и эффективнее провести месяц, — говорит Марио, беря происходящее под свой контроль. Если Денис не может совладать с эмоциями, находится в ступоре, то кто, если не первый помощник и вторая половина, встанет на его место? Они всегда дополняли друг друга. — Юрий Валентинович, присядьте, пожалуйста, я не думаю, что нам удастся скоро разойтись.       Кабинет снова погружается в молчание, только теперь оно не тревожно напряжённое, а сосредоточенно соображающее. Так звучит глобальный мозговой штурм.       — Юрий Валентинович, ваша команда когда-то участвовала в похожих «стрелах»? — интересуется Марио.       — Да, бывало. Но нам это ничем не поможет. Те «стрелы» не имели никакого отношения к Широкову, а он явно что-то подготовит.       — Может быть, вы расскажете хотя бы об ошибках? Нам нужна любая информация.       — Расскажет он, ага, — хмыкает Денис. — У Юрия Валентиновича ошибок не бывает!       — Именно так, — утвердительно кивает Жирков, и Марио остаётся только тяжело вздохнуть.       Понятное дело, что и без неуместной реплики Дениса Юрий вряд ли стал бы откровенничать, отделался бы чем-то нейтральным, потому что руководители всегда стараются не признавать своих ошибок, считая их не опытом, а чем-то унизительным, разрушающим авторитет.       — В прошлый раз, когда нам назначили «стрелу» с таким же условием, мы практически проиграли, — берёт слово Слава. Впервые, кажется, к неудовольствию Жиркова. — Мы не понимали, что нас ждёт. Мы не знали, что «всех на всех» не ограничивается только членами организаций. Наш противник пошёл на хитрость, которая в Петербурге не подвергается наказанию. Они договорились с одной группировкой, чтобы те выступили на их стороне. В итоге, их было больше. А мы практически уносили ноги с места «стрелы».       Слава всегда был честен со всеми. Он не умел врать, вернее, не собирался этого делать. Вот и сейчас, зная, что выставит своего руководителя в невыгодном свете, рассказав об одном из провалов «Регула», Грулёв всё равно не остановился. Марио прав — любая информация сейчас полезна, а такая в первую очередь.       — Выходит, что принцип «всех на всех» подразумевает, что на твоей стороне будет столько, сколько сможешь собрать? — спрашивает Денис.       — Что-то такое, да.       — Значит, нам тоже надо уговорить выступить на нашей стороне хотя бы одну дополнительную группировку. Федя...       — Я понял, — отвечает Смолов. — Только давайте вы мне сразу скажете, какие у вас тут нюансы по переговорам, чтобы не вышло, как с письмом.       — Простите, а что вы собираетесь делать? — вмешивается Жирков.       — А у вас проблемы со слухом? — огрызается Денис. — Мы здесь ищем любые выходы, пока вы продолжаете строить из себя величайшего руководителя, Юрий Валентинович. Я, конечно, уважаю вас за то, что подняли «Регул» с колен без посторонней помощи, что добились таких высот, что много раз подряд собирали команду заново и всё равно не закрыли организацию. Но, поверьте, все ваши деяния можно будет забыть, как только мы проиграем Широкову.       — У вас ничего не выйдет, — благоразумно пропуская всю неприятную информацию мимо ушей, продолжает Юрий. — Никто не пойдёт вместе с нами. Во-первых, дружественные нам группировки подписывали несколько договоров. Согласно им, они не имеют к нам никаких претензий, могут разрешить какой-нибудь спор, отдав за нас свой голос, но они никогда не дадут нам своих людей на убийство.       — Ну и к чёрту их. Можно подумать, весь город договоры подписывал. Найдём других.       — Вы бы дослушивали меня до конца, Денис Дмитриевич, глядишь, не совершали бы ошибок. Никто вообще не встанет на нашу сторону, потому что это не просто «стрела», а «стрела» с Широковым. Не то чтобы его тут боялись, но на бойню с ним за просто так выходить не будут. Даже если мы им вознаграждение пообещаем, всё равно не впрягутся, потому что могут серьёзно пострадать, а то и вообще прекратить существование.       — Мы всё равно попытаемся.       — Дело ваше, но я предупредил.       — Я сейчас, наверное, не вовремя, но хотелось бы прояснить один момент, — откашлявшись, произносит Александр. — Я ведь не совсем член организации, скорее, приглашённый гость. Моё участие в «стреле» всё равно является обязательным?       Денис вспоминает, что когда-то, ещё в Москве, он говорил Александру, что берёт его на полное обеспечение, если тот выступит на стороне «Ригеля» в критический момент. Правда, Денис это сказал, как нечто неплохое, то, на что он надеется, но никак не обязательное.       — В любом случае, я думаю, моё участие было бы полезным. Хотя бы в плане количества. Так что, если никто не имеет претензий, я бы поехал на «стрелу» в качестве части хоть «Ригеля», хоть «Регула», хоть обоих организаций сразу.       — Чего?! — выкрикивает на весь кабинет Саша. — Александр, ты в своём уме? Я имею претензии. Ни на какие «стрелы» ты не поедешь!       — Цыплёнок, мы поговорим с тобой об этом позже, — Ерохин произносит свои слова с такой серьёзностью, что у Саши все мысли, крутящиеся на языке, рассыпаются в пыль. — Денис Дмитриевич, вы разрешаете мне принять участие в «стреле»?       Александр до сих пор несколько неприязненно относится к Денису, но ситуация требует отставить в сторону всё личное. В опасности не просто какая-то организация, не просто высшие преступники, а Саша и те, кто ему дорог. Пусть не все здесь нравятся Александру, но ради Саши он готов сделать даже невозможное и перевернуть мир. Если надо выйти против Широкова, он выйдет. Если надо убить кучу людей, он сделает это. Лишь бы Саша был счастлив, лишь бы у него было всё, что ему нужно.       — А ты точно понимаешь, что значит «стрела»? — недоверчиво спрашивает Денис.       — Не надо держать меня за идиота. Я прекрасно осведомлён, что это такое, что там делают, и чем всё обычно заканчивается. У нас, среди дилеров, тоже бывают «стрелы», и я даже назначал некоторые, хотя старался вместо себя посылать своих людей. Тем не менее, стрелять я умею, да и бегать, вроде, не разучился.       — Надеюсь, ты шутишь, потому что «стрела» — это не только про стрельбу и бег, — фыркает Артём. — Иначе мы назначали бы друг другу олимпийские виды спорта.       Александр улыбается криво и кивает головой. Не будет же он сейчас распинаться два часа о том, что есть «стрела». Не экзамен сдаёт, вообще-то.       — Да, когда-то я орал, что тащим на «стрелу» кого ни попадя, — задумчиво говорит Артём, спустя короткое молчание. — А теперь нас к этому обязывают. Что творится с миром? Что вообще у вас за город?       — Мистика, — хмыкает Илья. — Совершенно непредсказуемый город.       Потом ещё несколько довольно здравых идей предлагают Игорь и Данил, причём, от последнего никто не ожидал подобного участия. Марио записывает каждую идею, примерно прикидывает, кто может её реализовать и удастся ли это сделать за месяц с небольшим. Он передаёт листок Денису, и тот одобрительно кивает.       — Я думаю, на этом сегодня можно закончить, — говорит Черышев. — Завтра в десять снова будьте здесь, я к этому времени распределю задания. В конце концов, пора бы вспомнить, для чего мы сюда приехали.       — Мне кажется, лучшего момента не будет, — вдруг перебивает Миша. — Я всё никак не мог найти время сказать, но, вот, пора. Денис, помнишь про брата моего, которого я уже пятнадцать лет ищу?       — Ну.       — Я его нашёл. Он работает в «Рассвете», один из ближайших к Широкову людей. Сразу оговорюсь, что Саню я беру на себя. Его на «стреле», в принципе, больше ничего интересовать не будет.       Миша достаточно кратко, но по сути, рассказывает обо всех идеях Александра, его взглядах и целях. Говорит о том, что он в первую очередь попытается разобраться с собственным братом, а потом уже выйдет против остальных. А может и не выйдет, кто вообще разберётся, что там в голове Кержакова-старшего за тараканы.       — Мне одному кажется, или было бы лучше убрать его прямо сейчас, а не на «стреле»? — вдруг произносит Артём. — Не в обиду, Мишань, но так мы и Широкова ослабим, и с твоих плеч нехилый валун скинем.       — Вряд ли вам удастся это сделать, конечно, — говорит Миша, почёсывая затылок. Видно, что ему немного неприятно слышать подобное предложение, так как братом, в любом случае, он дорожит и не будет рад его смерти, от кого бы она ни пришла. С другой стороны, так не придётся приносить себя в жертву на «стреле», а Миша чётко решил, что не станет бороться с Александром на равных. Даже если они действительно близки по уровню друг к другу, Миша поддастся, позволит себя убить, потому что так проще, так легче, не надо будет потом мучиться угрызениями совести до конца дней.       — Это не самая большая проблема из всех, — ещё не так давно Денис еле сдерживал негодование, а теперь уже вполне спокоен и рассудителен, как и подобает настоящему руководителю. — Я подумаю над предложением Артёма и учту твоё мнение, Миш. А сейчас всё-таки предлагаю разойтись и отдохнуть, пока есть такая возможность.       Первым кабинет покидает Жирков, кажется, до сих пор не смирившийся со взглядами Дениса и его видением ситуации. Да вообще ни с чем Жирков не смиряется, особенно в отношении своего недавнего оппонента. Он уверен, что им ещё придётся обсудить с глазу на глаз текущее положение вещей, и вряд ли получится обойтись без словесных перепалок.

***

      И вот теперь Федя вместе с Денисом и Марио ездит по всяким непонятным местам, которые выбирают руководители группировок для переговоров. Никто не зовёт возможных союзников на свою территорию, потому что это банально не принято. Никто не знает, может быть, только сейчас вы сотрудничаете, а завтра уже встанете по разные стороны конфликта.       Как и предсказывал Жирков, все дружественные объединения в один голос посылают «Регул» далеко и надолго с его предложениями. Федя выбирает самые нейтральные формулировки, пытается практически не затрагивать суть вопроса, называя «стрелу» выгодным мероприятием, большим событием и даже массовым собранием. Смолов чувствует себя тем самым мужиком, который звонит в чужие двери в попытке продать пылесос или поговорить о Боге. Вот только его, прямо как и того мужика, ожидает либо полное игнорирование, либо грубая брань с угрозой вызова полиции. Это всё метафорически, конечно. Никакая полиция в дела преступности не сунется, да и угрожают здесь иначе.       Денис перестаёт спать по ночам, бродит по комнате, пугая Марио своим видом, потому что не может думать ни о чём, кроме того, что у них нет поддержки. До обеденного часа Денис проводит собрания с другими этажами, вызывая их к себе в кабинет по особому расписанию. Он не запоминает этих людей, которым исторически уготована роль массовки не только во время «стрел», но и в целом в жизни организации. Они — опора, только им поручают самые энергозатратные и рутинные задания, для которых личная команда руководителя слишком хороша. Денис видит, что часть откровенно боится предстоящей встречи с Широковым, потому что изначально запугана его громким именем, верит всяким мифическим слухам о том, что он чуть ли не бессмертный, и против него только осиновый кол поможет. Другая часть, наоборот, воспринимает грядущее слишком спокойно, практически с убийственным пофигизмом, так как видали дела и похуже. Эти люди нравятся Денису больше, потому что они участвовали в других «стрелах», в том числе и против «Рассвета».       А после обеда Денис снова вместе с Федей едет на переговоры. Список так называемых партнёров «Регула» постепенно приближается к концу, и что делать дальше, Денис пока не представляет. Он видит отчаяние на Федином лице, ведь у того ничего не получается, хотя Смолов, откровенно говоря, превосходит сам себя. Денис и Марио только молчаливо присутствуют рядом, пока Федя, изворачиваясь по-всякому, пытается добиться малейшего обещания подумать, а не резкого, категоричного «нет, у нас сейчас другие цели». Другие цели! У «Регула» тоже полно забот, помимо Широкова, но почему-то они не могут послать ему ответное письмо с предложением перенести «стрелу» на более удобное время.       Чтобы отвлечься, сменить вид деятельности, Денис решает подумать над вопросом Мишиного брата. Для начала он просит Илью узнать всё о Кержакове-старшем, но информации катастрофически мало, только наименования группировок, в которых Александр был сто лет назад. Денису же важно знать, за какие именно заслуги Широков подпустил к себе такого человека. Определённо, у Александра должны быть какие-то выдающиеся способности или огромные связи, или что-то ещё стоящее, что могло зацепить лично Романа. Но перед глазами Ильи только завывания ветра и перекати-поле, как будто кто-то специально подтирает информацию, предчувствуя, что скоро до неё доберутся. Илья действительно настаивает на этом, а сидящий в другом конце компьютерной комнаты Далер лишь подтверждает предположение.       — Надо попробовать его убрать, — произносит вслух Денис, смотря в потолок поздно ночью.       — Для начала тебе стоит попробовать поспать, — недовольно говорит Марио, выключивший весь свет уже около часа назад. Он думал, что, может быть, при темноте Денис соизволит лечь в кровать, но тот так и остался сидеть за столом. — Ты хочешь помереть от истощения до «стрелы»? Это будет, конечно, гениально, Денис. Думаю, Широков оценит.       — Солнце, не ругайся.       — Если ты немедленно не ляжешь в постель, я заставлю тебя пить снотворное.       — Иду, — вздыхает Денис.       Он всё-таки не засыпает. Может быть, Марио прав, и пора начинать принимать лекарства или заваривать какие-нибудь травяные сборы, чтобы уснуть. В любом случае, ночь Денис посвящает мыслям о Кержакове-старшем. Он думает, что надо выяснить, когда тот будет не в пределах «Рассвета», и послать нескольких людей с ним разобраться. Лучше всего убить, но если это будет невозможно, то хотя бы вывести из строя. Денис понимает, что в Петербурге практически отсутствуют правила, в этом городе можно совершать даже самые отвратительные подлости, и никто бровью не поведёт. Во всяком случае, подобный план по устранению Кержакова-старшего Денис считает именно подлостью, практически равной выстрелу в спину.       Тем временем Федя, вернувшись после очередных бесплодных переговоров, ставших последними, потому что список группировок действительно закончился, обессиленно падает на диван в кухне. Он чувствует себя самым бесполезным человеком на свете. Дожили! Фёдор Смолов, способный уговорить кого угодно, разве что, кроме Миранчуков, не может договориться с какими-то никчёмными питерскими группировками, которые заключали договоры с «Регулом» только потому, что боятся его.       — Как встреча? — Лёша садится рядом, кладя сложенные ладони на Федино плечо.       — Никак.       — Завтра снова поедешь?       — Больше не к кому ехать. Мы всё проебали.       — Если тебя это порадует, то у нас тоже всё хуёво, — говорит Антон из-за стола. — Представляешь, Андрюху сегодня чуть не пристрелили. Из-за этого мне пришлось вылезти вперёд. Повезло, что, в итоге, не убили меня.       — С тобой всё хорошо? — обеспокоенно спрашивает Федя.       — Физически — да. Морально — лучше не спрашивай. С Андреем тоже всё в порядке, кстати. Он сейчас у Данила, а у того, походу, депрессия или ещё какая-то хуйня.       — Как видишь, идиллия, — подытоживает Лёша с саркастической улыбкой. — Будешь ужинать? Там Слава на всех приготовил.       Федя удивлённо поднимает брови. Грулёв приготовил ужин для всего коллектива? Даже не только для своей команды? Кажется, где-то в тайге сдохло нечто крупное, ну, или мир окончательно сошёл с ума, раз поборник правил и порядка, превзошедший в этом маразме самого Акинфеева, спустился с небес к простым смертным и сделал что-то для их блага. Даже если акция одноразовая, она всё равно стоит того, чтобы придумать в честь неё новый праздник.       Поскольку время позднее, а завтра практически у всех запланированы новые задания, то ужинает Федя только в компании близнецов, но так ему лишь лучше. Правда, немного напрягает какой-то слишком внимательный взгляд Антона, иногда становящийся пустым и потерянным. Стоит Феде повернуть голову в его сторону, как Миранчук тут же отворачивается к окну или начинает старательно изображать, что задумался.       Они сейчас слишком похожи на какую-то странную семью. Те самые отношения на троих, о которых пытался поговорить Лёша, которые нравятся Феде и над которыми раздумывает Антон. До сих пор он не принял окончательного решения, потому что, с одной стороны, может быть, в их случае это действительно возможно, но, с другой, какой смысл? Через месяц кто-то из них, если не все, с большой долей вероятности погибнет на «стреле». Зачем сейчас тешить себя надеждами, мимолётным счастьем, если скоро ничего этого не будет?       А они всё-таки слишком сильно напоминают семью. Сидят все вместе на кухне, обсуждают события прошедшего дня, интересуются делами друг друга. Улыбаются. Смеются. Обнимаются. Во всех стереотипных картинках и фильмах Антон видел именно такие сцены семейной жизни. У него из семьи, кровной и той, что по привязанности и любви, был только Лёша. Всегда. Да, родители, которые давно умерли, тоже семья, но Антон практически ничего о них не помнит, а этого слишком мало и слишком больно, чтобы дорожить. «Ригель» — тоже семья, но какая-то более дружеская, что ли. А Антону хочется семью личную, самую близкую, если можно так выразиться. Чтобы вот эти ужины с разговорами, чтобы засыпать рядом, чтобы утром собираться по делам, недовольно хмурясь и сонно ворча друг на друга за то, что кто-то опять не проснулся вовремя по будильнику, а кто-то уже опаздывает и никак не может найти ключи от комнаты. Чтобы праздники совместные и всякие походы по друзьям. Правда, в их случае для этого будет достаточно постучаться в соседнюю дверь, но значения это не имеет. И Антон понимает, что с Лёшей у него всё было и ещё какое-то время будет. Только пункт с друзьями, конечно, удастся вписать разве что сейчас. И Антон понимает ещё кое-что, наверное, очень важное. Он хочет, чтобы всё было и с Федей. Чтобы он тоже стал частью семьи, личной и близкой, которая не для всех.       Антон приходит к выводу так быстро, так неожиданно для самого себя. И надо бы сказать, пока они наедине втроём, пока ещё есть время, но Антон только молчит и отводит взгляд в сторону. Нет, он не станет. Неизвестно, умрут ли они скоро, поэтому смысл отсутствует напрочь. Антон не хочет делать больно ни Феде с Лёшей, ни себе. Пусть лучше всё останется в каком-то неопределённом, подвешенном состоянии, но потом будет проще. Антон не хочет снова терять только-только приобретённое счастье. Но и растворяться в нём тоже не находит полезным. Это слишком опасно.       — У тебя точно всё хорошо? Ты говорил что-то про моральное состояние, — произносит Федя, допивая чай.       — Я говорил, что о нём лучше не спрашивать. Вот и не спрашивай, — с улыбкой отвечает Антон. — Ладно, я устал и пойду спать.       — Я скоро приду, — кидает ему в спину Лёша.       В тот день, когда Денис вызвал всех внезапно в свой кабинет, и когда они узнали о «стреле», близнецы снова съехались. Они начали жить так, будто ничего не происходило в те две недели, ну, кроме Феди, разве что. Потому Лёша, зайдя в комнату, тут же упал в объятия Антона и произнёс только одну-единственную фразу, которая у них уже давно является ответом на всё: «Я тебя люблю».

***

      О том, что у Антона и Феди отношения, Данил узнал, как и все, то есть сразу. Сначала он действительно счёл всё это пустыми слухами, отказывался верить, но потом его хвалёная внимательность сыграла с ним злую шутку. Данил начал замечать, что теперь всё не так, что между Антоном и Федей что-то поменялось, и это наталкивало только на мысли определённого характера. Ещё и Андрей, твердящий по сто раз одно и то же, думающий, что таким образом сможет как-то облегчить разочарование друга.       Разочарование... Оно ли это? Может быть, тут лучше подойдёт страдание? Хотя нет, Данил не страдает. Да, ему больно, неприятно, он даже чувствует несправедливость, но вот до страданий он пока не дошёл. Андрей же опять только всё портит, ходит и пересказывает слухи, бродящие по организации, как будто от них Данил резко перестанет испытывать угнетённость.       — Круг, больше недели прошло. Хватит уже, — говорит Андрей, смотря на друга, обречённо развалившегося на кровати, уткнув лицо в подушку. — Тебе не тринадцать, опомнись.       — Отвали.       — Да в твои годы надо тёлок, как перчатки менять, а ты здесь сопли распускаешь из-за какого-то непонятного мужика.       — То-то я и смотрю, как вокруг тебя тёлки пачками падают, — хмыкает Данил. — Уходи, я хочу подумать.       — Не-не, иди в зад с такими предложениями, я остаюсь тут. В твоих же интересах быстрее закончить этот плач Ярославны, — Андрей демонстративно садится на стул. — А девушки у меня до сих пор нет из-за обстоятельств. Мне, вон, из небоскрёба лишний раз не выйти, а тут я что-то женского пола не заметил.       Андрей, если честно, считает себя во многом виноватым. Именно он когда-то рассказал Данилу про Миранчуков, но это было лишь для того, чтобы избрать себе идеал и к нему стремиться. Всем нужны кумиры, верно? Они помогают там становиться сильнее, вдохновляют нас на смелые поступки, с них можно брать пример... Но Мостовой не понимает, как можно было втрескаться по уши в одного из близнецов. Во-первых, как Данил вообще различил их и решил, что именно Антон более красивый, если до этого года они нигде не пересекались? Во-вторых, во что там влюбляться? Нет, понятно, что Миранчуки симпатичные и всё такое, но прямо грезить кем-то из них, видеть во снах и мечтательно вздыхать... Ты ведь даже не знаешь, что они за люди! Может, они последние самовлюблённые сволочи или какие-нибудь психи, или извращенцы.       — Ты слова подбирай, — недовольно бубнит в подушку Данил, и Андрей запоздало понимает, что озвучил все свои мысли. А ведь Жирков постоянно предупреждал его, что пора научиться вовремя закрывать рот. — И, между прочим, я при знакомстве запомнил, кто из них кто. И нихрена они друг на друга не похожи. И видно, что они, в том числе Антон, идеальные!       — Боже, опять началось, — закатывает глаза Андрей. — Ну, что в нём такого?       — Он красивый.       — Спорный вопрос. Он не во вкусе Артёма, например. Значит, не настолько красив. Да и что-то вся организация по нему слюни до пола не пускает, значит, это чисто твоё мнение. Давай по фактам.       — Глаза.       — Ой, прикинь, у меня тоже глаза есть. Давай мутить теперь?       Данил только отмахивается.       — Ты не понимаешь.       — Так вот я и хочу понять, но ты же ничего сказать не можешь.       — Ты когда-нибудь влюблялся? — спрашивает Данил с вызовом.       Андрей ненадолго зависает. Ему не так много лет, чтобы перебирать ворох воспоминаний, тем более, что каких-либо отношений у Мостового не было. После детдома они сразу попали в «Регул», под руководство Жиркова и гнёт его правил. А что касается самого детдома, то там, конечно, Андрею кто-нибудь точно нравился. Были же там девчонки. Но вот можно ли это приравнять к настоящей влюблённости? Тем более, если влюблённость должна выглядеть так, как у Данила.       — Ну, может быть, — неуверенно отвечает Андрей.       — И что ты чувствовал?       — Блядь, что за философские вопросы, Круг? Ну, чёрт его знает, что я там чувствовал. Наверное, счастье. Хотелось быть рядом с этим человеком постоянно. Хотелось его внимания, чтобы он не только орал, но и хвалил, например. Потому что я ведь не совсем дебил, только чуть-чуть с придурью, а он думает, будто от меня все проблемы мира. А я хороший, весёлый, со мной не скучно. И я не глупый, я «Тихий Дон» читал... Короче, больше всего хочется внимания. Только внимания не негативного или вообще никакого, а вот, чтобы на тебя посмотрели, как на человека, с которым можно было бы, например, сходить погулять. И не так, как друзья, а как пара, ну или как почти пара. Но нет! Одному плевать, другой меня в нужном контексте не рассматривает...       — Мост, ты чё, в двоих когда-то влюблён был? — удивляется Данил.       — Что? — вздрагивает Андрей. Кажется, опять наговорил много лишнего. — Да, было там когда-то. Хуёвое время, откровенно говоря. Особенно, когда никому никуда не упёрся, и сам понимаешь, что шансов нет.       — И как же ты?..       — Ну, понял, что без вариантов, переключился как-то. И вот, живу нормально. Сейчас «стрелу» выиграем, и я себе девушку найду.       — Не думаю, что Слава оставит это без внимания, обязательно настучит.       — В жопу пусть идёт этот Слава, — резко говорит Андрей. — И ты давай заканчивай свои пиздострадания. У нас разборки с Широковым на носу, это важнее. А мир на Миранчуке не сошёлся, вокруг полно других офигенных людей.       На следующий день Данил оказывается в кабинете Дениса вместе с Федей, Лёшей и Антоном. Круговой смотрит на них, сидящих вместе по другую сторону стола, и думает о том, что они действительно втроём гармонично смотрятся. Будто так и надо. Данил не знает всех нюансов жизни втроём, он просто когда-то давно читал пару статей в интернете. Надо будет узнать об этом у Далера, он ведь во всём разбирается. Данилу эта информация нужна, пожалуй, только для расширения кругозора, интересно, вот и всё.       — Надо убрать Мишиного брата, — говорит так легко и просто Денис, словно поздоровался. Понятно, что в преступности любое убийство не несёт в себе сакрального смысла, им не придают особого значения, кроме случаев, когда убивают человека по типу Мамаева или Широкова. И тем не менее, речь идёт о родном брате одного из членов «Ригеля», как минимум, можно было бы с ним посоветоваться.       — Мишаня хоть в курсе? — интересуется Федя. — Мне кажется, он должен знать. Это, как-никак, его семья.       — И как ты думаешь, что скажет на это Миша? Я разговаривал с Артёмом, и тот сказал, что Миша уже давно решил погибнуть на «стреле». Конечно, это всё предположения и предчувствия, так как Миша не дурак и говорить открыто такие вещи не станет.       — А потом мы просто придём и поставим его перед фактом, что втихую убили его брата? Очень здорово. Зачем нам вообще его смерть?       — Насколько я слышал от Далера, они с Ильёй не нашли ничего про Александра Кержакова, — произносит Данил сначала тихо и неуверенно, потому что не знает, имеет ли право влезать в диалог руководителя и подчинённого, но он владеет кое-какой информацией, и это может помочь, наверное.       — Именно так, Данил, — кивает Денис. — Кроме того, нам же лучше, если к «стреле» Широков подойдёт в ослабленном состоянии. Мне не нужны лишние проблемы, тем более, что на нашей стороне нет никого, кроме тех, кто в этом небоскрёбе. А по сравнению с Широковым — это мало, катастрофически мало. Вы слышали, что он договорился с купчинскими бандами?       Антон поднимает на Дениса ошарашенный взгляд. Он видел своими глазами купчинских представителей преступности, которых возглавлял этот... другой Антон, кажется, Зиньковский, который тоже крутится рядом с Широковым. Если та оголтелая толпа, участвующая в «стрелах», как в каких-то увеселительных мероприятиях, соединится с «Рассветом», явно не состоящим из десяти человек, то шансы «Регула» стремительно скатятся к нулю. Ещё никогда прежде Антон не чувствовал настолько сильного веяния опасности.       Ни один рейд не сравнится с тем, что он видел тогда в Буграх. Если бы сейчас ему предложили поехать на «стрелу» против Широкова в нынешнем его состоянии или сходить на десять рейдов, Антон, не раздумывая, выбрал бы второе. Ему страшно. Страшно от неизвестности, от поступающих новостей, перебивающих одна другую своими ужасными раскладами, от того, что он сейчас находится в незнакомом ему городе, где все преступные правила почему-то вывернуты наизнанку, где всё привычное не играет ровно никакой роли, а люди не знают граней жестокости. Потому что Петербург, как и говорил на самом первом собрании Денис, город бандитский, потому что он формировался на основе множества банд, никогда не отличавшихся гуманностью. Только потом эти банды стали развиваться, превращаться в группировки и организации, облагородились, стали пресловутой высшей преступностью. Но корни у них общие, и их никуда не денешь. Как в песне: «Не забывай свои корни — помни!» А Петербург всё помнит, живёт традициями, теми самыми корнями.       — Смерть одного Кержакова разве облегчит нам жизнь? — спрашивает Федя. — Если на стороне Широкова отбитые бандиты в непонятном количестве, то не проще ли попытаться договориться с какими-нибудь другими бандитами? Мне кажется, надо иногда присматриваться к тому, что делает Широков, и делать так же, по мере возможного.       — Безусловно. И с бандитами мы обязательно побеседуем, Федя. Но Кержаков нам не менее важен. Что касается Миши, то в любой нестандартной ситуации говорить с ним буду я, как тот, кто всё придумал. А ваша задача сейчас — исполнить моё поручение. Далеко не факт, что у вас получится убить Кержакова.       — Почему мы в таком составе? — интересуется Лёша.       — Потому что вы трое чуть ли не моя последняя надежда на победу. Вы разобрались со многими людьми два года назад в Москве, даже будучи не в очень-то оптимальном состоянии, вы уничтожили ядро «Афипса» в этом году, будто просто проходили мимо. Я на вас рассчитываю, я вам верю, несмотря ни на что, — последняя фраза относилась, скорее, только к близнецам, потому что причин недоверия к Феде у Дениса не было никогда. — А Данил живёт в этом городе с рождения и многое знает. Если вам придётся, например, преследовать Кержакова, то его познания могут оказаться полезными. К тому же, он единственный, кто сегодня свободен из команды Юрия Валентиновича. Опять же, трое — не четверо, количество тоже может сыграть на руку. Мало ли Кержаков будет не один, или он настолько опасен, что выходить на него надо только вдесятером.       — Ничего неизвестно, ничего непонятно, — бубнит Федя. — Перспективы просто радуют. Куда хоть переться?       — Лично вам в Мариинский театр.       — Куда? — выгибает бровь Антон.       — В смысле «лично вам»? — одновременно с ним спрашивает Федя.       Денис изображает что-то руками в воздухе, отводя взгляд.       — Дело в том, что мы не знаем, где именно будет Кержаков этим вечером. Илья и Далер нашли три предполагаемых адреса. По одному из них я отправляю вас, по другому — Игоря и Артёма вместе со Славой, по третьему поедут Саша, Андрей и Марио. Единственное, в чём мы практически уверены, пусть и не на восемьдесят процентов даже, что по вашему адресу Кержаков объявится точнее всего, поэтому вас четверо, а остальных трое.       — А ты прямо готовился, Дэн, — фыркает Федя. — Убийство какого-то Кержакова планируем с такой тщательностью, с какой ни одну «стрелу» не проводили.       — Что именно тебя не устраивает?       — Честно? Всё. Я не понимаю, почему мы так зациклились на этом человеке, когда есть проблемы поважнее. Я не понимаю, почему надо всю организацию поднимать на уши, да ещё и держать всё в секрете от Миши. Я вообще не понимаю, чем мы тут занимаемся и чего планируем добиться! Такими темпами, надо выслеживать каждого подчинённого Широкова и убивать по-тихому, пока есть возможность. Боже, Денис, я надеюсь, что у тебя есть какой-то гениальный план, потому что мне кажется, что даже ты не знаешь, как быть.       — А если не знает руководитель, значит, организацию можно хоронить, — договаривает Черышев.       Несколько часов назад точно такую же фразу сказал ему Жирков. Собственно, с него всё и началось в этой истории с убийством Кержакова-старшего. Денис не стал бы зацикливаться на одном человеке, тем более, не слишком значимом в мире преступности. Просто Юрий в течение всего дня капал на мозги своими предостережениями насчёт Миши. У кого среди близких родственников, друзей или даже просто знакомых есть кто-то из вражеской организации, тот может быть предателем или просто ненадёжным человеком. Никто не проверит и никогда не узнает, в самом ли деле Миша тогда общался с братом только о жизни, или Александр получил от него какую-то секретную информацию про «Регул». Жирков был тем ещё параноиком, подозревающим в критический момент времени всех и даже себя. Только у его паранойи были довольно весомые причины, а ещё опыт, полученный в Москве под начальством Черышева-старшего, и долгая жизнь в Петербурге.       Поэтому Данил так боялся, что Юрий может узнать о его знакомстве с Зиньковским. А Миша, ничего не боясь, смело заявил на весь кабинет, перед всей верхушкой организации, что его брат — сторонник Широкова, и они недавно виделись, и он вообще сам всё спокойно рассказал Мише, словно в этом нет ничего предосудительного. Теперь для Жиркова Миша представлял потенциальную опасность, и он требовал от Дениса либо разобраться с самим Мишей, либо разобраться с его братом. Разумеется, выбрать первый вариант Черышев никак не мог. Для начала, он Мишу знал давно, он ему доверял и был в курсе всей истории, только Юрию она всё равно ничего не скажет. Кроме того, жертвовать сейчас членом организации в преддверии «стрелы» — максимально тупо. Зачем ослаблять себя, если можно ослабить врага?       Но Денис, на самом деле, мало что знал и понимал. Условия «стрелы» прогремели над его головой, как и последние вести о деятельности Широкова, которую тот вряд ли пытался скрыть, скорее, наоборот, всеми силами выпячивал, чтобы запугать противника. Денис был в отчаянии, словно два года назад, когда перед ним маячило открытое противостояние с «Империей». Сейчас Денис мог совершать только какие-то судорожные действия, возможно, слишком необдуманные, ведь время поджимало, возможно, лишние и бесполезные. Впрочем, как считал Марио, в такое время любое действие, как и любая информация, лучше, чем бездействие и незнание.       — Ты всё ещё думаешь, что мы можем поступить иначе? — спрашивает Денис у Феди, когда заканчивает свой краткий рассказ об очередной встрече с Жирковым.       — Безвыходных ситуаций не бывает. Бывают только такие, выход из которых нас не устраивает. Зачем вообще слушать Жиркова, если, по-твоему, он несёт полную чушь и вообще, кажется, внезапно впал в маразм?       — Потому что я его уважаю, потому что он был рядом с моим отцом и ни в чём подозрительном никогда замешан не был. У него есть понимание дела, пусть он и не очень-то хочет помогать из-за какой-то личной неприязни ко мне. Но мы сами эту неприязнь породили, когда напрочь забыли о «Регуле» и не отвечали на их просьбы, думая, что найдётся для этого время получше.       Федя разводит руками. У него всё равно есть мнение, пусть Денис к нему никогда не прислушается. Впрочем, если не прислушивается к другим, значит, придумал что-то сам. Наверное, он всё-таки знает, что делает, или во всяком случае пытается убедить всех и себя в первую очередь, что он знает.

***

      Антон с Данилом идут позади Феди и Лёши, которые о чём-то переговариваются. Создаётся впечатление, что обсуждают они совершенно не задание, не предстоящую встречу с Кержаковым-старшим, а что-то вообще отвлечённое. Антон не понимает, зачем они идут несколько кварталов пешком, если могли бы проехать это расстояние на машине. Ещё Антону скучно. Данин топчется рядом и, кажется, всем своим видом пытается раствориться в гранитных набережных. На диалог он вряд ли настроен, Антон же с удовольствием сейчас поговорил бы. Можно, конечно, влезть в беседу Феди с братом, но, судя по всему, они даже не заметят его. Антон засовывает руки в карманы, потому что уже раза два задел своими конечностями кого-то из прохожих. Неужели нельзя было сделать улицы чуть шире? Или людей чуть меньше? Куда они все прутся?       — А что там в этом Мариинском, или как его, обычно происходит? — спрашивает Антон.       Данил вскидывает опущенную голову испуганно. Он тоже явно находился где-то в своих мыслях, и вопрос Антона никак не входил в ближайшие планы.       — Ну, балет, опера, симфонические концерты.       — Ясно. Наверное, очень интересно, — вздыхает Антон, предвкушая ужасно информативный вечер. Тут уж даже захочешь, чтобы Кержаков оказался именно на твоей территории.       — А вы когда-нибудь были в театре? — с сомнением смотрит Данил.       — Нет.       — Вообще ни разу в жизни?!       — Ну, да. А что, я упустил что-то важное?       — Поверьте мне, да, — кивает Данил. — Нам, кстати, Юрий Валентинович каждый месяц билеты выдаёт, чтобы мы сходили на балет или оперу.       — И если кто-то решит проигнорировать такое замечательное мероприятие, то штраф? — ответом служит утвердительный кивок. — И все ходят? Даже вы с Андреем?       — Конечно! Я очень люблю театр. У нас в Петербурге, как мне кажется, самые красивые театры в стране. И постановки у нас лучшие. Но я всегда хотел бы попасть в Большой. Правда, там, наверное, билеты надо чуть ли не за год бронировать.       Антон многозначительно поджимает губы, заставляя Данила снова удивлённо на него посмотреть. Почему-то Кругового очень шокирует новость о том, что кто-то не ходит в театры и не стремится туда попасть. Ну, что поделать, если всякие оперы и балеты до преступной карьеры были Антону недоступны, а потом, когда появились деньги на них, Миранчук совершенно не горел желанием тратить на это своё время.       — Простите, Антон, — трогает его за рукав пиджака Данил. — Возможно, я сейчас спрошу довольно грубо, но вы когда-нибудь были в музее?       — Может быть, в школе нас водили... — задумывается Антон. — Хотя не помню.       — Ну, а в Третьяковке вы хотя бы раз были? Или в музее Рерихов? Галерее Церетели? Центре Гиляровского? Ну, хотя бы в доме-музее Чехова?       — С чего вдруг я там должен был оказаться вообще?       — Это в Москве! Я понимаю, если бы вы не были в Эрмитаже или Русском музее. Но та же Третьяковка!       — Ну, вы-то со своим Юрием Валентиновичем, наверное, по музеям чуть ли не каждые выходные таскаетесь, — фыркает Антон.       — Да, потому что это очень важно! Это культурное, эстетическое развитие!       — Подумаешь, не видел я какого-нибудь там Айвазовского с его этой... — Антон щёлкает несколько раз пальцами, вспоминая. — «Незнакомкой», кажется...       — «Незнакомка» — это Иван Крамской! Айвазовский был маринистом, он не писал портретов!       — Ой, ошибся чуть-чуть, — закатывает глаза Антон. — Я про твоего Крамского вообще впервые слышу. Нашёл великого художника, конечно. И потом, Данил, раз уж ты такой умный, то как, по-твоему, художник может писать? Он не писатель.       — Да так, что это правильно! Нельзя говорить иначе! Или вы думаете, что художники рисуют?!       — Явно не пишут.       — Это произошло от слова «живопись»! Поэтому они пишут, описывают всё, что есть в мире, при помощи красок.       Федя и Лёша оборачиваются на громкие выкрики Данила. Все четверо они стоят посреди какого-то моста, заставляя посторонних людей обращать на них излишнее внимание. Круговой чем-то возмущается, кричит на Антона, который то удивляется, то хмурится, а в конце небрежно отмахивается и говорит, что всё это личное дело каждого, а у него другие интересы. Данил спрашивает, какие же именно, но Антон старательно делает вид, что обижен и оскорблён.       — Что произошло? — пытается выяснить Федя.       — Я не хожу в театры! Пиздец, трагедия какая, — ворчит Антон, а потом оборачивается к Данилу. — Вон, Лёша тоже никуда не ходит, чё ты до меня докопался?       — Вообще-то, Лёша хотел бы куда-нибудь сходить, — говорит Лёша. — Просто его брат почему-то отказывается составлять компанию. А спектакли по телевизору — это вообще не то.       — Когда ты успел? — удивляется Антон.       — Когда делать было нечего, ради интереса решил посмотреть. Понравилось и стал смотреть ещё. Ты, между прочим, тогда фыркнул, что это скучно. И что касается картин, то в Третьяковке я действительно не был, но, слава богу, знаю, что Айвазовский никаких «Незнакомок» не писал. Кстати говоря, года четыре назад я предлагал сходить на выставку, кажется, Серова или Репина. Но ты, Тоша, сказал, мол, чего ты там не видел, всё это слишком просто для твоего понимания. Я предложил тогда сходить на авангардистов. Ты сказал, что это просто чушь и мазня, на которую не стоит тратить время.       — Но это реально так, — разводит руками Антон. — Знаешь, что, Лёша, я от тебя поддержки вообще-то ждал, а не вот этого.       Данил цокает языком, Лёша выгибает бровь, покачивая головой, и в создавшемся неловком молчании Федя предлагает уже дойти, наконец, до театра.       Выясняется, что Кержаков для просмотра выбрал себе «Лебединое озеро» Чайковского, поэтому и четвёрка будет смотреть то же самое. Вернее, смотреть им не надо, им надо найти в зале Александра, и если его вдруг не окажется, то сообщить об этом Игорю или Марио, которые ждут его в других местах.       — Бельэтаж, — тянет Антон. — Какое пафосное и тошнотворное название.       — Сюда билеты по девять тысяч стоят, имей уважение, — говорит Федя.       Он с Лёшей садится вперёд, и пока свет в зале не погас, старательно высматривает кого-нибудь, кто напоминает Кержакова-старшего, в партере. При этом, Федя отмечает, что в партере места ещё дороже, так что Кержаков, видимо, большой ценитель искусства, раз любит смотреть с комфортом. Удивительно, почему тогда не выбрал какую-нибудь Императорскую ложу, ведь деньги явно позволяют.       Лёша толкает Федю локтем, указывая на второй ряд. Кержаков действительно садится в одно из кресел, только по сторонам оглядывается с таким видом, будто чувствует, что за ним следят. До антракта переходить к активным действиям не стоит, значит, полтора часа балета придётся отсмотреть. В принципе, никто не против, если не считать Антона, который говорит, что ему ничего не видно из-за Феди с Лёшей, а когда те предлагают уступить ему место, отказывается, потому что балет — это всё равно очень скучно, он, скорее, уснёт, чем посмотрит хоть что-то.       — А «Войну и мир» вы читали? — спрашивает шёпотом Данил, наклоняясь к Антону, пока на сцене происходит какой-то массовый танец.       — Да что ты ко мне пристал? Нафиг мне сдалась твоя «Война и мир»? Она бесконечная, её читать можно до конца жизни.       — А «Тихий Дон»?       — Нет.       — «Мастер и Маргарита»?       — Нет.       — Хотя бы стихотворения Пушкина, Лермонтова или Есенина, например?       — Мне не нравятся стихи.       — А можно там потише как-то? — возмущённо шипят в один голос Федя и Лёша.       Данил извиняется и укоризненно смотрит на Антона. Кажется, он не настолько идеален, как думал Круговой раньше. Во всяком случае, область искусства и культуры явно не входит в число лучших черт Антона. Она, в принципе, отсутствует. И как Данил раньше этого не замечал? Даже Андрей, всегда неохотно посещающий подобные мероприятия, всё равно от них не отказывается, да и потом обычно остаётся доволен. О Славе и говорить не стоит! Он, как настоящий фанатик, готов обойти все музеи сразу, была бы только возможность, и он всегда в числе первых, когда Жирков сообщает, что скоро планируется очередной «выход в свет».       Кстати, свет в зале включается, и Лёша видит, как Кержаков поднимается со своего места. Он подозрительно быстро двигается к выходу из зала, и четвёрка тоже начинает двигаться вслед за ним. Александр выходит из театра, и его преследователи решают разделиться. Близнецы продолжат идти сзади, пока Федя с Данилом постараются быстро срезать через боковые улицы и оказаться перед Кержаковым, таким образом окружив его.       Преследование продолжается в довольно спокойном режиме. Александр будто бы ничего не замечает, и близнецы стараются выглядеть обычными прохожими, хотя с их знаменитыми лицами вряд ли это возможно сделать идеально. Уж Кержаков должен их знать. В любом случае, они добираются по набережной до широкого проспекта, и тут Кержаков решает свернуть в один из дворов-колодцев. Антон понимает, что Федя и Данил должны быть где-то там же, если не изменили маршрут. Перед ним с Лёшей становится нелёгкий выбор: пойти за Александром, надеясь, что Смолов и Круговой не в каком-нибудь другом месте, или оставить преследование, потому что всё это может оказаться ловушкой. Лёша утверждает, что особых вариантов нет, и надо идти за Кержаковым. Как бы там ни было, их двое, и они профессиональные убийцы, уже много лет возглавляющие рейтинг, вряд ли стоит опасаться какого-то брата Миши.       Но дворы-колодцы всегда выбирались преступниками центральных районов Петербурга в качестве лучшего места для решения насущных вопросов с перестрелками. Стоит близнецам зайти за кованую решётку одного из дворов, как Кержаков резко оборачивается и нажимает на спусковой крючок пистолета. Если бы не годами выработанная реакция, Лёша уже лежал бы на асфальте с простреленным лёгким.       Кержаков своей манерой защищаться напоминает Антону тех людей из банд в Буграх, потому что вид у Мишиного брата совсем не как у человека, окружённого четырьмя преступниками. Он явно ставит себя выше их, пытается действовать с позиции силы. Отчаянный, будто для него эта внезапная перестрелка тоже какое-то развлечение, как недосмотренный балет.       — Помнишь, был один рейд в шестнадцатом году, — говорит Антон, поворачивая голову к Лёше. — Давай попробуем, как тогда?       — Федя и Данил об этом не знают, они могут всё запороть, и тогда...       — Они не успеют, — подмигивает Антон и резко выбегает прямо перед Кержаковым.       Тот не медлит с выстрелом, но Антон отходит в сторону, скрываясь за какой-то пристройкой. Через секунду выбегает Лёша и делает всё то же самое. Федя и Данил, которые, разумеется, видят происходящее, переглядываются, не понимая, что делать. Они могли бы стрелять, пока близнецы выполняют, очевидно, свой план, но позиции слишком неудобные. К тому же, Кержаков уже разворачивается в их сторону. Когда он это делает, из-за спины вдруг приходит выстрел, только пуля свистит чуть выше уха. Ясно, что Лёша промахивается специально, но внимание Александра он снова привлёк. Только стреляет Кержаков в пустоту, так как Миранчук, естественно, скрывается за всё той же пристройкой.       Они путают его, стреляют неожиданно и не целясь в какую-либо часть тела, чтобы дать возможность Феде или Данилу, или кому-то одному из них подобраться ближе, занять более удобную позицию, с которой точно гарантированно не промахнутся. На худой конец, близнецы рассчитывают, что скоро у Кержакова кончатся патроны. Вряд ли он с собой в театр потащил несколько наборов. Хотя, судя по его странному поведению, возможно, он ожидал нападения.       Данил осторожно подходит и направляет пистолет на Кержакова, но что-то идёт не так. Выстрел не звучит. Круговой нервно сглатывает, понимая, что с пистолетом произошла какая-то непоправимая в данный момент поломка. Он не успеет. Кержаков пристрелит его. Словно в замедленной съёмке, перед Данилом проносится взмах руки, и оглушительным эхом среди двора-колодца серия выстрелов. Александр чуть наклоняется как-то неестественно, держится за бок, но ни раны, ни травмы ему нанести никто не смог. Федя удивлённо выгибает бровь, стреляет ещё раз, но промахивается. Кержаков решает бежать, близнецы подрываются вслед за ним. Он уводит их всё дальше в круговорот дворов, и если там нет выхода, то Кержаков загонит в ловушку сам себя. Только выход находится. Они втроём вылетают на проспект, распугивая ни в чём неповинных туристов и местных пешеходов. Александр с превосходной грацией просачивается между ними, забегая в другой двор, который ведёт куда-то дальше.       Близнецы понимают, что надо или стрелять по ногам, или заканчивать эту пустую беготню, звонить Игорю, Марио, да кому угодно, чтобы они выдвигались в предположительное место. Однако попасть в бегущего человека нелегко, и Лёша, предприняв единственную возможную попытку, так как у него остался последний патрон, попадает не в бедро Кержакова, а в решётку около очередной мостовой. Сколько их в Петербурге, блин? Кержаков скрывается где-то за поворотом.       Ближе всех к его следующей точке оказывается группа из Саши, Марио и Андрея. Они перенимают эстафету от близнецов и остальных. На всякий случай, Антон звонит ещё Игорю, чтобы тот вместе с Артёмом и Славой помог Марио. Но их команда слишком далеко. Кержаков двигается вдоль Крюкова канала, пока Акинфеев со своими напарниками где-то в районе Юсуповского сада. Антону это, конечно, ни о чём не говорит, но трубку перехватывает Артём, кричащий, чёрт знает, по какой причине, что, пока они доберутся до канала, Кержаков уже будет дома попивать чаёк.       Марио удаётся столкнуться с Александром на пересечении набережной Фонтанки с Лермонтовским проспектом. Только Кержаков запрыгивает в машину, и всё, что может сделать в тот момент Фернандес, — стрелять по колёсам. Машина начинает петлять, создавая опасную ситуацию, и чей-то автомобиль, едущий по встречной нелепо дёргается в сторону, а ни в чём неповинный водитель теряет контроль над управлением, и его машина буквально пролетает, крутясь вокруг своей оси, мимо Марио и подоспевших Головина с Мостовым. Машина по пути зацепляет ещё чью-то легковушку, а внедорожник рядом с ними поворачивает вправо, выезжая на тротуар. Идущие по нему люди с криками и воплями, словно тараканы, успевают разбежаться в сторону, а те две машины, столкнувшиеся несколькими мгновениями раньше, врезаются в светофор. Паника, куча смятого железа, Кержаков упущен.       И потом Денис ещё долго выговаривает всему коллективу своё разочарование. Он не просто недоволен, он в бешенстве, потому что эта глобальная перестрелка с погонями и погибшим мирным населением будет припоминаться в Петербурге не одну неделю. Но чёрт с ними, со слухами, главное, что Кержаков цел и невредим, пока «Регул» выставлен полными идиотами. Впрочем, что удивительно, когда новости доходят до Жиркова, он не разражается ответным возмущением, а просто пожимает плечами и говорит, что, видимо, надо было выбирать другой вариант.       Когда обо всём узнаёт Миша, он вообще никак не реагирует. Ну, могли убить брата и что? Можно подумать, тот когда-то был хорошим человеком, по которому стоит убиваться. Миша знает, что судьба предопределила ему другую историю, которая закончится во время «стрелы». Потому Александр выжил, а команда Дениса потерпела поражение.       Илья ещё около недели настаивает на том, что во всём виноват город. Тут никогда не знаешь, как сложится ситуация, ибо мистика и всё такое. Артём, любящий подобные рассказы и байки, серьёзно кивает и начинает распространять ещё больше слухов о том, что в Петербурге всё подчиняется каким-то потусторонним силам. Эти истории помогают всему коллективу немного отвлечься и не чувствовать себя самыми бесполезными людьми на свете.       А в начале августа, когда случившееся уже становится лишь неприятными воспоминаниями, и в настоящую жизнь врывается поток новых проблем, во время одного из поздних ужинов всего этажа Данил влетает на кухню с самым решительным видом. Он подходит к Антону и заявляет:       — Мы с вами слишком разные люди.       — О, как! Прикольно, что ты это заметил, — говорит Антон, пока совершенно не понимая, что начинается. Где-то из-за стойки заинтересованно выглядывает Артём.       — Я любил вас очень долгое время, — невозмутимо продолжает Данил, а Феде чай попадает не в то горло. — Убил столько лет своей молодости на пустые страдания по вам. И, знаете, я ни о чём не жалею. Вы, пожалуй, действительно лучший преступник из всех, кого я когда-либо видел. Мне доставляет невероятное удовольствие быть на заданиях рядом с вами. Вы смелый, решительный, я, наверное, всегда буду брать с вас пример. Но я был уверен, что вы идеальны во всём. Оказалось же, что в вас есть существенный недостаток, и именно он послужил причиной того, что я больше не могу смотреть на вас так, как раньше. Честно, я разочарован в конец. Короче говоря, Антон, вы человек не слишком интеллигентный, возможно, малообразованный. Ваши высказывания повергают меня в шок. По сути, с вами не о чем поговорить. И лично для меня этот недостаток перекрывает все остальные достоинства. Так что, наши дороги явно расходятся, и я надеюсь, что в следующий раз не наступлю на те же грабли.       Закончив свою патетическую речь, Круговой разворачивается на пятках и покидает кухню.       — Да! Наконец-то! — радостно выкрикивает Андрей, простоявший в дверном проёме. — Хвала небесам, это свершилось!       — А что это вообще было? — спрашивает Саша, вытаращенными глазами обводя помещение.       — Очередная жертва миранчуковской привлекательности, — качает головой Артём. — Я, кажется, понял, почему они с Феденькой сошлись. У них же, вместе взятых, поклонников, наверное, на весь Питер наберётся. Я точно когда-нибудь заморочусь и проведу перепись.       — Он чё, тупым меня назвал только что?! — откидывая в сторону нож, возмущённо восклицает Антон.       — Ну, давайте признаем честно, что ум — не твоя сильная сторона, братик, — с улыбкой говорит Лёша, кладя ладонь на плечо близнеца. — Зато ты у нас очень красивый.       — Но, если в этой грёбаной организации хотя бы один человек снова в тебя влюбится, — предупреждающе начинает Федя.       — Давайте его в комнате запрём? — перебивает Миша. — Он своим существованием понижает мою самооценку.       По кухне разносится громкий смех, который поддерживают даже Слава и сам Антон.       Пусть Кержаков-старший жив, пусть весь город теперь стоит на ушах, а «стрела» всё ближе, главное даже в этот момент не падать духом и оставаться коллективом.