Не наши звёзды погаснут

      Пока кто-то готовится к внеочередному празднику, выдуманному на ходу, кто-то другой, более сознательный, продолжает усиленно работать. Иногда ты, может, и хотел бы отдохнуть, да только жизнь оказывается гораздо серьёзнее и не оставляет тебе возможности отложить дело на потом. Так и Ведран думает, что лучше прямо сейчас решить вопрос с одной важной встречей, ради которой он временно вернулся в Россию.       В целом, Чорлука считает себя человеком мира. Зачем привязываться к какой-то территории, если можно спокойно существовать везде? Это удобнее. Впрочем, есть некоторые места, где стоит опасаться за свою жизнь, и как же хорошо, что Петербург в их число не входит. Этот странный город, со своими правилами и своим ритмом, всегда чем-то привлекал Ведрана. Тут можно было бы остаться, жаль, что у Чорлуки всегда много планов, которые нельзя воплотить здесь.       Петербург настолько сросся с преступностью, что кажется, будто даже дети смотрят на тебя с позиции будущих преступников. Какие у них интересные взгляды, однако, словно стараются проникнуть в твою душу, но при этом стремятся тебя оттолкнуть. Петербург не любит чужаков, хотя он старается быть к ним открытым и дружелюбным, всё равно держит на всякий случай поблизости пистолет, будучи готовым вступить в бой прямо сейчас. Петербург никому не доверяет. Если ты хочешь доказать этому городу свою безобидность, то надо быть или очень проницательным, или сделать это на собственной крови.       Ведран стоит около стены одной известной гостиницы. Говорят, тут повесился Есенин. С неба продолжают слетать крупные холодные капли, но гуляющих почему-то это не смущает. Больные люди. Такие же больные, как этот город. Но, что самое удивительное, хотя Ведран может сказать про Петербург много плохого, его всё равно сюда периодически тянет, и даже нынешнее возвращение, скорее, большое желание, давняя задумка, а не просто деловая поездка по необходимости.       С другой стороны к гостинице подходит ещё один человек. На нём длинный кожаный чёрный плащ, и голову он опускает низко, стараясь смотреть под ноги, а не по сторонам. Ведран узнаёт в нём того, с кем запланировал здесь встречу.       — Отличная погодка у вас, Маркус, — усмехаясь, произносит Ведран по-английски.       — Такая же солнечная, как в Монако.       — Не пригласишь в какой-нибудь местный кабак?       — По кабакам со своими дружками шляться будешь.       — Грубо, но факт. Слава богу, в моём окружении есть такие знакомые.       Ведран кивает Маркусу в сторону сквера перед ними. Там сейчас, наверное, сыро и мокро, как и везде, но лучше стоять в тени деревьев, чем на улице, где ходят толпы людей, в том числе и всяких туристов. По сравнению с местными, все приезжие группы выглядят такими наивными дураками. Они бегают в любую погоду по центру, щёлкают своими фотоаппаратами, смеются и тыкают пальцами в каждую достопримечательность. Они даже понятия не имеют, что в метре от них может решаться судьба какой-нибудь преступной организации... Впрочем, о чём речь? Туристы — это совершенно иной мир, никак не касающийся преступности.       Маркус становится около скамьи, выкрашенной в белый цвет. Одну руку кладёт на спинку, вторую оставляет в кармане плаща. Наконец-то он поднимает свои мутные, водянистые глаза на Ведрана. Того всегда напрягал этот взгляд. Люди с блёклыми глазами никогда не казались ему надёжными и чистыми душой. Хотя в преступности невозможно найти кого-нибудь чистого... Лишь однажды Ведрану удалось столкнуться с таким человеком, но об этой встрече он обязательно подумает позже.       Маркус Берг бывал в Петербурге такими же наездами, как Чорлука, а вообще жил где-то в Швеции, работая там на известную группировку с названием, буквально переводящимся, как «Холод и лёд». Слишком очевидно для группировки из холодной и северной страны, но кто разберёт этих шведов. С Чорлукой Маркус познакомился, однако, как ни странно, в России, в Москве. Здесь был один человек, вышедший на контакт с Маркусом через трёх других посторонних лиц, которые, впрочем, уже не играют никакой роли во всей этой истории. И этот человек встречался с Маркусом, как тот сейчас встречается с Ведраном, даже по той же причине. После встречи Маркус решил зайти в ресторан, чтобы выпить и снять напряжение от тяжёлого разговора, а там праздновал свой день рождения Ведран. Они столкнулись у барной стойки, когда Чорлука попросил налить себе ещё пива, а пока ждал, решил побеседовать с первым попавшимся под руку человеком. Он сразу приметил в Маркусе человека из преступности, да и иностранца тоже в нём почувствовал. Разговорившись по душам, Ведран очень заинтересовался темой, которая так беспокоила Маркуса, и согласился кое-чем ему помочь.       Выяснилось, что Берга по какой-то причине завербовал один русский, некий Володя. Маркус долго плевался на это имя и говорил, как же сильно он ненавидит эту страну, людей в ней и больше всего местную преступность.       — Ну, сам виноват, — заключил тогда Ведран. — Ты знал, что здесь надо оглядываться на каждом перекрёстке. И что же теперь?       — Володя требует от меня информации. Говорят, тут есть молодая организация... «Империал», что ли? Нет. «Империя»! Образовалась пару месяцев назад, но Володя почему-то уверен, будто она наделает много шума. Эти русские так громко распространяются о всякой чуши!       — Самонадеянно. И почему Володе так интересна «Империя»?       — За Володей есть какой-то другой человек. Гораздо серьёзнее его и опаснее. Вот тому и нужна «Империя», а Володя — просто его «шестёрка».       — Какая сложная схема.       — Да, эти русские умеют запутывать!       — Я бы сказал, они очень изобретательны. Но, если хочешь, я могу тебе помочь. Понимаешь, ты заинтересовал меня своей «Империей», и если бы я знал, что происходит с ней и вокруг неё, то я мог бы избавить тебя от вербовки.       Маркус, конечно, согласился. Во-первых, он достаточно выпил, чтобы согласиться на любой вариант, гарантировавший ему хоть немного свободы и отсутствие жизни в России. Во-вторых, Ведран говорил настолько убедительно, что сложно было не поверить. Вот только в реальности всё оказалось куда хуже. Ведран и не думал помогать Маркусу выйти из его сложного положения, более того, через Маркуса он нашёл тех самых людей, которые так интересовались «Империей». Самому Чорлуке, конечно, не было никакой выгоды в преступных разборках России, но они увлекли его, и он решил стать непосредственным участником некоторых событий. А тут, так удачно, у него появился русский коллега Денис и чуть позже забавный Антон, очень внезапно работающий на «Империю». Всё переплелось и спуталось в огромный клубок, а Ведран лишь поспособствовал его созданию. Тем не менее, Чорлука оценивал всё происходящее, как весёлое развлечение, приятную игру для проведения досуга. Ведь жизнь, порой, так однообразна!       — Они приехали, — говорит Ведран Маркусу. — И приехали для разборок.       — Володя будет счастлив слышать это. Его главный уже давно мечтает столкнуться лицом к лицу с ними.       — Намечается городской праздник, — смеётся Чорлука, шифруя ближайшую «стрелу» под этими словами. — Успеть бы занять первые ряды.       — Кто знает, когда это будет. Неужели ты задержишься настолько долго здесь? Я планирую свалить сразу же, как только передам информацию Володе.       — У меня здесь ещё одно важное дело. Не менее приятное, чем ваши стычки.       Маркус смотрит своими мутными глазами, такими же серыми, как питерское небо, на Ведрана с нескрываемым презрением. Он видел многих людей, относящихся к преступности, как к чему-то весёлому, поэтому позиция Чорлуки его нисколько не удивляет. Однако Маркус не может уважать людей с подобными взглядами. Для него преступность — это что-то высшее, идея, мечта, которой надо жить и дышать. В Швеции так и делают, а здесь, в России, такое чувство, будто им просто нечем больше заняться, вот и выдумывают всякое. Они обесценивают преступность, как явление. Маркус верит, что за это они все ещё поплатятся. И Ведран, и Володя, и те, кто стоит над ним.       — Я могу рассчитывать на тебя, если случится что-то интересное? — спрашивает Чорлука.       — Я же сказал, что не собираюсь тут оставаться.       — Но неужели ты не будешь следить за развитием? Ведь от этого зависит твоё положение. Вдруг Володю и его начальников убьют? Тогда ты будешь свободен.       — Пошёл ты, — выплёвывает Маркус, не дослушивая. Слова Ведрана абсолютно пусты, а его обещания лживы.       Он давно не верит никому, кто есть в этой стране, в частности в этом городе, будь то местный или приезжий. Петербург имеет какое-то странное влияние на мысли, он путает их, заставляет тебя совершать какие-то невероятные поступки, на которые ты раньше никогда не решился бы. Маркус тоже однажды поддался этому городу, и теперь у него нет свободы. Петербург жесток к тем, кто посылает ему проклятия, а Маркус не начинает без них свой день.

***

      Слава скептически смотрит на стол, заставленный бутылками с алкоголем и разными видами закусок, над которыми старался Далер. Ну, как старался? Андрей просто попросил его достать треть из тех банок, которые Далер закатывал в конце каждого лета. Кузяев вообще был действительно странным человеком, будто выпал из какого-то другого времени, из прошлого века. Казалось бы, здесь, в небоскрёбе, у них есть буквально всё, а на зарплату, получаемую ежемесячно, можно позволить себе то же самое, но в большем объёме, было бы желание. Однако Далер продолжал, словно чья-то бабушка, консервировать помидоры, солить огурцы и потом складывать эти банки в холодильнике или в кухонных шкафах, не давая там никому поставить даже небольшую пачку чая.       Разумеется, странности Далера только закатками не ограничивались. Ещё он выписывал три журнала: научный, какой-то про животных и фауну, где были очень красивые фотографии, нравящиеся Круговому, и литературный. В нём Далер почитывал периодически всякие рассказы и повести неизвестных авторов, чьи творения почему-то не издавали книгами. Помимо журналов, Далер ещё читал газету, за которой, правда, ходил каждую среду в ближайший ларёк. Кстати, ларёк несколько лет назад хотели снести, но Далер, как человек преступности, то есть довольно влиятельный, смог настоять на том, чтобы ларёк оставили в покое, ведь куда бы он тогда ходил? Так вот, в газете Кузяева интересовала исключительно колонка, где освещались последние события в преступном мире Петербурга и иногда даже проскакивали вести из остальной преступной России...       — А я тебе говорю, что пивас с водкой — это лучшее, что придумало человечество! — восклицает Артём, пытаясь открыть банку с огурцами.       — Фу, эту бурду пить невозможно, — брезгливо морщится Федя.       — То же мне, нашёлся. Вшивая интеллигенция. Тебя в Краснодаре, смотрю, только винами всякими поили. Нет, хорошо, допустим, тот виски, который мне Головин сто лет назад дарил, безусловно, лучше ерша, но...       — Красное только? — вмешивается в спор Лёша, указывая на одну из бутылок вина на столе. — Мне красное нравится.       — Безумно, блядь, полезная информация, — цокает языком Артём. — Да откроется эта хрень или нет?! Ваш Далер не мог ещё гвоздями крышку прибить?       Андрей крутится около стола со светящимися глазами. У них в «Регуле» все праздники строго контролируются Жирковым, он сам определяет, когда можно отмечать, а когда нет. Однажды было так, что Юрий запретил парням Новый год. И действительно ничего не было! Ни ёлку в гостиной не поставили, ни гирлянду на окно не прицепили, ни стол не организовали, даже салют с балкона не смотрели! Но, конечно, Андрей не мог просто смириться с отсутствием такого важного праздника в своей жизни. Ещё за три дня до события он тайком купил бутылку шампанского и держал её у себя в комнате под кроватью. Даже сделал что-то вроде ванночки со льдом, почерпнув столь великолепное изобретение в одном из журналов Далера, где была целая страница под заголовком «Своими руками». Пустить в ход изобретение получилось только за несколько часов до праздника, потому что лёд, предсказуемо, таял быстро, а менять его было трудно. Результат всё равно один — шампанское Андрей открыл под импровизированный бой Курантов, включённый на телефоне. Рядом на кровати сидел Данил, который, конечно, тоже расстроился запретом на праздник, поэтому с энтузиазмом поддержал друга. Всё шло идеально, да только музыка с того же телефона оказалась слишком громкой, и Слава, естественно, по правилам просто не мог умолчать о преступлении товарищей. Удивительно, но никто на него не обиделся. Просто вот такой вот Слава, слишком ответственный. Ну, а Мост и Круг выплачивали очередной штраф.       — Если хоть что-то сегодня произойдёт, а я чувствую, что без этого не обойдётся, — строго говорит Грулёв. — Я немедленно пойду к Юрию Валентиновичу.       — Ябеда ты, — весело показывает язык Андрей. — Эх, день не день, если я без штрафа.       Данил сидит на диване, рассматривая людей в помещении. Особенно ему интересно поведение тех, кто приехал из «Ригеля». А они кажутся неплохими, во всяком случае, может, некоторые чересчур грубоваты, но зато смешные. Вот только Данил чувствует, что есть между ними всеми какая-то преграда. Вроде и выглядят слаженной, организованной командой, как у Юрия Валентиновича, но что-то не так. За этими улыбками, беззлобными шутками, определённо, стоит непонимание, возможно, конфликт. Данил не хочет, чтобы он открылся сегодня во всей красе. Он вообще не любит конфликты и ссоры, а ведь когда-то, на первых порах, они случались здесь буквально каждый день. Это сейчас все привыкли к странностям Далера, к идеальной правильности Славы, к шебутному Андрею, гораздому на любые безбашенные выдумки. Раньше с ними были и другие, кто занимал комнаты, где теперь поселились члены «Ригеля». Одно задание за другим унесло их в небытие. Преступный мир слишком жесток, чтобы позволять большому коллективу всегда существовать безбедно. Надо быть невероятно сильным, чтобы выдержать, и Данил считает, что они, четверо, видимо, любимцы судьбы или действительно сильные, раз пока держатся. Ну, а «Ригель» просто поражает своими способностями. Их так много! И они все живые!       Он восхищённо смотрит на коллектив Черышева, но на кухню приходит последний из приглашённых. Впрочем, кое-кто уверен, что ему не стоило бы сюда соваться. Данил переводит взгляд на Антона, и у него перехватывает дыхание. Антон Миранчук. Настоящий, прямо здесь, а не где-то в Москве. Вообще, Данил узнал про легендарных братьев-близнецов от Андрея, разумеется, изучившего рейтинг вдоль и поперёк. Мостовой рассказал про них всё, что слышал сам от людей, разбирающихся в преступности, ну и, может быть, чуть-чуть приукрасил, потому что тогда ещё интереснее. Конечно, Данил сидел с раскрытым ртом и после этого тоже стал ловить любой слух, где прозвучала бы фамилия Миранчуков. Впрочем, говорилось о них разное, даже противоречивое. Данил верил всему, потому что так проще, и фигуры братьев в его сознании приобретали всё более героический характер. Они стали его кумирами, он хотел на них равняться, хотел такой же карьеры в преступности. Андрей тоже хотел, но в меньшей степени. Он признавал авторитет Миранчуков, но всё-таки поставил себе цель не только достичь аналогичных высот, но ещё и перегнать братьев, ведь просто сравняться слишком легко. Однако Андрей не ждал с замиранием сердца их приезда, не выносил мозг своим товарищам и спал, в отличие от некоторых, накануне их появления в здании. Данил же уснуть не смог, лежал в своей комнате с открытыми глазами и представлял, какие же они, близнецы, на самом деле. И, господи, его лучшие представления оправдались!       Утром Андрей подбил его на дурацкий спор, будто он сможет пожать Миранчукам руки. Данил тоже хотел, но он был не таким смелым и решительным, поэтому просто мялся где-то в углу, пока Мостовой даже разговорился с ними. Сейчас Данил очень жалеет, что не взял волю в кулак и не подошёл хотя бы просто поздороваться. Но ничего, у них есть этот праздник, и у него ещё есть шанс попытаться перекинуться парой слов со своими кумирами.       — Опять мой бокал разобьёшь? — с вызовом спрашивает Антон у Дзюбы, снова занимающимся разливом спиртного.       — Нет, сегодня на очереди твой ебальник.       — О, удачи. Или погоди... Ой, мне же стоит бояться. Как жаль, что не страшно.       Слава вопросительно изгибает бровь, стоя прямо около говорящих. Он контролирует, сколько и кому Артём наливает, потому что нет никакого желания видеть пьяного Андрея, да и вообще им больше бокала нельзя. Так, значит, тут какой-то конфликт возникает на ровном месте. Судя по немного опухшему носу Артёма, такое вполне может перерасти в драку. Прекрасно! Только этого Славе не хватало.       Игорь подходит к Грулёву и кладёт ладонь на его плечо.       — Не переживай. Я, если что, присмотрю за этими двумя, — Игорь действительно хочет верить своим же словам, потому что в прошлый раз он собственное задание провалил. Надо исправляться. К тому же, нельзя ударить в грязь лицом перед этой командой.       — Я буду вам очень благодарен. У меня, к несчастью, не сто глаз, а здесь есть кое-кто... Мост, поставь водку на место, или я прямо сейчас пойду к Юрию Валентиновичу!       — Так, кто вообще вытащил водку? — той же строгой интонацией спрашивает Игорь. — Немедленно убрали её отсюда. Это вам не междусобойчик.       Артём толкает в бок Федю, чтобы тот взял вину за водку на себя. Смолов возмущённо открывает рот, потому что виноват Дзюба, но тот, видите ли, не хочет выслушивать от Игоря. А то Федя прямо горит желанием! В итоге, Саша вздыхает и сам убирает бутылку в холодильник. Откуда она только взялась, вроде никто не покупал? Впрочем, она могла быть у того же Далера на полке, а Дзюба, естественно, наплевав на все установленные тут правила, решил пустить её в общую пьянку. Саша думает, что сделал бы так же, но установка дружественных отношений важнее, поэтому надо немного потерпеть, а там, глядишь, и правила сами собой отменятся. К тому же, тут внезапно выяснилось, что они теперь одна большая команда.       — Давайте за коллектив. Наш дружный коллектив! — предлагает Головин, пока все остальные думают, что теперь делать.       Предложение принимается единогласно. Андрей опустошает свой бокал залпом и тут же тянет руку за новой порцией, но Слава, лишь пригубивший вино, хлопает его ладонью, предупреждающе наклоняя голову. Мостовой закатывает глаза. Он знал, что так будет, поэтому заранее подготовился. Слава действительно не имеет ста глаз во всех местах и когда-нибудь отвернётся, тогда Андрей обязательно успеет отхлебнуть из любой бутылки.       Всё идёт, на удивление, достаточно мирно. Даже Антон и Артём практически не пересекаются взглядами, но в том заслуга Игоря. Как только появляется свободная минута, и Дзюба начинает искать своего злейшего врага, Игорь немедленно увлекает его или разговором, или вопросом, или просит себе налить чего-нибудь на выбор Артёма, или вообще предлагает потанцевать. Танцующий дважды подряд Игорь, кто такое видел вообще? Но, оказывается, нет предела возможному. А танцует Акинфеев довольно неплохо, кстати.       Антон сидит на диване, закинув ногу на ногу. Минуты две назад рядом с ним сидел Лёша, и они о чём-то беседовали, мило улыбаясь друг другу. Потом Лёша положил руку на колено брату, и на этом моменте искоса подглядывающий на них Данил даже проморгался, потому что не понял. Только ему показалось в этом жесте что-то немного не родственное? Ладно, мало ли. Данил всё ещё собирается с силами, чтобы просто подойти к Антону. Тот один. Один — это не два, это проще, это не так страшно. Но надо выпить чуть-чуть для храбрости. Тут ещё и Андрей так удачно крутится вокруг Славы, упрашивая его принести гитару и что-нибудь сыграть.       Не бывает целиком идеальных людей, и, хотя Грулёв пока преуспевает в становлении, у него всё равно имеется несколько так называемых пагубных привычек. Самая яркая и известная всей команде — умение играть на гитаре. Вроде как, Грулёв ещё и стихи тайно пишет, а потом пытается составить из них песни, но пока все слышали от него только чужие композиции. Впрочем, Слава всегда активно утверждает, что это лишь глупые, нелепые слухи, такой ерундой он не занимается вовсе.       Данил обводит взглядом стол, думая, что бы взять, чтобы не просчитаться. Вино? Нет, наверное, слишком слабо. Да и потом ему эта кислятина никогда не нравилась. Коньяк? Может, слишком сильно. А, чёрт с ним, времени не так много. Данил быстро наливает себе половину бокала и тут же выпивает. Ощущение такое, будто проглотил батарею, бросает в пот. Приходится взять что-то с ближайшей тарелки, чтобы закусить. Отдышавшись и мысленно отсчитав до трёх, Данил разворачивается на пятках и уверенно идёт в сторону дивана.       Он молча садится рядом с Антоном, который смотрит на него так же вопросительно, как и в кабинете Жиркова на Андрея.       — Добрый вечер, — «Какой, к чёрту, добрый вечер?! Ты его впервые увидел, что ли... Тупица ты, Круг. Круглая тупица».       — Привет, — пожимает плечами Антон, усмехаясь от того, сколько волнения и мыслей на лице Данила. — Всё хорошо?       — У меня? У меня отлично. А у вас? Как вам наше здание? Наша команда? Всё не так, как в Москве, правда? Слушайте, а расскажите, что у вас там...       — Да неплохо было, вроде. У вас тоже хорошо. Небоскрёб, правда, больно пафосный, — Антон переводит взгляд на свой бокал, пальцами как-то по-особенному передвигая по ножке. Данил тоже начинает смотреть на его бокал и пальцы, непроизвольно приоткрывая рот. — Меня только не радует, что вы, по сути, дети, а уже в преступности.       Фраза Антона заставляет Кругового вздрогнуть. Ему срочно надо что-то ответить. А что? Да, они молоды. Данилу, вот, всего лишь двадцать один, Андрею — двадцать два, а Славе в марте двадцать три исполнилось.       — Ничего мы не дети. Юрий Валентинович считает нас вполне сформировавшимися представителями преступности. И потом, это был наш личный выбор, нас никто не заставлял сюда идти. Разве, по-вашему, дети способны на такие осознанные поступки?       — Смотря, какие дети. — Данил понимает, что сказал что-то не то, ведь Антон вмиг посерьёзнел. Дымка беззаботности ушла с его лица, а губы собрались в тонкую нить. — Головин, переключи музыку! Тоска какая-то.       Саша показывает пальцами, что сейчас всё будет, и начинает нажимать кнопку в колонке, пока не добирается до чего-то нужного. Он помешал танцевать Артёму с Игорем, и если последнего это практически не волнует, то Дзюба недоволен. Более того, он прекрасно слышал, от кого пошла просьба. Взгляд устремляется прямо в Миранчука, тот лишь поднимает бровь вопросительно, будто совсем не понимает, что случилось. Данил видит всё, Данил пытается понять, что происходит, и ему как-то не по себе.       — Хотите я вам налью ещё? — спрашивает он у Антона, переключая его внимание на себя. О, если бы Круговой знал, какую благодарность сейчас испытывает Игорь.       — О, ты всё тут? — удивляется Миранчук. — На, сходи. Принеси мне той фигни из тёмной бутылки.       Он его, правда, о чём-то попросил? Сам Антон Миранчук разрешил ему наполнить бокал? Данил, наверное, спит. Это невозможно. Точно не могли в один день произойти и разговор, и такой контакт. Ещё больше сомневаться в реальности Круговой начинает, когда возвращает наполненный бокал Антону и случайно, действительно случайно, касается его пальцев. Кажется, он успевает почувствовать всё, что только может быть с ними связано. О нет, кажется, он краснеет. Только этого не хватало!       — Я сейчас вернусь, — бормочет Круговой и спешит отойти к столу.       — Хера, Круг, ты даёшь, — вытаращив глаза и прикрыв смеющийся рот ладонью, произносит Андрей. — Я, блядь, думал, ты там коньки отбросишь. Да у нас в школе так девчонки на выпускном перед медляком не вели себя.       — Всё очень плохо?       — Ну, смотри, он явно думает, что ты дебил какой-то. А так, нет, вполне ничего. Но как ты коньяк захлестнул! Даже я не решился бы.       — Спасибо, что Славу отвлёк. Мне только штрафа очередного за весь этот позор не хватало.       — Чё позор-то сразу? Нормально всё. Я же так, просто чуть-чуть приукрасил. Бля, Круг, ну только не в сопли, я тебя умоляю! — видя понемногу расклеивающегося друга, тут же спохватывается Андрей. Он хлопает Данила по плечу, протягивает ему огурец, мол, полегчает, если поешь.       Антон, допивая очередной бокал, обводит взглядом кухню. Где Лёша? Он отошёл куда-то приличное время назад, а теперь Антон не может его найти. Хоть бы предупредил, что уйдёт. Вроде он жаловался, что голова болит и устал. Наверное, в комнате тогда. Антону ничего не остаётся, как отправиться на поиски.

***

      Но Лёша пошёл на балкон. Почему-то резко захотелось побыть одному, пожалуй, только если в компании бутылки красного вина, которое он приметил себе ещё в самом начале праздника. Да, пожалуй, сегодняшнее сборище больше напоминает праздник, чем предыдущее, когда атмосфера была напряжена до предела, и Антон, до кучи, умудрился подраться с Артёмом. Лёша надеется, что, пока его не будет, брат не найдёт себе очередных приключений. Лучше бы шёл спать, они уже несколько дней в бесконечном состоянии переезда, и оба ужасно устали.       Дождь прекратился несколько часов назад, но в городе теперь неприятная сырость и прохладно. Лёша стоит в тонкой футболке и мёрзнет, даже вино не особенно спасет, но оно, вроде как, и не обязано. Кстати, только он заметил, что на празднике не было Миши? Он всё предложил, а сам не пришёл... Вообще, Миша немного странный. Вроде с коллективом, а вроде и отдельно, всячески показывает свою независимость от них... Ох, как же много мыслей внезапно всплывает в голове, когда ты не совсем уже трезвый.       — Ты чего тут? — Лёша оборачивается на голос.       — Могу задать аналогичный вопрос, Федь. А я просто захотел... Не знаю. Что-то я точно хотел.       — Разрешишь постоять здесь?       — Да, пожалуйста, — Лёша разводит руками. — Места полно, стой, где хочешь.       Смолов становится где-то в метре от него, видимо, держа в уме то, что Лёше не очень приятно, когда все подряд нарушают его личное пространство. Кроме того, Федя ведь теперь в курсе Лёшиной проблемы, ну, если, конечно, сложил два и два, провёл логическую связь и понял, что Лёшино личное пространство связано с тем, что случилось пятнадцатого июля.       — Хочешь вино?       — Ну, давай, — Федя берёт бутылку в руки и задумывается. Не пить же ему из горла, верно? — Хотя, знаешь, тут не так много осталось, а я помню, что тебе нравится...       — Федь, если хочешь пить — пей. Если не хочешь — отдай обратно. И да, что бы там тебе ни наговорил Антон тогда, это не значит, что я шугаюсь любого слова в свою сторону. Относись к этому проще, проблема исключительно моя.       — Я не хочу, чтобы тебе было неприятно. Мы всё ещё напарники, помнишь?       — И как давно ты стал переживать о своих напарниках?       — С вас и начал.       Лёша усмехается. Он ладонями упирается в перила, вытягивается чуть вперёд, вглядываясь в темноту города. Перед ними вода. Чёрная, немного поблёскивающая гладь какой-то гавани. Денис, кажется, говорил название, но запомнить с первого раза, разумеется, не получилось. Федя всё-таки делает несколько глотков из бутылки и ставит её на пол.       — Так чего ты ушёл оттуда? — видимо, Лёше действительно хочется знать.       — Слушай, без понятия. Просто, наверное, захотелось на свежий воздух. Кухня у них хоть и большая, но когда там такая толпа... — Лёгкое дуновение ветра заставляет Лёшу вздрогнуть. — Тебе холодно?       — Нормально. Не заболею, не переживай.       — Я хотел спросить у тебя кое-что ещё в поезде, но не решился при Антоне. — Лёша заинтересованно кивает головой и снова ёжится, проводя ладонями по рукам. — Просто меня так удивило, что ты перед всем селом признался в том, что мы преступники. Не знаю, мне кажется, было сложно решиться на такое. Ты ведь очень рисковал. Рисковал не только собой, но и Антоном. Местные могли оказаться не такими терпеливыми, убили бы вас ночью или даже сразу.       — Если бы я так много думал, то точно не решился бы. Иногда лучше сказать правду, а дальше будь, что будет. Там ещё что-то осталось? — Лёша указывает на бутылку, но Федя виновато качает головой. Там действительно оставалось на пару глотков, вот он и подумал, что проще выпить всё, чем пытаться распределить на двоих. — Ладно.       Лёша снова проводит ладонями по рукам. Ему не хочется уходить, но, чёрт, слишком неприятно стоять в этой прохладе. Сходить за курткой и вернуться? Нет, если он пойдёт в комнату, то потом уже не увидит смысла возвращаться обратно. К тому же, Антон придёт или уже пришёл, надо спать, ведь завтра работа. Игорь что-то говорил о том, будто в одиннадцать Денис будет ждать в кабинете Жиркова... Или это он про другой день? А, не важно. Всё равно надо бы выспаться...       Лёша вздрагивает и замирает настороженно, вмиг напрягаясь, когда чувствует, что Федя обнимает его. Осторожно обхватывает руками поперёк груди, прислоняет спину к своей грудной клетке. Лёша сглатывает. Надо успокоиться. Всё хорошо. Ничего страшного не происходит. Федя размыкает руки.       — Извини, я не хотел.       — Нет, что ты, я... — быстро говорит Лёша.       — Я просто подумал, что раз ни у кого нет куртки, то так было бы теплее. Надо было спросить у тебя разрешения.       — Боже, Федя, да ничего. Да обнимай, сколько хочешь. Просто неожиданно очень, вот я и...       — Нет, Лёш. Я не хочу, чтобы тебе было некомфортно. Я всё прекрасно понимаю, — Федя вздыхает обречённо. — Блядь, надо так всё испортить, а? Позорище. Реально позорище. Слушай, я лучше пойду.       Стоит Смолову развернуться резко, зная, что не исправит он уже ничего своим уходом, а только больше испортит, как вдруг Лёша срывается с места и порывисто обнимает его со спины, прислоняясь лбом к затылку.       — Не уходи, пожалуйста.       — Лёш...       — Ты очень тёплый.       И стоят так, молча. Лёша руки отпускать не собирается, Федя кусает губы, не зная, что делать. Если уж сам Смолов теряется в такой ситуации, значит, она действительно какая-то неожиданная. Федя вообще чувствует себя странно. Ещё с того времени, как они сидели с Лёшей на пригорке. Почему-то два года назад Федя мог быть с Лёшей самим собой, решительным и смелым, мог делать то, что хотел, не задумываясь. Теперь же, в том числе и после разговора с Антоном, Феде кажется, будто ему лет одиннадцать, и он впервые влюбился. Вся эта внезапная робость, страх совершить ошибку, бесконечное волнение от одного пересечения взглядов. Нет, с этим надо заканчивать, иначе вообще никогда ничего не получится. Так и будут бегать друг от друга и обратно.       Федя разворачивается, перехватывая Лёшины руки за запястья. Тот удивляется, смотрит на Федю, на свои руки, чуть отступает назад по инерции.       — Лёш, я тебя люблю, — говорит Федя с интонацией, будто только что произнёс точное время. — Вернее, я люблю тебя очень давно. Два года назад, когда вы появились в «Ригеле», когда мы стали дружить, когда ты меня поцеловал в первый раз... Честно, тогда я ещё любил Ингу, хотя знал, что её больше нет. Но потом что-то произошло, я понял, что уже давно не думаю о ней, но думаю о вас с Антоном, о тебе, Лёш. Помнишь, ты пришёл ко мне гладить рубашки? Да-да, мы ещё говорили о телепатии, и ты в шутку решил меня ей обучить. Я тогда тебя поцеловал, потому что действительно хотел поцеловать, и вот как бы получился удачный момент. Потому что уже тогда я понял, что ты мне нравишься. Помнишь, я заболел, а ты сидел со мной, пока Антон ходил в аптеку? А помнишь, вы закат в моей комнате смотрели? А потом звёзды ещё из лампы были... Мне кажется, что и тогда уже я тебя любил... Чёрт, да я иногда думаю, что вообще вся моя жизнь была только ради того, чтобы я когда-то встретил вас с Антоном и понял, что вы — именно те, кого я искал, кто был мне нужен, — Федя наконец-то делает глубокий вдох. — Лёша, я всё понимаю. Это неожиданно, и ты любишь Антона. Я всё пойму, правда. Я не буду никогда больше лезть к тебе с этим...       — Федь, — Лёша улыбается.       — Но я, правда, люблю тебя.       — Федь, я знаю, — он подходит к нему близко, обнимает крепко за шею, целуя в щёку. — Всё-всё знаю. Даже два года назад знал. И я тебя тоже люблю, как и Тошу.       У Феди сердце замирает, он прижимает Лёшу к себе и думает только о том, чтобы никогда от себя не отпускать. Не верит, что всё это действительно сейчас происходит с ними. Наверное, это всё сон или хуже. Может быть, тогда, два года назад, когда Федя только узнал о том, что теперь будет работать с близнецами, и сидел в своей комнате, куря травку, он накурился до такой степени, что впал в кому или даже умер, а это всё лишь его видения. И ничего на самом деле не было и нет. Не было той дружбы, посиделок до позднего вечера, не было артхаусного кино, на котором Антон заснул, не было прогулки по набережной, когда они танцевали в кафе, не было совместных заданий, не было поцелуев с Лёшей... Звёзды, закаты, торт на день рождения, фотография на столе в комнате, которую он привёз сюда с собой, страшное признание Антона и последний раз, когда Федя их увидел в Москве... Но если он действительно умер, то ведь не воскреснет же? А какая тогда разница, реальность всё или нет? Главное, что он счастлив. Здесь и сейчас. Главное, что Лёша рядом, что он — не какое-то видение, а вполне живой человек.       А вот Антон, не найдя брата в комнате, серьёзно задумывается, где же тот мог пропасть, и что-то подсказывает, что надо обойти этаж. Вряд ли Лёша отправился гулять по Питеру, которого совсем не знает, да и, тем более, погода для прогулок не предусмотрена. Антон заходит в гостиные, в библиотеку, ещё раз возвращается на кухню, потому что вдруг Лёша за это время тоже успел там побывать. Но Головин отвечает, что не видел. Антон бродит по коридору, пока не вспоминает, что есть балконы. Точно, Лёше могло захотеться на свежий воздух.       Антон замирает в полушаге от того, чтобы переступить порог. Что ж, Лёша действительно здесь, а ещё здесь Федя, и они о чём-то говорят, только Антон не слышит, да и вслушиваться не хочет. Он видит, как брат улыбается и целует Смолова в щёку. Спасибо, что не в губы, но какая, к чертям, разница, если и так всё понятно? Антон прикрывает глаза, медленно выдыхая. Это должно было случиться. Рано или поздно, и Антон это знал. Он это заслужил. Тем, что не любил Лёшу так же сильно, как тот его. Тем, что был с Пашей и не сказал об этом. Тем, что не делился своими проблемами, о чём Лёша не раз пытался заговорить, но Антон всегда его грубо перебивал. Тем, что... Да Антон вообще не имел права быть с Лёшей! Что он сделал, чтобы быть достойным его? Ничего. И судьба давала ему миллиард шансов исправиться, а Антон продолжал слать её на три буквы. «Молодец! Ты достиг того, к чему так отчаянно стремился, Тошенька», — почему-то звучит в голове голосом Ведрана.       Антон возвращается на кухню, где все до сих пор празднуют, хотя Слава требует, чтобы Андрей и Данил немедленно шли спать. Саша подбегает к Антону и недовольно заявляет, что их со Смоловым троица пропустила самый важный тост.       — Где вы вообще все ходите? — возмущается Головин и тянет Антона к столу.       — Лёша спать пошёл, а я... гулял просто, — безэмоционально отвечает Миранчук.       Саша машет рукой и снова что-то говорит, говорит, говорит. Антон замечает взгляд Артёма. Впрочем, это сложно не заметить. Вот только Дзюба откликнулся на последние слова Антона, а смотрит он не как обычно, с презрением и злостью. Какая-то настороженность и сомнение в его глазах.       Рядом образуется Данил, кажется, он что-то спрашивает. Надо отвлечься, не хватало ещё кучу вопросов получить. Антону не десять лет, чтобы лить слёзы из-за каких-то глупостей, к тому же, он сам всё давно понял и давно представлял, пусть и со страхом, что такое с ним случится. Случилось. И что? Ничего. Как всё достало, надоело...       — Кстати, где Мишаня? — спрашивает громко Артём.       — Да его с самого начала не было, — пожимает плечами Александр.       — Сам всех собрал, но не появился. Странный какой-то, — кивает Илья.       Миша же ещё за час до начала праздника получил важное сообщение. Разумеется, у Кержакова были связи и в Петербурге, наверное, в России не нашлось бы ни одного крупного города, где у Миши не было бы знакомых, всегда могущих помочь. По сути, все эти знакомства он изначально заводил только ради одной цели, за которой и в Петербург поехал вместе с командой Дениса. Он уже практически пятнадцать лет ищет своего старшего брата. Имя того периодически всплывало то тут, то там, а вот теперь поступила информация, будто он всё это время был в Петербурге, просто иногда мотался по так называемым командировкам в регионы. В Москве, кстати, объявлялся раза два-три всего лишь. Миша не успевал следить за его перемещениями и, в принципе, не удивился бы, если бы это укладывалось в планы брата. Может, тот бегал специально, приманивая Мишу всё ближе и ближе.       Короче говоря, сейчас ему позвонили и сказали, что брат в городе, в своём доме где-то на улице Рашетова. Из ориентиров было названо какое-то озеро Линдер, но тут же намекнули, что это уже сто лет просто большая лужа, а не озеро. Но вот на одном из берегов есть ряд из частных домиков, один из которых недавно приобрёл Мишин брат. Около получаса езды, если без пробок. В принципе, не так далеко, что, безусловно, радует. Миша тут же собрался и выдвинулся в путь. Праздник праздником, а брата он может больше и не увидеть.       Миша стоит перед дверями дома, довольно аккуратного на вид. Интересно, что заставило брата купить жильё в таком, довольно невзрачном микрорайоне? Наверное, мог позволить себе и более элитное место. Впрочем, Мишу это заботит лишь в течение нескольких секунд. Он нажимает кнопку звонка и предвкушает встречу. Им есть, что обсудить, всё-таки приличное время не виделись и практически ничего друг о друге не слышали. Дверь открывается, и Миша быстрым движением вынимает пистолет, направляя его в темноту дома...