Не наши звёзды погаснут

      Взгляд Антона сталкивается с Артёмом, чьи глаза смотрят свысока, чуть прищуриваясь с нескрываемым презрением. Между ними было много всякого раньше, и, видно, всё это никуда не ушло, не рассеялось с годами.       — Явились, не запылились, — хмыкает Дзюба, отходя от чайника, который так тщательно охранял своей фигурой.       — И тебе всего хорошего, — говорит Антон, еле отрывая от себя Головина, вцепившегося мёртвой хваткой.       — Ой, я же совсем забыл про подарки!       Саша отталкивает с дороги Федю, потом тут же на ходу обнимает и его, но всё-таки уносится за какими-то подарками. Да уж, куда Головин без своих сувениров. Опять раздобыл в Монако кучу всякого непонятного, но очень дорогого хлама, который никто не сможет применить по назначению.       — Надеюсь, что в этот раз вы не принесёте столько проблем, — предупреждающе говорит Артём, наклоняясь ближе к братьям.       Получив всё необходимое от Саши, близнецы уходят в комнату, чтобы немного отдохнуть с дороги и разобрать вещи. Всё та же дверь, всё то же помещение, в котором очень душно, и вообще ничего не изменилось с тех пор, как они уехали из Москвы. Ещё бы! Тут никто больше не жил, никто сюда не заходил, кроме них. Они помнят, что в соседней комнате живёт Игорь, впрочем, наверное, теперь вместе с Артёмом. Не то чтобы этот факт хоть немного радовал. Соседство с Дзюбой — одна из первых вещей в списке неприятностей.       Антон ставит коробку около тумбочки, сверху неё располагая ещё две небольшие коробочки, которые всучил Саша. Взгляд цепляется за слой пыли на коридорной мебели. Наверное, в спальне и ванной так же. Это печалит. Не очень приятно заниматься уборкой, когда хочется спать. Хоть они и пробыли два дня в пути, но по ночам Антону совершенно не спалось, и потом была эта ужасная пересадка во Владимире, сбившая весь отсутствующий режим, а рано утром они уже приехали на Курский вокзал. Оттуда пришлось добираться на метро, и о себе дали знать типичные московские вагоны, вечно забитые людьми, едущими на работу. В общем, присесть так и не получилось. Лёша начал засыпать стоя, прижавшись к поручню, но, поскольку очень переживал за вещи, постоянно внезапно резко вскидывал голову, оглядывая всех людей вокруг.       Сейчас он смотрит в окно, раздвинув шторы, свисающие до пола. Они всегда были такими длинными? Яркий солнечный свет наполняет комнату вместе с кислородом, проникающим через открытое окно. Становится свежее и приятнее.       За два дня в поезде Антон только однажды поговорил с Федей во время ночной остановки в Ростове, раза два слез с полки, чтобы поесть без особого желания это делать, а всю остальную часть пути просто лежал у себя наверху, отвернувшись к стене. Он слушал, о чём говорил брат со Смоловым, делал соответствующие выводы, пытался понять, почему Лёша вообще так поступил с ними, и хотел разобраться в себе самом. Антон ненавидит самокопания, он не любит размышлять над причинами и мотивами, потому что психолог из него никакущий, но сейчас он почувствовал острую необходимость в этом. Он устал, ужасно устал от всего, и, наверное, эта усталость копилась по капле годами, наконец, заполнив всю чашу. Антону ничего не хочется, ему всё равно, где находиться, потому что он не хочет быть нигде, и он совершенно не хочет что-либо делать. Упасть бы сейчас камнем прямо тут в коридоре и не шевелиться до конца дней. Пусть вокруг бегают, разговаривают, живут и чувствуют, а ему больше не надо. Надоело. Потеряло смысл.       Такие мысли, на самом деле, Антона ужасно пугают. Ему кажется, что это может быть признаком начинающегося сумасшествия, отразившегося, как последствие всех травм из прошлого. При той жизни, какая была у Антона, наверное, действительно, надо в конце концов сойти с ума. Только вдуматься — смерть родителей, детдом, шесть лет бок о бок с человеком, издевающимся над теми, кого усыновил и удочерил, постоянные лишения, побои, унижения, непосильные физические нагрузки, одна за одной гибель твоих товарищей, сексуальный контакт с человеком, который два дня назад изнасиловал твоего брата, убийство насильника собственными руками и последующее присоединение к преступной организации. С шестнадцати лет чуть ли не каждый день надо кого-то убивать, стрелять на поражение в реальных, живых людей, которые, конечно, ничего хорошего не сделали, но это всё равно люди. А потом бесконечная череда связей с кем ни попадя, потому что приказали. Ладно бы от этого исходило хоть какое-то удовольствие, пусть и тупо физиологическое, но и его приходилось вытаскивать из себя, чтобы удовлетворить человека напротив. Далее шли ещё более сложные задания, это проникновение в «Ригель», работа на два фронта, когда ты понимаешь, что родная организация, на самом деле, куда хуже вражеской. И всё ради чего? Ради позорного побега из столицы, который должен был закончиться жизнью где-нибудь за пределами страны. Но Антон и на это оказался не способен. Он не захотел бежать дальше, начал выкручиваться и заставлять Лёшу участвовать в этом вместе с ним, чтобы остаться тут, пусть и в каком-то убогом селе. Зачем? Да потому что, блядь, лелеял какую-то идиотскую надежду, верил в какую-то тупую мечту, придуманную совершенно случайно. Кому он нужен? Кто его действительно любит, кроме Лёши? Правда, в последнее время закрадываются сомнения и на его счёт. Может быть, Лёша привык его любить, чувствует себя так комфортнее, но уже давно не испытывает к нему никаких чувств, помимо родственных.       В целом, Лёшу понять можно. Не в плане отношения к брату, а именно в контексте случившейся ситуации, из-за которой они теперь снова стоят в этой комнате на чёрт знает, каком этаже золотистого небоскрёба, упирающегося в столичное небо. Что Лёша мог сделать, если его тоже припёрли к стене, не оставив путей к отступлению? Конечно, Антон думает, что Лёша пошёл на такой отчаянный, слишком смелый, а потому не свойственный ему, поступок из-за любви к брату, которую поклялся никогда не предавать. Хотелось бы в это верить. Но, быть может, Лёше просто никуда не упёрлась жизнь в селе, он хотел сбежать из него и не больше. Роза... Может, он и любил Розу, может, она не была для него всего лишь инструментом спокойной жизни, а на самом деле что-то значила. Она красивая ведь была и к нему со всей душой и сердцем... Антон знает, что Роза лучше, чем он. Она Лёше не изменяла, она его любила от начала и до конца, пока не узнала страшную правду. А что делал Антон? Как он показывал свою бесконечную любовь? По сути, никак. Это Лёша её выискивал, находил и радовался тому, что нашёл.       Как это всё бесит. Вечная неопределённость, сомнения, сложности, возникающие на пути. Неужели нельзя чуть проще? Если эта блядская судьба действительно любит их, то почему допускает такое? Видимо, не любит. Наоборот, ненавидит, мстит за одно существование.       Лёша поворачивается к брату, видит, как тот смотрит пустым взглядом куда-то перед собой. В последнее время такой взгляд у него слишком часто, и Лёше это не нравится, пугает в какой-то степени. Это очень напоминает его самого, загнанного в угол видениями о нём и ощущениями того дня. О своих проблемах, если они были, Антон никогда не говорил, а Лёша, хоть и чувствовал что-то отдалённо напоминающее, всегда думал, что ему лишь казалось. Антон всегда делал вид, будто у него всё прекрасно, будто всё, что причиняет ему боль, не такое серьёзное, поэтому не стоит обращать внимание. Антон жил Лёшиными проблемами, уберегал брата, старался его защитить и вымолить прощение у кого-то за то, что однажды не проявил бдительность и не оказался в нужный момент в нужном месте, не предотвратил страшное. Переживая за брата, Антон забывал о себе, отодвигал всё на задние планы, обещая разобраться позже и никогда не добираясь. Видимо, задвигать больше некуда, все ниши уже заняты.       Лёша подходит к нему, обнимает крепко-крепко, чувствуя, как Антона отпускает, как он смыкает руки на его спине в ответ и утыкается лбом в плечо. Дышит так тяжело, словно пробежал несколько километров.       — От тебя поездом пахнет, — бубнит губами в куртку. — Прости меня.       — За что?       — За то, что не понял.       — Я тебя люблю.       В свой последний день тут они тоже спали не ночью, а высыпались после раннего подъёма ради какого-то задания. Тогда солнце не так ярко светило в окно, но и, кажется, шторы тогда предусмотрительно закрыли, зато сейчас Антон попросил оставить, как есть. Покрывало откинуто на пол бесформенным комком. В комнате не слишком чисто, однако сейчас до этого нет никакого дела, потому что хочется банально залезть под одеяло и не высовываться оттуда сутки или дольше.       Лёша не спит. Ему вполне хватило времени в поезде, пусть и ухватывал сон урывками в перерывах между разговорами с Федей и остановками. Лёша смотрит на Антона, обводя глазами каждую его черту, каждую непроизвольно появляющуюся морщинку, подрагивающие ресницы. Лёша надеется, что Антону ничего не снится, потому что сны у него всегда плохие, а сейчас ему надо отдохнуть. Одна прядка волос спадает на лоб, ложась поперёк, и Лёша осторожно сдвигает её большим пальцем, чтобы не мешала брату. Лёша чувствует себя счастливым, ему кажется, что сейчас они именно там, где нужно. Может быть, потом оба снова ошибутся, но сейчас всё так хорошо, что не хочется и думать.       Но непрошенные мысли всё равно лезут в голову, и Лёша морщится, пытаясь их выкинуть. Странное предчувствие грядущих проблем, каких-то больших неприятностей, связанных непосредственно с Антоном, волнуют сердце и заставляют его биться чаще.

***

      Совершенно неожиданно первым человеком, который узнаёт о планах Дениса, становится Александр, но тому поспособствовало несколько обстоятельств. Для начала, Ерохин должен был узнать все преимущества и недостатки своего нынешнего положения. Чтобы попасть в Россию и не быть арестованным или убитым сразу же, пришлось отказаться от всех своих проектов, доли в двух фирмах по поставке одежды какого-то немецкого бренда и продать несколько штук акций, передав оставшееся преемнику, которого Александр организовал себе буквально за неделю на всякий случай. Как в воду глядел.       По итогу, теперь у Александра не было ничего, кроме принадлежности к «Ригелю», но эта принадлежность лишь звучала красиво, а по своей сути являлась унижением чести и достоинства человека, который никогда ни от кого не зависел, шёл поперёк всех, достигая своих целей. Теперь же цели даже не имели права появляться, если они не согласованы с Денисом, фактически содержащим Александра за свой счёт.       — Послушайте, я, конечно, всё понимаю, — довольно резко начинает Ерохин, выслушав долгий и рассудительный рассказ Дениса о том, как теперь жить. — Но я далёк от вашей «высшей преступности».       — Не обязательно так сильно акцентировать на этом внимание, — фыркает Денис, которому всегда были противны подобные разделения, придуманные, естественно, во времена отца. Тот, безусловно, их яростно поддерживал, считая, что каждому следует знать своё место. — Я не заставляю тебя работать на нас, живи спокойно, просто не мешайся правительству.       — Я и хочу жить спокойно, но мне не дадут открыть ни одно дело здесь. Разумеется, у меня возникает вопрос, можно ли как-то решить эту проблему. Я рад, что вы способны платить за моё существование, но я самостоятельный человек, и я не хочу быть кому-то чем-то обязанным.       — Прекрасно тебя понимаю. Я тоже терпеть не могу, когда мне указывают, что делать, но, знаешь, иногда без этого не обойтись.       Александр взмахивает руками. Обычно он не отличается высокой эмоциональностью, потому что в дилерской среде надо быть собранным, необходим холодный рассудок и расчётливость в любой момент времени. Однако сейчас Александр не может сдержаться, ситуация раздражает его одним своим появлением, как раздражает и сам Денис. Да, это действительно ревность, потому что Александр знает о Сашином восхищении этим человеком, о том, что он для него был кумиром, идеалом и мечтой.       Тем не менее, ради Саши Александр готов на всё, ради его счастья, ради его улыбки, ради того, чтобы у Саши была та самая семья. И всё это заставляет Ерохина хоть немного видеть и соблюдать границы, что с каждым разом даётся труднее.       — Я скажу тебе то, о чём ещё никто не знает, — произносит Денис. — Я собирал команду заново для поездки в Петербург. Дело в том, что у нас там есть некоторые важные проблемы, с которыми предстоит разобраться, но тебе это ничего не даст, впрочем. В общем, Петербург — это особенный город с точки зрения преступности. Он, как отдельное государство в нашей стране, у них там свои законы и правила, никак не согласующиеся с нашими. Поэтому питерским практически невозможно закрепиться где-либо, кроме своего города, как и нам на их территории всегда приходится несладко.       — Можете не говорить загадками? Что мне с того, что жизнь в Питере чем-то отличается от жизни в другом месте?       — А то, что я уже объяснял: у них другие порядки. Их правительство не имеет никакого соприкосновения с нашим, они сами по себе, и это, я думаю, не очень хорошо, но вот уже много лет никто не может сделать Петербург обычным городом среди множества других. Ты мог бы открыть там своё дело. Мне кажется, это вполне реально, поскольку их правительству ты дорогу пока не переходил, вроде как.       — Вы сами сказали, что московским практически невозможно чего-то добиться, а я в Питере не рождался.       — Глупо было предполагать, что всё будет так просто, — усмехается Денис. — Конечно, придётся доказать свою любовь и преданность к городу, а иначе никак. И да, если у тебя получится закрепиться в дилерской среде Петербурга, то ты вряд ли сможешь показываться в каком-либо другом городе страны.       — Просто прекрасно!       Значит, ему придётся жить отдельно от Саши. Вот и выбирай теперь, что дороже: любимый человек или отсутствие финансовой зависимости от Дениса. Видимо, судьба никогда не даст совместить всё и сразу, потому что Саша в Питере точно не задержится. Ему нужен именно «Ригель», а тот, как ни крути, в столице.       — При одном условии, конечно, есть маленький шанс, что это правило удастся обойти, — видя всю гамму негативных эмоций на лице Ерохина, добавляет Денис. Иногда Александру кажется, что тот специально не говорит всё сразу, оттягивает до последнего, чтобы поиздеваться. Конечно, на ум снова приходит ёмкое словосочетание, описывающее Дениса и всех его подчинённых, кроме, естественно, Саши, поднявшегося до этого гадюжника «высшей преступности» с самых настоящих низов. Да, для Александра все, кто входит в преступные объединения, ассоциируются с заносчивыми змеями, почему-то возомнившими себя королями этого мира.       Денис прекрасно чувствует отношение к себе, но ему всё равно. Слишком ясна причина такого неприятия на грани с ненавистью. Денис ничего с этим сделать всё равно не сможет, только если исчезнет с планеты, поэтому решает быть более разумным. Нужно держаться с Александром на относительной дистанции, при нём не давая ни одного повода к тому, чтобы подумать, будто между ним и Сашей что-то есть. Там никогда со стороны Дениса ничего не было и быть не могло. Но попробуй, убеди в этом Ерохина, способного разглядеть даже самый малейший намёк в простом пожелании доброго утра в начале рабочего дня.       — Короче говоря, если ты останешься частью преступной организации, то, скорее всего, сможешь посещать Москву и даже другие города, если заинтересуют.       — Зачем мне быть частью объединения, если я смогу вполне устроить свою жизнь без чужой помощи?       — Для статуса, боже. Чтобы правительство не прикопалось.       Иногда Александр способен поражать своей недальновидностью и редкими промежутками глупости, которые совершенно непонятны Денису. Как человек, столько лет работающий в дилерской сфере, может впадать в ступор от, казалось бы, очевидных вещей? Впрочем, возможно, именно поэтому Александр умудрился добиться изгнания из страны, а потом разорился в США.       Раздаётся стук в дверь, в кабинете появляется Марио, сообщающий, что Федя и близнецы приехали.       — Скажи Смолову, чтобы зашёл, — передаёт Денис. — А ещё, раз все теперь в сборе, то напомни им, что завтра в десять утра собрание. Пусть будут готовы, что это надолго. И должны быть все, включая Рому, Ведрана, который пока что числится с нами, и тебя, Александр, это тоже касается.       Марио утвердительно кивает головой и идёт незамедлительно выполнять поручение. Буквально через пятнадцать минут публика в кабинете меняется. На место Ерохина приходит Федя, устало потирающий щёку. Он, между прочим, успел только выпить чай с Артёмом и Игорем, толком ничего не обсудив, послушал половину истории Головина, а потом планировал последовать примеру близнецов и доспать то, что осталось в поезде. Однако Денис, как обычно, в своём традиционном репертуаре, поломал все планы.       — Я не задержу тебя до ночи, — успокаивает Денис, но с таким видом, что не слишком-то верится. — Вопроса к тебе два. Во-первых, почему вы возвращались на поезде, потратив два дня? Во-вторых, насколько можно рассчитывать на Лёшу и Антона?       — Ну, первое слишком долго рассказывать...       — А я никуда не тороплюсь.       — Зато я спешу.       — Ты не огрызайся мне тут.       — Блядь, да кто же знал, что так выйдет? — разводит руками Федя. — Я ж понятия не имел, что меня помнят на Кубани, что я там вроде местной легенды...       Он рассказывает, как случайно встретил Тарасова и узнал об «Афипсе», как потом их люди сожгли гостиницу, надеясь убрать вместе с ней Федю. Потом объясняет абсолютно идиотскую надежду многих региональных группировок на то, что «Империя» могла дать им путёвку в жизнь получше и повыгоднее той, какую предоставил «Ригель», выиграв «стрелу». Наконец, история сдвигается к столкновению всё с тем же Тарасовым в Краснодаре.       — Ну, да, пытаться срезать через какие-то трущобы было очень разумно, — хмыкает Денис.       — А между прочим, наткнуться на них в центре куда реальнее, чем встретить в подворотне. Вот с чего бы им там шататься? Я и подумал, что будет лучше срезать, тем более, так действительно быстрее идти было. В целом, не похуй ли теперь? Эти четверо дебилов мертвы. Мы живы и находимся в твоей организации. Сиди и радуйся, блин! Вообще, я хочу высказать претензию. Почему нам никто не помог? Почему никто не проконтролировал ситуацию с тем же «Афипсом», хотя я звонил Илье и просил узнать, где они, но мне сказали только про аэропорт, а не про весь город? Молодцы вы тут, конечно! Оставили нас на произвол судьбы. Повезло ещё, что их было только четверо, а не вся группировка. И повезло, что Лёша и Антон — это Лёша и Антон, а не кто-то там левый из конца рейтинга.       — Типа тебя, да?       — Типа меня... Блядь, Денис! Я-то здесь при чём?       Черышев смеётся. А потом вдруг спрашивает довольно неожиданно:       — А вообще, как?       — Что как?       — Ну, приняли их нормально, или нашлись индивидуумы?..       — Да они на кухню на пару минут только зашли, пока ничего непонятно. Вон, Головин их с ног до головы облизал от радости, и всё. Марио, вроде, поздоровался.       — Дай бог, чтоб так всё и осталось. Нам сейчас только конфликтов внутри не хватало.       — Когда это мы жили душа в душу, я тебя умоляю! Ты там ещё спрашивал, насколько можно на Лёшу с Антоном рассчитывать... Смотри, если судить по той перестрелке, то они всё такие же, какими и должны быть первые в рейтинге. Правда, я не уверен, что они сейчас будут настолько привязаны к «Ригелю», как в тот раз. Да, согласен, звучит странно, потому что тогда они вообще просто играли привязанность, но я готов поклясться, что в какой-то момент они действительно стали частью нас, нашего коллектива. А вот теперь, когда все знают, кем они были... Нет, поручения выполнять будут ответственно, но вот будет ли за этим стоять хоть что-нибудь?       Денис кивает понимающе. Сейчас его команда действительно уже не такая слаженная, какой была два года назад. Сейчас и состав участников немного поменялся, если учесть появление Александра, а также возможность включения ещё одного нового человека во всю эту компанию. Работы предстоит много, и в первую очередь сами участники должны проявить инициативу, вот только времени на это практически нет.       То, ради чего они собрались, нельзя растягивать, как ситуацию с «Империей», длившуюся несколько лет. Денис не уверен, что у него будет хотя бы два месяца на всё про всё. Тем не менее, выхода нет. Он обещал Паше сделать это, обещал исполнить его предсмертное желание.

***

      Около семи часов вечера Антон просыпается, и Лёша предлагает ему сходить к Юрию Палычу, которого они не видели уже два года. Наверное, он будет им рад, ведь прощался очень неохотно, чуть ли не считая их отъезд ошибкой. Вслух, конечно, не сказал, потому что понимал всю серьёзность ситуации.       Врач встречает их с недоумением. Юрий Палыч не верил и не мог даже подумать о том, что близнецы когда-то вернутся. У него блестят глаза от подступающих слёз радости, и приходится отворачиваться в сторону, быстро говоря, что вот сейчас он уберёт со стола в ординаторской оставленные кем-то кружки и тарелки, поставит чайник, а потом... потом...       — Ну, вы рассказывайте, как и что, почему вернулись, — просит Юрий Палыч. — Нет, Лёшенька, сиди, не надо помогать, — останавливает он попытку Миранчука-старшего составить посуду в мойку.       — В целом-то мы никуда не уехали, как хотели, — говорит Антон, заинтересованно смотря на вазочку с конфетами. — Остались в том селе. Не то чтобы там было очень хорошо жить, но как-то жили...       — У нас дом был, работа. Даже несколько работ, — перебивает Лёша, одновременно пытаясь уговорить Юрия Палыча дать ему чайник. — В селе довольно скучно, поэтому лучше работать, чтобы заниматься хоть чем-то.       — Лёшенька, да сядь уже, я сам всё сделаю, — цокает языком врач. — Ну, и кем работали?       — Я официантом, Антон, например, пел в кафе.       — И книжки в библиотеке таскал!       — Книжки — это хорошо, — кивает Юрий Палыч. — Так, а к чаю у нас ничего особо и нет.       — А конфеты вот тут?       — Да им уже сто лет, не надо вам, — вазочка медленно проплывает мимо Антона, который на неё очень даже рассчитывал, потому что ел в последний раз вчера вечером. — Это, получается, вы утром сегодня приехали. И чего вернулись? Вроде как, собирались навсегда покончить с преступностью.       — А она с нами нет, — разводит руками Лёша. — Из «Ригеля» за нами послали кое-кого. Уговорил вернуться, сказал, что мы здесь очень нужны. И я так подумал, Юрий Палыч, что вся наша жизнь была связана с преступностью настолько сильно, что жить иначе мы уже не умеем, поэтому, видимо, глупо бегать от судьбы.       Антон закатывает глаза. Опять Лёша заладил про свою судьбу и то, что где-то всё предопределено заранее для каждого человека, появившегося на свет. Сейчас ещё начнёт рассказывать, насколько история циклична, раз всё рано или поздно возвращается на круги своя. Впрочем, Юрию Палычу, кажется, даже интересен весь этот бред. Да ему вообще интересно всё, что рассказывают братья, потому что он искренне хочет их слушать, хочет, чтобы они говорили много и долго, чтобы смеялись и улыбались, ведь они живы, сидят сейчас в ординаторской за столом, пьют с ним чай.       Юрий Палыч очень скучал по близнецам. Никто никогда не знал, была ли у него семья, жена, дети и внуки, было ли что-то помимо работы в больнице, потому что Юрий Палыч всегда уходил от этой темы. Когда какая-нибудь истеричная пациентка спрашивала у него: «А у вас есть дети?», он только пожимал плечами и давал отрицательный ответ. Может быть, хотел, чтобы от него быстрее отвязались, чтобы не давили на жалость, а может быть, он действительно был одинок. Впрочем, можно ли быть одиноким, когда есть в твоей жизни два таких замечательных парня, как Лёша и Антон?       Юрий Палыч всегда относился к ним, словно к родным. Увидел впервые эти потерянные взгляды на лицах тогда ещё совсем детей, услышал их сбивчивый шёпот, потому что боялись, будто кто-то услышит и скажет тому, кому не надо, и не смог остаться равнодушным. Он был рядом с ними с шестнадцати лет, к нему они сбегали из дома в самые тяжёлые дни, к нему пришли перед вступлением в «Империю», попросив рассказать, какова преступная жизнь. Юрий Палыч почему-то знал очень много о преступном мире, хотя, кажется, никогда в нём не состоял. Впрочем, об этом врач тоже никому не говорил, да никто и не спрашивал до близнецов.       Потом они начали ходить к нему реже, потому что появилось много других забот, связанных с «Империей», но, каким-то образом выяснив, навещали на каждый день рождения, принося много подарков, будто за все остальные праздники сразу. Юрия Палыча посвящали во все свои проблемы и переживания, ему рассказывали самые потаённые секреты, с ним делились самыми ценными воспоминаниями. С девятнадцати лет, правда, часто стали ходить по отдельности, поскольку появились секреты друг от друга. Где-то с двадцати трёх появились уже и секреты от Юрия Палыча, но он прекрасно знал близнецов и понимал, что именно от него пытаются скрыть. Помогал не прямо, но осторожно давал советы. Юрий Палыч умел говорить так, чтобы к нему прислушивались, и не поступить согласно его рекомендации действительно казалось неверным, страшным, опасным.       Вода в чайнике заканчивается, и Лёша всё-таки уговаривает Юрия Палыча отпустить его к кулеру на втором этаже, чтобы набрать новой. До этого, кстати, пили обычную воду из графина, но сейчас Юрий Палыч почему-то назвал её мерзкой и попросил близнецов не пить эту дрянь.       — Антоша, у тебя всё хорошо? — спрашивает врач, когда в ординаторской ненадолго устанавливается молчание.       — Да, конечно. Почему вы спрашиваете?       — Потому что вижу, что нет. Чего случилось?       — Ничего у меня не случилось, — говорит Антон, водя пальцем по завиткам узора на скатерти. — Всё у меня прекрасно. А вот у Лёши, между прочим, видения те опять прекратились. Не знаю, почему, но надеюсь, что навсегда.       — Это хорошо. Хорошо, что ты за брата переживаешь, так и надо. Однако, знаешь, не стоит настолько сильно увлекаться чужими проблемами, ведь можно упустить свои.       — Да что вы опять? Ну, нет у меня проблем, всё хо-ро-шо!       — Антон.       Тот поджимает губы, продолжая упорно рассматривать скатерть. Знает, что если сейчас посмотрит на Юрия Палыча, то точно всё расскажет, а рассказывать, по сути, нечего. Антон не знает, что с ним происходит, не может конкретно и понятно объяснить, что именно его беспокоит.       Возвращается Лёша с чайником и вдруг получает новое задание — сходить в магазин за поворотом и купить там что-нибудь вкусное. Никак чётких формулировок, естественно, не даётся, ведь иначе Лёшин поход не займёт и десяти минут.       — Я с тобой схожу, — поднимается из-за стола Антон.       — Нет-нет, Антоша, ты помоги мне лучше тут прибраться немного, — говорит Юрий Палыч, и все видят, что стол чист и убран. Однако Лёша хлопает брата по плечу, советуя действительно помочь Юрию Палычу.       — Предатель, — шипит Антон, садясь на место.       А когда дверь в ординаторскую закрывается, недовольно и нехотя рассказывает, что чувствует и что беспокоит, в конце добавляя, что не так-то и беспокоит. Антон вообще уверен, что скоро это всё пройдёт само собой, как и многое, что у него так проходило. Юрия Палыча это заявление ничуть не радует.       — Это может быть чем-то очень серьёзным. Нельзя так относиться к своему психическому здоровью, Антон. Да и вообще к любому здоровью.       — Ой, Юрий Палыч, неужели вы не знаете, что это не от меня зависит? Да и потом, господи, я столько пережил, что вряд ли меня...       — Вот в том-то всё и дело. То, что копилось годами, рано или поздно должно выйти наружу.       — И что, я умом тронусь? Вау, удивили.       — Как один из вариантов. А ещё это может перейти в какие-нибудь приступы, подобные Лёшиным, или в отклонения...       — Да-да, я в курсе. Видел и знаю. Вот только не надо думать, что я совсем беспомощный. Сам разберусь.       — Именно, что не беспомощный, а только отвергаешь помощь. А она тебе необходима.       — Не нужно мне ничего!       Юрий Палыч кивает головой, вздыхая. А потом начинается длинная и скучная лекция, которую Антон слушает лишь из вежливости, ведь нельзя расстраивать Юрия Палыча ещё больше. Всё приходит к тому, что врач даже рекомендует Антону пить какие-то таблетки, и вот здесь он уже не выдерживает, громко и зло отвечая, что он сам лучше знает, что ему же необходимо, а если кто-то хочет кого-то полечить, то для этого всегда существует Лёша...       Они сидят до самого вечера, но потом близнецы вдруг вспоминают, что у них до сих пор в комнате бардак и грязь, а также не разобраны вещи. Стоя на крыльце, Юрий Палыч обнимает каждого по очереди, прося заходить почаще. На Антона кидает долгий взгляд, но тот демонстративно не смотрит.

***

      С кухни снова доносится бодрый голос Головина, и близнецам просто становится интересно, что же опять происходит. В конце концов, надо как-то обратно вливаться в коллектив, пусть особой необходимости в этом, конечно, нет. Однако, выбирая между ночной уборкой и болтовнёй Саши, ошибиться очень непросто.       — А я говорю, — размахивая вилкой, на которой повисла одна макаронина, произносит Саша, чуть ли не подскакивая со стула. — Вся эта чушь с регистрацией выматывает побольше, чем перестрелки!       — Ой, пару бумажек подписать рука отвалится? — недоверчиво хмыкает Артём.       — Приятного аппетита всем, — говорит Лёша, вместе с братом останавливаясь около входа, чуть-чуть сдвигаясь к холодильнику, чтобы всем было удобно ходить.       Артём тут же мрачнеет, бубнит что-то о том, что пока их тут не было, то и аппетит присутствовал. За это он получает недовольный взгляд от Игоря, который очень опасно держит в руке нож.       — Александр, познакомься, это Лёша и Антон. Ну, я тебе рассказывал, что они помогли мне тогда, — Головин дёргает за локоть мужчину рядом с собой, и тот поворачивается, приветственно кивая братьям. Так непривычно слышать, когда кто-то к кому-то обращается по полному имени, но на «ты».       — Александр Ерохин, — представляется он, чуть погодя.       Так вот, как выглядит человек, убивший последнего спонсора «Империи». Забавно, что, в итоге, и с ним удалось пересечься в одном месте, хотя казалось бы. У Антона дёргается уголок губ от ироничности ситуации. Может быть, Лёша и прав, история действительно постоянно возвращается к тому, что было. Получается, ты всё равно всегда встретишь тех, с кем когда-то хоть косвенно, но был знаком. Антон развивает свою мысль о вкладе Ерохина во всё совершившееся и приходит к выводу, что если бы тот не убил спонсора, то сейчас у Лёши с Антоном были бы хоть какие-то деньги, а так все они канули в Лету вместе с «Империей».       Но появление близнецов уже через минуту не вызывает такого ажиотажа, как это было днём. Во многом потому, что многие единогласно решают не придавать большого значения возвращению «предателей», а стараться максимально обычно реагировать на них. Как ни крути, но теперь близнецы снова в команде, и надо ценить их за то, что в прошлом сделали довольно много хорошего для «Ригеля». Например, ответственно и без единой помарки выполнили каждое задание. Разве это не повод относиться к ним нейтрально?       — Слушайте, а давайте завтра устроим вечеринку? — вдруг предлагает Саша. — Ну, типа мы же снова все вместе, наконец-то, надо отметить такое значимое событие. Как думаете?       — Да, твой приезд мы не гуляли, — соглашается Артём. — Пожалуй, стоит. А то совсем тут скучно.       — Тебе по жизни скучно, — фыркает Федя.       — А тебе охуеть, как весело, что ли?       — Мне нормально, бывало хуже, бывало лучше. Но я в теме, если что.       — Игорь? — обращается к нему Головин.       — С одной стороны, завтра утром собрание. — Сидящий рядом Марио утвердительно кивает. — Но оно утром, а пить мы явно будем вечером... Потому что я не допущу, чтобы вы тут бухали с рассвета, — предупреждающий взгляд Акинфеева пронзает каждого присутствующего. — Соответственно, если видеть границы и просто культурно посидеть, без всяких приключений и выходок, то это вполне неплохая идея. Только надо изначально определиться, сколько нас будет, ибо коллектив разросся, а кухня нет.       — Приглашены все! — решительно заявляет Саша.       — Ой, я завтра не могу, — тут же говорит Марио, виновато улыбаясь. — Мы завтра с Денисом просто будем кое-что решать по поводу...       — Знаем мы, что вы там решаете, — отмахивается Артём. — Так-то совет да любовь, но, между прочим, Дэн мог бы хоть раз выпить со всеми, а не только со своими друзьями.       — Он — руководитель, наверное, боится потерять свой статус, — с чётко слышимой неприязнью произносит Александр. — Поскольку Саша организовывает вашу вечеринку, то я, естественно, буду.       Головин поворачивается к Илье, стоящему вместе с Ромой в обнимку около дальней от входа стены. Рома говорит, что у него и без алкоголя память ни к чёрту, поэтому, если Илья хочет идти, то он тоже придёт, но просто посидеть со всеми, без лишних граммов в крови.       — Мы с Игорьком тоже будем. Феденька, вот, вообще первым вписался. — Смолов важно поднимает указательный палец вверх, подтверждая слова Артёма. — Ну, похоже, что всё. Да и так уже места впритык будет.       — Погоди, как всё? А Лёша и Антон? — Саша поворачивается к ним, ожидая ответа.       Близнецы знают, что им тут не рады, поэтому и видеть на всяких совместных мероприятиях тоже, вряд ли, желают. Лёша уже начинает было говорить, по какой причине они не будут завтра пить со всеми, мол, надо убраться в комнате, разобрать барахло... И ведь это даже правда, так что, никто не должен обвинить их в игнорировании коллектива.       — Нет-нет, никаких комнат и вещей, вы завтра празднуете с нами, — категорично мотает головой Саша. — Вообще-то, ваш приезд тоже никто не гулял. Короче, мы объединим мой с Александром и ваш, так будет справедливо. И ни одного возражения слышать не хочу. Всё, решили!       — Ну, если уж тащим, кого ни попадя, в нашу компанию, — делая акцент на слове «нашу», говорит Артём. — Тогда и этого звать надо.       — Ты про Ведрана?       — Ну, да. Всё время забываю, как его зовут. Удивительная личность, где только пропадает целыми днями?       Саша пожимает плечами, объясняя, что Ведран всегда был очень занятым человеком, особенно в последнее время, когда взял на себя управление ассоциацией преступных банд Монако. Потом разговор плавно переходит к тому, что Саша и Александр очень Ведрану благодарны, ведь где бы они сейчас были, если бы не он и его расположение?       — Извиняюсь за вмешательство, но о каком Ведране речь? — вдруг спрашивает Антон, подходя к столу.       — А, ты же не знаешь! В общем, у меня в Монако есть один хороший знакомый — Ведран Чорлука. Мы с ним раньше в одной банде были, когда ещё кражами занимались, потом он её возглавил, а потом банду уничтожили... Ну, неважно, короче, я уехал, и мы не общались. Но Ведран остался в Монако. И да, Ведран же, как оказалось, раньше ещё с Денисом Дмитриевичем в одной испанской группировке недолгое время был, так что они практически приятели... — Головин тараторит, перескакивая с одного на другое в своей привычной манере.       — И Ведран, насколько я понял, сейчас здесь? Прямо вот в этом здании, — уточняет Антон.       — Ага. А что? О, кстати, вот и он. Ведран! — и дальше Саша что-то говорит ему на французском.       Антон медленно разворачивается, сталкивается взглядом с Чорлукой и слышит:       — Антон? Вот это встреча!       Кухня погружается в неопределённое молчание, пропитанное несколькими эмоциями. Большинство просто не понимает, что происходит, Артём дёргает бровью, презрительно смотря на разворачивающуюся сцену, даже Саша остаётся сидеть с раскрытым на полуслове ртом. Ведран же подходит ближе к Антону, продолжающему стоять столбом посреди дороги, и обнимает его слишком уж по-дружески. Никто, пожалуй, кроме Феди и Лёши, не цепляется за то, как странно и непонятно для чего Ведран провёл ладонью по спине Антона, чуть задержавшись на его пояснице.       — А это твой дорогой брат? Кажется, Лёша, — спрашивает Чорлука, кивая Лёше.       — Д-да, брат мой.       — Ведран, ты знаешь русский?! — врывается в разговор Саша, удивлённо округляя глаза.       — Конечно, иначе как бы я общался вот с ним? — просто отвечает хорват, снова поворачиваясь к Антону.       — Как интересно выходит. И откуда же вы друг друга узнали, если, по словам Саши, ты, Ведран, был то в Испании, то в Монако? — совсем не с доброй ухмылкой спрашивает Артём. Он, определённо, снова хочет что-то откопать. Грёбаный детектив, видимо, всё никак не может загнуться внутри Дзюбы.       — Ну, было время, когда я жил в Москве. Вот тогда и познакомились, да, Тошенька? — тот заторможено кивает, кусая губу. — Познакомились, стали общаться. Тошенька оказался очень... приятным парнем.       Федя чувствует, как под его большим пальцем чуть-чуть гнётся вилка. Ему хочется что-то сказать такое необдуманное и грубое, чтобы этот непонятный Ведран заткнулся и не смел даже смотреть на Антона, не говоря уже о том, чтобы обнимать его и называть «приятным парнем». С какой вообще стати он себе позволяет? Мало ли когда они там общались, сто лет прошло, пора бы забыть.       — И долго общались? — продолжает допрос Артём.       — Около года или больше. Тошенька, ты не помнишь? Вот и я как-то забыл.       — Ой, а давайте вы лучше нам завтра это всё расскажете? — снова влезает Саша. — Ведран, мы собираемся завтра устроить вечеринку по поводу всех приездов. Вот, Антон с Лёшей тоже будут, так что сможете вспомнить вашу дружбу. Это будет очень интересно. Ведран, ты же отпразднуешь с нами?       — Если приглашаете, то только с радостью.       Он говорит не Саше, а именно Антону, будто тот отвечает за завтрашнюю вечеринку. Федя думает, одному ли ему это заметно. Лёша чувствует что-то неприятное, и ему почему-то становится ужасно грустно и обидно. Артём улыбается, периодически облизывая губы.