Неприкасаемый

Вспышки света, безумие ночи, плавные движения, словно танец огня… Хаширама проснулся в холодном поту. Опять. С каждым годом все реже, но сегодня ему опять приснился пресловутый клуб. И тот самый танцор. Похожий на древнее божество в обличии босоногого мальчика. Он почти что видел его… почти что касался… Этот обман сознания был таким одурманивающим и таким жестоким. Удивительно, как собственный разум терзал его год за годом, создавая такие картинки. Живые изображения — словно воспоминания, заключенные в прозрачной банке особой печатью. Мадара. Его звали Мадара. Это он помнил точно. Он поклялся не искать никого с таким же именем, хотя и связи, и технологии позволяли. Кроме того, он был уверен, что имя ненастоящее — если это не так, то он был бы разочарован в нем и его дальновидности, выступать под своим именем в стриптизе… А вот его лицо постепенно стиралось, вернее, теряло живость. Он превращался в фотографию на полке памяти. Странно, как такой человек — по сути, незнакомец, просто кто-то из клуба напротив, может так врезаться в саму твою душу, возможно даже, в какой-то мере стать ее частью. Хаширама уже не был тем человеком, который вышел из «Веера» в ночь и не вернулся. Тогда его почему-то приняли чуть ли не за врага народа — на каждом столбе в радиусе километра от клуба навесили его фоторобот с пометкой «вход в клуб запрещен». Сотрудники и посетители бара смеялись, если узнавали — они считали, что он набедокурил, например, залез официантке в трусы или побил бокалы, и спрашивали, как он «повеселился» (как будто это не преступления сами по себе). По слухам, долгое время он был притчей во языцех для охраны клуба. Говорили, что он якобы неплохо поднялся благодаря джаз-бару (это было даже смешно) и решил расширять бизнес, а в «Веер» пробрался, чтобы выведать все секреты — или даже выкрасть документы на заведение. Мадару он больше не видел. Вернее, сам он старательно его избегал. Это вошло в привычку — опускать взгляд, если замечаешь кого-то даже отдаленно похожего на улицах. Он твердо решил сдержать свое слово — а там будь что будет. А еще он почему-то верил, что Мадара, прочувствовав эту его решимость, поймет и простит его нерешительность в прошлом. Ох, как бы ему хотелось вернуться в тот миг после поцелуя (а лучше во время!) и сказать то, что должен был сказать — пойдем со мной, найдем тебе работу, и если захочешь, будем хоть просто друзьями, хоть коллегами, мне плевать, главное, чтобы у тебя с братом была нормальная жизнь! Жизнь, в которой не приходится продавать букеты от поклонников. Колледж заканчивают всего за 2 года — сейчас Хаширама был уверен, что инвестировать в Мадару было бы отличным решением и с бизнес-стороны. Да, и тут его можно понять неправильно — будто он покупает его, но все же… Даже если так, он смог бы разубедить его позже. А в конкретно тот момент — не лучше ли принадлежать одному симпатичному тебе парню, чем постоянно демонстрировать свое тело сотням в грязном прокуренном зале с пошлыми блестяшками вместо дверей?.. Но Мадара не понял. А может, понял, но просто не хотел ничего из этого. В общем и целом, он не искал Хашираму. Поначалу тот лично оставался в баре допоздна, отпуская сотрудников, чтобы пофантазировать, что дверь откроется и войдет он, в своей безразмерной одежде и стоптанных кроссах. Что он улыбнется ему и закажет себе что-нибудь. А Хаширама сыграет что-нибудь на фортепиано в уголочке сцены или напоет. Пару раз он цеплял юношей в баре, длинноволосых и белокожих. Он каждый раз ловил себя на мысли, что постоянно сравнивает — недостаточно длинные ноги, не такие красивые руки… В конце концов, эти парни ничем не заслужили быть вечно вторыми. И дальше случайного перепихона в подсобке или неловкого первого свидания не заходило. С девушками у него не клеилось. Раньше он не считал себя геем, но время шло, и он уже ни в чем не был уверен, как когда-то. Это глупо, это безумно, но Мадара на всем оставил свой отпечаток. Недаром говорят, что самая крепкая и преданная любовь — по отношению к тому, кто ты сам придумал. Хаширама толком не знал Мадару. Да, он видел его с братом, и он глядел в его душу во время танцев, но это совсем не то, что делить аренду за квартиру или ждать, пока твоя «половинка» выйдет из душа, опаздывая к открытию бара. Поэтому все остальные меркли перед его образом у него в голове. Он встречался с несколькими девушками, каждая из которых была максимально далека от Мадары как внешне, так и по внутренним ощущениям Хаширамы, но ни один из этих побегов от былой одержимости не увенчался успехом. Хаширама просто смирился с тем, что умрет в одиночестве, и погрузился в работу. Но это сделало все только хуже — недавно у него и вовсе выбили почву из-под ног. Если честно, он никогда не падал так низко, но вот — пара неудачных вложений, не вовремя взятый кредит на ремонт зала и в целом падение интереса публики к джаз-барам, и ты почти банкрот. Все случилось стремительно, и если честно, Хаширама слишком много прикладывался к бутылке в этот период, чтобы хорошо его помнить. Возможно, это как раз к лучшему. Мадара некстати побеспокоил его во сне — сегодня нужно было хотя бы попытаться выспаться перед встречей с кредиторами. Они собрались продавать его бар… его любимое детище… видимо, из жалости, ему позволили встретиться с новым владельцем лично, а не передавать подписанные бумаги через юристов, как то происходит обычно. Хаширама хотел посмотреть этому человеку в глаза и хотя бы убедиться, что бар попадет в не самые плохие руки. Скорее всего, на его месте окажется какая-нибудь пиццерия или магазин, но это лучше, чем… чем такой владелец, как он, Хаширама Сенджу, бесполезный кусок дерьма. Теперь можно было официально сказать — он потерял все. Остатки своего жалкого достоинства, свою, возможно, истинную любовь, а теперь и свой бар. Конечно, он мог бы обратиться за помощью к семье, но… они с братом по-прежнему не разговаривали. Забавно, что их последняя ссора тоже касалась Мадары — брат считал, что еженощные походы в клуб плохо влияют на Хашираму. Хаширама же был твердо уверен, что это не его дело, и наверное, именно это стало последней каплей, точнее, точкой в их отношениях. Именно тогда он до конца осознал, что навсегда останется в глазах семьи непослушным ребенком, которого следует наказать. Что вдвойне смешно, учитывая, что Тобирама был младшим братом, а не наоборот, однако его гиперопека порой просто пугала. Став наследником семьи, он изменился еще сильнее, чем предполагал Хаширама. И рано или поздно эта эпопея под названием «попытки показаться своим в собственном семействе» должна была подойти к концу. Иными словами, несмотря на то, что часть семейного бизнеса по-прежнему принадлежала ему и в теории могла бы его обеспечить, Хаширама скорее отрубил бы себе руку и съел ее, играя второй на пианино и запивая крафтом, чем пошел просить подачку у брата. Чем хоть словом намекнул бы ему, что он был прав на его счет… Когда зазвенел будильник, проворочавшийся несколько часов без сна экс-владелец маленького джаз-бара неподалеку от скандально известного клуба обреченно оделся, выпил чашку ужасного холодного кофе и, не став даже бриться, вышел за дверь навстречу своей судьбе. *** — Сенджу-сан, вы все-таки пришли! — склизский агент по недвижимости подал Хашираме руку на иностранный манер. — Как я мог не прийти, — нахмурился Хаширама. — Разве был выбор? — Действительно… — протянул агент, посматривая на бывшего клиента. Этот человек — кто-то вроде посредника между покупателем и продавцом недвижимости, но только конкретно его контора специализировалась на продаже бизнеса в рамках конфискации. Иначе говоря, наживалась на людях в беде. Конечно, Хаширама был предвзят сейчас. Но его мнение насчет бизнеса всегда было примерно таким же. Это жестокая стезя с ужасной конкуренцией, которая может сбить тебя с ног так, что уже не подняться. Уж кому, как не экс-наследнику корпорации, это знать… — Запаздывает, — нервно посмотрел на часы Хаширама. Они условились встретиться в кабинете мистера Чо, агента. Вернее, ему просто назвали адрес, а он не задавал вопросов. Хотя и должен был, пожалуй, еще добираясь в эту глушь. Офис мистера Чо (его стол, приставленный к нему буквой «т» стол «для посетителей», стулья, секретер да старый сейф в углу) оказался чем-то непривлекательным и тусклым, на дальней окраине городе, в промзоне… Пожалуй, грязные делишки творятся порой в этом кабинете. Почему же тогда человек, купивший его бар, а значит, располагающий финансами, нанял именно мистера Чо? Или это кто-то, кто не дружен с законом? Теневые сделки? Отмытие денег? Хаширама вспомнил, что их район имеет не лучшую славу, правда, он всегда думал, что это из-за близости клуба, но что, если клуб просто оказался в эпицентре бури и только? Все всегда из-за этого проклятого места! Во что же втянут его прекрасный островок музыки, дешевого пива и веселья… Наконец двери за спиной Хаширамы распахнулись, и в комнату зашли несколько человек — он специально не оборачивался, чтобы не показывать заинтересованности. Прибывшие обошли стол и уселись напротив, прямо перед слепящим окном. Посередине был молодой человек в черных очках, явно главный, а двое других, наверное, охранники или помощники, один встал позади, другой пристроился рядом, доставая какие-то бумаги из черного портфеля и одновременно вслух извиняясь за опоздание перед агентом. Парень же без тени стеснения откинулся на спинку стула и неторопливо снял очки. У Хаширамы отвисла челюсть. Единственным, что он услышал только минут через пять, была фраза «Учиха Мадара вступает во владение имуществом Сенджу Хаширамы». Похоже, все ждали его подтверждения. Он кивнул, не отводя взгляда от «Учихи Мадары». — Необходимо устное подтверждение, Хаширама-сан, просто скажите «да», — кажется, мистер Чо, хоть его голос и звучал по-прежнему вежливо и тактично, терял терпение. — Ага, да… Хорошо, — рассеянно повторил за ним шокированный Хаширама. Кажется, с ним поздоровались — он выдавил стандартное «здравствуйте». Но вот что странно — на лице Мадары не было ни капли удивления их встречей. Напротив, он казался… торжествующим? Издевательская ухмылка перекосила его тонкие губы. А он повзрослел. Но как красиво… Раньше Мадара был словно юное деревце, гибким и хлестким. Пожалуй, хлесткость лишь умножилась, а вот стержень из деревянного обратился в камень. А может быть, в уголь и нефть? Хаширама не очень хорошо понимал в происхождении ископаемых. Но Мадара явно претерпел изменения за эти годы, подобно тем, что необходимы при становлении песка стеклом или железной руды в ложку. Он больше не создавал впечатления цветочка, который нужно защищать и оберегать от других. Но нет, красоты своей не растерял. Скорее, Хаширама бы сказал, что он как роза посреди куста, полного шипов. По нему сразу видно — этот человек может быть опасен, приближаться к нему не стоит. Его всегда кошачьи движения раньше казались игривыми, теперь они стали хищными. Сомкнутый рот почему-то наводил на мысли о суровости, а подбородок — о разврате. По-прежнему длинные растрепанные волосы делали его похожим на какую-нибудь панк-звезду, как и стиль в одежде. А еще он источал ядовитую, тревожную сексуальность — так чудилось Хашираме. В общем, судя по числу сравнений и эпитетов, которыми Хаширама одарит его много позже (сейчас он не был способен соображать, лишь жадно поглощал информацию, какую только мог получить), Мадара оказался вполне настоящим, живым, реальным. А еще тем ненавистным Покупателем, который должен был навсегда отобрать у Хаширамы мечту и дело его жизни. Он представлял себе кого-то другого. Того, кого будет легко ненавидеть — например, бизнес-воротилу с цепями на груди или выхолощенного щеголя из числа белых воротничков. Точно не его. Не его… Мадара усмехнулся вновь, показав зубы — вот что делало нижнюю часть его лица странно порочным, эта его ухмылка. Хаширама понял, что все его эмоции понятны как на ладони. Но как сдержать такое? Как будто увидел призрак прошлого Рождества. Мадара, здесь, напротив… сидит и выкупает у него бизнес! Точно, наверняка это лишь сюрреалистичный сон! Сейчас надо только хорошенько зажмуриться, и проснешься… проснешься… Тут Хаширама вспомнил, что все сны выглядят очень настоящими, и во сне тебе и в голову не придет, что что-то не так, даже если там творится черт знает что. А значит, он не спит. Жаль. Он был бы рад увидеть его, если бы не обстоятельства. Рад узнать, что он жив и с ним все, видимо, хорошо. Он одет в неплохие вещи, хорошо выглядит, и никаких ранних морщин. Руки и ноги на месте. Он постоял за себя в нелегком бизнесе… Если честно, иногда Хаширама боялся, что клиенты могли просто его избить до полусмерти и оставить на парковке, как было с ним самим. Или выследить его до дома и принудить ко всему шантажом. Он мог попасть в куда более худший притон, его документы могли отобрать или… бог знает, что еще может случиться в этой жизни, особенно в той серой зоне «развлечений», в которой он работал много лет назад. Хаширама даже чувствовал гордость… как будто Мадара «оправдал его ожидания»… — Подпишите под галочками, — вернул его в физическое тело скучающе деловитый голос. Это просто бумажки. Для этого человека это обыденность. Распишитесь, получите. Просто чеки и печати. Просто чья-то жизнь. — Здесь?.. — Ему захотелось потянуть время, хоть на секунду или две. Тик-так, тик-так. Он откроет что-то новое. Сменит место, получит второе дыхание. Может быть, переехать? Другой город, другое дело. Все будет нормально, честно, все образуется. Только вот как теперь уехать?.. Лучше бы размашистую подпись от противоположной стороны ставил какой-нибудь городской щеголь, ничего не смыслящий в барах и джазе. Или сухая бизнесвумен, планирующая открыть какой-нибудь магазин туфлей там, где играла музыка. Потный любитель хот-догов, купивший франшизу — да кто угодно. Буквально, кто угодно. За эти дни он так долго представлял себе этого загадочного покупателя, что все варианты как на параде выстроились в мозгу. Но Мадары там не было, никогда не было. Это, должно быть, ошибка… Что-то не так, совсем не так… — Вам нехорошо? Хаширама-сан? — откуда-то издалека позвал издевательский голос. Окончательно поломавшийся, глубокий, отдаленно знакомый. Что-то из снов. Из воспоминаний, которые мучают нас перед тем, как закрыть глаза. О том, что мы сделали не так, что хотели бы изменить, раз за разом прокручивая в голове. Хашираме снился этот голос. Даже сейчас… Ведь это лишь странный кошмар, верно? *** Это был не сон. И черные глаза — не сон. Рука, играющая с ручкой. На тонком запястье как будто подвешенная в воздухе. Издевательский порочный рот. Ничего из этого не было сном, хотя Хаширама очень боялся, что не вовремя проснется. Только когда часы пошли вновь, он осознал, что его время остановилось много лет назад, когда он переступил порог вшивого притона с пафосным названием, портящего репутацию его маленькому родному бару. Он как в бреду подписал предложенные ему документы, а затем новоявленный владелец вдруг открыл рот и сказал: — Чем будете заниматься теперь, Хаширама-сан? Хаширама опешил, обезъязычен и повержен. Но это внутри. Внешне он скорее казался… веселым. Странно веселым — глаза выдавали. Сглотнув ком в горле, он натянул улыбку и переспросил: — В к-каком смысле… Мадара-сан? Произносить его имя было тоже странно. Но приятно. Он никогда раньше не обращался к нему вот так, напрямую. Хоть между ними и был хлипкий стол, это делало общение… более личным. Мадаре это тоже понравилось. Наверное, уважительный постфикс, а не личное обращение, как Хашираме. Общение клиента и работника в клубе — максимально обезличено. Как если ты покупаешь овощи на рынке. Овощи или прекрасные картины в галерее — не суть. Мадара даже показал зубы, в своей особой, новой для собеседника издевательской манере говоря: — Ну, вам ведь надо где-то работать. Возможно, я смогу что-нибудь для вас сделать, — он переглянулся со своим сопровождающим, тем, что за столом, и оба гаденько усмехнулись, а затем снова посмотрел на Хашираму — как в старые времена, сверху вниз, со сцены в зал: — Не хотите устроиться ко мне в заведение? Скажем… танцором, а? Он так картинно делал вид, будто припоминает списки необходимых ему сотрудников, что на какую-то секунду Хашираме и правда захотелось поверить, что ему делают реальное деловое предложение. Но подобное, конечно, не мог встретить иначе, кроме как холодно и напоказ отстраненно: — Не понимаю, о чем это вы, — хлестко парировал он эту пошлость. — Я не обладаю подобными талантами. Я скорее музыкант, чем танцор. — Скорее? — вмешался зачем-то адвокат. — Вы же бывший владелец джаз-бара, — он так намеренно подчеркнул слово «бывший», что Хашираме стоило больших внутренних усилий сдержать кулаки. Что за день такой, все вверх дном? На удивление, ответил на это Мадара, причем в той же колкой манере, но уже по отношению к другому, и это почему-то понравилось Хашираме: — Стать владельцем чего угодно и когда угодно, очевидно, может любой, были бы деньги. Это не обязательно вопрос таланта или способностей. — Не стоит мерить всех по себе, — бросил ремарку Хаширама. Взоры присутствующих мгновенно обратились к нему. Он откинулся на стуле, свободно положив руку на закинутую ногу на ногу, и к нему будто вернулись силы, отнятые ранее всей этой ситуацией в целом и самим фактом существования Мадары в частности. И как ему показалось, Мадара тоже это заметил. Он еле видно прищурился, гипнотизируя отчасти. Как будто наводясь на цель… — Ну да, ну да… — новоявленный хозяин «нежилого помещения класса В» отодвинул стул и принялся всячески показывать, что уходит. — Раз это все, то, сами понимаете — дела зовут. — Не перетруждайтесь слишком уж сильно, — поправляющий длинный «хвост», чтобы он лежал на плече, Хаширама специально следил за каждым его движением, хотел смутить напоследок. Похоже, миссия эта была обречена на провал, но попробовать было приятно. Он не стригся короче уровня лопаток с момента, когда в последний раз видел длинные густые космы танцора из «Веера» — просто показалось классной идеей для «стиля» эдакой творческой интеллигенции. Но он хотел, чтобы Мадара это заметил. Однако тот отвернулся с каким-то нелогичным и плохо скрываемым разочарованием, очевидным по дерганности плеча, закатыванию глаз, кусанию нижней губы. Он же получил свое, разве нет? Хаширама был твердо уверен лишь в одном: если кто и понимал, что произошло сейчас в этой комнате и по каким причинам, то это был он, Мадара Учиха. Все форменно попрощались, и уходящие скрылись за дверью. А Хаширама продолжал пялиться на нее, как дурак. — Кхм-кхм, Хаширама-сан? — напомнил о себе мистер Чо. — Возьмите эти бумаги, и до свидания. Хаширама словно во сне посмотрел на него, собрал листы на столе там, куда адвокат указал рукой, взял свои вещи и ушел. Он не знал, что теперь будет делать — в этом Мадара был прав. Он не хотел… ворошить былое. Как знать, кто сейчас этот неприятный тип по фамилии Учиха? И как его помотала жизнь? Чем он был занят все эти годы, почему ведет себя так, а не иначе? И… танцует ли он еще? Хаширама прикинул в уме, может ли стриптизер на полной ставке накопить денег на подобные покупки. За долгое время, наверное, вполне. Сложность подсчетов состояла в том, что обычно они спивались, снаркоманивались или оказывались в какой-нибудь передряге со своими «папиками», вплоть до перестрелок или полицейских облав. Но Мадара явно не призрак. И на кого-то, продолжающего жить подобной жизнью, он тоже не был похож — теперь он скорее напоминал одного из клиентов клубов, чем секс-работника. Хотя, он ведь никогда и не был «секс-работником» в привычном понимании. Разве не глупо, что это так возбуждало Хашираму когда-то? И, думая об этом спустя время, он был уверен, что многие из постоянных зрителей танцев Мадары рассуждали так же — можно сказать, он приманивал их на «запретный плод». Был ли это просто маркетинговый ход? Иногда Хаширама кусал уголки подушки в мочалку, желая узнать ответ. Но это было давно. Сев в машину, Хаширама поехал в город. Там он без приключений добрался до нужного места по памяти, а затем вернулся домой — высыпаться. Не только за утро, но и за все эти годы. *** В заведении на месте бывшего джаз-бара все еще велся затяжной ремонт, и на нем не было ни табличек, ни опознавательных знаков о его назначении, но строители недоумевали и восторгались за себя и за будущих работников разом — каждое утро, аккурат перед проверкой владельца, который зачем-то взял моду приезжать ежедневно после того, как узнал о странностях этого места, к порогу доставляли цветы. Красивые большие букеты без опознавательных знаков. Бригадир посчитал, что они могли быть адресованы кому-то из прошлых сотрудников или хозяев бара, и уведомил Мадару-сана. Но он лишь обозвал его болваном и бросил трубку. Он всегда приезжал в дурном настроении, забирал очередной подарок, осматривал проведенные за вчерашний день работы, кивал либо указывал на недостатки, а потом уезжал. Однажды он заявил, что «устал за день» — так выяснилось, что он бодрствует всю ночь и засыпает по утрам, как раз после возвращения с проверок. В бригаде его прозвали вампиром, не только из-за этого, но и за внешность и нрав. А еще по нему невозможно было понять его возраст — он вроде очень молод, но иногда казался старым брюзгой, а на от силы 20 лет, которые ему можно было «дать», он себя не вел вообще никогда. Он был действительно красив, даже смазлив, очевидно, не беден и успешен, так что любая из трех дочерей бригадира была бы счастлива, пригласи отец выгодного клиента на ужин, как это происходило обычно, но что-то в нем отталкивало, как будто включая рефлекс защиты от хищника. И бригадир принимал алые розы от улыбчивого курьера, передавал их заказчику, помечал его высказывания насчет ровности стен или текстуры стыков плитки в блокнотике и помалкивал насчет ужина — не хотел, чтобы его съели. *** — Привет. На улице уже было слегка холодно, не так, чтобы очень, но без пальто никуда. По вечерам изо рта частенько вырывался пар. Хаширама опять вложился в ничем не примечательный бизнес в Сети, но теперь он был свободен почти каждый день — прибыли хватало на аренду скромной комнатки с кроватью да окном, вместе с процентами от прежних мелких вкладов, которые не конфисковали за долги только благодаря тому, что он скрывал их в офшорах. И теперь он проклинал погоду, себя и сияющую витрину напротив. Бывший джаз-бар, ослепительная мечта… Что ж, отсюда выглядело красиво. Гирлянда на окнах заманивала огнями, обещая тепло и уют внутри. Он так и не понял со своего наблюдательного пункта, что это, то ли кофейня, то ли кальянная, а подходить близко боялся — его хорошо знали абсолютно все в округе, и прослыть чокнутым, приходящим пошпионить за новым владельцем, он не хотел… не во второй же раз, в самом деле. Пожалуй, стоило зайти не со стороны улицы — уж слишком людно. Вечер гнал местных жителей домой, подальше от уличной серости и промозглости, а работников здешних ночных заведений — на очередную смену за прилавком или у барной стойки. Вход со двора был чисто техническим — железная дверь, ни окна, глухой маленький дворик-колодец с мусоркой и извилистым выходом в проулок. По крайней мере, так было раньше — он не ручался, что Мадара не сделал никаких перестроек, но искренне надеялся, что ту часть здания он не тронул. Ему бы просто постоять у той двери, подержаться за ржавую ручку с минутку. Увидеть и вечно переполненные баки — живущие по соседству любители халявы добавляли свой мусор, — и кирпичную стену с кривыми граффити-тегами, подарком от шпаны. Все-таки, он скучал по этому месту. По людям и зданию. Но когда он добрался до железной двери — даже облупленная краска осталась прежней! — та распахнулась, и прямо на него вышел Мадара, сначала удивленный, а потом слегка самодовольный. Он ответил: — Ну привет. Что ты здесь делаешь? Мне стоит беспокоиться? При этом он медленно, но уверенно прикрывал за собой дверь, чтобы та не захлопнулась с оглушительным грохотом. Хаширама не мог не усмехнуться, наблюдая, как под носком обуви в стылой земле появляется ямка: — Беспокоиться обо мне? Излишне. Они стояли друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки, и казалось, что обоих накрыло дежавю. Наконец Мадара издал нервный смешок: — А ты? — Что я? — не понял Хаширама. Он вдруг осознал, что длинные ресницы никуда не делись с огрубевшего чертами лица Мадары, опустившего взгляд. Интересно, он осознает, как кокетливо выглядит порой?.. Раньше Хаширама считал, что это все игра, что юный прелестник по долгу службы крутит мужиками как хочет, но теперь был не уверен. — Ты… беспокоишься обо мне? Цветы, это же твои, да? Зачем же? Разве я тебя не задел, не унизил? — Мадара испытующе смотрел собеседнику прямо в глаза, нет, в душу, запрятав руки в карманы широкой куртки. Нос слегка покраснел, как и щеки — видимо, потому, что он вышел на холод из духоты. Хаширама растерялся: — Столько вопросов… а как насчет моих? Мадара улыбнулся. — Что ты хочешь узнать? — Всё, — от волнения у Хаширамы сел голос. — Что было потом? Почему ты меня не искал тогда и нашел сейчас? И как твой брат? Казалось, Мадара был смущен последним вопросом, он его и не ожидал будто. Они отошли на всякий случай от дверей к кривой скамейке у зарастающей летом плющом стенке, отделяющей дворик от соседнего. Мадара достал сигареты и закурил. Так вот, зачем он сюда выходил. Сделав пару затяжек и стряхнув пепел, он неторопливо начал рассказ: — Мой брат… умер. — Соболезную, — Хаширама не мог найти слов. Он не знал, как давно это случилось и свежа ли рана. — Он долго болел? У… у меня тоже есть брат. Не представляю, какого… — Я знаю, — устало прервал его Мадара. — Дай мне договорить. Он задумчиво смотрел на тлеющий кончик сигареты, держа ее за фитиль двумя пальцами, словно играя в детские «ножницы». Хаширама лишь молча поднял руки и опустил ладони на колени, как бы говоря — тебе слово. — Я… У меня была необычная жизнь, как… — он обернулся на Хашираму, как будто за его молчаливым подтверждением, — как ты знаешь. Больше я не танцую, не бойся. Даже спустя столько времени и множество обстоятельств, Хашираму кольнуло сожаление. Как он мог бояться, что Мадара танцует?.. Немыслимое умозаключение. Хоть он и знал, что имелось в виду — он больше не в этом бизнесе. Не в том самом клубе. — У меня было много покровителей, это правда, — кривая усмешка исказила его прекрасные, вновь почти подростковые черты, вернув им горечь и опыт взрослости. — Но цена на меня все поднималась — я никому не продавался. Они считали, что это такая стратегия, что я играю, — он с блаженной улыбкой рисовал невидимые узоры на ткани брюк пальцем свободной руки. Хаширама кивнул — он и сам думал так же, когда особенно злился на Мадару. Когда-то его подкупила его кажущаяся искренность и непохожесть, но потом он много раз решал, что все было ложью, и даже предполагал — вдруг танцор знал о своем сталкере и больной брат был просто нанятым актером, чтобы… что? Выпросить у него розы? Он ведь даже не какой-то, например, богатый банкир или известный ресторатор. На этом моменте его складная легенда обычно стопорилась с треском и шумом. — Я все, что зарабатывал, отдавал на лечение Изуне. Появилась надежда… надо было лишь накопить. Я даже подумывал… хотел выбрать наиболее выгодное предложение и согласиться. Что ж, это можно понять. Даже Хаширама мог, хотя для него в свое время Мадара был каким-то полубогом, неспособным «замараться» в чем-то подобном. Проституция в этой индустрии была обычным делом, и если так подумать, Мадаре даже повезло, что он так долго ускользал от своих «фанатов», но долго это продолжаться тоже не могло. Хаширама уже был готов услышать драматическую историю об отвергнутом любовнике или мести менее удачливого «кандидата». Но Мадара вновь разрушил все его ожидания в пух и прах: — А потом появился он. — Черные глаза воззрились на него, как будто хотели наслать порчу. — Твой брат. — Чего? Ты имеешь в виду, твой брат? — уточнил ничего не соображающий от дыма и мыслей Хаширама. — Я имею в виду кого-то по имени Тобирама, — не сказал, а выплюнул Мадара, нервно затянувшись во все легкие. Хаширама напряженно ждал продолжения. — Он поджидал меня у входа, прям как ты, — Мадара указал на собеседника дотлевающей сигаретой, вернее, тем, что от нее осталось. — Тобирама? — неверяще повторил за ним старший брат. Имя... такое далекое и вместе с тем родное, знакомое. Хаширама и Тобирама, не братья, а отражения в зеркале. Тобираму при рождении словно подвергли инверсии — как альбинос, в противовес смуглому шатену Хашираме он обладал белой кожей и волосами, а его глаза отливали красным. Бабушка считала, что родился дьяволенок. Возможно, она не так уж и сильно ошибалась. Тобирама всегда делал все по-своему и относился к брату с чрезмерной для младшего заботой. — Что он сделал? — шепотом переспросил Хаширама, ощущая мурашки, пробежавшие по телу с головы до пят. Мадара безразлично пялился на торчащую из мусорки коробку от пиццы, которую ветер то открывал, то закрывал обратно. Заметив наконец, что от сигареты уже ничего не осталось, он выкинул «бычок» и достал новую. — Он сказал, что я порчу тебе жизнь. Раз десять повторил твое имя — я сначала не понял, о ком он, — честно признался Мадара. — Сказал, что ты сам не свой из-за меня и что я недостоин тебя, что я шлюха, а ты найдешь себе приличную девушку и забудешь обо мне. Я пытался донести ему, что не видел тебя больше полугода, но он не слушал. — Что он сделал?! — не выдержал Хаширама. — Он потребовал от тебя «отстать», — Мадара вновь отвернулся к мусорке с пустым взглядом. — И избил меня, не так, чтобы сильно, но… У Хаширамы звенело в ушах, как будто зафонила розетка. Под аккомпанемент этого звука каждое слово Мадары звучало особенно и гулко. Как набат. — Я не мог танцевать в таком состоянии, — Мадара сделал еще одну затяжку. Хаширама покрылся испариной. — И долго бы не смог. Клиенты были в ярости. И меня вышвырнули. Он стряхнул пепел и с шумом вдохнул воздух. — Вы… вышвырнули? — Хаширама не верил своим ушам. — Да, из клуба. Я оказался слишком желанным куском мяса. А когда мясо испорчено… Ты его выкидываешь. Или отдаешь собакам… если ты плохой хозяин. К мусорке подбежала местная дворняжка. Она знала Хашираму, он частенько подкармливал ее, особенно зимой, но от уставившегося на нее Мадары она отшатнулась с жалобным скулежом и убежала. На плечах последнего словно появилась некая ноша. Невидимая, но оттого не менее тяжелая. От воздушного Мадары с летящей походкой остались мешок с костями да огромная куртка не по размеру. — П-почему? — силился понять Хаширама. — Ты правда не знал? — покосился на него Учиха. — А впрочем, плевать. Хрен с ним, с клубом и с твоим чокнутым братцем. Пока я лежал в больнице, Изуна умер, вот что важно. Некому стало приносить ему нормальные лекарства вместо больничного ширпотреба. А страховка не покрыла и половины. — То, что Учиха усмехается в такой момент, неприятно шокировало Хашираму. — Самое смешное, что деньги-то были! Лежали в банке. Ему на лечение. Я просто не оставил ему никаких данных, только заначку на неделю максимум. Не думал, что будет нужно. Затем тишина стала этим двором. Скамейка оказалась сколочена из недосказанностей, а кирпичами выстроилась стена молчания. В баках напротив валялись слова, ненужные больше и потому безмолвные. И когда пошел снег, мелкий и редкий, никто не удивился. Как если бы бог стряхивал свою сигарету. Наконец Хаширама попытался посмотреть направо, туда, где должен был сидеть Мадара Учиха. Не сдержав внутренний порыв, он дернул рукой, а затем и вовсе положил ее на холодную бледную ладонь Мадары. От прикосновения тот встрепенулся, выпучил глаза, будто не ожидал увидеть Хашираму рядом. — Мне… кхм. Мне так жаль, так… так безумно… Я… Ма-… — Хватит! — с отвращением Учиха сквозь зубы прервал его череду извинений, выпрямляясь и как бы отклоняясь. — Ты так ничего и не понял, да? Идиот бесхребетный, вот ты кто. С тех самых пор я ни дня не провел, не думая о мести. Слышишь меня? Я вкалывал как демон. Чтобы наконец добраться… добраться до тебя! — Ты поэтому выкупил мой бар? — Хашираме это показалось чуть ли не умилительным. Ну ничего, подумал он, я теперь здесь, я рядом и я помогу, и я заставлю Тобираму заплатить сполна… — Я сделал так, чтобы ты обанкротился, — спокойно сообщил Мадара, как если бы делал замечание насчет сегодняшней погоды в светской беседе. — А потом да, выкупил эту бесполезную хибару. Я хотел, чтобы ты потерял все, что любишь, как и я когда-то… Но похоже, этого не так-то просто добиться. И тут Хаширама понял, ясно как днем — он просто не может потерять все дорогое, пока есть Мадара. Простая истина, сокрытая от взгляда. Он улыбнулся, так тепло и светло, как только мог, и потянулся к Мадаре, говоря: — Да, ты прав. Я еще не потерял все. Ты… Огонь от касания Мадары, положившего руку ему на плечо, странно контрастировал с резкой ледяной болью в брюшине, которая прервала его так бестактно. В ужасе он опустил взгляд и заметил сияющий радугой нож в изящных пальцах, которые так мечтал исцеловать когда-то и почти вспомнил это чувство сегодня. Мадара хотел, чтобы он понял — это было написано на его лице. Он придерживал его рукой, когда проворачивал нож в ране, и нежно прошептал: — Тогда пусть Тобирама потеряет брата. Это… справедливо. Почему-то Хашираме нечего было возразить на это. Он задыхался, вцепившись в Мадару, но тот ускользнул сквозь пальцы, как дым, оставив Хашираму истекать кровью на скамейке. Он лежал на боку и думал, глядя на мусорные баки, что теперь знает, какова по ощущениям смерть. Это просто нежданный снег. ***