Воин вереска

Знахарь сидел на циновке у входа в шатер. Вода стекала с его тёмных отросших волос, оставляя за собой мокрые дорожки на коже. Обе руки свободно лежали на коленях ладонями вверх. Прикрыв глаза он слушал дождь. Некоторое время Райнер рассматривал его профиль. Его охватила неясная тоска; горькая пустота заполонила сердце, словно отрава, расползаясь по самым потаенным уголкам души. В два шага воин преодолел шатёр и сел на циновку рядом с Бертольдом. Тот не взглянул на него, продолжая свой медитативный транс, лишь уголки его губ слегка приподнялись в приветственной улыбке. Райнер, поддавшись внезапному порыву, последовал его примеру и тоже сомкнул веки. Он пытался успокоить сознание, но мысли роем жалящих пчёл кружили в голове. Сомнения, зародившиеся в его сердце с того самого дня, как он проснулся в этом самом шатре и осознал, что обязан жизнью врагам, не давали покоя. Чувство неправильности происходящего тяжелым крестом висело над ним. Шаманские племена — дикари, монстры, продавшие душу дьяволу ублюдки, творящие жуткие ритуалы и приносящие в жертву младенцев; знание, с которыми он прожил всю осознанную жизнь — то, чему научили его наставники, а потом закрепил воинский орден. Он сам не раз видел, на что способны эти существа — призывать орды тварей, оставляющих за собой только выжженную землю и смерть. Но народ Бертольда был совсем другим — казалось, им не было дела до внешнего мира и единственное, чего они желали — жить в мире и уединении. Райнер открыл глаза и снова взглянул на умиротворенное лицо знахаря. Давящее чувство всепоглощающей тоски не покидало его сердце. — Колдун, — обратился он к Берту, привлекая внимание. — Скажи мне, ты и твой народ как-то связаны со всем этим дьявольским безумием, творящимся в мире? Бертольд оценивающе взглянул на Райнера: — В наших сердцах не горит пламя войны, — наконец ответил он. Воина такой ответ не устроил: — Я и мой гарнизон пришли сюда с чёткой задачей уничтожать каждого колдуна, встретившегося нам на пути. Потому что все колдуны одержимы демонами и давно продали душу злу. Так я считал. Но ты притащил меня сюда, залечил раны и продолжаешь вести себя так, словно я тут не пленник, а званный гость. С меня достаточно размытых полуответов и намеков. Отвечай прямо. Да или нет?  Райнер настаивал. Лицо его было мрачным. — Ты никогда не был здесь пленником, — спокойно ответил знахарь, — но твое сердце полно сомнений, и я отвечу тебе. Мой народ не связан с брешью между мирами. Существа того мира не должны были быть призваны в этот мир. Мы не желали крови, мы были против войны, но этому суждено было случиться. Это было предрешено. Райнер вздохнул. Он совсем не был уверен, что ему стало легче от этого ответа. Некоторое время он просто всматривался в лицо напротив, пытаясь найти в его выражении следы фальши. Нет. Он никогда не был силён в том, чтобы «читать» людей. — Почему я должен тебе верить? — наконец проговорил он. — Я не знаю, — пожал плечами Бертольд, — ты должен сам решить это. Райнер только нахмурился в ответ. Решать что-то сейчас он был не готов. / Холодный ветер всколыхнул полог шатра, орошая капельками дождя край циновки. По телу знахаря прошла лёгкая дрожь, но лицо его по-прежнему излучало спокойствие и безмятежность. — Переохлаждение ещё никому не шло на пользу, — сердито пробормотал Райнер, — или хочешь сказать, что у вашего народа и к болезням иммунитет? В ответ Бертольд тихо рассмеялся: — Мой иммунитет с твоим не сравнится, но лекарства у нашего народа точно эффективнее, чем у жителей равнин. — Нет смысла тратить лишние лекарства, — недовольно фыркнул воин. — Там, — он кивнул вглубь шатра, — ваши оставили местное тряпье, но все эти «листочки и цветочки» мне не по душе. Можешь переодеться, если хочешь. Или хотя бы оботри воду, — Райнер равнодушно повел плечами и отвернулся, пытаясь скрыть внезапно появившуюся неловкость. В его голове эта фраза однозначно звучала лучше. Бертольд внимательно посмотрел на него и кивнул. // Шаги босых ног были беззвучными, а движения плавными. Уверенно и быстро он выбрал себе из стопки сменную пару льняных штанов и рубашку. Без колебаний и тени смущения стянул мокрую одежду и принялся обтирать волосы. Жизнь в казарме редко предоставляет такую роскошь, как уединение и личное пространство. Чужая нагота для Райнера не была чем-то новым или необычным. Особенно мужская нагота. Это тебе не за девицами в купальнях подглядывать! Но сейчас, поймав себя на том, что он украдкой рассматривает жилистое тело Бертольда, его усыпанную веснушками спину и выступающие лопатки, воин испытал жгучий стыд, быстро сменившийся тихой яростью. Отвести взгляд стоило усилий. Что-то во всём этом было не так. С самого начала он ощущал это: изначально едва ощутимое, но стойкое влечение. Все эти прикосновения, улыбки и разговоры, он восхищался загадочным человеком и с каждым днём его тянуло к нему всё сильнее, вопреки недоверию и сомнениям. «Неужели колдовство?» — хмуро подумал он. «Проклятые чары, затмившие моё сознание, похитившие разум?» — воин с силой потёр глаза, словно пытаясь сбросить с себя наваждение — морок, наведенный коварными чародеями. Мысли о том, что магия тут совсем ни при чём, он старательно отбрасывал в сторону. Слишком погрузившись в свои размышления, Райнер не заметил, как Бертольд вернулся и занял своё прежнее место рядом с ним на циновке. Не отвлекая воина, знахарь внимательно изучал его лицо. От внезапного осознания близости Райнер вздрогнул, но быстро взял себя в руки и нахмурился. Проклятье, этот колдун действительно мог передвигаться абсолютно незаметно. — Если есть что-то ещё, что не даёт тебе покоя, я всегда готов выслушать, — доверительно сообщил Бертольд и улыбнулся, хотя глаза его по-прежнему оставались серьезными и, как показалось Райнеру, полными тоски. Такой же тоски, что не так давно поселилась и в его собственном сердце. Несколько мгновений воин рассматривал эти мшисто-зелёные глаза, пытаясь отыскать в них ответы. «Не все вопросы стоит задавать. Не все ответы ты хочешь знать», — напомнил себе Райнер простое правило, которое нарушал в свой короткой жизни слишком часто. — У меня всё в порядке, — нахмурившись, твёрдо проговорил он, не глядя на знахаря. — Груз тяжёлых мыслей может стать легче, если разделить его, — ответил Бертольд, и Райнер мог поклясться, что услышал тихий печальный вздох. Повернувшись вполоборота он снова уставился на знахаря, смерив его тяжелым взглядом. — А тебе какое дело до моих тяжёлых мыслей? Волнуешься? Или, может, в голову мне залезть хочешь? Или уже залез, и теперь потешаешься? — Райнер попытался придать своему голосу как можно больше суровости. Ни тени страха. Он видел в глазах Бертольда только грусть и сострадание. Чужая жалость была ему отвратительна. Он воин. Он сильный, смелый, уверенный в себе. Он должен быть таким, не смотря ни на что. И никакой проклятый колдун не имеет права лезть ему в голову и затуманивать разум. — Волнуюсь, — после небольшой паузы подтвердил Бертольд, — тяжёлые мысли рождаются в тишине, разговор — для них неблагодатная почва. — А я-то думал, что ты любишь тишину, — саркастично отмахнулся Райнер. Этот разговор раздражал его, и он хотел как можно быстрее его закончить. Воин боялся копать в эту сторону своих чувств, опасаясь, что ответы, которые он найдет, будут ему совсем не по душе. — Люблю, — кивнул Берт, — но… Он ненадолго замолчал, после чего продолжил:  — Но с тобой мне нравится говорить. Райнер с удивлением уставился на него, вскинув бровь. Бертольд не отводил взгляда. В этих больших печальных глазах сейчас читались нерешительность, надежда и смущение. Он неуверенно улыбнулся и добавил:  — Но если ты желаешь молчать, я буду счастлив разделить тишину с тобой. У Райнера перехватило дыхание. Он понял, что потерян; пропал, погрузился на дно этого спокойного омута в тихом лесу, утонул в зелёных глазах. Ему казалось, что время застыло. Словно завороженный он поднял ладонь и легко прикоснулся подушечками пальцев к щеке знахаря, неуверенно проследив путь от скулы до челюсти; пытаясь убедиться в том, что человек рядом с ним — не иллюзия. — Бертольд, — от волнения голос Райнера слегка колебался, — мне тоже… Тоже нравится говорить с тобой. Он не чувствовал дрожи в пальцах, пока его руку не накрыла чужая прохладная ладонь. От волнения он резко отпрянул, увеличивая расстояние между собой и Бертом, а после поспешно продолжил: — Я не понимаю. Всё это неправильно, странно. Как я могу быть уверен, что всё что меня окружает — не морок, не обман? И ты… Я не… — Райнер, — прошептал Бертольд, прерывая его бессвязный монолог, — ты здесь. Ты со мной. Ты найдёшь ответы. Они все тут, в тебе. Холодная ладонь мягко легла на грудь воина — туда, где в глубоко внутри под кожей, мышцами и костями билось взволнованное сердце. Поддавшись внезапному порыву, Райнер сжал эту ладонь в ответ, словно утопающий, хватающийся за соломинку в попытках спастись. Возможно, это действительно было его спасением. /// Дождь продолжал нещадно стучать по плотной крыше шатра. Двое плечом к плечу сидели рядом и слушали дождь.