Воин вереска

Густая высокая трава щекотала спину, приглушенный серебристо-голубоватый свет мягко подчёркивал контуры кустарников, цветов и деревьев невероятных размеров, добавляя ещё больше сказочности происходящему. Райнер попытался сесть, но от резкого движения закружилась голова. Ледяной воздух обжигал лёгкие. Пытаясь найти точку опоры, воин снова лёг в траву, созерцая открывшийся взору клочок зелёного неба и далёкие верхушки деревьев. Постепенно мысли перестали метаться хаотичными вспышками в его сознании. — Они знают тебя, — раздался рядом голос Бертольда, — и они удивлены тому, что человек с пылающей кровью пришёл к ним. Им интересно. В поисках незримых наблюдателей Райнер внимательно оглядел местность вокруг себя, однако лес по-прежнему был безмолвен. Тихий, звенящий смех знахаря отвлёк его. — Даже в пристанище истинной, вечной мудрости ты предельно настороженный, — улыбнулся Берт, — сила пылающей крови поражает! Ты нравишься Мудрым. — Я не понимаю… — начал Райнер. — Это место столь древнее, что нет смысла пытаться счесть лета с момента его появления. Великий Лес. Так называем его мы, чьи судьбы тесно связаны с этой великой силой. Лес учит нас, даёт понимание, силу. Многие события в простом ходе жизни народов этого мира предрешены, но каждый решает для себя, следовать ли намеченному пути или свернуть на заросшую дикими травами тропу. Мы не создаём и не разрушаем, мы — есть концентрация знаний, что даёт нам Лес, но всё вокруг, даже крохотная травинка, пропитано большей мудростью, чем любой смертный, живущий в этом мире. Наш смысл — проживать намеченный нам путь. — Ты хочешь, сказать, все эти деревья учат тебя чему-то? — недоверчиво спросил Райнер. В ответ Бертольд лишь утвердительно кивнул, приложив палец к губам: — Слушай, — прошептал он и прикрыл глаза. До этого казавшийся безмолвным лес внезапно наполнился массой звуков, отдалённо напоминавших некую мелодию, лёгкую, свежую, хрустальную. Внезапный порыв ветра разметал тёмные пряди на лице Бертольда, озарённого спокойной, умиротворённой улыбкой. / «Всё-таки странный они народ: такие безмятежные, отрешённые. Неужто в таком жестоком мире возможно так жить? Порой кажется, что они знают всё на свете, но не хотят ничего объяснять», — размышлял Райнер, прислонившись к коре серебристого дерева. Жители деревни жили своей размеренной жизнью; хаос, в который погружался мир, словно не касался их. «Так предрешено», — таков бы ответ на многие вопросы Райнера. // Отблески молний озарили небосвод, и в воздухе запахло грозой — с севера приближались глухие раскаты грома. Райнер отправился в свой шатёр, предпочитая наблюдать за буйством стихии оттуда. Первые капли холодного весеннего дождя упали на сухую почву, а спустя пару минут с неба уже изливались бесконечные потоки воды, под которыми тёмные силуэты жителей деревни разбредались в поисках укрытия. Отодвинув полог, в шатёр зашёл Бертольд. С его насквозь промокшей одежды на землю струилась вода, пряди волос облепили лицо. — Ты не против, если я послушаю дождь тут? — Как хочешь, — ответил Райнер, пожав плечами. Он уже привык к необычным, на его взгляд, выходкам этих людей; к тому же, общество странного знахаря было ему приятно. — Если ты знал о дожде, почему заранее не укрылся? Или у вас тут так принято — попадать под каждый ливень? — С ухмылкой спросил Райнер, осмотрев мокрого гостя. — Незачем. Всё идёт своим чередом, всему своё время. — Неужели ты знаешь абсолютно всё, что должно случиться? — Я знаю многое… — начал Бертольд, — знаю, что было, что будет; знаю, чему не суждено случиться, но я не знаю всего. Например, всё что связано с тобой — для меня чистый лист. — Что же не так со мной? — удивился Райнер. — Пылающая кровь, полагаю. /// POV Жана Армин был не просто странным — он был безумцем. Я раньше о таких только слышал: разговаривающих с голосами в своей голове, видящих в обычных тенях друзей и врагов, часами сидящих и глядевших перед собой стеклянным взглядом. Но все-таки он рассуждал вслух об удивительных вещах — о людях-драконах, о живых деревьях, о шаманах. Словно обращаясь к кому-то, иногда кивал и жестикулировал. Ладно. Это я пялился на него, как идиот, не в силах упустить ни мгновения. Расспрашивать Армина о том, как он меня вылечил или с кем он говорил — бесполезно. Он сразу собирался, как дикий зверь, сухо просит уйти и сжимает губы. Раньше я не мог уйти потому, что не знал дороги. Теперь, когда я исходил с ним окрестности вдоль и поперек за несколько последних дней, я мог бы отыскать остатки своего отряда или просто вернуться на юг. Но я не очень-то хочу уходить. Здесь что-то происходит. Дело не только в чужом чистом воздухе и жизни, наполняющей все вокруг. Происходит что-то важное. И разве что Армин может мне объяснить, что именно. Я подошел к нему в сумерках, когда он вернулся из лесу с охапкой пряных трав и развел костер у берега реки. Огненные всполохи плясали на сосредоточенном лице. Он почему-то не разбирал травы на пучки, а вглядывался в пламя. — Знаешь… — наконец начал я после минутного молчания. И замолк, вслушался в тишину. Армин повернулся ко мне, прошептал что-то неразборчивое, подобрался вплотную. Я уже привык к тому, что он постоянно делает что-то необычное, и просто ждал. А он почему-то стал прикасаться к моему лицу, пока не замер и не прикрыл глаза. Я сначала хотел оттолкнуть его — слишком близко он был, сжимая меня чуть ли не в объятиях — но не смог. Слушал свое сердце. Оно было очень громким. С тех пор к моим причинам не уходить прибавилась еще одна. Армин все так же бил меня во сне, напевал. И прижимался ко мне, сжимая тонкими пальцами мои руки. И никак это не комментировал. А я сам спрашивать не решался. Вдруг перестанет? Однажды я проснулся от холода. К рассвету небо разразилось сильным ливнем, и нескончаемый поток воды бил по земле. Река стала подниматься, выходить из берегов. Внутрь шатра вода не попадала, но шум от дождевых капель был слышен. Я спросил у Армина, может ли он это остановить, и он сказал, что может. Но не станет. Потому что так должно быть. И все. Я не мог понять, как он бездействует, обладая такой огромной силой. Ливень кончился только к вечеру. Оказалось, молния расколола раскидистое дерево, которое раньше прикрывало большими ветками шатер. Глубокая черная трещина разделила ствол пополам; края ее обуглились. Армин нахмурился. — Это плохо? — довольно бестолково поинтересовался я, обходя дерево по кругу. Оно уже никогда не зацветет. — Очень, — угрюмо отозвался он. Он вслед за мной осмотрел пораженный ствол со всех сторон и вздохнул. Приложив ладони к трещине, наклонился и зашептал. Тени чернилами вылились из-под пальцев и начали стягивать ее. Армин не любил использовать их, а теперь делал это для какой-то кучи мертвых ветвей. Это и есть «особенные обстоятельства», о которых он когда-то упоминал?.. Кажется, моя жизнь не ценнее существования какого-то дуба. — Ничего ты не понимаешь, — вдруг холодно сказал Армин, обернувшись. — Так объясни. — Почему ты думаешь, что ты выше другого живого существа? Или лучше? Если ты считаешь, что это так только из-за твоего сомнительного умения размышлять, то ты просто не умеешь слушать мысли других. Я чуть было не сказал, что слушать умеет лишь он; никто больше. Но я знал: потом пожалею об этом; знал: он, конечно, прав. / — Когда я был маленьким, я однажды забрел довольно далеко отсюда. Спустился с гор и ушел к востоку. Сверху все казалось золотым, как пшеница, а внизу оказалось, что это просто горы бесплодного песка, — рассказывал Армин, склонив голову мне на плечо и грея пальцы над костром. Я отчего-то очень хорошо себе это представил. И тогда понял, что он, наверное, и правда разочаровался. И ему, конечно, плевать, что этот золотистый песок очень дорог, что из него делают самое прозрачное стекло, что за бусы из такого можно купить небольшой дом. Важно то, что он мертв. В нем нет жизни. — Я посадил там ростки из леса, — продолжил Армин, — приходилось носить к ним воду. Это было долго, но я старался. А ростки все равно увяли. Он отпрянул, отряхнулся и ушел прочь. Я подумал, есть ли жизнь во мне. Следующим утром Армин встал прежде меня, разбудил и потащил куда-то за собой. Я был не очень-то этому рад, поэтому, сонный и раздраженный, спотыкался на ровном месте и ругался. Армину, кажется, было все равно. Я не замечал пути, уверенный, что ничего нового не увижу, но я ошибался: мы пришли в какое-то поселение. Светлые дома и разноцветные шатры, кругом запах трав и почти полная тишина. Люди смотрели на меня со спокойным любопытством. Я не брал оружие — даже оделся кое-как; но я чужой. Я то и дело останавливался, разглядывая всякую ерунду, так что Армин скоро схватил меня за рукав и, не выпуская, водил за собой. Он подходил к любому, кого встречал. Говорил: — Они уже близко, скоро нападут. Их очень много. Вы знаете, как много людей погибнет еще до рассвета. Надо уходить отсюда. И любой встречал его сожалеющим и непреклонным взглядом. Никто не собирался следовать призывам Армина. Наконец он, устав от безразличия окружающих, уселся под дерево и откинулся на шершавый ствол. Я присел рядом, чувствуя его горечь почти кожей; взял за руку. — Меня тут никогда не слушали, — признался он, — потому что… все предрешено. Все, что случится, должно случиться, и противиться судьбе нельзя. Но я так не думаю. Его глаза наполнились скорбью. — Я знаю, что есть то, чего нельзя избежать. Некоторые вещи имеют свою цену. Но кое-что изменить можно. Даже необходимо. Ведь мы живем для себя. Как бы ты ни поступил… это предрешено. И если ты изменишь решение — тоже. Не существует только одной тропы. — Конечно, нет. — Согласился я. Если бы существовала только одна, меня бы тут не было. Я должен был принять управление своим поместьем. Но я сбежал. Давным-давно. Всегда уходил от того, чего не хотел. И сейчас не сложу оружия.