Воин вереска

Жизнь в горной деревне текла размеренно и равномерно. Порой казалось, что время застыло в состоянии спокойствия, умиротворения и тихого счастья. Местные были все как один кроткие и улыбчивые. Они тихо смеялись своим серебряно-звенящим смехом; слушали ветер, знали имена всех звёзд, приветствовали солнце и провожали луну. Они любили лес, а лес, в свою очередь, любил их. Райнер был поражён тем, что в сумрачных местах живёт такой народ. — Завтра будет дождь, — с улыбкой отметил Бертольд. Все эти простые истины — перемена погоды, падение нескольких звёзд, появление внезапных «гостей», казалось, заведомо известны ему. — Ветер шепчет, а лес… лес — он расскажет всё, — иногда пояснял он. Райнеру было сложно представить подобное, но он уже начал привыкать к способному на колдовство племени. Деревенские домики были выстроены из лёгкого светло-серебристого дерева — Райнер такого раньше не видел. Многие расписывали свои стены, изображая деревья, цветы, животных. Тут и там висели пучки трав и соцветий, некоторые из них жгли, другие использовали для создания мазей и микстур. В поселение часто заходили животные. Когда Райнер впервые увидел бредущего вдоль домов оленя, он потянулся за ножом, лежащим неподалёку. — Тише, не надо. Он — гость, — лёгким прикосновением остановил его Бертольд и, поднявшись, вышел из хижины, подошёл к зверю, сказал ему несколько слов. Олень осмысленно кивнул в ответ. Рана на спине почти зажила, оставив после себя огромный страшный рубец, и практически не болела, но Бертольд упорно продолжал промывать ее травяным эликсиром, настаивая на том, что это необходимо. Райнер не сопротивлялся: ему нравились прикосновения прохладных ладоней, длинных тонких пальцев, осторожно втирающих эликсир. Словно вся безмятежность мира заключались в этих простых жестах, приносящих покой на некоторое время. Война. Война — то, что не давало покоя ночами долгими и по-зимнему тёмными. Он лежал не в силах уснуть, понимая, насколько зыбко его спокойствие. Эти места были словно отрешены от всего мира, раскрывающие нечто большее, чем обыденная жизнь в богатых столичных землях. Райнер привык к своей прежней жизни и не знал другой. Он помнил об ордах орков, о горящих поселениях и мёртвых пустошах, залитых кровью… и понимал, что это отрешение от мирских проблем не может быть вечным. Однажды он спросил у Бертольда о том, что творится на перевале. Обычно умиротворённый взгляд целителя внезапно помрачнел. — Крови много. Слишком много для этого края; так что почва пропиталась ей, а вода под почвой имеет привкус металла. Противники яростны. Одни наступают, другие сопротивляются. Не бывает победителей, есть только проигравшие. Глупость и жадность, алчность и закореневшая обида… Они сами навлекли на себя эту месть много веков назад. Потомки расплачиваются за дела своих предков, но так ли невинны эти потомки?.. Ему не нравилось говорить о войне, не нравилось обсуждать проблемы «внешнего» мира. Слишком жестоко, слишком быстро, слишком необдуманно — так он описывал события, происходившие тогда в Аларисе. Гораздо более интересными ему казались тайны мироздания, история Древних, заповедные края севера и юга. Он много знал и о многом мог поведать, хотя ни одной книги Райнер в шатре не нашел. По словам Берта, всё, о чем он хотел узнать, он искал в ветре, звёздах; Великий лес делился с ним своими знаниями. Однажды Райнер спросил о Великом лесе, на что Бертольд лишь улыбнулся и сказал: — Я могу показать, если ты готов. Коротко кивнув, воин приготовился к долгому походу, но знахарь лишь сел напротив, прислонившись спиной к стволу дуба, подзывая подойти к нему ближе: — Не бойся, смотри мне в глаза, я покажу. Обхватив ладонями лицо Райнера, Бертольд посмотрел на него прямо, не моргая. Несколько секунд воин просто смотрел в серо-зелёные глаза и слушал тихое пение, замечая лёгкое покачивание тела сидящего перед ним Бертольда. Внезапно сознание его помутилось: картинка мира поплыла, слово её пытаются стереть и нарисовать другую. «Какой же я глупец, вот так добровольно душу продал», — промелькнуло в голове Райнера. Тишина звенела в ушах, размытые пятна красок плясали перед глазами. Казалось, что прошла целая вечность, пока не начали проявляться силуэты деревьев, травы, кустарников, цветов и совершенно зеленого, непривычного неба. / POV Жана Я узнал, что его зовут Армин лишь поздним вечером после нашей встречи. Он сам мне не представлялся — конечно, зачем вообще представляться друг другу? — только говорил сам с собой, а моего имени и не спросил даже. Кажется, для него я был чем-то неразумным и безличным, частью пейзажа — как деревья там или звезды на небе. Хотя нет, как раз деревьям и звездам он уделял много внимания. Так что я мог только удивляться тому, что он мне помог, но быстро от этого устал и начал за ним ходить по пятам — иначе куда деваться, местность совсем незнакомая. Сначала мы поднялись наверх, потом спустились вниз, только другой тропой. И так несколько раз. Я не очень-то понял, зачем все это было, однако спрашивать не решился. Армин собирал по дороге какую-то ерунду вроде веточек и вялых листьев, говорил на непонятном языке и позабыл обо мне напрочь. Наконец мы куда-то пришли — я перестал запоминать путь и понятия не имел, где мы оказались. Край какого-то леса, шалаш-шатер, шум воды рядом — река наверняка текла неподалеку. На ветвях деревьев уже появилось множество зеленых почек — я впервые увидел их за этот год; здесь, у гор, зима отчего-то не чувствовалась. Армин исчез за цветастым пологом, и я скользнул за ним. Смесь запахов — трав, земли и чего-то неразличимого — тяжело давила на дыхание. — Поможешь мне? Я уселся на покрывало и осторожно дотронулся до стрелы, торчащей из плеча. Больно. Армин наконец посмотрел на меня, помолчал некоторое время, а потом наклонился и беззастенчиво принялся ощупывать кожу. Я зашипел от боли, а когда чужие пальцы добрались до края раны, и вовсе заругался, не сумев сдержать брани. — Ты пугаешь своими воплями духов ветра, — сказал Армин. В голосе его не было слышно раздражения, но, только взглянув в огромные синие глаза, я решил заткнуться — мало ли чего. Его ладони были очень холодными, однако больше всего меня поразили тени. Уже смеркалось, свет засыпающего солнца в шатер тем более не попадал, а из-под пальцев Армина лились чернильные тени и тоже щупали меня. Липко и противно. Я многое видал за свою короткую жизнь, но чтоб стрела сама собой выходила из плоти и осыпалась пеплом на мою спину — такое случилось со мной впервые. В плече жгло; медленно-медленно кожа срасталась, не оставляя и следа шрама. — Спасибо, — поблагодарил я после неловкого молчания. — Тебе не за что меня благодарить, — вдруг жестко сказал Армин, и слова его показались громкими и режущими, как ножи. — Ну и ладно. Еще учась в столичной академии я однажды читал о том, что с безумцами лучше соглашаться. И не поворачиваться к ним спиной. // Спал Армин очень беспокойно, раскидывая руки в стороны и пиная меня нещадно. Как воин я привык отдыхать в любых условиях, так что ближе к полуночи все же благополучно заснул, расправив сбитую Армином в ком кучу узорчатых тонких одеял. Проснувшись утром, я неожиданно застал себя обнятым: Армин в меня крепко вцепился, закинув ногу сверху. Я бы обратил на это больше внимания, но тогда больше был удивлен тем, что он пел. Протягивал какие-то длинные замысловатые слова, сплетал их в монотонную, различимую мелодию. Я боялся будить его и просто лежал рядом, разглядывая потолок шатра. В конце концов, я совершил подвиг, достойный столетнего воспевания: аккуратно распутал золотые волосы, вытянув из них кусочки листвы и мелких веточек. После пробуждения Армин этого вообще не заметил, так что имя мое не замарало местных легенд.