Геройские монологи

      Во взгляде Летоса — пожалуй, единственного из их числа — мелькает лёгкая тень сочувствия. Известный мастер-отравитель, знающий толк не только в ядовитых свойствах подземных растений и грибов, на долгие годы превращается для Соршана в единственного постоянного собеседника. Хотя короткие разговоры купли-продажи дурманящих порошков или галлюциногенных листьев и грибов едва ли можно назвать беседами.       Летоса не удивить заказами и запросами, которые ему оставляет Соршан. Каждый второй, если не первый, в их среде балуется наркотиками разной степени тяжести. Кто-то в расслабляющем дурмане ищет отдых и покой, кто-то умиротворение. Кто-то бежит от горечи воспоминаний и невыносимого Зова, тянущего обратно на поверхность, в леса. Кто-то топит разочарование и пытается согреться. А кто-то пытается таким образом слиться с мраком и сыростью подземелий, ставших их новым домом. Их тюрьмой, с которой они вынуждены смириться как с новым домом.       Казалось бы, зачем сочувствию мелькать в глазах Летоса? Сам ведь он такой же, лучше других знающий о наркотических свойствах своего товара отнюдь не по слухам, а из собственного опыта. Как никто иной он должен понимать и разделять желания своих клиентов и поставлять им только самый лучший товар.       Соршан, однако, отличается от них от всех. И он не просто очередной безликий, безымянный клиент, мечтающий накуриться и забыться. Не-ет, с ним всё гораздо сложнее.       Слава о Соршане ходит самая что ни на есть скверная. Не то чтобы он более других злоупотреблял расслабляющей дурью, но на него она влияет каким-то особенным, почти извращённым способом. И в трезвом состоянии сознание и разум его пребывают в шатком положении, а наркотический угар лишь усугубляет его.       Все знают Соршана как безумца. Гномий плен оставил на его душе неизгладимый след, и из него он вернулся с надломленным восприятием и разбитым сознанием. Из-за него, что осязаемыми призраками снова и снова мерещился ему в каждой тени, стал он совсем замкнутым и даже агрессивным. Настроение и состояние его менялись слишком хаотично и неожиданно, и даже бывшие друзья предпочли обходить безумца стороной.       Никто даже не попытался ему помочь — никто бы и не пытался, на самом-то деле. И тогда утешение Соршан, как и многие другие, нашёл в наркотиках.       Дурман гонит прочь назойливых, пугающих и мучающих призраков, и Соршан чувствует облегчение. Но разом с тем дурман опасен, и разломы в его разуме не сходятся друг с другом, а лишь расходятся всё дальше в стороны, углубляя чёрную бездну, на дно которой Соршан проваливается с каждым разом всё глубже и глубже.       Больное сознание рождает искажённые картины. Грань между реальностью и галлюцинациями стирается, становясь едва уловимой. В наркотическом угаре, чувствуя внутреннее облегчение, внешне Соршан кажется ещё большим безумцем чем обычно.       Он бросается на своих случайных товарищей-по-отдыху, хватает их за руки и бормочет бессвязный бред. Лишь углубляет славу умалишённого безумца, зависимого от дурманящего порошка да грибов. А оттого мимолётный страх от его реакций сменяется презрением и насмешками, смешанными с брезгливостью.       Тебе бы не помешало завязать, старик. Ну или хотя бы найти адекватную меру.       Соршан на это нервно истерично смеётся. Как раз за свою меру он и не преступает, вообще-то. Не его вина в том, что всё так происходит... но да, это его вина. А потому чтобы затопить её в собственной крови, он снова и снова идёт к Летосу. К Летосу, который слишком хорошо всё понимает, ведь видел безумие не одного Соршана; ведь знал реакции всех своих клиентов, а не только уставшего «старика».       А потому только и именно в его глазах — едва заметная тень сочувствия.