Мой личный детектив

***

Серёжа медленно зашёл на второй этаж. Так же неспешно зашёл в свою комнату, где уже давно спал Толик. Есенин сел на подоконник и засмотрелся на ночной пейзаж. Внутри, в груди, в районе сердца что-то металось и точно хотело вырваться наружу. Это не было что-то плохое. Это было что-то непонятное, явно хорошее, но при этом чаще всего болезненное. Неспокойное чувство было лёгким и воздушным, оно быстро-быстро летало в груди, ударяясь об стенки. Дополняло картину громко стучащее сердце. Догадаться совсем не трудно. Это влюблённость. Сергей несильно стукнул ладонью по груди. — Успокойся, мне не нравится, — прошептал он этому чувству. Но оно не хотело проходить. Серёжа знал себя прекрасно и понимать свои эмоции и чувства умел великолепно, из-за чего с ними справиться было легче. Он понимал, что как не уворачивайся, а от своей тонкой поэтической натуры не уйдёшь. Так устроено миром, что люди творческие более ранимы, чувствительны. Даже если они это скрывают, то в душе всё равно буря и никуда от неё не денешься. Есенин прекрасно себя понимал, но это ощущение было у него впервые. Конечно, он влюблялся до этого, несомненно. Но при взгляде на некоторых старшеклассниц появлялось ощущение бабочек в животе, и как правило эти бабочки долго не задерживались. Так сказать Серёжа их матросил и бросал. Но всё «поматросил» никогда не переходило интимные границы. В девять лет он первый раз влюбился в девочку. Тот день он помнит, словно это было вчера. Серёжа пришёл домой и затих в комнате на два часа. И через два часа родился третий в его жизни стих, посвящённый этой девочке. Он показал его маме. Мама оценила. А вечером, вернувшись с работы, к маленькому Есенину подошел отец и с серьёзным лицом сказал: — Сын, я понимаю, что ты уже взрослый и тебе нравится девочка. Когда ты вырастешь, тебе будут нравится другие девочки, но запомни правило. Будешь трахаться с кем попало, писька отвалится. И это так впечатлило малого! Настолько сильно, что вот ему почти девятнадцать лет, а ни одна девушка ещё не побывала в его постели. Естественно Серёжа понимал, что ничего у него не отвалится, но наверное просто из привычки слушался отца. В комнате раздался печальный вздох: чувство всё не проходило, а интерес к нему всё больше возрастал. — Надо написать, — прошептал он и достал толстую тетрадь. Туда он записывал все интересные ему явления: когда испытывал какие-то новые чувства, когда происходили интересные ситуации. Такой дневник, но не каждого дня, а всех интересных событий жизни. Серёжа записал всё что чувствует, все свои ощущения и, улыбнувшись, посмотрел в окно. На душе вмиг стало спокойно и радостно. Он лёг в кровать и заснул с улыбкой на губах.

***

— Вов. Володя. Владимир! — возмущенный Борис скрестил руки на груди и смотрел на спящего друга. Он будит его уже на протяжении часа! А этот гад не хочет вставать! Только мычит что-то в ответ. — Сначала гуляет до ночи с какими-то Есениными, а потом вставать не хочет, — пробурчал он и забрал у Маяковского одеяло. — Попадись он мне, этот Есенин. — Ты, Борь, Серёжу не трогай и не злись. Просто не выспался. — Просто в полвторого ночи пришёл. — Не начинай, сейчас встану. — Давай, а то пары через полчаса.

***

— Вот бля. — ругнулся Володя, выходя из кабинета. Борис загибался от смеха с вида его красного лица и хватался за плечи друга, чтобы не упасть. На паре к нему так невзначай подкатила молодая преподавательница. Сделала она это умело, классно, никто не спорит. Но просто все услышали недовольный комментарий Есенина. — А с какой стати? — Серёжа надулся и нахмурился. Все зашуршали и захихикали. — В смысле? Мужика твоего уводит, — так же тихо прошептал Толя, но это тоже все услышали. — Моего? — прозвенел вопрос в кабинете. Голос из шепота стал громким и удивлённым. И тут всех прорвало, казалось смех был слышен на всем этаже. А вот Серёже и Володе было не до смеха. Они оба покраснели, как раки. Есенин вообще всю пару даже не поворачивался в сторону своего детектива. А по её окончании быстро вылетел из кабинета и куда-то убежал. — Вов, ты иди умойся, а то красный весь. — Тебе бы тоже не мешало. — Да я-то успокоюсь и всё, иди. А я вещи твои унесу. Он вздохнул, отдал Пастернаку вещи и пошёл в туалет. В нос сразу же ударил запах мыла и моющих средств. Около раковины стоял Серёжа. Из крана текла вода, а он уже который раз умывал лицо. Но краснота так и не хотела проходить. — О, ты здесь, — Владимир подошёл к нему и, открыв другой кран, тоже умылся. — Угу. Жарко походу, я весь красный. — «Ну-ну, жарко», — хмыкнул он, но в слух ничего не сказал, только кивнул. — А что на паре было? — В смысле? — Серёжа замер. — Ну вот этот твой комментарий. — Да это мы с Толиком между собой разговаривали, а все что-то затихли и подумали не то. — Даже после Толиного пояснения подумали не то? — он улыбнулся и посмотрел на Серёжу. — Да. Да. Да блять! Есенин покраснел ещё гуще и, схватив вещи, выбежал, хотя скорее вылетел. Владимир хмыкнул. Ему не впервые находиться в такой ситуации. В школе старшеклассники очень часто пытались к нему подкатывать, ориентацию теряли, страдали, унижались перед ним. Но Володе всегда было всё равно. А сейчас почему-то нет. С первого дня, с того самого момента, когда он увидел Серёжу впервые, он показался ему дружелюбным, классным и общительным. Дружить и общаться захотелось сразу. И вот прошло буквально несколько дней, а этот человечек уже попался на симпатии. Такой прозрачной, маленькой, зарождающейся, но симпатии. Володя вздохнул. — Что же я такой красивый? Куча людей из-за меня страдают, — и улыбнулся своему отражению.

***

В тот день Есенин на парах не показывался. С Маяковским он сильно не контактировал где-то месяца два. А снова общаться они начали, когда все уже забыли эту ситуацию. Серёже было жутко стыдно за свою реплику, но больше этого ему было страшно, что его детектив всё понял. А он скорее всего понял, не глупенький. Все забыли про это и всё вернулось на круги своя, но интересная ситуация произошла в начале второго семестра.