Я напишу, что ты лучше, чем интернет.

Это происходит всё в моменте, когда время словно замирает, и каждая секунда тянется, как вечность. Неловкое нажатие на курок. Звук выстрела, и вот уже чужие мертвые глаза смотрят на тебя. В этот миг мир вокруг теряет свои цвета, превращаясь в размазанное пятно, и все, что остается — это ты и это тело. Холодный труп наваливается всем весом. Сердце колотится в груди, словно пытается вырваться на свободу, страх смешивается с паникой, заполняя его нутро. Каждая клеточка тела напряжена, как струна, готовая лопнуть. Холодный пот скатывается со лба, оставляя за собой влажные следы, а руки, дрожащие и непослушные, пытаются оттолкнуть тело. Киса, словно в трансе, отстраняется от этого ужасающего зрелища, его ноги сами собой отодвигаются ближе к холодной стене, где он может хоть на мгновение найти опору. Пистолет выскальзывает из рук, падая на пол с громким стуком. Киса не может отвести взгляд от мертвого тела — того, кто всего лишь пару минут назад пытался убить его, а теперь стал безжизненной оболочкой, лишенной души. Всего лишь куском мяса, которое сгниёт под гнетом трупных червей. В голове Кисы царит хаос, мысли путаются. Он слышит сквозь пелену голос Гены, но слова теряются в гуле, словно он находится под водой. — Братан, с тобой всё в порядке? — спрашивает Гена, его голос дрожит. В его глазах читается тревога, словно он видит в Кисе отражение собственного ужаса. Гена выглядит измождённым, его лицо исказилось от страха и усталости. На его волосах застрял пух, лицо в кровоподтеках, а цветастая толстовка заляпана в крови. Кровь, сверкающая на его одежде, кажется, будто она сама по себе требует, чтобы Киса пришёл в себя, чтобы он осознал всю тяжесть того, что произошло. Они убили. Убили людей. Эта мысль, подобно ледяной волне, накатывает на Кису, заставляя его сердце колотиться в груди, а дыхание перехватывает. Он ловит воздух ртом, как рыба, выброшенная на сушу, безнадежно пытаясь вернуть себе контроль. Рвота накатывается, словно волна, сквозь ком в горле, и Киса ощущает, как кислый вкус желудочного сока заполняет его рот, вызывая тошнотворное желание избавиться от всего, что осталось внутри. Горло обжигает, как будто он проглотил раскалённые угли, и в этот момент ему кажется, что он хочет выблевать не только пищу, но и все свои органы, чтобы избавиться от этого невыносимого чувства. Он упирается ладонью об холодный деревянный пол сарая. Согнувшись пополам, Киса ощущает, как его тело сотрясается от спазмов, а слёзы текут по его щекам, оставляя за собой следы горечи и страха. В воспоминаниях Кисы всё сливается в хаос: он помнит, как Гена подлетел к нему, его руки дрожат, когда он касается его лица, размазывая чужую кровь по щеке. Это прикосновение было холодным и чуждым, словно Гена пытался вернуть его к жизни, но вместо этого лишь усугубил ощущение безумия, охватившее их. Вокруг всё погружено в темноту, словно мир вокруг них стал безжизненным, и в этой тьме Киса теряется, не в силах найти выход. * * * Киса обнимает себя руками, стараясь согреться в холодном объятии морского ветра, который пронизывает его до костей, заставляя тело окоченеть. Сырая одежда неприятно липнет к его коже, словно напоминание о том, что произошло. Ветер свистит, поднимая с поверхности моря брызги, которые холодят его лицо, и он невольно шевелится, сильнее обнимая себя. Киса наблюдает, как Гена, склонившись над лодкой, с яростью убирает её, матерясь себе под нос. Каждый его жест полон напряжения, словно он пытается сбросить с себя тяжесть того, что только что произошло. Они только что утопили чужие трупы в море. Кисе сегодня шестнадцать. Он не думал, что будет встречать свой день рождения пряча чужие окровавленные тела. Кисе всего шестнадцать. Кисе было стыдно за многое перед мамой. Он чувствовал, как этот стыд давит на него, словно тяжёлый камень на груди, заставляя задыхаться. Ему было стыдно за каждый раз, когда он приползал домой под утро, когда сознание было затуманено алкоголем, а в воздухе витал резкий запах сигарет, который, казалось, навсегда прилип к его коже. За момент, когда она впервые увидела его под кайфом. Он помнил, как она убирала за ним дерьмо и рвоту, когда он не мог контролировать себя, когда ломка сжимала его в своих холодных объятиях. Ему было стыдно за все те проебы, что он совершал. Но несмотря на всё это, мама продолжала смотреть на него с беспокойством, с той самой любовью, которая могла бы согреть даже в самые холодные ночи. Иногда в её взгляде проскальзывала злость — на него, на себя, на весь этот мир, который сломал их жизни. Но никогда не было разочарования. Это было то, чего Киса боялся больше всего: увидеть в её глазах ту пустоту, которая говорила бы о том, что она потеряла надежду. Но теперь он увидел это. Когда он, наконец, собрался с духом и рассказал ей всё — абсолютно всё, — он знал, что сам это не вывезет. Он не сможет. Она не ругала его, не кричала, даже не плакала. Лишь смотрела на него с тем взглядом, который пронизывал его до глубины души, с поджатыми губами, как будто решила, что у неё теперь нет сына. В её глазах он увидел, как её Ванюша, тот мальчик с мечтами и надеждами, умер в тот самый весенний день, когда курок пистолета нажался. * * * Киса сидел на своем месте в плацкарте, скрестив ноги и пытаясь найти удобное положение, но сон не приходил. Вокруг него раздавались звуки — храп соседей, скрип старых вагонов и неумолимое стучание колес о рельсы. Каждый звук резал его уши, как острый нож, мешая хоть как-то провалиться в сон. Он чувствовал, как его веки тяжелеют, но мысли о том, что произошло, не давали ему покоя. В тот день, когда он всё ей рассказал, мама просто молча вышла из гостиной. Она не произнесла ни слова, но в её взгляде читалось столько боли, что Кисе стало невыносимо тяжело. Он помнил, как она стояла, обхватив себя руками, словно пыталась защититься от того, что только что узнала. В тот вечер, когда она произнесла те слова, которые навсегда изменили их жизни, её голос звучал так, будто она говорила из глубины бездны. «Собирай вещи», — сказала она, а в её голосе не было ни злости, ни упрека, только печаль и усталость. Она также сказала дать ей вещи в которых он был в тот день. Он не знал, что она сделала с ними, но Киса больше их не видел. Она в спешке собирала документы и чемоданы, её руки дрожали, а глаза светились решимостью, смешанной с безысходностью. Она была как корабль, выброшенный на берег бурного моря, пытаясь спастись от надвигающейся бури. Ночью они просто уехали. Сбежали, как будто в их жизни не осталось ничего, что связывало их с этим местом. Киса лишь знал, что они больше никогда сюда не вернутся. Поезд мчался в темноту, а Киса, уставший и потерянный, продолжал сидеть на своем месте, пытаясь найти в себе силы, чтобы понять, что же будет дальше. * * * Киса держал в руках снежный шар, тряс его, наблюдая, как белые частички "плавают" в нём, имитируя снегопад. Мягкие, округлые хлопья, словно невесомые, кружились в воздухе, создавая иллюзию спокойной зимней сказки. Но эта идиллия была лишь обманом. Вокруг него царила тишина, лишь изредка прерываемая звуками из соседней комнаты — хруст стульев, тихие разговоры, смех. Но Киса не слышал этого, его мир сужался до размеров этого маленького шара, в котором, казалось, всё было под контролем. Но это лишь фальшивое ощущение. Имитация. Вот чем Киса занимался эти пару дней, когда он трусливо сбежал от ответственности. Притворялся, будто ничего не было, будто его руки не замараны по локоть в чужой крови. В его сознании, словно в запутанном лабиринте, постоянно возникали обрывки воспоминаний, как тени, пробегающие мимо. Он видел те мёртвые глаза того мужика, которого он завалил, как пустые, безжизненные лунные кратеры, отражающие его собственное отчаяние. Каждый раз, когда он пытался отвлечься, в его голове всплывали образы: крепкие руки сжимали его горло, как стальные тиски, оставляя следы на коже. Дышать становилось с каждой секундой тяжелее, а в глазах темнело, словно он погружался в бездну. Потом — выстрел. Громкий, оглушительный, как раскат грома, заставляющий сердце замирать. И едкий запах чего-то металлического, проникающий в ноздри, смешивающийся с запахом пороха, как мрачный коктейль, который невозможно забыть. Ком тошноты снова поступил к горлу, заставляя Кису сглотнуть, чтобы не испортить хозяйский ковёр. Он сидел в этой гостиной. Чужой. До боли идеальной. Мягкие, светлые диваны и аккуратно расставленные подушки создавали атмосферу уюта, но для Кисы это было лишь напоминание о том, как сильно он не вписывался в это место. Он был каким-то грязным пятном на фоне этого светлого интерьера, словно черная капля чернил на чистом листе бумаги. Ему здесь не нравилось. Ему не было здесь места. Ему в принципе не нравилось то место, куда они приехали. Северный городок на материке. Богом забытое место, чье население не превышало и семидесяти тысяч. Киса раньше так про родное пгт считал. Мечтал свалить оттуда куда-нибудь подальше, в яркие города с шумом и жизнью, где никто не знал бы о его прошлом. Но вот именно что мечтал. В реальном же будущем, Киса думал, что и до двадцатки не доживёт или сядет. Эти мысли, как тени, преследовали его, не давая покоя. Он усмехнулся про себя, вот последнее как раз его училка мымра предсказывала, с её вечными нравоучениями и недовольными взглядами. Вот ей то радость была бы, узнай о том, что Киса собственноручно приблизил себя к этой цели. Можно сказать, сам пригвоздил. В его голове звучал её голос, как зловещий шёпот, напоминающий о том, что он стал тем, кем всегда боялся стать. От собственного самокопания Кису отвлёк шум в прихожей. Мужской голос, который недовольно ворчал, шуршание одежды и топот ног. Он напрягся, прислушиваясь к звукам, которые становились всё громче. Вскоре в гостиной появился мужчина средних лет, который вальяжно зашёл в пространство, но при виде Кисы резко замер. Хмурые брови сомкнулись, а голубые глаза, как два холодных омута, начали внимательно осматривать Кису, будто он был какой-то экзотической зверушкой в зоопарке или непонятным торшером, который жена бездумно заказала на очередном маркетплейсе. Киса поежился и напрягся, будто струна, но не столько от взгляда мужчины, сколько от его одежды. Форменная униформа, фуражка, аккуратно выглаженные шевроны и погоны. Блядские погоны майора. Сраный мусор. Киса вдруг осознал, что добровольно заселился в дом мента. В голове закралась мысль, что сейчас ему хочется истерично заржать, так как всё происходящее казалось абсурдным. В его сознании возникла картина: как он, сбежавший от правосудия, теперь оказался под одной крышей с его представителем. Спасибо, мама, удружила. Однако по ошарашенному взгляду, застывшему в дверном проёме матери, он понял, что та тоже не сильно была в курсе, кем работает муженёк школьной подруги. Они преодолели тысячи километров, чтобы убежать от руки правосудия, а правосудие ждало их в этой чёртовой квартире, куда их приютила мамина подруга. Киса почувствовал, как внутри него нарастает паника, смешанная с чувством безысходности. * * * Киса уже минуту гипнозировал картофель, плавающий в борще, который приготовила тётя Марина. Тот самый борщ, который, казалось, был варен с любовью, но на самом деле просто напоминал ему о том, как далеко он оказался от привычной жизни. Тётя Марина — была обычной тёткой средних лет с явно измученным от бытовухи видом, она сидела за столом, но Кису больше интересовал её муж. Константин Анатольевич, как он узнал позже, весь ужин таращился на него, будто охотник, изучающий добычу, готовый в любой момент сделать решающий шаг. — Вань, а у вас там нормально относятся к серьгам в ушах? У нас с этим сложнее будет, — произнёс он, и в голосе, несмотря на внешнее спокойствие, звучала строгость, будто это был командующий, отдающий приказ. Кисе казалось, что перед ним сидит глыба льда или очередной труп — настолько у Константина Анатольевича было безэмоциональное лицо, лишённое всяких признаков жизни. — Ну, Костя, не издевайся над ребёнком, — одернула мужа тётя Марина, её голос звучал мягче, но в нём тоже проскальзывала тревога. — Мода у них такая сейчас. — Ну вижу, что мода, только петушиная какая-то. Вот в наше время так не выглядели. Убили бы нахрен, — продолжал Константин Анатольевич, его слова звучали так, будто он говорил не о моде, а о чем-то гораздо более важном и серьёзном. — Ну Костя! — шлепнула ладонью по плечу мужа тётя Марина, её глаза блестели от напряжения. — Ванюш, не обращай внимание на него. Ешь давай. А то вон какой худой. Лариса, ты ребёнка вообще кормишь? Мать на это лишь смущенно улыбнулась и попыталась оправдаться, но Киса продолжал молчать, погружённый в свои мысли. Ему хотелось представить, что всё это происходит не с ним. Что сейчас он дома, что снова встретится с Мелом и Гендосом, что всё будет как раньше — без напряжения, без страха. Но хрен ему. Реальность не отпускала. Киса, наконец, решил чуть поесть, чтобы не обижать женщину, которая старалась создать уют, несмотря на мрачную атмосферу. Он зачерпнул ложкой борщ, ощущая, как горячая жидкость обжигает губы, и с трудом жевал картошку, понимая, что сам с дороги он был голоден. Каждый кусок напоминал ему о том, что он всё ещё здесь, в этом чужом доме, среди людей, которые, казалось, были готовы его судить. * * * — А Ваня в Оксанкину комнату заселиться. Она же все равно сейчас на учёбе. Только на каникулы приезжает. Хорошо, Вань? — раздался голос тёти Марины, наполненный энтузиазмом, словно она только что придумала гениальное решение. Киса, погружённый в свои мысли, сначала не понял, что это обращение к нему. В его голове всё перепуталось, и он на мгновение подумал, что в этом доме есть ещё один Ваня, который, возможно, был более желанным гостем. — Эм... да, — вымолвил он, не до конца осознавая, о чём шла речь. Но, честно говоря, ему было всё равно. Он просто хотел завалиться куда-нибудь спать, чтобы отключиться от этой странной атмосферы, полной напряжения и недосказанности. В голове крутились мысли о том, что он был бы рад хоть упасть на тахту на балконе, лишь бы не видеть этих лиц. А ещё, как никогда, хотелось курить — этот ритуал, который помогал ему расслабиться и забыть о проблемах. — Вот и чудненько! Я вам тогда всё постелю и подготовлю, — продолжала тётя Марина, её голос звучал как мелодия, которая немного отвлекала его от мрачных мыслей. Она, не дожидаясь ответа, начала собирать посуду со стола, аккуратно складывая тарелки и ложки в раковину, чтобы помыть их потом. Мама, заметив это, подскочила, чтобы помочь подруге. Киса наблюдал за ними с недоумением: было ли это искренним желанием помочь, или же она просто старалась не выглядеть слишком наглым гостем, которые не приносят никакой пользы? Он не знал. Всё, что он хотел, это просто исчезнуть на какое-то время, чтобы не слышать этих разговоров, не чувствовать этого напряжения в воздухе. В голове у него царил хаос, и реальность казалась слишком тяжелой, словно он тащил на себе тяжёлый рюкзак с камнями. Пока взрослые занимались своими делами, Киса, чувствуя нарастающее напряжение, решил тайком улизнуть из квартиры, чтобы покурить. Он знал, что у него в рюкзаке завалялась заначка — пару сигарет, которые он сберег на случай, когда станет совсем невыносимо. К его радости, их с матерью вещи все еще стояли в прихожей, не распакованные, и он быстро направился к ним. Заглянув в рюкзак, Киса нашёл пачку сигарет и зажигалку в одном из внутренних карманов. Он с нетерпением вытащил всё своё добро и сунул в карман спортивных штанов — его сердце забилось быстрее от предвкушения. Он уже собирался выйти в подъезд, когда вдруг услышал звук замка. Дверь приоткрылась, и в квартиру зашла девушка. Киса замер, встретившись взглядами с незнакомкой. Она смотрела на него с явным недоумением, и в её глазах читалось недовольство. Девушка оглядела его с ног до головы, и её взгляд был таким же холодным и недобрым, как у её отца — Константина Анатольевича. Киса сразу понял, что это младшая дочь Хенкиных. Уж больно она была похожа на папку, но не столько внешностью, сколько характером, который проглядывался даже в таких незначительных действиях. — Ты кто? — произнесла она, и этот вопрос прозвучал так, будто она задавала его не просто из любопытства, а с явным намерением выяснить, что за незнакомый хрен стоит у неё в квартире. Девчонка не спеша начала снимать рюкзак, не отводя от Кисы взгляда. По виду она была его ровесницей, тоже лет шестнадцать на вид, но в её глазах Киса уловил какую-то настороженность, как будто она была готова к любому развитию событий. На вид она казалась обычной девчонкой, внешне почти копия матери. Киса не знал, что сказать, и на мгновение растерялся, но потом, собравшись с мыслями, произнёс: — Ваня. Его голос прозвучал неуверенно, и он почувствовал, как внутри него нарастает неловкость. Он не знал, как дальше вести разговор с этой девушкой, которая, похоже, была готова к конфликту. Но к нему на спасению пришла её мать, тетя Марина. — О, Лида пришла! — произнесла женщина, появившаяся из неоткуда сзади Кисы. Её голос был теплым и ободряющим, словно она не замечала неловкости, царившей в воздухе. — Как в школе дела? — Нормально, — буркнула Лида, не отрывая взгляда от Кисы, как будто он был чем-то, что нужно было изучить под микроскопом. Её холодный взгляд продолжал прожигать его, и Киса чувствовал, как его внутреннее напряжение нарастает. — Мам, это кто? — А это? Это Ваня. Сын Ларисы. Я же тебе вчера говорила, что они у нас погостят, пока Лариса разбирается с продажей их квартиры, — пояснила тётя Марина, её голос был полон доброжелательности, но в нём чувствовалась и лёгкая напряжённость. Киса заметил, что этот ответ не сильно устроил так называемую Лиду. Он даже чуть удивился этому имени. Ему казалось, что так только бабок зовут, которые шпыняют тебя в час пик в автобусе. А тут вполне молодая девчонка. Даже с далека на Баранову была похожа. Только волосы светлее и ебальник недовольный. Внешне она не была похожа на его одноклассниц. Обычная толстовка "Трэшер", которую хрен пойми, где она достала, наверное, прямиком из 2017 года, и батины треники. По крайней мере, её спортивки были похожи на то, будто она их у отца утащила, и весь этот образ, при виде которого какая-нибудь Анжелка упала бы в обморок от несочетаемости, дополнял небрежный пучок на голове. Киса не был силен в женской моде и уж тем более в макияже, но на его новой знакомой даже этого не было. Абсолютно чистое лицо, а-ля натурэль. Только красоты это не добавляло. Киса не был дрочером на скромняшек-натуралок; ему больше нравились такие, как Рита, которые были убер-женственными и носили кило штукатурки на лице. Короче, эта девчонка ему уже по внешнему виду не сильно импонировала. Так ещё высокая. Почти с него ростом, а Киса себя низким не считал. — Ну, надеюсь, что вы уживетесь вместе, — произнесла тётя Марина уже более тихо, как будто говорила свои мысли вслух, не ожидая ответа. Киса встретился с Лидой взглядом, и в этот момент он понял, что нихера они не уживутся. В её глазах читалось недовольство и неприязнь, словно она уже заранее решила, что этот парень — не её человек. В воздухе витала напряжённая тишина, и Киса почувствовал, как его охватывает чувство, что он попал в ловушку, из которой не так просто выбраться. В этой квартире, полной незнакомых людей и неожиданных поворотов, он вдруг осознал, что его заначка и желание покурить стали последним утешением в этом странном, почти театральном представлении.