У меня нет даже тени : Другая история

our ancestors had to fight to survive. just so we could have a chance of a life. we're not here so we can blow it all. we could bear witness to the rise and the fall.

***

      — donne - moi ton cœur. ça ne me dérange pas qu'ils mangent.       Сердце — жизнь. От него зависит всё. Стоит остановиться — живые существа погибают, мучаясь от переполняющей боли, давления в груди и потере самого себя в этом мире.       Хочешь не хочешь, но приходиться жить с этим фактом. Никто не вечен. Страдают все — неважно даже, смертен ты или нет. Смерть настигнет любого, кто ей приглянется. Её вкусы довольно специфичны. То же самое можно было бы сказать любителю самого мерзкого блюда на свете.       — arrache-le, chérie.       Свет слишком ярок, но никому нет дела до этого. Даже полукровка, любящий поворчать по поводу жары решает хранить молчание. Он изменился. Очень сильно изменился.       Решил не следовать своей природе, предпочитая развлекаться с человеком. Он слишком сильно привязался к ней — даже на воскресном ужине держался рядом, никого не подпуская. А как уверенно звучала его речь о принадлежности девчонки. Понятно даже глупцу — он её так просто не отдаст.       Малышка под защитой нелюбимого полукровки — забавная картина. Она до сих пор жива, хотя могла спокойно попрощаться с реальностью ещё в первые дни своего заточения. Ей просто повезло. Но везение далеко не вечно. Прибудет час, когда её тело разорвут на части, вырывая рвано - пульсирующее сердце из поломанной грудной клетки.       Она будет истошно кричать, вырываться, но все попытки окажутся бесполезными — чужие руки окажутся в разы сильнее. Чужой голос окажется в разы громче. Фриск — всего лишь слабая фигура, способная на медленное гниение.       Она будет захлёбываться в своих слезах, истерично прося помощи. Но никто не протянет ей руку.

и что же такого он в тебе нашёл?

***

      Солнце давно покинуло небосвод, а в воздухе до сих пор стоит оглушающий шум, состоящий из бесконечных речей, стука каблуков и звона чего - то хрупкого. Вероятнее всего, стекла или хрусталя.       Звонкий смешок режет душные стены. Корнелия, безусловно, девушка жизнерадостная — несмотря на мрачную родословную будет не против крепких объятий или чаепития с вкусным миндальным печеньем. Азриэль же предпочитал общество книг и крепкого кофе. Они родственники, но такие разные.       Она была низка и нежна, он же — высок и груб. Но никогда не дойдёт до мерзости, какую творит Маргарет. Даже для него, чистокровного это было верхом безумия.        В какой - то степени Аз даже жалел бедную девчонку. Во время последнего визита он чётко подметил её страх и желание подавить болезненный рвотный позыв. Она хотела убежать, да не могла это сделать. И Азриэль прекрасно всё понял.       Корнелия, безусловно, была не глупой девочкой — подмечая реакцию брата также принимает его позицию. Они понимают друг друга и без лишних слов. Хватает лишь короткого взгляда.       Она не станет скрывать своего восхищения перед Фриск. И на это были причины — сама девушка никогда бы не вынесла подобное на собственной шкуре, пока человек неплохо справлялся с этим. И хоть Фриск до смерти боялась, но сохраняла здравый рассудок.       Порывы её агрессии и недоверия — абсолютная норма. Будучи взаперти с другими существами приходится надевать новую маску, лишь бы не показать слабые стороны. Из девушки вышла бы неплохая актриса — её эмоциональности можно только позавидовать. Внешности, к слову, тоже.       Двойняшки и не скрывали — в глубине души они считают Фриск поистине красивой. Причём во всех возможных направлениях, будь то внешний или внутренний мир. Он сказочно богат, если не переполнен событиями.       — Ей ведь нужна помощь, верно? — Корнелия жутко картавит, осторожно отпивая из своего графина.       Аз молчал, изучающее оглядывая сестру. Та поправляет воротник чёрной рубашки, не смея сказать лишнего слова.       — Определённо. — отрезает он, поправив длинные волосы.       Сестра сглатывает. Её больше не интересует порция сладкой крови. Голова раскалывалась, подобно грецкому ореху – слишком больно и досадно. Она не сразу решается задать самый желанный вопрос, обдумывая его целые десять минут.

За это время графин полностью опустел.

      — Мы ведь можем это сделать?       Брат вздыхает, и, повернув голову в сторону открытого окна, кивает. В сердцах есть место для надежды. Надежды спасти её — жертву чудовищной петли кровопролития и боли.

***

      Щелчок — мелкий огонёк проскальзывает перед глазами, кусая воздух языком пламени. Запах никотина въелся в нос, неприятно, но привычно щекоча. Фриск давно хранит уцелевшую после побега пачку дешёвых сигарет. Это единственное, что связывало её с прошлой жизнью — грязной, наполненной алкоголем и насилием.       Кончик сигареты касается обкусанных губ. Фриск морщиться от неприятного жжения. Она делает осторожную затяжку — никотин медленно, но верно проникает внутрь, лишь изредка выходя пахучим дымом. Её руки дрожат, глаза бегут из стороны в сторону, будто бы боясь, что кто - то погрязнет по душу. Рано или поздно узнают о её шалости.       — И это вещь, которой ты дорожишь?       Да. Она дорожит пачкой сигарет, но никак не своей жизнью. Поступок глупый, опасный. И Фриск это понимает. Курение — способ остановить поток непрекращающихся мыслей.       Они снова давят на плечи. Девушка подавляет свою боль пятиминутной гадостью. От привкуса начинает тошнить. Пришлось откашляться и потушив сигару, спрятать запрещёнку в прикроватной тумбе. На сегодня точно хватит. Она не хочет, чтобы узнали. Не хочет скандалов и глупейших вопросов.

К чёрту их, к чёрту!

      — Выдохни же наконец.       И Фриск выдыхает. Медленно убирает мешающую прядь волос за ухо. Откладывает дурь в самый дальний угол своего сознания, не желая кормить её обитателей. Пора завязывать. Пора менять хоть что - то в своих мыслях. Занять себя, в конце концов.       Но она не знает, чем. Разговорами? Ну и бредятина. Хоть особняк сложно назвать пустым, но он по - прежнему безлюден. А Фриск это не нравится. Пообщаться она может лишь с Чарой и вечно занятой Ноэль, перекидываясь парочкой незамысловатых фраз.       Рисование? Девушка отрицательно кивает. Нет. Это не для неё — даже в школе она рисовала хуже всех, отчего и получала насмешки со стороны более талантливых сверстников. Да и здесь нет подходящего освещения. Портить зрение Фриск точно не собиралась.       Любую физическую активность также можно смело вырвать из головы — по физкультуре красовались сплошные тройки, ещё и неустойчивое здоровье портит планы. Впрочем, она сильно и не расстраивалась по этому поводу.       Стихи? Тысячу раз нет! Хоть и оценки по литературе были не такими уж и отвратными, но тяги к написанию собственных работ точно не хватало. Читать и любить работы поэтов Серебряного века – одно, творить же самому – другой, слишком тёмный и непроходимый путь для покалеченных ног.       Неужели она настолько отвратительна и пуста? Этот вопрос мучал лет так шесть, когда ненаглядный отец высказал своё грязное мнение прямо на дне рождения. Фриск привыкла к нему, но по - прежнему боится. Её пугали чужие успехи. Люди способны воссоздавать прекрасное своими грязными руками, пока она могла лишь вытирать ими свои слёзы, мирно стекающие с веснушчатых щёк. Разве это дело? Глупости, да и только.       Сердце резко бьёт по груди, заставляя шикнуть тихое ругательство. Нервничаешь много. Фриск вздыхает, поджав ноги под себя. Пальцы же вцепились в мягкий плед, согревающий хрупкое тело по ночам.       — I am not my body, not my mind or my brain.       С языка сорвались слова песни, услышанной не так давно. Она не была вокалисткой, ни разу не находясь в стенах здания музыкального кружка. Да и никогда не тянулась к пению, как к любимому делу.       — Not my thoughts or feelings, I am not my DNA.       Возможно её голос звучал слишком навязчиво и глупо, но Фриск это не сильно волновало — ведь никого нет. Никто не помешает ей просто легально отвлечься от навязчивого комка собственных мыслей.       — I am the observer, I'm the witness of life.       Голова слегка задирается вверх. Фриск не хотела, но заплакала. Набрав как можно воздуха, она осторожно выдыхает. Ей не нужны приступы. Не нужна тревожность. Да и присутствие Бьянки. Она хорошая, но совсем не хотелось отвлекать от своих проблем.       — I live in the space between the stars and the sky.       Последние слова превратились в шёпот, порвавший воздух. На лице выступает мягкая улыбка. Слёзы отдались слабым блеском, подобно мелкому хрусталю. От этой мысли Фриск тихо усмехнулась.       — Не знал, что ты так красиво поёшь.       Знакомый голос заставил вздрогнуть и неуклюже вытереть лицо. Чара лишь слегка прикрывает за собой дверь, но не спешит двигаться дальше, продолжая стоять у входа. Фриск вздыхает, медленно присев на край кровати.       — Ты нарочно подслушивал?       — Вовсе нет. Я просто пришёл в самый подходящий момент. — он заметно принюхался, с подозрением оглядывая комнату. — Сигаретами пахнет. Неужто куришь?       Её раскусили слишком быстро. Фриск виновато опускает голову — какой глупой надо быть, чтобы пускать дым в комнате без окна? Да и чего она только ожидала — у полукровки слишком развито обоняние. Намного сильнее, чем у неё.       — Курю. — очередной вздох. — И что теперь? Будешь читать мне лекции о вреде курения и называть дурной?       Он горько усмехается, прежде чем медленно приблизиться, присаживаясь рядом. Его рука тут же касается чужого плеча, поглаживая в успокаивающем жесте.       — Я не буду тратить время на ерунду. — голос прозвучал неестественно мягко и спокойно.       — Но что тогда сделаешь?       — Просто попрошу быть осторожной.       Фриск вздрагивает. Его чуткость просто поражает разум. Он действительно изменился. И, слава богу, в лучшую сторону.       — Только я не смогу пообещать, что сделаю это. Ты и сам всё прекрасно понимаешь.       — И не нужно обещать. — чужие пальцы мягко проходят по хрупким плечам, ощущая каждую кость. — Мне достаточно осознания того, что ты в порядке.       Фриск слабо усмехается. Чара невероятно осторожен с ней, словно боясь сломать и довести до душераздирающей истерики. Он не так часто ловил её в таком состоянии. Да и не хотел этого.       — И чего ж ты так плакала?       Она снова дёргается. Неужто плохо спрятала свои слёзы? Но ведь и полукровка не слепой дурак — всё прекрасно понимает. Фриск уже хотела ответить, как он отпускает её плечо и, вздыхая, осторожно приподнимает за подбородок.       — Посмотри на меня. Не бойся. — большой палец медленно гладил веснушчатую щёку. Голос по - прежнему ровен, совсем немного дрожит от переполняющего чувства.       Фриск — не просто девчонка. Она — та, которую полукровка защитит любой ценой.       — Пожалуйста, солнышко. — он мягко просит, не приказывает.       Фриск вздыхает, выполняя просьбу. Желтоватые глаза изучали лицо напротив — оно розовеет от смущения, словно бы сливаясь с цветом алых глаз. Чара всё ещё улыбался, продолжая гладить её мягкую кожу. От каждого прикосновения по телу проскальзывал остро ощутимый, но до боли приятный ток.       — Ты выглядишь уставшей. Но всё ещё красивой.        Настоящий идиот. В чём смысл этих комплиментов, когда боишься принять собственные чувства. Ты ведь просто дурак, думающий о том, что сможешь насытиться приятным теплом через дурные прикосновения к чужому телу.       Оно не так сильно интересовало. Безусловно, Фриск красива — старания природы видны невооружённым глазом. Но не это держит его рядом.       — Ты не хочешь об этом говорить?       Она коротко кивает. Совсем не хотелось превращать разговор в негативный сгуток грязных ругательств. Чара решает промолчать, нехотя тревожить. В конце концов, приступы никому не нужны. Ни ему, ни ей.       — Всё в порядке. Я просто устала.       Пальцы тонут в мягкой ткани её пледа, пока глаза продолжают жечь дыру в чужом теле.        Судя по всему, полукровка и не против такого исхода — он продолжал смотреть на неё, сохраняя комфортную тишину. Впервые она не давит. Впервые не душит. Отпускает, позволяя спокойно дышать.       Её сердце мирно бьётся в грудной клетке. Единый ритм отдаётся эхом в ушах. Не стоило скрывать — ему это нравилось. Он сравнивал сердцебиение с музыкой, греющей душу. У каждого она своя, безусловно. Но у Фриск — самая лучшая.       Раз бьётся — значит жизнь не останавливается. Есть силы на существование в этом мире. У небес, безусловно, слишком много планов.       Он не стал отвечать. И без слов всё ясно. За неё говорит слабый блеск глаз, напоминающих о самых ярких лучах летнего солнца. Солнца, находящегося в безопасности.       Вздох. Пальцы нехотя выпускают чужой подбородок из хватки. Фриск покорно опускает голову. Её руки тянутся к бледной шее — Чара не смеет дёрнуться. Она медленно прижимает его к себе, уткнувшись в его плечо. Впрочем, он и не был против подобного исхода — сам разрешил касаться.       Объятия выглядели глупо. Но полукровке не до этого – приятная дрожь пробегает по вечно холодному телу. Фриск снова согревает, даже не подозревая об этом. А он краснеет, словно в первый раз. Когда - нибудь смущение убьёт, но только не сейчас.       Они стали меньше говорить и больше обниматься. Фриск продолжает держать неразрывную связь между их телами. Обычно она это делала во время срывов, надеясь на улучшение состояния. Выходит, сегодня вышел особенный случай.       Безусловно, она – настоящее произведение искусства, созданное лучшими творцами, начиная от внешности и заканчивая сильным характером.       Защита – то, что ей так необходимо. Её слабость никогда не сможет победить нечеловеческие условия в особняке. Особенно, если дело казалось воскресения.       Кончики бледных пальцев давно привыкли к её теплу. Чара однозначно ждал подобного подарка судьбы – она послала первого человека, жаждущего должного внимания. Её образ давно туманит разум, но не сломал окончательно. Как можно сломать дважды?              Фриск никогда не почувствует себя нелюбимой. Она никогда не окажется в плену своих страхов – он вытащит из темноты, не подпуская дурь. Даже если придётся принять крайние меры. Даже если придётся совершить глупость. Даже если придётся убить.