У меня нет даже тени : Другая история

ой, мама, не смотри за полкой (что?) чтобы дальше жить, не смотри туда. там конфетные обёртки. там чулки чужие, красные от стыда.

***

      В ушах застряла идиотская попса – Фриск закрывает их ладонями. Она никогда не поймёт этой мании слушать музыку слишком громко. Тем более настолько мерзкую, что даже жужжание несчастных пчёл оказалось приятнее. Тонкая лямка чёрного платья медленно опускается – девушка возвращает ту на законное место.       Алиса – она стала частой гостьей в их доме, то и дело принося всякие подарки в лице книжных новинок или дорогого алкоголя. Фриск хоть и пыталась вежливо отказать, на что черноволосая вздыхала и гладила ту по макушке. Безумно раздражает. Неужто молодая девушка пытается изобразить из себя любящую маму, заменяя образ Агаты. Сказать честно, получается не очень хорошо.       Лишь в присутствии Алисы Энтони будто бы надевал новую маску – становился мирным отцом, что и руки на дочь не поднимет. Вместо мерзкого запаха дешёвого пива чувствовались нотки мужского парфюма. Фриск любила его, но ненавидела, когда он использовался чудовищем. Ощущения тошнотворные – неизвестный человек, смесь чужих духов и элитного вина слиплись в липкую кашу, которую приходилось глотать без лишних возражений.       – Неужели ты не голодна, бусинка? – голос Алисы практически не слышен из - за битов играющего трека – невольно он сравнился с чем - то тяжёлым.       Прозвище казалось девушке оскорбительным. Она не очень - то и любила, когда незнакомцы при общении с ней прибегали к уменьшительно - ласкательным. Сразу создавалась неприятная аура лести и отвращения. Алиса решает ловко манипулировать глупенькой девчонкой, будто бы та ничего и не понимает – очень умно!       — Не голодна. – Фриск снова врёт. Голод рвал её на части с самого утра, но страх оказался выше на одну ступень. Он приказывал молчать, скрываться до последнего. Тактика до жути идиотская, приносящая сплошной вред – она прекрасно это знает, но продолжать использовать. Алиса не получила должного доверия за всё время, как стала появляться в этом доме.       Фриск не интересовало, что происходило между ними после очередной трапезы. Внутри больно защекотало – даже тело намекает, что нечисто это дельце. Энтони оказался не только блядским алкоголиком, но ещё и профессиональным лжецом. Он будучи женатым нашёл время на развлечения с молодой девицей, при этом даже не стесняясь наличия дочери. Да и сама Алиса не волновалась по этому поводу – стоило ей заметить девушку в поле зрения, так сразу же начинала надевать маску приличности, словно являясь старшей сестрой, если не дальней родственницей с другого конца страны.

Но она чужая, куда не посмотри.

      Густые волосы чёрного цвета ложатся на плечи – Алиса изящно поправляет их, кокетливо улыбаясь. Фриск прекрасно понимает, что та нагло заигрывает с отцом, несмотря на столь юный возраст. Девушка выглядела слишком молодо – лет на двадцать. Да она годилась Энтони в дочери! И, кажется, его это не смущало.       Фриск всячески осуждала поведение отца – скрытые игры с Алисой и алкогольная зависимость не делали его человеком. Мужчина скорее напоминал свиную тушу, которую хотелось порвать на части и жадно чавкая, жевать её.

После подобных размышлений девушка перестала употреблять свинину.

      – Ты сегодня слишком молчалива. Что - то случилось? – Алиса мягко касается оголённого плеча, заставляя Фриск разорвать тактильный контакт.       Огоньки в её глазах бегло разбежались по чужому телу, то и дело цепляясь за ту или иную часть, будь то ключица или вовсе зона пониже. Она и не отрицала, что пялиться, прожигает незваную гостью насквозь, будто бы желая разорвать и её. Прогнать из этого угла. Пытаться спасти от сладкой лжи.       Фриск хранит молчание и делает шаг назад, стуча каблуками. С ними она выглядела ещё взрослее и, естественно, выше своего и без того высокого роста. Алиса была намного меньше.       — Всё хорошо. – сквозь зубы прошипела девушка, сложив руки на груди. Те слегка задрожали.       Алиса, безусловно, всё понимает, притворяясь идеальной матерью для веснушчатой любительницы закурить. Даже сейчас от неё шёл еле ощутимый аромат дешёвого табака и мужского парфюма – её личного, не тронутого отцовской рукой.       Любовница снова улыбается. И неспроста – позади её фигуры виднелся Энтони. Фриск не привыкла видеть его причёсанным в деловом костюме, будто бы тот собирался на встречу с очень важными персонами. Он оглядел дочь с ног до головы и фыркнул – девушка понимает, что после очередных утех её будет ждать лекция. Фриск привыкла к этому кошмару.       – Алисочка. – лишь ласково протянул он, заигрывая с чёрными волосами. Девушка смеётся, пока вторая корчиться от отвращения. Отец никогда не говорил так при ней – женщине, с которой состоит в несчастливом браке. Агата до жути глупа, раз до сих пор не додумалась подать на развод.       Фриск этого не боялась, наоборот же, ждала. При этом надеется, что жизнь с матерью будет спокойнее, чем с чудовищем. Рецепторы носа уловили слабый аромат крепкого алкоголя. Девушка очень плохо разбиралась в нём, поэтому не в силах указать на точности. Разум больше склонялся к его любимому вину – не хлебать же пиво перед дамой в золотистом платье, специально показывающим зону декольте. Ожидаемо.       Она ничего не говорит – лишь оборачивается в сторону мужчины, поедая того парой голубых глаз. Фриск отворачивается, нехотя смотреть на их мерзкие лица. В голове мешается каша из невысказанных слов. Она противна на вкус, провоцируя тошноту. Голод вновь намекает о своём существовании.       – Я так люблю тебя. – шепчет Энтони, прижав миниатюрную фигурку к себе. Она же довольно мурлычет, подобно кошке.       Фриск сглатывает, медленно двигаясь к двери, ведущей в её комнату. Беги – велели остатки разума, словно пытались защитить хозяйку от опасности. Она медленно потирает виски – те отдавались адской болью.       Энтони – грязное чудовище, готовое уничтожить каплю надежды в хорошее. Ему плевать, что он говорит слова фальшивой любви девчонке, играющую роль любовницы. Фриск быстро бросает взгляд на настенные часы – Агата прибудет через несчастные двадцать минут, если не раньше.       – Бусинка, милая, скажи хоть что - нибудь. – проговорила Алиса, мельком взглянув на горе - падчерицу.       Фриск передёрнуло – она явно издевается над ней. Чертовка чувствует неловкость всей ситуации, отчего пыталась втянуть беднягу на самое дно. Каблук отбивает нервный ритм. Руки дрожат. Искусанные губы выдают тяжёлый вздох.       – Ей, кажется, плох–       Она не успевает договорить – Фриск скрывалась в своей комнате, закрыв ту на ключ. Туфли летят прочь, ударяясь об пол. Ноги становятся в разы легче, чего уж нельзя сказать о состоянии хозяйки. Мысли заняты лишь матерью, изменщиком - отцом и едой. Пожалуй, сигареты также занимали немалое место в памяти.       Длинные пальцы перебирают непослушные локоны, которых касалась Алиса. После её ухода стоит сходить в ванну, в надежде отмыться от позора. И покурить, желательно. Сейчас нельзя, слишком опасно и душно. До смерти душно. Фриск приближается к окну и, открыв его, впускает в комнату холодный ветер. Кожа в ту же секунду покрывается мурашками, но девушке не до них.       — Да чтоб ты подохла. – шипит она, опустив голову вниз. – Но и ты, дорогой папаша ничем не лучше.       Фриск громко вздыхает, утирая слёзы – горячие и шустрые, текущими по веснушчатым щекам. Тошнота подступает к горлу – казалось, что спустя несчастную минуту она точно перестанет сдерживаться. Кулак ударяется об твёрдую поверхность подоконника – костяшки тут же отдались неприятной болью.       Ненависть поедала остатки здравого рассудка, заставляя прокусить губу до крови – она невольно сглатывается. Организм требовал пищи. Девушка понимает, что в ближайшее время не покинет пределы комнаты, а еда из школы навряд ли поможет ей. Естественно, если бутылку с водой и обкусанное яблоко действительно можно назвать едой.       Фриск дёргается, ещё крепче держась за подоконник. Тело дрожит – виной был холод да голод. Оба варианта до боли неприятны и мерзки. Но мерзость чудищ за дверью не переплюнуть.       — Кажется, плохо? – вырывается тихий смешок. – Когда кажется – креститься надо, Алисочка. Или до твоего недоразвитого мозга это не доходит? Жаль, очень жаль.       Ей даже не пытаются помочь – никакого проявления внимания к её персоне кроме идиотских прозвищ и подобным им прикосновениям. Да как этой ведьме хватает наглости тянуть свои лапы к чужому? Фриск любила тактильность. Ненавидела же, когда её используют в неправильном направлении.       Алиса не успокаивала, не пыталась доказать доброту своих намерений, вместо этого играясь с женатым алкоголиком и придумывая его дочери прозвище бусинки. У той хоть и была целая коллекция этих блестящих малышек, но радости это слово не вызвало – отвращение заняло первое место.       Желудок неприятно урчит. В голове скопился непроходимый туман из запутанных мыслей. Фриск вновь наносит удар, шипя ругательства одни за другим.

Она пропиталась жгучей ненавистью.

      — И почему же родители решили, что ребёнок – кукла, готовая выполнять их прихоти. – взгляд бросается в сторону запертой двери. – В первую очередь я – личность и имею право на свободу собственных действий.       Фриск переводит дыхание от своего торопливого заявления. Непослушные пряди прячут покрасневшее лицо – в этот раз ей действительно плевать.       — Безусловно – я никогда не стану такой же, как ты. Никогда не примкнусь к мерзким алкоголиком. Да никогда и капли во рту не будет! – голос не смеет повышаться. Нельзя привлекать лишнее внимание. Пугать саму себя, к слову, тоже. – Я ненавижу этот день. Ненавижу день, когда я родилась.       Резко и больно вонзается чувство обиды за пережитый кошмар. Словно бы в сердце грубо вставили осколок стекла, прокрутили его несколько раз и со всей силы вырвали из пульсирующего органа.       — А ещё ненавижу Алису – она мерзкая. Ненавижу и тебя – причина та же. Но ещё больше я ненавижу себя.       Голос перешёл на неразборчивое бормотание. Глубокий вздох рвёт воздух на части. Силы на исходе – Фриск понимает, что гордость и страх не дадут ей восстановиться. Голод окончательно сожрёт, если не начать действовать. Впрочем, это привычная процедура – подавлять наступающую смерть холодной водой. Очень глупо и наивно, но иного выхода не найти. Когда - нибудь удача точно протянет свою руку помощи. Она нуждается в этом, как никто другой.       — Я просто хочу нормально жить, а не прятаться в четырёх стенах. Они ведь просто убьют меня.       Иногда ей казалось, что стены действительно сжимаются, загоняя хрупкое тело в угол. Это пугало до потери сознания – в подобных всплесках Фриск долго плакала и просто молилась, чтобы разум отключился и перестал создавать ложные переживания. Он явно любил поиздеваться над хозяйкой, пока та старалась привести свою жизнь в порядок.       Очередной вздох. Стоило сделать пару шагов назад и плюхнуться на мягкую постель, параллельно стягивая с себя несчастное платье. Оно падает на пол, подобно никому не нужной тряпке. Колючие мурашки будто врываются под кожу, напоминая холодную иглу медицинского шприца. Оставшись в одном нижнем белье, Фриск прячется под одеялом и сворачивается калачиком. Зеркало напротив блёкло показывает дрожащий силуэт.       Лунный свет лениво проскальзывает в комнату, играясь тенями. Запах с улицы мгновенно залетает с новым потоком ветра – вдали ощущалась неописуемая смесь из табачного дыма и чего - то съестного. Хотелось закрыть окно, но нет сил. Она устала быть такой слабой, но не может подняться на ступень выше. Страх нагло тянет вниз. В тишине раздаётся еле слышный кашель. Веки медленно смыкаются.       — Пожалуйста, не душите. Я ведь просто хочу жить.       Звучит глупо. Фриск знает это, но продолжает верить. Огонёк надежды не убит – несмотря на тусклость он имеет право на существование в юном сердце. Таком больном, всё ещё жаждущим свободы, признания и любви.