У меня нет даже тени : Другая история

eyes lit. I want short breaths. I've got dark eye lids. nice breasts, I need the sun in to repent.

***

       Комната до жути душная – Фриск невольно задерживает дыхание, отчего незнакомка нахмурила рыжие брови. В груди больно сжимается, словно бы перекрывая движения к дыхательным путям. Пришлось выдыхать. По телу пробегает волна острых мурашек, пробирающих до характерной дрожи.       — Научить тебя дышать?       Она откашливается, после чего резко дёргает дверную ручку. Заела, дрянь. И от этого становится ещё страшнее.       — А ты забавная. – рыжая улыбается во все зубы, поставив руки на бёдра. – Чего такую панику развела?       Фриск чуть ли не задыхается от возмущения – действительно, она ведь просто заперта с неизвестным человеком на ближайший час, пока в соседней комнате толпа грязных чудовищ обсуждает её тело.

Обычная ситуация, здесь безусловно нет места страху и переживаниям!

      — Ха, ещё и молчаливая. И что в тебе такого нашли? – девушка вновь разрывает тишину, посыпая беднягу тонной глупых вопросов, на которые обладательница веснушек не знала ответа.       Она и сама интересовалась подобным – почему Маргарет обратила внимание именно на неё, вместо другой девчонки? Хоть в тот момент их было не так много, но всё равно какой - никакой выбор. Им же плевать, кого пожирать. Для чего такие сложности?       — Если бы я знала. – прошипела Фриск, обращаясь к себе. На рыжую ей было плевать.       — Очевидно же, что глупые не смогут дать ответа.       Возмущению не было предела – какое право она имеет так обращаться с незнакомым человеком? Естественно, Фриск не относила себя к настоящим гением, но и глупышкой назвать язык не повернётся. Хищный взор голубых глаз пробегает по дрожащему телу.       — Слушай, Фриск, ты действительно слишком скучная. Ты просто пачкаешь одежду и дышишь грязным воздухом!       Она молчит, вцепившись пальцами в подол тёмной юбки. Ткань невольно сминается. На лице выступает гримаса отвращения – знала бы рыжая, как сильно девушка ненавидела подобные заявления. Собеседница точно путает берега, поставив себя в высшее положение. Завышенная самооценка – дополнительная боль на плечи нездоровой головы.       — А я не буду плясать перед тобой. – несмотря на дрожь, Фриск находит в себе силы на ответ, выплёскивающий яд в лицо.       Тяжёлое дыхание режет воздух. За ним следует шипение некого ругательства – какого именно, Фриск не знала. Неважно, кем её назовут.

Главное не перегнуть палку.

      — Теперь ясно. – рыжая яростно топает ногой и сложив руки на груди, театрально отворачивается, слегка подняв голову. – Ложь бывает слишком затянутой. Как в твоём случае. Ты ведь пытаешься показаться сильной перед чужими лицами.       Хватка усиливается – пальцы начинают жутко болеть, словно те сжимали железо вместо ткани несчастной юбки - плиссе. В глазах мутнеет, отчего изображение расплывается, подобно краске, на которую случайно попала капля воды. Сплошная размазня. Фриск глубоко вздыхает – действительно больно.       — Решила отмолчаться? Не прокатит. – чужой голос и не скрывает своей злобы, медленно раскрывающейся в каждой букве.       Фриск опускает голову. Снова тяжело дышит. Пыль надоела не больше навязчивой собеседницы. Девушку терзают сомнения – а человек ли она? Неужто настолько отвыкла от общения с себе подобными, что перестаёт находиться в здравом рассудке.       — Знаешь, я действительно поражена. Почему о тебе так часто говорят? Что ты такого сделала, чтобы быть на слуху? – рыжая делает несколько уверенных шагов вперёд, не спуская глаз с перепуганной Фриск. – Ты ведь обыкновенная слабенькая девчонка, ничем не отличающиеся от миллиона таких же. Тут даже твоя смазливая внешность не поможет – без неё ты никому не нужна.       Грудная клетка больно отдаёт жаром, будто ту облили бензином и подожгли с помощью старой зажигалки. Огонь мучительно распространяется по всему телу, заставляя мычать невнятности и дёргаться, как в приступе неизвестной болезни.       — Прекрати. – шипит она. – Я в этом не виновата.       — Враньё! Ты прекрасно всё знаешь! – пальцы сжимаются в кулаки. – Знаешь, я вижу тебя впервые, но уже пытаю отвращение. С тебя смахни весь сахар – останется лишь сырая, не пригодная для употребления масса.       Фриск прикрывает глаза, сложившись пополам. Слабость брала вверх, тянув её тело к грязному полу. Она повторяет себе одно и тоже – нельзя, просто нельзя так легко сдаваться. Ведь ей врут. Это всё неправда.       Острая игла тревоги пронзает холодное тело. Слатывает – в горле застревает больной комок, мешающий вздохнуть. Отвратительные чувства – ты выглядишь униженным, неспособным помочь даже самому себе. Фриск не видела, но прекрасно чувствовала – рыжая успела приблизиться на приличное расстояние.       — Что случилось, Фриск? Правда в сердечко уколола?       Она точно насмехается, даже не думая о последствиях. Как глупый ребёнок, решивший поиздеваться над более слабым ровесником. Или животным. Последние точно не смогут ответить – им приходится скулить и просто терпеть. Но Фриск не собирается этого делать.       С трудом находит в себе силы открыть глаза – те слегка покраснели. Взгляд пересёкся с рыжей сволочью. Искусанные губы выдают тихое ругательство. Мозг отключается, передав пульт управления сердцу.       — Играешь в молча–       Мучительница не успела договорить. Она и оглянуться не успела, как оказалась на пыльном полу. Сверху же нависало дрожащее тело. В ярких глазах горел неестественный огонёк ярости, готовый сжечь всё на своём пути.       Большой палец прикладывается к горлу, постепенно надавливая на неё. Рыжая издаёт громкий визг, моля остановиться. Фриск видит – она начинает плакать, извиваться, как уж на горячей сковороде. В глубине души она и сама боялась, но уже не могла остановиться. Жажда отомстить была сильнее.       — Отпусти, отпусти, больная! Кто вообще позволяет тебе так издева–       — А кто тебе дал это право? – отрезает она, шипя от боли.       Глупое, глупое сердце. Оно решило не вовремя ворваться в конфликт, ещё сильнее ударяя по груди. Фриск машет головой, пытаясь отогнать от себя эти мысли. По щекам стекают шустрые дорожки из слёз.       Она невольно отпускает свою жертву, получая от той удар в живот. Воздух разрезает подавленный крик. Стало ещё больнее, чем раньше – рыжая успела отыграться. Фриск же не успела закончить начатое.       — Ты… ты меня чуть не убила! – она громко дышит, отходя от всё ещё дрожащей девушки. – Ненормальная!       — Ты была ничем не лучше. – поспорила Фриск, откашлявшись. – Мне тоже больно, знаешь ли. Даже больнее, чем тебе.       — Твои руки меня чуть не задушили!       — Твой язык чуть не заставил моё сердце остановиться.       Рыжая недовольно шипит. Кажется, она так и не поняла, какую боль доставляет своими колкостями. Фриск не скрывает слёз – те мирно падают на пол, оставляя мелкие лужицы. Это самое отвратительное воскресенья в жизни поломанной девушки.       От нового комка спутанных мыслей отвлекает скрип открывающейся двери – за ней пришли.

***

      Он расхаживает по комнате, сложив руки за спину. Его взгляд опускается на смятую рубашку – Фриск теребит её до сих пор, не в силах вытащить из себя хотя бы пару предложений. Её колени дрожат, тягучее дыхание греет воздух.       — То есть, ты– — Молчи. Я не хочу об этом говорить. – отрезала она, смотря вниз. Пальцы ещё сильнее давят на ткань. – Не хочу переживать это вновь.       Чара в действительности замолкает, осторожно присаживаясь перед ней на колено. Ладонь мягко касается чужого плеча в утешительном жесте. Фриск всхлипывает, пряча лицо руками.       – Прости, что привёл туда. Не думал, что это будет опасно. – кончики пальцев отдались максимальной чувствительностью – прощупывалась каждая кость, облепленная кожей, подобно бежевому пластилину. Как бы Ноэль не старалась – девушка оставалась такой же худой, как и раньше. Стресс действовал намного быстрее. – Мне очень жаль, что так получилось.       Фриск сглатывает, медленно поднимая голову. Взгляды пересеклись – желтизна постепенно тускнела, теряя свою яркость. Алый оттенок же загорелся с новой силой, подобно лесному пожару.       — Я могу загладить свою вину.       — Не стоит. Правда, не стоит.       Рука осторожно продвигается к чужому, слегка покрасневшему лицу. Оно было слишком горячим, словно девушка провела несколько часов под палящим солнцем вместо пыльной камеры с наглой незнакомкой, чьё имя она так и не узнала. В голове проскальзывают отрывки недавних криков – действительно ли Фриск так ничтожна? Действительно ли ей восхищались лишь из жалости, то и делая акцент на несуществующей красоте?       Сердце наносит удар. Быстро. Болезненно. Без каких - либо предупреждений.       Она шипит некое ругательство – сегодня точно самый худший из дней в её жизни. Даже побег не так сильно вывел на эмоции, чем разговор с рыжей девчонкой.       Чувствует себя уязвимой и чужой — её мысли давят ещё сильнее. Выносить их тяжело, но и другого варианта нет.       — Слушай. – Фриск наконец - то подаёт голос.       Чара смотрит ей в глаза, натягивая улыбку.       — Что - то хотела? – мягко спрашивает он, поглаживая по веснушчатой щеке.       Девушка глубоко вздыхает, прежде чем задать вопрос, рвущий душу на части. Отмолчаться уже не выйдет – завершай, раз начала.       — Нужна ли я здесь? – голос предательски дрожит.

Фриск это раздражает.

      Чара вздрагивает – её вопрос заставил нахмуриться. Он никогда не поймёт, каково это, когда твоё сердце готово разорваться на части, прежде чем плюхнуться на холодный пол.       В конце концов, ведь полукровка и не знал, что нашептали человеку, пока его не было рядом.       — Ну чего ты так? – прикосновение продолжается, отчего по телу пробегает волна колючих мурашек. – Я не знаю по поводу других, поэтому отвечу лишь за себя.       Чара вздыхает, чувствуя наступающую неловкость. В глазах загорается яркий огонёк. Огонёк, готовый сжечь ведьму. Она сделала больно его солнцу.       — Так ответь, пожалуйста. Мне действительно это важно. – Фриск чуть ли не давится слезами.       И смотреть на её слёзы невозможно — не заслужила она этих страданий. Она ни в чём не виновата.       — Поверь, ты мне действительно необходима. — шёпот пробирает до дрожи.       Фриск вздыхает, смотря прямо в глаза — жёлтые огоньки всё ещё тусклые, но их слабое мерцание заставляет сердце пропускать удары.       — Ты ведь не лжёшь?       — Зачем мне это делать?       — Понимаешь ли, правду могут сказать не многие. Всего лишь три типа живых существ. — очевидно, что она хотела сказать лишь о человеческом роде, но решила обобщать эту тему, лишь бы не поставить полукровку в неловкое положение.       — И какие же? — с языка срывается навязчивый вопрос.       Первое время ответа не последовало. Чара почувствовал себя идиотом — хотел уже перевести тему, но Фриск его опередила.       — Дети. Они наивны и честны. Их душа не способна соврать. — в голосе проскальзывают острые углы отчаяния и злобы.       И ведь прекрасно чувствовал, как одно упоминание маленьких созданий заставило девушку разрезать воздух резким словом.       Он кивает, как бы намекая на продолжение реплики. Фриск глубоко вздыхает.       — Пьяницы. Знаешь, в их голову ударяет мерзкий алкоголь, меняющий человечную сущность на олицетворение собственной шкуры. Чаще всего она так гнила, что не знает о сожалении к другим. — девушка злится ещё больше, утирая надоедливые слёзы ладонями.       Полукровка понимал — тема алкоголя не просто доставляет ей дискомфорт, но и напоминает о старой жизни в чёрством домишке с чудовищем, банкой пива и морем оскорблений, водопадом стекающих на её макушку. Прям, как и то самое вино из магазина с понимающей продавщицей.       Он обеспокоено осматривает её, каждый раз поражаясь количеству синяков на бледной коже. Она снова вздыхает, будто бы воздух стал тягучим, подобно жидкому металлу.       — Поглощённые в гнев. В порыве эмоций может вырваться абсолютно всё. И правда находится в этом же букете. Лишь при таком раскладе я и узнавала всё, что обо мне думают другие.       Фриск всхлипывает в последний раз – больше нечем давиться. Больше нечего глотать. Слёз больше нет. Остался лишь нездоровый румянец после истерики.       — А есть четвёртый тип — настоящий друг. Он ведь не станет врать своим, верно?       Его речь звучала глупо. Чара понимал, что мог ошибаться. Алеющие щёки и мягкие движения пальцами по чужой коже — он нервничал, но не отпускал, в надежде успокоить, привести в нужное русло.       — Никогда. — шепчет она, прикрыв глаза.

***

      Удар разбитого стекла разрезает воздух. Хрустальная ваза падает на каменный пол, разлетаясь на осколки. Лепестки белых лилий разорвались под острым каблуком. Чувствуется тяжёлое дыхание и тихие ругательства. Это раздражало. Зависть давит на плечи. Зависть пожирает и без того гнилую душу.       — И что же ты сделаешь, если я вырву твоё сердце, солнышко?