Узлы и Осколки

Лайса шла по улицам Скейлинна. Здесь, на побережье, царила суета, редкая для северных городов. В воздухе витали запахи древесины и выпечки. Двухэтажные дома с крепкими резными ставнями выглядели поблекшими, соль и ветер оставляли следы износа на их стенах. Заколоченные окна со стороны моря защищали жителей от сезонных бурь. Крик чаек прорывался сквозь шквалистый ветер и шум волн. По улицам сновали люди — кто с корзинами, кто с ящиками и бочками, — переговаривались, торговались прямо на ходу. Здесь, на границе Инея, снег почти растаял. На улице остались лишь грязноватые сугробы у краёв дороги. Земля, чуть промёрзшая, подсыхала. Деревянные мачты кораблей, стоящих в порту, скрипели от ветра, канаты ритмично натягивались с каждым дуновением. Лайса слышала, как капитаны кричали на матросов, а женщины у прилавков спорили о цене рыбы. Под ногами сновали почтовые псы, лаяли на прохожих и преграждали дорогу. Скейлинн жил за счёт торговли и снабжал весь север всевозможными товарами. Отсюда дорогие ткани, мясо, птица, пшено и крупы отправлялись в столицу, Кальдмар, и в ближайшие крупные города. Деревенские раз в луну приезжали на ярмарки и торговались за редкости. Весна была повсюду. Лайса улыбалась, не пытаясь скрыть волнения и радости. Забежав в крохотную лавочку, она отдала втридорога за румяный горячий рыбный пирог и поспешила в дом Хвори. Дом Хворей возвышался над соседними одноэтажными домиками. Каменные стены лечебницы были украшены защитными символами. Среди множества резных фигур выделялся символ солнечного диска. Круги и полумесяцы обращались к лику Илку-Мусун, богу Инея, зимы и дня. Считалось, что иметь хоть один такой символ на стенах дома — к удаче. Но здесь... Это место благословил сам бог. Солнечное сияние служило не только защитой от болезней, но и оберегом от зла и демонов. Подмастерье впустил её внутрь, строго наказав вести себя тихо. В очаге в дальнем углу зала тлели травы, и воздух был насыщен пряным ароматом, как в храме. На деревянных койках лежали больные — кто спал, кто тихо переговаривался. Лайса старалась двигаться бесшумно. Но тут в глубине зала раздался громкий, весёлый смех. — Да уж, когда он следовал правилам... — пробормотала она, направляясь на звук голосов. Она увидела Эрджу, укрытого мягкими меховыми покрывалами. Рядом, на краю кровати, сидел Дайр. На слишком бледном лице, озорно блестели глаза, а на губах играла хитрая усмешка. Друзья склонили головы друг к другу, негромко беседовали. Лайса закатила глаза: всё как в старые добрые времена. Рядом крутился Ёнко, завидев ее, он тут помчался к ней, радостно гавкая. Удивительно, как его только впустили. — О, ты вернулась, — Эрджу поймал её взгляд. Один глаз у него налился кровью и выглядел жутко. Лайса подавила вспышку волнения. Она ведь ему не мать — оленёнок учится бегать сам. — Вот что значит женская забота, дружище. А ты всё бегаешь, как олень от верёвки, — поддразнил Дайр, махнув рукой в сторону пирога в её руках. — Не давай ему еды. Этот парень болтает так, словно не провёл несколько часов в отключке. Боюсь представить, что он начнёт рассказывать, когда совсем окрепнет. — Силы возвращаются? — Лайса подошла к кровати и осторожно положила купленный пирог на низкий столик рядом. Но вместо ответа Эрджу коротко пожал плечами и спросил у Дайра: — Все собрались? Лайса раздражённо сжала зубы. — Почти. Элун с отцом прибыли вчера, но не мечтай увидеть её до ночи. — Дайр подался вперёд, прищурившись на пирог. — Строжайшая из матерей, могу я вкусить твоего угощения? Лайса прикрыла глаза, щипнула переносицу и медленно выдохнула. Смех Эрджу спугнул голубей с открытого окна. — Это кушанье моё, а вы извольте пойти вон! — на манер местных богатеев он махнул рукой, презрительно надув губы. Дайр хмыкнул, но не стал настаивать. Он откинулся на спинку стула, слегка поигрывая ремешком с бирюзовым камнем на запястье, а затем поднялся. Лайса невозмутимо проводила его взглядом. Неспешно, бросив раздраженный взгляд на Эрджу, она подалась следом, поправив широкий меховой ворот. Когда они вышли на улицу, ветер с крошками града ударил в лицо, заставив Лайсу плотнее закутаться. Рядом громко зазвонил колокол. Мимо прошел звонарь, выкрикивая: “Переходное время началось! Переходное время началось!” — Я тут знаю одно местечко, — Дайр достал из кармана утепленного кафтана самокрутку, полуобернулся к ней. Они зашагали по улице, сторонясь толпы, и вскоре свернули в тихий переулок. Шаги эхом разносились по булыжной мостовой. Каменные дома с узкими оконцами и бойницами смотрели в сторону моря и леса. Таверна оказалась скромным одноэтажным зданием с лестницей, ведущей на нижний ярус. Табличку с названием «Перекрёсток Четверых» раскачивал ветер. Низкую дверь по бокам оплетали узоры — символы Илку-Мусун. Лайса удивилась: защитные знаки наносили обычно на храмы, но последние зимы она всё чаще видела их на дверях и ставнях жилых домов. Всё дело в мороках. Люди всё чаще после Ритуалов Благодати заболевали, охваченные страшными видениями. Как Еля. Лайса сглотнула подступивший к горлу ком. Тошнота слегка отступила. Из помещения пахнуло жаром. Было сильно натоплено, и на щеках у Лайсы выступил румянец. Тяжёлые сосновые столы, покрытые простыми льняными скатертями, стояли вдоль стен. В углу виднелся каменный очаг, огонь в нём потрескивал. Лайса распустила завязки малицы. На стенах висели мешочки, сшитые из оленьей кожи и меха, оплетённые тесьмой и медной цепочкой — символ Илку-Мусун, покровителя оленей и тюленей, отца полярного дня. Под потолком висели связки сушёной рыбы и трав, наполняя воздух терпким ароматом. Посетителей было немного: пара моряков в тёмных шерстяных куртках, тихо переговариваясь, пили из деревянных чарок, а старик сонно моргал над горячим настоем у стойки чарочника. Следуя за Дайром, Лайса с удивлением поняла, что они вошли во внутренние комнаты. — Рыбную похлёбку и лепёшек, — коротко бросил он служанке у стойки, пропуская Лайсу вперёд. Девушка в лёгком сарафане, подвязанном фартуком, кисло улыбнулась и скрылась за соседней дверью. Лайса молча осмотрелась. Просторное, скромное жилище напомнило общую комнату в Доме Молитв. Рядом с очагом лежала нюка — подстилка из плотной оленьей шкуры, покрытая ещё одной, мягкой, вместо многоярусных лежанок для послушников. В центре стоял низкий, грубо сколоченный стол, вырезанный из единого куска лиственницы. По краям тянулись трещины, а столешница была завалена пергаментами с картами. На полу вместо стульев лежали подушки. Над нюкой висела полка со свитками и книгами, скреплёнными кожаными ремешками. Лайса заметила несколько мешков с припасами у входа. Никаких излишеств. Невзначай она подумала: Дом Молитв оставил в каждом из них след глубже, чем она полагала. — Ты можешь остаться тут, пока мы не отправимся, — произнёс Дайр, собирая со стола карты. — Разложу себе на полу. — Тут... уютно, — Лайса с трудом подобрала слова. Нахлынули неприятные воспоминания о девичьих комнатах, где страшнее матушек и жрецов слыли только соседки. Она стянула малицу, оставшись в льняном сарафане. От неё пахло грязью и дорогой — надо бы добраться до городской бани. Страшно было представить, во что превратились волосы: коса впитала всю пыль дороги. Дайр хохотнул, закидывая пергамент на полку. — Уютно как в берлоге у медведя. Пока он зажигал лампы и свечи, в дверь постучали. Служанка вернулась, поставив на стол миски с горячей похлёбкой и ещё дымящимися лепёшками. Запахло чем-то домашним, знакомым с детства. Лайса присела на подушки и задумчиво взяла ложку. Она много лет не вспоминала о Доме Молитв, а теперь каждая мелочь напоминала о прошлом. Медленно размешивала похлёбку, заметила на поверхности капли жира. О такой еде можно было только мечтать. И вот странность: Дом стоял недалеко от Скейлинна и имел доступ к разным припасам, но их, день за днём, заставляли работать и питаться лишь тем, что добывалось на охоте или собиралось в лесу весной и летом. Перед выпуском один из старших ребят построил теплицу, подсмотрел у деревенских в огородах. Начал выращивать репу, картофель и редис. Это не сильно изменило трапезу — склизкий мох в каше никуда не делся, но хотя бы немного разнообразило еду. Лайса вспомнила, как они втроём в конце переходного времени воровали из теплицы редис, а потом хрустели им, сидя на крыше. В голове всё ещё гудело от воспоминаний, но тёплый аромат и мягкий свет свечей постепенно успокаивали. Дайр сел напротив, поджав под себя ноги, отхлебнул из своей миски, отломил кусок лепёшки и протянул ей. — Всё моё время в этом доме — твоё, — Лайса поперхнулась, услышав ритуальную фразу. — Еда хорошая, — продолжил он и вернулся к своему блюду. — Рецепт я выиграл в кости у одного торговца. Рассветники всегда отлично готовили. — Ты изменился. Лайса отложила ложку. — Да? В чём? — Дайр улыбнулся мягко, с искренним любопытством. Подпер щёку кулаком. С момента их последней встречи внешность Дайра лишь слегка преобразилась: чёрные кудри теперь касались мочек ушей, глаза цвета тёмного мёда смотрели мягче, а у челюсти виднелся едва заметный шрам. Он раздался в плечах и выглядел крепче, чем Эрджу, который остался худощавым. Лайса настолько увлеклась его изучением, что забыла о времени. Когда же заметила, что Дайр спокойно наблюдает за её пристальным взглядом, лицо бросило в жар. Она смущённо опустила глаза в тарелку. — Стал болтливым, — с деланным спокойствием сообщила она. — Забавно. Думал, скажешь, что похорошел. Лайса хмыкнула. Когда Дайр впервые появился в Доме Молитв, они с Эрджу словно забыли о крепкой дружбе, стали соревноваться за внимание необычного чужеземца. Не проходило и дня, чтобы их не разнимали матушки. Затем кто-то из них, возможно, сам Дайр, предложил, что втроём дружить куда веселее. С тех пор так и повелось. — Те дни, когда я следовала за тобой, как тень оленя, давно миновали, - ей было неловко вспоминать свою десятую зиму, свою детскую влюбленность. Дайр рассмеялся, убрал кудрявую прядь назад. — О, Эрджу тогда чуть не съел меня, — он усмехнулся. — Пришлось клясться всеми духами Жары, что у меня с тобой никаких сердечных дел. — Мне было десять, о чём ты вообще? — соврала Лайса, закатывая глаза. — Я думала, он просто хотел отвадить меня от ваших мальчишеских забав. Ты всегда был ему интереснее, чем я. После небольшой паузы он отломил кусочек лепёшки и кинул его в рот. — Занятно. Но многое в ваших отношениях с Эрджу теперь становится ясным. — Ты говоришь загадками, — отозвалась Лайса. Она хотела продолжить, на языке уже вертелись резкие слова, но вовремя остановилась. Лайса не любила, когда её держат за дуру или говорят намёками, однако сдержалась, глубоко вдохнув. Дурная привычка — встречать старых знакомых из прошлого вспышками гнева. Ей нужно быть сдержаннее. — У меня такое чувство, что ты хочешь мне что-то сказать, — наконец произнесла Лайса, глядя ему прямо в глаза. — Разве между нами остались какие-то тайны? Мы расстались по-дружески много зим назад… — Подожди, — Дайр поднял руку, останавливая её. — Ты всё это время думала, что вы с Эрджу расстались по дружбе? Лайса откинулась назад, ощутила, как внутри груди леденеет стена. Видеть Дайра, самого скрытного из послушников, таким открытым было непривычно. Жалость на его лице сменилась беспокойством, он потер ладони, откинулся назад. Взгляд его заметался по комнате. "Да что здесь происходит?" — мелькнуло в голове Лайсы. Не выдержав, она наклонилась вперёд, схватила его за рукав и заставила посмотреть на себя. — Думаю, самое время рассказать, что происходит, — с нажимом сказала она. Дайр осторожно высвободился из её хватки, губы его изогнулись в неуверенной улыбке, будто он собирался сказать что-то неприятное, но пока не решался. — Я уговорил Эрджу поехать за тобой. Он столько раз послал меня в Лхо, сколько за всю жизнь меня никто не посылал, — Дайр усмехнулся, но в его голосе звучала усталость. — Не знаю, что сыграло мне на руку. Ты ведь знаешь, каким он может быть упрямым. Он на мгновение замолчал, задумчиво мешая похлебку. — Но однажды ночью он всё-таки собрался, запряг собак и выехал. Подозреваю, он был в отчаянии, если решился плюнуть на все свои принципы. От услышанного Лайсу затошнило. От духоты закружилась голова, и она поспешно развязала завязки на рубашке, надеясь ощутить прохладу бусин, но вместо них пальцы касались только голой кожи. Много зим назад, в день выпуска шёл снег. Послушников отпускали, когда их возраст переваливал за девятнадцать зим. Эрджу и Дайр, ушедшие за Солнечный круг раньше Лайсы, должны были встретить её у ворот. Их ждала свободная жизнь: они мечтали уехать в столицу, найти себе мастера и наконец забыть о времени, проведённом в этом "логове демонов". Но всё изменилось, когда Лайса неожиданно прошла испытание, и Ясавэй предложил ей путь жрицы. — Зачем упускать такой шанс, дитя? Ты ведь одарена богом, — мягко сказал он. Одарённая богом. Как же она тогда мечтала быть особенной. Этот титул казался Лайсе сияющим ореолом, путёвкой в новую, важную жизнь. Её сердце билось с восторгом, в голове рисовались картины будущей славы. Она даже не задумалась, какой ценой достанется это "божественное благословение". В свой последний день она вышла за ворота. Липкий снег слепил глаза, но радость пылала в груди, как костёр. Эрджу и Дайр ждали её снаружи. Они обнялись и потянули ее к саням. Но Лайса остановила их. Объяснила все. Ослеплённая счастьем, она не заметила, как изменились их лица. Эрджу отступил на шаг и сухо произнес: — Оленёнок учится ходить сам. Если это твоё последнее слово — так тому и быть. Лайса обняла их и распрощалась, уверенная, что они ещё встретятся. И ведь дороги их действительно сплелись. Спустя шесть зим. Она взглянула на Дайра, но не решилась спросить. Ей не хотелось знать, что Эрджу чувствовал тогда. Хуже того, Лайса медленно осознавала собственную глупость. Ведь Эрджу ненавидел все, что связано с жрецами. Как за один год она смогла об этом забыть. В конце концов, ему не стоило её спасать. Дважды. Не стоило привозить сюда. Не стоило приглашать на это дело. Завтра днём она уйдёт. Деньги почти закончились, но в Инее всегда найдётся работа — даже для таких, как она. Дайр внимательно следил за ней, подперев щеку кулаком. Прежняя лёгкость растаяла, будто впиталась солью в остывший суп. — Что говорят лекари? — спросила она, переводя тему. Руки слегка дрогнули, когда она потянулась за ложкой, но уже через мгновение отложила её, потеряв аппетит. — Переохлаждение, ты же знаешь. Его организм слабее твоего, — в голосе Дайра прозвучала нотка упрёка. — Но такое уже случалось. Он поправится. Лайса нахмурилась, сердце сжалось, будто в ожидании плохих новостей. — Ты уверен, ничего серьезного? — Тело восстановится. Дело не только в теле, — продолжил он, на смотря на нее. — Иногда Эрджу берёт меня с собой в горы, когда мастер отправляет его за материалами. Если мы проводим в пещерах больше двух дней, он заболевает. Этот олень, конечно, не признается, но … Дайр разломил остатки лепешки и опустил в похлебку. — Ты же помнишь подземелья Дома? И сколько раз его туда бросали? Лайса посмотрела в очаг. Пламя медленно пожирало полено. Да, она помнила. Подземелья Тишины - место детских кошмаров и пыток в Доме Молитв. Эрджу мог жить там неделями. Лайса отпила остывший суп. Нужно было немного времени, чтобы осмыслить услышанное. Всё стало бы проще, если бы Дайр просто исчез, но тот, как назойливый воробей, продолжал наблюдать за ней, не отрываясь. – Ты хочешь что-то спросить? – раздражённо спросила она, откладывая ложку. Дайр пожал плечами, ломая остаток лепёшки. – Что с тобой стало? Ты всегда была угрюмой и колючей, но теперь из тебя и слова не вытянешь. Лайса снова взялась за суп. Отказываться от еды было глупо – так рот занят, а значит, больше времени для размышлений. Она молчала долго, надеясь, что Дайр заскучает и уйдёт. Но он – не Эрджу. Всё их детство именно он сидел с ней на крыше, порой часами до запретного времени. Этого измором взять не выйдет. Когда молчать стало уже невозможно – суп закончился, а хитрого ответа так и не придумалось, – Лайса решила говорить честно. Хитреца хитрецу только правдой можно запутать. – Интересного мало. От зимы до зимы училась под крышей у жрецов. Потом ещё одну зиму была подмастерьем у лекаря, да и оттуда ушла. А дальше просто странствовала по Инею, – коротко ответила Лайса. – Удивительно, что ты не рассекаешь просторы Соцветия или Шипов, – усмехнулся Дайр. – Ты как пяруй нянь, всё ищешь свою лисицу. Лайса хмыкнула. История про пяруй нянь – круглую лепёшку, что укатилась от бабушки с дедушкой, поглядеть мир, убегая от всех зверей, пока не встретила лисицу, – была ей известна с детства. Точно подметил, ничего не скажешь. Только обидно немного. – И, похоже, нашла, – пробормотала она. Дайр собрал пустые миски и ненадолго покинул комнату. Вернулся он с двумя дымящимися кружками. Лайса перевела взгляд на лежанку с тоской. Найти ночлег получше в такое время она уже не успеет. – Ты говоришь, что я изменился, но и ты тоже, – начал Дайр, усаживаясь напротив. – Я уж точно не ожидал, что Эрджу вернётся с добычей. В конце концов, ты так легко вычеркнула нас из жизни, будто мы и не были знакомы. Как он заставил тебя прийти сюда? Не силком же тащил, – он потянулся и заложил сцепленные руки за голову. – Эрджу хоть та еще росомаха, но с девицами нежен. Лайса вздрогнула при последних словах. Во имя Четверых, он что, дразнит её сейчас? – Ты прав, я и не хотела идти. Но случилось непоправимое… Неожиданно мутное воспоминание пронзило её разум, словно выглянуло из глубин болотной воды. От липкого страха в животе все скрутило. "Ты не виновата в её смерти. По правде говоря, она даже не умерла." Что это было? Сон? Морок? Или Эрджу действительно говорил это? Лайса пыталась вспомнить, когда могла услышать это: в пещере? В ночёвке в туннелях каменного города? Или все же это лишь отголосок сна? Мысли тяготили её, но она стряхнула их, как снег с плаща. – И ты, конечно, мне ничего не расскажешь, – подытожил Дайр, хлопнув себя по коленям. Он поднялся, подошёл к лежанке и начал её раскладывать. Лайса нахмурилась. Видимо, опять ушла в свои мысли. Решив перевести тему, она спросила: – А ты как? Что у тебя нового? Кроме этой богатейской жизни, которой ты обзавёлся? – Она развела руками, но он, повернувшись спиной, её жеста не видел. – Четверо в помощь, нашёл родню. Оказалось, у отца великий род. В наследство досталось больше, чем знаю, куда деть. Приходится распоряжаться с умом. – Уму твоему и лисица позавидует. – Даже лисица умрёт, если окажется в комнате с горами страва. Жадность губит всё живое. – И каков твой секрет? – хмыкнула Лайса, отпивая горячий ягодный морс. Скривилась. Вот кислятина.– Ты всё ещё в дружках у Эрджу. Она прищурилась, глядя на него поверх кружки. – Зря ты о нас так думаешь, подруга, – ответил он, обернувшись с едва заметной улыбкой. – Ну и хранят Четверо, у меня мудрая сестра.