Узлы и Осколки

Лайса лежала на холодном камне, прижав ладони к груди. Пыталась унять сердце. Нога жарко пульсировала. Спиной ощущала глубокую трещину, молясь, чтобы мост вот-вот не рухнул под ней. Попыталась встать, ноги разъехались на льду, и она упала обратно. Теперь точно конец. Лайса всхлипнула и надрывно рассмеялась, удивившись самой себе. Прошло всего семь дней, и сколько раз за это время, - один, пять, десять - она подводила черту и прощалась с жизнью? В горле пересохло. Лайса облизала губы, от вкуса железа затошнило. Пить захотелось сильнее прежнего. Яркий свет ударил в глаза. Лайса прищурилась, защитив глаза ладонью. Эрджу нависал над ней с пучком горевшего мха. Где только достал? Свободной рукой он помог ей подняться. В ноге отдалось болью, Лайса переместилась на здоровую. В темном меховом проеме бледное лицо выглядело чужим, как отблеск луны на темной оленьей шкуре. — Элоиса, подъем, — приказал он. — Надо уходить. Она ощутила его руку на плече — тепло пробилось сквозь мех, прогнало оцепенение. Лайса молча кивнула. Кровь взбрулившая от погони, постепенно успокоилась. Начало клонить в сон, и спорить не хотелось. Уходить так уходить. Вместе они посмотрели вниз, туда, где среди обломков моста лежал раскинув лапы медведь. Огромное тело проткнул насквозь острый каменный клык. Отблески пламени вспыхнули в черной луже, медленно растекающейся под мертвым зверем. Заблудившийся в пещере ветер принес запах крови и гниения. Похоже медведь до нападения умирал. Может потому и напал. Перед глазами задвоилось, Лайса отступила. В горле горчила тошнота. Эрджу раздраженно сплюнул на труп и пошел по мосту во тьму. Лайса бросила последний взгляд — страх отступил, оставив после себя пустоту, — и последовала за ним. Мех быстро истлел. Лайса двигалась осторожно, каждый шаг тщательно проверяла твёрдость камня под ногами. Гадала сколько они уже идут. Мост, казалось, тянулся не имел конца. Во мраке лишь их шаги и редкий звук капели в отдалении гулко разносились по пещере. Как в утробе Матери, подумала Лайса, как на ярусах Лхо. Лайса вспомнила сказку о медвежьей смерти. В древние времена, когда северные племена были свободны и поклонялись Матери и её сестре Лхо, и между ними и Небесным Отцом был мир, он послал медведя на землю. Спустившись по железной цепи, медведь обосновался в роще, полной черемухи и шиповника, где стал хозяином. Однажды люди из северного племени, нуждаясь в древесине для хозяйства и оружия, пришли в эти рощи. Обнаружив обилие плодов, они вернулись к своему шаману с вестью. Шаман истолковал это как дар Матери, отправил женщин с детьми собирать ягоды. Во время сбора они встретили медведя, который не причинил им вреда. Вернувшись, женщины рассказали о встрече. Шаман предупредил: "Не трогайте медведя. Это разгневает Небо и навлечет на племя наше семь бед." Однако один отважный и жадный мужчина желал похвалиться и потягаться с богами, отправился в рощу и убил спящего медведя. Душа медведя поднялась по железной цепи к своему отцу, Небу, и рассказала о случившемся. Отец принял его обратно, и медведь занял своё место на небесах. Вскоре после этого на племя обрушились несчастья: охота стала неудачной, рыба ушла из рек, болезни поразили людей, люди начали сходить с ума, умирали и не рождались дети. Шаман сказал: "Это кара Неба за убийство священного медведя." А потом и он умер. Мир древних племен не поражал жестокостью. После прихода Четырех их жизнь не стала лучше. Другие сказки, мораль та же. — Помнишь сказку про медвежью смерть? — спросила она шёпотом. — Нет, — буркнул Эрджу. После того как мех истлел, они двигались медленно. Эрджу стал слеп, как старая сова. Лайса отгоняла мысли о нарастающей боли в ноге и подстроилась под его шаг. — Помолчи. Лайса не обиделась. Она понимала, что каждый неверный шаг мог стоить им жизни. Ощущение времени, нарушенное после падения в пещеру, исчезло совсем. “А вдруг за убийство медведя мы в конце этого пути вернемся не в мир людей, а придем к трону Лхо, — думала Лайса, сбиваясь со счета шагов. — А она спросит: ‘Ну что, милочки, как жизнь прожили? Как будете считаться за убийство, воровство, ложь?’ И что тогда отвечать на вопрос: ‘Ты не ведала зла?’ И как понять, что есть зло в мире, где только оттенки снега, и все вокруг серо?” Впереди вырисовывался темный выступ в глубине пещеры. Остановились перед огромным проемом, под стать эа, хранителям Когтей. Лайса задумчиво осмотрела пещерную камеру. Они что, зашли под гору? Эрджу, оглядываясь, осторожно ступил на каменный пол. Лайса последовала за ним, облегченно вздохнув: наконец-то твёрдая поверхность, без льда под ногами. Из пещеры тянуло сыростью и сладковатым запахом трав. В центре зала возвышался каменный жертвенник, покрытый тонким слоем черного мха. Под ним валялись огарки свечей. Лайса наклонилась, подняла один и осторожно принюхалась. Запах был прогорклым и тяжёлым. В животе громко заурчало. Лайса нахмурилась, колеблясь, но голод оказался сильнее. Скривившись, она сунула кусок воска в рот. Эрджу подошёл к дальней стене и застыл. Лайса, догнав его, подняла взгляд и увидела высокую стену с изображением лика Матери. Рисунок был выполнен углем и сусальным золотом, и покрыт сетью трещин, напоминающих паутину на старом витраже. Матерь смотрела из темноты угольными глазами, а от золотистых прядей исходило едва заметное свечение. В отличие от моста, пещеру наполнял покой, но Лайсу пробрал холодом, будто с камня на них взирал демон. — Это... храм. — Похоже, сюда приходят люди, — бросил он, неожиданно опускаясь на колени перед Матерью. Лайса поразилась. Он что, собирается молиться? Эрджу постучал по нижней части стены, прислушиваясь к звуку. Определив слабое место, он с силой надавил по нему. Каменная пластина поддалась и отъехала. Эрджу с усилием вытащил скрытый ящик. Резкий скрежет разнёсся по пещере, заставив Лайсу вздрогнуть и вновь встретиться взглядом с пронзительными чёрными глазами Матери. — Всякое барахло, — пробурчал Эрджу, откинув крышку. Он вытащил несколько оплывших огарков и засохшую лепёшку. Принюхался. — Богатеи-демоны, из пшена же. Развели роскошь. Подношение, поняла Лайса. Она присела рядом. В ящике на дне лежало несколько новых свечей, огарки, вяленое мясо, мешочки с ягодами и лепешки. Воздух в пещере был прохладным, что, похоже, помогло сохранить эти запасы в довольно сносном состоянии. Эрджу взял кусок мяса, хлеб, отломил немного и протянул Лайсе. Перекусили в молчании. Лайса безуспешно пыталась разжевать твердую оленину, сильнее мечтая о глотке воды. Каждый кусок ложился тяжестью в желудке, но хоть немного утолял голод. Закончив трапезу, они зажгли новую свечу. Мягкий свет залил пещеру, и перед ними открылся древний храм. Стены украшала клинопись, извивающаяся между едва различимыми рисунками. Краска стерлась за долгие столетия, но местами угадывались лица, глаза и причудливые существа, напоминающие химер. Лик Матери грозно взирал с высоты, острый взгляд пробирал до костей, и у Лайсы по спине побежали мурашки. О тайных горных городах ходили легенды, но мало кто осмеливался их исследовать. Люди боялись не только Стража времени, но и самой дороги — неизвестной, непредсказуемой, без надёжных карт, чтобы указать путь. Лайса слышала в деревнях о нескольких удальцах, что рискнули отправиться туда. Но следы их скрылись под снегом, словно и не было никогда. — Ты слышишь? — Эрджу поднялся на ноги. Лайса завертела головой, испугалась: опять зверь или морок? - Тут где-то родник. Он кивнул в сторону глубины пещеры, откуда действительно доносилось едва слышное журчание воды. Осторожно они двинулись дальше, заранее набив карманы и сумки припасами. Лайса старалась избегать взгляда Матери. Гнетущая тишина, нарушаемая лишь эхом их шагов, наполняла длинные коридоры храма. Со свечой двигаться стало немного легче — мягкий свет разгонял мрак вокруг. Наконец, они добрались до небольшого источника. Лайса, не колеблясь, жадно припала к воде. — Отдохнем здесь, — предложил Эрджу, наполняя бурдюки, - а завтра подумаем как отсюда выбираться. Лайса бездумно кивнула. Она чувствовала, как становится куклой, которая просто идёт вперёд, слушает и молчит. Боль в ноге почти ушла, голод и жажда притупились, но усталость навалилась с новой силой. И всё же она не сопротивлялась. Впервые за долгое время Лайса была не одна. Могла положиться на кого-то. Плохо ли это? Лайса улеглась, опустила голову на суму и сразу уснула. Проснувшись, они быстро перекусили. Эрджу справился о ее ноге и Лайса соврала, что боли больше нет. Не теряя времени, они двинулись в путь. — Я беспокоюсь за Ёнко, — призналась она, пока они шли по бесконечному лабиринту горного туннеля. — А если он приведёт людей к тому месту, а нас там нет? — Меньше голову ломаешь — дальше по снегу идёшь, — ответил Эрджу хмуро. Лайса сразу поняла: надо отстать, но похожи эти мысли не давали покоя и ему. Разговор снова не клеился. Но Лайса не стала пытаться разобраться в причинах. За годы, проведенные среди мужчин, она усвоила: лезть к ним в чувства — затея пустая. Они не поймут, а ты еще и дурой прослывёшь. Особенно такой, как Эрджу. Взрослый на вид, но Лайса всё ждала, когда его дурной нрав покажет себя. А он обязательно покажет, люди ведь не меняются. Они продолжили путь. Лайса удивлялась: пещеры и подземные города обычно прогревались от жара земли, но здесь всё было иначе. Холод проникал сквозь стены, обдавая ледяным дыханием. Они двинулись дальше. Лайса дивилась: пещеры и подземные города хорошо прогревались от жара земли, но здесь воздух был холодным. Влажность проникала во все уголки, покрывая стены тонкой коркой изморози. Она казалась хрупкой в слабом свете, но не таяла. Капли воды сочились сквозь каменные своды, застывали натеками и сосульками. Своды тянулись вниз, образуя сталактиты причудливых форм. Проходы становились более извилистыми. Лайса то и дело касалась неровной поверхности стен, покрытых инеем, ощущала, как от прикосновения отваливаются мелкие кристаллики льда. В некоторых местах галерии расширялись, открывая новые залы с высокими сводами. Стены здесь тоже украшала клинопись, но, как ни всматривалась, Лайса не могла разобрать ни одного слова. Этот язык она не знала. Эрджу шёл впереди, иногда оглядываясь, но чем дальше они продвигались, тем быстрее становился его шаг. Нога снова начала ныть. Лайса перетянула связку ещё на последнем привале, но попытки поспеть за этим оленем только усиливал боль. Когда первая свеча полностью истлела, они остановились на привал. Пространство вокруг менялось. Лайса жевала ягоды, размышляла. Высокие арочные потолки, вырезанные в камне, явно свидетельствовали о следах народа, некогда жившего здесь. На полу, сквозь пыль и подтёки, проглядывались геометрические линии, напоминающие разметку дорог. Возможно ли, что когда-то в этих коридорах кипела жизнь? Люди ходили туда-сюда, возили тачки с едой и товарами, дети вставали в круг и играли в “Иголку, нитку и узелок” или догонялки за “оленем”? Некоторые коридоры заканчивались тупиками с двумя или тремя забитыми дверями. Обходя небольшие пещеры, Лайса начала понимать: это были жилища. Тихие, покинутые, но всё ещё хранящие следы человеческого присутствия. Полусгнившие сундуки, разложившиеся оленьи шкуры на просевших лежанках, осколки глиняной посуды — всё напоминало о давно ушедшей жизни, словно город не хотел забывать. Молча поев, они молча легли спиной к друг другу. Лайса рисовала в голове карту города и поражалась, насколько он выходил огромный. Как столица севера, Кальдмар, если не больше. Она почувствовала, как Эрджу дрожит у неё за спиной. — Ты замёрз? — осторожно спросила она. Развернулась. Эрджу не отвечал. Она подвинулась ближе, заглянула в его лицо. Он спал. Ресницы подрагивали, глаза двигались под сомкнутыми веками, а зубы стиснуты, аж скрипели от напряжения. Лайса будить не стала. Что страшнее — видеть кошмар или проснуться в нём? Она легла рядом, обняла крепко со спины. Постепенно дрожь под руками утихла, дыхание Эрджу выровнялось. Лайса зарылась лицом в мех его капюшона и провалилась в сон. — Раньше ведь не нужно было прятаться от времени, зачем строить города в пещерах? — Лайса села и растерла ногу. Сегодня они шли долго, целых две свечи, делая лишь короткие остановки, и наконец остановились на привал. Но город вокруг рос. Восторг первого дня сменился усталостью. Из-за однообразия каменных сводов мысли Лайсы начали блуждать. Она вспоминала вечер, когда они упали в пещеру, образ игривого Ёнко, дни учёбы и даже далёкое детство, когда они, послушники, водили хороводы на праздник рождения Илку-Мусун. Ей страшно хотелось вырваться из каменной ловушки, увидеть что угодно, даже если это будет затянутое хмарью небо. — Ради безопасности, — Эрджу пожал плечами и посмотрел в темноту. Лайса покосилась на него. Он выглядел откровенно плохо. Почему? Они достаточно отдыхали, воды хватало, и ранен он не был. Что его так изводило? Эрджу замкнулся, говорил мало и напоминал загнанного оленя, который чуял хищника, но не знал, куда бежать. Лайса не могла поверить, что дело в страхе. Уж будь он испуган, то скорее бы злился. Что-то здесь не сходилось. — Тут уж безопасно как в могиле. Не знаю, кого можно так бояться, чтобы и носу не выказывать с горы. — Может, Великую Матерь? — бросил Эрджу, разворачиваясь к ней спиной. — Что за чепуху ты несешь, — вспылила Лайса. — Боги помогают людям. Мы же видели с тобой алтарь. Значит, они ее почитали. И она, конечно же, защитила бы их в ответ. Она осеклась. Удивилась сама себе. Вспомнила лик Матери и поежилась. — Ты именно поэтому пошла топиться в озеро? Потому что боги твои тебя защищают? Лайса внимательно посмотрела на него. Всё-таки злится. Она кивнула сама себе. Ну, значит, живой. А то уже начала беспокоиться. — Может, Илку-Мусун отправил тебя ко мне. Ты же меня спас. Эрджу пробормотал что-то себе под нос, но Лайса не разобрала слов. Переспрашивать не стала. Время в лабиринте превратилось в бесконечный день. Усталость и неудобные ночёвки делали тело ломким, как гнилое дерево. Повороты становились всё извилистее, проходы — всё уже. Лайса шла за Эрджу, замечала, как мысли текут в голове вяло, ни за что не цепляясь. Без солнца, деревьев и людей всё вокруг стало постылым. "Как люди могли выживать, не видя солнца?" — думала Лайса, когда бессонница подкралась во время привала. Вспомнила свои юные годы, когда только вступила в девичью пору. Лайса тогда думала, как сильно отличается от других послушниц. Пускай её обзывали колючкой, волчицей, забравшейся в дом, но Лайса знала: она-то поразумнее их всех. Позже, повзрослев, она поняла, что в те времена все считали себя особенными. Меани и другие девочки думали лишь о том, как найти в деревне себе мужа получше, желательно из дома мастеровых, который взял бы под опеку. В жрицы-то хотели единицы. Лайса тоже не стремилась, но и замуж не спешила. С мальчиков-послушников толку не было. Многие из них, переняв жестокость от жрецов, брали своё без нежности и спроса, особенно опасны были выпускники. Те знали, что им нечего терять, и могли в любой момент утянуть за косу в подвалы. А там кричи не кричи. Страдали не только девушки, но и некоторые хилые, мелкие мальчики. Жрецы привычно закрывали глаза. Лайса помнила, как некоторые девицы жаловались матушкам, но что те могли сделать? Лайсу спасала дружба с Эрджу. За что она ни раз, конечно, получала в женских спальнях. Но что жаловаться? За все время в Доме лучше защитника не найти. А девчонки и их побои - ничего, не сосулька, не растаяла. Это позволяло ей думать о другом. О том, как бог устроил мир. И зачем, он устроил его так. Когда Эрджу и Дайр подросли и начали проявлять интерес к женскому вниманию, Лайса без колебаний согласилась участвовать в их играх. Даже на подставных свиданиях находила возможность говорить о справедливости, о мире, который должен быть устроен иначе. О том, что многое в жизни не должно быть так, как есть. "А как?" — спрашивали они глуповато и тянули руки под юбку. "Не знаю", — думала Лайса, отворачиваясь, — "но точно как-то иначе". Ей нравилась мысль, что бог любит всех, и где-то обязательно существует мир, где свобода и равенство — не просто мечта. Так говорил её отец. Так говорилось в писаниях. Она представляла, что где-то в Ки-Теш люди ощущали ту самую свободу, о которой она мечтала. Может быть в Шипах? Может быть, когда-то в Соцветии? Но мало кто понимал ее. Эрджу отмахивался, повторяя, что нет смысла говорить о том, что нельзя изменить. Только с Дайром они могли сидеть на крыше в редкие дни, когда морозы отступали, и говорить о том, каким мог бы быть мир. Постепенно Лайса заметила, что её мысли всё чаще возвращаются к Дайру. Она немного влюбилась. Её воображение рисовало, как однажды он найдёт своих родных, которые оставили его здесь, но наверняка ищут. Она верила, что он сможет вырваться из Дома. Иногда Лайса даже подбивала его на побег. В мечтах он обязательно забирал её с собой в лучший мир — мир, где есть свобода, приключения. И свое место. Несколько раз коридоры заводили в пустые залы, комнаты с подобием каменных кроватей, столов. Кое-где стояли пустые сундуки, валялась солома и мшистые одеяла. Но больше нигде они не находили признаков жизни. Однажды они наткнулись на комнату, где время замерло. Гладкий пол, выложенный грязными от времени плитами, приковывал взгляд. Вторая дверь в комнате была крепко заперта. Эрджу осмотрел замок, но ничего не смог сделать: залитый воском, он не поддавался вскрытию. На полу лежали аккуратно сложенные камни, образуя неполный узор. Потолок украшала мозаика из разноцветного стекла. — Чувствуешь? - Эрджу провел рукой по воздуху. - Здесь теплее. — Думаешь, здесь кто-то живёт? — Лайса подошла к камину в дальнем углу комнаты и провела пальцами по холодной золе. — Или где-то рядом выход. Пойдём. Спустя день они миновали площадь, где по углам стояли массивные колонны. Место походило на торговую площадь. — Я не понимаю, — Лайса рассматривала символы на очередной двери. Они зашли в тупик. Возвращаться не хотелось, поэтому они усиленно изучали дверь, в надежде вскрыть ее. Клинописные знаки, змеиные узоры и рисунки на древе. Чем больше вглядывалась, тем отчетливее понимала: знаки повторялись. Знать бы расшифровку. — Как думаешь, куда все исчезли? — Предлагаю начать с вопроса: откуда в пещере медведь? — мрачно заметил Эрджу. Долго вглядываясь в один символ — солнце, внутри которого застыл перевёрнутый полумесяц, Лайса неожиданно хлопнула в ладоши. Точно! В книге о создании мира этот знак обозначал одну из земель — Соцветие. Возможно, здесь начертана смесь молитв и предупреждений. Опечалилась на миг: завершила бы посвящение, возможно, смогла бы понять историю этих стен. Заночевали здесь же. На этом перевале она уснула, обняв руками суму, прижавшись спиной к стене. Она шла по сумеречному лесу в запретное время и оставалась жива. Ветви деревьев скрипели под тяжестью снега, звук напоминал потусторонний шёпот. Лайса остановилась, вслушалась. Воздух наполнился спором на неизвестном языке невидимых существ. Внезапно вдалеке среди деревьев раздался ритмичный топот. Сердце ёкнуло. Лайса медленно обернулась. Из глубины леса, раздвигая снежные заносы, вышел огромный медведь. Его густая шерсть отливала медным блеском в скользящих лучах уходящего солнца. Лайса отступила. Сделала еще один шаг назад. И вдруг заметила: на спине медведя сидела девочка. Это была Еля. Она вцепилась в загривок зверя и управляла им, как оленем. Легким покачиванием тела она направляла медведя. Детский взгляд мазнул по Лайсе. Показалось, что Еля хотела что-то сказать, закричать, но ни слова не сорвалось с тонких бескровных губ. Лайса стояла как зачарованная, пока девочка с медведем не исчезли в снежной пелене. Лес ожил. Тонкие, крючковатые ветви потянулись вперёд, растопырили ветви, как перед объятием, а затем закружились, формируя замкнутый круг вокруг неё. Все закрутилось, завертелось, и в какой-то момент Лайса уже стояла на площади пещерного города. Вокруг кипела жизнь. Люди суетились, ходили по старым улочкам. Хлопали двери, за ними исчезали горожане и возвращались с широкими медными подносами и глиняными кувшинами. Но зацепиться взглядом за кого-то, запомнить хоть одно лицо, было невозможно. В толпе Лайса различила Меани, переодетую для богатого сынка торговца, вон Дайр шептался в углу с каким-то простолюдином. Между палаток мелькнули близняшки, её соседки по комнате. Лайса дотронулась до плеча пробегающего мальчишки, но её пальцы прошли сквозь него, как сквозь дымку. Суета усиливалась. Гул голосов уже оглушал. Лайса оглядывалась, чувствуя, как страх затапливает. И вдруг, среди мельтешения фигур, выделилась одна. Высокая. Темная. Человек шагнул к ней. Его лицо скрывал капюшон, но осанка и манера движений заставили её сердце сжаться. Он протянул руку, покрытую шрамами. Лайса застыла. — Отец, — выдохнула она. Слёзы, как талый снег, обожгли кожу. Столько лет прошло, и она так скучала. Отец не двинулся с места. Его взгляд из-под капюшона был тёплым, но встревоженным, словно он хотел предостеречь. — Папа, — прошептала Лайса и сделала шаг вперёд. Но что-то внутри удержало, не дало сорваться с места в объятия. И тогда она проснулась. Провела ладонью по мокрой щеке, повернулась на бок и больше не смогла уснуть до самого подъёма. Припасы таяли на глазах. Подземные ручьи встречались часто, но вода в них пахла затхло и не внушала доверия. Свечей становилось всё меньше, их тусклый свет уже едва разгонял тьму. Надежда найти выход угасала с каждым часом. Сон словно покинул их. Лайса слышала, как Эрджу ворочается, просыпается, а потом подолгу сидит, безотрывно глядя во тьму. Спустя неделю блужданий, по прикидке Лайсы, Эрджу встал, но тут же осел обратно, схватившись за голову. Она мгновенно оказалась рядом и дотронулась до лба. Кожа была горячей, покрытой испариной. — У тебя жар, нам нужно остановиться. — Чтобы уж точно тут сдохнуть? Ну уж нет, — отрезал он и оттолкнул ее руку. Лайса растерянно моргнула. Вот и вернулся знакомый, добрый Эрджу. Обида кольнула в груди. "Вот упрямый олень, никогда не слушает доброго совета," — мелькнула мысль. И тут же, с неожиданным удивлением, она подумала: а ведь сама недалеко ушла. Всегда обижалась на его грубость, вместо того чтобы остановиться первой. Да уж, оленевод оленевода … Они прошли два поворота. Комнат давно не попадалось, а галерея всё сужалась, словно сама гора готовилась их вытолкнуть из утробы. Эрджу, шедший впереди, вдруг остановился и упёрся ладонями в стены, как будто удерживал равновесие. Лайса испуганно шагнула к нему, протянула руку, но тут же отдёрнула. Помочь ему было нечем. Неожиданное воспоминание вспыхнуло в памяти, озарив мрак пещеры. — Эй, смотри, что у меня есть, — Лайса быстро пролезла под его рукой и встала перед ним, уперлась спиной в стену. Она достала из-за пазухи длинную шерстяную нить, за несколько лет отяжелевшую от множества бусин. Эрджу, тяжело дыша, перевёл взгляд на украшение и вдруг слабо улыбнулся. — На удачу ремешок, я дарю тебе, дружок, — напевно произнесла Лайса, снимая бусы. — Три, два, раз — скорее играй. Хлопай в ладони, не зевай! Она легко накинула длинную нить ему на шею. — Ворон в небе, олень в лесу. Раз, два, три — к удаче бегу! — закончил Эрджу, зажав в ладони пару деревянных бусин. — Шаг вперёд, назад не смотри. Они закончили хором: — Пусть удача ждёт впереди! На мгновение напряжение отступило, как будто старый ритуал вернул им потерянную уверенность. За спиной подул тёплый ветер. Лайса резко обернулась. Вдалеке мелькнул проблеск света. Она взяла Эрджу за руку и ускорила шаг. Перед ними возникла приоткрытая массивная дверь, поверхность покрывала сложная резьба. В древесине тянулись линии замысловатого узора, словно переплетенные корни деревьев. В центре чётко выделялась надпись: "Мир уснёт под тихую песнь трав." — Это же девиз Соцветия, — удивлённо произнесла Лайса. Эрджу молча толкнул дверь. Она с лёгкостью поддалась. Яркий свет хлынул в проём, ослепляя после бесконечных дней в полумраке. Лайса зажмурилась, потом медленно открыла глаза. Сладкий, свежий земли и снега. Перед ними раскинулся живописный пейзаж: они стояли на вершине холма. У подножья темнел прилесок, а вдали вздымались башни. Солнечные лучи отражались от серебристых крыш. Город тянулся до самого побережья, где море, сверкая, сливалось с небом. На горизонте пылали пятна парусов. Тёплый ветер коснулся щёк, принес запах моря, смешанный с ароматом хвои. Земли на границе Инея были самым тёплым местом севера. Здесь снег таял, уступая место весенней зелени. Лайса вспомнила, как проводила несколько лун, любуясь разноцветьем трав и теплом. Дом Молитв стоял недалеко от границы. Вдалеке послышался шум, их окликнули. Эрджу, привалившись к двери, приложил ладонь ко лбу. С вершины склона к ним быстро приближались сани, расписные жёлто-синим орнаментом. Упряжка собак легко неслась по снегу. Лайса присмотрелась и ахнула, сразу узнала фигуру в шапке и дорогой малице. — Это же… — она запнулась. Дайр натянул поводья, остановил собак и спрыгнул на землю. За ним с облучка спрыгнул Ёнко, который в два прыжка подлетел к хозяину, чуть не сбив того с ног. Едва не теряя равновесия, старый приятель подбежал к ним. Эрджу улыбнулся, потрепал пса за ушами и сделал шаг вперёд. — Хвала Четверым, я думал, вы погибли в той дыре! — Дайр явно не скрывал облегчения. — Вот повезло, так повезло, что мы столкнулись. Я уже в город ехал, думал жреца звать да поминальный обряд заказывать. Эрджу едва успел усмехнуться, как вдруг пошатнулся. Взгляд затуманился, и он начал оседать, как его тут же подхватил Дайр. — Эрджу! — воскликнула Лайса, бросившись к нему. Она приложила руку ко лбу Эрджу. Кожа горела лихорадочным жаром. Дайр быстро подхватил его за плечи, внимательно посмотрел на лицо друга. — Ему нужен лекарь. Срочно, — твёрдо произнёс он.