Узлы и Осколки

3 глава

Когда они вышли, на небе народилась луна. Серебристый свет мягко сиял, освещая снежную тропу. Они шли недолго. Впереди показался овраг, и стало понятно — придётся подниматься выше. Обход с другой стороны был слишком рискован, вёл их прямо к деревням. Стоило выбраться на склон предгорья, как налетел ветер. Нагнал полные снега тучи. Завьюжило. Лайса надеялась, что они быстро выйдут на тракт, но дорога уводила всё выше и выше. Боль в лодыжке, сначала терпимая, теперь полностью захватила её мысли. Когда они наконец вышли на равнину, покрытую ледяной коркой, как застывшей бронёй, Лайсу охватил страх. Хрусткий, скользкий наст разжёг боль в её ноге, и сейчас та пылала, охватила всё бедро. Пугала и местность. По весне ходить в горы — сумасшествие. Под этим хрупким щитом скрывались глубины, о которых Лайса не решалась даже думать. Страшно представить, куда они провалятся, если лёд вдруг уступит их весу. Лайса ступала аккуратно. Каждый шаг отдавался в ноге острым, пульсирующим уколом. Но мысль о самодельной шине, которую они успели наложить перед выходом, давала немного утешения. Иначе идти было невозможно. Тучи скрыли лунного владыку, унеся его за снежные вершины, туда, где свет не пробивается сквозь морозный ветер. Эрджу связал их верёвкой, двигался впереди. Он шёл медленно, осторожно, наощупь пробивая путь во мраке. Натяжение верёвки напоминало Лайсе, что впервые за годы путешествий она не одна. И это грело теплее малицы. Лайса пыталась не сбиться с дыхания и считала шаги, но в голову лезли мысли о прошедшем вечере. Эрджу рассказал, что после Дома Молитв шесть лет провёл в подмастерьях. Это невообразимо долгий срок, особенно, если учесть, что большинство юношей в Инее проходили ритуал взросления к своей пятнадцатой зиме. Но для него всё было иначе. Полукровке не так легко найти мастера, готового поручиться за него. Даже самые доброжелательные северяне относились к таким, как он, как к чужакам, с недоверием и насмешкой. Только после посвящения мастерству северянин получал право считаться равным. До этого ты оставался ребёнком в глазах других, сколько бы зим ни прошло. В этом плане судьба Эрджу, понимала Лайса, куда менее завидная, чем её собственная. И всё же ревность к будущей свободе, подобно снежной лавине, незаметно накапливалась. И готова была обрушиться, похоронить под собой все ростки тёплых чувств. Лайса внимательно слушала, стараясь отгонять мрачные мысли. Рука невольно потянулась к запястью, где не хватало третьего узора. Однако бурный поток мыслей пробивал тонкую ледяную корку. «Никто не пришёл на помощь Лайсе, никто не протянул руку. Она была готова провести десять зим в служении, чтобы заслужить посвящение». Но она никому не была нужна. Впервые с того дня, как Эрджу спас её на озере, Лайса пожалела об этом. Эрджу рассказывал, рассеянно поглаживая заснувшего Ёнко у себя на коленях. Говорил спокойно, не осознавая, как ранят его слова. Последнее испытание мастера, объяснял он, — сотворить украшение, подобное чуду. Лайса подозревала: мастер либо хотел похвастаться учеником перед Домами мастеровых, либо создать для Эрджу непосильные условия, чтобы не проводить инициацию. Эта мысль немного успокоила её. Даже стало жаль друга. — Оправу я приготовил, — объяснял Эрджу, — но вот камень... должен быть особенным. Лайса снова спросила, зачем она ему нужна. Ответ был неизменным: ему нужен тот, кто умеет наводить мороки. И вот теперь этот разговор снова всплыл в её голове. — Ты никогда не задумывался, — спросила она, пытаясь отвлечь себя от собственных мыслей, — почему, когда боги тянули жребий, ночь досталась Дженгэру, а день — Илку-Мусуну? Эрджу оглянулся и остановился. Свистнул убежавшему вперёд Ёнко. Лайса заметила, как он тяжело дышит, широкие плечи поднимались и опускались под толстой малицей. Они стояли посреди заснеженного склона. Над ними раскинулось чёрное небо, словно затянутое траурным покрывалом, скрывало владыку луну. Тишину нарушал звериный вой ветра, Лайса беспокойно оглядывалась, пыталась разглядеть силуэты волков в ночи. Она шагнула ближе и коснулась рукава Эрджу. Сама не знала, что искала — покой или подтверждение, что он настоящий, а не морок. Такое с ней уже случалось. В Доме Молитв мороки были частью воспитания. Детей запутывали, заставляли сомневаться в реальности, ломали привычное представление о мире. Лайса помнила крики соседки, которую однажды заперли в комнате на час. Девочка так и не рассказала, что видела там, но с тех пор вздрагивала от каждого громкого звука. Ясавэй объяснял это просто: разум должен окрепнуть, чтобы выдержать долгий путь жречества. «Это поможет вам в день испытания», — спокойно повторял он на трапезе после каждого наказания. Но не все выбирали этот путь. Тех, кто хотел уйти, Дом отпускал. Однако годы, проведённые в этих стенах, оставляли след, глубокий шрам на разуме. Мало кто решался говорить о том, что происходило за стенами Дома. Те, кто покидал его, обычно старались забыть прошлое. И всё бы так и осталось: жестокий мир детства, из которого вырывалась часть молодых людей. Но Лайса встречала в пути бывших воспитанников других Домов. Удивительно, но не у всех детство было прогорклой кашей. Некоторые вспоминали свои годы с улыбкой, рассказывали о добрых матушках, о жрецах, которые не только наставляли, но и защищали. Они описывали тепло, которого Лайса никогда не ощущала за стенами своего Дома. Каждый такой рассказ вызывал в ней новые сомнения. Она не могла отделаться от мысли, что то, что творилось в её детстве, было неправильным. Или, может, неправильной была она сама? Лайса сделала ещё шаг ближе, снег хрустнул под ногами. Ёнко встал между ними, привалился к её бедру. — Разве это не потому, что наш бог — мрачный, как полярная ночь, а Дженгэр — жаркий, как пустынный полдень? — отозвался он наконец. Лайса не сразу поняла, о чём он, позабыв собственный вопрос, а затем фыркнула: — Всё это сказки для детей. Эрджу достал из мешка бурдюк и протянул ей. Вода была ледяной, но приятной. — Думаю, это заговор против северян. Вряд ли ночью в пустыне так же опасно, как у нас. Эрджу ничего не сказал. Потрепал Ёнко по голове. Поправил лямки своей сумы, подтянул их повыше и двинулся дальше. Вскоре полотно неба разгладилось. Лунный свет пробился сквозь пух облаков, тонким шёлком расстелился по заснеженным склонам. Сердце Лайсы успокоилось: мелькнула надежда, что они успеют добраться до сторожки и время не застанет их посреди ледяной пустыни. Но, как говорил отец, в горах ветер дует не по твоей воле. Луна, только что озарявшая перевал, вновь скрылась за плотными тучами, оставив путников в темноте. Перед ними простирался снежный океан, скрывающий под собой неизвестные опасности. Они шли где-то между Когтей. Лайса старалась обходить эти места в межсезонье, предпочитая присоединяться к опытным путникам. Теперь же, не зная, что скрывается под настом — камни, обледенелые выступы или глубокие провалы, — она чувствовала, как перевал прячет свои ловушки за каждым поворотом. Эрджу замедлил шаг и окликнул Ёнко, приказав держаться рядом. Лайса с опаской вслушивалась в хруст наста, помня, как обманчива крепость весеннего льда. Юноша остановился. По дороге из леса он взял палку, на которую теперь опирался при восхождении, и аккуратно простучал ею снежное покрытие впереди. — Я пойду первым, — сказал он. — Двигайся, когда я махну рукой. Поняла? Лайса кивнула. Внезапно спокойствие накрыло её, словно тихий предрассветный холод, опускающийся на тундру, когда всё замирает в ожидании первых лучей солнца. Это ощущение было странно знакомым. Эрджу шёл впереди, она следовала за ним, полностью доверившись его инстинкту. Что говорить, нюх на опасность у него был развит чуть ли не с первых дней жизни. Позади, осторожно ступая, Ёнко двигался след в след за хозяином. Его лапы касались неглубоких отпечатков в насте. Сильный порыв ветра чуть не сбил Лайсу с ног, заставив вцепиться в верёвку, натянутую между ними. Она подняла взгляд на пик горы, едва различимый сквозь бушующую метель. Трёхрогая вершина вздымалась, как гигант из древних преданий племени эа. Его величественный и грозный облик напоминал стража, охраняющего границы Инея. Грозным взором хранитель наблюдал за путниками. В безмолвном взоре читалось предупреждение: закон времени и воля бога нерушимы, как сами горы. Нарушь их — и Страж пробудится, не зная жалости. Неожиданно с вершины холма позади раздался тихий гул. Он резко ворвался, заглушив вой ветра. Лайса выпустила верёвку, сердце забилось, как попавший в лапы барса снегирь. Боль пульсировала в висках. Она обернулась и увидела тень — высокую, тонкую, как древний идол. Фигура изо льда застыла, теряясь в метели. Два светящихся глаза без зрачков пробивали пелену снега. Они смотрели прямо. С пугающим равнодушием. Верёвка дернулась, и Лайса обернулась, увидела, как шевелятся губы Эрджу, но не смогла разобрать слов: звук утонул в вое ветра. По спине пробежал холодок. Всё тело кричало: двигайся, уходи, сейчас же. Но ноги словно приросли к земле, и сил хватило только на то, чтобы медленно повернуться обратно. Существо скользило к ним, двигаясь легко и плавно, как белый волк, что вышел на охоту. Длинные лапы походили на обледенелые ветви, едва касались снега, оставляя за собой тонкий след, который тут же исчезал в метели. У Лайсы подкосились ноги. Холод пробрался под кожу, обжёг дыханием стужи. В ушах стоял резкий, злой лай Ёнко, рвущий ночную тишину. Но всё терялось от нарастающего гула существа. Куйват. Это был он. Чудовище из древних легенд, страж ночей, один из демонов, чьё имя шёпотом произносили в деревнях у затухающего огня. Даже в Доме Молитв, среди послушников, ходили рассказы о страшном демоне, что бродил по заснеженным равнинам, выискивал тех, кто осмелился нарушить законы ночи. Но это ведь только сказки... Илку-Мусун изгнал их всех в Первую Ночь, низверг в подземный мир Лхо. Всех демонов-стражей ночи и дня. Так учили. Так верили. И всё же фигура, скользящая по снегу, была слишком реальна, чтобы остаться лишь вымыслом. Существо остановилось. Глаза чудовища и человека встретились. По телу Лайсы пробежала дрожь, а затем всё резко стихло. Морда куйвата — каменная глыба, оплетённая нитями изморози, — исказилась. Острые скулы натянулись. Огромная пасть распахнулась, закрыв небо. По щекам Лайсы текли горячие слёзы, обжигая холодную кожу. Горло сжалось, будто невидимые руки сомкнулись вокруг шеи. Она задыхалась, хватала ртом сухой воздух, но всё было тщетно. «Вот так всё закончится», — мелькнула мысль. Бесславно, жалко, в месте, где могилой станет пустота и лёд. Прекрасно. Рядом с ней появился Эрджу. Его крик прорвался сквозь её панику: — Лайса, что ты видишь? Резкий рывок за плечо вернул в реальность, заставил отвлечься. Взгляд наконец оторвался от чудовища. Она закашлялась, жадно хватая ртом воздух. Эрджу, бледнее лика луны, испуганно вглядывался в её лицо. Гул постепенно стихал, растворяясь в метели, и его место занял истеричный лай Ёнко. Пёс кружил вокруг, едва не срывая голос на хриплый рык. — Элоиса. Даже на самом пороге первого яруса Подземья Лхо она бы вернулась и уничтожила Эрджу за то, что он раз за разом выкрикивал её имя. Гнев, обжигающий и жгучий, придал сил. Лайса резко обернулась. Но куйват не исчез. Напротив, он приблизился, скользя по снегу так тихо, что каждый его шаг казался эхом её страха. Едва полмерзлы разделяло их. — Ты ничего не видишь? — переспросила Лайса. Эрджу покачал головой. — Значит, это морок, — с облегчением выдохнула Лайса. — Но откуда здесь? Да успокой же Ёнко! — Не могу, пока не исчезнет морок. Лайса вспомнила, как пёс так же лаял у Девичьего двора, когда она лечила Елю. Вновь поднялась горечь вины, но она тут же её подавила. — У любого морока есть изъян, — сказала она, стараясь звучать уверенно. Этому их учили ещё в первый год. «Волшебство — это слово Илку-Мусуна», — звучал голос наставника в её памяти. «Все деяния можно как взять, так и забрать. Он даёт вам добро и счастье, но он же накажет страхом. Любовь его велика, но испытания неизбежны. Все видения исчезнут, как только вы уверуете». Жаль только, что помнила она уже так мало. Большинство уроков теперь ускользали, оставляя лишь туман вместо воспоминаний. — Если ты не будешь смотреть, он уйдёт? — Эрджу сжал её ладонь. — Нам нужно продолжать идти. Лайса почувствовала, как постепенно успокаивается. Отвернулась от куйвата. — Он всё ещё следует за нами. Но давай просто идти. Главное — не бояться. Рука Эрджу дрожала. Лайса не знала, кому хуже: ей, оказавшейся под властью чудовища, или ему, не видящему угрозы. Она встала, и они двинулись вперёд, шаг за шагом, пока не преодолели около ста ступей. Внезапно под ногами Эрджу хрустнул наст, и он, завалившись, рухнул вниз, увлекая за собой Лайсу. Снег мгновенно осыпался, и они провалились в неглубокую трещину. Сверху донёсся испуганный, надрывный лай Ёнко, который эхом отразился от стен. — Самое время, — пробормотал Эрджу. Его голос в темноте звучал приглушённо. Лайса почувствовала, как во время падения больная нога резко ударилась о камень, пронзив тело новой волной боли. Но падение оказалось мягче, чем она ожидала — в последний момент она повалилась прямо на Эрджу. — Привал нашёл нас сам, — он глухо рассмеялся. — Слышу, ты не унываешь. Она перекатилась на пол пещеры и услышала тихий стон рядом. — А стоило бы. Я вывихнул плечо, — прошипел Эрджу. Лайса, лёжа на холодном полу пещеры, нахмурилась, осознавая всю нелепость их положения. Две калеки, как они теперь доберутся до приморского города? Она вздохнула, потёрла замёрзшие руки — мороз пробирался так глубоко, что даже её северная кровь, привыкшая к холодам, не выдерживала. Насколько же здесь холодно? Лайса подняла голову, заставляя себя сосредоточиться. — Как мы достанем Ёнко? — спросила она, глядя в сторону, откуда доносился лай пса. — Здесь он не нужен, — ответил Эрджу. Он свистнул, и пёс, надрывающийся в лае, сразу смолк. Лайса всё ещё не могла поверить в то, что они упали. Было ли это случайностью, или сама земля решила, что их странствия пора прервать? — Нужно выбираться, — пробормотала она, приподнимаясь на локтях и тут же легла обратно: усталость могильной плитой придавила её к земле. Эрджу кивнул и даже не попытался встать. Ветер, гулявший по пещере, подвывал. — На рассвете, — устало сказал Эрджу, вздохнув. Лайса вгляделась в темноту. Увидела, как он стянул перчатки, поднёс к лицу припухшие ладони и дыхнул на них, растирая. В кромешной тьме пещеры он не мог видеть её. Слеп, как олень в ночи, а теперь ещё и замёрзнет быстрее. Она подвинулась ближе, прижалась плечом к его плечу. Придётся теперь вместо Ёнко греть, подумала Лайса и фыркнула. Эрджу тем временем свистнул — дважды, по-разному, и Лайса с удивлением заметила, что это подействовало. Ёнко, который только что метался в панике у края ямы, затих. Пёс тяжело вздохнул, улёгся у края расщелины. Его силуэт сверху был воплощением безмолвной печали: он понимал всё, что происходило, и не находил утешения. — На рассвете отправлю его к городу. Если повезёт, он приведёт подмогу быстро. Лайса хотела было спросить, почему он так уверен, что Ёнко найдёт город, что город близко, ведь они уже несколько часов петляли по этим проклятым горам. Но от усталости язык еле ворочался. Мысли замедлились, стали вязкими. Веки сомкнулись. Лайса повернулась на бок. Без тёплого пса сон ощущался непривычно. — Еды у нас нет, растопки тоже. Пара пучков травы быстро прогорят. Надо ждать рассвета и осмотреться. Полумрак и голос Эрджу мягко убаюкивали. — Кого ты увидела? — вопрос раздался у её уха. Лайса почувствовала тёплое дыхание на лбу и щеке. — Не важно. Спи. Она не хотела его пугать. Кто знает, что скрывается в местных подземельях? Демоны из мороков вряд ли самое опасное, что могло их ждать в горах. Хотелось верить. Эрджу хмыкнул, Лайса почувствовала его руку на своём предплечье. — Это так похоже на тебя. Она удивлённо приподняла голову. — Одним оленем стадо не сдвинешь, — напомнил он. — Ты не можешь всегда полагаться только на себя. Особенно в Инее, особенно сейчас. Хочешь выжить — доверься мне. Лайса хмыкнула, но в сердце отозвалась боль: «Доверься мне». Раньше она бы без раздумий доверила ему свою жизнь, но сейчас… Почему каждый раз к горлу подступал ком обиды? Она не смогла удержаться. — Ты обещал, что после выпуска мы справимся и будем вместе. Эрджу неожиданно хрипло рассмеялся. — Смешно это слышать от тебя, Элоиса. Лучше спи.