Без права на отказ

Когда затеваешь любую игру, вести которую желаешь сам, важно в первую очередь придумать такие правила, чтобы выполнить их ты смог безукоризненно и точно. Что там будут делать соперники, не так уж и важно, ведь если тебе будет под силу следовать условиям, ты выиграешь обязательно. Козыри будут в твоём рукаве по той просто причине, что ты предусматриваешь каждый свой шаг и заранее составляешь план действий, поскольку единственный точно знаешь, как правильно разыграть карты. Марк знает, как именно. И Назар убеждается в этом, когда Идан, успев сколотить пока не такое большое, но уже приличное состояние на своей ювелирной мастерской, принимается за то, благодаря чему станет признан народом — за благотворительность. Это происходит не сразу. Сначала все кажется очень даже прозрачным. Идан принимает двадцать детей из Нижнего Города на обучение, после — созывает некоторых темных, чтобы те могли работать у него. Затем он налаживает торговлю ювелирными изделиями и постепенно сколачивает репутацию очень завидного, титулованного, богатого, но доброго и щедрого жениха. Он не вытворяет ничего сверхъестественного, всего лишь налаживает свое дело, которым горит, а когда прибыль начинает расти семимильными шагами, он едет в Далорус вместе с Федором, дабы открыть там несколько школ, фабрик и больниц. Он едет завоевывать любовь граждан, и Назар был бы идиотом, если бы не понимал, зачем. Но он понимает и не стесняется говорить об этом прямо. — Осталось полтора месяца до окончания смотрин, — напоминает он, качая сонную Надю. Она уже научилась немного сидеть, потому больше не лежит на руках, а пристраивается удобно на предплечье, опустив голову на плечо. Растет не по дням, а по часам, — Ты бы мог завершить их раньше, все ведь догадываются, какой будет итог. А так хотя бы эта толпа темных разъедется. Одна головная боль от них. — Не ворчи, — мягко просит Марк, не прекращая изучать какие-то бумаги за своим столом, — Они не такие уж докучные. И я не могу взять и завершить смотрины, не выделив хотя бы немного времени всем кандидатам. Таковы обычаи — даже если я король, я обязан следовать правилам, гласящим, что все желающие стать моим мужем имеют право предстать передо мной. Мне все это тоже далеко не по душе, но выбор не велик. Если я снова начну диктовать свои условия, это вызовет волну возмущений, а мне нельзя волновать общественность столь дерзким поведением. Некоторые традиции я вынужден соблюдать. — Но все же понимают, кого ты выберешь, — не сдается Назар, — Всё ведь очевидно. К чему этот спектакль, если итог предопределен? — Даже я не знаю, какой будет итог, — беззлобно усмехается Марк, — Что уж говорить про всех остальных. Потерпи еще немного. Всего полтора месяца, и эта толпа темных разъедется, даю слово. После они заявятся только на свадьбу. — Ты уже выбрал дату, не так ли? — Ничего я не выбрал. Рано еще. Назар тяжело вздыхает и больше не донимает его вопросами. С момента его возвращения в Пальмиру прошло полтора месяца, и за эти полтора месяца их взаимоотношения с Марком стали очень… Понятными. Вернее, в первую неделю они были очень странными, Назар не знал, как себя теперь вести, терялся всякий раз, когда по вечерам заходил к Наде, не находил слов, чтобы извиниться или спросить, все ли в порядке, а потом все закончилось. Потом Марк сказал ему — «я уважаю твое решение», он сказал — «я благодарен тебе за все», он сказал — «я ничего и никогда не буду от тебя требовать, только не оставляй нашу дочь», и все стало многим проще. Больше не было нужды проверять лед на прочность, огибать острые углы, выглядывать в глазах напротив обиду или боль. Их там просто не было — Марк смотрел открыто и честно, как раньше, вел себя абсолютно спокойно, ни о чем не просил, рассказывал, что еще учудила Надя за день, впускал по вечерам в покои с одной, очень даже приличной целью, и по-прежнему доверял. Назар, признаться честно, почувствовал невероятное облегчение и, уму непостижимо, смог вернуться к той роли, которую занимал изначально — наставник и тот, на кого можно положиться. И сейчас, по истечении определенного времени, ему такой расклад отчасти даже приходится по душе. Он все так же привязан к Марку, как к отцу своей дочери, по-прежнему рядом и помогает всем, чем может, но больше не делает того, что кажется ему ошибкой. Напротив, теперь он принимает только правильные решения и примеряет только правильное амплуа, которое устраивает и его, и Марка тоже. А еще он к нему не прикасается. Наверное, от греха подальше. — Завтра прибудут северные, — объявляет Марк, — Они снова отправят целую делегацию, нужно будет их встретить. Ты сможешь? — Северные? — хмурится Назар, — А они тут на кой черт? Разве ты не выбираешь кандидата из темных? — Выбираю, но неофициально. Формально эльфы любого народа могут принять участие в смотринах, я не имею права отказать им. Но кандидат точно будет из темных. — Тогда это пустая трата времени для северных. — Я понимаю, — кивает Марк, — Но прямо сказать им об этом я не могу. Я обязан принять их во дворце, а потом уже сделать вид, что мне очень жаль, но я вынужден им отказать в пользу другого эльфа. — Бред какой-то, — фыркает Назар, удобнее перехватывая посапывающую Надю, — Но дело твое. Где их нужно встретить? У Яноры? — Да, на границе. И сопроводить до Пальмиры. Если у тебя есть свои дела, я не настаиваю, главное, отправь за ними пару-тройку солдат. В состав делегации входит Незборецкий, я бы хотел, чтобы он добрался до дворца в целости и сохранности. — Я встречу их. — Спасибо. Марк снова погружается в изучение каких-то бумаг, приняв сложное выражение лица, и пока он что-то пишет, Назар относит уснувшую Надю в люльку и осторожно укладывает ее, накрывая после одеялом. Она, к счастью, не просыпается, только морщит недовольно свой крохотный нос, а затем поворачивается на бок, трогательно прячет одну ладошку под щеку и затихает. Во сне ее ресницы едва заметно дрожат, Назар, не выдержав, касается их пальцем и тут же одергивает руку, лишь бы ненароком не разбудить, чувствуя странную тревогу. Ему что-то не дает покоя, и он никак не может понять, что именно. Возможно, его отчасти волнует пребывание при дворе немалого количества темных, приехавших на смотрины, от которых неясно, чего вообще ждать, и пусть никаких поводов для подозрений или недовольства они не давали, их присутствие все равно немного настораживает. Возможно, он несколько опасается за дальнейшее развитие событий, потому что если Марк действительно заключит брак, а это неизбежно в любом случае, то ночные и вечерние визиты к Наде придется прекратить, дабы не вызывать подозрений у его будущего мужа. Возможно, Назар просто не понимает, как так вышло, что его предположения, возникшие даже не на свадьбе Лии, а многим раньше все же, претворились в реальность, а он все проморгал и выдумал то, чего нет. Возможно, он просто все еще слабо осознает, что Марк предусмотрел все сильно заранее, и теперь вот никак не может взять в толк — а он то на кой черт нужен был? Анализ происходящего открыл все карты лишь тогда, когда Назар узнал, сколько именно продлятся смотрины. Было объявлено, что завершатся они через три месяца, и именно эта новость стала той самой недостающей деталью, что, встав на свое место, запустила механизм осмысления и подведения итогов. Марк собирался замуж за Идана еще после нападения на дворец. Еще полгода назад. Потому что все намекает на это. Сначала высший титул из возможных, благодаря которому закон позволит заключить брак с членом королевской семьи, затем — деньги на открытие мастерской и возможность сколотить приличное состояние, чтобы пробиться в круги знати. После траур, который помог избавиться от настойчивого сватовства ровно до момента, пока не нужно будет идти к алтарю, теперь еще и благотворительность, что вызовет признание народа и определенную его предрасположенность, как к кандидату в мужья. Все просчитано было до мелочей, да даже это близкое общение, выставленное напоказ, тоже было частью плана. Чтобы все было как бы не слишком очевидно, но чтобы домыслы некоторые возникли, из-за которых можно было бы думать, что за всем этим что-то да стоит. Да даже слова Идана о том, что он пойдет под венец, если прикажут, говорят о том, что все это далеко не стечение обстоятельств, случайность или внезапное открытие. Все это — тщательно выстроенная тактика, о которой окружающие, может, и не подозревают, но которую Назар раскусил вот сейчас. И у него, признаться честно, всего один вопрос — если выбор был сделан еще полгода назад, зачем Марк держался за него? Это вовсе не обида и не задетая гордость, упаси Творец, никакая не ревность, это всего лишь непонимание — разве все это безобразие было позволительным хоть для кого-то из них? Разве Идану, что скоро станет супругом короля, приятен тот факт, что этот самый король делил постель со своим бывшим капитаном? Или от него скроют данный момент, и он будет в неведении всю свою оставшуюся жизнь? Касательно Марка тоже есть вопросы, и они уже завязаны на том, что возникает сомнение, точно ли ему так был нужен Назар, раз уж он для себя давно еще решил, с кем заключит брак. А главное, зачем он продолжал допускать очевидно недопустимое, если был уверен, что вскоре пойдет к алтарю? Неужели для него было нормальным единовременно планировать свадьбу с Иданом и делить ложе с Назаром? На него это, признаться честно, совсем не похоже, потому что обычно Марк не распыляется. Да, у него есть умение сидеть на двух стульях, чтобы и овцы целы, и волки сыты, но казалось почему-то, что это не касается чего-то столь… Деликатного. Конечно, считать все это прелюбодеянием с точки зрения закона нельзя, но через призму морали и чести все это как-то неправильно что ли. Назар вовсе не ханжа, и он не видит смысла осуждать за добрачную связь, кипящую кровь и потребности тела, в конце концов, он тоже был молод, глуп и строптив, но хоть какие-то границы же должны быть у любого безумия. У безумия Марка границ этих будто не было вовсе, и совсем неясно теперь, чего же он добивался и добивается, раз все сложилось вот так. Почему он выбрал Идана? Влюблен? Будто бы да. Но почему тогда не хранил верность или хотя бы не отдавался ему всецело? Возможно, дело в том, что Идан был в Претиозе все это время, однако это слабо тянет на оправдание. Не то, чтобы Марк что-то должен ему до свадьбы, но если у них все взаимно, то ему бы стоило немного охладить свой пыл и по меньшей мере не позволять себе крутить что-то на стороне. Это ведь нечестно как минимум по отношению и к себе, и к Идану, так зачем надо было играть в непонятные игры и просить остаться? Назар не знает. Он подозревает, что варианта тут два. Первый заключается в том, что Марк растерял непонятным образом принципы, наплевал на преданность тому, к кому неравнодушен, и опомнился только тогда, когда ему стало не с кем вступать в связь. Второй же гласит, что он из-за подавленности на фоне решения Назара осознал все, наконец, вспомнил о чести и верности и переметнул свой интерес туда, где на него хотя бы могут ответить должным образом. Говоря откровенно, ни то, ни другое теперь уже не кажется хоть сколько-то адекватным, но Назар все еще не осуждает и не чувствует себя использованным. Он пытается понять, что стоит за этим всем. Марк правда хочет выйти замуж за Идана или придуривается? Что это: вынужденный шаг или искреннее желание? Почему-то очень хочется верить во второе, как в то, что способность чувствовать все же не утеряна. Хочется верить, что чистота сохранилась, хоть какая-то, хоть немного. Назар просто очень хочет верить, что тот Марк, которого он знал, не пропал. Что нет в нем той грязи, мысли о которой почему-то возникают сейчас. — Я могу спросить? — осторожно уточняет он, потому что ему нужно знать, он не ведает сам, зачем, но нужно до зубного скрежета, — Если посчитаешь мой вопрос неуместным, можешь не отвечать. — Раньше ты мне такого выбора не давал, — усмехается Марк, — Спрашивай, конечно. — Ты выбрал Идана, потому что захотел того сам или потому что это выгодно для страны? Назар, не позволяя себе трусить, поворачивается лицом, чтобы видеть глаза, в которых ложь всегда так просто считать, что хоть скрывай, хоть выдавай одно за другое, истина будет видна. Он заглядывает в них и сейчас, ожидая ответа, словно приговора, но не для себя, а для того Марка, что раньше бы никогда не позволил вести себе двойную игру на этом поприще. Для того лучезарного, немного наивного, светлого, искреннего, чистого Марка, незапятнанного и преданного. Для того Марка, который не строил образ, а был настоящим от макушки до пят, с душой нараспашку и честностью перед самим собой. Тот Марк, наверное, сказал бы, что все это, конечно же, по желанию, из веры, из чувств, из лучших побуждений. Он бы улыбнулся широко, смутился, спрятал лицо и не стал бы отрицать, что влюблен в своего товарища. Но этот Марк молчит. — Какой бы не была причина, это всем пойдет на пользу, — спустя длительную паузу говорит он, — Идан подходит для этой роли по титулу и состоянию, его любят мои подданные, он неплохо ладит с Надей и наверняка будет хорошим и заботливым отцом. Парламент и духовенство одобрят его кандидатуру без всяких возражений, поскольку причин для запрета нет. Я выбрал его, потому что мог выбрать. И потому что доверяю ему, как себе. — И все? — вопросительно гнет бровь Назар, — Статус, титул и хорошая репутация? Иных причин нет? — Я король, — устало напоминает Марк, — И в моем случае только эти причины имеют вес, все остальное никого не волнует. Никому нет дела до того, чего и как хочу я, у меня есть обязательства, и главное из них — дать своим подданным законного темного наследника. Для этого мне нужно родить ребенка от темного эльфа, отвечающего всем требованиям Парламента и духовенства. Идан им отвечает. — Но отвечает не только он. — Да, есть и другие подходящие кандидаты. Но Идан в силу возраста, титула, происхождения и репутации самый удачный вариант. — Ты говоришь об этом так, будто собрался не брак заключить, а сделку, — не выдержав, заявляет Назар, — Будто Идан какой-то товар, а не твой товарищ, с которым ты шел до Пальмиры, и твой будущий муж. — Я не воспринимаю это за сделку, — пожимает плечами Марк, — Если бы все было так, как говоришь ты, я бы выбрал кого угодно, но я выбрал Идана. У меня нет такого права — делать, как хочется мне, и я вынужден жертвовать своими желаниями ради блага страны. В случае с Иданом эта жертва будет не так велика, хотя бы потому что ему я доверяю. Вот и все. — Разве ты совсем ничего не чу… — Довольно, — обрывает его Марк, не дав закончить, — Я не хочу больше говорить об этом. Мой ответ тебе окончательный, другого ты не услышишь. А вот это уже немного отрезвляет, заставляет отступить и перестать задавать вопросы, потому что в голосе Марка неожиданно проскальзывает резкость, в то время как в глазах вспыхивает что-то отдаленно напоминающее обиду. Или, может, это возмущение, вызванное тем, что Назар пытается докопаться до истинных мотивов и лезет, куда не надо, после того, как сам решил уйти. Он ведь и правда сделал уже свой выбор, так и нечего теперь спрашивать о том, что ему и знать необязательно. Марк собирается заключить брак с Иданом, это его желание, неважно, почему оно возникло, оно есть и оно не изменится. Назару остается принять такой расклад и остаться с прежней позицией — безоговорочная поддержка при отсутствии опасности. — Хорошо, — кивает он, — Прости, это и впрямь не мое дело. Надеюсь, ты будешь счастлив в браке. — Счастье мнимо, — задумчиво тянет Марк, а затем, прокашлявшись, добавляет, — Спасибо. Как там Рома? Разговор надолго не затягивается, вскоре Назар уже уходит в свои покои, а на следующий день, вручив Рому после утреней трапезы Анне, скачет в Янору, чтобы сопроводить делегацию северных до Пальмиры. Там он встречает однако не только кандидатов на смотрины, но еще и все семейство Незборецких, включая Веру, что при виде Назара оживляется и, опередив всех, подходит к нему. — Сюда поди, — манит она его ладонью, чтобы он пригнулся, ведь разница в их росте очевидна, а когда Назар наклоняется к ней, шепчет ему на ухо, — Ты девчонку на трон усадить удумал или от языков злых сберечь? — Второе, — без промедления отвечает Назар, а сам думает, какого черта он вообще должен отчитываться перед какой-то старухой, пусть и считающей себя прабабкой его дочери, — К власти я ее приводить не намерен. — Славно, — заключает Вера, одобрительно похлопав его по щеке, — Нечего девчушку в игры эти впутывать, пусть растет себе спокойно. — Никто никуда ее и не впутывал. — И правильно. Ты следи, чтобы и дальше так было. Дитенка загубить не дай. — Госпожа Незборецкая, — мягко осекает ее Назар, — С чего вы вообще взяли, что кто-то причинит вред Ее Высочеству? Она неприкосновенна по праву рождения, никто не посмеет сделать ей что-либо. — Ты когда родился, я второго понесла, — усмехается Вера, — Так что не тебе меня жизни учить. Видела я, что власть может сделать с эльфом. Внука я так и схоронила. Так что думайте, чего хотите, крутитесь, вертитесь, но чтобы девчушку мою не трогали. Иначе сама со всех вас шкуру спущу. — Матушка, — зовет ее подошедший к ним Игорь, — Прошу вас, не утомляйте графа Вотякова и возвращайтесь в карету. Нас все ждут. — Все в порядке, — успокаивает его Назар, пожимая ему руку, — Госпожа Незборецкая вовсе не утомила меня. — Граф, — фыркает Вера, позволяя все же увести себя, — Да какой из вояки граф может быть? — Матушка, — устало вздыхает Игорь. Назар, не выдержав, смеется, потому что мнение Веры разделяет всецело, после, успокоившись и удостоверившись, что все готовы выдвигаться в путь, запрыгивает в седло и дает колонне команду начинать движение. До Пальмиры добираются без приключений. Во дворце Назар со спокойной душой передает северных в распоряжение слуг и членов Парламента, а сам, отыскав Рому, переодевает его в дорожный плащ и отправляется в штаб. В последний месяц он часто стал так делать, и не потому что за сыном некому присмотреть, а потому что это стало возможностью проводить больше времени вместе. Назар нередко ведь теряется в своих заботах и обязанностях, потому и хватается за любой шанс быть подле Ромы, когда обстоятельства и условия позволяют. В Легионе они позволяют всегда. Едва добираются, Рому в оборот тут же забирают привыкшие к подобному раскладу Матвей и Богдан. Они уводят мальчишку за собой, уже даже не спрашивая разрешения, и обещают быть обязательно на виду. Назар не сомневается в их ответственности ни на минуту, потому позволяет им умчаться в сторону стрельбища, а сам пускается на поиски Уланса. Уланс Познакс — бывалый темный солдат, вступивший в ряды армии еще до первой войны. Ее он прошел с честью, после, получив случайное ранение во время мятежа, вызванного отсутствием зерна в стране, был вынужден закончить службу, но Назар не отпустил его, а назначил командующим старшим отрядом. Когда Савченко начал наступать на земли Верхнего Города, Уланс один из первых со своими солдатами отправился в Далорус, дабы там остановить беспричинное кровопролитие и усмирить взбунтовавшихся граждан. Вернулся в Пальмиру он лишь спустя долгие месяцы, измотанный, повторно раненый, но уцелевший, в отличии от его ребятни. Один вернулся в общем — с виду такой же, каким был прежде, но безусловно сломленный потерей тех, кого воспитывал и ставил на ноги. И, разумеется, Назар ему предлагал вольную, был готов отпустить без всяких возражений, но Уланс, уже хлебнувший горькой воды, отказался покидать Легион. Так и сказал «жить начал, только когда солдатом стал, им и умру» и взял снова под свое крыло старших ребят. Отговаривать его никто не стал, да и некому было отговаривать. Назар лично понимал его прекрасно, потому позволил остаться, а не настоял на окончании службы. Он сейчас осознает, что решение это было верным, когда Уланс, обнаруженный у полигона, гоняющий своих солдат по полосе препятствий, говорит, что Диана все же прижилась. — Зубоскалила больше, — усмехается он, внимательно следя за тем, как его мальчишки отрабатывают технику переноса раненых, — А так девчонка сносная, хоть и строптивая. Выносливая — жуть. И быстрая, веса то в ней немного. Сейчас годик побегает новобранцем, и можно отпускать на службу. Через месяц ей семнадцать, а к тому времени уже совершеннолетней будет. — Где ты ее видишь? — осторожно уточняет Назар. — Разведка, — отзывается Уланс, — Внимательная она, каждую мелочь замечает. И чуйка у нее, что надо. Со спины не нападешь, прознает сразу. За счет этого и выигрывает каждый раз. — Разведка, говоришь, — задумчиво тянет Назар, — Не наскучит? — Этой то? — фыркает Уланс. Он отвлекается на мгновение, кричит какому-то рядовому сейчас же прекратить запихивать в карманы товарища камни, грозя наказанием, и продолжает, — Этой не наскучит точно. Она и полдня в одной позе просидеть может, на учебном задании выделилась, пока выслеживала противника из другой команды. Шесть часов по кустам болталась, а потом притащила мне Карму, как трофей. Осторожничала, но зато с умом к делу подошла. Ей разведка самое то. Назар, решив не спорить, молча кивает. Он на самом деле опасался, что Диана не приживется в Легионе, или что ей не понравится учиться военному делу, или что она разочаруется в нем, но тревоги оказались напрасны. Да, она не стала неожиданно миролюбивой или дружелюбной, продолжила показывать зубы, но вместе с тем она начала их и прятать. Для нее, как выяснилось, все же существуют авторитеты, которые она не ставит под сомнение, если уверена, что уважение заслуженно. Так вышло с Улансом — попав к нему в отряд, она немного да усмирила свой крутой нрав и пусть беспрекословным послушанием не отличается до сих пор, во всяком случае просто так в спор не лезет. А еще у нее появились приятели в лице молчаливых и спокойных Богдана и Матвея, которые, наверное, смогли найти с ней общий язык из-за своего опыта наемных убийц и завидной сдержанности. Правда одна сложность все же есть, и о ней тоже говорит Уланс. — С Мелиховым они, как кошка с собакой, — сообщает он, — Вечно что-то поделить не могут. Я их уже и на тренировках стал разводить, а все равно умудряются ругаться. Черт разберешь, почему невзлюбили друг друга. — Этого только мне не хватало, — устало вздыхает Назар, — До драки не дошло, надеюсь? — Ни разу. Но однажды может и дойти. — В пару их ставь, — решает Назар, а поймав наполненный скепсисом взгляд Уланса, добавляет, — Неповиновение или ошибка одного — наказание обоим. Того гляди, научатся терпеть друг друга, чтобы ночные караулы один за другим не стоять. — Так ведь не положено женщин в караул, — возражает Уланс, — Всегда же пацанов ставили. — Для Дианы сделай исключение. — Строго вы с ней. — А ты готов ждать, пока они друг друга в клочья разорвут? — Нет, — качает головой Уланс и, улыбнувшись, говорит, — Может, через пару годков такими темпами здесь и поженим. Усмехнувшись, Назар решает никак не комментировать такое заявление и, пожелав доброго дня, уходит за Ромой. Его забрать у увлекшихся стрельбой Матвея и Богдана получается лишь спустя полчаса, после они отправляются на тренировку по ближнему бою, Назар же в привычной манере сажает сына на плечи и идет посмотреть, как продвигается процесс подготовки новобранцев. Рома сидит смирно, вопросы как в первый раз он уже не задет, но то и дело уточняет что-то, крутя головой из стороны в сторону. Он уже, кажется, даже привык, что в штабе ногами почти не ходит, и ничего против не имеет вовсе, поскольку обзор с отцовской шеи ему открывается отличный. Назар, пока прочесывает всю территорию, снова отстраненно думает о том, что, быть может, он действительно сносный отец, как говорят ему окружающие, и тешит себя мыслью, что даже если нет, то исправиться он успеет однозначно. На данный момент, как ни крути, Рома является центром его внимания, поскольку отбор в Нижнем Городе завершен, а в Верхнем Городе им занимаются эльфы, которым это было поручено, и этим временем он намерен воспользоваться с пользой. Во дворец Назар возвращается лишь к вечеру, там он сразу отдает Анне сына, советуя им спокойно поесть в покоях, поскольку при дворе нынче слишком много гостей, а сам направляется в столовую. Не потому что хочет, разумеется, будь его воля, он бы не сушил десна, а потому что так надо. Потому что глава Легиона не имеет права на пренебрежение и обязан хотя бы иногда появляться на мероприятиях такого рода. Соседи, впрочем, ему достаются сносные. Он занимает место между Лией и Озеровым, напротив садится виконт Светло. Компания оказывается вполне нормальной, потому Назар даже участвует в беседе, хоть и не прекращает наблюдать за говорящим о чем-то с Игорем Марком. — А вы не знаете, когда вернется Идан? — любопытствует Лия у него, — Я очень хочу разузнать, как обстоят дела в Нижнем Городе со школами и приютами, может, мы с Ваней могли бы тоже чем-то помочь. Средства во всяком случае для этого у нас есть. — Должен через две недели вместе с Федором, — отзывается Назар, — Что, тоже собираетесь заняться благотворительностью? — Разве это плохо? — искренне удивляется Озеров, — Ни в коем случае не преувеличиваю своих заслуг, но моя семья часто принимает участие в подобных мероприятиях. Помогать нуждающимся — это правильно. Это говорит о нашем милосердии и умении сопереживать. — Тем более если дело касается Нижнего Города, — подхватывает сидящий справа от него Кулыгин, — Там была война, и темные нуждаются в помощи, как никогда. Они заслуживают мира и порядка после всего, что им пришлось вынести. Назар молчит. Не потому что ему нечего сказать, а потому что эти двое правы, он с ними согласен и спорить не видит смысла. Они, кстати, по стечению каких-то обстоятельств задержались при дворе да так и поселились здесь, неожиданно оказавшись в кругу приближенных Его Величества. Впрочем, это даже неплохо, потому что именно эти молодые, далеко неглупые, не лишенные моральных принципов дворяне на данный момент составляют окружение Марка наравне с Лией, Иданом, Димой и другими. И пусть уж лучше они, чем черт пойми кто и придворные, только и умеющие чесать языками. Королю нужны приятели, а Озеров и Кулыгин вполне себе подходящие для того эльфы. Хотя бы воспитанные, что уже немало. — Через две недели я намерен поехать в Нижний Город, — обращаясь к Лие, говорит Назар, — Если хочешь и если Охра отпустит, можешь отправиться со мной. Сейчас уже там спокойно. — Я поговорю с ним, — кивает Лия, — И с Его Величеством тоже. Если они не будут против, я бы в самом деле наведалась хотя бы в некоторые города. Марк уж точно не будет против, отстраненно думает Назар, уж больно занят ничего незначащими смотринами, но вслух ничего не говорит. Только кивает в ответ, мол, как скажешь, и обращает свое внимание на виконта Светло, когда тот зовет его. — Филипп после трапезы хотел сходить к фонтану в южной части сада, — сообщает он, — Вы не будете против, если мы возьмём Рому с собой? Вместе им явно будет веселее. — Творца ради, — улыбается Назар, — Думаю, я даже составлю вам компанию. — Вы не будете присутствовать на танцах? — спрашивает Лия, — Объявлено было утром, что в честь прибытия северных будет организован праздник. — Не считаю свое присутствие необходимым, — пожимает плечами Назар, — Но если что подойду позже. Разумеется, он врет и не является в тронный зал. Вместо этого он идет в сад вместе с Ромой и Анной, там встречает подоспевшего виконта Светло с сыном и сопровождает всю эту делегацию к фонтану. У воды дети принимаются бегать и бросать камни в нее, вереща на всю округу, виконта Светло они тоже утягивают в свою игру, потому Назар остается стоять с Анной, что по какой-то причине указывает на отсутствие у него настроения. — Ты как будто не в духе, — подмечает она, — Что-то стряслось? — Вовсе нет, — качает головой Назар, — С чего ты взяла, что что-то случилось? — Не знаю, — пожимает плечами Анна, укутываясь плотнее с свой платок, — Просто когда ты уезжал, ты был куда более воодушевлен, а вернулся такой, будто без сил остался. Я думала, что ты скучал по Роме, но прошло уже полтора месяца, а ты все такой же… Не договорив, она взмахивает рукой в воздухе, будто пытаясь объяснить подобным образом, какой Назар такой, и он решает наугад помочь ей с подбором характеристики для самого себя. — Невыносимый? — Смурной, — с легким укором в голосе исправляет его Анна, — Тебя будто что-то тяготит. Не хочешь поделиться? Назар не хочет. А если бы хотел, все равно бы не смог, потому что сам не знает, что не дает ему покоя. То ли дело в поведении Марка и его внезапно-ожидаемом выборе, то ли в толпе народа при дворе, то ли в неопределенном будущем. Назар вдруг ловит себя на мысли, что, кажется, скоро совсем к Наде он не будет допущен так, как прежде, и признает самому себе, что это одна из главных причин его растерянности. Марк выйдет замуж, закроются двери в его покои, и больше не будет возможности укладывать дочь спать и заявляться к ней поздно вечером, чтобы смотреть, как она ползает по постели, качать ее перед сном и утешать ее плач без повода и с ним. У Назара все в порядке с догадливостью, и он понимает вдруг, что как раньше уже не будет. Конечно, ему дозволено будет, скажем, прогуляться с Надей или навестить ее днем, но все это совсем другое. Признаться честно, такой исход был предопределен заранее, и Назар даже был готов к нему всего пару месяцев назад, а сейчас… Сейчас уже поздно что-то предпринимать. Сейчас только принимать всю неизбежность грядущих событий и стараться не думать о том, как повлияют эти изменения на всех них. Заглядывая в глубины своей сущности, Назар еще и не отрицает, что его волнует вся эта ситуация с Марком. То, что он так легко отпустил, это хорошо, но Андрей то утверждал, что все поломано. И где тогда следы от погромов? Конечно, радостно их не наблюдать воочию, однако они были, и то ли тщательно теперь скрываются, то ли были преувеличены изначально. Второй вариант, признаться честно, в разы предпочтительнее, но если применим все же первый, то Назару жаль, что все вышло вот так. Ведь это тогда может значить, что Марк поторопился со смотринами и свадьбой лишь по той простой причине, что пытается забыть, выцарапать из себя, выжечь и растоптать, лишь бы не чувствовать той всепоглощающей тоски, которую видно было в его глазах столько времени. Немного беспокоит и то, что Идана он выбрал многим, многим раньше (на то есть доказательства, факты неоспоримы, таких совпадений не бывает), что это было скорее расчетливо, чем спонтанно и эмоционально, и какой тогда будет итог, совсем неясно. Назар все еще ни на что не претендует, ему и не надо, но Марк… Несносный мальчишка ведет игру, вел ее изначально и утверждал, что не лжет. Хотя, может, и не врал, а просто стелил соломку, предполагая, что женитьба неизбежна. Черт его разберешь, право слово. Назар просто устал от всех этих интриг. Ему бы определенности, четкого понимания, что к чему, надежды на то, что он будет и дальше допущен к дочери, уверенности в благополучном исходе, в моральных устоях Марка, в душевном равновесии Идана. Ему бы, смешно до невозможного, стабильности, чтобы все устаканилось, наконец, и избавления от идиотских метаний под сводом черепа. Души то нет, это бунтует разум, и что ему надо, черт разберешь: успокоения или упокоения? Впрочем, тут выбор не велик, смерть все еще не знает дороги, да и отдаваться ей рано. И Назар ведь честно не испытывает злости, обиды или недовольства, исхода такого он и ждал, но что-то его тревожит. Это сомнение — точно ли Марк хочет этого брака? Точно ли этот брак нужен Идану? Нет ли каких-то иных вариантов, которые устроят всех? Не Назара, его то это никак не касается, а всех причастных. Всех, кого он клялся беречь. Творец свидетель, он скоро сойдет с ума от этой беспричинной тяжести в груди. — Все в порядке, — заверяет он Анну, — Я просто немного устал. — Как скажешь, — не настаивает Анна, — Но если захочешь поговорить — смело обращайся. Что бы у тебя не стряслось, я обещаю выслушать тебя, даже если помочь ничем не смогу. — Почему? — Что почему? — Почему ты хочешь помочь мне? — спрашивает Назар, действительно не понимая причины. — Мы воспитываем одного ребенка, — пожимает плечами Анна, — А еще мне показалось, что мы вполне можем быть откровенны с друг другом. Разве нет? Назар хмыкает себе под нос и не спорит. Все так. Однако же откровенничать он идет не к Анне, а к Андрею, когда еще спустя полмесяца в Пальмиру возвращаются Федор с Иданом, и последний, остановившись во дворце, все чаще оказывается в компании Марка на вечерах, трапезах и прогулках, невзирая на присутствие представителей разных народов, приехавших свататься. Причины и мотивы ясны без того, да и придворные принимаются шептаться, что вот он — гипотетический будущий муж короля (иначе откуда взяться благосклонности?), но снаружи — одно, а вот что там внутри — один Творец знает. И Назар не может спросить о том, что все это значит, ни у одного, ни у другого, потому что, уму непостижимо, оказывается не в праве, потому идет к Андрею озвучить свои сомнения. Тот реагирует подозрительно спокойно. — Разве это плохо? — любопытствует он, — Даже если Марк решил выйти за Идана, я не вижу в этом ничего предосудительного. Они много лет дружат, Идан неглуп, богат, титулован, верен короне и стране. Ты сам знаешь, какой он хороший солдат и товарищ, думаю, мужем он будет не хуже. Что тебя не устраивает? — Я не знаю, — вздыхает Назар, оперевшись локтями и колени и спрятав в ладонях лицо, — Я не имею ничего против, да и не мне что-то говорить, но… Я не понимаю, чем мотивировано решение Марка. Ему нужен законный брак, никто не спорит, однако у меня сложилось такое впечатление, что он продумал этот вопрос намного раньше. Еще в тот вечер в Тартании, когда сказал, что дарует титул Идану. Это все выглядит так, будто Марку… Будто он использует Идана для своих целей. — Я не думаю, что если бы Идан был сильно против, он бы согласился стать мужем Марка, — сомневающимся тоном заявляет Андрей, — Ты же знаешь, как сильно Марк любит своих друзей. Он бы никогда не стал отдавать им приказы, тем более такие. Вполне возможно, что он просто увлекся Иданом, либо же решил для себя, что такой исход будет лучшим. Как бы там ни было, Идан и впрямь кажется мне самым достойным кандидатом. Тебе разве нет? — Я не сомневаюсь, что Идан — хороший кандидат. Просто я не уверен, что все это по доброй воле. — Будь воля Марка, он бы вообще не пошел к алтарю. Но у него нет выбора. — Ты говорил, что он подавлен, — вспоминает Назар, усаживаясь прямо и глядя на Андрея с вопросом, — Говорил, что он места себе не находит и мечется. Но когда я приехал, он был вполне себе в бодром расположении духа и начал смотрины. Ты солгал мне? — Я не лгал, — качает головой Андрей, — Он и впрямь был подавлен. Но вот о чем ты забываешь — Марк никогда не обращает свою боль против кого бы то ни было. И он с уважением отнесся к твоему решению, как бы не переживал. Если ты намекаешь на то, что на фоне своего расстройства он засобирался замуж, то я ничего не могу тебе сказать. Я не знаю, как обстоят дела. Но в чем я точно уверен, так это в том, что тебе не о чем беспокоиться. Марк больше не придет к тебе с просьбой, он выйдет замуж, нарожает темных наследников, и все будет так, как должно быть. О том, что Надя твоя дочь, никто никогда не узнает, однако быть подле нее и дальше ты сможешь. По-моему, это именно тот исход, которого ты хотел. Что тогда тебя тревожит? У Назара нет ответа. Он спрашивает себя, в чем, черт побери, дело, и не обнаруживает внутри себя ни одной догадки, в чем же. Ему просто не по себе от мысли, что Марк идет под венец против воли и тащит за собой Идана, и он хочет иметь опровержение этому, но не находит. А еще он хочет понять, точно ли это его беспокоит или загвоздка тут в ином, однако Андрей оказывается быстрее. — Ты отпустил его головой, но не отпустил сердцем, — тихо говорит он, — Разумом ты убедил себя, что так нужно и так будет лучше, но душой тебе тяжело принять такой исход, потому что ты привязался к Марку. Не так ли, Назар? Я ведь прав? — Нет. — Мне ты можешь не лгать. — Я не лгу, — упрямится Назар, — Мне просто… Я не хочу думать о том, что Марк заранее все спланировал. Он убеждал меня, что я ему нужен, но теперь мне кажется, что это не так. У него уже был кандидат, в моем присутствии не было необходимости. Даже если это было всего лишь… Потребностью тела, это неправильно. Тебе разве кажется нормальным испытывать что-то к одному, а быть при этом с кем-то другим? Даже если этот другой — отец общего ребенка. — Марк лавирует над пропастью, — отзывается Андрей, — Он прилагает массу усилий для того, чтобы Надя была в безопасности и чтобы в стране был порядок. С утра до ночи он на ногах, решает какие-то вопросы, ездит по стране, ищет деньги в казну, помогает своим подданным. Он тянет лямку так, как может, и не знает покоя вот уже почти год. И даже если он крутил роман с Иданом у тебя за спиной, не смей его осуждать. Да, это неправильно, но ты при малейшей возможности отдалялся от него, и я знаю, в чем причина, но Марк не знал. Он действительно нуждался в тебе и, возможно, нуждается до сих пор, но ты сделал свой выбор, и он его принял. Даже если ты передумал, то уже поздно что-то менять. Смирись с тем фактом, что он скоро выйдет замуж. Ты уже не в праве что-либо говорить после того, как ушел. — Ты выставляешь виноватым во всем меня? — Я никого не выставляю виноватым. Я лишь говорю, что вы оба привели к такому исходу. Марк, потому что юн, глуп и коронован, ты, потому что стар, ранен и обязан. Все могло быть иначе, но поздно метаться. Вам обоим остается принять такой исход. А тебе заодно подумать, почему вдруг тебя все это стало беспокоить. — О чем ты? — хмурится Назар. — Ты начал отмирать, — объясняет Андрей, — У тебя вызывает реакцию поведение Марка, хотя, я уверен, еще года два назад ты бы даже ухом не повел, если бы он крутил с кем-то роман. Значит, ты начал что-то осознавать. И чего-то хотеть. Ты можешь отрицать и говорить, что это не так, я не буду спорить, но для себя я выводы сделал. Мой тебе совет: подумай о том, чтобы дать себе еще один шанс. Ты заслужил его, Назар, как никто другой. Договорив, он хлопает Назара по плечу и встает, ровно в этот момент дверь отворяется, впуская в покои Гришу и Федора, вернувшихся с прогулки. Последний тут же увлекает в разговор о делах, Легионе и обстановке в Нижнем Городе, потому всякие глупые размышления получатся отложить на неопределенный срок, вместе с тем отложив необходимость признаваться в чем-то самому себе. Однако от самого себя не убежать, Назар знает, потому ночью, оказавшись в своих покоях, он лежит в кровати и думает, не был ли прав Андрей, когда говорил о шансе. Не были ли правы Федор, Миша и Пелагея, может, не ошибались они вовсе, может, из их уст звучала истина, в то время как сам Назар обманывал себя. Он вдруг ловит себя на том, что, кажется, действительно отпустил вину за смерть Валерии и Зои, грузом лежавшую на черством сердце, и теперь будто бы даже готов рискнуть еще раз. Не то, чтобы он чего-то боялся, он всего лишь не хотел никому принести опасности, но теперь то он никому не причинит вреда. Это не значит, что он побежит с утра же искать себе невесту или новое увлечение, все же он стар и мало заинтересован, но, может, отныне у него хотя бы получится не жалеть. Не линчевать себя, не считать, что все, кого он любит, обязательно погибнут. На худой конец, хотя бы верить, что все самые страшные испытания позади и терять никого больше не придется. Может, он действительно заслужил шанса, но не на то, чтобы завести семью (у него уже есть дети, ему достаточно их), а хотя бы на то, чтобы не казнить себя за прошлое. С этой мыслью Назар и засыпает. Проснувшись среди ночи, он вдруг осознает, что именно его волновало все это время, и, быстро одевшись, следует в королевские покои через сад, едва ли думая о том, что уже довольно поздно. Встречает его все еще не потушенный свет и Марк, сидящий в халате за своим столом. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он удивленно, отложив перо в сторону, — Что-то случилось? — Ответь мне на один вопрос, — просит Назар, — Ты принял решение заключить брак не из-за того, что я тебе сказал? Мой выбор никак не повлиял на это? — Не из-за тебя, — отвечает Марк, — Но это заставило меня понять, что данный вопрос я не смогу откладывать вечно и что решить его придется в любом случае. Твой выбор стал моим толчком к действиям, и я по-прежнему ни в чем тебя не виню. Я благодарен тебе за все, что ты делал и делаешь. Для меня это много значит. — Я не причинил тебе боли? Марк едва заметно улыбается, вздыхает и заглядывает в глаза. В них снова та тоска, от которой хочется выть, но в них нет больше того всепоглощающего, отчаянного желания сделать хоть что-то, пока дозволено, в них отблеск уже принятого решения и самую малость готовая служить верой и правдой хоть кому-то нежность. — Нет. Служить более не Назару. Он кивает, ощущая, как с его плеч падает каменная гора, что все это время придавливала его к земле, и выдыхает. Он обещает себе учиться жить дальше, но теперь уже на другой лад. И у него неплохо получается. Он старается спокойно относиться к толпе эльфов во дворце, прибывших на смотрины, проводит тренировки в штабе, приглядывает за мальчишками Миши и Дианой, чаще бывает с Ромой и уделяет время Наде, когда ту не забирают Вера и Елена. В Нижний Город Назар не отбывает по той простой причине, что вернувшийся Федор говорит об отсутствии такой необходимости в ближайшие пару месяцев, потому они оба занимаются делами Легиона в Верхнем Городе и впервые почти за год остаются в Пальмире вместе дольше, чем на несколько недель, чему Андрей несказанно радуется, иногда вручая им Гришу и уносясь по каким-то поручениям Марка в тот или иной город. Последний, кстати говоря, тоже ведет себя крайне понятно, появляясь на публике все чаще в компании Идана, и Назар, привыкнув видеть их вместе, к исходу срока траура уже даже не задается вопросами как, зачем и почему. Он протаскивает свое негодование, удивление, сомнение через сны, разговоры и размышления, и, в конце концов, принимает подобный исход даже не со смирением, а с толикой радости. Он отпускает то, что не держал и что ему не принадлежало ни минуты, и ничуть не удивляется, когда Марк объявляет о помолвке с Иданом на всю страну. Но, разумеется, он немного тревожится за реакцию народа, потому спустя несколько дней отправляет гонца Дарио, чтобы тот разузнал, как в Нижнем Городе приняли такие вести, а сам едет к госпоже Леоне, поскольку она часто озвучивает вслух свое мнение касательно всего на свете. На этот раз она приходит в восторг. — Ой, голубчик, радость то какая! — восклицает она, как только у нее получается вытащить из якобы сопротивляющегося Назара признание, что новости о помолвке правдивы, — Не абы кто, а герцог Залмансон! Слава Творцу, услышал молитвы мои. — Почему ты так рада? — осторожно уточняет Назар, — Считаешь, что герцог Залмансон — хороший кандидат? — Ну конечно, — подтверждает госпожа Леона, — Сам посуди: умен, богат, титулован, щедр. К тому же милосерден, слышали и видели мы, как он в Нижнем Городе школы да больницы строил. Так ведь еще и молод, и красив, значит, и детишки красивыми будут. Да и солдатом твоим был, а ты плохого солдата воспитать не мог точно. Поверь моем слову, герцог Залмансон не просто хороший, а самый достойный кандидат. Как смотрины начались, я каждый день Творцу молилась, чтобы он и никто другой. — Но он темный. — Ерунда все это, — машет рукой госпожа Леона, — Главное, что эльф хороший, а остальное вообще роли никакой не играет. Да и любит его народ, так что хоть темный, хоть светлый, хоть полукровка, разницы никакой. Герцог Залмансон отличным мужем будет, помяни мое слово. Свадьба то когда? — Пока неизвестно, — честно отвечает Назар, — Но, думаю, ждать осталось недолго. — Ты мне там шепни, как узнаешь что, будь другом. Всяко же темные на свадьбу примчатся, авось и ко мне заглянут. Я хоть таверну подготовлю к гостям, может, девок своих заодно пристрою. — Что значит пристроишь? — Как что? — удивляется госпожа Леона, — Замуж выдам. Ты так не смотри, чем черт не шутит то? Вдруг и им свезет, а мне за радость только будет. Не выдержав, Назар все же смеется, крайне сомневаясь в том, что кто-то действительно будет искать себе жену в борделе. Госпожа Леона смиряет его недовольны взглядом, на все извинения только машет рукой и, взяв все же обещание быть введенной в курс дела, отпускает с миром, все продолжая радоваться вслух вестям о помолвке. Радуется, впрочем, не только она, вскоре приходит письмо от Дарио, в котором тот пишет одну короткую фразу, отвечающую на все вопросы Назара. «Народ Нижнего Города рад решению Его Величества и готовится к празднеству.» Скомкав пергамент в руке, Назар возводит глаза к потолку и жмурится. Все идет по плану. Все идет хорошо. Он сам идет в сад вместе с Ромой, отпустив Анну на вечернюю трапезу, и там издалека наблюдает, как Идан с сидящей на его руках Надей неспешно прогуливается вместе с Марком и ведет с ним тихую беседу. Открывшая взору картина не отталкивает, не вызывает негодования или недовольства, все теперь кажется правильным, и Назар невольно улыбается, думая о том, что, быть может, так и должно было быть. Лишь какая-то крупица светлой печали шевелится в груди, но она быстро исчезает, когда Рома дергает за рукав и указывает пальцем на пробежавшую мимо Инну. — Папа, — зовет он, — Можно? Назар вздыхает и, само собой, не отказывает. Мнимое счастье оказывается почти достижимым.

***

— У кого-нибудь остались вопросы ко мне? Марк окидывает внимательным взглядом всех присутствующих, сложив руки в замок на столе, поочередно смотрит на Назара, Федора и Андрея, сидящих на одной стороне, затем на притихших Охру и Мамая и, в конце концов, на Мирона. Последний, прокашлявшись, осторожно подает голос. — От лица всех членов Парламента и Легиона мы бы хотели поздравить вас с помолвкой, — объявляет он, — И не сочтите за наглость, Ваше Величество, но когда будет свадьба? — Благодарю, — кивает Марк, — Дата назначена через неделю, Его Высокопреосвященство уже дал согласие на проведение обряда. — Уже? — удивляется Охра, а поймав предупреждающий взгляд Мирона, тушуется и добавляет, — Прошу прощения. Просто мне казалось, что траур герцога Залмансона еще не окончен. — Все в порядке, — успокаивает его Марк, — Срок траура подошел к концу еще две недели назад, так что все законы будут соблюдены. Я уже распорядился, чтобы приглашения на свадьбу были разосланы всем, кому нужно. Организацией свадьбы будут заниматься граф Машнов и маркиза Евстигнеева. — Как скажете, Ваше Величество, — подает голос Мамай, — Если понадобится наша помощь, дайте знать. — Буду иметь в виду. Вы можете быть свободны, всем доброго вечера. Все присутствующие торопятся покинуть переговорную, Назар от них не отстает (ему еще Рому укладывать, после к Евгении бы заглянуть — левая нога почему-то начала болеть, какое-то старое ранение дает о себе знать, надо бы показаться целительнице) и уже было касается дверной ручки, как в спину ему летит голос Марка, заставляющий остановиться. — Будьте так добры, капитан, задержитесь на пару минут, — просит он, — Это не займет много времени. Без лишних возражений Назар садится обратно на стул, дожидается, пока все выйдут, а после смотрит на Марка. Тот вздыхает. — Мне нужно, чтобы ты сопроводил меня в Дениру, — заявляет он, — Идан вложил средства на открытие там новой кузницы, потому я должен присутствовать. Ехать одному мне кажется неразумным, потому я прошу тебя, пока Незборецкие при дворе и могут присмотреть за Надей. Тебя не затруднит это? — Не затруднит, — качает головой Назар, прекрасно понимая, почему именно он. Появится на публике с Иданом, покажет свою благосклонность, как главы Легиона, предупредит все недовольства. Все очевидно и просто, — Когда мы отправляемся? — Через два дня, — отвечает Марк, — Спасибо тебе. Я знаю, как ты не любишь все эти показательные мероприятия, но я и впрямь нуждаюсь в сопровождении. Надеюсь, Анна будет при дворе, чтобы приглядеть за Ромой. — Разумеется, — кивает Назар, не ставя под сомнение ни одно из прозвучавших слов, и, все же поддавшись любопытству, спрашивает, — Возможно, это не мое дело, но как Идан будет справляться дальше? Его мастерская расположена в Претиозе, но после свадьбы ему нужно будет остаться при дворе. Он будет время от времени покидать Пальмиру? — Было принято решение открыть еще одну мастерскую в Пальмире, а в той, что в Претиозе, назначить управляющим Владимира, ученика Идана. Сам он, конечно, будет ездить в Претиоз, но большую часть времени он будет проводить при дворе. — Разумно. Тогда у меня нет вопросов. — У меня есть, — говорит Марк, — Он касается Нади. Я принял решение переселить ее в соседние покои и сам переехать на третий этаж. Когда… На случай, если у тебя возникнет желание проведать ее, дай мне знать. По вечерам я буду сам укладывать ее, ночью же с ней будут няня и кормилица. — Третий этаж? — переспрашивает Назар, не понимая такого выбора, а затем догадывается и озвучивает вслух свою мысль, — Смежные покои в восточном крыле для тебя и Идана? — Именно так. Назар кивает. Он как-то забыл подумать за всеми заботами, что супругам положено жить вместе, и это открытие вдруг дает понять как никогда прежде, что Марк действительно скоро выйдет замуж. Что ему, уму непостижимо, уже двадцать три года, и он, возможно, снова станет отцом спустя какое-то время. Творец, как же бежит время. Просто мчится стремглав. В день отбытия в Дениру Назар с утра заглядывает к Роме, помогает ему умыться и одеться, делит с ним трапезу в его же покоях и перед самым уходом обнимает, прося его вести себя хорошо. — Я скоро вернусь, — обещает Назар, — Буквально пару дней. Слушайся во всем Анну и Федора с Андреем, хорошо? — Хорошо, — кивает Рома. — Мы справимся, — заверяет Назара Анна, когда тот отпускает сына и выпрямляется во весь рост, — Поезжай с Творцом. Надеюсь, у вас все пройдет хорошо. — У нас иначе и не бывает. Наградив его теплой улыбкой, Анна кивает и уходит вместе с Ромой в библиотеку за какой-то книгой, Назар же, нацепив на себя дорожный плащ и подхватив меч, следует в конюшню, где уже стоят, пиная ногами воздух от скуки, несколько солдат. Вскоре к ним присоединяется и Марк, а поскольку Идан будет ехать в Дениру из Претиоза, ждать оказывается больше некого, потому их небольшая делегация выдвигается в путь. В дороге Марк объявляет, что хотел бы наведаться в Нижний Город. — Думаю, сразу после свадьбы, — сообщает он, глядя куда-то вдаль, — Я бы хотел посмотреть, как идут восстановительные работы, и заодно показаться своим подданным. — Полагаю, сейчас уже можно, — кивает Назар, — Обстановка более менее стабилизировалась, так что это будет даже уместно. Но тебе однозначно понадобится сопровождение, так что реши, кто из нас с Федором поедет с тобой. — Незборецкие не прочь задержаться при дворе, — задумчиво тянет Марк, — Я это к тому, что если тебе тоже нужно в Нижний Город, то за Надей будет, кому приглядеть. Если нет, то я готов отправиться и с Федором. — Разберемся, — решает Назар, — Идан поедет? — Само собой. До Дениры они добираются без приключений, там останавливаются не в самом городе, а в одном из поместий графа Машнова в пригороде, любезно предоставленном хозяином Его Величеству и всем сопровождающим в качестве временного пристанища. Идан оказывается уже там, он встречает их на пороге, бодро отдает честь своему капитану, а затем, поздоровавшись с Марком, вместе с ним уходит в дом. Назар примечает, что они совершенно не касаются друг друга, и сваливает все на то, что им просто невыгодно компрометировать себя до свадьбы. Впрочем, весь тот день, что они посещают различные места в городе, включая новую кузницу, он замечает много всего. Например то, что Идан на любой вопрос о предстоящем торжестве отвечает несколько скомканно и будто растерянно, то, что он будто бы нехотя говорит на тему предстоящего брака, то, что Марк старается держаться рядом, смотрит ему в глаза долго и пристально, и в этом взгляде нет той нежности, что возникает при виде Нади, как нет обожания и ласки. Тепло в нем прослеживается, но оно такое же, каким было раньше, согревающее, мягкое, дружеское. Назар все это видит, но не обращает внимания, объясняя подобные явления тем, что Марк и Идан просто смущены и несколько взволнованы. Оказывается не совсем прав. К вечеру они все измотанные и уставшие возвращаются в поместье и сразу отправляются на трапезу, во время которой Марк почему-то налегает на вино. Назар хмурится, следя за его действиями, разумеется, не позволяет себе их никак комментировать, но все равно отчаянно не понимает этого стремления захмелеть. Сам он не пьет почти что, опустошает всего один бокал за компанию, а когда его солдаты уходят отдыхать, тихо обращается к Марку. — Не переборщи, — шепчет он, — Мы в чужом доме, тут даже у стен есть уши и глаза. Ты же не хочешь, чтобы все потом говорили, какой король пьяница? — Это дом графа Машнова, — напоминает Марк, — Так что это мои уши и глаза. — Это не повод напиваться вусмерть. — У меня есть другой. Назар отодвигается обратно, ничего не ответив, и хочет было попросить Идана сопроводить Марка до покоев, но не успевает. Кто-то из слуг заходит в столовую, сообщая, что к герцогу Залмансону прибыл гонец, тому приходится извиниться и удалиться. Назар вздыхает. — Ты доел? — уточняет он, — Вставай, я доведу тебя. На удивление, Марк не сопротивляется и позволяет увести себя в выделенные ему покои, где он беззаботно падает на кровать, раскинув руки в стороны, и прикрывает глаза. Усмехнувшись себе под нос, Назар разворачивается и идет было к двери, как в спину ему летят следующие слова. — Я не хочу заключать брак, — неожиданно признается Марк, — Ни с Иданом, ни с кем-либо еще. Он отличный друг и хороший эльф, но я не люблю его. И никогда не смогу полюбить, даже если буду убеждать себя, что так надо. Замерев на своем месте, Назар задерживает дыхание от того, что у него будто весь воздух разом отняли, медленно становится ко все еще лежащему Марку лицом и делает шаг навстречу. — Тогда зачем ты решил выйти за него? — Выбора нет, — просто отвечает Марк, — Не сегодня, так завтра от меня все начнут требовать законных наследников, обязательно темных, а для этого мне нужен муж. Я просто действую на опережение и не рискую затягивать с этим вопросом, чтобы потом не пожинать плоды своей нерешительности. А Идан, он просто очень хороший друг. Когда я попросил его стать моим мужем, он согласился, поскольку понял, зачем мне это нужно. И он тоже меня не любит. Его сердце все еще занято Петрой, но она давно уже в браке. — Почему тогда Идан? — уточняет Назар, — Было ведь много других кандидатов, ты мог выбрать кого-нибудь, кто бы пришелся тебе по душе. Ты имеешь право на брак с кем-то, кто тебе хотя бы симпатичен. Не сразу ответив, Марк сначала садится на постели, треплет сам себя по волосам и, вскинув голову, улыбается как-то печально. В глазах его снова проступается тоска. — Мне нужен темный муж, — объясняет он, — Обязательно дворянин, обязательно на хорошем счету у духовенства, Парламента и всех представителей обоих моих народов, обязательно молодой, чтобы не было сомнений в его способностях зачать дитя. Это только на первый взгляд кажется, что такого кандидата просто найти, на деле же все намного сложнее. Во время смотрин я понял, что абсолютно никто не вызывает у меня достаточно приязни, чтобы я согласился на брак, потому я окончательно решил, что это будет Идан. Он мой друг, ему я доверяю, и с ним… С ним будет хотя бы не так противно ложиться в одну постель. Я знаю, что он не будет груб, знаю, что он не причинит мне боли. Это то немногое, что утешает меня. Как и то, что он не будет плохо относиться к Наде из-за того, что она рождена не в браке. Я выбрал Идана, потому что так мне хотя бы не придется ломать себя целиком. Назар гулко сглатывает, отводя взгляд. Он надеялся в глубине души, что все же есть место хоть каким-то чувствам, что все это если не желанно, то хотя бы не против воли, что брак принесет им обоим счастье или его подобие, но нет. Марк не хочет замуж, Идан не хочет тоже, однако первый обязан, а второй всего лишь помогает другу и королю. И это так тяжело, так странно и будто бы неправильно, что Назар не находит слов, чтобы сказать, насколько ему жаль. А ему правда жаль — очередная жертва во благо других не воспринимается как нечто великодушное, скорее как нечто вынужденное, как нечто неизбежное. Как лишение права выбора, как отнятие свободы. Как все то, с чем Назар ни при каких раскладах не стал бы иметь дела. Ему правда жаль, что Марк в очередной раз отдает себя ради других. — Я все еще помню его взгляд, когда я пришел к нему с просьбой, — продолжает он, — Идан был очень удивлен и… Он спросил, что я буду делать, если он откажется. Я ведь сразу дал ему понять, что ни к чему его не принуждаю, и я не лгал. Если бы он отказался, я бы выбрал кого-то другого, кто подошел бы мне по всем пунктам. Было бы даже неважно, кто это, потому что никому я не доверяю достаточно, чтобы согласиться на брак. Я бы просто ткнул пальцем в небо, потому что мое желание в любом случае не учитывается. Им принято пренебрегать, и я бы пренебрег тоже. Ради блага своей страны и своих подданных. — Но ты не хочешь этого. Марк молчит какое-то время, глядя себе под ноги, и лицо его становится глубоко несчастным, он тяжело вздыхает, вскидывает голову и пожимает плечами. — Всем плевать, чего я хочу, а чего нет, — невесело усмехается он, — Я бы с радостью занимался делами страны и воспитывал Надю, но духовенство уже давит на меня из-за отсутствия законных наследников. От меня требуют заключить брак, и я был вынужден согласиться. Единственное, что я смог, это не позволить положить себя под кого попало. Остальное я не сумел отстоять. Впрочем, права на отказ я не имел никогда. — Влади давил на тебя? — спрашивает Назар, нахмурившись, — Что он тебе сказал? — Три месяца назад он начал говорить мне, что я обязан выйти замуж, если не хочу новых беспорядков в стране, — отзывается Марк, — Что мне нужны законные наследники, ведь Надя не в счет, что я должен заключить брак в самое ближайшее время. Он повторял мне это при любой удобной возможности, и я не мог с ним спорить, хоть и пытался оттягивать. А потом я понял, что дальше будет только хуже, и объявил смотрины. Через несколько дней будет свадьба. Свадьба, которую я не хочу. Замолкнув, он накрывает лицо ладонями и судорожно вздыхает, Назар же прикрывает глаза и сжимает губы в тонкую линию. Передавили. Сломали. Просто взяли и вместе с разрушенной страной швырнули к ногам обязательство лишаться свободы и советы по размножению. Не только Влади, но и Мирон, и весь Парламент, и сам Назар, все они. Они усадили Марка на трон, они помогли ему удержать власть, и эта власть отняла у него важное — право выбора. Да, он смог частично выкрутиться и хотя бы сделать мужем не незнакомого эльфа, а своего друга, но от этого все равно не легче. Потому что желания нет ни с одной из сторон, только необходимость, долг и обязанность. Только понимание — так нужно, как бы тяжело ни было. Назар ненароком вспоминает, что здесь же, в пригороде Дениры три года назад все было точно так же. Марк готовился идти в новую жизнь, в которой у него отберут все, пил вино и прощался со своей свободой. А еще озвучивал просьбу. В этот раз он поступает так же. — Прости, что говорю тебе все это, — он заглядывает в глаза и улыбается до безумия печально, — Мне просто не к кому больше идти с этим. — Не извиняйся, — качает головой Назар, — Я понимаю, что тебе тяжело. Мне жаль, что так вышло. Ты должен был иметь право выбирать. — Оно у меня пока еще есть, — очень тихо говорит Мрак. Он набирает воздуха в грудь побольше и на выдохе просит, — Останься ненадолго. Пожалуйста. Я больше никогда тебя об этом не попрошу, но пока еще я не обетован, прошу тебя, позволь… Позволь мне самому принять решение. В последний раз. Это не жалость, это даже не утешение, это всего лишь попытка облегчить ношу на одну ночь. Это всего лишь желание дать хоть что-то напоследок, пока еще не стало слишком поздно и пока есть время. Назар знает, что это ничего не изменит, потому не возражает и даже не чувствует угрызений совести, когда, закрыв дверь на замок, целует Марка будто в первый, но точно в последний раз. В его голове вспышками проносятся воспоминания о прошлом разе, случившемся незадолго до штурма Пальмиры и коронации, и сравнения того, что было, и того, что есть сейчас, мучительно терзают голову одним неутешительным итогом — все почти одинаково. Тогда Марк шел к трону, шел за короной, отрекаясь от всего того, чем была наполнена его жизнь, отрекаясь от свободы, лука и стрел, от роли солдата и права на выбор. Сейчас он шествует к алтарю и снова прощается со всем тем, чем мог довольствоваться в своей золотой клетке, он жертвует последним, что у него осталось — неприкосновенностью. Конечно, Идан не будет груб или слишком настойчив, не станет ни к чему принуждать, но закроются двери их покоев, и последний путь отступления будет отрезан навсегда для обоих. Марк не окунется в счастливую супружескую жизнь, он навесит на себя еще одни кандалы, выполняя свой долг перед страной. Он снова пожертвует своими желаниями ради блага своего народа. Только это осознание удерживает Назара от отказа или напоминания, что все это неправильно. Только это им и движет — последняя попытка дать желаемое перед тем, как все безвозвратно будет отнято. Он раздевает Марка сам, глядя ему прямо в глаза, вытряхивает его из рубахи и штанов, укладывает на постель и целует, целует, целует, не в силах сказать хоть что-то, чтобы объяснить, что ему тоже жаль. Впрочем, Марк и не нуждается ни в каких словах, он обнимает за плечи, прижимая к себе со всей силы, оплетает руками, ногами, запахом и вздохами и неизменно отдается так, будто больше ничего сделать не может. И это так сильно похоже на того Марка, что с ослиным упрямством тащил за собой в казарму и по-солдатски быстро избавлялся от своей одежды, что Назар невольно усмехается прямо в губы напротив, думая о том, что что-то остается неизменным. Он вовсе не веселится такой аналогии, потому что помнит, какой итог был в прошлый раз, но очаровывается тому факту, что в чертовой Денире снова сдается без сопротивления не врагу, противнику, сопернику, а мальчишке, которого мог бы одолеть без оружия и силы. Но опять не одолевает. Просто не справляется с его беззвучной мольбой тонущего в море долга. — Будь… — по привычке начинает было Назар, но не успевает закончить, Марк его опережает. — Тише, — продолжает он, глядя лихорадочно блестящими глазами, — Я помню. Назар сглатывает, в тишине этот звук отбивается от стен, резонирует с чужим судорожным вздохом, падает на пол, и вместе с тем все падает в бездну, осколками рассыпаясь в полете. Марк ерзает на своем месте, напоминая, что они тут вообще делают, притягивает к себе, его ласковые руки опускаются на лопатки, Назар находит точку опоры и, помедлив пару секунд, заполняет его целиком, успев зажать ему рот ладонью. Грязный жест не нравится самому себе от слова совсем, но шум опаснее, переждать приходится, и только когда Марк, оторвав голову от чужого плеча, снова откидывается на подушке и коротко кивает, получается начать двигаться. Назар старается ни о чем не думать, вот совсем. Он накрывает Марка собой, позволяет ему скрестить лодыжки у себя за спиной и не отрывается от его губ ни на мгновение, то ли пытаясь предотвратить случайные звуки, то ли не находя внутри сил отстраниться. Однако этому он не удивляется, он удивляется собственной осторожности, словно все действительно в первый раз, и почти осознанно отпускает с привязи остатки нежности, которыми удостаивает обычно только своих детей. Назар двигается медленно, словно хочет продлить все, берет Марка так, словно что-то ему обещает после, и заставляет самого себя не прерывать нить наблюдения, лишь бы не сделать что-то не так. Лишь бы не причинить боли или дискомфорта, лишь бы дать то, чего попросили, а не напортачить. В собственном опыте сомнений в целом нет, но стремление хотя бы напоследок пойти на поводу у чужого желания целиком и полностью оказывается сильнее, потому Назар старательно не теряет голову. Вместо него теряет Марк: он шумно дышит, жмурится, жмется всем телом, подставляет шею под поцелуи, зарывается ладонями в волосы на затылке и неустанно, безмолвно просит о большем. Назар дает сполна, и даже когда понимает, что очередной грех не отмыть потом, не жалеет совсем. Он вдруг ловит себя на мысли, что обязательно пожалел бы, если бы отказал, и отмахивается от нее, не желая думать об этом ни секунды без того ограниченного времени. Он к тому же сгорает до тла, потому что горит Марк, плавится и тлеет, снова тянет в ад. Внутри него — аномальное пекло, он сам — чистый огонь, клянущийся снова обязательно сжечь. Он дышит прямо в лицо, сжимая Назара в себе силками, двигается навстречу, с каждой секундой приближая к концу, и в один момент неожиданно шарит рукой по постели, находя чужую ладонь. В каком-то отчаянном порыве он переплетает свои пальцы с пальцами Назара, будто умоляя быть рядом сейчас безоговорочно, и Назар не сопротивляется, пряча лицо в его шее. Как молоко — проносится у него в голове, это запах, цвет и привкус кожи воспринимаются странно из-за отсутствия сил мыслить разумно, он соглашается с такой аналогией и приходит в себя, когда слышит голос. — Пожалуйста, — просит Марк сбивчивым шепотом. Назар не уточняет, что от него требуется, и снова целует его, доводя до предела под тихий всхлип. Когда он понимает, что ему надо остановиться, он пытается было покинуть чужое тело, но Марк внезапно ловит его лицо в свои ладони, заглядывает в глаза и по-особому сжимается внутри, едва ли осознавая, что вообще творит. Назар, не успев всего ничего, теряет опору, рассудок и совесть, изливается прямо внутрь и падает совершенно без сил, чувствуя, как Марк гладит одной ладонью его по спине. Жалеет ли он? Совершенно нет. Опасается ли последствий? Как выясняется, да. — Прости, — говорит Назар, когда приходит в себя и, все еще лежа в постели, наблюдает за тем, как Марк, пристроившись под боком, пальцами считает родинки на его груди, — Это ведь не станет проблемой? — Все в порядке, — успокаивает его Марк, — Еще рано, по моему календарю срок наступит только через неделю. Это точно не станет проблемой. — Ты уверен? — Абсолютно. Сомневаться в словах Марка как-то не приходится, раньше ведь всегда проносило, потому Назар не спорит, ничего не доказывает и думает о том, что пора бы уже идти, чтобы слуги с утра не судачили о том, что он ушел из покоев короля в столь поздний час. Судачить будут, конечно, в любом случае, но все можно преподнести в правильном свете, если не задерживаться до утра, и Марк сам это прекрасно понимает. — Тебе уже пора, да? — спрашивает он, вскинув голову. — Пора, — подтверждает Назар, — Марк, я… Мне правда жаль, что все вышло так. — И мне, — почти беззвучно отзывается Марк, — Но такова цена власти. Разве должен был ты платить ее подобным образом, спрашивает самого себя Назар и не находит ответа, потому ничего не говорит вслух и молча принимается одеваться, чтобы вернуться к себе. Он напоследок оглядывается на Марка, тот, не удосужившись натянуть на себя хоть что-то, встает, целует в последний раз и, перед тем, как выпустить, шепчет. — Спасибо. Благодарность Назар принимает с куда большим трудом, чем подобный исход, и, уходя, проклинает все на свете за то, что мальчишку от участи разменной монеты все-таки не сберег.

***

На событие такого масштаба со всех уголков страны (и не только) стекаются гости разных народов в ещё большем количестве, чем даже на коронацию. Дворец внезапно заполняется светлыми, темными, северными и даже серыми, слуги безустанно бегают по коридорам, выполняя сотню поручений в минуту, Пальмира будто бы становится центром притяжения всего мира, она гудит, волнуется и бурлит, и Марк бурлит тоже. Разумеется, держится он изумительно, со всеми улыбчив, приветлив, доброжелателен, мало кому отказывает в беседе (а если и отказывает, то по справедливой причине), встречает самых важных гостей лично (Вакуленко, Круппова и Дарио в частности), посещает все вечера, организованные до свадьбы, пребывает почти всегда в компании Идана, как и полагается, и даже выглядит вполне спокойным, но Назар видит — маска. Волнуется Марк страшно, либо же тревожится касательно предстоящих событий, однако усиленно делает вид, что все под контролем, да так, что ни у кого и сомнений не возникает, вот только бывшего капитана обмануть не может. Впрочем, и не пытается вовсе, просто Назар за всеми этими слоями показного душевного равновесия отчётливо наблюдает внутренний шторм и ругает самого себя за то, что теперь уже точно ничем помочь не в состоянии, как бы не хотел. Он вообще старается не особо участвовать во всех этих мероприятиях, не только потому что на дух их не переносит, но ещё и потому что давиться понимаем собственного бессилия перед судьбой при взгляде на Марка не желает совсем, вот и пропадает где угодно, лишь бы не смотреть. Лишь бы не осознавать — снова мальчишка приносит себя в жертву, к алтарю бросая свою свободу. Каково это — жить в несвободе? Назар знает, как знает то, что хорошего в этом мало. Он однажды, когда начал первую войну, обрёл избавление от внешних оков (хоть внутренние с ним остались), и надеть их снова на себя не согласится никогда. Марк же принимает их терпеливо, и от этого смирения сводит зубы, потому что это было ожидаемо, но легче принимать подобный исход не стало. Назар, конечно, принимает, однако старается хотя бы в лишний раз не натыкаться на подтверждения. Он проводит свое время в штабе, с Ромой, с Гришей, с Робертом, Дарио и Димой, прибывшими на свадьбу, иногда заглядывает в новые покои Нади, когда ее няня уже отходит ко сну, и отвлекается, как может. Все эти разговоры, гости, вина, праздники его не привлекают, потому Назар без угрызений совести предпочитает им куда более приятные вещи, пока в ночь накануне свадьбы его не вызывает к себе Марк. — Я знаю, что тебе все это не по душе, — сходу объявляет он, стоит Назару войти (тоже в новые покои, поэтому через дверь, на третий этаж через окно забраться все же сложно), — Но, прошу тебя, будь завтра на обряде. Приходить на торжество необязательно, хотя тебе стоило бы показаться, но на самом обряде ты должен присутствовать. Иначе все сочтут, что ты не поддерживаешь мое решение заключить брак, и начнут строить домыслы, а нам это не нужно. — Я буду, — обещает Назар, — И на вечернем торжестве тоже, если понадобится. Безопасность — моя главная задача. — Спасибо, — немного помолчав, кивает Марк, — Для меня это много значит. Их разговор будто заходит в тупик, Назар несколько растерянно оглядывается по сторонам и отвлекает себя тем, что рассматривает покои. Они, кстати, ничем не хуже старых, вполне просторные, с двумя большими окнами, столом, двумя стульями и почему-то четырьмя дверьми. Первая, само собой, входная, вторая ведёт в уборную, третья, вероятно, соединяет со смежными покоями, в которых после свадьбы будет жить Идан. А для чего нужна четвертая? Что расположено за ней? Там вообще-то должна быть глухая стена, только если те, кто строил дворец, не решили расположить за ней ещё одну комнату, которую можно использовать как гардеробную или чулан. Назар задаётся вопросом, что вообще там находится, и решает все же уточнить. — Что это за дверь? — Дверь? — переспрашивает Марк, обернувшись, он вновь становится лицом и как-то неловко улыбается, — А, ты про эту. Не поверишь, но, оказалось, что за ней потайная лестница, ведущая в башню. Я не знал об этом, лишь когда перебрался в эти покои, услышал от слуг, что раньше здесь жил мой дед. Он пользовался этой лестницей, когда на дворец нападали, чтобы спасти свою жизнь и жизнь своих детей. Он тоже был из… Плодоносящих. — Вот как, — удивляется Назар, — Значит, в твои покои можно попасть через башню? Вопрос звучит как-то неоднозначно, будто он интересуется для себя, будто собирается незаметно пробираться сюда, хотя на деле это не так. Потому что нельзя и нет нужды, и все останется в прошлом, и связывать их с Марком будет разве что долг перед страной и дочь. Которую, впрочем, тут уже тоже не застанешь, она теперь живёт в своих покоях, а значит, для визитов причин как таковых нет и не будет. Это не удручает, это всего лишь даёт понять, что у судьбы порой свои планы, которые либо принимать, либо менять. Назар все эти годы считал Марка новатором и авантюристом, потому сейчас даже немного не верит в смиренность перед исходом, но видит ей подтверждение и едва ли успевает подавить поступающую комом к горлу вину. — Да, можно, — кивает Марк, — Я проверял. Не думаю, что мне придется пользоваться лестницей, но здорово, что она есть. Это создаёт ощущение безопасности на крайний случай. — Недурно, — глухо отзывается Назар, он хочет было спросить, может ли он идти, но вместо этого задаёт совсем другой вопрос, — Как ты себя чувствуешь? Готов к завтрашнему торжеству? Взгляд Марка оказывается красноречивее любых слов. Он смотрит все так же открыто, спокойно и честно, но снова с толикой тоски, вызванной необходимостью мириться положением вещей. Не сетуя и не жалуясь, он молча пожимает плечами, будто сам не знает, готов ли вовсе, и тяжело вздыхает. Лицо его искажается тревогой. — Я волнуюсь, — признается он, — Не за обряд, я уверен, что все пройдет хорошо. Меня беспокоит, что будет дальше и как мы с Иданом будем… Привыкать к супружеской жизни. Меня радует, что он по-своему любит Надю и что мы хоть сколько-то близки, как друзья, потому, наверное, это будет не так трудно, как могло бы. Идан отличный товарищ, я ему доверяю, однако… Это не то, чего я хотел. Впрочем, мои желания не играют никакой роли. Стабильная обстановка в стране важнее. Хотя знаешь, когда я только стал королем, мне казалось, что я… Что у меня будет шанс выбрать. И я выбрал, но всего лишь меньшее из зол. — Ты боишься, что Идан будет плох, как супруг? — осторожно уточняет Назар. — Нет, что ты, — качает головой Марк, — Я уверен, что он будет хорошим мужем и отличным отцом, но есть одна проблема. — Ты не любишь его, — догадывается Назар, вспомнив о словах, сказанных в Денире. Марк усмехается невесело и кивает. — Я не люблю его. Политические браки — явление распространенное, довольно древняя традиция и одна из неплохих гарантий при заключении союза любого рода. В них есть свои плюсы, однако главным минусом является то, что зачастую мнения самих эльфов, что пойдут к алтарю, не спрашивают. Что для одних — выгодная сделка, для других — жертва, принося которую, они расстаются со своими желаниями и свободой. Назар прожил в несвободе много лет, но у него всегда было право выбора, и хоть делал он зачастую неправильные, делал все же сам. И Марк сделал тоже, сделал даже верный, однако легче ему не стало и не станет. Что это такое — брак с нелюбимым? Назару, признаться честно, даже спросить некого, у него по стечению обстоятельств исключительно позитивные примеры в лице Федора с Андреем, Лии с Охрой, Эдды с Дарио и всех остальных, потому он даже узнать не может, а как быть с этим. Марк же, увы, уже завтра на собственной шкуре почувствует всю прелесть нежеланного союза и, никаких сомнений, даже не намекнет на публике ни словом, ни жестом, что ему эта свадьба поперек горла. Он делает это сейчас, когда с нажимом трёт лицо, а после вскидывает взгляд к потолку и кусает губы, будто силясь не расплакаться. В каждом движении — смятение и печаль, они отчётливо дают понять, насколько Марк не готов, и Назар, не выдержав, приближается к нему и обнимает за плечи. — Мне жаль, — в который раз повторяет он, не имея никаких иных слов для утешения. Марк ничего не отвечает. Он в отчаянном жесте медленно гибнущего на пути к алтарю целует в губы, поймав лицо в ладони, и прерывисто вздыхает, когда Назар крепче прижимает его к себе. Большего он дать уже никогда не сможет, и только это осознание заставляет его стоять и не прерываться. Впрочем, он отстраняется вскоре, Марк прижимается лбом к его лбу, сглатывает и просит. — Будь завтра в тронном зале, я прошу тебя. С тобой мне спокойнее. — Буду, — снова заверяет его Назар, — Я буду прикрывать тебя с тыла. Грустно улыбнувшись, Марк проводит ладонью по его щеке и опускает, давая понять, что отныне и навсегда уже не держит. Избавление от ласковых кандалов облегчения Назару почему-то не приносит. Утром он по настоянию Андрея наряжается в злосчастный камзол, сам помогает Роме подготовиться и в компании сына и Анны идёт в тронный зал. Там его со всех сторон облепляет его отряд, Дарио, Роберт и Дима (последний приехал без Марии, поскольку у той уже большой срок, путь ей дался бы непросто) галдят, удивляясь, как это они все проморгали факт близких отношений Марка и Идана, и не замолкают ни на секунду. Назар их слушает в половину уха, кивает Федору с Андреем, явившимся на торжество, и тяжело вздыхает, когда Анна задает ему слишком точный вопрос. — Я ведь правильно понимаю, что все эти смотрины были проведены ради проформы? — тихо любопытствует она, — Просто Его Величество давно уже показал свою благосклонность к герцогу Залмансону, и все понимали, какой будет итог. Или я все это придумала себе? — Думаю, Его Величество изначально склонялся в пользу герцога Залмансона, но смотрины все же провел, чтобы убедиться в правильности своего решения, — туманно отвечает Назар, — Вполне возможно, что он ожидал найти другого кандидата, но не нашел. Все же речь о будущем муже короля, в таких вопросах стоит быть разборчивее. — Герцог Залмансон и правда кажется самым достойным из кандидатов, — задумчиво тянет Анна, — Он богат, умён, титулован, добр. Его любят в Верхнем Городе, а ещё он довольно молод и приятен на вид. Я не знаю, какими качествами должен обладать супруг короля, но герцог Залмансон ему будто бы подходит. Ты так не думаешь? — Главное, что его кандидатура одобрена духовенством, — вздыхает Назар, — А все остальное побочно. Анна награждает его сложным взглядом, открывает было рот, чтобы сказать что-то ещё, но отвлекается на Рому. Она наклонятся к нему, спрашивает, в чем дело, а затем берет его на руки и, поправив его растрёпанные на затылке волосы, вновь обращается к Назару. — Не сочти за наглость, но мне интересно узнать, между Его Величеством и герцогом Залмансоном всегда были столь теплые отношения? — Они всегда ладили, — отзывается Назар, — Не скажу, что они были очень близки, но между ними с первого дня их знакомства возникла крепкая дружеская связь. Судя по всему, с годами она несколько изменилась. — Это хорошо, — кивает Анна с улыбкой, — Было бы печально, если бы этот брак был заключён лишь ради выгоды для обеих сторон. Его Величество много делает для страны, он заслужил рядом с собой не только законного, но и любящего супруга. Надеюсь, они с герцогом Залмансоном будут счастливы. — Аминь, — скрипит Назар, прекрасно зная, что все с точностью, да наоборот. В разговоры такого рода его, к счастью, больше не утягивают, потому что Рома неожиданно просится к нему на руки, усаживается поудобнее и, положив одну ладонь на плечо, второй указывает на стоящего в другом конце тронного зала Азарина, что прибыл на свадьбу вместе с Крупповым, Кузнецовым и четой Молаховых. — Он. — Что он? — не понимает Назар, — Ты его знаешь? — Да, — кивает Рома, — Он. Нахмурившись, Назар окидывает внимательным взглядом Азарина, беседующего о чем-то с Евгенией и Костей, и задумывается. Откуда Рома может его знать? Он ведь ни разу не видел никого из темных, если не брать в расчет жителей резиденции и дома милосердия, в который он попал после смерти своей матери, следовательно, знать Азарина он не может. Или они все же сталкивались когда-то в Нижнем Городе? Но при каких, черт побери, обстоятельствах, и что вообще все это значит? Назар не знает, потому решает разобраться с этим позже, а для начала хотя бы выяснить у Ромы, что он вообще помнит. — Что сделал этот эльф? Вместо ответа Рома взмахивает свободной рукой в воздухе, будто помешивая невидимой ложкой воду в бокале, тычет пальцем себе в живот и им же снова указывает на Азарина. — Он поил тебя чем-то? — уточняет Назар, — У тебя что-то болело, и он дал тебе отвар? — Отвар, — судя по всему, узнав знакомое слово, подтверждает Рома. Назар хмурится, все больше не понимая, какого черта вообще. Как могут быть связаны его сын и Азарин? Что за отвар делал последний и зачем поил им Рому? И что вообще за всем этим стоит? Почему-то кажется, что это важно, будто может иметь какое-то значение, но Назар, не имея ни одной догадки, какая у всего этого безобразия подоплека, принимает решение пока отложить построение теорий и отвлекается от размышлений, когда Охра, встав у алтаря, просит тишины. — Вот же черт! — неожиданно восклицает Дима, хлопнув себя по лбу, а затем расталкивает стоящих впереди него придворных дам и просит, — Прошу прощения, пропустите меня, будьте так добры. — С какой стати? — возмущается одна из них. — Я свидетель. К счастью Димы, этого объяснения хватает, чтобы его пропустили, потому он довольно быстро и ловко оказывается у алтаря ровно за секунду, как туда же подходит Влади. Едва последний занимает свое место, дверь тронного зала отворяется, и внутрь входит Идан. Разговоры разом замолкают, становится тихо, настолько, что Назар даже слышит собственное дыхание, которое, впрочем, он зачем-то задерживает, пока наблюдает за тем, как Идан приближается к алтарю. Одет тот так, как полагается: тёмно-коричневый камзол, расшитый золотыми нитями, меч на поясе, как знак готовности служить короне верой и правдой, начищенные до блеска сапоги. А ещё у него ужасно растерянное лицо, и если бы он в таком виде явился на тренировку, Назар бы обязательно задал вопрос вроде «Залмансон, почему такая кислая рожа?», вместе с тем же испытав беспокойство, ведь в самом деле, почему. Но они не на тренировке, потому никакие вопросы не звучат, Идан в тишине заканчивает свой путь и, выпрямив спину, кивает Влади в знак приветствия. Тот отвечает ему тем же. Минута проходит в напряжённом ожидании, которое завершается вместе с тем, как в тронный зал является главный виновник переполоха. Марк в сопровождении Мирона шествует к алтарю, красивый, сияющий, наряженный в белый камзол, с короной, с натянутой улыбкой, с тревогой. Ее не видно, если не знать, но Назар читает ее довольно просто и тяжело вздыхает, прикрывая глаза. Не так это должно было быть. Совсем не так. Сам обряд проходит довольно стандартно. Влади читает молитву, после ее читают все присутствующие, затем он спрашивает у Идана о готовности стать мужем, а когда получает его согласие, обращается к Марку. — Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть мужем Идана, которого видишь здесь перед собой? — спрашивает он, будто бы предоставляя выбор, которого нет в помине. Марк молчит. Он не отвечает ни да, ни нет, стоит, застыв, как каменное изваяние, и на секунду Назару кажется, что он сейчас сбежит. Просто развернется и уйдет, сорвет свадьбу, к которой так долго готовился и морально, и на деле, спрячется и откажется принимать решение, которое принимать не хочет. Просто сделает то, чего желает сам, наплевав на обязанности и необходимости, проявит нрав, покажет свое пренебрежение, пойдет на риск. Станет на мгновение таким, каким был в Легионе, упрямым, отказывающимся следовать правилам, свободным. Станет тем, кем давно не является. Но Марк не позволяет себе. Он вздрагивает всем телом, когда его едва слышно окликает Мирон, очень медленно и осторожно оборачивается через плечо и глазами находит Назара. Тот, вспомнив, как это было на свадьбе Лии, уверенно кивает, лишь бы хоть как-то поддержать, и взглядом просит прощения за такой исход. Марк вздыхает, становится обратно лицом к Влади и уверенным тоном говорит. — Имею, Ваше Высокопреосвященство. Весь дальнейший отряд Назар пропускает мимо, хоть и наблюдать не прекращает. Вот Марк и Идан опускаются на колени, вот Влади читает молитву, вот по тронному залу проносится громогласное «аминь», вот молодоженов венчают. Далее происходит обмен кольцами (которые были, к слову, изготовлены самим Иданом), и все вроде бы идёт, как нужно, но совсем неожиданно Марк роняет свое, и едва начавшиеся перешептывания вновь стихают. Назар, не будучи суеверным от слова совсем, все равно чувствует себя не в своей тарелке от такого очевидного знака и уже было предрекает, сколько толков будет о случившемся, но ситуацию спасает Мирон. Он абсолютно невозмутимо поднимает кольцо, отрывает от рукава своей рубахи белую нить и продевает ее внутрь, специально громко говоря следующие слова. — Мой духовный сын такой же, как и я, — усмехается он, отдавая кольцо Марку, — На своей свадьбе я тоже уронил кольцо, за что моя невеста надавала мне тумаков. Надеюсь, герцог Залмансон, вы будете не столь суровы? — Что вы, конечно, нет, — улыбается Идан, — Я не верю во все эти глупости. Он протягивает Марку руку, и тот, воспользовавшись тем, что обстановка разрядилась, ловко надевает кольцо ему на палец, подарив заодно обезоруживающую улыбку. Влади завершает обряд последним обращением к Творцу, и вот тогда уже приходит очередь Идана теряться. По логике проведения таких торжеств сейчас должен быть поцелуй, во всяком случае на королевской свадьбе его все ждут, но никто из молодоженов не торопится давать хлеба и зрелищ по понятной во всяком случае для Назара причине. Впрочем, Марк, прекрасно зная, что ему необходимо отыграть свою роль, как полагается, берет все в свои руки в прямом смысле этого слово, обхватывает лицо Идана так, что оно оказывается скрыто от всех, и на мгновение, если не меньше, прижимается к нему, после чего осторожно отстраняется, заливаясь краской. На придворных это производит должный эффект, они тут же взрываются восторгом и принимаются аплодировать, спихивая такое поведение на вполне объяснимое смущение, и больше не замолкают ни на секунду. Все разом подрываются к алтарю, чтобы поздравить короля с заключением брака, Назар остаётся на своем месте, поскольку не хочет вливаться в толпу, и смотрит на Анну. Лицо у той оказывается задумчивым. — Ты в порядке? — Да, конечно, — отзывается она, глядя на Марка и Идана, что беседуют с Лией и Охрой, — Просто мне показалось, что я знаю этот… Прием. Возможно, я ошибаюсь. — Прием? — вопросительно гнет бровь Назар, удобнее перехватив притихшего Рому, — Что ты имеешь в виду? — Ничего, — качает головой Анна, — Думаю, мне все же показалось. Что будет дальше? — А дальше, друзья, нас ждёт торжественное шествие по Пальмире, праздничная трапеза и вино, — объявляет подошедший Андрей радостным голосом, — А ещё уйма разговоров, танцы и две недели сушки десен. Как вам такой план? — Отвратительно, — вполне честно отвечает Назар, — Терпеть не могу всю эту суматоху. — Я тоже, — подхватывает Федор, вышедший к ним из поредевшей толпы, — Если бы было можно, я бы хоть завтра утром уехал на все две недели в Легион, пока не разъедутся гости. Как думаете, я ещё успею скрыться? — Пожалуй, мы с Ромой составим тебе компанию, — хмыкает Назар. — Даже не думайте, — осекает их обоих Андрей, — Вы оба обязаны быть на праздновании, так что о своих гениальных планах можете забыть. Узнаю, что вы куда-то уехали, за шкирку притащу обратно. Уяснили? Федор тяжело вздыхает, Назар ему вторит. Им обоим определенно не по душе вся эта суета, но по разным причинам. Если для одного она заключается в лишнем шуме и куче народа, то для второго она состоит в нежелании принимать происходящее, потому что непосредственно виновник всего переполоха впредь забудет не только о свободе, но и о любых ходах отступления, чего с ним не случалось даже во время войны. Цена власти, вспоминает Назар и думает, что слишком уж она высока. Он вскоре, собравшись духом, вместе с Анной и Ромой подходит к Идану с Марком и озвучивает слова поздравлений, поскольку, будучи на виду у всех, не может не сделать этого. Анна говорит куда искреннее него, улыбается и даже позволяет себе пожать руку Марку, на что тот, просияв, с благодарностью кивает. — Спасибо, — говорит он, переводя взгляд на Назара, — И вам тоже, капитан. Назар поджимает губы, не озвучивая вслух пролетевшее в голове «было бы за что». В торжественное шествие по Пальмире его утягивают против воли, потому он скачет по улицам столицы, пристроив свою лошадь позади лошадей молодоженов и рядом с Дарио. Все то время, что они красуются перед ликующими гражданами, посещают дома милосердия, делая пожертвования, и объезжают по ощущениям город от и до, он следит за обстановкой и держит не только ухо востро, но и одну руку на рукояти меча. Конечно, вряд ли кто-то рискнет напасть на глазах у всех ещё и при наличии такого количества охраны и глав Легиона, однако быть начеку все же стоит. Савченко вон не побоялся заявиться прямо во дворец, хоть и знал, что это далеко не его поле боя, и как раз этот случай заставляет оставаться настороже. От греха, черт побери, подальше. Обратно они все возвращаются даже позже дневной трапезы, там граф Машнов, отвечающий за организацию праздника, приглашает всех в столовую и объявляет, что после будут проводиться какие-то развлекательные мероприятия в саду. Назар решает, что, наверное, ему можно где-то да не появиться, и после того, как, вытерпев торговлю лицом во время обеда, ловит Фёдора в коридоре, предлагает ему план. — Гуляния в честь свадьбы будут длиться не один день, — как бы невзначай сообщает он, — И везде нас с тобой будут ждать, как глав в армии, в противном случае наше с тобой отсутствие сочтут за дерзость. Однако на мой взгляд появляться везде вместе нам с тобой вовсе необязательно. — Допустим, — кивает Федор, явно смекнув, что к чему, — Я так понимаю, сегодня в карауле я? — Уступлю тебе, как младшему, — усмехается Назар, — На танцах вечером я буду тоже, но все эти развлечения в саду выпадут на твою участь, если ты не против. Думаю, Андрей точно придет в восторг. — Если там будет стрельба, то и я буду не прочь развлечься, — улыбается Федор, а затем, будто подумав о чем-то, о чем думать уже поздно, уточняет, — Ты в порядке? Назар поджимает губы. Марк вышел замуж без какого-либо желания, вышел из-за давления духовенства, хотя казалось на тот момент, что у Влади зачатки души и понимания возникли вновь, Марк распрощался сегодня со своей свободой, и пусть его супруг не так уж и плох, можно даже сказать, что хорош собой, толку мало, потому что нет главного в таком деле — чувств. Есть дружеская приязнь, есть определенная привязанность, есть оправданное доверие, но все это не то, чего ищут в семейной жизни молодые эльфы. Все это не то, ради чего они идут к алтарю, отрекаясь от прошлого и глядя в будущее с долей оптимизма. Марк вот шел, потому что надо, и Назару до сих пор чудовищно жаль, что все получилось вот так. Каких-то полгода назад он бы отнёсся к этому событию в разы проще, но Андрей, похоже, был прав. Назар не не отпустил Марка, он всего лишь не хотел бы, чтобы брак был против воли, но даже здесь мальчишку не смог сберечь. Да и никто бы не смог. — Я в порядке. — Уверен? — не сдается Федор, — Просто все произошло довольно внезапно, вот я и подумал… — Все хорошо, — перебивает его Назар, — Мы все знали, что так будет. К тому же в Идане я уверен, так что никаких поводов для беспокойства нет. Федор, к счастью, не спорит и отпускает его, Назар, поблагодарив его за одобрение их не самого изящного плана, идёт в покои сына и застаёт того спящим. Сидящая за вышивкой у себя Анна говорит, что дневной сон, что бы не творилось вокруг, никто не отменял. — К тому же после я бы хотела отвести его на прогулку в сад, — объявляет она, хмурясь и рассматривая получившийся рисунок на ткани, — Граф Машнов сказал, что для детей будут организованы игры. Роме наверняка понравится. — А я только поменялся с Федором, — вздыхает Назар. Поймав вопросительный взгляд Анны, он только машет рукой, мол, неважно, и говорит, — Я пойду с вами. Лучше уж дети, чем все эти разодетые господа с павлиньими хвостами, под которыми обыкновенные куриные жопы. — Назар, — Анна смотрит на него с лёгким укором, цокает языком и возвращается к своей вышивке, — Хотя я могу тебя понять. Светлые и темные ведут себя очень прилично, как и северные, но вот серые… Мне за одну только трапезу предложили трижды выйти замуж, ты представляешь? Даже когда я сказала, что держу вдовий траур, никого это не смутило. Они какие-то слишком… — Тупые? — Самонадеянные и своевольные. — Одно и то же, — фыркает Назар, — Ты ведь отказала? Или кто-то из них все же приглянулся? — Назар, — повторяет чуть возмущённо Анна, — Нет, ну ты меня с ума сведешь. Конечно, я отказала. Во-первых, я держу траур, во-вторых, я не собираюсь снова выходить замуж, а в-третьих, у меня есть Рома. Я ни за что на свете не уеду из Пальмиры и не оставлю его, пока ему не исполнится хотя бы восемнадцать. Конечно, к годам двенадцати ему уже няня не будет нужна, но быть поблизости я все же постараюсь. — Ты для него не только няня. Ты его духовная мать. — И это тоже одна из самых важных причин для моего отказа. — А если бы предложение поступило не от северных? — любопытствует Назар, — Скажем, от темных или светлых и после окончания срока траура. Ты бы согласилась? — Нет, — мгновенно отвечает Анна, — Замуж во второй раз я не хочу. — Почему? — Потому что я люблю своего покойного мужа. Я идти под венец просто ради того, чтобы заключить брак, я не собираюсь. Назар понимающе кивает. За такую позицию осуждать он не может по многим причинам, ровно как и считать ее правильной или неправильной. Он спустя время уходит, чтобы не отвлекать Анну от ее занятия, просит ее напоследок найти его, как только они с Ромой соберутся в сад, а сам ищет, что ему сделать. Из дворца уезжать нельзя, Андрей если узнает, голову открутит, потому в Легион сейчас не сунешься, все, с кем он мог бы провести время, находятся на праздновании, потому возникает вопрос, куда себя деть. Впрочем, ответ на него находится быстро, когда в коридоре в Назара с разбегу врезается Инна, несущаяся куда-то со всех ног. История, однако, циклична. — Граф Вотяков! — восклицает она, схватившись за рукав его камзола, — Пожалуйста, скажите этим мальчикам, чтобы они не трогали меня! — Каким мальчикам? — уточняет Назар, заглядывая ей за спину и не наблюдая там никого, — Что случилось? Едва он успевает спросить, из-за поворота вылетают двое мальчишек лет восьми, которые при виде Инны тут же веселеют, но заметив Назара, они мгновенно застывают, подбираются и затихают. Кажется, они приехали с делегацией северных и уже успели что-то натворить. — Вот этим, — говорит Инна, указывая на мальчишек рукой, — Они сказали, что мы будем играть в веселую игру, а потом порвали мне платье и дёрнули меня за волосы. — В самом деле? — Назар смотрит на них и, стараясь выдерживать тон спокойным, спрашивает, — Господа, это правда? — Она врёт! — восклицает один из мальчишек, — Ничего это мы дёргали! Я же сказал, Витя случайно зацепился пуговицей о твои волосы. Почему ты ябедничаешь? — Я не вру, — возражает Инна, от усилий не расплакаться ее нижняя губа вздрагивает, а лицо искажается обидой, — И не ябедничаю! Я вам сказала, что не хочу с вами играть, а вы пристали ко мне со своими рогатыми жуками и порвали мне платье. — Спасибо скажи, что только платье, — ворчит, судя по всему, Витя, сложив руки на груди, — Ты ужасная плакса. — Так, — прерывает эту перепалку Назар, — Прекратите сейчас же. Господа, принесите свои извинения перед графиней Вознесенской и будьте так добры больше не донимать ее. — Не буду я перед ней извиняться, — фыркает второй мальчишка, имя которого так и не было раскрыто, — Тем более я герцог, а она всего лишь графиня. Да и не хочу я уже с ней играть. Пойдем, Витя, нечего нам тут делать больше. — А ну стоять, — командует Назар тем тоном, от которого его новобранцы обычно впадают в панику и забывают даже собственное имя, — Извинения, а потом идите, куда хотите. Живо. Мальчишки испуганно застывают, с опаской глядя на Назара, в один голос принимаются извиняться, после чего тут же уносятся прочь, ни разу не обернувшись до того момента, пока не скрываются за поворотом. Как только гул их шагов стихает, Инна шумно шмыгает носом и, вскинув голову, как-то грустно улыбается. — Спасибо вам, — жалобно тянет она, — Я думала, что это хорошие мальчики, но они такие невоспитанные! Ещё и платье любимое порвали, а мне его дядюшка подарил. — А где твой дядюшка? — уточняет Назар, присев на корточки, — Он тебя не потеряет? — Он с королем и маркизом Озеровым в саду, — отвечает Инна, — Он сказал мне поиграть в шатре с другими детьми, но мне не понравилось, и я побежала во дворец. Эти мальчики посадили мне на юбку рогатого жука и дёрнули меня за косу. А ещё назвали глупой, когда я спросила, почему у жука рога. Вы не знаете, почему? — Потому что такова их природа, — терпеливо объясняет Назар, — Рога им нужны для того, чтобы бороться за пищу или свою самку. А ещё для того, чтобы защитить свою территорию, если на нее забрел чужак. — Они дерутся рогами? Прямо как на турнире? — Почти. — Ничего себе, — удивляется Инна, — И они могут шевелить рогами? — И даже кусаться, — добавляет Назар, а затем, опомнившись, любопытствует, — Хочешь, я отведу тебя к дядюшке? Несколько секунд Инна мнется, будто не зная, хочет ли, переступает с ноги на ногу, а затем, вздохнув, едва заметно и явно без особого энтузиазма кивает. — Можно. — Ты не хочешь идти к нему? — осторожно спрашивает Назар, — Или ты боишься, что к тебе опять пристанут эти мальчишки? — За платье поругают, — Инна демонстрирует дырку на одном из верхних слоев своего сатинового платья, — А я не хочу, чтобы ругали. — Думаю, мы сможем решить эту проблему. Уже через пару минут они сидят в покоях у Анны, где та, предварительно переодев Инну в свой халат и закатав на нем рукава, принимается ловко зашивать дырку на платье, причитая на тему того, насколько невоспитанные гости к ним приехали. Инна с интересом озирается по сторонам, болтая ногами в воздухе, жует врученное ей яблоко и неожиданно задаёт вопрос, из-за которого и Назар, и Анна теряются. — А вы муж и жена, да? — С чего ты взяла? — первая справившись с замешательством, спрашивает Анна. — Граф Вотяков папа Ромы, а вы его мама, — объясняет Инна, — Так мне сказал дядюшка. А мама и папа обычно муж и жена. Так вы женаты? — Видишь ли, в чем дело, — осторожно начинает Назар, — Я земной отец Ромы, а Анна — его духовная мать. Она не приносила его на свет, и мы не женаты. — Духовный родитель появляется у ребенка, когда ему проводят специальный обряд, — продолжает Анна, не отвлекаясь от зашивания платья, — Я стала духовной мамой, когда Рому окунули в купель, после чего Старейшина прочитал молитву и назвал его моим духовными сыном. Ты когда-нибудь была на таких обрядах? — Нет, не была, — невозмутимо качает головой Инна, — А зачем так делают? Анна, явно больше понимая, а как объяснить подобную необходимость, принимается рассказывать о воле Творца и его зароках, Назар же слушает ее в половину уха и удивляется, когда дверь, ведущая в покои Ромы, отворяется, и он сам заходит внутрь, сонно почесывая один глаз. Инна замечает его тоже. — Привет! — весело здоровается она, тут же забыв о всех своих вопросах, — Хочешь пойти на улицу? Там проводят игры, а один эльф даже показывает фокусы с огнем! Пойдешь со мной? — Давай ты сначала переоденешься, а потом мы обязательно отведем вас на улицу, — предлагает ей Назар, вставая со своего места, обращается к Анне, — Как закончите, выходите в коридор, мы подождем вас там. Анна не спорит и отвлекает Инну тем, что просит ее примерить зашитое платье, Назар, пользуясь случаем, уводит Рому обратно в его покои, где помогает ему надеть штаны с сапогами, а заодно выпить воды из бокала и хоть немного привести в порядок взъерошенные после сна волосы. Сам он стягивает с себя камзол и бросает его на спинку стула, после чего вместе с сыном идет в коридор, куда скоро выходят Анна с Инной под руку. Вчетвером они следуют сад, где граф Кулыгин, заметив их, стремительно приближается к ним с беспокойным выражением лица. — Свет мой, почему я снова всюду ищу тебя? — возмущается он, всплеснув руками, — Что произошло? Почему ты сбежала из шатра и ничего мне не сказала? Я ведь просил тебя никуда не уходить и быть на виду. — Граф Кулыгин, не стоит, — мягко просит его Анна, — С вашей племянницей все в порядке. Так вышло, что у нее немного порвалось платье, поэтому она сидела в моих покоях, пока я ей его зашивала. — Прости меня, — Инна тупит взгляд, принимаясь теребить между пальцев ткань юбки, — Я не хотела, просто случайно получилось. — Ты расстроилась из-за платья? — уточняет граф Кулыгин, присев напротив племянницы и взяв ее руки в свои, — Душа моя, так это мелочи. Хочешь, я отведу тебя переодеться в другое? — Не нужно, — качает головой Инна, — Госпожа Змейкина все зашила, даже не видно ничего. Извини, что порвала платье. Я больше так не буду. — Ерунда, — отмахивается граф Кулыгин, тут же забыв о своем недовольстве. Он поднимается на ноги, протягивает Инне руку и, обращаясь к Анне, говорит, — Спасибо вам за помощь. Детей вскоре уже отправляют играть в огромный шатер, возле которого в самом деле факир выдувает огонь через кольца и глотает шпаги. Взрослым все эти фокусы, конечно, мало интересны, но вот мелюзга приходит в восторг и наблюдает за происходящим с долей восхищения. Назар останавливается чуть поодаль, буквально в нескольких метрах, чтобы не терять Рому из виду, и озирается по сторонам. Случайно он замечает, как в ярдах двадцати проводится турнир, и сердце его вновь предательски екает, когда он видит Марка, застывшего с луком. На одном из его пальцев, натянувших тетиву, красуется обручальное кольцо, оно блестит в лучах солнца и слепит. Бросается в глаза. От греха подальше Назар отворачивается и не сдерживает улыбки, когда к нему, раскинув руки в стороны, приближается уже явно успевший выпить вина Дарио. — Капита-а-ан, — приветственно тянет он, явно намереваясь заключить в очень крепкие объятия, — Я уж думал, что вы вообще на улицу не высунетесь. Как вам праздник? Ворчите на шум как обычно? — Виейра, — с напускной строгостью окликает его Назар, когда тот, все же добившись желаемого и стиснув на пару мгновений бывшего капитана в руках, отстраняется, — Веди себя прилично, ты все же на свадьбе Его Величества. Когда ты вообще успел так налакаться? — Ловкость рук и никакого мошенничества! — объявляет Дарио, — Да и за несколько лет под вашим командованием я научился быстро пить, лишь бы вы не отобрали, не наказали и не испортили веселье. Сейчас, конечно, этот навык мне ни к чему, но с привычками бороться сложно. — Дай угадаю, Роберт и Дима уже лежат пьяные под кустами роз? — Нет, конечно. Они отдыхают в фонтане. — Может, все же у фонтана? — Может быть. Назар беззвучно смеётся и машет рукой. Ладно, черт с ними. Один раз напиться можно, тем более что для них существует радостный повод. Свадьба всё-таки, не абы кто женится, а их друзья, их товарищи, их король. Они то думают, что все по любви и по личному желанию, вот и вселятся, считая, что есть на то причина. Не их вина, что праздник на самом деле не праздник, а панихида по утерянной свободе. Далеко не их. — А вы вот что мне скажите, капитан, — пьяно тянет Дарио, внимательно посмотрев на Назара, — Вы ведь знали, что Идан к Ма… Его Величеству проявляет знаки внимания? Я, право слово, раньше ни разу не замечал этого, поэтому очень удивился, когда услышал о помолвке. Но вы, наверное, с самого начала были в курсе, да? Вы ведь всегда были поставлены в известность раньше остальных. — Я не знал, — почти честно отвечает Назар, — Но я слышал, что во время войны Идан много времени проводил с Его Величеством и оказывал ему всяческую поддержку. Когда я вернулся во дворец, он уже уехал в Претиоз строить свою мастерскую, поэтому я ничего не могу сказать наверняка. Во всяком случае своими глазами я ничего не видел. — Врёте? — прищурившись, прямо спрашивает Дарио. — Ни капли. — Да ну? — Ты мне допрос решил устроить? — фыркает Назар, — Угомонись, Виейра, не знал я ничего. Меня тоже поставили перед фактом, как и вас всех. Его Величество горазд в такие… Неожиданности. — Это был приятный сюрприз, — прекратив донимать вопросами, кивает Дарио, — Надеюсь, через годик приедем на обряд имянаречения. Надя, конечно, чудесная девочка, но она все же рождена не в браке. А наследники стране, как ни крути, нужны. — Дай Творец, — вздыхает Назар, не желая об этом всем даже думать, потому что любые мысли сводятся к одному. С Дарио они говорят уже на другую, менее щекотливую тему, когда к ним присоединяются мокрые насквозь Роберт и Дима. Выясняется, что отдыхали они все же не возле, я прямо в фонтане, дабы хоть немного протрезветь после неприличного количества вина, и у них это, в принципе, вышло, но ценой сухой одежды. Назар называет их беспечными простофилями, за что ему угрожают напоить его вечером так, что утром стыдно будет, а затем как-то совсем неожиданно начинаются упрашивания принять участие в турнире, чтобы дать фору всем этим напыщенным индюкам, приехавшим на свадьбу. — Я слышал, что сейчас лидирует Идан, но какой-то остолоп из серых его может обойти, — заговорщически шепчет Роберт, — Поэтому, капитан, вы просто обязаны показать им, кто тут мастер. — Я не буду в этом участвовать, — морщится Назар, — И тем более я не буду никому ничего доказывать. — Пожалуйста? — предпринимает ещё одну, довольно слабую попытку Дима. — Я сказал, что я не буду в этом участвовать, — повторяет Назар. Дарио переглядывается с Робертом, улыбается Диме, смотрит на Назара, растянув губы в ухмылке, и очень недобро хлопает ладонями, потирая их друг о друга. Это не сулит вообще ничего хорошего, понимает Назар, и оказывается прав, когда обнаруживает себя с луком и колчаном у турнирного шатра. — Стреляет граф Вотяков! — объявляет кто-то из слуг. Назар тяжело вздыхает, не представляя даже, как вообще умудрился согласиться на все эти глупости, натягивает тетиву, понимает стойку и без каких-либо эмоций лёгким движением выпускает стрелу. Та вонзается ровно в центр. — Десять из десяти, — сообщает все тот же слуга, зафиксировав результат, — Очередь герцога Залмансона. Назар теряется и оглядывается на Диму, Дарио и Роберта, мол, что за дела, вы же сказали, что соревноваться надо с кем-то из серых, те пытаются слиться с толпой и отказываются что-либо объяснять, по всей видимости, все перепутав. Впрочем, турниру продолжаться ошибка этих негодников не мешает, Идан спокойно встаёт рядом, готовясь сделать выстрел, и, повернувшись к Назару лицом, улыбается. — Как думаете, чья возьмёт? — Понятия не имею, — пожимает плечами Назар, — Но было бы славно, если бы ты победил. Когда ученик обходит учителя, это хороший знак. — Правда? — вопросительно гнет бровь Идан, — Тогда я в деле. Дурных знаков на сегодня мне хватило. Он выпускает стрелу и почти попадает в центр, потому круг все же остается за Назаром. Тот решает хотя бы попытаться уравнять их шансы, потому во время второго выстрела совсем незаметно блефует и сбивает прицел, из-за чего мишень взять идеально у него не получается. Ход переходит снова к Идану и заканчивается его безоговорочной победой. — Один-один, — подмечает он, дожидаясь разрешения вновь приступить к стрельбе, — Ваши ставки? — Никаких, — отзывается Назар, — Но проиграть тебе мне не будет стыдно. — Приятно слышать это от вас, капитан, — беззлобно усмехается Идан, — Впрочем, это взаимно. Вам проиграть я готов с честью. Поскольку последний круг остался за ним, первый стреляет в финальном этапе тоже он. Пока он прицеливается и берет мишень на мушку, Назар оглядывается на стоящего у шатра Марка и рассматривает его так, будто видит впервые. Он одетый с иголочки, сдержанный, удивительно взрослый, торжественный, трагичный, он смотрит в ответ все с той же тоской и дежурно улыбается, салютуя бокалом. Будто говоря беззвучно: я поддерживаю тебя и верю в твою победу. Назар прикрывает глаза и отворачивается, а когда слуга объявляет, что Идан выбил девять из десяти, вынимает стрелу из колчана, прекрасно зная, как именно ему нужно поступить. Дело не только в том, чья это свадьба, не только в том, что на них все смотрят. В происходящем сейчас даже есть некий символизм, и хоть Назар никогда и ни на что не претендовал, ни за что на этом поприще не боролся, он все равно уступил во благо. Именно поэтому он дожидается лёгкого порыва ветра, выпускает стрелу и берет мишень на восемь из десяти. Он признаёт поражение, отдает безоговорочную победу Идану во всех смыслах этого слова и, пожав ему руку, уходит прочь, чувствуя внимательный взгляд Марка между лопаток. Проигрыш конкретно в данной ситуации, как кажется ему, и есть та точка невозврата, пройдя которую, к прошлому Назар вернуться уже никогда не сможет. Ни во благо, ни из личного желания.

***

Стук в дверь заставляет Назара беззвучно простонать и послать мысленно к черту весь мир, но он, все же пересилив себя и не претворив желаемое в действительное, открывает своему нежданному гостю и не удивляется, когда видит перед собой служанку. — Граф Вотяков, — она склоняет спину в поклоне, а затем, не глядя в глаза, сообщает, — Его Величество просил вас явиться к нему до начала танцев в тронном зале. — Да что ж… — не договорив, Назар останавливает сам себя, вздыхает и уточняет, — Он просил явиться сейчас? — Да. — Благодарю. Вы можете быть свободны. Служанка, снова поклонившись, быстрым шагом удаляется, Назар же выходит в коридор, закрывает дверь и следует в королевские покои. Он сначала по привычке спускается вниз, но вспомнив, что нынче Марк живёт в другом крыле, поднимается на третий этаж и, постучавшись и получив разрешения войти, предстает перед ним, не понимая пока ещё причины вызова. Та оказывается не особо приятна. — Герцог Дежнёв и граф Мускатов сказали, что ты сегодня строго отчитал их и заставил принести извинения перед племянницей Артема, хотя они, по их же словам, не были ни в чем виноваты, — объявляет он, не дав Назару ничего спросить, — Не объяснишь, что это было? Эти мальчики, на минуту, дети одних из самых знатных представителей серых эльфов, и нам совершенно невыгодно портить с ними отношения. — Передай этим знатным представителям серых эльфов, что детей надо воспитывать, — фыркает Назар, — Мелюзга у них слишком борзая. Они обзывали Инну глупой, посадили ей жука на платье и порвали его, а в довесок дёрнули за волосы и чуть не довели до слез. А она, между прочим, представительница светлых дворян и одна из самых богатых светлых эльфийек ее возраста. — Хочешь сказать, мальчики обидели ее, и поэтому ты велел им извиниться на коленях? — вздернув брови, любопытствует Марк, — Я, конечно, все понимаю, но ты мог указать им на них ошибку иначе. Зачем надо было унижать их? — Что, прости? — удивляется Назар, — Я не велел им извиняться перед ней на коленях. Я всего лишь сказал, чтобы они попросили прощения и больше не беспокоили Инну. — А своим родителям они сказали, что ты поставил их на колени. — Ты всерьёз считаешь, что я бы поступил так с детьми, пусть даже с невоспитанными? Марк смотрит на него несколько секунд, не моргая, затем хмурится, прикрывает глаза и вздыхает. — Фантазёры, — он трёт переносицу пальцами, возводит глаза к потолку и невесело усмехается, — Удивительно, как отличаются дети темных и светлых дворян от детей серых. Ни Инна, ни кто-либо ещё не позволил бы себе так нагло лгать, а этим хоть бы что. — Наглость — второе счастье, — пожимает плечами Назар и осторожно уточняет, — У тебя не будет проблем с родителями этих юнцов из-за того, что я отчитал их? — Не будет, — качает головой Марк, — Они хотели, чтобы ты принес извинения перед их детьми, настолько они возмутились твоему поведению, но ты этого делать не будешь ни при каких раскладах. — Если это нужно, чтобы не портить с ними отношения, я, так и быть, пересилю свое упрямство. — Ни за что. Глава моей армии не перед кем не обязан держать ответ. Тем более перед зазнавшимися индюками. — Я польщён тем, что ты поддерживаешь меня, — улыбается Назар, — Но если от разрешения данной ситуации зависят наши взаимоотношения с народом серых эльфов, я переступлю через свою гордость. От одного раза не умру. — Исключено, — отрезает Марк, — Твой авторитет я не позволю подрывать идиотской индульгенцией перед серыми. Ты далеко не тот, у кого они имеют право требовать объяснений, не говоря уже об извинениях. Так что обойдутся. — Ты уверен? — Уверен. Назар, не найдя чем парировать, молчаливо соглашается и хочет было удалиться, поскольку до начала празднования в тронном зале осталось всего ничего, но задерживается лишь по одной причине. — С Надей все в порядке? — спрашивает он, — Я видел её с Еленой днём, но подойти не смог. — Все хорошо, — заверяет его Марк, — Надя не обделена вниманием, пока при дворе столько северных. Они все очень… Радушно приняли ее. — Рад слышать. — Ты поддался. — Что? — не понимает Назар, сбитый с толку такой быстрой сменой темы разговора, — О чем ты вообще? — На турнире, — объясняет Марк, принимаясь заправлять рубаху в пояс штанов, — Ты поддался Идану, я видел. Ты никогда не стреляешь, если чувствуешь хоть малейший порыв ветра, и никогда не берешь прицел, так сильно отводя плечо в сторону. Ты специально проиграл ему. — Я просто решил не выпендриваться, — отзывается Назар, — Роберт вообще сказал мне, что мой соперник будет из серых, но в итоге это оказался Идан. Я подумал, что будет неуместно оставлять в дураках супруга короля, и не стал выставлять напоказ свои способности. — Пока брак не консумирован, Идан не считается моим мужем. Уже сказав, Марк почему-то морщится, отворачивается к столу, берет в руки корону и собирается было надеть ее на голову, но передумывает и швыряет обратно, как ненужную безделушку. Жмёт, понимает Назар, давит, передавливает, доламывает то, что судьба не успела сломать. И ему правда все ещё жаль, ему честно все ещё паршиво самому от такого исхода, но он понимает, что ничего нельзя изменить, потому остаётся спокоен. А ещё он догадывается, что если сейчас Марка не привести в порядок, то он неизвестно в каком состоянии выйдет к гостям и придворным, чего допускать все же не стоит. Проблема лишь в том, что он все ещё знает, как утешить расстроенного солдата, и понятия не имеет, как поддержать жениха, не имеющего желания быть мужем. — Ты ведь сам знаешь, что уже сегодня ночью брак будет консумирован, — тихо говорит он, встав позади Марка и положив одну ладонь на его плечо, — Это неизбежно. Тебе остаётся только принять это, чтобы все прошло спокойно. Я уверен, что Идан не сделает ничего из того, чего ты не будешь хотеть. Он все же твой друг. — Я не уверен, что он будет делать хоть что-то из того, чего хочет он сам, — невесело усмехается Марк, все же не скидывая с себя чужую руку, — Но ты прав. Пути назад у нас уже нет. — Ты справишься, — заверяет его Назар, — Ты всегда справлялся. Ты пережил две войны, выносил дочь, добился признания и стал полноправным королем. У тебя получилось то, что на первый взгляд казалось невозможным, потому у меня нет причин сомневаться, что получится и на этот раз. И я не могу ничего обещать, но клянусь, я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы эта жертва стала для тебя последней. Все, что только смогу. Вздрогнув, Марк поворачивается к нему лицом, пытливо всматривается в глаза, а затем, кивнув, заключает в крепкие объятия, будто говоря беззвучно: я тебе верю. В данную секунду он совершенно точно в порядке. Потому что в тронном зале держится он превосходно, не отказывается от бесед и танцев, только вино не пьет, объясняя тем, что на сегодня ему достаточно. Наблюдая за ним со стороны, Назар думает, что такое самообладание — высшая степень мастерства, и сам лично к бокалу то и дело прикладывается, поскольку иначе всю эту ерунду не вытерпит. Заметив стоящего в одиночестве у окна Азарина, Назар неожиданно вспоминает о словах Ромы и, оставив Федора с Андреем, идёт выяснить, в чем дело. Вопрос он задаёт, разумеется, осторожно. — Я вот что хотел уточнить, господин Азарин, — начинает Назар, старательно подбирая правильные слова, — Наверное, вы слышали, что у меня появился сын. Это ребенок моей покойной кузины, он попал в приют Летумы, откуда я забрал его несколько месяцев назад. Его зовут Роман. — Да, я слышал об этом, — невозмутимо кивает Азарин, — Как и то, что его духовными родителями стали граф Логвинов и госпожа Змейкина. Поздравляю вас. — Благодарю, — почти искренне отвечает Назар и, сделав глоток из бокала, продолжает, — Мой сын ещё довольно мал и пока не умеет говорить, но сегодня во время обряда, как мне показалось, он узнал вас. Он сказал, что вы кое-что сделали для него. — Что, простите? — улыбнувшись, Азарин вскидывает брови и смотрит на Назара с удивлением, — Это невозможно. Я ни разу в жизни не видел вашего сына и уж тем более не делал для него никакой отвар. Возможно, он перепутал меня с кем-то. — Но я не говорил, что вы делали для него отвар. Азарин, начавший было подносить бокал к губам, замирает, опускает руку и, вздохнув, равнодушно пожимает плечами. — Я оговорился. — Вы не оговорились, — качает головой Назар, — Потому что Рома сказал мне, что вы варили для него отвар. — Значит, мы оба ошиблись. — Господин Азарин. — Не только для него, — спустя длительную паузу все же признается Азарин, — Я варил отвар и для его матери в том числе. Такой поворот событий заставляет Назара напрячься, потому что все грозится выйти из-под контроля. У него есть вполне правдоподобная легенда, по которой мать Ромы была его кузиной, и если сейчас выяснится, что Азарин знает истину, то все может полететь в бездну. Даже один эльф, имеющий доступ к достоверной информации, это уже риск, потому что ему ничего не будет стоить раскрыть глаза окружающим. С другой стороны, если Азарин не сделал этого раньше, значит, ему нет резона кричать во всеуслышание о том, что Назар солгал. Или, может, он не знает всего? Надо докопаться до сути. — Расскажете подробнее? — Дайте мне слово, что никто не пострадает, — неожиданно заявляет Азарин, — Поклянитесь здоровьем и благополучием вашего сына, и тогда я расскажу. — Только в том случае, если вы поклянетесь благополучием вашей семьи, что на мне и моем сыне ваши слова никак не отразятся, — парирует Назар, подмечая про себя, что такое начало ему не нравится. Азарин награждает его сложным взглядом и протягивает руку, Назар осторожно пожимает ее и ни секунды не сомневается, что слово, которое ему дали, будет сдержано. Он может как угодно относиться к окружающим, придворным и дворянам, к светлым, серым и северным, но темным, тем, с кем он рос, за благополучие которых он боролся не один год, он все же будет верить. Хотя бы потому что положения их когда-то были одинаковы. Азарин, судя по всему, верит ему тоже, потому вскоре вновь подаёт голос. — Вашу кузину разыскивал баронет Львов Маскуратов, — тихо сообщает он, — Я не знаю, чем она ему не угодила, но когда он узнал, что вы стоите во главе Легиона, он стал искать. Неофициально, само собой. Через подпольные организации, таверны, гонцов и больницы. Ульяна нужна была ему живой, думаю, он какое-то время намеревался сделать её рычагом давления на вас, но потом передумал. Маскуратов сказал, что заплатит сорок тысяч тому, кто приведет ему ее. Я не знал, кем она приходится ему или вам, да и я, признаться честно, не принимал в этом никакого участия, потому что шла война и мне было не до того. Но так уж получилось, что брат моей жены… Он совершила ошибку. И чтобы это никак не отразилось на моей жене, я помог ему. — Что вы сделали? — Кто-то привел Ульяну к Маскуратову, — говорит Азарин, — Я не знаю, кто именно, скорее всего кто-то из мятежников, но ее приволокли вместе с сыном. На тот момент ему было около восьми месяцев. Сергей, он… Были сложные времена, опять же, шла война, потому он подрабатывал в доме Маскуратова. Серовы задолжали ему крупную сумму, и он пообещал простить долг, если Сергей… Если он избавится от Ульяны и Романа так, чтобы это не было подозрительно. Якобы от какого-то недуга. Поймите правильно, Сергей бы никогда не согласился на подобное, но у него не было выбора. Он был вынужден сделать то, что от него требовали, иначе Маскуратов никогда бы не оставил его семью в покое. — Он убил Ульяну? — холодно спрашивает Назар, — И попытался убить Рому? — Он намеревался сделать это. Но он додумался обратиться ко мне, и я предложил ему свою помощь. — Какую? — Напоить Ульяну и Романа отваром, который вызывает очень крепкий сон, солгать Маскуратову, что они умерли, и увезти их куда подальше. Но все пошло не по плану. Азарин отвлекается от своего рассказа, чтобы сменить свой пустой бокал на новый, отпивает из него вина и, вытерев губы тыльной стороной ладони, продолжает. — Вообще для начала я велел Сергею выяснить у Ульяны, почему Маскуратов искал ее, — заявляет он, — Всему ведь есть причина, и такое рвение убить женщину и ни в чем не повинного ребенка должно было быть объяснено. Однако Сергей, судя по всему, как-то неправильно все преподнес, и Ульяна поняла, что ее убьют. Возможно, она догадывалась раньше, а слова Сергея лишь подкрепили ее мысли, я не знаю точно. Но она сказала, что связана с самим главой Легиона, и если вы узнаете, что кто-то посмел причинить ей вред, то мы все не сносим головы. Вот тогда уже я понял, что любой ценой обязан спасти ее и Романа. — Вы испугались, что я обо всем узнаю и приду по ваши души? — уточняет Назар. — Я был уверен, что вы придёте по наши души, — поправляет его Азарин, — Потому что бывший наемный убийца, ставший во главе армии, ни за что бы не оставил такое безнаказанным. Назар ничего не отвечает. Он думает о том, что Ульяна поступила мудро, когда сказала, что связана с ним. Это стало ее гарантией на выживание, потому что причинить вред близким главы Легиона действительно мало кто осмелился бы. Осмелился Маскуратов, но его мотив ясен. Он боялся, что если останется хоть один свидетель убийства Валерии и Зои, то Назар, известный теперь уже как второй эльф в стране, придет за ним и накажет за все деяния. Маскуратов хотел избавится от Ульяны с той лишь целью, чтобы Назар не нашел ее и не отомстил за нее в том числе, вот и приказал лишить ее жизни, но так, чтобы это не было подозрительно. Он, вероятно, предполагал, что на какие-то следы нападут, потому и перестраховался. За болезнь не покараешь. Маскуратов был умён. Но Ульяна тоже была далеко не глупа. — Когда мы выяснили, что Ульяна связана с вами, мы приняли решение спасти ее, — продолжает Азарин, — Я понимал, что Маскуратов не просто так захотел убить ее, вероятно, она знала что-то, из-за чего вы могли прийти за ним. Впрочем, меня это не особо беспокоило, я был обязан защитить свою жену, а поскольку ее брат уже ввязался в эту авантюру, я взялся за дело сам. Меня привели в дом Маскуратова якобы для отведения подозрений. Будто я случайный целитель, который подтвердит, что Ульяна и ее сын умерли от неизвестного недуга. Я сварил для них отвар, после которого они уснули, и велел сообщить Маскуратову, что они мертвы. Это был блеф не грани безумия, если бы он привел ещё одного целителя, наш план пошел бы коту под хвост, но он поверил нам. Я сказал ему, что тело лучше увезти как можно скорее, и даже не объяснил причины, он тут же согласился и приказал нам заняться этим. Мы с Сергеем увезли Ульяну и Романа в Летуму, и там, в доме Серовых, я приготовил второй отвар. Но помог он только вашему сыну. — Что значит помог? — Чтобы нейтрализовать действие отвара долгого сна, нужен другой отвар, — объясняет Азарин, — Это как яд и противоядие, понимаете? Яд Ульяна и Роман приняли, но противоядие подействовало только на мальчика. Уже потом я узнал, что у Ульяны были сложные роды и что состояние ее здоровья оставляло желать лучшего. Две недели я провел без сна, за это время я успел похоронить двух кузенов и чуть не потерял жену, но я сделал все, чтобы Ульяна выкарабкалась. И она выжила. — Но Рому я забрал из приюта, — подмечает Назар, — Одна из сиделок сказала мне, что Ульяна умерла у нее на руках от какой-то болезни. — Возможно, и так, — пожимает плечами Азарин, — Я не знаю, как обстояло дело, потому что сразу после того, как Ульяна пришла в себя, я оставил ее под присмотром Серовых уехал в Нарг спасать своего отца, взятого в плен. В мое отсутствие на дом напали, когда мы с Сергеем вернулись, никого там уже не было. Только пепелище и труп его матери. Полагаю, Ульяна и Роман успели бежать, но куда именно, я не имел ни малейшего понятия. Да и не было у меня времени разбираться. Нижний Город сложил оружие, и война подошла к концу. Я был обязан позаботиться о своей семье. — Вы не пытались разыскать Ульяну позднее? — Пытался, конечно. Но у меня ничего не вышло. Назар кивает. В его голову как-то внезапно врывается воспоминание о том дне, когда он посещал больницу в Нарге и когда внезапно начались роды. Кажется, он тогда случайно узнал, что жена Азарина является сестрой Серова, и его попросили сделать вид, будто он не в курсе. Теперь понятно, зачем это было нужно и что именно скрывалось. Вероятно, Азарин боялся, что Назар каким-то образом выяснит все, в том числе имена тех, кто убил Ульяну, а после выйдет на Серова, как на исполнителя приказа Маскуратова. Через него было бы очень просто найти и его сестру и навредить уже ей в качестве мести, чего Назар, разумеется, никогда бы не сделал, но чего от него, наверное, все же ожидали. Обиды за такое впечатление о себе он не испытывает, потому что Азарин прав — он бывший наемник, и одному Творцу известно, на что он вообще способен. Во всяком случае был раньше. Сейчас в нем нет ни злости, ни жажды возмездия, ни желания ответить болью на боль. Ему жаль, что судьба Ульяны сложилась таким образом, но он не видит виноватых, кроме разве что Маскуратова, который в общем-то тоже пострадал. Он потерял сына, и горе ослепило его настолько, что он решил всех погрузить в отчаяние, даже тех, кто того не заслуживал. Впрочем, наказывать его Назар не намерен тоже, потому что судьба справилась лучше него. Она все расставила по местам, о чем и говорит Азарин. — Маскуратов мертв, — объявляет он, — Во время войны он встал на сторону мятежников и попытался убить городского управляющего Цворика, но сам поймал стрелу между глаз. — Да упокоит Творец его душу, — задумчиво тянет Назар. — Аминь, — как-то не слишком уверенно отзывается Азарин, косясь на него, а затем, сглотнув, уточняет, — Вы не держите зла на меня за случившееся? Я понимаю, что боль вашей потери не стихнет из-за моего сожаления, но я и правда соболезную вашей утрате. Я не хотел, чтобы так вышло. — Я не держу зла на вас, — заверяет его Назар, — Как и на господина Серова и уж тем более на вашу жену. Вы попытались помочь Ульяне и спасли моего сына. Я благодарен вам за это. — Быть может, если бы я не напоил ее отваром, она бы не умерла. — И тогда Маскуратов убил бы ее и Рому иначе. Вы сделали все, что могли, так что ни к чему теперь предполагать, что было бы. Азарин награждает его внимательным взглядом, затем смотрит куда-то в сторону и, немного помолчав, предлагает. — Тогда, может, забудем об этом? — Забудем, — кивает Назар, ему тоже невыгодно, чтобы эта история вышла наружу, потому он соглашается и протягивает руку Азарину, чтобы закрепить их договоренность, — И, пожалуй, не будем больше вспоминать. Азарин без промедлений и с явным облегчением отвечает на рукопожатие, после чего даже позволяет себе непрочную улыбку. Назар едва заметно улыбается в ответ, чокается с ним, выпивая за здравие ближних, и оставляет в покое, дабы дать провести время с удовольствием. Правда надолго один он не остаётся, к нему вскоре прибивается Мирон, задающий тот же вопрос, что и Дарио днём. — Когда это началось? — спрашивает он, глядя на Марка и Идана, стоящих у алтаря, — Ещё в Легионе или позже? — Мне то откуда знать? — фыркает Назар, — Спроси у своего духовного сына. — Ты их капитан, — напоминает Мирон, — И ты всегда и все знал и видел. Я помню, как ты долго говорил с Гришей, чтобы он не натворил глупостей. Тогда ещё никто понятия не имел, что он влюблен в Роберта, а ты уже пытался предотвратить непоправимое. Ты не мог не знать, что Идан неравнодушен к Марку. — Тогда это не так сильно бросалось в глаза, — уклончиво отвечает Назар, — Они не были столь близки, как Гриша и Роберт. Думаю, все началось гораздо позже. Возможно, во время последней войны. — Или все же раньше. — К чему ты клонишь? — Как думаешь, у Идана в роду были светлые эльфы? Назар, подавившись вином, заходится кашлем, бьёт себя по груди кулаком, отведя бокал в сторону, и сипло набирает воздуха в грудь. Он не идиот и понимает, что именно хочет сказать Мирон. А он намекает на то, что, возможно, отцом Нади может являться Идан, но только в том случае, если у него в роду были светлые. И Назару бы опровергнуть эту теорию, мол, конечно, нет, глупость какая, но он внезапно ловит себя на мысли, что подтвердить ее, возможно, даже будет не так уж и плохо. Мирон наверняка сомневается в том, что Кирилл Незборецкий действительно причастен ко всему этому безобразию, поскольку Марк дал очень туманный ответ и пищу для размышлений. И чтобы они не привели случайно к истине, можно попытаться правильно разыграть карты. Будет лучше, если Мирон будет считать, что интерес к Идану проснулся давно. Так будет безопасно. — Не уверен, но вполне возможно, что да, — говорит Назар, — Его родители точно были темными, но насчёт остальных его предков я не знаю. К чему ты спрашиваешь? — Ни к чему, — качает головой Мирон, растягивая губы в лукавой улыбке, — Всего лишь думаю над тем, какова вероятность рождения темного наследника. — Ты ведь знаешь, что высока. В Марке есть кровь темных. — Но он родил светлую дочь. — Ее второй отец был северным. Мирон пожимает плечами, мол, вот уж не знаю, подносит бокал к губам, и Назар понимает, что план сработал. Подозрения есть, но они направлены в сторону Идана, и так, наверное, все же будет лучше. Так Мирон будет убежден, что Марк понес не от кого-то со стороны, а от своего теперь уже мужа. Конечно, другим так думать не следует, но у других и нет никаких сомнений. Все же траур сыграл свою роль и стал неплохим громоотводом. Прикрываться волей Творца, возможно, не слишком хорошо, но зато очень удобно. — Позволь уточнить, — вновь подаёт голос Мирон, снижая его на несколько тонов и говоря почти шепотом, — Я ведь правильно понимаю, что на консумации брака Лии и Охры тебя на самом деле не было? — С чего ты взял? — Ты же знаешь, что я не побегу к Влади рассказывать об этом. Охра мой друг, и к Лие я по-своему привязан. — Не был я там, — сдается Назар, примерно понимая, почему был задан вопрос, — Это дикость какая-то, а не обычай. — Мне тоже кажется, что это лишнее, — соглашается Мирон, — Поэтому я вот думаю, как мне незаметно удалиться из их покоев, чтобы никто не заметил. Конечно, никто не потребует утром вывесить простыню, но я переживаю, как бы Влади не настоял на своем присутствии. Как ты смог убедить его уйти? — Мне не понадобилось убеждать, я просто выгнал его, — усмехается Назар, — Главное, не позволяй ему диктовать условия и стой на своем. Как только он уйдет, ты сможешь незаметно покинуть покои Марка. — Наверное, будет лучше выждать перед этим какое-то время. — Думаю, да. Десяти минут должно хватить. Они с Мироном переглядываются, прячут улыбки за бокалами и больше ничего не говорят. Назару все ещё жаль, что Марк заключил брак против воли, но хотя бы тот факт, что консумация пройдет в камерной обстановке, немного скрашивает общую паршивость ситуации. Не особо сильно, однако это уже что-то. Во всяком случае лучше, чем ничего. Мирона вскоре уводит побеседовать Вакуленко, что напоследок награждает Назара тяжёлым взглядом, последний остаётся на своем месте и наблюдает за происходящим. За тем, как Озеров пляшет с почему-то все ещё не отошедшей ко сну Инной, пока Кулыгин, стоя чуть поодаль, следит за ними с лёгкой улыбкой; за тем, как рядом с ними в танце кружатся довольные жизнью Лия и Охра, стараясь в порыве эмоций никого не толкнуть; за тем, как Дима, Дарио и Роберт, столпившись, о чем-то шепчутся, не прекращая хлестать вино; за тем, как Гавриил, Тимофей и Костя рядом занимаются почти тем же с той лишь разницей, что не пьют. На глаза также попадаются граф Машнов и виконт Светло с каким-то серым эльфом и Незборецкие, выглядящие вполне удовлетворенными обстановкой, а ещё Евгения, увлеченная в беседу с кем-то из северных. Разумеется, народу в тронном зале в разы больше, но остальных Назар не замечает по той простой причине, что ему на них плевать. В поле своего зрения он по привычке держит только тех, за чью безопасность обычно отвечает и кто не вызывает у него раздражения (держал бы и Анну, но она уже отошла ко сну), и подмечает, что Андрей и Федор куда-то исчезли. Впрочем, пропажа находится быстро, когда они неожиданно встают с двух сторон и подают новый бокал, но теперь уже с элем. Назар машинально хватается за него, отпивает, открывает было рот и закрывает его обратно, когда видит, в каком виде его друзья. Андрей вон усиленно пытается поправить растрепавшиеся волосы, пока Федор активно заправляет полы рубахи в штаны. Оба ещё и красные, и можно было бы свалить все на духоту, если бы окна не были открыты. Творец, как юнцы себя ведут. — Тут очень жарко, — объявляет Андрей, закончив мучить свои волосы, — Не представляю, как в такой духоте можно ещё и танцевать. — Я и не заметил, — пожимает плечами Назар, а затем, окинув его быстрым взглядом, добавляет, — Пуговицу на штанах застегни, будь так добр. Пока Андрей с тихим «вот же черт» принимается поправлять свой внешний вид, Федор только разводит руками, мол, ну что я должен сказать. Назар, впрочем, никаких слов от него и не ждёт, он без угрызений совести осушает свой бокал до дна и заранее прощает себя за то, что завтра встанет поздно после такого неприличного количества выпивки. Хотя один раз можно, чего уж там. Да и повод, что говорится, имеется. — Предлагаю после того, как закончится праздник, стащить с кухни пару бутылок эля и пойти в сад, — говорит Андрей, — Во дворце слишком шумно, а я бы хотел завершить этот день на приятной ноте. — Я только за, — кивает Федор, — Назар? — В принципе, можно, — неожиданно даже для самого себя соглашается он, — Но давайте не в саду. Нам все же не по пятнадцать лет, чтобы шарахаться где попало, лишь бы не поймали за руку. Мои покои свободны, можно пойти туда. — Все, как в старые, добрые, — усмехается Андрей. Назар улыбается. Действительно как в старые, добрые, когда они были юны, глупы и безрассудны, когда за душой у них было ровным счетом ничего, а впереди только тьма, отчаяние и бесконечные попытки выжить. А ещё у них были они сами, их небольшая команда, великолепное трио преступников, которое никому так и не удалось поймать и отвести на эшафот. Если так подумать, за все, что они сотворили в прошлом, их давно должны были обезглавить, потому что и половины их деяний хватило бы на казнь, но вышло иначе. И стоят они теперь в чертовой Пальмире, в самом сердце Верхнего Города как приближенные короля и не последние эльфы в стране. Скажи кто Назару лет десять назад, что судьба их сложится так, он бы пальцем у виска покрутил и рассмеялся. Сейчас вот не до смеха совсем. Впрочем, не стоит о плохом, чему-то светлому тоже есть место в их новой реальности. — Тогда я на кухню, — решает Федор, — Если повезет, даже умыкну нам сыра и винограда. — Ты командующий Легионом, — напоминает ему Андрей со смешком, — Тебе необязательно воровать еду, достаточно будет просто попросить. — Ты не понимаешь, вся прелесть как раз заключается в том, чтобы стащить. — Я вроде выходил замуж за наемника, а не за карманника. — Возможно, я немного тебя обманул. Их глумливая беседа прерывается, когда Влади, встав у алтаря, прокашливается, привлекая к себе внимание, и, сцепив руки в замок на уровне живота, делает объявление. — Новобрачным пора отправиться в брачное ложе для консумации брака, — говорит он важным тоном и обращается к Мирону, — Господин Федоров, вы должны присутствовать, как духовный отец Его Величества. — Разумеется, — спешно кивает Мирон, отдавая свой бокал Мамаю, — Я помню о своих обязанностях. Замолкнув, он подходит к Идану с Марком, последний растягивает губы в непрочной улыбке, благодарит всех за то, что они почтили его своим визитом на свадьбу, и желает доброй ночи, после чего собирается было последовать к выходу, но перед этим ловит взгляд Назара и замирает. Тот тоже не двигается со своего места, посылает глазами сигнал, мол, крепись, прошу тебя, ты справишься, и едва слышно вздыхает, когда Марк, едва заметно кивнув, в компании Идана, Влади и Мирона направляется к дверям. Уже там последний оборачивается через плечо, Назар пальцем показывает вниз, намекая на озвученное ранее «стой на своем», и испытывает немыслимое облегчение из-за ещё одного утвердительного кивка. Когда вся эта процессия, наконец, покидает тронный зал, Андрей хлопает его по плечу и указывает головой куда-то в сторону. — Пойдем? — Пойдем, — вздыхает Назар, — Больше нам тут делать явно нечего. Ступая по коридору вместе с Андреем и Федором на кухню, поскольку они решили все же вместе добыть для себя эля, он думает почему-то не о делах, Легионе, своих детях, солдатах или былом, а последней ночи в Денире. Ему почему-то кажется, что что-то он упустил, но сил докапываться до истины нет, потому он, пока пьян и не так уж собран, смиренно признает самому себе один-единственный факт: если бы была возможность что-то изменить, наверное, он бы ею даже воспользовался.