Без права на отказ

Удивительным открытием для Назара, когда он заглядывает в покои Нади после обеденной трапезы, а не как обычно ночью, становится тот факт, что она узнает его. Нет, она и раньше признавала его всегда, но на этот раз она буквально сияет при виде него, неуверенно встаёт на ноги, хватаясь за бортики своей кроватки, и радостно пищит. Марк, пришедший укладывать ее, улыбается. — Она рада видеть тебя, — объясняет он такую реакцию Нади, беря ее на руки, — Ты довольно давно не заходил. Было много дел? — Я ждал, пока уедут гости, — честно признается Назар, не видя смысла лгать, — Не хотел, чтобы кто-то заметил, что я слишком часто захаживаю к принцессе. И дела, разумеется. От своих обязанностей мне никуда не деться. — Понимаю, — без доли обиды кивает Марк, — При дворе действительно было слишком шумно в последние дни. Я бы с радостью не проводил все эти двухнедельные гуляния, но традиции есть традиции. Пренебрегать ими не имею права даже я. Едва он замолкает, Надя принимается вертеться и тянуться к Назару, будто умоляя забрать к себе. Тот, недолго думая и не спрашивая разрешения, берет ее на руки, усаживая на правом предплечье, невесомо целует в макушку и вздыхает. Выросла она ощутимо, стала немного тяжелее и выше, а ещё научилась сидеть, немного стоять и реагировать на мир вокруг не только плачем, но и иными методами. Не по дням, а по часам. Того гляди, скоро начнет ходить. Эту мысль Марк подтверждает. — Она уже делает первые шаги, — объявляет он, — Пока не очень уверенно, но очень упрямо. Вчера Идан выходил с ней на прогулку вечером, она несколько раз упала, но все равно вставала и продолжала шагать. Я не думал, что это случится так рано. — Ей уже почти девять месяцев, — напоминает Назар, — В этом возрасте дети и делают первые шаги, если я ничего не путаю. — Вера сказала мне, что обычно это происходит ближе к году, — пожимает плечами Марк, — И что Надя вся в Кирилла. Он тоже начал рано ходить, а уже в год с небольшим научился бегать. Вера увидела в этом определенную схожесть. — Тем лучше. — Согласен. Будто почувствовав, что говорят о ней, Надя немного отклоняется вперёд, доверчиво заглядывает в глаза Назару, а затем неожиданно кладет свою крохотную ладонь ему на лицо. Ласково и осторожно, словно боясь прикасаться, она проводит рукой по щеке и смешно морщит нос, когда пальцами прощупывает старый шрам вдоль линии челюсти. Неровно сросшаяся кожа почему-то привлекает ее внимание, она с интересом целителя принимается ее трогать и улыбается, обнажая свои немногочисленные зубы. Назар чуть приподнимает голову, чтобы ей было удобнее, и терпеливо ждёт. — Тебе так нравятся мои шрамы? — любопытствует он, когда Надя принимается изучать след от ножа возле его правого уха. — Для нее это в новинку, — вновь подаёт голос Марк, наблюдая за ними со стороны, — Она точно так же щупала меня. Он в довесок указывает пальцем на едва заметный шрам возле губы, Назар кидает на него долгий взгляд и вздыхает. Прошло две недели со свадьбы, гости разъехались, во дворце все вернулось на круги своя, и жизнь Назара вроде тоже стала прежней, но все же будто бы иной. Он, разумеется, прекратил все свои ночные визиты в королевские покои, к дочери вот заглянул только сейчас, все чаще стал пропадать в штабе вместе с Ромой и, уму непостижимо, все ещё не до конца принял новую реальность. Не потому что чего-то лишился, вовсе нет, а потому что каждый день вынужден наблюдать за тем, как через путь жертв проходит Марк. Внешне он такой же, кстати. Статный, светлый, лучезарно красивый, спокойный и будто бы стабильный, но на дне глаз все та же хроническая тоска. Она засела там давно, но стала острее с того дня, как был заключён брак, и никуда не уходит с тех пор, все продолжая сидеть костью в горле Назара. И ему бы не обращать внимания, в конце концов, он ничего не может поделать с нынешним раскладом, но он не позволяет себе проявлять равнодушие, потому лишь спрашивает. — С тобой все хорошо? — Да, конечно, — мгновенно отзывается Марк, будто ждал этого вопроса, — Я немного устал от всей этой суеты, но сейчас должно стать спокойнее, так что я в полном порядке. — Я рад слышать это, — кивает Назар, — Помнится, ты хотел наведаться в Нижний Город после свадьбы. Твой план в силе? Я думаю отбыть через неделю, хочу взглянуть, как идут дела в новых подразделениях. Поедешь со мной? — Мне нужно поговорить с Еленой, — отвечает Марк, немного подумав, — Если она не будет против задержаться при дворе ещё на месяц, то мы с Иданом поедем с тобой. — Тогда я буду ждать твоего решения. Надя, поняв, что на нее перестали обращать внимание, внезапно тоненько пищит и хлопает ладошкой Назара по щеке, глядя на него с некоторым возмущением. Он смотрит на нее в ответ оторопело, вскинув брови, вопрошает беззвучно, мол, в чем дело, на что Надя только отворачивается, надув губы. Выпендривается. — Ты вздумала обижаться на меня? — усмехается Назар, слегка встряхнув дочь в своих руках, — Эй, ну посмотри на меня. Не реагируя на его просьбу, Надя продолжает вертеть головой, намеренно не глядя на него, и то ли она действительно обижается, то ли просто придуривается, не столь важно. Назар вместо уговоров подхватывает ее под подмышками, рассчитывая силу, подкидывает несколько раз в воздухе и тут же ловит, вызывая у нее восторженный смех. — Обида исчерпана? — уточняет он, когда Надя, успокоившись, кладет свою голову ему на плечо. Разумеется, она ему не отвечает по той простой причине, что не умеет ещё говорить, но судя по тому, что свой нос она больше не воротит, недовольства у нее все же закончились. Впрочем, как и силы, потому что зевает Надя довольно широко, выдавая тем свою усталость и необходимость укладываться спать. — Давай ее мне, — предлагает Марк, — Ей пора отходить ко сну, иначе вечером Вера будет ворчать, что она опять днём не ложилась. — Я сам, — качает головой Назар, — Вечером вряд ли смогу зайти, хоть сейчас уложу. Марк не возражает и, немного постояв, бесцеремонно усаживается на подоконник, игнорируя стул, приставленный к столу. Он наблюдает за тем, как Назар качает Надю, не позволяя той вырваться на волю, и как-то грустно вздыхает, отведя взгляд в сторону. — Мы говорили с Игорем, — сообщает он вполголоса, — Он попросил подумать о том, чтобы привезти к ним Надю. Не сейчас, конечно, когда она станет старше. Полагаю, он рассчитывает на то, что однажды они смогут сосватать ее кому-то из северных. — И что ты думаешь по этому поводу? — спрашивает Назар, — Отдашь Надю за кого-то из северных? — На самом деле это было бы логично, — пожимает плечами Марк, — Это бы помогло укрепить наш союз с северными. Да и для них Надя не столько принцесса, сколько дочь Кирилла, потому им важна ее дальнейшая судьба. Я не сомневаюсь, что там о ней смогут позаботиться должным образом и что ее будут беречь, как зеницу ока. Но отпускать ее так далеко… Для меня это немыслимо. — Тогда не соглашайся, — отзывается Назар, сам не представляя даже, а как ему отпустить Надю, когда она станет старше, и отдать за кого-то из северных, — Хотя бы пока. Когда она подрастет, можно будет наведаться в гости к северным, но обещать им ничего не стоит. Мы не можем знать, что будет завтра. Глупо строить планы на столь далёкое будущее. — Королевских детей обычно сватают задолго до того, как они начинают говорить, — как-то невесело усмехается Марк, — Таковы обычаи. Редко случается, чтобы законные наследники заключали помолвку позже пяти лет. Зачастую это происходит ещё до года в целях укрепления связей с другими народами. А у северных тем более есть основания просить сосватать Надю их кандидату, невзирая на то, что она бастард. Им, по правде говоря, нет дела до того, что она рождена не в браке. Для них она одна из Незборецких, только и всего. — Ты и правда готов отдать ее им, просто потому что они считают ее дочерью Кирилла? — Я не говорил, что готов. Я всего лишь сказал, что, возможно, это будет неизбежно. Назар прикрывает глаза и тычется носом в светлую макушку притихшей Нади. Она же ещё совсем ребенок, думается ему, она ходить то не умеет, а ее уже собираются сватать, будто есть смысл куда-то торопиться. Понятно, что Незборецкие хотят держать ее ближе к себе, для них она кровь от крови и плоть от плоти, да и вполне возможно, что они опасаются, как бы ее не отдали за кого-то другого, и все же. Зачем так спешить? Чего ради? Надя пока ещё даже решение сама принимать не может, потому и не надо подгонять события, все успеется. Она вырастет, станет старше, начнет понимать, каков окружающий мир, и скажет свое мнение. Во всяком случае Назар в лепешку разобьётся, но не позволит делать дочь пешкой в политических играх, как не позволит ломать ее волю. У нее будет право выбора, и он это право будет отстаивать своим авторитетом хоть до посинения. Плевать, что подумают окружающие — лишить дочь свободы Назар не даст. Любой, черт побери, ценой. Он уже однажды допустил жертву для того, кого клялся беречь. Больше никогда. — И все же давай не будем спешить, — просит он, открыв глаза, — Пусть ей хотя бы исполнится лет пять, а потом уже ты решишь, как будет лучше. Если будет нужно наведаться к северным, я лично сопровожу Надю на их земли. Того гляди, они будут вести себя сдержанно, если с принцессой прибудет глава Легиона. — Ты их там всех напугаешь только, — тихо смеётся Марк, — Они посчитают, что ты приехал не просто так. — Это будет почти правдой. — Да, но для них все будет выглядеть так, будто ты пытаешься что-то разузнать, а нам не нужны конфликты. Тем более военные. — У нас не будет конфликта с северными, пока они не позволяют себе лишнего, — уверенно заявляет Назар, — Да и Надю я в любом случае не отпущу так просто. Либо со мной, либо с Федором. Больше ее жизнь я никому не доверю. — А мне? — Разумеется. Но и тебя одного я не отправлю. Закусив нижнюю губу, Марк как-то странно меняется в лице, будто Назар сказал что-то из ряда вон выходящее. А он вообще-то честен и логичен, ведь безопасность короля всегда должна быть на высшем уровне. Неважно, куда он отправится, главное, чтобы подле него всегда были проверенные эльфы, которые смогут защитить и сберечь. Таких, увы, не слишком много, да и из них Назар далеко не всем доверит жизнь Марка. Вот и остаётся, что либо он, либо Федор. Подошли бы и его самые лучшие солдаты, но Дима в Родарике ждёт со дня на день появления на свет своего первенца, Дарио в Нижнем Городе, Роберт в Яноре управляет делами, Лия все ещё женщина, а Идан отравлен и физически уже не так силен, как раньше. Вариантов в общем не густо. Подумав о последнем, Назар на мгновение теряется и все же задает вопрос. — У вас с Иданом все в порядке? — Все хорошо, — заверяет его Марк, спрятав взгляд, — Он с большим пониманием относится к нашему браку, потому мы не требуем друг от друга больше положенного. Сейчас он будет часто пропадать в столице, чтобы обустроить там вторую мастерскую и привезти туда своих работников из Претиоза. Идан очень воодушевлен идеей сколотить себе ещё большее состояние, чтобы таким образом помочь Нижнему Городу. Я признателен ему за это, как и за всю его помощь. Он правда немало делает как для меня, так и для страны. — Это хорошо, — вздыхает Назар, в глубине души все же понимая, что не все так радужно, как хотелось бы, — Я рад, что вы… Уживаетесь. — Мы ведь друзья, — напоминает Марк, — Мы всегда неплохо ладили, и сейчас ничего не изменилось. С той лишь поправкой, что Идан стал ещё и моим мужем. Наверное, если бы он не согласился, я бы не знал, что мне делать. Влади настойчиво повторял, что взамен… Не договорив, он резко замолкает и вздрагивает, выдавая всем своим видом, что ляпнул что-то не то. Назар хмурится, не понимая такой реакции, ещё раз прокручивает в голове услышанные слова и акцентирует свое внимание на одном. Взамен? — Влади давил на тебя, потому что у вас была какая-то договоренность? — спрашивает он, — Ты зачем-то пообещал ему заключить брак? — Вроде того, — уклончиво отвечает Марк, — Я дал ему слово, что выйду замуж, если он кое-что сделает для меня. — Что именно? — Я не могу сказать. — Марк. — Это касается не только меня. — Неважно. Ты же знаешь, что дальше меня это не уйдет. Что он сделал? — Он провел обряд имянаречения для одного ребенка, — сдается Марк, — Я попросил его об этом взамен на то, что через три месяца заключу брак с тем, чья кандидатура устроит духовенство в том числе. Назару кажется, что он оглох. Нужно быть совсем идиотом, чтобы не понять, о каком именно ребенке идёт речь, потому что все очевидно. Глупо было полагать, что Влади, этот непреклонный черт, вдруг, сжалившись, решил дать согласие на проведение обряда. Да он бы костьми лег, лишь бы не допускать того, что по его мнению незаконно, а тут он неожиданно сдался и выдвинул очень простое условие — документ о заключении брака. И все, никаких иных требований, ни свидетелей, ни слов Старейшин Нижнего Города, ничего. Только небольшое подтверждение, что родители Ромы были женаты, которое подделать то не составило труда, а значит, запрошено оно было проформы ради. Назар считал, что у Влади проснулось милосердие, но оказывается, что он всего лишь выполнял свою часть сделки. Сделки, из-за которой Марк против воли пошел к алтарю столь рано. — Я изначально пытался сторговаться на полгода, но Влади сказал, что мы не на рынке, и дал мне срок в три месяца, — продолжает он как-то виновато, — Его беспокоило, что народ скоро начнет требовать законного наследника, а я все ещё не замужем, поэтому он согласился провести обряд для Ромы, если я заключу брак. Мы сошлись на том, что это будет темный дворянин, во все остальное Влади не лез до поры, до времени. Дальнейшее развитие событий тебе уже известно. — Зачем? — севшим голосом спрашивает Назар, — Зачем ты сделал это? — Потому что для тебя это было важно, — просто отвечает Марк, — Я видел, что ты действительно хотел, чтобы у Ромы были духовные родители, поэтому решил помочь тебе. Я не ожидал, что Влади выдвинет мне такое условие, но и отказаться не мог. Да и смысла не было тоже, потому что от меня в самом деле ждут наследников. Можно считать, что я убил двух зайцев одной стрелой. — Если бы не договоренность с Влади, у тебя было бы больше времени, чтобы выбрать кандидата в мужья. — И я бы все равно выбрал Идана, потому что никто другой не вызывает у меня доверия. Не думай, что это была жертва. Это выгодная сделка, и мы с Влади оба выполнили то, что от нас требовалось. — Но ты этого не хотел. — Неважно. Я дал ему слово, и я его сдержал. Я поступил так, как должен был поступить король. Не в силах смотреть на Марка, Назар отворачивается от него, подходит к кроватке и кладет в нее заснувшую Надю, после чего накрывает ее одеялом. Внутри него клокочут эмоции, самые разные и ужасно сильные, и от них нет избавления. Марк, своенравный Марк, сумасбродный Марк, привыкший думать не о себе — о других, Марк снова пошел на уступки, чтобы тем, кто его окружает, жилось чуточку лучше. Разумеется, он бы в любом случае заключил брак, потому что наследники ему нужны, разумеется, он бы скорее всего выбрал Идана, потому что другие не вызывают у него доверия и приязни, разумеется, эту жертву он принес абсолютно спокойно, потому что ничего не терял, но что взамен? Назар ушел от него, оставил его тогда, когда, возможно, был нужен, не бросил на произвол судьбы, однако создал дистанцию, считая, что так будет правильно. Он выбил почву из-под ног своим решением, даже не подозревая, что Марк тоже принял его, но не в свою пользу. Марк согласился на условия Влади, чтобы Рома приобрел духовных родителей, и ничего не потребовал от Назара в ответ. Даже не сказал ему об этом, а молча сделал то, что посчитал нужным. Он даже не затаил обиду, хотя мог бы, он ни о чем толком и не попросил. Он без всякой грязи отпустил, перед этим умудрившись дать то, чего Назар хотел. А Назар… А что Назар? Ему по-прежнему жаль. — Спасибо, — тихо шепчет он, не контролируя собственный голос, — Ты не должен был соглашаться на такие условия из-за меня, но все равно согласился. Я у тебя в долгу. — Ты выиграл для меня две войны, — отзывается Марк, — Считай, что мы квиты. Назар жмурится, думая о том, что ни черта это не так, потому что исход обеих войн был таков, что Марк вновь проходил через путь лишений. Он дважды получил не власть и не регалии — он получил разрушенную страну и отсутствие права на выбор. Он получил невозможность распоряжаться самим собой. Вскоре Назар уходит из покоев Нади, предварительно взяв обещание добиться ответа касательно поездки в Нижний Город, и уходит в конюшню. Ему нужно в Легион, нужно в штаб, нужно загонять новобранцев до седьмого пота, нужно выдохнуть(ся) самому, чтобы не думать и не жалеть. Какая ирония — думая, что он поступает правильно и делает все, чтобы в дальнейшем не возникло последствий, он, напротив, допустил ошибку, о которой даже не подозревал. Он отплатил Марку болью на помощь. В который, черт побери, раз.

***

— Эссе! — строго окликает девчонку Назар в который раз, — Эссе, черт тебя побери! Ещё раз толкнешь Мелихова, я тебя до конца месяца в ночные караулы ставить буду. И на дежурства в столовой заодно, чтобы без продыху пахала у меня! — Да не трогала я его! — отбрыкивается Диана, сделав приличия ради шаг в сторону от Данилы, — Я споткнулась и случайно навалилась на него. Ваши обвинения безосновательны! — Я, по-твоему, совсем слепой? — Все в порядке, — неожиданно подаёт голос Данила, — Тут камень, она правда споткнулась. — Допустим, — кивает Назар, едва сдерживая улыбку, — Но имейте в виду, что ложь наказуема. Ещё одна такая случайность, и я буду ставить вас в ночные караулы до конца недели. Все ясно? — Так точно, — в один голос отзываются Данила с Дианой и, к счастью, бросив затею трепать и друг другу, и окружающим нервы, продолжают совместно проходить полосу препятствий. Назар вздыхает, наблюдая за ними с пригорка. Ему эти двое, честное слово, немного уже даже надоели своими выходками и ссорами, но сейчас вот вроде устаканилось. Не до конца, конечно, нет-нет, да устраивают представления, однако не так часто и не так заметно. Больше спорят между собой, чтобы командование не видело и не слышало, и не мешают ни своему, ни чужому тренировочному процессу. Умнеют, похоже. Либо просто понимают, что каждое замечание будет чревато наказанием, не столь важно. Дисциплина, благо, есть. — Портишь жизнь новобранцам? — глумливо интересуется Федор, неожиданно оказавшийся рядом и хлопнувший по плечу в знак приветствия, кивает на Данилу с Дианой, — Опять что-то учудили? — Пока нет, — качает головой Назар, — А ты здесь что делаешь? Я думал, что ты сегодня сидишь с Гришей. — Андрей захотел привезти его в штаб, — объясняет Федор, указывая головой в сторону конюшни, где Андрей, держа на руках Гришу, что-то обстоятельно рассказывает ему, — Ненадолго, просто чтобы осмотреться. — Не ты ли мне говорил, что не хочешь, чтобы Гриша связывал свою жизнь с Легионом? — вопросительно гнет бровь Назар. — Значит, я врал тебе и себе, — усмехается Федор, — Но на самом деле это всего лишь ознакомительный визит. Подрастет и сам решит, чего он хочет. — Напомни мне, когда ему исполнится восемь. — Хочешь подстроить так, чтобы он попал к тебе в отряд? — Нет, я в этот день уйду на заслуженный отдых. Федор смотрит с лёгким возмущением, пихает в плечо, Назар не остаётся в долгу и толкает его в ответ. Между ними завязывается небольшая потасовка, в которой ни одна из конфликтующих сторон не превалирует, и она больше походит на глупую детскую возню, чем на настоящую драку. Впрочем, Назара эти тонкости не беспокоят, он без зазрения совести укладывает Федора на лопатки и приземляется рядом спустя мгновение, когда тот делает ему подсечку. Подошедший к ним на пригорок Андрей морщит недовольно нос. — И вот это твои отцы, представляешь, — сообщает он недоумевающему Грише, — Главы армии, самые страшные эльфы в стране. А ведут себя, как сущие дети, и дурачатся. — Мы не дурачимся, а отрабатываем навыки ближнего боя, — возражает Федор, усаживаясь, протягивает руки вперёд и обращается сыну, — Гриша, пойдешь ко мне? Оценив предложение недоверчивым взглядом, Гриша, когда его опускают на землю, делает несколько неуверенных шагов к Федору, то и дело рискуя свалиться. В какой-то момент, не дойдя до точки назначения всего ничего, он неожиданно сворачивает и буквально добегает, пока ноги ещё держат, до Назара, падая в его руки. Тот успевает подхватить Гришу, после чего усаживает его к себе на колени и улыбается. Федор закатывает глаза. — Мой сын привязан к тебе больше, чем ко мне, — фыркает он без намека на обиду в голосе, — Посмотри, как он тебе доверяет. А ты заладил, на отдых уйду, на покой. Кому ж я его отдам, если не тебе? — Ну если уж совсем некому будет, то можно и ко мне в отряд, — миролюбиво соглашается Назар, позабыв о недавно сказанных словах и желании уйти на заслуженный отдых, — Только потом не жалуйтесь. — С чего вдруг вы вообще решили, что Гриша станет солдатом? — возмущается Андрей, все же последовав их примеру и опустившись рядом с Федором на землю, — У него, между прочим, может быть свое мнение, а вы его уже записали в Легион. И вообще я не согласен на такой расклад. Мало того, что у меня муж живёт в штабе, ещё и сына сюда же тащит. Беспредел. — Ну вот родишь дочь, ее точно не заберу в Легион, — усмехается Федор, уложив подбородок на плече Андрея, — Будет подле тебя до совершеннолетия. — Дочь, как же, — фыркает тот, приглаживая волосы Федора свободной ладонью, — Она ж с таким отцом, как ты, никогда замуж не выйдет. Ты всех ее женихов отпугивать будешь одним своим видом, и останется она одна. — Не останется, не переживай. Мы ее Роме сосватаем. — Ты там поосторожнее со словами, — осекает его Назар, кинув предупреждающий взгляд, — Моего сына не впутывай. С вами породниться себе дороже, так что как-нибудь без меня и Ромы, будьте так любезны. — Я его духовный отец, — напоминает Федор со скотской ухмылкой, — Так что твое мнение меня совершенно не волнует. Что скажешь, Андрей? Родишь мне дочь, если я договорюсь отдать ее замуж за Рому? — Я подумаю, — вторя его улыбке, обещает Андрей, — Такая партия меня вполне устраивает. Закатив глаза, Назар бросает, толком и не начав, попытки вразумить их и обращает свое внимание на сидящего на его коленях Гришу. Мальчишка в это время с задумчивым выражением лица перебирает в пальцах края своей рубахи и будто бы даже считает швы, что-то невнятно бормоча себе под нос. Сейчас, кстати, внешне он больше похож все же на Федора, только глаза у него точь-в-точь, как у Андрея, в остальном — истинный Логвинов. Повезло, однако. — Ладно, мы пойдем, — встав, Андрей отряхивается от пыли, забирает Гришу на руки и, уже уходя, бросает через плечо, — Вечером жду вас во дворце. Опять не приедете к трапезе — головы откручу. Обоим. Как только он исчезает с пригорка, Федор шумно вздыхает, растянув губы в блаженной улыбке, ложится на траву и, заложив руки за голову, прикрывает глаза. Причину его хорошего настроения Назар не знает, но он и не считает нужным докапываться до сути, лишь мысленно радуется тому, что хоть кто-то достиг душевного равновесия. Немыслимая роскошь, однако — будучи вечно потерянным в веренице дел и забот, иметь к тому же привилегию в виде приятной стабильности. Назар вот таким похвастаться не может и все ещё не понимает, почему. Добраться бы до ответа, он был бы дороже многих других знаний. — Когда ты отбываешь в Нижний Город? — неожиданно спрашивает Федор, все продолжая валяться на земле, — Через пару дней, верно? — Через три, — коротко отзывается Назар. Он кидает взгляд на полигон, где Диана и Данила, закончив с прохождением полосы препятствий, вместе натягивают на лук кого-то из них новую тетиву, и, улыбнувшись открывшейся взору картине, продолжает, — Думаю, что надолго я не задержусь. Марк с Иданом хотят посетить некоторые города, посмотреть, как идут дела у темных. Возможно, я даже вернусь вместе с ними, если не будет никаких проблем. Вы же позаботитесь о Роме? — Само собой, — подтверждает Федор, — Он ведь не только мой духовный сын, но ещё и гипотетический жених моей дочери. В моих интересах, чтобы с ним все было хорошо. — Федор, у тебя нет дочери. — Но когда-то же будет. Отвлекшись от наблюдения за действиями Дианы и Данилы, Назар оборачивается на лежащего друга, награждая его пристальным взглядом, и, выгнув бровь в вопросе, крайне бестактно, что ему все же дозволено, уточняет. — Андрей снова ждёт дитя? — Пока нет, — качает головой Федор, все же открыв глаза, — Он хочет ещё одного ребенка, но только тогда, когда я перестану пропадать в Нижнем Городе месяцами. Думаю, это случится где-то через год. — Надо же, у вас даже сроки расписаны, — усмехается Назар, — Хотя, с другой стороны, вам действительно можно подумать об ещё одном ребёнке. С Гришей вы вроде неплохо справляетесь. — А ты? — Что я? — Ты не думал о том, чтобы женить… — Федор, — перебивает его Назар, — Будь другом, прекрати говорить об этом при каждом удобном случае. Я уже сказал — нет. — Как скажешь, — вздыхает Федор, перестав все же донимать идиотскими предложениями и вопросами, — Но обещай мне хотя бы подумать об этом. — Тут нечего думать. — Ты непробиваемый осел. — От осла слышу. Пихнув его в плечо и успев увернуться от ответной оплеухи, Федор поднимается на ноги, отряхивается от травы и пыли и, сообщив, что ему надо проверить, как идут дела у среднего отряда девочек, скрывается из виду. Назар провожает его долгим взглядом, думая про себя, что когда-то все эти попытки толкнуть его под венец все же закончатся, и, вздохнув, тоже встаёт с земли, направляясь в сторону стрельбища, чтобы забрать оттуда Рому. Во дворец он, помня о словах Андрея, все же возвращается ещё до вечерней трапезы и в саду встречает Идана, прогуливающегося с Надей на руках. Она, завидев Назара, тут же принимается ёрзать и брыкаться, будто текущая няня ее более не устраивает и ей срочно нужно к новой, из-за чего Назар на мгновение теряется и застывает. Идан, напротив, остаётся совершенно спокоен. — Капитан, — кивает он, пытаясь удержать вертлявую девчонку, чтобы она не свалилась от своего энтузиазма, — Кажется, Надя очень рада вас видеть. — Интересно, почему, — едва слышно бормочет Назар, и, обращаясь к Роме, спрашивает, — Ты ведь уже знаком с Ее Высочеством, не так ли? — Да, — подтверждает Рома, переступив с ноги на ногу, — Маленькая. В ответ на такую, наверное, не слишком лестную для нее характеристику Надя громко и крайне недовольно восклицает, дёргается в руках Идана так, что чуть не падает на землю, и лучезарно улыбается, затихнув лишь тогда, когда Назара рефлекторно забирает ее к себе и сажает на предплечье. Веревки, верёвочки, прости Творец. — Она такая маленькая, а уже настоящая женщина, — качает головой Идан, растянув губы в улыбке, — Вы не против немного пройтись, капитан? Я бы не хотел, чтобы она снова расплакалась из-за того, что ее каприз не был исполнен. — Никаких проблем, — отзывается Назар, глядя на Надю с долей снисхождения, — Принцессе отказать я в любом случае не могу. Дабы Рома нормально поел, поскольку в штабе от ужина он отказался, во дворец его отправляют вместе со служанкой, пока Назар в сопровождении Идана прогуливается по саду. Последний рассказывает, что мастерская в Пальмире скоро будет готова, но перед тем, как ее открыть, было бы славно набрать ещё детей на обучение, а заодно привезти темных мастеров, дабы они могли взять на себя роль наставников. Что, конечно, светлые на этом поприще тоже бывают хороши, но все же ювелирное дело пришло родом из Нижнего Города, и именно там скрыты таланты, которым необходимо дать шанс на проявление и сияние. Примером тому, кстати, является Вова, который остался управлять мастерской в Претиозе, ведь у него отлично все получается, и вообще он очень достойный, смышлёный и трудолюбивый ученик, который в теории может стать хорошим преемником, когда подойдёт время. На последней фразе у Назара внутри все будто стынет, он аж дыхание задерживает и, набрав воздуха в грудь, очень осторожно спрашивает. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Как никогда раньше, — заверяет его Идан, — Не подумайте, капитан, я не собираюсь умирать так скоро. То, что я не проживу долго, факт, но никаких точных сроков нет, как и причин для беспокойств. Со мной все в полном порядке, и Евгения это подтвердит. — Если так сказала Евгения, то я тебе верю, — улыбается Назар, — Ты что-нибудь делаешь, чтобы твоя болезнь отступила? — Я пью особые отвары, — уклончиво отвечает Идан, — Не знаю, из чего они, вкус у них ужасен, но с ними мне становится гораздо лучше. Спасибо Евгении и Косте, без них я бы пропал. — Я рад слышать, что ты в порядке. — Я не должен перед вами объясниться? Вопрос вводит Назара в ступор, он хмурится, помогает Наде пересесть на другую руку, чтобы ей было удобнее, и немного помолчав, все же вновь подаёт голос. — Передо мной? — Перед вами, — вздыхает Идан, спрятав глаза, — Все же это была ваша идея — объявить о моем трауре, и я ее использовал не совсем так, как говорил. Думаю, я должен объяснить, почему так вышло. — Ничего ты мне не должен, Залмансон, — качает головой Назар, — Ты поступил так, как посчитал нужным. Своей ложью хуже ты никому не сделал, а остальное не столь важно. Как бы ты не воспользовался моей идеей, главное, что ты добился желаемого. Он для верности улыбается Идану одними уголками губ, будто приободряя, и не лжет даже самому себе, говоря о том, что в объяснениях не нуждается. У Марка был план, который он придумал и был вынужден претворить в реальность, план этот заключался в том, что мужем его станет не какой-то неизвестный эльф, а Идан, и последнему уж точно не нужно оправдываться за все сделанное и сказанное. Его попросили о помощи, он не отказал, и итог такой, какой есть, так к чему теперь что-либо обсуждать и уж тем более осуждать? Назар вообще не имеет права что-то говорить, он всего лишь наблюдатель. Наблюдатель, которому жаль. Только и всего. — Не то, чтобы это было желаемое, — тянет Идан, — Но вы правы, своей цели оттянуть женитьбу до нужного момента я добился, благодаря вашей легенде. Наверное, мне стоит вас поблагодарить. — Перестань, — морщится Назар, свободной рукой убирая с лица Нади упавшую ресницу, — Тут не за что благодарить. Я всего лишь подал тебе идею, все остальное ты сделал сам. Идан пожимает плечами, мол, может, вы и правы, устремляет взгляд куда-то вдаль, и Назар невольно рассматривает его с ног до головы, подмечая, что внешних изменений почти никаких и нет. Все так же молод, статен, задумчив, глаза по-прежнему умные и внимательные, темные, немного печальные. Последнее наблюдение тревожит душу, Назар примерно представляет, какие тому причины, и все равно не может смолчать или перевести тему. Он, прости Творец, беспокоится и за Идана, и за Марка, потому что как бы там ни было, они все же его солдаты, которых он помнит ещё совсем зелёными, неопытными и строптивыми. Нынешних он почти не узнает, невзирая на то, что они все эти года были у него на виду, и ему комом в горле встаёт такая вот разница, потому слова вырываются сами. — Тебя тяготит этот брак? — Вовсе нет, — спешно отвечает Идан, — Я не планировал его, но я понимаю, как это важно для Марка, поэтому согласился без всяких возражений. Он все же не только мой король, но и мой друг, поэтому я не мог оставить его с этим… Решением одного. И я рад, что смог помочь, но… Не знаю, капитан. Мне просто жаль, что Марку не предоставили выбора и он был вынужден обратиться ко мне. Быть может, если бы законы не были столь суровы, он бы нашел кого-то, кто был бы ему по душе. — Он король, — напоминает Назар, — И он вынужден жертвовать своими желаниями во благо своего народа. Таковы правила. — Иногда мне кажется, что он принес слишком много жертв, которые себя не оправдали. У него должен был быть шанс выбрать самому. Хотя бы за все, что он сделал и продолжает делать по сей день. — Но он сделал свой выбор сам. — Он всего лишь выбрал из того, что ему позволили выбрать. — И все же это лучше, чем если бы его мужем стал кто-то, кого он даже не знает, — подмечает Назар, — Вы хотя бы ладите и доверяете друг другу, а это уже немало. Политические браки зачастую не подразумевают даже этого, не говоря о чем-то большем. — Вы правы, — соглашается Идан, — И все же я надеюсь, что однажды Марку придется выбрать не всеобщее благо, а свое собственное. Если этот момент вообще когда-то наступит, проносится в голове у Назара, но вслух он ничего не говорит, только кивает и вновь обращает свое внимание на Надю. А та, пока за ней не следят, увлеченно и очень активно разматывает отцовскую рубаху по ниткам, найдя ту, что выбивается из строчки, и накручивая ее вокруг запястья. Балуется снова в общем. И грозится оставить Назара без одежды. — Ваше Высочество, — качает головой он, не скрывая улыбки. Надя, ничуть не смутившись, свое занятие даже не думает бросать, напротив, она подходит к нему активнее и дёргает уже за ворот, похоже, действительно стремясь разорвать рубаху Назара в клочья. Ему приходится отобрать у нее предмет ее интереса, выслушав пару недовольств по этому поводу, угомонить, а после и вовсе отдать подошедшей к ним внезапно Елене, сообщающей, что пора бы и честь знать. — Прошу прощения, граф Вотяков, Надя бывает порой неугомонна, — виновато объясняется она, — Я прикажу сшить вам новую рубаху взамен на эту. — Не стоит, все в порядке, — успокаивает ее Назар, — Любознательности Ее Высочества можно только позавидовать. Она очень… Активна. — Не то слово, — смеётся Елена, вынимая из сжатого кулака Нади прядь своих светлых волос, — Внученька, прошу тебя, перестань. Я не хочу носить парик в ближайшем будущем. — О нет, она сейчас опять потащит все в рот, — с опаской тянет Идан, делая шаг к Елене, — Надя, милая, отпусти, Творцом прошу. Пока они возятся в попытке отнять у ребенка клок волос, Назар прощается и бесшумно уходит до того момента, как его пропажу заметила Надя. Пока он следует до своих покоев, ему думается, что все это, наверное, как-то и можно было предотвратить, но обстоятельства не позволили, потому сейчас они все и пожинают плоды прошлых решений. И, признаться честно, Марку почему-то вновь достались самые горькие. Все по классике — король как и раньше платит самую высокую цену, даже если совсем этого не заслужил.

***

В день отбытия в Нижний Город, когда Назар, уже подготовив свою лошадь и даже оседлав ее, в сад заявляется гонец из Родарика с письмом для короля. Завидев его, Марк, отвлекшись от разговора с Верой и Еленой, тут же забирает себе конверт, вскрывает его, быстро пробегается глазами по написанному на пергаменте и, скомкав бумагу в руке, улыбается во все зубы, вскидывая голову. — Мария родила прошлой ночью, — объявляет он, переглядываясь с Иданом, — Они с Димой решили назвать сына Виктором в честь его деда. — Правда? — удивляется Идан, — Так это же отличные новости! Двор тут же заполняется разговорами и радостными возгласами, Назар сам не замечает, как растягивает губы в улыбке, и прикрывает глаза. Творец, как же бежит время. Вот и Дима с Марией стали родителями, скоро ещё и Эдда второго ребенка понесет, того гляди, и Лия с Охрой зашевелятся следом. Отряд юнцов стремительно взрослеет, даже верится с трудом, что когда-то они творили глупости, нарушали дисциплину назло, а потом за это и получали наказание. Нынче все иначе, и это, разумеется, правильно. — Ступай на кухню, скажи, что я приказал тебя накормить, — вновь подаёт голос Марк, обращаясь к гонцу, — Как отдохнёшь, возвращайся в Родарик и передай чете Барановых мои искренние поздравления, и что я жду приглашения на обряд имянаречения. — Будет сделано, Ваше Величество, — склонив голову, отзывается гонец. Из-за новостей такого толка первая треть пути продает незаметно и преимущественно за разговором о рождении у Марии и Димы сына. В нем Назар даже принимает участие, поскольку тоже рад произошедшему, и задумывается, когда от Идана, скачущего по левую руку от Марка, звучит вопрос. — Как думаете, кого они попросят стать духовными родителями? — Думаю, что Дима будет настаивать, чтобы духовным отцом был ты, — немного помолчав, предполагает Марк, — А вот кто станет духовной матерью Вити, я не знаю. Может, Лия? — Вполне возможно, — присоединяется к обсуждению Назар, — Они с Марией всегда ладили, да и иных кандидатов на первый взгляд нет. Если только это не будет кто-то из Родарика. — Мы ведь сможем поехать? — спрашивает Идан, заглядывая Марку в лицо, — На обратном пути как раз можно будет наведаться в Претиоз, чтобы посмотреть, как идут дела у Вовы. Что думаешь? — Поедем, конечно, — кивает Марк, — Вы же составите нам компанию, капитан? — Ради такого я готов ещё немного помотаться по стране, — усмехается Назар, — Тем более что Дима ни за что не простит мне, если я не буду присутствовать. В середине пути они берут передышку по просьбе Марка, поскольку тот сообщает, что ему нужно немного размяться, мол давно он не ездил столько верхом, вот с непривычки и утомился быстрее, чем ожидал. Назар без возражений даёт колонне приказ остановить движение, сам тоже слезает с лошади и только оборачивается к Марку, чтобы спросить, все ли в порядке, как обнаруживает, что его уже нет рядом, ровно как и Идана. Куда запропастились эти двое, неясно, и это не есть хорошо, поскольку случится может все, что угодно. Только из соображений безопасности Назар велит одному из сопровождающих солдат быть начеку, а сам следует от стоянки к деревьям, растущим вдоль дороги и переходящим через пару десятков ярдов в немалых размеров лес, однако далеко уйти не успевает, на дорогу вновь выходит Марк, вытирающий губы тыльной стороной ладони. — Ваше Величество, — окликает его Назар, — С вами все в порядке? — Да, конечно, — заверяет его Марк, — Я просто отошёл перевести дух. Все хорошо. Назар прищуривается, взвешивая услышанные слова на правдивость, и почему-то думает, что ему лгут. Не касательно того, что кратковременная вылазка в лес нужна была, чтобы перевести дух, а по поводу того, что самочувствие в норме. Он не знает, откуда это ощущение витающего в воздухе обмана, как не знает, где брать ему подтверждение, потому пока отмахивается от любых подозрений и медленно кивает. — Как скажете. Может, воды? — Это было бы кстати, — соглашается Марк, принимая из рук Назара фляжку, — Спасибо, капитан. Что-то я совсем не в форме сегодня. — Путь долгий, дорога дальняя, — пожимает плечами Назар, — С непривычки можно и устать, это нормально. С вами точно все хорошо? — Конечно. Не беспокойтесь, все под контролем. Вскоре рядом с ними возникает Идан, несущий в ладонях горсть черники, которую нашел в том самом лесу, куда отошёл по своим, так сказать, делам. Он делится ягодами с Марком и Назаром, после идёт к солдатам, добродушно предлагая и им заодно угоститься. Наблюдая за ним, Назар думает, что титул, статус и деньги совсем не испортили и не изменили его, разве что дали ему возможность помогать другим, что, разумеется, хорошо и правильно. Он думает также о том, что Идан совершенно не заслужил этого чертового отравления, и будь шанс вернуться в тот день и в то место, Назар бы без всяких сомнений принял ту стрелу на себя, лишь бы один из его лучших солдат прожил многим дольше, чем ему сулят теперь. И, наверное, все эти размышления как-то отражаются на его лице, потому что Марк тяжело вздыхает и, вернув фляжку с водой, прячет взгляд. — Я все больше жалею о своем решении, — внезапно признается он, — Идан замечательный эльф, а я втянул его в нежеланный брак, потому что не знал, кого ещё могу попросить об этом. Кажется, я поступил по-свински. — Ты попросил его о помощи и рассказал ему все, — напоминает Назар, — Он знал, на что идёт, так что не вини себя. Ты дал ему право на выбор, и он его сделал сам, потому что дорожит тобой. По-свински поступил только Влади, а ты был вполне себе честен. — Существует ли право на отказ, когда просит король? — невесело усмехается Марк. — Когда король является ещё и другом — да. Они вскоре вновь седлают лошадей и скачут до Далоруса уже без остановок, где в резиденции вечером их встречает сияющий Дарио. Он подолгу, наплевав на глупые правила поведения, обнимает Марка и Идана, после переключается на Назара, однако все же передает эстафету Иде, когда та, завидев гостей, выбегает на улицу, игнорируя просьбы няни, летящие ей в спину. Девчонка в первую очередь с радостным визгом виснет на шее у Назара, когда тот подхватывает ее на руки, а уже после, успокоившись и отлипнув от него, обращает внимание на Идана и Марка. Последний первый протягивает ей руку. — Вечер добрый, графиня Виейра, — приветствует он ее, глядя на нее с долей теплоты, — У вас очень красивая прическа. Матушка заплетала? — Да, она, — подтверждает Ида, смущённо хихикая, когда Марк целует тыльную часть ее ладони, — Спасибо большое, Ваше Величество. Ой, а вы тоже приехали? — Я тоже приехал, — кивает Идан, к которому был обращен этот вопрос, и, присев напротив Иды на корточки, заправляет ей прядь волос за ухо, — Ты стала ещё выше с того раза, как я видел тебя в последний раз. — Господин Бакулин сказал, что я выросла почти на дюйм, — гордо заявляет та, демонстрируя пальцами, на сколько именно она стала выше, — Это примерно столько, представляете? — Представляю. — Так, все, хватит тут стоять, — оживляется Дарио, — Давайте войдём внутрь, вы все наверняка устали в дороге и мечтаете о сытном ужине. Ида, свет мой, проводи графа Вотякова до его покоев. Я пока помогу Его Величеству и герцогу Залмансону разместиться. Они встречаются в столовой лишь спустя полчаса, куда заявляется ещё и Эдда, что тепло приветствует всех новоприбывших, спрашивая, спокойно ли прошел их путь. Назар замечает, что живот ее заметно округлился с их последней встречи, и вспоминает об утренних новостях, которые вместо него озвучивает Идан. — У Марии с Димой вчера ночью родился сын, — объявляет он, следя за реакцией Эдды и Дарио, — Мы узнали об этом незадолго до отбытия, когда прискакал гонец из Родарика. Они решили назвать его Виктором. — Вот тебе раз! — восклицает Дарио, — Это чудесные новости. Нужно срочно написать им письмо с поздравлением. — А лучше будет поздравить лично, — улыбается Марк, — В Родарике скорее всего будет проведен обряд имянаречения, мы планируем присутствовать. Если у вас будет возможность, то обязательно приезжайте. И Иду берите с собой, Дима будет только рад увидеть ее спустя столько лет. — Боюсь, Дарио один не справится с ней, — смеётся Эдда, — Я вряд ли смогу поехать, в дороге мне становится дурно, а отпускать их вдвоем себе дороже. Поэтому в этот раз как-нибудь без Иды. — Я готов лично сопроводить ее из Нижнего Города в Родарик, — говорит Идан, — Обещаю, что буду следить за ней денно и нощно и верну в Далорус вместе с ее отцом живой и невредимой. — Тебе бы не за ней следить, — пряча улыбку за бокалом, неопределенно тянет Эдда. Идан принимается уговаривать уже Дарио все же взять Иду в Родарик, пока тот отпирается и рассуждает, насколько это вообще возможно, Назар невольно прокручивает в голове последние слова Эдды и никак не может понять, к чему они были сказаны. За кем следить то? За собой? За Марком? Если за ним, то зачем и для чего? Странно все это звучит, конечно, но вполне вероятно, что это какая-то их шутка, о которой знают только они. В конце концов, они ведь знакомы не первый день и вполне могут в полутонах преподносить что-то друг другу, что другие не осознают. Когда вечерняя трапеза завершается, Эдда покидает столовую, в то время как Дарио, отослав всех слуг, складывает руки на столе в замок и пристально смотрит на Марка, ожидая его слов касательно планов на завтрашний день. Тот, продублировав его жест, растягивает губы в улыбке и вздыхает. — Тенебрис, Бен и Морталис, — перечисляет он, — Это в первую очередь. Все остальное по возможности. — Стекольная фабрика, солеварницы и больница? — уточняет Дарио. Получив кивок, он раздумывает над чем-то пару секунд, и говорит, — Хорошо. Но я бы ещё посоветовал наведаться в Винум, чтобы взглянуть на успехи виноделен, и в Тимор, чтобы посетить текстильную фабрику и посмотреть на сбор зерна. — Допустим, — соглашается Марк, — Но нам ещё нужно порядка двадцати темных детей и десяти ювелирных мастеров, готовых перебраться в Верхний Город. Идан открывает вторую мастерскую в Пальмире, мы ищем туда работников и учеников. Поможешь? — Никаких проблем, — заверяет его Дарио, — Ещё какие-то поручения будут? — Лазин в столице? — любопытствует Назар и, получив положительный ответ, обращается к Марку, — Мне нужно наведаться в штаб, хочу убедиться, что все под контролем. Когда ты планируешь покинуть Далорус? — Хотелось бы завтра утром. — Может, перенесем время отбытия к полудню? — А зачем? — удивляется Дарио, — Езжайте в штаб, капитан, а Марка до Тенебриса сопровожу я. Потом, как освободитесь, присоединитесь к нам. Солдат мы, само собой, возьмём тоже. — Исключено, — отрезает Назар, — Либо со мной, либо не едете вовсе. Я не хочу проверять, что будет, если вдруг какому-нибудь безумцу взбредёт в голову накинуться на короля. — Но с нами будут солдаты, — осторожно возражает Идан, — Думаю, они смогут обеспечить безопасность Марка и не допустить непоправимого. — Быть может. Но мое присутствие в принципе не позволит никому пойти на большую глупость из-за слишком высокого риска остаться без головы. — Я согласен выехать в полдень, — все же соглашается Марк, прерывая этот спор, — А до того времени найду себе развлечение в резиденции. Назар непрочно улыбается, благодаря мысленно Творца за такое благоразумие, и, обсудив ещё раз все планы на завтрашний день, удаляется в свои покои, попросив перед этим Дарио туда же принести все бумаги, касающиеся положения дел Легиона в Нижнем Городе. Он недолго сидит за столом над ворохом пергамента, изучая все данные о финансировании и поддержки армии, и в один момент, будто почувствовав неладное, резко поднимается на ноги и выскакивает за дверь. В коридоре, буквально в ярдах восьми от себя, Назар замечает Эдду, оперевшуюся одной рукой о стену, второй хватающейся за свой округлившийся живот. Выглядит все это дурно. — Эдда! — окликает ее Назар, подрываясь к ней со своего места, — Что с тобой? Мне позвать целителя? — Нет, нет, не нужно, — спешно успокаивает его Эдда, приняв вертикальное положение, — Со мной все хорошо, просто… Не договорив, она накрывает рот ладонью, скрывая за ней улыбку, вторую руку все так же оставляет на животе и, шумно вздохнув, объясняет. — Пошевелился. — Уже? — удивляется Назар, все же схватив ее осторожно за локоть от греха подальше. Мало ли, чего ждать от этих беременных, — Я думал, это случается позже. — Я тоже, — отзывается Эдда, — Ида зашевелилась впервые лишь на шестом месяце, если мне не изменяет память. Вторая дочь явно будет ещё активнее. — Почему ты думаешь, что будет дочь? — Повитуха сказала, что у меня острый живот, а это указывает на то, что родится девочка. Возможно, это действительно что-то значит. — Я бы не был в этом так уверен, — беззлобно усмехается Назар, — Но тебе виднее. Отвести тебя к целителю? — Лучше к Дарио, — решает Эдда, — Хочу рассказать ему, что произошло. Вняв ее просьбе, Назар сопровождает ее до покоев, там передает в руки Дарио, успевшего тоже перепугаться при виде немного блаженного выражения лица жены. Впрочем, вся ее эфемерность исчезает вмиг, когда она, учуяв что-то, недовольно морщит нос, а ещё через пару секунд убегает в уборную, накрыв рот ладонью. Дарио перед тем, как последовать за ней, объясняется. — Она стала очень чувствительна к запахам, — сообщает он, — Услышит календулу, и пиши пропало. Эдда, душа моя, как ты? Не сказав больше ничего, он уносится вслед за женой, Назар же, решив не мешать, покидает их покои, закрывает за собой дверь и возвращается к себе. Пока он идёт по лестнице, в его голове крутится странная мысль, которую он никак не может поймать, и, даже сопоставляя все факты, слова и догадки, он так и не добирается до истины, как бы не старался. Решив, что он подумает об этом позже, Назар добирается до своей кровати, бросает на пол сапоги и ложится в постель. Снится ему почему-то незнакомая темная девочка лет трёх, собирающая на поляне в лесу чернику в небольшую корзинку.

***

— Стоять. Двое новобранцев, к которым были обращены эти слова, тут же замирают на своем месте, вытягиваются по стойке смирно и смотрят с некоторой опаской, ожидая дальнейших указаний. Назар, догадавшись, что немного переборщил с резкостью, сменяет гнев на милость и смягчает тон. — Туда нельзя, — говорит он, не объясняя причин, — Возвращайтесь в казарму. — Но капитан Бумагин приказал забрать из инвентарной луки и стрелы, — неуверенно возражает один из мальчишек, — Велел к тренировке принести на стрельбище все необходимое. — Я скажу принести луки и стрелы кому-нибудь другому позже, — отвечает Назар, — А пока марш на стрельбище. Бумагину так и передайте, что это мой приказ. Мальчишки, отдав честь, разворачиваются на пятках и бодро шагают к выходу из главного здания штаба. Дождавшись, пока они скроются за поворотом, Назар осторожно стучит костяшкой указательного пальца в дверь, которую охраняет, словно сторожевой пёс, и, прочистив горло, спрашивает. — Виконт Лазин, с вами все в порядке? — Да, все хорошо, — отзывается Глеб, — Дайте мне одну минуту, я сейчас выйду. Назар, более ничего не сказав, отступает от двери и устало протирает лицо рукой. Ситуация вышла комичной: он прибыл в штаб и побеседовал обо всем с Лазиным, уже было собрался уехать обратно в резиденцию, как встретил в коридоре Глеба, несущегося куда-то со всех ног. Завидев Назара, он вцепился в его рукав, попросил никого не впускать в вот эту комнату и скрылся в инвентарной, ничего толком и не объяснив. И, право слово, разумно было бы позвать Лазина и сказать ему, что с мужем его что-то не так, но Назар решил все же внять просьбе и остаться сторожить дверь, чтобы убедиться лично, что все в порядке. Вот и стоит, ожидает невесть чего, мысленно предполагая, что могло произойти. Все теории разбивает вышедший в коридор Глеб. — Прошу прощения за внезапность, — говорит он виноватым тоном, вытирая рот носовым платком, — И благодарю за помощь. Надеюсь, моя просьба не доставила вам неудобств? — Все в порядке, — заверяет его Назар, окидывая внимательным взглядом. В глаза бросается резкая бледность лица, на фоне которой серо-голубые глаза кажутся в разы ярче, — Ваша просьба меня нисколько не затруднила. С вами все хорошо? — Да, конечно, — спешно кивает Глеб, прикладывая тыльные стороны ладоней к щекам, — У меня просто закружилась голова, нужно было перевести дух. Ещё раз благодарю вас за помощь. Назар прищуривается, это странное ощущение лжи снова возникает, повисает в воздухе и забивает все поры. Что у Глеба закружилась голова, вполне возможно, но скорее всего это не вся правда. Ещё и несколько измученный вид, гуляющий от частых вздохов, вызванных жаждой, кадык, дрожащие пальцы. Кажется, дело тут не только в нехватке свежего воздуха, но и в чем-то ещё. Назар раздумывает, где же тут подвох, и неожиданно доходит до истины сам, вспомнив о вчерашнем столкновении с Эддой. Творец, неужели? — Может, воды? — предлагает он, дабы хоть как-то разрядить несколько неловкую ситуацию. — Было бы славно, — непрочно улыбается Глеб, принимая из рук Назара фляжку, — Благодарю вас. Пока он утоляет жажду, Назар ещё раз осматривает его с ног до головы и понимает, что срок скорее всего ранний, поскольку внешних изменений не наблюдается. Все такой же молодой, стройный, щуплый эльф, и ничего, ни одна деталь не намекает на интересное положение. Выдают только жесты — волнение считывается просто, если знать, как оно выглядит обычно, а Назар слишком долго живёт, чтобы не заметить. — Ваш муж в курсе? — будто невзначай любопытствует он, чтобы и не озвучивать вслух очевидное, и дать понять, что обо всем догадался, — Или вы пока не оповестили его? — Я ждал слов целителя, — спустя, наверное, целую вечность, сконфуженно отвечает Глеб, возвращая фляжку, — Сам узнал только несколько дней назад, пока не было времени поставить Максима в известность. Прошу вас… — Я никому не скажу, — перебивает его Назар, — Но советую вам все же поделиться такой новостью с Лазиным. Думаю, он будет рад. — Хотел бы я быть в этом уверен. Повесив фляжку обратно на пояс, Назар вскидывает голову и вопросительно гнет бровь, не понимая, чем вызваны такие странные опасения. С чего это вдруг Лазин не будет рад тому, что вскоре станет отцом? Он же не так давно сам сказал, что хочет детей. Конечно, он отметил, что спешить не станет, но прошло достаточно времени, да и нет никакой проблемы в том, что Глеб ждёт ребенка. В конце концов, они женаты, они взрослые, и им никто не запретит обзавестись потомством, раз уж так вышло. Тогда в чем дело? Назару бы, конечно, не совать свой нос, куда не следует, но толика приязни к чете Лазиных побеждает тактичность, он задаёт вопрос. — Что заставляет вас сомневаться? — Не знаю, — вздыхает Глеб, — Возможно, я просто схожу с ума, но у меня такое впечатление, что Максим не будет рад тому, что я… В положении. Конечно, он говорил и не раз, что хочет детей, но он явно не ожидал, что это случится так рано. Я переживаю за его реакцию. — Вы женаты уже полгода, — напоминает Назар, — Вы находитесь в законном браке, и нет ничего дурного в том, что в вашей семье ожидается пополнение. Даже если Лазин предполагал, что это произойдет позже, он точно будет рад таким вестям. Дитя — это дар, и ни один разумный эльф не станет расстраиваться, если узнает, что вскоре станет отцом. А ваш муж, насколько я могу судить, точно имеет голову на плечах. — Вы правда так думаете? — трогательно закусив щеку изнутри, спрашивает Глеб, — Считаете, что он обрадуется? — Думаю, что да. Так что будет лучше как можно скорее поставить его в известность. Обняв себя за плечи, Глеб зябко ежится, молчит ещё несколько секунд и, немного подумав, все же кивает. — Тогда я схожу к нему, — решает он, — Благодарю вас, граф Вотяков. Доброго вам дня. Получив ответные пожелания, он разворачивается и быстрым шагом направляется на улицу, где Лазин проводит тренировку со старшим отрядом. Когда он покидает коридор, Назар, вспомнив о двух новобранцах, сам входит в инвентарную, берет луки и стрелы и, нагруженный всем этим добром, идет на стрельбище. Там он отдает свой груз Бумагину, недолго беседует с ним и, удостоверившись, что все в порядке, решает вернуться к Далорус, поскольку его там все ждут. Уже на пути к конюшне он замечает у дуба на пригорке Глеба, беседующего с Лазиным. Первый явно взволнован, то трет шею ладонью, то комкает в пальцах края рубахи, пока второй, нахмурившись, слушает определенно сбивчивый монолог и кивает будто невпопад. Ещё через несколько секунд он забавно округляет глаза, смотрит сначала на резко побледневшее ещё больше лицо Глеба, затем на его пока ещё плоский живот, снова поднимает взгляд и, постояв в удивлении пару мгновений, сгребает мужа в крепкие объятия. Назар, наблюдая за всей этой картиной со стороны, мягко усмехается, качая головой, и все же идёт за своей лошадью, думая о том, что хоть у кого-то жизнь налаживается. В резиденцию он прибывает, как и обещал, к полудню, там Эдда заставляет его отобедать, после чего их небольшая делегация в лице Дарио, Идана, Марка, пары солдат и самого Назара выдвигается в первую очередь в столицу. Последний, хоть и бывал в Нижнем Городе со времён окончания войны не раз, держит ухо востро и остаётся начеку, поскольку выполняет свою главную задачу — обеспечивает безопасность. Благо, этого особо и не пригождается, потому что народ встречает короля с очевидной радостью и, не соврать, искренней любовью. — Творец, храни короля! — раздается со всех сторон, пока они скачут по улицам столицы и приветствуют граждан. Марк держится превосходно. Он в один момент даже слезает с лошади, когда на пути его возникает темная девочка лет пяти, подходит к ней и, присев напротив нее на корточки, принимает из ее рук небольшой букет белых ромашек, который она вручает ему со смущенной улыбкой. Назар на всякий случай тоже спрыгивает на землю, замирая всего в трёх ярдах от Марка, потому и слышит его разговор с юной собеседницей. — У вас очень красивые глаза, — заявляет она, спрятав освободившиеся руки за спиной, — Они похожи на камешки янтаря. — Точно не красивее твоих, — отзывается Марк, вгоняя девчонку в краску, — Спасибо за букет, он чудесный. Она накрывает щеки ладонями, глядя на Марка с толикой восхищения, а затем, будто неожиданно осмелев, коротко обнимает его за плечи. Возникшая за ее спиной ни то мать, ни то сестра (слишком юная на вид эльфийка, потому трудно определить, кем она приходится) тянет ее обратно, произнося тысячу извинений в секунду, но Марк останавливает ее, прося не беспокоится. — Все хорошо, — заверяет он ее, мягко отстранившись от девчонки и поднявшись на ноги, — Я совсем не против. Это ваша дочь? — Да, Ваше Величество, — отзывается эльфийка, сложив руки на плечах у девчонки, — Простите, что Варя так неожиданно накинулась на вас. Она пока ещё ребенок и порой забывается. — Не нужно извинений, — качает головой Марк, отдав букет подошедшему к нему Идану, — Это было очень мило с ее стороны — выразить свои чувства через объятия. — Вы очень добры. — Ерунда. Побеседовав на глазах у всех с Варей и ее матерью ещё немного, Марк решает, что по Далорусу он все же пройдется пешком, чтобы хоть немного пообщаться с народом, потому столицу они частично обходят на своих ногах. Идан все время остаётся подле него, Назар же держится позади, дабы не мешать и параллельно следить за ситуацией. В конце концов, покончив со всеми этими публичными проявлениями любви и признания, они все же отправляются дальше и скачут в Тенебрис, чтобы добраться до дома Кузнецова до темноты. Последующие две недели проходят довольно насыщенно. Марк посещает несколько городов и все открывшиеся в них не так давно предприятия, общается с управляющими, постояльцами домов милосердия и приютов, работниками фабрик, виноделен и рудников, обычными гражданами и детьми. Он буквально отдает всего себя, чтобы показаться народу, и тем самым предотвращает ошибки, совершенные несколько лет назад. Марк проявляет участие, но теперь не только делом и словом, но ещё и присутствием, и это, признаться честно, очень правильная тактика. Темные развязали кровавую войну из-за страха, сомнений и боли, которые не могут исчезнуть так легко, а теперь вот получают поддержу, стабильность и выполненные обещания, и этого хватает, чтобы если не добиться абсолютно баланса, то хотя бы создать его зачатки. Этого хватает, чтобы все поняли — ужасы прошлого отступают, открывая путь к новому миру, в котором жить будет в разы лучше. Впрочем, не только Марка встречают с уважением, Идан тоже не остаётся без внимания благодаря всем своим деяниям. Его чествуют не меньше короля, что заставляет Назара в очередной раз убедиться в правильности приятного решения с точки зрения реакции общественности. Имя герцога Залмансона оказывается у всех на устах: граждане говорят о нем с теплотой и приязнью, и это на самом деле успокаивает по той простой причине, что одобрение народа, какой бы ценой не достигалось, все же важно. Самую малость Назар негодует по поводу того, что в вопросах столь личного характера Марку приходится ориентироваться на мнение своих подданных, но он понимает, почему все так, и не высказывает вслух своих призрачных и не очень недовольств. В ночь перед отбытием в Морталис, когда они останавливаются в Тиморе, Марк неожиданно заявляется в комнату, выделенную Назару для ночлега, и сообщает, что они с Иданом приняли решение разделиться. — Они с Дарио хотят наведаться в Форамен, там хорошо развито ювелирное дело, — объясняет он, — Возможно, у них получится сразу найти и детей на обучение, и мастеров. А я был бы не прочь съездить в Морталис, чтобы посмотреть на больницу сестер Виардо. Ты сможешь сопроводить меня? — Смогу, — кивает Назар, — Куда ты планируешь отправиться после Морталиса? — На самом деле я бы хотел побывать в Интеритусе, — несколько неуверенно отвечает Марк, — Не то, чтобы для того есть серьезные причины, просто… Не договорив, он взмахивает рукой в воздухе, будто таким образом пытаясь объяснить, что именно он имеет в виду, и Назару хватает этого, чтобы понять, о чем идёт речь. — Ты хочешь увидеться с Пелагеей? — Да, — не став отпираться, подтверждает Марк, — Но инкогнито. Я бы хотел, чтобы это был не визит короля, а личная встреча. Мне есть, за что благодарить Пелагею, но я бы не стал придавать этому огласки, если получится. — Хорошо, — коротко отзывается Назар, — Я сопровожу тебя до Интеритуса и помогу избежать огласки. Только солдат придется взять все равно, это необходимо для соблюдения мер безопасности. Но не переживай, их в курс дела я посвящать не стану. Ты можешь рассчитывать на личную встречу с Пелагеей. — Спасибо, — улыбается Марк, схватившись за дверную ручку, — Я знал, что ты поймёшь меня. Назар ничего не успевает сказать в ответ, Марк покидает его комнату, и ему остаётся только смотреть на закрывшуюся дверь и обдумывать услышанное. Впрочем, этим бесполезным занятием он утруждает себя недолго и вскоре уже ложится спать, предрекая ещё немало довольно суматошных и насыщенных на события дней. Утром Идан и Дарио вместе с парой солдат уезжают в Форамен, Назар же с Марком прокладывают свой путь до Морталиса. Город встречает их, как и все предыдущие — шумно, радостно, тепло. Граждане вываливаются на улицы, чтобы собственными глазами взглянуть на короля, которого раньше и не видели ни разу, Марк приветствует их, с некоторыми даже беседует понемногу до момента, пока на его пути не оказывается Ширяев. Управляющий утягивает его в разговор, пытается сразу же пригласить в дом, мол, наверное, вам необходим отдых, но Марк отказывается и в первую очередь просит показать ему больницу. — Я слышал от графа Виейры, что ее уже отстроили, — говорит он, — Было бы славно посмотреть, как там идут дела. — Как вам будет угодно, — покладисто соглашается Ширяев, — Следуйте за мной, я покажу вам дорогу и все расскажу. В больнице обстановка не особо отличается от той, что творится на главной площади — постояльцы лечебницы сестер Виардо, служащие там повитухи и целители и сами Полина с Дарьей встречают короля и его немногочисленное сопровождение довольно радушно. — Мы рады приветствовать вас в нашей больнице, — объявляет Дарья, когда Марк, оказавшись внутри, пожимает ей ладонь, — Что желаете посмотреть в первую очередь? — Все, что вы посчитаете нужным, — отвечает ей Марк с обезоруживающей улыбкой, поприветствовав следом за ней Полину, — Я безмерно благодарен вам за ваш труд, потому буду рад увидеть своими глазами, как у вас продвигаются дела. — Не стоит, Ваше Величество, — смутившись, качает головой Полина, — Мы всего лишь выполняем свой долг. Пойдёмте за нами. Назар, решив не мешать всему этому обмену любезностями, сестрам Виардо лишь кивает в знак приветствия и тащится за ними осматривать больницу, дабы держать Марка в поле зрения. Тот, впрочем, не нуждается особо в сопровождении, он вообще выглядит крайне заинтересованным происходящим, потому не отвлекается от беседы и с искренним участием слушает и смотрит все, что ему рассказывают и демонстрируют. Он в один момент отвлекается, когда на втором этажа из комнаты одной роженицы выходит темная девчонка с пустой банкой в руках, и обращает на нее свое внимание, но она, позволив себе дерзость, игнорирует его присутствие и, широко улыбнувшись, подбегает к Назару. — Вы снова приехали! — восклицает она, когда он, присев на корточки, обнимает ее за плечи, — Вы останетесь у нас в гостях? — И тебе доброго дня, Жасмин, — мягко усмехается Назар, отстранившись, — Как ты поживаешь? — Все хорошо, — заверяет его Жасмин, — В больницу вот взяли, наконец-то, даже роженицу позволили отваром напоить. Так вы приехали к нам в гости? От вопросов ее отвлекает учтивое покашливание Ширяева, что, недовольно стуча носком сапога по полу, складывает руки на груди и обращается к Жасмин предупреждающим тоном. — Юная леди, вы, должно быть, немного забылись, — объявляет он, — Не знаю, куда смотрят ваши наставницы, но перед вами… — Довольно, — перебивает его Марк, протягивая руку девчонке, — Добрый день, меня зовут Марк. А как ваше имя? — Жасмин, — отзывается она, схватив одной ладонью пустую банку, второй же ответив на рукопожатие, — Простите меня. Вы король? — Можно и так сказать, — кивает Марк, подарив ей солнечную улыбку, — А вы учитесь целительству у сестер Виардо, верно? — Это наша самая юная, но очень талантливая ученица, — вклинивается в разговор Полина, встав позади Жасмин и сложив руки на ее плечах, — Граф Вотяков привез ее из Монса по нашей просьбе, и не так давно мы начали брать её с собой в больницу, чтобы она привыкала к здешней обстановке. Получается у нее отлично. — Госпожа Гришина просила передать, что Тимура больше не пустит к себе, — сообщает Жасмин, задрав голову и заглянув Полине в лицо, — Ей больше понравилось, как я ей повязку сменила. Можно я за ней приглядывать буду? А Тимур пускай господину Акрамову рану залечивает, с него не убудет. Девочкам ведь надо уступать. Назар, едва успев зажать рот ладонью, тихо смеётся, дабы не демонстрировать слишком ярко свое веселье, Марк тоже расплывается в улыбке, в то время как Жасмин, все продолжая смотреть на Полину со спокойным ожиданием, переступает с ноги на ногу. Последняя поджимает губы, явно для того, чтобы не расхохотаться, и спешно кивает. — Обсудим это позже, — решает она, — Ступай пока к господину Шилову, он даст тебе задание. — А можно я с вами пройдусь? — с надеждой в голосе спрашивает Жасмин, — Я потом все-все сделаю, но мне столько хочется рассказать дяде Назару! — Жасмин, его зовут граф Вотяков, — подмечает Полина, — И у него много дел, потому не стоит утомлять его разговорами. Лучше в другой раз. — Я ничего не имею против, — подаёт голос Назар, — Думаю, она может пройтись с нами. Тем более, если ей столько надо рассказать. Возражать ему никто не осмеливается, потому Жасмин, просияв, берет его за руку и, пристроившись за всей этой процессией, рассказывает обо всем, что произошло за время его отсутствия. И про то, что больницу уже построили полностью и открыли, теперь вот работает она денно и нощно, потому что целители с западных земель стали съезжаться сюда, дабы тоже быть причастными; и про то, как Леша недели две назад мальчишке одному жизнь спас, остановив тому кровь, и приволок домой, чтобы помочь; и про то, что Миша стал корзинки на заказ плести, и все в Морталисе у него только их и покупают нынче. Жасмин делится новостями, из нее слова валятся комьями, и Назар с искренним интересом слушает ее, потому что, поверить сложно, за одну встречу успел по-своему привязаться к девчонке. Ему беседа с ней больше приходится по душе, чем вся эта безусловно важная, но не самая увлекательная экскурсия, потому и на все ее вопросы он отвечает тоже. — А король тоже останется у нас в гостях? — тихо любопытствует Жасмин, пока Марк вместе с Полиной и Дарьей осматривает кладовую, забитую с пола до потолка травами, отварами и настойками, — Миша, наверное, удивится очень. И Леша тоже, он сегодня дома по хозяйству помогает, вчера ночью в больнице был. — Думаю, что все же нет, — качает головой Назар, — Его Величество скорее всего остановится в доме господина Ширяева. И я, вероятно, буду там же. Я обязан быть подле, чтобы… Следить за обстановкой. Извини, но побывать у вас в этот раз не получится. — Жаль, — вздыхает Жасмин, — Но ничего страшного, я буду ждать вас в гости в другой раз. Сегодня вы же отобедаете с нами? — Не думаю, что мы поедем в ваш дом. — Зачем в дом? В больнице своя столовая есть. — Своя столовая? — удивляется Марк, неожиданно оказавшийся рядом с ними. Он поворачивается к Дарье и вопросительно гнет бровь, — В больнице готовят еду? — Разумеется, — невозмутимо подтверждает та, — Есть больные, которые живут здесь не одну неделю, и им нужно хорошо питаться, чтобы набираться сил. Для этого на первом этаже обустроены кухня и столовая, в которой еду готовят для всех работников и постояльцев. — У нас отличные повара здесь, — добавляет Полина, — Во всяком случае никто не жалуется, все говорят, что еда вкусная. — Это… Удивляет, — растерянно произносит Марк, — Вы не покажете мне вашу столовую? Разумеется, ему не отказывают, потому вскоре они все оказываются на первом этаже, где Марк, наплевав на необходимость вести себя, как полагается королю, соглашается отобедать в больничной столовой. Назар опускается на стул по правую руку от него, чтобы даже во время трапезы держать ситуацию под контролем, и по успевшей появиться у него привычке усаживает Жасмин к себе на колени. Она неловко ёрзает. — Вас не поругают? — шепотом спрашивает она у него, — Даша говорит, что сидеть на коленях неприлично и что это могут счесть за дурной тон. — А кто, по-твоему, может поругать меня? — так же тихо любопытствует Назар. Вместо ответа Жасмин глазами указывает на сидящего рядом Марка, Назар вслед за ней смотрит на него и улыбается. Глупость какая — считать, что здесь есть причины для недовольства и выговоров. Самая настоящая глупость. Марк, будто почувствовав, что на него обратили внимание, поворачивается к Жасмин лицом и кивает на ее тарелку. — Почему вы не едите? — Мне не нравится тушёная капуста, — честно признается Жасмин, — Она какая-то странная на вкус. А вы? — И я, — усмехается Марк и, нагнувшись ближе к ней, заговорщически шепчет, — На кухне всегда готовят что-то одно, или там можно выпросить другую еду? — Утром я видела, как там пекли пирог с картошкой и мясом, — отзывается Жасмин, — Если сегодня работает госпожа Щукина, она даст кусочек, она очень добрая. Хотите, я попрошу для вас? — Думаю, мы можем попросить вместе. На удивление, Жасмин соглашается, спрыгивает на пол и, поманив Марка рукой, ведёт его за собой на кухню. Тот перед тем, как исчезнуть за дверью, взмахом руки даёт всем знак не отвлекаться от трапезы и уходит вместе со своей сопровождающей, оставив всех в лёгком недоумении. Когда спустя четверть часа они с Жасмин возвращаются довольные, сытые и уже будто подружившиеся, Марк неожиданно ставит Назара перед фактом. — Мне предложили погостить день-другой в доме господина Михаила Паньшина, — объявляет он, усаживая Жасмин уже к себе на колени, — Так что на ночь мы останемся у него. — А господин Ширяев? — уточняет Назар, — Его не заденет ваш отказ почтить его дом визитом короля? — С ним я решу сам, — обещает Марк, — Тем более, что мне должны показать лучшие плетеные корзинки во всем Морталисе. Они с Жасмин хитро переглядываются, последняя победно смотрит на Назара, мол, я же говорила, что вы погостите у нас, и прячет самодовольную улыбку за бокалом с водой. Назар в ответ лишь качает головой, тихо усмехнувшись себе под нос, и, в отличии от этих приверед, доедает тушёную капусту, предложенную на обед. У порога дома Миши они оказываются под вечер вчетвером: Полина, отработавшая свою смену ещё прошлой ночью, Жасмин, затеявшая все это безобразие, Марк, решивший зачем-то заявиться в гости, и Назар, не знающий, чего ожидать от такого поворота событий. Стучать никому не приходится, поскольку Полина открывает дверь своим ключом, и, когда они оказываются в коридоре, туда же с кухни выходит Миша, протирающий руки полотенцем. — Сегодня вы что-то поздно, — подмечает он, не поднимая головы и пока ещё не видя, кто к нему заявился, — Ладно хоть, что вообще вернулись, я уж думал ехать за вами. Руки мойте и… Не договорив, он вскидывает взгляд, резко замолкает, открывает было рот, чтобы что-то сказать, да так и закрывает его обратно. Назар, привыкший видеть Мишу всегда в сильной позиции, смеётся про себя с его выражения лица и, дабы разрядить обстановку, первый здоровается с ним, хлопнув по плечу. — Дышать, Миша, не забывай дышать, — напоминает он, ладонью взмахнув в воздухе, — И сделай лицо попроще, перед тобой обычные эльфы, а не призраки. — Нихрена себе обычные, — ошарашенно тянет Миша, тряхнув головой, он протягивает руку и поспешно добавляет, — Прошу прощения, Ваше Величество. Михаил Паньшин, рад приветствовать вас в своем доме. — Взаимно, — отзывается Марк, ответив на рукопожатие, — Надеюсь, мой визит не доставит вам неудобств? Просто Жасмин так просила заехать к вам в гости, что я не мог отказать. — Ей никто не может отказать, — расслабившись, улыбается Миша, — Проходите, располагайтесь. Правда слуг в этом доме нет, но я всегда готов помочь вам, если что-то понадобится. — Я несколько лет был солдатом графа Вотякова, — усмехается Марк, — Он воспитывал наш отряд в таких условиях, что я научился, наверное, всему. Так что не беспокойтесь, господин Паньшин, возиться со мной не придется точно. Миша одобрительно хохочет, причитая на тему того, что Назар порою бывает невыносимым снобом, на что получает уничтожающий взгляд, на который, впрочем, не реагирует. Он повторно приглашает всех к столу, но перед этим просит Жасмин показать Марку и Назару свободные комнаты, а заодно предупредить Лёшу, что у них гости. — Он мне сегодня весь день помогал, отдыхает теперь, — сообщает Миша, обращаясь к Полине, — Ты уж завтра его в ночь с собой не бери, пускай отдохнёт маленько. Замаялся, бедный, весь день на ногах. — Я постараюсь уговорить его остаться дома, — обещает Полина, — Жасмин, милая, проводи графа Вотякова и Его Величество в свободные комнаты. Потом спускайтесь все вниз, будем ужинать. — Хорошо, — кивает Жасмин, — Пойдёмте за мной, я вам все покажу. На втором этаже она рассказывает, кто и где живёт, что вот эта большая комната смежная и принадлежит Дарье с Полиной, та, что напротив, тоже смежная, и в ней обитают Тимур и Леша. Небольшая у лестницы — ее собственная, самая маленькая — Миши, а вот те две, что в самом конце коридора, свободны, потому в них можно спокойно расположиться. — А что за этой дверью? — любопытствует Марк, указывая на ту, про которую Жасмин ничего не сказала, — И почему на ней замок? — Там кладовая, мы в ней травы и все остальное храним, — объясняет она, — Даша с Полиной велели всегда запирать ее на всякий случай и всем ключи выдали. Вот, смотрите. Вынув из-под воротника платья ключ, подвешенный на верёвочку, Жасмин демонстрирует его своим гостям, а после прячет обратно под одежду. — Травы бывают не только полезны, но и опасны, — важно изрекает она, пока ведёт Марка с Назаром до свободных комнат, — Даша говорит, что эльфы разные бывают, поэтому всегда надо следить за запасами и никому их без надобности не давать. — Мудро, — подмечает Марк, — А как ты понимаешь, когда травы все же нужно выдать? — Когда вижу, что эльфу нужна помощь, — просто отвечает Жасмин, — Но я пока сама ничего не выдаю, только если Полина с Дашей скажут. Вот ваши комнаты. Я за Лёшей схожу, а вы приходите на кухню потом. Дядя Назар, вы же помните, где у нас кухня? — Помню, — кивает тот, — Ступай, мы скоро спустимся. Жасмин ещё раз деловито кивает и, предварительно постучав к Лёше и получив разрешение войти, исчезает за дверью. Решив не терять время, Назар заводит Марка в одну из свободных комнат, усаживает его за стул и, сложив руки на груди, окидывает его ожидающим взглядом. Марк вопросительно нет бровь. — В чем дело? — Почему ты решил остаться на ночь у Миши? — спрашивает Назар, — Не говори мне, что Жасмин настолько расположила тебя к себе, что ты не смог ей отказать. Причина явно не в этом, иначе бы ты гостил у каждого своего подданного, имеющего детей. — Даже если бы я захотел погостить у каждого своего подданного, я бы физически не смог сделать этого, — усмехается Марк, — Но отказать Жасмин у меня тем не менее не вышло. Она очень просила приехать к ним домой, поскольку успела соскучиться по тебе, и поэтому я согласился. Я не думаю, что ко многим детям ты относишься так, как относишься к Жасмин и Иде. Получается, для тебя это тоже имеет какое-то значение, а раз это так, то я не вижу смысла лишать тебя возможности провести с ними время, раз уж мы все равно приехали в Нижний Город. — Хорошо, я тебя понял, — помолчав, отзывается Назар, с трудом укладывая в голове услышанное, — Спасибо. Не скажу, что я как-то по-особому отношусь к Жасмин или Иде, но эти дети… Я по-своему ценю возможность проводить с ними иногда время. — Тебе необязательно отрицать факт своей привязанности к ним. — Я не отрицаю. — Разве? Оставив Марка без ответа на этот вопрос, Назар, прокашлявшись, задает другой. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Более чем, — заверяет его Марк, поднимаясь на ноги и снимая с себя камзол, — Врать не буду, я немного утомился, но мне достаточно будет отдохнуть один вечер, и завтра я буду снова в строю. У нас осталось не так много времени, вскоре мне нужно будет вернуться в Пальмиру, поэтому я хочу успеть как можно больше. — Значит, в Интеритус мы направимся уже завтра? — уточняет Назар. — Да, нам желательно в полдень покинуть Морталис. — И сколько мы пробудем в Интеритусе? — Не больше дня. Кивнув, Назар более ничего не спрашивает и уже было собирается выйти, чтобы умыться в своей комнате и спуститься вниз, где их ждут, но его останавливает Марк довольно внезапным вопросом. — Почему Жасмин называет тебя дядей Назаром? — Я не знаю, — честно признается тот, — Она взяла в привычку называть так меня и Федора. Возможно, тут приложил руку Миша. — Он, кстати, совершенно не создаёт впечатления наёмного убийцы, — задумчиво тянет Марк, — Я понимаю, что он скорее всего изменился, но мне слабо верится, что он действительно был преступником. — Ты просто плохо его знаешь, — ухмыляется Назар, схватившись за дверную ручку, — Миша не просто наемный убийца, он один из лучших головорезов. Если бы он однажды обратил свою силу во зло, я не знаю, кто бы сумел его остановить. — А вы с Федором? — Возможно. Но какой ценой, я не хочу даже представлять. Они меньше, чем через четверть часа, уже сидят на кухне, где Полина с Мишей суетятся, накрывая на стол, и отмахиваются от любых предложений помочь. Марк, пока они крутятся юлой, бросив попытки успокоить их и убедить в отсутствии необходимости так возиться с ним, знакомится и разговаривает с Лёшей, что с некоторым смущением поначалу рассказывает, чем он вообще занимается. Вскоре его стеснение сходит на нет, и он уже куда смелее повествует о своих успехах и неудачах, на что Жасмин, сидящая все так же на коленях Назара, улыбается. — Он очень стесняется, когда его хвалят, — шепчет она, имея ввиду Лёшу, — Когда он того мальчика принес домой и кровь ему остановил, Даша с Полиной сказали ему, что он большой молодец. А Леша покраснел очень сильно и ничего не ответил им. — Зря, — хмыкает Назар, наливая ей воду в бокал из графина, — Когда хвалят за дело, стесняться не нужно. — Я ему тоже так сказала, — кивает Жасмин, — А он все равно смущается. Но Леша хороший, хоть и чудной. И очень ответственный, так Полина говорит. — Вы все у меня чудесные, — улыбается Полина, подошедшая к столу и услышавшая эти слова, — Не знаю, что бы я без вас всех делала. — Не спала бы да не ела бы, — ворчит Миша, усаживая ее за стол и сам опускаясь рядом с Назаром, — Так что языками хватит молоть, ешьте, пока горячее. Вина кому налить? Полина отрицательно качает головой, мол, ей ещё завтра в больницу ехать, дети, само собой, и не думают соглашаться. Назар тоже отказывается, поскольку завтра его ждёт ранний подъем, и вслед за ним почему-то точно так же поступает Марк. — Благодарю, но все же не стоит, — говорит он, когда Миша повторно предлагает выпить хоть немного, — Я быстро хмелею и на следующий день чувствую себя неважно, а впереди путь до других городов на западе. Лучше воды. — Ну как хотите, — пожимает плечами Миша, налив в итоге только себе. Он толкает Назара в плечо и довольно шумно шепчет ему на ухо, — Ты своих солдат настолько зашугал, что они, даже повзрослев, при тебе пить боятся. Стыдно должно быть. — Они при мне никогда не боялись пить, — усмехается Назар, вспомнив разом обо всех проделках своего отряда, — Порой даже, когда я ловил их за руку, продолжали отрицать и убеждать меня, что ничего не было. Не так ли, Ваше Величество? — Наказание всегда было неминуемо, капитан, — отзывается Марк, растянув губы в улыбке, — Просто признание вины повлекло бы за собой обещание больше так не делать, а мы не хотели клясться в том, чего выполнять не собирались. Поперхнувшись вином, Миша хохочет, причитая на тему того, что отряд у Назара был бесстрашный, раз умудрялся так нагло врать ему в лицо и продолжать творить ерунду, не страшась наказания. Марк на подобные слова только улыбается, мол, трусить было бессмысленно, терять все равно было нечего, и переводит тему разговора, теперь уже расспрашивая Мишу, чем он занимается. Тот на мгновение теряется. — Каюсь, Ваше Величество, раньше я был… Не самым добропорядочным гражданином, — признается он, — И занимался не самыми хорошими вещами, но, даю слово, все это в прошлом. Нынче я слежу за хозяйством и плету на заказ корзинки. Не то, чтобы мне так хочется стать богатым торговцем, но Жасмин убедила меня хотя бы попробовать. Ей, как вы успели понять, отказать сложно. — Но ведь у тебя правда красиво получается, — подаёт голос Жасмин, отвлекаясь от своей тарелки, — Госпожа Щукина сказала, что твои корзинки самые лучшие из всех, какие она только видела. Обещала ещё две купить, как время будет к нам прийти. — Я ведь не спорю, Цветочек, — вздыхает Миша и снова обращается к Марку, — Но я правда не планировал заниматься ничем таким, пока в моем доме снова не появились живые эльфы. — Значит, судьба, — с беззлобной усмешкой заключает тот, — Получается, вы держите свою торговую лавку? — Окститесь, Ваше Величество, — качает головой Миша, — Какая мне лавка, когда у меня целый дом ребятни? Так уж, в свободную минуту сажусь и плету, а народ сам приходит, если надо. Нет у меня времени дело свое открывать, за хозяйством следить надо. — Так ведь не проблема нанять помощников, — заявляет Марк, — Они будут вам помогать вести дела, а вы сможете спокойно заниматься хозяйством и платить им из денег, получаемых с продажи ваших корзинок. Я заметил, что возле вашего дома есть довольно обширный участок земли, там можно сделать пристройку, чтобы не пришлось ездить на рынок. Все решаемо, если вы того захотите. — А ведь в самом деле, — оживляется Полина, — Миша, это ведь чудесная возможность для тебя! Мы с Дашей будем тебе помогать по дому, чтобы у тебя было время заниматься лавкой, ребята тоже не останутся в стороне. Почему бы не попробовать? — Скажете тоже, — только отмахивается Миша, — Вы с Дашкой и так дома появляетесь редко, а тут ещё хозяйство на вас вешать. За предложение спасибо, но не надо ничего. Замаемся только все. Полина заметно сникает после этих слов, и Назар, поначалу не поняв, почему, быстро добирается до ответа. Он слышал ещё от Идана, которому целитель Претиоза делал отвары, что для того, чтобы не зачахнуть раньше времени из-за болезни такого толка, необходимо двигаться и не поддаваться слабости, а иначе тело перестанет сопротивляться яду, и тот загубит быстрее, чем мог бы. И не то, чтобы Миша сидит, сложа руки, он как раз делает немало, но ему очевидно помимо домашних забот нужно что-то своё. Что-то, что ему будет нравиться, что-то, чему он сможет отдавать себя всецело. У Идана этим чем-то стала мастерская, и ведь живой, все такой же активный и вроде даже неунывающий, как и прежде. Значит, и Мише нужна эта чертова лавка, ведь если она будет заставлять его вставать по утрам, наравне с детьми и сестрами Виардо, то ее наличие всем улучшит жизнь. Подумав об этом, Назар поворачивается к Мише лицом и всем своим видом, перед тем, как начать говорить, даёт понять, что не отступит. — Ты откроешь лавку, — твердо заявляет он, даже не собираясь слушать возражения, — Это пойдет на пользу всем, и тебе в первую очередь. Если нужны будут средства, я помогу. И это не обсуждается. — Сбрендил? — вопросительно гнет бровь Миша, — Не пил же вроде, а несешь чепуху. Назар, не нужна мне никакая лавка, у меня ни времени, ни возможности нет, чтобы держать ее. Я корзинки то эти плести начал без дня неделю назад, а ты мне про деньги какие-то. Все, забудьте вообще. И так нормально справляемся. — Не будьте столь категоричны, — просит Марк, — Жасмин уже успела похвастаться, какие у вас чудесные корзинки, да и жители Морталиса не просто так к вам за ними ходят. Хотя бы попробуйте. Если не получится, всегда можно вернуться к домашним хлопотам, а так у вас будет честный заработок и свое дело. Я могу вам пообещать, что налог для вас будет установлен самый низкий из возможных. — Я буду тебе помогать, — обещает Мише Жасмин, — Буду лозу тебе перебирать, пока в больницу не заберут. И пол подметать тоже. — А я плести могу вместе с тобой, — поддакивает Леша, — И Тимур тоже, у него здорово получается. Втроём явно быстрее управимся. — А мы с Дашей можем по дому дела делать, — вновь вступает в разговор Полина, положив свою ладонь поверх Мишиной, — Мы же все умеем, нам только дай возможность. Пожалуйста, Миша. Пообещай хотя бы подумать. Задавленный со всех сторон, Миша теряется и не сразу находится с ответом. Он поочередно смотрит на Полину, Жасмин и Лёшу, после переводит взгляд на улыбающегося Марка и, в конце концов, косится на Назара. Тот вздергивает брови, мол, не тяни кота за хвост, заказ плевый, надо брать, и беззвучно усмехается, когда Миша, тяжело вздохнув, кивает. — Ладно, так и быть, — сдается он, — Посмотрим, что можно сделать. Но сразу предупреждаю, если я увижу, что вы устаете и не успеваете ничего, я все это безобразие сразу сверну. Все ясно? Полина, даже не слушая его слов, победно восклицает и обнимает его за шею, тут же отстраняясь на приличное расстояние, будто испугавшись проявления своих эмоций таким образом. Жасмин же, ничуть не стесняясь, хлопает в ладоши и, повернувшись к Назару, отбивает ему «пять», после чего тоже самое проделывает с Лёшей и даже Марком. Миша закатывает глаза. — Рано радуетесь, — фыркает он, поднимаясь со своего стула, — Я вам сказал, что только попробую, а не обещал, что будет так, как вы хотите. — Зная тебя, твое «попробую» уже много значит, — подмечает Полина, вставая следом, — Спасибо, Ваше Величество. Если бы не вы, никто бы не переборол его упрямство. — Это мелочи, — отзывается Марк, а заметив, что Полина с Мишей начали собирать грязные тарелки, уточняет, — Вам точно не нужно помочь? — Ваше Величество, — в один голос с лёгким укором говорят оба. Назару, впрочем, тоже не дают помочь, потому он остаётся сидеть, слушая рассказы Жасмин о том, как на подоконнике у нее в горшке взошла лаванда, хоть и гарантий, что приживется, не было никаких. За тем, как она славно и очень живо повествует о первом, третьем, десятом, Назар не сразу замечает, что Марка за столом уже нет, и на секунду лёгкий укол паники вонзается ему между ребер, пока он не вспоминает, где они находятся. В доме Миши безопасно по определению, потому ничего дурного случиться не может точно, переживать нет смысла. Но куда вообще подевался Марк? — Я сейчас приду, — неожиданно объявляет Жасмин, спрыгнув на пол, — Только помадки принесу, мне их граф Любимов дал, когда я ему рану промывала. Сказал, что вкусные очень. — Давай недолго, Цветочек, — просит Миша, расставляя на столе чашки с чаем, — А то пирог стынет, тебя только ждёт. Жасмин обещает, что вскоре вернётся, и исчезает с кухни. Проводив ее взглядом, Назар снова задается вопросом, куда запропастился Марк, и уже было собирается пойти на поиски, но Миша задерживает его своими следующими словами. — И ты называл меня свиньёй, — ворчит он, буравя Назара взглядом, — А сам мало того, что привел короля в мой дом без предупреждения, так ещё и с лавкой этой всю голову заморочил. Так друзья не поступают, между прочим. — За внезапность извини, — отвечает Назар, — Предупредить и правда стоило, но мы как-то не успели. Я вообще не планировал везти Его Величество сюда, однако он настоял. Жасмин смогла его уговорить остаться на ночь. — Да я ж не против, — вздыхает Миша, — Я гостям только рад, тем более таким. Если честно, он мне вообще другим представлялся, а тут мальчишка мальчишкой. Светлый такой, доброжелательный очень. Народ правду говорит, что у короля душа нараспашку. Неожиданно даже как-то. — Возможно, — пожимает плечами Назар, — В любом случае извини, что все вышло так внезапно. Впредь обещаю предупреждать. — Забыли, — машет рукой Миша, — Но за лавку эту чёртову я на тебя теперь зуб точу. Жили себе спокойно, а как приехал глава Легиона, так началась пляска. По голове бы тебе дал, да не могу. — Совесть не позволяет? — Свидетелей много. — В таком случае не вижу причин возмущаться, — усмехается Назар, — Лучше занимайся делом, у тебя неплохо выходит это. — Поля, душа моя, выйдите-ка с Лёшкой на минутку, — елейным тоном просит Миша, — Мне этому графу недоделанному сказать кое-что надо на нашем языке. Полина, даже не думая подчиняться, не двигается с места и награждает Мишу строгим взглядом, намекая ему не делать глупостей. Те, впрочем, возникнуть не успевают, на кухню возвращаются Марк с Жасмин, отвлекающие хозяина дома и его, судя по всему, не самого покорного гостя от бесполезной перепалки. — Помадки, — сообщает Жасмин, кладя на стол небольшой мешочек, — Угощайтесь. Она снова усаживается на колени к Назару, он двигает к ней чашку с чаем, предупреждая, что тот ещё горячий и надо быть осторожнее, и, наклонившись к Марку, тихо уточняет. — Все в порядке? — получив кивок, он хмурится и спрашивает, — Где ты ходил столько времени? — Я вышел подышать, здесь слишком душно, — объясняет Марк, — А когда пошел обратно, увидел Жасмин и поднялся с ней наверх за ее помадками. Что-то Назару не даёт покоя. Ему чудится снова, что есть место недоговоренности, какой-то крупице лжи, она словно мусор в глазу чувствуется, но не находится там, где ее ищешь. Это дезориентирует и немного беспокоит, но до истины добраться не получается никак, потому Назар лишь кивает и обещает себе подумать об этом всем позже. Позже, разумеется, не наступает. После вечернего чая Полина, отвоевав все же право побыть хозяйкой, принимается мыть посуду и, пока Леша ей помогает, Миша уточняет у гостей, чем бы они хотели заняться. — У меня карты есть, — подмигнув, говорит он, — Не хотите в партию, Ваше Величество? — Даже не думайте играть с этим жуликом, — качает головой Назар, — Он так половину Кэуса обул на деньги, когда ему и семнадцати не было. Честная партия — это не про него. Уж лучше в шахматы. — Я заинтригован, — отзывается Марк, — Несите карты, господин Паньшин. Миша, показав Назару язык, уходит наверх, чтобы притащить колоду, Марк же на снисходительный взгляд только разводит руками, улыбается и озирается по сторонам. И он вроде такой же, как и раньше, в нем ничего не изменилось вот совсем, но что-то новое в нем будто тоже есть. Или это отпечаток минувших событий, или неизбежное взросление, отражающееся в глубине глаз, или банальная усталость. Назар не разбирает, но он нутром чует, что что-то здесь не так. Или так, но совсем иначе, ему сложно объяснить, в чем загвоздка, и его это иррационально беспокоит. От пустых тревог спасает Жасмин. — Хотите, я вам покажу свою лаванду? — спрашивает она, — Красивая выросла, Даше тоже понравилась. — Можно, — кивает Назар, — Она растет у тебя в комнате? — Да. Пойдём? Не видя причин для отказа, Назар встаёт, но перед тем, как уйти, все же наклонятся к Марку, встав позади, и предупреждает его, что будет наверху. — Если я понадоблюсь, зови. — Все в порядке, — успокаивает его Марк, — Не думаю, что здесь со мной может что-то случиться. Иди. Едва он замолкает, потянувшись за бокалом с водой, в нос Назару почему-то бьёт запах мелиссы и ромашки. Он не понимает, откуда вдруг взялся аромат этих трав, но разобраться не успевает, Жасмин, осторожно потянув его за рукав рубахи, уводит его в свою комнату, и он подчиняется, потеряв мысль, что едва успела возникнуть. На втором этаже ему показывают лаванду, цветущую в горшке, ворох сушеных цветков календулы на столе и даже кактус, растущий на подоконнике. Жасмин, найдя, наконец, достойного слушателя, рассказывает, какая трава для чего нужна, и Назар, неожиданно поймав себя на ранее улетевшей из головы мысли, осторожно подаёт голос. — А для чего используют ромашку? — Ромашку? — переспрашивает Жасмин, — Много для чего. Она и воспаление убирает, и раны заживляет, и кровь восстанавливает. Боль тоже снимает, если с другими травами ее заваривать. И чтобы успокоиться хороша. Мы ее всем роженицам даём, чтобы не волновались сильно. Помогает обычно. — А мелисса? — любопытствует Назар, — Она зачем нужна? Жасмин, наградив его сложным взглядом, несколько секунд мнется, будто не зная ответа, а затем, пожав плечами, все же говорит. — С нею тоже боль стихает. И аппетит с мелиссой появляется, из-за нее есть хочется. А что? — Нет, ничего, — вздыхает Назар, так и не придя к ответу, к которому шел, — Просто стало интересно. Но мелисса раны не заживляет? — Нет, не заживляет, — качает головой Жасмин, — Но она все равно полезна очень. От тошноты еще спасает, когда совсем тяжело становится. Уже сказав, она вдруг на мгновение меняется в лице, а затем вновь становится спокойной, но Назар успевает заметить эту перемену и не оставляет ее без внимания. И что это значит? С чего это вдруг Жасмин испугалась своих же слов, которые ее не заставляли говорить? Ну подумаешь, упомянула она, что мелисса спасает от тошноты, это же естественно для нее, как для ребенка — делиться тем, что она знает. Или… — Ромашка же тоже от тошноты помогает? — неожиданно севшим голосом уточняет Назар, — Ее отвар ведь принимают, когда становится плохо. — Пьют, — как-то испуганно подтверждает Жасмин. Помолчав пару минут, она тяжело вздыхает и, повесив нос, кисло интересуется, — Вы догадались, да? — Да. В голове Назара все встаёт на свои места. Отлучка во время пути до Далоруса, отказ от тушёной капусты, которая раньше вроде как и нравилась, неожиданное исчезновение с кухни, отвар из ромашки и мелиссы. Факты неоспоримы, и пусть их мало, чтобы что-то утверждать, для предположений их достаточно. С учётом того, как вели себя Эдда и Глеб, все же можно сделать вывод, что это оно. Марк, похоже, ждёт дитя. И вероятнее всего уже знает об этом. — Не говорите никому, пожалуйста, — просит Жасмин, вскинув голову и взяв Назара на запястье, — Я вас очень-очень прошу. Я сама случайно узнала, и мы с королем договорились, что я буду молчать. Умоляю, вы тоже молчите. Иначе он подумает, что я не умею хранить секреты, а я умею. И слово свое держать тоже. — Я никому не скажу, — заверяет ее Назар, присев на корточки перед ней, — И королю тоже. Но ты должна мне рассказать, откуда ты все узнала. Он сам тебе признался? — Нет, не сам. Когда мы вышли из столовой в больнице, ему стало плохо, и я повела его в уборную, — объясняет Жасмин, — Я не сразу поняла, что случилось, а когда он вышел в коридор… Не знаю, я как будто догадалась. Просто посмотрела на него, и мне все-все стало ясно. Я спросила, что он пьет, чтобы унять тошноту, а он так странно взглянул на меня, что я даже растерялась. Вы представляете, король просто терпел и никакие отвары не принимал. Наверное, ему не говорил никто, что ромашка помогает. — А что было дальше? — Мы договорились, что это будет наш секрет. Я ничего не попросила, но король сказал, что в благодарность за мое молчание вы останетесь у нас на ночь. А потом мы сходили с ним в кладовую, я дала ему отвар из ромашки и мелиссы, он выпил, и ему сразу стало лучше. Вечером мы уже приехали сюда. — Отвар, значит, — задумчиво тянет Назар, — Жасмин, послушай. Ты молодец, что помогла Его Величеству, но ты обязательно должна выполнить его просьбу и никому ничего не говорить. Ни Дарье, ни Полине, ни Мише. Вообще никому, хорошо? Я бы с радостью объяснил тебе, зачем это нужно, но не могу, поэтому просто поверь мне не слово. Никто не должен ничего знать. — Я буду молчать, — обещает Жасмин, — Я бы и вам не сказала, но вы сами все поняли. Я умею хранить секреты. В довесок она тянет ему свою ладонь, чтобы скрепить их договоренность, Назар с непрочной улыбкой осторожно пожимает ее руку и тяжело вздыхает. Чуйка не обманула, в Марке действительно кое-что изменилось, в нем, подумать только, с неизвестных пор цветет жизнь, а он об этом никому не сказал. Он не мог не знать, он уже выносил Надю, а значит, понял сразу, что снова ждет дитя. Но почему он промолчал? Не хотел делиться такими новостями раньше времени? Боялся, что из-за этого его не отпустят в Нижний Город? Не был уверен, что все так, как есть? Сомневался в чем-то? Но в чем? Неужели… — Жасмин, — зовёт девчонку Назар, — Позволь задать тебе еще один вопрос. Ты ведь будущая целительница, верно? Если ты смогла понять, что… Что Его Величеству стало плохо не просто так, то, наверное, ты можешь предположить, какой срок. — Это немножко не так работает, — снисходительно улыбается Жасмин и, понизив тон голоса, добавляет, — Но срок точно маленький. Обычно у эльфов, в отличии от эльфийек, в первый месяц бывает сильная тошнота. Потом она проходит, но не всегда, все очень… — Индивидуально? — помогает ей Назар, когда она не может подобрать слово. — Да, — подтверждает Жасмин, — Поэтому предположить без осмотра трудно. А почему вы спрашиваете? — Просто стало интересно. Спасибо, что ответила на мой вопрос. — Всегда пожалуйста. Они вскоре спускаются снова вниз, потому что Леша зовёт Жасмин прогуляться перед сном. Детей отпускают на улицу, взяв с них слово далеко не уходить, Полина вызывается проводить их, и Назар как-то случайно увязывается следом, потому что сейчас пойти к Марку просто-напросто не может. Задавать вопросы на данный момент неуместно, да и как-то неловко спрашивать, потому что это выдаст Жасмин с головой, но не спрашивать вовсе… Назара все это касается, конечно, не в первую очередь, но если все так, как он думает, то Марка пора отправлять в Верхний Город и побыстрее. Королю, носящему дитя под сердцем, положено беречь себя, а не разъезжать по стране, как это было во время войны. Назар далеко не целитель, но даже он понимает, что долгий путь — это риск, а рисковать нельзя, ведь это ставит под угрозу здоровье Марка и его пока ещё нерождённого ребенка. Потому ему надо, как выразилась бы госпожа Леона, сидеть на жопе ровно и не дёргаться до тех пор, пока Творец не пошлет дитя на землю. Но как это донести? Как вообще завести беседу на такую тему, если Назар не имеет никакого права что-либо говорить? Он не знает, потому и плетется на крыльцо, чтобы проветрить череп, а заодно подобрать слова, озвучить которые придется в любом случае. На крыльце он натыкается на Полину. — А, это вы, — говорит она, когда он оказывается рядом с ней, — Я уж подумала, что Миша со своим контролем снова вышел, чтобы следить за ребятами. Мне иногда кажется, что будь его воля, он бы с них глаз не спускал. Волнуется всегда за них. — Он успел очень сильно привязаться к вам, — отзывается Назар, сложив руки на груди и оперевшись спиной и виском о стену, — Для него важно, чтобы с вами все было в порядке, поэтому он готов денно и нощно следить, лишь бы помочь и защитить в случае необходимости. Такова его натура. — Было бы от чего защищать, — по-доброму усмехается Полина, — Но я понимаю, что вы имеете ввиду. Мы все тоже по-своему привязаны к Мише, поэтому и пытаемся сделать все, лишь бы он не зачах. Пока вроде получается. — А с торговой лавкой будет получаться вдвойне. — Я тоже так считаю. Они на какое-то время замолкают, пребывая каждый в своих мыслях, Назар снова принимается думать о том, как ему поговорить с Марком касательно скорого возвращения в Пальмиру, и снова приходит к выводу, что понятия не имеет, какие слова ему подобрать. Он не может взять и поставить перед фактом, ему придется объясниться, откуда он все узнал, а для этого придется раскрыть Жасмин. Но помимо этого, помимо головной боли с убеждением упрямого короля в своей правоте есть ещё один момент, который беспокоит Назара, и как бы он не старался отмахнуться, у него не получается. Потому что он помнит, что произошло в Денире незадолго до свадьбы. Конечно, утверждать по-прежнему ничего нельзя, но по-прежнему можно что-то предполагать, и вот это самое что-то не даёт покоя. Какова вероятность, что та ночь возымела последствия? Какие шансы, что ошибку они все же не допустили? Где кроется, черт побери, истина, как до нее добраться и где гарантия, что хоть кому-то из них она доступна? Может, Марк даже сам не знает, чьего ребенка носит под сердцем. Может, и ему невдомёк, когда именно было зачато дитя. И это, наверное, сложнее всего. Успокаивает лишь то, что в любом случае наследник будет законным и рождённым в браке, но все же то, кто является его отцом, имеет значение. Для Назара во всяком случае точно, и он уверен, что для Идана в случае чего будет тоже. Будет ведь? — Я пойду, пожалуй, — вырывает его своим голосом из размышлений Полина, — Завтра утром нужно будет поехать в больницу, хочу заранее попрощаться с Его Величеством и лечь спать. Спасибо, что приехали, Назар. Мы вам всегда очень рады. Заглядывайте, как будет время. — Я постараюсь, — кивает Назар, — Доброй ночи. Улыбнувшись, Полина заходит в дом, вскоре после ее ухода на крыльце возникают Жасмин и Леша, уже откровенно клюющие носами. Они точно так же, как и их наставница, желают Назару доброй ночи и идут в свои комнаты, он же стоит ещё немного, дыша свежим воздухом, и, сдавшись, все же возвращается на кухню, где застаёт Мишу и Марка, судя по всему, за крайней партией. Марк, просияв, кладет две последние карты на стол. — Мне очень жаль, но вы проиграли, господин Паньшин, — объявляет он, — Однако игра была достойной. Благодарю вас за партию. — И ты называл меня жуликом? — возмущается Миша, обращаясь к стоящему в дверях Назару, — Да Его Величество шулер похлеще меня! Признавайтесь, запрятали пару карт в рукав, да? — Как я мог? — удивляется Марк, понимая руки вверх, — Я за честную игру, поэтому ни минуты не блефовал. Вам просто не повезло с картами. Назар беззвучно фыркает себе под нос, прекрасно зная, что честная игра — это далеко не про Марка, и, пойдя на поводу у мимолётного желания, опускается на стул, усаживается поудобнее и кивает на разбросанную по полу колоду. — Раздавайте, Ваше Величество. — Даже так? — усмехается Марк, — Господин Паньшин, вы с нами? — Я, пожалуй, понаблюдаю со стороны, — качает головой Миша, — Обещаю следить за тем, чтобы никто из вас не нарушил правил, и никому не подсуживать. — Напомни, сколько лет мы дружим? — ироничным тоном любопытствует Назар. — С учётом того, как ты со мной поступил сегодня, моей лояльности за выслугу лет можешь и не ждать. В лояльности Назар, впрочем, и не нуждается. Партия идёт для него легко, в свои шестнадцать он часто играл в тавернах и трактирах и в большинстве случаев уходил с честно заработанными деньгами. Порою, конечно, ему не везло, но, даже невзирая на это, он никогда не мухлевал, поскольку считал себя выше нарушения правил и глупой лжи. Он не мухлюет и сейчас. От начала и до конца он играет честно, не скидывает и не прячет карт, не делает странные ходы, не отвлекает ничье внимание. Он пытается придерживаться тех принципов, с которыми шел нога в ногу с тех пор, как возглавил Легион, и не изменяет себе, даже когда понимает, что его скорее всего настигнет поражение. Так оно и случается. — И вот вам ещё, — говорит Марк, избавляясь от последнего балласта в свои руках, — Моя взяла, капитан. Хотите реванша? — Ни в коем случае, Ваше Величество, — качает головой Назар, ногой доставая из-под чужого стула две карты. Он поднимает их, демонстрируя Марку, бросает на стол и добавляет, — Требовать реванша у шулера бесполезно. — Тем более у такого шулера, — улыбается Марк, ничуть не смутившись тому, что его поймали с поличным, и вынимает из нагрудного кармана своей рубахи ещё одну карту, которую отправляет в колоду к остальным, — Хочешь жить — умей вертеться. — А я и проглядел, как они пропали, — смеётся Миша, — Ловко вы это, Ваше Величество. Не хочу хвастаться, но надурить меня — задача не из простых, а вы прямо-таки мастер. Мы с Назаром и не заметили ничего. — Я все заметил, — возражает Назар, — Просто ничего не сказал и промолчал. Вздрогнув, Марк кидает на него быстрый взгляд, закусывает щеку изнутри и, натянув на лицо улыбку, встаёт со своего стула. — Не стоит, господин Паньшин, я прекрасно справлюсь сам, — говорит он, заметив, что Миша тоже начал подниматься, — Спасибо вам за игру и уделённое время, был рад познакомиться с вами. Доброй ночи. Как-то поспешно он удаляется с кухни, и Назар понимает, что Марк догадался, что значили эти слова. Он не глуп, далеко не глуп, и смог прощупать двойное дно, а значит, теперь можно с ним поговорить тет-а-тет. Значит, можно задать вопрос, можно выяснить хоть что-то, потому что путаться в теориях утомительно, тревожно и тяжело, и истина нужна им обоим, потому Назар встаёт было со своего места, но Миша усаживает его обратно, резко потянув за локоть вниз. — Это он. — Что, прости? — Дама твоя, — шмыгает носом Миша, собирая карты в кучу, — Только не дама вовсе, но все же это он. Я ведь прав? — Ты с ума сошел? — с возмущением в голосе спрашивает Назар, — Мы говорим про короля нашей страны и про моего бывшего солдата, если ты забыл. Обрученного с другим моим солдатом и родившим дочь от северного дворянина. Как тебе вообще пришло в голову, что меня с ним что-то связывает помимо моей службы ему? — Смотрит он на тебя, как верный пёс, — флегматично пожимает плечами Миша, — Так, словно жизнь свою за тебя отдаст, и не пожалеет ни секунды. А что в браке, это только подтверждает все. Ты сам сказал, что скоро твоя барышня замуж выйдет. Совпадает все. — Я его капитан. Конечно, он отдаст за меня свою жизнь, я его этому научил, пока вел до Пальмиры. — Ты не понял, Назар. Он на тебя не как на капитана смотрит. — Я не собираюсь слушать… — Он влюблён в тебя, хоть и очень старается это скрыть. Со свистом втянув воздух, Назар прикрывает глаза, сжимая руки на подлокотниках стула, медленно выдыхает и старается убедить самого себя, что всего этого идиотского разговора не было. Миша, головорез Миша, наставник Миша, друг Миша, чертов проницательный ублюдок Миша понял все с одного взгляда, и это почему-то страшно раздражает, невзирая на то, что его вины в его же догадливости нет. Это душит собственная, осознает Назар, и ему хочется ни то исчезнуть, ни то удариться головой о стену, потому что так не должно было быть. Марк не должен был выбрать его, не должен был просить о помощи ещё два года назад, не должен был ненароком раскрыть себя. Миша не должен был все узнать, не должен был ничего заметить, не должен был ничего говорить, раз уж увидел что-то. Назар не должен был… Он вообще много чего не должен был. Больше только должен, но у него что с первым, что со вторым вечные проблемы, замкнутый круг, итог всегда один. Это злит — не кто-то или что-то, а собственная невозможность следовать своим же зарокам. Они возвышенны и нередко чисты, но почему-то ещё и недостижимы. Когда ж это все закончится? — Я задам всего один вопрос, Назар, и как только ты мне на него ответишь и ответишь честно, больше я никогда и ничего не спрошу, — объявляет Миша, — Принцесса Надежда — твоя дочь? — Да, — глухо отзывается Назар. — Так я и подумал. Спасибо. За что, спрашивает самого себя Назар, и едва сдерживается, чтобы не расхохотаться от абсурдности ситуации. Ладно он, его Миша знает сотню лет, но Марк почему раскрыл себя? Где этот искусный игрок по своим правилам ошибся, почему он показал больше, чем стоило? И один ли только Миша, Андрей и Федор такие внимательные, или есть другие, кто тоже что-то подозревает? Если да, то дело дрянь, потому что в таком случае под удар может встать репутация Марка, которой ему дорожить все же следует. Миша, будто услышав все эти мысли, приободряюще хлопает по плечу. — Я никому и никогда не расскажу. — Ты вообще не должен был знать, — морщится Назар и, открыв глаза и пересилив себя, задаёт волнующий его вопрос, — Как ты понял? — Взгляд, — просто отвечает Миша, — Но не только его. Я бы поверил, что он смотрит на тебя, как смотрит верный солдат на своего капитана, если бы ты смотрел на него только как на короля. Но в твоих глазах есть кое-что ещё. — И что же? — Сожаление. — Оно может быть связано с чем угодно. — Но мы оба знаем, с чем оно связано на самом деле. Ничего не сказав, Назар все же поднимается на ноги, тяжело вздыхает и делает было шаг к двери, но задерживается и бросает через плечо. — Ты мой друг, Миша, но если хоть одна живая душа ненароком что-то узнает от тебя — не обижайся. Это не тот секрет, который нельзя сохранить. — Второй раз за день ты ведёшь себя, как свинья, — смеётся Миша, ничуть не обиженный подобными словами, — Потому что сомневаешься во мне, хотя я тебе всегда доверял. — Я как раз доверяю тебе, — возражает Назар, — В противном случае я бы уже закапывал твой труп. С кухни он выходит под аккомпанемент тихого смеха Миша, желающего ему в то же время доброй ночи. Оказавшись на втором этаже, Назар добирается до комнаты, выделенной Марку, стучит в дверь и не получает никакого ответа. Он не решается войти без разрешения, дабы не беспокоить в столь поздний час, но, уходя к себе, точно знает, что Марк не спит, а просто сбегает от разговора, что в любом случае неминуем. Впрочем, пусть сбегает. Времени у него все равно до завтрашнего дня, и, быть может, его хватит хотя бы на то, чтобы подобрать слова, которых у Назара самого так и не появилось, невзирая на острую необходимость озвучить их как можно скорее.

***

— Я пойду один, — с нажимом говорит Марк, когда они, добравшись все же до точки назначения, останавливаются у знакомых ворот, — Не думаю, что со мной что-то случится в этом доме, так что ты вполне можешь подождать меня снаружи. Только не прямо здесь, не привлекай лишнего внимания. Оно нам ни к чему. — Я и не собирался идти за тобой, — усмехается Назар, слезая с лошади, — Я ведь обещал, что ты поговоришь с Пелагеей наедине, и я сдержу свое слово. Но уйти я не могу, мне нельзя отсвечиваться, а по милости войны каждая собака теперь знает меня в лицо. Поэтому я подожду тебя во дворе. Договорились? Спрыгнув на землю, Марк несколько секунд неотрывно смотрит на него, пока, наконец, не кивает в знак согласия, после чего осторожно открывает ворота и входит во двор, держа свою лошадь за поводья. Назар, ничего не говоря, следует за ним и, лишь когда оказывается отрезан от улицы, скидывает с головы капюшон, поскольку в конспирации больше не нуждается. На крыльце дома их встречает вышедшая туда Пелагея. — День добрый, — приветствует она своих гостей, — Чем обязана визиту, Ваше Величество? — Здравствуйте, Пелагея, — просияв, отзывается Марк, — Я очень рад вас видеть. Забыв про свою лошадь, он бросает поводья, которые Назар успевает поймать, снимает с себя капюшон плаща и, поднявшись на крыльцо, несколько секунд мнется, будто не зная, что делать. В конце концов, он наклоняется к Пелагее, обнимая ее за плечи, и расплывается в солнечной улыбке, когда она хлопает его по спине одной рукой, второй трепля по волосам. — Ты стал очень взрослым, — говорит она, отстранившись, — И красивым, словно солнце. Я рада, что ты приехал. — Я тоже рад, — кивает Марк, — Когда я узнал, что вы все ещё живёте в Интеритусе, я испытал немыслимое облегчение и в ту же секунду решил, что при первой же возможности проведаю вас. — Ты думал, что я умерла? — усмехается Пелагея. — Нет. Я молился, чтобы вы были живы. Наградив его пристальным взглядом, Пелагея вздыхает и, отступив в сторону, открывает дверь своего дома. Она смотрит на Назара, вероятно, ожидая, что он тоже войдет, но тот лишь качает головой. — Я подожду здесь, если вы не против, — говорит он, — Думаю, вам все же стоит побеседовать без лишних ушей. — В такой зной не стоит много времени проводить на улице, — подмечает Пелагея, — Вы можете отдохнуть в гостевой комнате, пока мы поговорим с Его Величеством на кухне. Эта беседа может затянуться, раз уж вы даже прибыли из Пальмиры, потому я настаиваю, чтобы вы зашли. Назар отвечает не сразу. Он сначала смотрит на Марка, ожидая его вердикта, тот раздумывает над чем-то пару секунд и, в конце концов, кивает, соглашаясь со словами Пелагеи. — Так и быть, я не против, — решает Назар, — Только размещу лошадей и сразу зайду. Пелагея и Марк, прислушавшись к его словам, не ждут его и уходят, Назар же оставляет лошадей, налив им напоследок воды из колодца, и тоже заходит в дом. Дабы не мешать и никого не смущать своим присутствием, мало ли, о чем будет идти речь на кухне, он сразу направляется в ту спальню, в которой ночевал однажды, и, пользуясь положением гостя, что случается редко, укладывается в кровать. Его снова косит усталость, это все постоянные передвижения по стране и огромный круг взаимодействий, потому в сон клонит, но не спится все равно, ведь в голове всплывает утренний разговор с Мишей. Миша сказал на прощание, что, само собой, о вчерашних открытиях никому и никогда не поведает, он пообещал, что сохранит этот секрет и унесет его с собой в могилу, а если кто-то попытается вытащить его из него, он и этого кого-то уведет за собой на тот свет. Ещё он сказал, что не видит ничего дурного во всем этом и что сердцу не прикажешь, а когда Назар попытался осадить его словами о том, что сердце тут не причем, Миша объяснил, что речь вообще-то не про него, а про Марка, на что возразить уже было нечем. В общем он сказал много чего важного и пустого, много чего серьезного и глупого, но кое-что одно засело в голове и не спешит оттуда исчезать. Он сказал, что Назару просто невыгодны эти чувства, вот он и игнорирует их, возомнив себе, что в них может таиться опасность. И отчасти, наверное, это правда, потому что опасность действительно есть, и заключается она во многих вещах, которые могут произойти, если не быть достаточно осторожным, но важно не только это. Важно то, что Миша в этот момент говорил уже про Назара, про его чувства, а не про те, что принадлежат Марку, и это почему-то в один момент выбило из колеи, потому что никто ранее ничего такого не произносил вслух, не допуская даже что подобное имеет место быть. Думая об этом сейчас, Назар едва ли понимает, что вообще испытывает и испытывает ли вовсе. Он по-прежнему верен Марку, как отец его дочери, как глава его армии, как его бывший капитан и приближенное лицо. Он по-прежнему дорожит им, как своим солдатом и королем, он по-прежнему защищает его или хотя бы пытается, потому что это не только долг, но и личное желание, однако, копнув чуть глубже, становится непонятно, только ли в этом дело. Много времени Назар был убежден, что ничего за всем этим не стоит вовсе, а любая связь не более, чем необходимость, но слова Миши почему-то поселили в нем сомнения, и эти сомнения теперь вносят долю раздрая в едва наступившую атмосферу баланса. Эти сомнения заставляют спрашивать самого себя, а что значит для Назара все случившееся и значит ли вовсе. И самое главное, к чему он пришел уже сам, если вдруг выяснится, что Марк носит под сердцем его ребенка, что он будет делать и как отреагирует на такую новость? Все эти размышления все же неведомым образом отключают сознание Назара, и он засыпает, позабыв почему-то о том, что здесь он в качестве того, что обеспечивает безопасность. Ему ничего не снится, а если и да, то он просто-напросто не запоминает вороха цветных картинок, пролетающих под веками. Все, что остаётся в его голове, это детский плач и паника с привкусом отчаяния, от которого все внутренности скручиваются в один клубок, словно нить в руках опытной швейки. Когда он пробуждается, едва ли осознавая, где он и что с ним, за дверью слышится негромкий голос Пелагеи. — Когда поймёшь, что время наступило, приходи, — говорит она, — Но не торопись. И не лги ни себе, ни ему. Обман отравляет все на свете, и в таких делах он не помощник. — Боюсь, я слишком давно погряз во вранье, чтобы отделаться от него, — невесело усмехается Марк, — Но спасибо вам. Вы не представляете, как много для меня это значит. — Ты принес слишком много жертв, — отзывается Пелагея, — Ты заслужил того, чтобы хоть кто-то позволил тебе приобрести то, чего хочешь ты. Просто не сейчас, а немного позже. — Я бы хотел верить, что это позже наступит. — Я уверена, что наступит. Просто дай всему случиться, когда придет время. Они замолкают, из чего Назар делает вывод, что сейчас его схватятся, потому он резво запрыгивает в сапоги, поправляет рубаху и вскакивает на ноги. Едва он успевает отойти к окну, чтобы сделать вид, что он ничего не слышал, дверь открывается, впуская внутрь Пелагею. — Граф Вотяков, вы не голодны? — интересуется она, — Не желаете отобедать? — Спасибо за предложение, но, пожалуй, я откажусь, — отвечает Назар, развернувшись к ней лицом, обращается к Марку, — Ваше Величество, мы можем ехать? — Можем, — подтверждает тот, — Нам уже действительно пора. Они выходят из дома, во дворе Назар отвязывает их лошадей и ждёт, пока Марк попрощается с Пелагеей. Та обнимает его напоследок, что-то шепча на ухо, сама надевает на его голову капюшон плаща и отпускает, глядя с толикой светлой печали и доброты. Она желает им хорошего и спокойного пути, провожает их до ворот, где Марк с Назаром, запрыгнув в седла, неспешно скачут в главной площади, дабы найти городского управляющего и побеседовать с ним. Однако планы стремительно меняются, когда Марк неожиданно останавливается, делает глубокий вдох и, дернув за поводья, неожиданно разворачивается в противоположном направлении. Он не реагирует на слова и вопросы Назара, ближе к окраине и вовсе спрыгивает на землю и забегает в густые заросли можжевельника, переходящие в довольно густой лес. Чертыхнувшись себе под нос, Назар привязывает лошадей к дереву так, чтобы они не были заметны, и следует за ним, примерно представляя, что произошло. Когда он обнаруживает Марка сидящего на бревне, он молча опускается рядом и без лишних слов протягивает ему фляжку с водой. Марк ее принимает. — Спасибо, — говорит он утолив жажду и вытерев рот тыльной стороной ладони, — Кажется, я переутомился. Или съел что-то не то, третий день как не в своей тарелке. — Мне можешь не врать, — вздыхает Назар, вешая фляжку обратно на пояс, — Я видел, как ведёт себя Эдда, и давно уже все понял. — Даже так, — хмыкает Марк, глядя себе под ноги, — А я то думал, что я мастер конспирации. — Только до тех пор, пока не сбегаешь в кусты при любом удобном случае. Слабо улыбнувшись, Марк кивает, будто признавая свой просчет, шумно набирает воздуха в грудь и, немного помедлив, вновь подаёт голос. — Я не думал, что это случится так скоро. — Наверное, этого стоило ожидать, — отзывается Назар, а сам думает, насколько давно это всё идёт, — Позволь уточнить, как… — Две недели, — перебивает его Марк, — Я думаю, что две недели, не больше. Я понял это, когда мы уже отправились в Далорус, потому никому не сказал. Я знал, что все будут настаивать на том, чтобы я отменил поездку, поэтому решил промолчать и поделиться всем, когда мы вернёмся в Пальмиру. Мне важно посмотреть, как идут дела у Нижнего Города, из-за этого я не рискнул ставить кого-либо в известность. Идана в том числе. — Ты ведь понимаешь, что теперь ты точно не сможешь и дальше ездить по стране? — уточняет Назар, — Все эти нагрузки могут быть опасны для тебя и твоего ребенка. Тебе пора возвращаться в Пальмиру и как можно скорее. Лучше, конечно, чтобы ты сделал это сам, но если ты начнёшь отпираться, я увезу тебя силой. И это не обсуждается. — Наш ребенок, — поправляет его Марк, на секунду лишив дара речи, и тут же добавляет, — Это наш с Иданом ребенок, поэтому без него я никуда не поеду. — Хорошо, — невозмутимо кивает Назар, не выдавая своих эмоций — Значит, и Идана я заставлю вернуться в Пальмиру. Наградив его недовольным взглядом, Марк вдруг морщится, прячет лицо в ладонях и, оперевшись локтями о колени, шумно набирает воздуха в грудь. Подобный поворот на секунду сбивает Назара с толку, он осторожно касается рукой чужого плеча и спрашивает. — С тобой все в порядке? Может, тебе стоит показаться целителю? — Чтобы вся страна уже завтра знала, что я жду дитя? — вопросом на вопрос отвечает Марк, — Нет, к целителю я точно не пойду. Только в Пальмире и только Евгении. Другим я не доверюсь. — А как насчёт сестёр Виардо? — предлагает Назар, — Мне кажется, что им вполне можно довериться, чтобы потом не переживать, что все будут знать о твоём… Положении. — Поздно уже, чтобы возвращаться в Морталис, — вздыхает Марк, отняв ладони от лица, — Дай мне пару минут, я приду в себя, и мы поедем в городскому управляющему. Я напишу Идану, сообщу ему, что нам пора возвращаться в Верхний Город, и, возможно, уже послезавтра мы отправимся в Пальмиру. — А ты не хочешь объяснить ему, почему ты возвращаешься в Пальмиру? — Я скажу, но не в письме. При личной встрече. Назар, довольный и таким ответом, кивает, протягивает снова Марку воду. Тот пьет ее большими глотками, выливает немного в ладонь и умывает лицо, после чего, задрав голову, подставляет лицо под солнечные лучи, будто силясь согреться. Голос его звучит устало. — Когда я вынашивал Надю, такого не было, — признается он, — Да, временами мне было плохо, но так часто, как сейчас, мне не становилось дурно. Не понимаю, почему так. — Возможно, дело в том, что тебя измотал путь, — предполагает Назар, — Я не силен в таких вопросах, но даже мне понятно, что в твоём положении нужно больше отдыхать, а не мотаться по стране. Я знаю, что тебе не нравится, когда тебя поучают, но ты должен заботиться о себе. Это важно, Марк. В первую очередь для тебя и твоего ребенка. — Ты прав, — соглашается Марк, — Мне действительно стоит больше отдыхать. Просто перед отъездом я понял, что в ближайшие девять месяцев будут заперт во дворце, и только поэтому решил все скрыть. Мне нужно было увидеть, в каком положении Нижний Город сейчас, а если бы кто-то узнал, что я жду дитя, меня бы ни за что не выпустили из Пальмиры. Это бы повлекло за собой недовольство темных, они столько времени ждали меня, что я не рискнул отменить свой визит. И я ни о чем не жалею, но раз даже ты говоришь мне, что пора взять паузу, я поеду обратно. Наверное, мне действительно стоит подумать о себе. — Мудрое решение. Марк улыбается одними уголками губ, зяглянув в глаза, и внезапно опускает свою голову на плечо Назара. Тот удивляется мысленно, но не двигается с места и в порыве угловатой заботы проводит ладонью по худой спине, считая пальцами позвонки. Вопрос из него вырывается невольно. — Ты думаешь, это будет мальчик или девочка? Помнится, в прошлый раз у тебя были предположения, которые в итоге сбылись. — Девочка, — отвечает Марк, немного подумав, — Конечно, стране нужно, чтобы это был мальчик, но мне кажется, что это будет темная девочка. Совершенно случайно Назар вспоминает о том сне, который был увиден им в день их прибытия в Далорус. Тогда к нему явилась темная девочка лет трёх, она собирала в корзинку чернику и, если память не изменяет, чем-то была страшно похожа на Марка. Чем именно, сказать трудно, да и из сознания Назара испарился почти образ того ребенка, но ему кажется, что что-то в этом все же есть. Вслух он об этом, разумеется, не говорит. — Девочка, значит, — задумчиво тянет он, — Что ж, это тоже неплохо. Принцессы, как ты успел заметить, у нас на вес золота. — Но нужен мальчик, — вздыхает Марк, — И желательно темный. Назар кивает. Да, нужен. Потому что вся страна ждёт наследника, ждёт принца, ждёт того, кто в дальнейшем займет трон и станет новым королем, когда дни Марка будут сочтены. Это, конечно, случится не скоро, во всяком случае хочется верить, что смерть пока ещё далеко, но это все равно произойдет, потому претендент на трон необходим. Желательно, чтобы он был не один, история показала, что отсутствие сыновей или всего один мальчик, что может заявить о своих правах на престол, приводят к краху, но об этом, наверное, пока ещё рано думать. Марку бы вернуться в Пальмиру, выносить дитя, родить его, а это тоже мероприятие не из простых, и потом уже думать, что будет дальше. Назару же останется всего ничего: поддержать его законного ребенка, тем самым успокоив народ и общественность. Ему останется сделать лишь то, что он должен. — Время покажет, — заключает он, — Тебе лучше? Мы можем ехать или ещё посидим? — Да, пойдем, — отзывается Марк, принимая вертикальное положение. Он встаёт и перед тем, как направиться к их брошенным лошадям, неожиданно просит, — Не говори пока никому, пожалуйста. Я сам объявлю, когда придет время. — Я буду молчать, — обещает Назар, даже в мыслях не допуская идею кому-либо говорить, пока Марк того не захочет сам, — От меня никто и ничего не узнает. — Спасибо тебе. И ещё кое-что. — Слушаю. — Пока я не выношу и не рожу ребенка, будь в Пальмире, — Марк отворачивается, спрятав взгляд, молчит несколько мгновений и добавляет, — Я доверяю Идану и знаю, что он поможет мне всем, чем сможет, но ты нужен мне в столице на тот случай, если вдруг со мной что-то произойдет. Потому что только тебе я всецело доверяю жизнь Нади. А если вдруг меня не станет, только ты сумеешь защитить ее и помочь ей занять трон. Пообещай мне, что ты позаботишься о ней и сделаешь все, чтобы она была в безопасности. Назар гулко сглатывает. Он не дурак и знает, что роды — это опасно, что выносить и принести на свет дитя — это почти подвиг, что остаться при этом живым и здоровым — успех. А ещё он знает, что не всегда поставленные цели достижимы, потому отдать свою жизнь, помогая другому начать ее — вполне нормальное явление. Он все это знает и понимает, но он так сильно не хочет об этом думать, что чуть было не открывает рот, дабы убедить Марка не предполагать худший исход, но вовремя себя останавливает и заставляет принять возможность и такого исхода тоже. Нельзя обманываться, нужно смотреть правде в глаза — все действительно может сложиться так, что Надя станет единственной наследницей на престол. И в таком случае Назар обязан будет поддержать ее и помочь ей занять трон не с той целью, чтобы удержать власть, а для того, чтобы спасти ее саму. Иначе от нее избавятся, дабы она вышла из игры, и Марк, будучи сам бастардом, понимает это прекрасно. Он и просит не за себя, он просит за Надю, за их дочь, потому у Назара нет права на отказ или отступление. Это не приказ короля. Это мольба самого Марка, и если уж Творец ее не услышит, услышать обязан хоть кто-нибудь. Назар соглашается этим кем-нибудь быть. — Я сделаю все, что ты скажешь. Только потому что слишком часто не был. Марк кивает ему в знак благодарности, поправляет полы своей рубахи и, сделав глубокий вдох, уверенно идёт к дороге, давая понять, что подобный разговор более не повторится.

***

Они меняют планы на ходу, и Назар, скрипя зубами и сжимая челюсти, после сотни просьб Марка соглашается все же на то, чтобы они не сразу вернулись в Пальмиру, а сначала заехали в Родарик на обряд имянаречения сына Марии и Димы. С ними вместе в Верхний Город отправляются Дарио (без Иды — Эдда все же не решилась отпускать ее с отцом, побоявшись, что тот взвоет раньше, чем они преодолеют половину пути), пару солдат и, само собой, Идан. Последний, что совсем не странно, наравне с Назаром поначалу уговаривает Марка сразу же поехать в столицу, но, в конце концов, сдается и отступает, понимая прекрасно, что тот в любом случае будет стоять на своем до последнего. В Родарик они прибывают к вечеру. На пороге дома их встречает сияющий, радостный и определенно точно уставший Дима, отдающий слугам распоряжение разместить лошадей в конюшне, а гостей — в отведенных для них покоях. Он выглядит не только счастливым, что в рамках случившегося более, чем уместно, но ещё и страшно утомленным. От Назара это не скрывается. — Поздравляю с рождением сына, — говорит он, обняв Диму за плечи, когда подходит его очередь поздороваться, — Пусть Творец бережет его и освещает его путь. — Спасибо, капитан, — отзывается Дима, отстранившись, — Я рад, что вы приехали на обряд. Для нас с Марией это много значит. — Я не мог пропустить такое событие, — отвечает Назар, — Ты выглядишь совсем помятым. Сын с первых дней заставляет плясать? — Не то слово, — смеётся Дима, — Денно и нощно крутимся возле него, а ему все не так и все не то. Я стараюсь помогать Марие, чтобы она смогла отдохнуть, все же роды — это сложно, но этого по ощущениям недостаточно. Мы с ней все равно оба валимся с ног и, видит Творец, в скором времени за возможность поспать готовы будем продать свои души. — Звучит, конечно, тяжело. — Это мелочи. Тем более, что вы привезли мне целую ораву нянек, так что ближайшие два дня я не буду задумываться о том, чтобы заключить сделку с дьяволом. На такие слова Назар только улыбается, приободряюще хлопнув Диму по плечу, мол, держись, солдат, капитаном будешь, и заходит в дом, дабы поужинать, наконец, и отдохнуть с дороги. К Марие он пока не напрашивается, понимая, что ее, вероятно, беспокоить в столь поздний час не стоит, потому, побывав в предназначенных для него покоях и умывшись, отправляется в столовую, которую находит не без помощи слуг. Там, разумеется, стоит страшный гомон, как случается всякий раз, когда его отряд по стечению обстоятельств собирается вместе. К тому же повод радостный, вот молодежь и шумит, намереваясь, судя по всему, гудеть ночь напролет, чтобы завтра утром на обряде имянаречения пародировать сонных мух. И если бы раньше Назар попытался их угомонить, пригрозив наказанием и парочкой внеплановых дежурств и караулов, то сейчас он ничего не говорит вовсе, даже когда Дима достает несколько бутылок вина и эля. — Я безумно рад, что вы все приехали, — объявляет он, разливая огненную водицу по бокалам, — И Мария, конечно, тоже. Она просила передать свою благодарность за то, что вы сумели добраться до нас. — В последние несколько лет собраться всем вместе становится все сложнее, — вздыхает Дарио, — Настолько, что Марие даже пришлось родить, чтобы мы приехали в Родарик. Народ за столом принимается хохотать, Назар едва заметно улыбается, качая головой, и раздумывает над тем, как бы ему технично ретироваться, чтобы никого этим жестом не задеть. Мешать молодняку праздновать он не намерен, пусть уж гуляют, раз такое дело, но вот самому сидеть тут как-то не хочется. Не потому что ему не нравится проводить время со своими солдатами, как раз наоборот, просто он чувствует себя немного лишним и страшно уставшим, а портить веселье своей кислой рожей кажется ему самым настоящим кощунством. Только поэтому Назар, отужинав, ссылается на то, что ему нужно подышать воздухом, покидает столовую, оставив Лию, что сегодня пить не планирует, за главную. Оказавшись в коридоре, он немного стоит, слушая, как за дверью галдят собравшиеся и, вздохнув, идёт к выходу. Странное чувство тревоги впивается ему между ребер и никак не хочет отпускать, сколько бы он не убеждал себя, что все в порядке. Он именно из-за этого вылезает на улицу, усаживается на высокое крыльцо дома, согнув ноги в коленях, и задирает голову вверх. Небо чистое, настолько, что даже россыпь звёзд видно, будто кто-то обронил на чёрную бархатную ткань алмазы, отражающие свет острыми гранями. Ветра особо нет, только совсем легкое и очень теплое дуновение, от которого шелестит трава, напевая свою какую-то очень странную, но знакомую колыбель. Оглядываясь по сторонам, Назар втягивает полные лёгкие ночного воздуха и медленно выдыхает, вместе с тем выпуская из себя призрачное беспокойство, вызванное туманным чем-то. На какое-то время ему это помогает. Он не знает, сколько он сидит вот так, не находя в себе сил даже думать о чем-то, когда рядом с ним возникает Идан, что, вытянув свои длинные ноги, опускается рядом и протягивает бокал с вином. Назар почему-то решает не отказывать. — Ещё празднуете? — спрашивает он, отпив немного, — Или все же решили побояться Творца и не злить Марию завтра? — Уже нет, — качает головой Идан, — Лия разогнала всех спать, а Дарио, Роберта и Диму разложила в покоях подальше друг от друга, чтобы они посреди ночи не встретились и не пошли кутить дальше. Вроде помогло. — А она предусмотрительна, — усмехается Назар, — Всегда говорил, что Лия — оплот благоразумия в вашем балагане. Наравне с Марией, разумеется. — Просто они женщины. У них инстинкт самосохранения развит лучше, чем у мужчин. — Прикрываться законами природы низко даже для меня, Залмансон. Идан улыбается широко, пожав плечами, отпивает из принесенного им же бокала вина и затихает. Какое-то время Назар рассматривает его, думая, поставил ли Марк его в известность о том, что ждёт дитя, и приходит к выводу, что точно поставил. Иначе стал бы Идан так настаивать на том, чтобы они вернулись в Пальмиру? Нет, он, конечно, мог, но всему нужна причина, и она скорее всего кроется в том, что Марк в положении. Другие бы просто не были столь важны, как эта, и в этом Назар более, чем уверен. Ему на самом деле интересно, как Идан отреагировал на подобную новость, но он не решается спрашивать, поскольку не хочет ставить в неловкое положение, к тому же обещал Марку, что ни с кем подобное обсуждать не будет, однако любопытство в какой-то момент берет вверх, он задаёт вопрос. — Марк сказал тебе? — Сказал, конечно, — кивает Идан, сходу поняв, о чем идёт речь, — Я был очень удивлен. Не думал, что у него по… Что это случится так быстро. Но я рад. Стать отцом — это чудесно, как мне сегодня сказал Дима. Полагаю, ему можно верить. — Диме можно, — соглашается Назар, — И, если мой авторитет еще действует, можешь проверить и мне. Я сам стал отцом не так давно, но могу сказать, что это и правда… Ценно. И важнее, чем многие другие вещи и явления. — Я понимаю. — Я в тебе не сомневался. Улыбнувшись, Идан опустошает свой бокал, вытирает рот тыльной стороной ладони и, вскинув взгляд к небу, хмурится. От Назара это не скрывается. — Что такое? — Овен, — объясняет Идан, тыча пальцем в небо, — Созвездие Овна. В это время года его обычно хорошо видно, а сейчас на небе только Гамаль и Шератан. Мезартима нет. Вам не кажется это странным? — Возможно, мы просто не видим Мезартим, — пожимает плечами Назар, — Либо там вдалеке туча сливается с небом, мы её не можем распознать, а она прикрывает звезду. Не думаю, что в этом есть что-то сверхъестественное. — Наверное, вы правы, — не слишком уверенно соглашается Идан, — Но будь тут Вера, она бы обязательно сказала, что это дурной знак. Назар тихо смеётся от упоминания очень придирчивой, но крайне непосредственной старухи, кивает Идану, когда тот, встав, объявляет, что ему пора бы уже укладываться, и, дождавшись, пока его шаги стихнут за спиной, сам устремляет взгляд к небу. И действительно, привычного треугольника Овна не наблюдаются, лишь две звёзды горят, как прежде, а ещё одной будто и не было никогда вовсе. Решив, что скорее всего дело и впрямь в какой-нибудь туче, Назар поднимается на ноги и идёт в свои покои. Уже у дверей он вспоминает, что Марк рождён под созвездием Овна, и заставляет себя поверить в то, что все это глупое совпадение и никаких дурных знаков нет. Утром Назара будит стук в дверь. Пересилив себя, он продирает глаза, поднимается на ноги и, слегка пошатываясь от слабости в ногах после сна, встает, попутно натягивая на себя одежду и мысленно ругая того, кто заявился к нему в столь ранний час. На пороге оказывается Лия. — Вы что же, до сих пор спите? — удивляется она, — Творец, это уму непостижимо. Хорошо, что я решила зайти за вами, иначе бы вы все пропустили. — Чего тебе, Янсонс? — спрашивает Назар, едва сдерживая желание зевнуть. — Я давно уже не Янсонс, — фыркает Лия, показывая кольцо на своем пальце, — Но Творец с вами. Через полчаса начнется обряд имянаречения, так что мой вам совет, поскорее одевайтесь и спускайтесь вниз. Сразу после лестницы направо, там будет большой зал, мы собираемся у входа. И, прошу вас, никакого оружия при себе. Чужих здесь нет, так что отвечать за безопасность вам не придется. — Вот же черт, — чертыхается Назар, мгновенно скинув с себя всю сонливость, — Спасибо, что зашла. Я бы действительно все проспал, если бы ты меня не разбудила. — И этот эльф называет себя главой Легиона, — смеётся Лия, разворачиваясь на пятках, напоследок бросает через плечо, — Вы дилетант! Закатив глаза, Назар закрывает дверь и, оглянувшись по сторонам, принимается шустро собираться, дабы не опоздать на обряд. К счастью, ему это удается, и уже через четверть часа он стоит у дверей в тот самый зал, слушая болтовню Дарио, Роберта и Идана, пока Лия с Охрой о чем-то перешептываются в сторонке. Марка среди них не наблюдается. — А где Его Величество? — уточняет Назар, — Кто-нибудь видел его? — Он сказал, что подойдёт чуть позже, — отвечает Идан, кинув говорящий взгляд, — Видать, дорога утомила его, он тяжело проснулся. — Или не дорога, — улыбнувшись, иронично тянет Дарио, — Идан, Идан, и как тебе не стыдно так изматывать Его Величество? На все эти скрабезные шутки Идан только машет рукой, закатывая глаза, в то время как Назар снова ловит себя на призрачном ощущении тревоги. Почему оно вообще возникает, он понять не может, но ему не нравится сам факт того, что чуйка бушует, потому он незаметно для Лии проверяет кинжал в сапоге и озирается по сторонам. Если вдруг кому-то придет в голову напасть на дом, первых выводить будет нужно Марию с ребенком и Марка, а вместе с ними Лию, поскольку хромой она вряд ли отобьется сама. Дарио, Роберт, Идан и Охра, вероятно, помогут устранить угрозу, а вот Диму будет лучше отослать вместе с более слабым звеном, поскольку эти земли он знает лучше них всех. На Назара в таком случае ляжет задача нейтрализовать опасность, а заодно выяснить, кто вообще осмелился покуситься на жизнь короля и его приближенных. В целом ему это по силам, но очень, очень не хочется вновь убеждаться в собственном умении проливать кровь. К счастью, этого и не пригождается. Буквально спустя пару минут Марк спускается к ним. Бледный и немного взъерошенный, он сразу встаёт рядом с Иданом, кивком головы приветствуя Назара. Тот кивает ему в ответ, тут же отведя взгляд, и решает, что разработанный в голове план, пожалуй, претворять в реальность все же не придется. От собственных нерадужных мыслей его отвлекает Дарио. — А кого выбрали духовными родителями? — спрашивает он, — Лию и Идана? — Не совсем, — неожиданно отвечает Дима, оказавшийся за спинами всех собравшихся, — Разумеется, вы все мои друзья, и выбор был невероятно сложен, но мы с Марией сошлись на том, что духовной матерью нашего сына станет Лия. — А духовным отцом? — уточняет Охра. — Его Величество. Марк, услышавший эти слова, меняется в лице, удивлённо распахивает рот, а затем, справившись с замешательством, делает шаг к Диме и заключает его в крепкие объятия. — Ваше Величество, — смеясь, бормочет тот, — Должно вам, все ведь смотрят. — Да плевать мне, — отмахивается Марк, отстранившись и заглянув Диме в лицо, — Я и подумать не мог, что вы решите предложить мне стать духовными отцом Вити. Для меня это много значит. — Ты окажешь нам большую честь, если согласишься, — сконфуженно говорит Дима. — Нет, это вы оказываете мне огромное доверие, раз хотите видеть меня духовным отцом Вити. От всего этого обмена любезностями их отвлекает учтивое покашливание Марии. Назар оборачивается и на секунду замирает, когда видит ее перед собой с белым свертком в руках и несколько недовольным выражением лица. — Ты ведь сказал, что предупредил Его Величество ещё вчера, — обращаясь к мужу, возмущается она, — Дима, как ты мог сказать ему только сейчас? — Во всем виноват Дарио, — оправдывается Дима, — Он споил меня, и у меня из головы вылетело сказать о нашем решении. Я правда не виноват. — Творец, да какая теперь уже разница, — ворчит Лия, подходя ближе к Марие. Она заглядывает в свёрток, растягивая губы в улыбке, и говорит, — Здравствуй, малыш. А ты, однако, очень похож на своего отца. Опомнившись, народ принимается крутиться возле Марии, дабы поприветствовать нового члена семьи Барановых, свёрток идёт по рукам и неведомым образом в один момент оказывается у Назара. Он, оцепенев и отвыкнув от столь малых детей, все же кидает взгляд на ребенка, мысленно умоляя самого себя не уронить, черт побери, и тоже не сдерживает улыбки, когда видит два Диминых глаза, смотрящих на него с вопросом. Тут и сомнений быть не может. — Ну здравствуй, Витя, — усмехается Назар, — А ты впрямь похож на своего отца. Надеюсь, ты не будешь таким же безбашенным и сумасбродным, как он когда-то. — Зато я был весёлым! — восклицает Дима, — Душой компании и первым парнем на деревне. — А ещё стоявшим в карауле чаще, чем кто-либо другой, потому что прятать бутылки так и не научился, — смеётся Роберт, — Все ещё не понимаю, каким образом ты умудрялся выдавать себя так глупо. — Это была искренняя вера в лучший исход, — усмехается Дарио, а затем, опомнившись, всплескивает руками, — А что это мы стоим здесь? Нам не пора начинать? — Пора бы уже, — кивает Дима, — Подождите тут, я пойду проверю, все ли готово, и будем начинать. Он исчезает за дверьми зала, Назар смотрит ему вслед, после — на Марию и осторожно отдает ей ребенка, когда она встаёт рядом и протягивает руки. — А у вас отлично получается, капитан, — подмечает она, — Никогда бы не подумала, что вы умеете правильно держать детей. — У меня был опыт, — пожимает плечами Назар, а поняв, что слова его могли прозвучать неоднозначно, добавляет, — Андрей иногда просил подержать Гришу, я был вынужден запомнить, как это делается. Ты в порядке? — В полном, — заверяет его Мария, глядя на сына с нежностью, — Роды прошли очень легко, повитуха даже удивилась, что Витя так быстро появился на свет. Уже на следующий день я прекрасно чувствовала себя, и хоть сейчас я страшно устаю, оно того стоит. Мне все ещё трудно осознать, что я стала матерью, но это что-то поистине невероятное — держать на руках своего ребенка. Будто его нам с Димой и не хватало с тех пор, как война закончилась. — Я рад, что у вас все хорошо, — искренне говорит Назар, — Пусть так будет и дальше. Мария улыбается ему, он вторит ее улыбке и едва слышно вздыхает, качая головой. Он часто думает о том, что его отряд неминуемо взрослеет, но каждый раз натыкаясь не подтверждения, он едва ли осознает, что они и правда выросли. Встали на ноги, построили семьи, некоторые вон родили детей, иные нашли себя заново и вместе с тем свое дело, другие прошли через путь потерь и научились с этим жить. И это, разумеется, нормально, но в голове как-то не укладывается все ещё, что каких-то лет пять назад эти осознанные и ответственные эльфы были юнцами, что срывали тренировки и напивались чуть ли не вусмерть, когда командование уходило спать. Время скоротечно, в который раз убеждается Назар, и мысль эта почему-то вызывает у него некоторую тоску по тому, что уже никогда не вернуть. — Все готово, — объявляет Дима, высунув нос в коридор, — Старейшина сказал, что мы можем начинать. Пойдёмте. Собравшиеся гурьбой вваливаются в зал, где Старейшина, которого Назар и все остальные видят впервые, уже ждёт их у алтаря, сцепив руки в замок. Он стар, ему, должно быть, немало лет, но взгляд у него внимательный и открытый, а голос — спокойный и располагающий к себе. — Добрый день, — приветствует он всех собравшихся, — Всех причастных к обряду имянаречения прошу встать у алтаря, мы начинаем. Отпустив ладонь Охры, Лия встаёт рядом с Марией, Марк же, сказав напоследок что-то Идану, занимает место подле Димы. Все остальные толпятся чуть поодаль, наблюдая за происходящим со стороны, Назар пристраивается между Дарио и Робертом и, сложив руки за спиной, с некоторым трепетом ждёт, пока Старейшина начнет обряд. Тот не затягивает, потому уже вскоре звучит первая молитва, которую присутствующие повторяют хором, разнося ее по всему залу и даже коридору. Сам обряд не сильно отличается от того, что проводился для Нади, Гриши или Ромы, разница лишь в размахе, но суть абсолютно та же. Когда Витю, вытащив из его теплого кокона, погружают в воду, он тоненько пищит и распахивает свой беззубый рот, показывая все свое недовольство из-за такого вероломного вторжения в его спокойное существование в руках матери. Впрочем, успокаивается он тоже быстро, когда Лия очень осторожно укутывает его в обрядовое полотенце и прижимает к груди, касаясь своим плечом плеча стоящего рядом Марка. Они по очереди произносят молитву, выражая готовность нести ответственность за своего новоиспеченного духовного сына, и завершают ее вместе со Старейшиной громким «аминь». Как только Витю передают обратно Марие, Марк, коротко обняв ее за плечи, быстрым шагом удаляется прочь, и Идан тут же выходит следом, стараясь при этом остаться незамеченным. Чтобы никто не обратил внимания на их отлучку, Назар перетягивает его на себя и, набрав воздуха в грудь, неожиданно просит у Марии разрешения прокачать Витю. — Да, конечно, — оторопела лепечет она, протягивая ему белый свёрток, — Только на забывайте придерживать его голову, он пока ещё не умеет сам. — Я знаю, — отзывается Назар, — Андрей объяснял мне. — Ба-а-атюшки, — тянет Дарио, становясь рядом с Димой, — Вы поглядите, да наш капитан, оказывается, отличная няня! Кто-нибудь знал, что он так ладит с младенцами? — Дарио, — строго осекает его Лия, — Тебе ли говорить вообще что-то? Знаем мы, как ты бегал вокруг Иды, когда она родилась, так что придержи свои шутки при себе. — Это он от нервов, — усмехается Роберт, — Пополнение в семье всегда волнительно. Тем более, если родиться может ещё одна дочь. — Сын, — настаивает Дарио, — Это будет сын, я уверен. — Но по словам той повитухи будет все же дочь, — подмечает Охра, обняв Лию одной рукой за талию, — Так что я бы на твоём месте готовился к бантам, лентам и платьям. Слушая весь этот разговор в половину уха, Назар беглым взглядом окидывает Лию, думая про себя, не успела ли ещё и она заняться вопросом обзаведения потомства, и по внешним данным, открывающимся взору, делает вывод, что скорее всего нет. Она такая же, как прежде, ей не становится то и дело плохо как Глебу, Эдде или Марку, она не ведёт себя иначе и не сидит во дворце под охраной Охры, потому, наверное, в отношении нее допускать подобные мысли ещё рано. С другой стороны, торопиться ей явно некуда, Лия молода и успеет ещё стать матерью, а поскольку вот уже около полугода она находится в законном браке, бояться ей так и вовсе нечего. Впрочем, как и всем остальным. Из всего своего отряда один только Назар по жизни налетает на грабли незаконной связи, и благо, что не выдает себя, иначе бы он был самым что ни на есть дурным примером для собственных солдат. Неожиданно Витя в его руках подаёт голос, принимаясь плакать, Назар растерянно смотрит на Марию, не понимая, чем было вызвано недовольство, на что она мягко улыбается и забирает сына к себе. — Он просто голоден, поэтому плачет, — объясняет она, а затем, повернувшись к Диме, просит, — Милый, присмотри за нашими гостями. Я накормлю Витю и приду к вам. — Ты кормишь его сама? — удивляется Лия. — Я не считаю, что Вите нужна кормилица, — ничуть не смутившись, пожимает плечами Мария, — У меня нет проблем с молоком, поэтому да, я кормлю его сама. — А можно я пойду с тобой? — смущённо спрашивает Лия, — Стыдно признаться, но я ни разу не видела, как кормят младенцев. Ты не будешь против? — Конечно, нет. Но нам стоит поторопиться, пока Витя не оглушил нас всех своих криком. Лия с Марией и плачущим Витей уходят, у дверей столкнувшись с Иданом и Марком. Отлучку последних никто кроме Назара не замечает, потому он вопросительно гнет бровь, уточняя, все ли в порядке, и выдыхает с облегчением, когда Марк, поймавший его взгляд, кивает. Назар тяжело вздыхает и прикрывает глаза. До возвращения в Пальмиру остаётся день.

***

Назар давно усвоил главный урок — если что-то планируешь, будь уверен, что все задуманное обязательно пойдет коту под хвост. Накануне возвращения в Пальмиру, в Родарик приходит письмо из Мина, в котором сообщается, что один из рудников, который был на реконструкции, обвалился. Погибших, к счастью, нет, но есть пострадавшие, потому народ в панике ждёт реакции короля и Парламента. Местные органы власти успокоить жителей не могут, те требуют участия вышестоящих инстанций, потому господин Останкин, управляющий Мином, просит Марка лично явиться в город или отправить кого-то еще, чтобы стабилизировать обстановку. Узнав об этом, Марк начинает собираться в путь. — Я обязан быть там, — твердо заявляет он, — Мои подданные чуть не погибли, они нуждаются в моем присутствии и участии. И это не обсуждается. — Сядь, — строго велит ему Назар, поскольку в кабинете, который им выдали для разговора, нет никого, кроме них двоих и Идана, — Ни в какой Мин ты не едешь. — Нет, еду! — топнув ногой, восклицает Марк, — Это мои подданные, моя страна, и я сам решу, где мне быть, а где нет. И если вы считаете, что я послушаю вас, то вы глубоко ошибаетесь. Не захотите выполнить мою просьбу, она станет приказом. Я все ещё ваш король, и перечить мне во всём вы не имеете права. — Марк, пожалуйста, успокойся, — мягко просит его Идан, усаживая на стул, — Не надо так нервничать. Думаю, у капитана есть какой-то план. Давай хотя бы выслушаем его. Фыркнув, Марк складывает руки на груди и отворачивается в сторону, всем своим видом давая понять, что не хочет ничего слушать. Глядя на него, Назар думает про себя, что Идан определенно умеет оказывать позитивное влияние, и, прочистив горло, вновь подаёт голос. — Народ требует не твоего присутствия, а участия властей, — напоминает он, взмахнув в воздухе письмом, что все это время держал в руках, — Поэтому тебе ехать необязательно. Ты можешь отправить в Мин кого-нибудь из членов Парламента, и этого будет достаточно, чтобы твои подданные успокоились и увидели небезразличие к их проблеме. — И кого вы предлагаете мне отправить? — иронично вздернув бровь, любопытствует Марк, — Мамая, которого все подозревали в заговоре? Или Мирона, которого наравне со мной обвиняли в засухе и голоде? Я не переоцениваю своих возможностей, но ничей авторитет не сравнится с моим, поэтому я обязан сам наведаться в Мин и предстать перед гражданами. Это неоспоримый факт. — Но народ хорошо относится к Охре, — подмечает Идан, — После того, как они с Лией начали вкладывать деньги в благотворительность, светлые прониклись к ним уважением и любовью. Если ты отправишь его вместо себя, все пройдет более, чем успешно. — А если понадобится грубая сила и второй по значимости авторитет, то есть я, — подхватывает Назар, — Даже если ко мне светлые не прониклись уважением и любовью, угомонить их я все равно смогу. Так, как никто другой. Несколько минут Марк молчит, раздумывая над выдвинутым предложением, поочередно смотрит на Идана и Назара и очевидно сомневается. Последний, понимая, что их взбалмошного короля любыми способами необходимо удержать от поездки в Мин, решает подлить масла в огонь. — В Шаригану ты рвался также. Помнишь, чем это закончилось? — Помню, — нехотя подтверждает Марк, — Но тогда граждане бунтовали, а сейчас они всего лишь хотят видеть своего короля в непростые для них времена. И я обязан быть с ними, потому что таков мой долг. — Ты не можешь все тащить на своих плечах, — говорит Идан, — Тем более сейчас. Марк, пожалуйста, подумай ещё раз, что именно ты собираешься сделать. Если ты поедешь сам, то одному Творцу известно, чем это закончится, а тебе нельзя рисковать своей жизнью. Я уверен, что капитан с Охрой справятся. Если вдруг у них не получится, то ты сам поедешь в Мин, но пока у них есть возможность решить все самим, но бери на себя больше, чем следует. Ты несешь ответственность не только за себя. — Охра умеет влиять на общественное сознание, — уверенно заявляет Назар, — Вспомни, как он распалил народ на главной площади в день штурма Пальмиры. Светлые видели его впервые, но поверили каждому его слову и потребовали справедливости и казни твоего отца. Он сможет успокоить жителей Мина, а я помогу ему при необходимости. Ты в свою очередь вернёшься в Пальмиру и будешь ждать от нас вестей. Так будет лучше для всех. Марк награждает его очень сложным взглядом, не сулящим ничего хорошего, затем смотрит на Идана, сжавшего ладонь на его плече, и, сомкнув челюсти, кивает. — Ладно, я согласен на такой вариант, — сдается он, неосознанно опустив руку на свой живот, — Но вы обязаны держать меня в курсе происходящего и докладывать об обстановке. Приказ ясен, капитан? — Так точно, Ваше Величество, — усмехается Назар, — Я сообщу Охре, что мы едем в Мин, и напишу Федору, чтобы он приехал сюда. — Это ещё зачем? — удивляется Марк, — Вас одного в Мине будет более, чем достаточно. Зачем тащить туда все командование Легиона? — Я не беру Федора в Мин. Он просто сопроводит вас всех до Пальмиры. Марк было открывает рот, чтобы начать опять спорить, но Идан успевает наклониться к нему и что-то прошептать на ухо, что, судя по всему, действует достаточно эффективно, потому что возражений более не поступает. — Ладно, — вздыхает Марк, — Мы дождемся Федора и отправимся в Пальмиру. — Вот и славно, — заключает Назар, мысленно радуясь тому факту, что Идан, не будучи манипулятором, все же имеет некоторое влияние на их взбалмошного короля. В тот же день предупрежденный обо всем Охра, что выразил полную готовность разобраться в ситуации, и Назар, написавший предварительно Федору и взявший с собой пару солдат для подстраховки, отправляются в Мин. Путь их проходит более, чем спокойно, в дороге Охра по большей части молчит, но когда до точки назначения остаётся всего ничего, он решает завести разговор. — Ты не спрашивал, но если что, с Ромой все в полном порядке, — объявляет он, пристроив свою лошадь рядом с лошадью Назара, — Недавно госпоже Змейкиной нужно было отлучиться, и она попросила Лию приглядеть за ним. Он сидел в наших покоях, пока мы разбирались с обращениями Старейшин Ачиса, и много рассказывал о том, как ждёт тебя поскорее обратно. Твой сын успел соскучиться по тебе. — Я знаю, — позволив себе непрочную улыбку, кивает Назар, — Лия рассказала мне об этом. Ты в самом деле катал его на спине, когда вы пошли вечером в сад? — Да, — подтверждает Охра, — Он устал ходить, чтобы не утомлять его ещё больше, мне пришлось посадить его к себе на спину. Рома остался в восторге от такого способа передвижения. — Не знал, что ты так хорошо ладишь с детьми. — Взаимно. Назар усмехается, засчитывая подобный выпад в свою сторону, оборачивается через плечо, чтобы убедиться, что солдаты не отстают, и снова обращается к Охре. — У вас с Лией все в порядке? — Как никогда раньше, — отзывается Охра, — С тех пор, как она стала моей женой, я испытываю непреложное счастье даже тогда, когда для него нет видимых причин. Мирон говорил, что хорошее дело не назовут браком, но я считаю, что это совсем не так. Если бы весь этот путь пришлось проделать снова, чтобы я мог жениться на Лие, я бы поступил так, не раздумывая ни минуты. Она стоит всех принесенных жертв и даже чуточку больше. — Рад слышать это, — кивает Назар и, немного помолчав, добавляет, — Я редко говорю такое кому-либо, тем более в глаза своим солдатам, но Лия одна из лучших, кого мне доводилось брать в армию. Тебе досталась лучшая партия, поэтому имей в виду, если ты хоть раз обидишь ее, я пущу тебя на корм собакам, и глазом не моргнув. И мне будет совершенно наплевать, что со мной за это сделает Парламент. Причинить ей боль я не позволю никому. Не после всего, через что ей пришлось пройти. — Не переживай, Назар. Если я когда-то посмею обидеть ее, я казню себя сам быстрее, чем ты узнаешь об этом. Наградив его внимательным взглядом, Назар кивает. У него нет ни одной причины считать, что Охра посмеет сделать больно Лие, в конце концов, они оба излучают то самое непреложное счастье, о котором уже было сказано, но тем не менее. Назар слишком давно живет, и он не раз видел, как любящие, искренние и честные эльфы превращались в животных, уничтожая всех, кто был готов отдаться им без остатка. Пути Творца неисповедимы, и куда они могут привести, не знает никто. В одном Назар уверен: что бы не случилось, он за каждого своего солдата будет стоять до последнего, чем бы ему не пришлось пожертвовать ради их покоя и безопасности. До Мина они добираются к вечеру и, решив уже завтра начать разбираться с произошедшим, остаются на ночь в доме господина Останкина. Утром он везёт их к обвалившемуся руднику, дабы они могли взглянуть на него своими глазами, и уже там Охра, осмотрев место происшествия вдоль и поперек, недовольно хмурится. От Назара это не скрывается. — В чем дело? — Господин Останкин и все, кто контролировал проведение реконструкции, сказали, что рудник обвалился из-за длительных дождей, — объясняет Охра, — Но если судить по тому, что я вижу, воды под разобранными завалами совсем не видно. Тебе не кажется это странным? — Думаешь, они солгали? — уточняет Назар, — Но зачем? — На реконструкцию были выделены немалые деньги из казны, — отвечает Охра, — Мы с Мамаем сами готовили этот указ для Его Величества, чтобы он мог ознакомиться, куда пойдут средства. И он настоял выделить ещё больше денег, чтобы установить внутри дополнительный каркас для обеспечения безопасности работников рудника. Понимаешь? Назар, конечно, понимает. Если рудник в самом деле обвалился не из-за дождей, это значит, что деньги, выделенные на безопасную реконструкцию, не пошли туда, куда должны были, а попали в карман управляющего и тех, кто обязан был контролировать работы. Чудо, что никто не погиб, но наличие пострадавших уже позволяет начать разбирательства и выдвинуть обвинения. Единственное, что сбивает с толку, это то, зачем Останкин написал Марку с просьбой приехать в Мин. Охра находит объяснение и этому. — Я думаю, они решили написать Его Величеству, чтобы отвести от себя подозрения, — продолжает он, — Сам посуди, тот, кто виновен, до последнего будет скрывать это. А они, напротив, пригласили короля в Мин, чтобы этим жестом показать свою непричастность к произошедшему. Это все фарс, Назар. Мы должны взять этих эльфов под стражу. — Не торопись, — качает головой Назар, — Я верю, что они могут быть виновны в случившемся, но перед тем, как брать кого-то под стражу, нам необходимо во всем разобраться. Напомни, в Родарике ведь тоже проводили реконструкцию рудников? — Да, буквально полгода назад, — кивает Охра, — А что? — Мы можем тайно пригласить тех, кто контролировал работы в Родарике. — Чтобы они осмотрели здешний рудник и сказали, в чем была причина обвала, — догадывается Охра, — Это отличная идея. Тогда я напишу Диме, чтобы он нашел нам тех эльфов и сказал им приехать в Мин. — А заодно выйдешь к народу, — говорит Назар, — Побеседуй с ними так, как ты умеешь. Нам нужно успокоить граждан, пока их страх не перерос в мятеж. — Само собой. Но Останкину пока лучше ничего не говорить. Пусть считает, что мы верим в его легенду, чтобы не сбежал никуда. — Ты правильно мыслишь. После осмотра рудника они едут на главную площадь, где Охра, как и обещал, предстает перед гражданами как член Парламента, говорящий от лица короля и готовый нести ответственность за произошедшее. И неясно, то ли Идан был прав насчёт его репутации, то ли какое-то природное обаяние играет свою роль, но народ в самом деле не бунтует и не возмущается, лишь вопрошает, а какого черта это было и что делать тем, кто пострадал на руднике. — Всем пострадавшим и их семьям будет оказана помощь властей! — обещает Охра, услышав от одной женщины о том, что у нее трое детей, а муж теперь в больнице со сломанной ногой, и семью кормить некому, — Его Величество в курсе ситуации, поэтому не беспокойтесь. Каждому, кто получил ранения на руднике, будет выплачена компенсация. Народ на площади гудит, выражая свое одобрение, Назар, стоящий сбоку от Охры, тянет его осторожно за рукав и шепчет ему на ухо. — Я надеюсь, ты посоветовался с Его Величеством перед тем, как делать подобные заявления? — Если мы выясним, что Останкин украл деньги, то их мы и выплатам гражданам, — тихо отзывается Охра. — А если нет? — У меня приличное жалование. Я готов потратить его на благосостояние народа той страны, которой служу верой и правдой. Весь оставшийся день они объезжают Мин, чтобы выяснить, кому и какая помощь необходима после происшествия на руднике, посещают дом милосердия, принявший у себя тех пострадавших, которым не хватило места в больнице, и саму больницу тоже. Назар с Охрой, понимая, что нельзя высказывать свои подозрения вслух, усиленно делают вид, что верят в случайность, и тем самым успокаивают Останкина, чтобы он и не думал бежать. Тот, впрочем, держится невозмутимо, общается с гражданами и вроде как даже выражает сочувствие, но пока ещё не вселяет уверенности в свою невиновность. И на следующий день, когда в город прибывают эльфы, отправленные Димой из Родарика, Останкин эту уверенность искореняет. — А это ещё кто? — удивлённо спрашивает он, завидев пятерых мужчин, с которыми Охра пошел поговорить наедине, — Зачем они здесь? — Это, господин Останкин, работники рудника, — отвечает Назар, — Они тоже проводили реконструкцию, но в Родарике, и прибыли в Мин по просьбе маркиза Евстигнеева. — Для чего? — не унимается Останкин, — Если вы пригласили их, чтобы помочь разобрать завал, то в этом нет никакой необходимости. Невзирая на случившееся, у нас хватает своих рабочих рук. — Рабочих рук, быть может, и хватает, — отзывается Назар, — Но независимый взгляд тоже важен, как ни крути. От такого заявления Останкин гулко сглатывает, двумя пальцами поправляя свой шейный платок, но в спор ввязываться не рискует. Более того, он вместе со всеми послушно едет на рудник, чтобы показать эльфам Димы место происшествия, и все то время, что они изучают завалы, стоит смирно и не пытается бежать. Однако когда главный из независимых экспертов заканчивает с осмотром, Останкин незаметно для остальных медленно отступает к своей лошади и чуть не подскакивает на своем месте от неожиданности, когда натыкается спиной на Назара. — Вы напугали меня, граф Вотяков, — признается он, вздрогнув всем телом. — Я не преследовал такой цели, — пожимает плечами Назар, — Вы куда-то шли? — Нет, — помолчав, качает головой Останкин. — Чудно. Тогда, думаю, нам стоит выслушать наших гостей из Родарика вместе. Им наверняка есть, что сказать. Останкин, резко побледнев, поджимает губы в тонкую линию и снова не рискует спорить, когда Назар пропускает его вперёд, уже зная, какой исход будет у всей этой истории. Оказывается прав. — Дожди не причем, — объявляет один из присланных Димой эльфов по имени Юрий, — Да, они размыли свод рудника, из-за чего он и обвалился, но если бы была установлена дополнительная опора, как было сделано в Родарике, этого можно было бы избежать. — Хотите сказать, что дополнительного укрепления не было? — с плохо скрытым гневом спрашивает Охра, глядя только на Останкина. — Не было, — подтверждает Юрий, — Мы осмотрели завалы, рудник изнутри ничем не был укреплён. Поэтому дождь и спровоцировал обвал. Главная причина произошедшего — несоблюдение мер безопасности. — Да что вы говорите, — иронично тянет Назар, — Господин Останкин, вы ничего не хотите нам объяснить? Останкин объяснять ничего не хочет. Он стоит несколько секунд, не двигаясь, а затем резко толкает Охру в бок и срывается к своей лошади, но не добегает до нее. Один из солдат останавливает его ещё на половине пути, заламывает ему руку за спину и с вопросом смотрит на Назара. Тот едва заметно кивает. — В темницу на допрос, — распоряжается он, а затем, повернувшись к Юрию, говорит, — Спасибо вам за помощь. В известность, разумеется, приходится поставить и Парламент, и Марка. Охра отправляет в Пальмиру гонца с письмом, в котором подробно рассказывает о случившемся, и сам вызывается побеседовать с Останкиным. В ходе допроса тот признается, что деньги, выделенные из казны на реконструкцию, действительно частично было украдены им самим и только им, ведь работники рудника не были в курсе, сколько было прислано средств из столицы. Они, разумеется, возмущались тому факту, что никаких дополнительных опор не было создано, но слова о том, что финансов на это нет, заставили их замолкнуть. Из всего случившегося Назар делает вывод, что Творец порою все же милостив, раз никто не погиб. Во время осмотра дома Останкина они обнаруживают украденные деньги и решают как раз их раздать гражданам в виде компенсации. В письме от Марка, которое приезжает в Мин на следующий день вместе с гонцом, как раз говорится, что сделать следует именно так, а городского управляющего казнить по всей строгости закона за воровство и подлость. Судья, что должен вынести приговор, заметно теряется, когда узнает от Назара об этом. — Я даже не знаю, что и сказать, — оторопело лепечет он, — Обычно Парламент и король решают, какая мера наказания положена за воровство денег из казны. Ранее я никогда не сталкивался с подобным, потому не имею и малейшего понятия, что нам делать с господином Останкиным. — Если бы ваш брат, отец или сын пострадал на руднике, какой приговор вы бы внесли господину Останкину? — любопытствует Назар. — Казнь, — уверенно заявляет судья, — Желательно, показательная, чтобы другие никогда и не думали поступать подобным образом. — Поскольку никто не погиб, думаю, можно поделить приговор на два, — решает Назар, — Пятнадцати лет тюрьмы будет господину Останкину достаточно, чтобы подумать над своим поведением. Приговор в тот же день зачитывается на главной площади и приводится в исполнение. Вместо Останкина по приказу Марка назначается новый управляющий Мином, что обещает гражданам ни в коем случае не повторять ошибок своего предшественника и вести дела честно. Назар с Охрой по инициативе последнего задерживаются ещё на день, чтобы удостовериться, что все пострадавшие и их семьи получили положенные им выплаты, и только после этого возвращаются, наконец, в Пальмиру, потратив и так немалое количество времени на решение возникшей проблемы. Уже на подъезде к столице Назар чувствует — случилось что-то ещё. Глотку окольцовывает тревога, она мешает дышать, концентрироваться и рассуждать логически, она вытесняет все разумные мысли и отнимает покой, сигналом тревоги стучась о свод черепа и требуя действовать незамедлительно. Поддавшись ей, Назар заставляет свою лошадь сорваться на галоп и добирается до дворца первый, позабыв об Охре и солдатах. Он отмахивается от приветствующей его стражи, стрелою летит сразу в свое крыло и, чуть не снеся с ног служанку, забегает в покои Ромы. Сын встречает его безмятежно спящим в своей кровати. Сделав глубокий вдох, Назар на всякий случай все же подходит к нему, силясь унять свою тревогу, он коротко целует его в темную макушку и, посидев пару минут, покидает его покои, быстрым шагом направляясь к Наде. На половине пути его перехватывает Евгения. — Ты куда? — вместо приветствия спрашивает она, преграждая ему путь. — Хотел заглянуть к Ее Высочеству, — отвечает Назар, нахмурившись, — А ты куда идёшь? Он запоздало замечает в ее руках две склянки и странную на вид трубку, это наблюдение почему-то усиливает его волнение в несколько раз. И оно становится ощутимее, когда Евгения, тяжело вздохнув, берет его за локоть, уводя в противоположном направлении. — Скорее не куда, а откуда, — говорит она, быстрым шагом направляясь в свой кабинет, — Не переживай, я не от Ее Высочества. С ней все хорошо, но сейчас тебе лучше там не появляться. Яна пытается уложить Надю, не стоит их беспокоить сегодня. — Откуда ты идёшь? — не сдается Назар, — Евгения, ответь мне сейчас же. — Не кричи. Я все расскажу, но давай не будем делать мои слова достоянием общественности. Лишь благодаря немыслимой силе воли Назар молча доходит до ее кабинета, где Евгения, закрыв дверь изнутри и положив на стол склянки и трубку, опускается на стул, устало протирает лицо ладонями и просит сесть. — У меня плохие новости, Назар, — объявляет она, — И я даже не знаю, как сказать об этом. — Прямо, — сухо отзывается он, едва контролируя себя от клокочущего внутри беспокойства, — Что произошло? — Я бы не стала говорить тебе, если бы не была уверена, что ты был в курсе, но… — Евгения сбивается, поджав губы, вскидывает взгляд, полный сожаления и отчаяния, и тихо шепчет, — Марк потерял ребенка прошлой ночью. Что-то внутри Назара обрывается с оглушительным треском, он несколько секунд молчит, не понимая смысла услышанных слов, и глупо пялится на Евгению. Когда он, наконец, осознает, что именно произошло, у него складывается такое впечатление, будто из его лёгких разом выкачали весь воздух, и он теперь похож на рыбу, умирающую на каменистом берегу под палящими лучами солнца. Тревога, достигшая крайнего предела, самостоятельно возводится в абсолют, Назар усилием воли делает глубокий вдох и безжизненным голосом задаёт вопрос. — Что стало причиной? — Моя неосмотрительность, — неожиданно признается Евгения, — Я думала, что это никак не повлияет, но я ошиблась, и по моей вине Марк потерял ребенка. Когда пошла кровь, я надеялась, что смогу остановить ее. Я делала все, что было в моих силах, я ни на минуту не отходила от него, но было тщетно. Этому ребенку не было суждено родиться ни при каких раскладах, а я не предусмотрела этого, глупо поверив, что все же пронесёт. Мне ужасно жаль. На последней фразе ее голос срывается, она накрывает лицо ладонями и тихо всхлипывает, трясясь всем телом. Ничего толком и не поняв из ее сбивчивого монолога, Назар двигает свой стул ближе к ней, складывает руки на ее плечах и просит. — Объясни мне, что произошло. — Отвар, — вытерев нос указательным пальцем, лепечет Евгения, — Тот отвар, который я делала для Идана, он… Нет, он хорош, я проверяла не раз, и он действительно продлевает жизнь, но трава в его составе, она… Она отравляет его семя. — Что? — глупо переспрашивает Назар, — Что значит, трава отравляет его семя? — То и значит, — вздыхает Евгения, — Она безопасна для самого Идана, но когда дело касается заведения потомства, она негативно влияет на ребенка и приводит к его смерти ещё в утробе Марка. Я подозревала, что так может быть, но в моей жизни были примеры, когда все заканчивалось хорошо, поэтому я решила, что и на этот раз пронесёт тоже. Но я допустила ошибку, Назар. Большую ошибку, из-за которой Марк потерял дитя, и я никак не могу ее исправить. Творец, мне так жаль, что… Не договорив, она снова заходится плачем, роняет голову на грудь Назара и полузадушенно мычит, накрыв рот рукой. Назар же, кое-как уложив в голове услышанное, машинально принимается гладить ее по спине, силясь успокоить, и старается не думать о том, как себя сейчас чувствуют Марк и Идан. Разумеется, получается паршиво, потому он пытается отвлечься тем, что добывает чуть больше информации. — Правильно ли я понял, что из-за этого самого отвара любому ребенку не будет суждено родиться? — Да, — по-детски шмыгнув носом, подтверждает Евгения, — Они все будут погибать ещё в утробе Марка на ранних сроках, как это случилось сейчас. — А если Идан не будет принимать эти отвары, хоть один ребенок выживет? — Возможно. Но в таком случае умрет сам Идан, потому что его тело не сможет самостоятельно сопротивляться действию яда в его крови. Назару в жизни приходилось часто делать невозможные на первый взгляд выборы, о которых он порою жалел. Кого помиловать, а кого казнить. Какой заказ выполнить, а от какого отказаться. Кому спасти жизнь, а кого лишить ее. И он всегда принимал решение с холодной головой, зная прекрасно, какие могут быть последствия у его ошибки, он всегда возносил меч твердой рукой и твердой рукой опускал его, когда понимал, что игра не стоит свеч, но сейчас. Скажи ему кто сейчас, что он должен выбрать между Иданом и их с Марком будущим ребенком, он бы отказался от права голоса и скорее казнил самого себя, чем согласился принимать участие в этом негласном суде. Он бы вокруг своей шеи сам затянул петлю, только бы не вершить судьбы тех, кем дорожит. Конечно, Назара никто и не просит что-либо делать, он вообще в этой истории последний эльф, чье мнение учитывается, но проблема в том, что он умеет думать, и мысли его на данный момент сводятся к тому, что все это западня. Если Идан перестанет принимать отвары, он умрет, но если он продолжит их пить, погибать будут дети, которых они с Марком попытаются принести на свет. В сложившейся ситуации нет варианта, где выживут все, кем-то придется жертвовать, и это понимание постепенно сводит с ума, как и осознание одного страшного факта — жертва Марка в виде лишения свободы, кажется, была абсолютно напрасна. Когда Назар думает об этом в своей голове, ему почему-то страшно хочется вонзить кинжал себе между четвертым и пятым ребрами, дабы хоть как-то избавиться от душащего чувства безграничной безысходности. — Как Марк? — спрашивает он севшим голосом, когда Евгения, наконец, хоть немного успокаивается, — Он в порядке? — Физически — да, — кивает она, — Он молод и здоров, его тело быстро восстановится, но его душа… Я не знаю, Назар. Он никого не впускает в свои покои, кроме меня и Идана, и не выходит из них сам с прошлой ночи. Мне пришлось сказать Мирону, что Марку немного нездоровится после поездки в Нижний Город и что это не опасно, но на самом деле я боюсь даже предполагать, что будет дальше. Разумеется, никто не в курсе, что он потерял дитя, он и сам запретил мне кого-либо ставить в известность, и я понимаю, почему, однако… Мне страшно, Назар. Очень страшно, и я понятия не имею, что делать дальше. — Если он запретил говорить, почему ты рассказала мне? — Я посчитала, что ты имеешь право знать. — Почему? — не сдается Назар, — Ты не могла знать, что Марк поставил меня в известность о том, что ждёт дитя. Почему ты рассказала мне? — Потому что всю ночь в бреду он звал тебя, — выпаливает Евгения, — Он повторял твое имя снова и снова, пока не уснул от бессилия. Этой причины ведь достаточно, чтобы рассказать тебе? Назар не находится с ответом, чувствуя, как там, где должна вроде как быть душа, образовывается огромная дыра, в которой тонут все слова и мысли. Он пытается заполнить ее хотя бы воздухом, чтобы было не так паршиво, и у него, само собой, ничего не получается, когда он вдруг понимает, какую боль испытал Марк прошлой ночью. Если бы был хоть один шанс предотвратить ее или забрать себе, Назар бы, наверное, жизнью пожертвовал, чтобы сделать это. Но история не терпит сослагательного наклонения, потому он сглатывает ком в горле, до крови закусывает щеку изнутри и, набрав воздуха в грудь, спрашивает. — Что дальше? — Я не знаю, — качает головой Евгения, стирая вновь выступившие на глазах слезы, — Думаю, несколько дней я буду наблюдать за Марком, чтобы исцелить хотя бы его тело, а потом… Что будет потом, покажет время. Но я очень надеюсь, что он выдержит это испытание. Жаль лишь, что моей веры недостаточно. — Если когда-то мне доведётся встретить Творца, я спрошу с него за все, что он сделал, — цедит сквозь зубы Назар. Поймав на себе заплаканный и пристальный взгляд Евгении, он отворачивается в сторону и уточняет, — Чем я могу помочь? — Наверное, ничем, — вздыхает она, — Хотя… Резко замолкнув, она вдруг хватается руками за запястья Назара, устанавливает с ним зрительный контакт и, сглотнув, просит. — Сходи к нему, — заметив на его лице сомнение, она повторяет чуть настойчивее, — Прошу тебя, сходи. Если не сегодня, то хотя бы завтра. Я уверена, что тебя он пустит к себе, а сейчас очень важно, чтобы он смог с кем-то поговорить и хоть кому-нибудь рассказать о своей боли. — У него есть Идан, — напоминает Назар, — Я там явно буду лишним. — Но Марк звал тебя, — настаивает Евгения, — В агонии он повторял твое имя, а не имя Идана, и ты сам прекрасно знаешь, почему. Ты нужен ему, Назар. Нужен именно сейчас, когда ему страшно и больно. Ты не утешишь горечь его утраты, но твое присутствие может сделать ему хоть немного лучше. Творцом прошу тебя, сходи. Иначе может стать слишком поздно, и мы не вытащим его из этого отчаяния. Назар мало чего боится. Он не боится падать, потому что всегда встаёт, не боится убивать, потому что всегда несёт за пролитую кровь ответственность. Но оступиться, допустить ошибку, причинить боль он боится, потому что за это отвечать не только ему, но и другим, тем, кем он дорожит. И сейчас, глупость какая, ему по-настоящему страшно идти к Марку, потому что он не знает, что ему говорить. Что ему жаль? Что Марк этого не заслужил? Что так не должно было случиться, но случилось, ведь на все воля Творца? Это сухие, опостылевшие, никому ненужные истины, и они не помогут, не сделают лучше, не облегчат боль. От них не будет толку, Назар понимает, потому и задаётся вопросом, что ему, черт побери, предпринять, чтобы Марку не было так страшно и больно. Он может выиграть войну, может выиграть две войны, одолеть любого врага, даже обмануть смерть, но избавить от страданий ему не под силу, потому что тут опыт капитана и умение убивать бесполезны. Тут нужно то, чего Назар не лишён, но что давно разучился применять так, как следует — утешать, соглашаясь разделить горе пополам, чтобы его груз не придавил к земле и не лишил желания встретить новый день. — Он родил тебе дочь, — в отчаянной попытке добиться своего напоминает Евгения, — Он вытащил нас всех из тьмы, в которой мы жили, поэтому мы обязаны помочь ему. Я бы сделала это сама, если бы могла, но тут я бессильна, Назар, и поэтому я прошу тебя. Пожалуйста, сходи к нему. Ты единственный, кого он сейчас не оттолкнет. — Налей мне эля, если у тебя есть, — неожиданно даже для самого себя просит Назар, — И себе заодно. Пожалуйста. Смерив его удивленным взглядом, Евгения тем не менее поднимается со стула, уходит к шкафу и, порывшись в нем, достает бутылку и два бокала. Она садится обратно за стол, наливает эля и, придвинув к Назару его порцию жидкого яда, спрашивает. — Думаешь, это поможет? — Для храбрости лишним не будет. Они выпивают, ещё какое-то время сидят молча, ожидая неизвестно чего. Назар блуждает взглядом по сторонам, пытаясь зацепиться хоть за что-то, ищет слова, которых нет, и, сдавшись, отодвигает от себя бокал. Ровно в этот момент в шкафу что-то гремит. — Черт, — Евгения, подскочив со своего места, открывает дверцу и, невесело усмехнувшись, вынимает на удивление целую склянку, — Намек Творца понятен. — Это тот самый отвар? — уточняет Назар, когда она опускается рядом, — Что в нем? — Травы, нейтрализующие действие яда, — объясняет Евгения, откупорив склянку и дав понюхать ее содержимое, — Они неприятны на вкус, но очень эффективны. В нос Назару тут же ударяет запах чего-то пряного и горького, он, поморщившись, резко отодвигается назад и, перебив противный аромат остатками эля в своем бокале, кривится. — Дрянь какая-то. — Цена жизни, — пожимает плечами Евгения. Она тут же сникает, вероятно, подумав о неоднозначности своих слов, и очень робко спрашивает, — Ты сходишь к нему? — Будто у меня есть выбор, — горько усмехается Назар, — Схожу. — Спасибо тебе большое. Уйти он, однако, не спешит, чувствуя, что ему нужно сделать кое-что ещё, он неловко обнимает Евгению за плечи и, осторожно постучав ладонью по ее спине, силится дать то, в чем читается потребность — в утешении. — Не вини себя, — говорит он, — Ты не знала, что так получится. Мы все ошибаемся, и порой наши ошибки дорого стоят, но пока можно хоть что-то исправить, не стоит терять надежды. — Я должна была предусмотреть, — всхлипывает Евгения, — Я была обязана, как целительница, но я слишком сильно поверила в то, что все обойдется, и вот что из этого вышло. Я никогда себе этого не прощу. — Ты обязана простить себя, — возражает Назар, — Ты случайно загубила одну жизнь, но ты спасла сотню других, и это как раз является твоим прощением. Я понимаю, что глупо вести подсчет, когда все оборачивается вот так, но ты и правда не виновата в случившемся. Ты сделала все, что могла, и от тебя ничего не зависело. Подумай об этом. — Если Марк не справится, ни одна спасённая ранее жизнь не оправдывает моей ошибки. — Он справится. Он разучился не справляться. Прикрыв глаза, Евгения незаметно стирает слезы со своих щек и тяжело вздыхает. Ещё раз хлопнув ее по плечу, Назар встаёт со стула и, ни слова больше не сказав, выходит из ее покоев, направляясь в сторону самой высокой башни во дворце. Он добирается до лестницы, преодолевает непростой подъем до смотровой площадки, и там, найдя скрытую между каменных плит дверь, толкает ее, открывая потайной ход, ведущий туда, куда сейчас заявляться действительно страшно. Но Назар не трус, напоминает себе он сам, потому он спускается по ступеням в кромешной темноте и, оказавшись в самом низу, несколько секунд медлит, прежде чем войти в королевские покои. Встречают его треск свечи и тишина. Оглянувшись по сторонам, он вздрагивает всем телом, когда натыкается на два воспалённых, пустых и потухших глаза, смотрящих на него с чудовищной безысходностью. — Мне кажется, я умер, — говорят ему глаза, и от этих слов хочется перегрызть себе вены. — Слава Творцу, что только лишь кажется, — тихо отзывается Назар, подойдя ближе. По-прежнему не зная, что сказать, он опускается на край кровати, находит чужую холодную руку и сжимает ее, будто пытаясь хотя бы так, хотя бы жестом показать, что он рядом. Марк поначалу никак не реагирует, все продолжая смотреть в одну точку, а затем вдруг его нижняя губа вздрагивает, он сам весь скукоживается в постели и, уткнувшись лбом в плечо Назара, принимается тихо, почти беззвучно плакать, глотая слезы и собственную боль от такого исхода. — Почему? — спрашивает он ни то себя, ни то Творца, ни то весь мир, — Почему, черт возьми? У Назара нет ответа. Он, боясь сделать что-то не так, осторожно обнимает Марка свободной рукой и зарывается носом в его светлую макушку. Марк в ответ вздрагивает снова, на мгновение вскидывает голову, а затем снова прячет лицо в чужой груди и распахивает рот в немом крике. Боль его саблезубая рвется наружу, ей не хватает места в худом теле, она душит его, выплескивается и разрушает все вокруг, включая самого Назара. Тот однако не пытается избежать ее, напротив, он прижимает Марка к себе и клянётся однажды за все эти страдания Творца отправить на корм небесным псам, если такие вообще существуют. — Мне жаль, что так вышло, — на грани слышимости шепчет он, не зная, какие ещё слова нужно озвучить. Разумеется, Марк ему не отвечает. Он трясется в беззвучном плаче, будто боясь, будто стыдясь собственных слез, цепляется за Назара руками и каждым движением просит удержать. На самом деле он просит избавить от боли и страха, но сам не знает, куда от них можно деться, потому ищет спасения в ком-то другом, ведь защитить себя сам сейчас просто-напросто не может. Назар не может тоже, слишком поздно, но он хотя бы остаётся рядом и принимает на себя ровно столько, сколько ему отдают. — Я звал тебя, — уже в полубреду бормочет Марк сухими губами, — Но ты не пришел. — Прости, — ощутив ком в горле, сдавленно говорит Назар, — Если бы я знал, я бы вернулся раньше. — Я знаю, — кивает Марк, — Не уходи, пожалуйста. Я не выживу этой ночью, если останусь один. Если рассуждать, опираясь на логику, здравый смысл и закон, Назар должен прогуляться до соседних покоев, позвать Идана, сказать тому, чтобы он этой ночью был подле мужа, а после, удостоверившись, что все под контролем, уйти к себе и лечь спать. Но ни логика, ни здравый смысл, ни уж тем более закон в данном случае неприменимы, от них нет толку и нет пользы, потому Назар не прибегает к ним и остается на своем месте, прекрасно зная, что сейчас его тут не должно быть вовсе. Только вот ему совершенно наплевать, что там правильно, а что нет, ему наплевать, сколько правил и моральных кодексов он нарушает своим присутствием, потому что понимает одну простую истину — если уйдет, никогда себе не простит. И Марк не простит, и дело не в глупых обидах и расхождении путей по воле Творца, дело вообще в другом. Это нужда, сравнимая с голодом, и никто ведь не осуждает в полной мере того, кто ворует, силясь не умереть, так и какой тогда смысл осуждать себя или Марка, если все обернулось вот так? Назар думает, что, в принципе, ему достаточно все равно на то, какую там цену ему придется платить вот за этот выбор, и, не шелохнувшись, сильнее скрепляет ладони на худой спине. — Я никуда не уйду. — Обещаешь? — едва ли понимая, что вообще происходит, хрипло спрашивает Марк. — Клянусь. Присутствия, впрочем, оказывается недостаточно. Марк плачет и плачет, зло стирая слезы со своего лица, он давится ими, захлёбывается и задыхается, обессилевшими руками цепляясь за ворот чужой рубахи, и не прекращает спрашивать, за что. И даже если бы у Назара был ответ, он бы не смог его дать, потому что не существует ничего, за что следовало бы наказывать вот так. Ни один грех, ни одна ошибка не стоят подобной цены, она слишком высока, и почему вообще Марку приходится ее платить после всего, через что он был вынужден пройти, настоящая загадка. Пути Творца неисповедимы, то факт, однако когда они приводят в тупик, возникает вопрос, точно ли там, в небесном городе ведают о милосердии и сочувствии. Назару думается, что, наверное, нет, ведь даже самый страшный преступник не был бы так жесток и безжалостен, как Творец. — Тебе нужно поспать, — шепотом говорит он, когда Марк немного успокаивается, не прекращая, впрочем, глотать слезы, — Хотя бы пару часов. — Мне нужно помолиться, — отзывается Марк, — Потому что Творец, кажется, оставил меня. Он не даёт ничего сказать в ответ, новый виток отчаяния берет вверх, и он, зажмурившись, снова плачет. У него уже нет слез, только боль, что стремится вырваться наружу, лишь бы не концентрироваться в худом и замёрзшем теле, что может и не выдержать такого натиска. Назар не выдерживает тоже. Ему много о чем приходится сожалеть, действительно много, потому что путь его был тернист и сложен, и во всех своих горестях он был виновен сам, но сейчас. Сейчас, когда его вины как таковой не наблюдается, он все равно давится ею, потому что не знает, как помочь и возможно ли это вовсе. Он не знает, что ему делать с разбитым Марком, и испытывает ту же боль на каком-то другом, неосязаемом уровне, с которого не представляется реальным куда-то деться. Но деться приходится, потому что Марка колотит истерикой, он заламывает руки, кусает губы до крови и в почти беспамятстве бьётся головой о чужую грудь, потому Назар не выдерживает, ловит его заплаканное лицо в свои ладони и целует. Он не ждёт ответа, ему нужно далеко не это, он всего лишь пытается вытеснить пустоту своим не номинальным, а ощутимым присутствием, и спустя какое-то время это срабатывает. Марк прекращает задыхаться от ещё невыплаканных слез, он хватается за Назара, как за последнюю оставшуюся у него опору, и до боли в рёбрах прижимает к себе, дрожащими пальцами оставляя следы на спине, будто раскалёнными углями. Он уже ничего не говорит, ничего не спрашивает и ни о чем не просит, лишь подставляет лицо под касания, и часто сглатывает, не издавая и звука. Так он и засыпает. Даже не засыпает, а проваливается в беспамятство, в котором бредит и мечется, пока Назар, оставшийся рядом, следит за ним и старается не расцеплять объятий. Впрочем, сделать это все же приходится, но только для того, чтобы снять сапоги и улечься нормально, а уже потом снова поймать трясущегося Марка в свои руки и прижать к груди, обещая если не забрать всю боль, то хотя бы разделить ее на двоих. И это очевидно не помогает, потому что в полудрёме Марк продолжает просить об одном. — Надя, — говорит он, — Если я умру, позаботься о Наде. Пообещай. — Ты не умрёшь, — твердо заявляет Назар, — Ты будешь жить, Марк. Не во имя, так вопреки. — Надя, — упрямо повторяет Марк. Смирившись, Назар решает, что спорить сейчас явно не стоит, и послушно кивает. — Я позабочусь о ней. — Хорошо, — прежде, чем снова проваливаться в забытье, отзывается Марк, — Я тебе верю. Он, добившись нужного ему ответа, затихает вскоре, сворачивается калачиком и укладывает голову на плече Назара, все продолжая держать его за руку, и в своем беспокойном сне не прекращает что-то бормотать сухими и потрескавшимися губами. Когда он засыпает окончательно, Назар осторожно встаёт, тушит свечу и, не торгуясь с самим собой, ложится обратно, накрывая Марка сбившимся у его ног одеялом. До утра он так и не смыкает глаз и, пересилив себя и всю свою концентрированную ненависть, шепчет молитвы, не зная, дойдут ли хоть они до Творца, раз уж тот уже привел их всех к вот такому итогу.