Без права на отказ

Кровь не определяет того, хороший отдельно взятый эльф или плохой (разумеется, в том случае, если он ее не проливает просто так), умный или глупый, добрый или злой, правый или виноватый. Кровь не даёт регалий и статуса, прав и обязанностей, не даёт причин считаться каким-то не таким и тем самым, но даёт кое-что другое — преимущество. Оно не связано с личными качествами, навыками и опытом, только с законами природы и не более того. Потому светлым дарована высокая скорость и лёгкость движений, северным — устойчивость и переносимость любых условий, серым — зоркость и чуткий слух, темным же — выносливость и физическая сила. Назар все это знал всегда, с самых ранних лет, и с тех пор использует это знание как на поле боя, так и в своей обычной, не связанной с войной и разрушениями, жизни. Сегодня использует особенно и впервые будто бы даже рад тому, что в жилах его течет кровь не одного народа, ведь наследие обоих приходится кстати. По дворцу он носится с самого утра. В первую очередь он заглядывает к Роме и, отпустив Анну на утреннюю трапезу, сам кормит мальчишку тем, что принесли слуги из столовой. Когда с этим не самым простым делом и не без потерь (часть овощного рагу оказывается на столе, вторая — на полу, наверное, повара на кухне плохо спали, соли и впрямь многовато) покончено, Назар умывает Рому, переодевает его в чистую рубаху и уже было готовится отвести на улицу, как заявляется Анна с портнихой. Они сообщают, что пришли снять мерки, чтобы пошить одежду, потому мальчишка оказывается на какое-то время в их полном распоряжении, пока Назар удаляется в обеденный зал. Там он старается не особо обращать внимание на окружающих, ведь у него ещё полно забот, и нет особо ни желания, ни возможности сушить десна и чесать языками, однако беседу завести приходится все равно, когда к нему подсаживается Идан. — Вы не против? — уточняет он, опустившись рядом, — Мне просто страшно не хочется с кем-либо говорить с утра, но придворные этого будто бы не понимают. А к вам они все равно не подойдут. — Ты то мне и нужен, — заявляет Назар, — Расскажи, как идут дела в мастерской. Как твой ученик? Справляется? — Все прекрасно, — отзывается Идан, просияв, словно монета на солнце, — Через пару недель мастерская будет официально открыта, но в ней уже кипит работа. Я взял ещё двух мальчиков из приюта Претиоза, они сыновья одного ювелирного мастера. Вова быстро нашел с ними общий язык и помогает теперь им освоиться. Сам он устроился хорошо, можете не волноваться. Чудный юнец и очень способный. Вы бы видели, какой кулон из бирюзы он изготовил для одной баронессы. Загляденье одним словом. С камнями средней плотности даже я так не умею работать, а у него выходит отлично. Спасибо, что привезли его ко мне, капитан. С ним я определенно буду успевать все и даже чуточку больше. — Славно, — кивает Назар. Ему сразу становится спокойнее от осознания, что хоть один из воспитанников Миши устроился хорошо, потому он, и так не испытывая особого волнения, вовсе отгоняет от себя затею тревожиться в принципе по этому поводу, — Я рад, что вы поладили. У тебя самого как дела? Помнится, ты говорил, что тебя донимают с женитьбой. Удалось решить этот вопрос? — Я объявил траур, — отзывается Идан, и хоть в голосе прослеживается напускная трагичность, в глазах возникает лукавая искра, намекающая на то, что все это фарс, — Быть может, вы помните, у меня был кровный кузен по отцовской линии. Я узнал, что он погиб во время войны, и принял решение оплакивать его в течение года. С момента его смерти уже прошло семь месяца, потому ещё пять я буду молиться Творцу за упокой его души. — Я соболезную твоей утрате, — Назар едва сдерживает себя, чтобы не усмехнуться, прячет едва заметную улыбку за бокалом и, отпив воды, добавляет, — Пусть душа его обретет свободу от земных оков. — Аминь. Беседуя на уже менее щекотливые темы, они проводят утреннюю трапезу вместе, после чего Идан, поделившись новостью о том, что он сделал для Лии подарок к свадьбе, достает из кармана штанов маленький бархатный мешочек на завязках. Он открывает его, оглянувшись по сторонам, вынимает из него два кольца и показывает их Назару. Тот удивлённо вскидывает брови. На раскрытой ладони, если он не ошибается, чего исключать не стоит из-за недостатка знаний, лежат идентичные символы скрепления союза из золота, отличающиеся разве что размером. В остальном они схожи: витиеватый узор по всей окружности, такой тонкий и замысловатый, что даже не верится в реальность сотворения чего-то подобного руками, вырезанная ромбовидная подложка по центру и в ней же камень. Цвет последнего тоже разный — на том кольце, что поменьше, прозрачный, а на том, что побольше, черный. Назар рассматривает украшения, подмечая, насколько мастерски была выполнена работа, и вскидывает взгляд. В нем, наверное, плещется что-то такое, что заставляет Идана смущённо улыбнуться и дать пару комментариев. — Это сплав золота, серебра и меди, — объясняет он, — Чистое золото очень хрупкое, потому к нему пришлось добавить другие металлы для прочности. Камни же имеют схожую природу, но разные цвета из-за того, что их и добыли из разных рудников. И тот, и другой — это алмаз. Для Лии я выбрал прозрачный, для Охры — черный. Мне показалось, что им это подойдёт. Они дополняют друг друга. — Ты сделал их сам? — на всякий случай уточняет Назар, — Или тебе помогали? — Сам, — подтверждает Идан, — Я испортил первые два варианта, потому что никак не мог выпилить подложку для камней, а потом не мог выпилить и огранку у самих алмазов, но в конечном итоге получил то, что вы видите. Мне очень хотелось, чтобы свадьба Лии прошла на высшем уровне, потому я уделил время на то, чтобы создать для нее и Охры нечто особенное. Не знаю, насколько хорошо у меня вышло, но Диме с Марией и Его Величеству понравилось. Они сказали, что кольца красивые, хотя я считаю, что можно было лучше. Увы, рука у меня пока ещё не столь набита. — У тебя отлично получилось, — справившись с удивлением, заверяет его Назар, — Я мало смыслю в ювелирном мастерстве, но это действительно красиво. Ты правильно сделал, что решил пойти по стопам своего отца. Кинув взгляд, полный благодарности и восторга от похвалы того, кто даёт ее крайне редко, Идан бормочет «спасибо, капитан» и собирается было убрать кольца обратно в мешочек, но Назар замечает ещё одну деталь на них и не пересиливает любопытства. — Там какая-то надпись на внутренней стороне? — А, да, — рассеянно отвечает Идан, — Изначально я думал, что оставлю свое клеймо, как мастера, изготовившего украшения, но потом решил, что лучше будет отметить кое-что другое. На кольце Охры высечена буква «Л», а на кольце Лии — буква «И». Это как напоминание о том, что они связаны с друг другом. — Ювелирно, — усмехается Назар, — Боюсь представить, сколько сил и времени у тебя ушло на это. — Я бы потратил и в два раза больше, если бы понадобилось. Не каждый день мои боевые подруги идут под венец. Назар кивает. В самом деле не каждый. И он тоже не каждый день отдает замуж своих солдат, хотя, казалось бы, вчера ещё было шестнадцать, в голове гулял ветер, а энергии и прыти было больше, чем ума. Но время скоротечно, и все его юнцы неминуемо взрослеют, оставляя позади ребячество и дурость, открывая себе путь во что-то новое. Это, разумеется, правильно. Идан вскоре уходит, желая поговорить с Лией и показать ей ее подарок, Назар же отыскивает в обеденном зале Диму, сидящего вместе с Марией в дальнем углу, и подходит к ним, чтобы спросить, все ли в порядке с Радмиром. Дима, завидев своего капитана, улыбается широко, словно предстоящая беседа его уже радует, и на прозвучавший вопрос бодро кивает. — Сделал все, как вы и велели, — объявляет он, — Господин Мотылев прочитал ваше письмо и с радостью взял Радмира к себе на обучение. По пути в Пальмиру мы заехали в Витрум, чтобы убедиться, что у него все хорошо. Можете не беспокоиться, мальчик отлично устроился. Он просил передать вам свою благодарность и сказал, чтобы некий Миша за него не волновался. — Рад слышать, — Назар позволяет себе ответную улыбку, добавляет, — Спасибо. Ты меня очень выручил. — Ерунда, — отмахивается Дима, а затем, посмотрев на оживившуюся вдруг Марию, спрашивает у нее, — Что такое? — Вы ведь закончили с обсуждением дел? — уточняет она, получив кивок и от мужа, и от Назара, обращается к последнему, — Вы не будете против, если я немного посижу с вашим сыном и схожу с ним на прогулку? Я видела его вчера в саду с няней, такой славный малыш. Мне очень хочется провести с ним время, раз уж ничего больше делать мне пока не нужно. Мария смотрит с таким ожиданием, если не с мольбой, что Назар как-то теряется, пока не догадывается, в чем дело. Судя по всему, в ней уже проснулся материнский инстинкт, вот её и тянет к чужим детям, пока ещё своего ребенка она только носит под сердцем. Резона и смысла отказывать нет, да и ей, похоже, действительно хочется повозиться с Ромой, потому Назар, долго не думая, даёт свое разрешение. — Да, конечно, — говорит он, отчего Мария расплывется вслед за Димой в улыбке, — Только чуть позже. Сейчас у Ромы в покоях портниха, она делает замеры, чтобы пошить ему одежду. Как только они закончат, можете выйти в сад. Я присоединюсь к вам, когда освобожусь. — Благодарю вас, капитан, — Мария, уложив одну ладонь на уже округлившемся животе, поворачивается к Диме лицом и указывает головой на дверь, — Я пока загляну к Евгении, она просила зайти после трапезы. Ты со мной? Или тебе ещё нужно поговорить с кем-то? — Пойдем, конечно, — спешно соглашается тот, — Все разговоры подождут. Вместе они покидают обеденный зал, Назар осматривает остатки присутствующих, мысленно надеясь на ещё одну недолгую беседу с нужным ему эльфом, и фортуна поворачивается к нему лицом, когда он замечает Мамая и Мирона, беседующих у тяжёлых дубовых дверей. Решив, что он им не помешает, Назар подходит ближе, здоровается и сразу переходит к делу. — С Тимофеем все в порядке? — Я на грани того, чтобы отдать его Андрею, — объявляет Мамай со страдальческим выражением лица, — Прыти хоть отбавляй у твоего Тимофея, не углядеть за ним. Толку, конечно, тоже много, смекалистый мальчишка, но на месте ему не сидится никак. Пружинка у него в… В одном месте. И язык длинный. — Господин Мамай хотел сказать, что Тимофей очень энергичный, идейный и активный, — насмешливо тянет Мирон, игнорируя брошенный в его сторону уничтожающий взгляд, — И что он очень рад обзавестись таким помощником. — До безумия счастлив, — язвительно подтверждает Мамай, а затем, вздохнув, куда спокойнее продолжает, — Но он и впрямь шустрый. Просто я слишком стар для этой кипящей крови, не успеваю за ним. Однако это мне на пользу. Может, и я стану расторопнее с таким помощником. — То есть все в порядке? — не сдается Назар, прекрасно понимая его чувства, но желая все же добиться четкого ответа, — Никаких проблем ведь не возникло? — Все хорошо, — наконец, кивает Мамай, — Я бы сказал, если бы что-то было не так. Назару хватает и этого, потому он больше не задерживается в обеденном зале и выходит в коридор, откуда сразу идёт в конюшню. У него на сегодня конкретный список задач: узнать про всех воспитанников Миши, убедиться, что они в норме, а затем уже отдать внимание сыну. Довольно просто в исполнении и реализации, потому что сложностей не возникает ни на одном этапе, даже если время приходится потратить. Но на это Назар не жалуется — время создано для того, чтобы его тратить, и раз уж оно пока есть в запасе, распорядиться им можно так, как хочется, или хотя бы так, как нужно. На данный момент даже получается совместить одно с другим, потому причин для недовольств и не возникает. Посетив конюшню и поговорив с вечно улыбчивым Гавриилом, Назар в приподнятом настроении возвращается во дворец и, петляя по коридорам, следует к своим покоям. Однако до лестницы, ведущей в его крыло, он не добирается, поскольку недалеко от тронного зала замечает Лию, стоящую одну у самого дальнего окна. Повернувшись к нему спиной, она трет лицо ладонями и едва слышно всхлипывает, от чего у Назара внутри все будто бы стынет. Он почти бегом добирается до нее, касается ее плеча ладонью, привлекая к себе внимание, и досадливо вздыхает, когда понимает, что она плачет. Лия, спешно стирая слезы, выпрямляется. — Вы что-то хотели, капитан? — спрашивает она севшим голосом, словно рыдала без продыху несколько часов, и прячет глаза, явно не желая показывать результат своего неясно чем вызванного расстройства. — Что случилось, Янсонс? — спрашивает Назар, окидывая ее пристальным взглядом. Он достает из кармана штанов носовой платок и протягивает ей его, — Почему ты плачешь? — Ничего страшного, — отмахивается Лия, протирая веки предложенным платком, — Я просто немного расстроилась. — Из-за чего? Лия так долго и упорно молчит, что в голову Назар начинают лезть совсем уж дурные мысли. Что Охра, наевшись белены, решил отложить, а то и отменить свадьбу; что Влади, старый черт, отказал в наложении обета по какой-нибудь глупой причине; что сама Лия узнала что-то такое, из-за чего замуж больше не хочет, или хочет, но не может, или может, но не осмелится. Вариантов много, большая часть из них совсем уж не радует, потому Назар становится с каждой секундой мрачнее, и способы решения любой проблемы, что приходят ему на ум, не лучше. Если Охра надумал поступить с Лией столь непорядочно, то от него мокрого места не останется, если же Влади вдруг осмелился пихать палки в колеса, то и ему на доступном языке будет объяснено, почему так делать не надо. Наверное, решения нет только в том случае, если Лия сама не намерена идти к алтарю, но подтверждения этой теории пока нет, как и любой другой. Потому Назар, терпеливо выждав ещё пару минут, все же снова задает вопрос. — Янсонс, что у тебя стряслось? — Ничего страшного, — повторяет она, — Просто Его Высокопреосвященство сказал, что я по воле Его Величества стала маркизой, потому теперь все законы и правила распространяются на меня, как и на любую дворянку. А это значит, что все традиции будут соблюдены обязательно, в противном случае никакой свадьбы не будет вовсе. — А конкретнее? Закусив губу, Лия шумно сглатывает, тяжело вздыхает, жмурится и совсем уж внезапно вновь принимается тихо плакать, пряча лицо в ладонях. Назар, признаться честно, впадает в ступор, потому что так раньше никогда не было. Конечно, девчонка ревела при нем немало. Когда умирали ее друзья на войне, когда она сама едва успевала вырваться из лап смерти, когда от бессильной злобы у нее не было иного способа облегчить свою ношу, кроме как выпустить свою горечь со слезами. Она и взахлёб рыдала перед Назаром, не стесняясь показывать то, что творится у нее на душе, но сейчас все же иначе. Сейчас Лия будто бы прячется, будто бы стыдится и не хочет не то, что говорить, даже намекать на причину своего расстройства, и это сбивает с толку. Что делать с поникшим солдатом, Назар знает, а вот как быть с огорченной чем-то невестой, он понятия не имеет. Но все же берет себя в руки, и ее берет тоже, обнимая осторожно за плечи и позволяя уткнуться носом в свою грудь. Лия не сопротивляется, однако и голоса не подаёт. Назар и это берет на себя. — Что именно Влади сказал тебе? — Что есть закон, — жалобно тянет Лия, все продолжая всхлипывать, — И что нарушать его нельзя. — Что гласит этот чертов закон, раз уж он так тебя расстроил? — вспыхивает Назар, — Влади выдумал причину, чтобы не накладывать обет? — Нет, вовсе нет. Обет будет наложен, вот только… Сбившись, Лия урывками набирает воздуха в грудь, сжимает между пальцев ворот рубахи Назара и, собравшись духом, наконец, признается. — Консумация брака должна пройти при свидетеле. Замолкнув, она снова начинает трястись в уже беззвучном плаче, Назар хмурится, неосознанно проводит ладонью по ее худой спине и задумывается. В чем дело то? В том, что во время консумации может выясниться факт добрачной связи, или в том, что кто-то будет присутствовать в качестве свидетеля в принципе? По правде говоря, трудно понять, потому что оба варианта могут быть верны, но если второй является скорее чем-то не слишком приятным, то первый может стать реальной проблемой, которую надо как-то решать. А как решать то, если все уже было допущено? Впрочем, у Назара есть одна мысль. — Я могу предложить Влади свою кандидатуру, — тихо говорит он, — Насколько мне известно, на консумации присутствует либо земной родитель, либо духовный. Ни у тебя, ни у Охры никого нет, потому неважно, кто будет свидетелем. А раз уж я поведу тебя к алтарю, то, думаю, мне разрешат быть в ваших покоях. Разумеется, меня там не будет, но никто об этом не узнает. — Так нельзя, — вздыхает Лия. Она отодвигается назад, вытирает глаза платком и, комкая его в пальцах, поджимает губы, — Его Высокопреосвященство сказал, что раз уж родителей ни у меня, ни у моего будущего мужа нет, то свидетелем консумации будет кто-то из Старейшин. Если мы откажемся, то брак автоматически аннулируется, и во второй раз заключить его будет уже нельзя. — Вот же сукин сын, — даже не пытаясь подбирать слов, чертыхается Назар. Он трет переносицу и, сформулировав в голове вопрос, задаёт его осторожно, — Не подумай, что я тебя в чем-то обличаю, но скажи честно, Янсонс: вам с Охрой есть, чего опасаться? — Нет, конечно, — яростно качает головой Лия, будто такое предположение абсурдно по своей сути, — Вы что, капитан, не в этом дело! Мне нечего бояться, я не настолько глупа, чтобы допускать… Такое. Просто сам факт того, что с нами в покоях будет кто-то ещё, и все это нужно будет делать при свидетеле, ещё и при ком-то из Старейшин… Я… Я просто…. — Хорошо, я тебя понял. Назар решает благоразумно не давить на нее более с неудобными вопросами, опасаясь вновь вызвать у нее слезы, и, пока она пытается успокоиться, мучительно думает, как быть. Разумеется, Лие нечего бояться, она умная, и даже если немного безумная по определению, как его солдат, все же не сумасшедшая, чтобы соглашаться на добрачную связь. Значит, ее пугает не перспектива быть опозоренной вскрытием факта утаенного греха, а сам процесс. Даже не столько консумации, сколько проведения ее на глазах у кого-то. Лию можно понять: для нее все это ново, трепетно и волнительно, и то, что помимо нее и Охры в их покоях будет кто-то ещё, расстраивает ее. Она не страшится, она всего лишь не хочет свидетелей в такой момент. Потому и плачет: какая молодая женщина вообще готова к третьим лицам, наблюдающим за происходящим в брачном ложе? Правильно, никакая. Вот и Лия не готова. Но как ей тогда помочь? — Послушай, — не особо уверенно начинает Назар, — А что, если мы выдадим меня за твоего духовного отца? Влади ведь не знает о том, как давно ты в моем отряде. Мы можем сказать, что я воспитывал тебя с младенчества. — Он не поверит, — качает головой Лия, — Он знает, что я попала к вам в отряд, когда мне было пятнадцать. Все в Пальмире знают об этом с тех пор, как мне был дарован титул. Такова сила слухов и сплетен. Назар было набирает воздуха в грудь, чтобы ответить ей, но не успевает. Из тронного зала в сопровождении Влади и Мирона выходит Марк. Он замечает стоящих у дальнего окна, то ли к счастью, то ли к сожалению, не игнорирует их скромные персоны, а со своими спутниками приближается к ним, кидая вопросительные взгляды на Лию. Голос его звучит доброжелательно. — День добрый, маркиза Янсонс, — он поворачивается к Назару, кивает, — Капитан. У вас все хорошо? — Все в порядке, — отзывается тот, а затем, вдруг поймав себя на мысли, что один вариант решения проблемы при участии ещё и короля все же есть, говорит, — Мы как раз хотели поговорить с вами, Ваше Величество. — Я слушаю вас. — Вы ведь помните, что законы Нижнего Города немного отличаются от законов Верхнего Города? — спрашивает Назар. В его голове с немыслимой скоростью составляется план, едва поспевая за этим процессом, он старается озвучить его как можно быстрее и понятнее — Во всяком случае отличались раньше, когда еще был жив Леван Горозия. Тот самый бывший глава духовенства Нижнего Города, нынче Его Высокопреосвященством является Давид Нуриев. — Разумеется, — задумчиво тянет Марк, на лету схватывая, что сейчас ему нужно просто подыграть, — Времена были суровые, и многое из того, что сейчас недопустимо, тогда было разрешено. — Я искренне надеюсь, что мы не говорим о том, что закон, насколько бы не был изменён, был нарушен, — стальным голосом чуть ли не по слогам чеканит Влади, — Маркиза Янсонс, это ведь не касается того, что вам сказал я во время трапезы? — Нет, — отрезает Лия, даже не дрогнув, — Ни в коем случае. — А о чем вы говорили? — любопытствует Марк, — Касательно предстоящей свадьбы, не так ли? — Мы говорили о консумации брака, Ваше Величество, — отвечает Влади, — И о том, что раз уж земных и духовных родителей ни у маркизы Янсонс, ни у маркиза Евстигнеева нет, то свидетелем консумации будет кто-то из Старейшин. Таков закон Верхнего Города. — Как же нет? — искренне удивляется Марк, — Прошу прощения, Ваше Высокопреосвященство, но тут вы ошибаетесь. У всех солдат личных отрядов графа Вотякова и графа Логвинова были и есть духовные родители. К примеру, моим духовным отцом является господин Федоров, а духовным отцом маркизы Янсонс — как раз граф Вотяков. Обряд имянаречения проводил ныне покойный Леван Горозия, в те времена занимавший должность главы духовенства Нижнего Города. Теряются все: и Мирон, которому приписали Марка в духовные сыновья, и Лия, внезапно обретшая духовного родителя, и Назар, ставший как-то неожиданно отцом в четвертый раз, и особенно Влади, явно слышащий об этом впервые. Оно и ясно, потому что все это бред, выдумка и блеф на грани провала, но Марк так искренне улыбается, так открыто и нагло врёт, что не поверить ему невозможно. Даже Назар на секунду верит, хоть и прекрасно знает, что все это ложь. Но, увы, не совсем верит Влади. — Насколько мне известно, вы, Ваше Величество, и вы, маркиза Янсонс, попали в отряд к графу Вотякову, когда вам было явно больше полугода, — говорит он с нескрываемым скепсисом, — Потому по закону у вас нет и не может быть духовных родителей. — Но они есть, — настаивает Марк, — Да, закон Верхнего Города гласит, что лишь дитя, рождённое в законном браке, может быть посвящено в таинство до полугода, но закон Нижнего Города в те времена позволял провести обряд имянаречения позже и необязательно над ребенком, родители которого были женаты. Господин Федоров, я ведь ничего не путаю? — Все так, — приняв менее растерянное выражение лица, подтверждает Мирон. Он прокашливается, выигрывая себе тем самым несколько секунд, прочищает горло и, собравшись мыслями, продолжает, — Видите ли, в чем дело, Ваше Высокопреосвященство. Так уж вышло, что затеваемая военная кампания подразумевала наличие в рядах солдат Легиона совсем уж юных эльфов, у которых не было ни земных, ни духовных родителей. И чтобы предупредить некоторые сложности, нами, а именно мной, господином Мамаем, графом Вотяковым, графом Логвиновым и покойным Леваном Горозией, было принято решение посвятить наших юных борцов за справедливость в таинство. Закон Нижнего Города позволял это сделать, поскольку обстоятельства были несколько специфичные. Мы не могли знать, чем все обернется, и были обязаны предпринять все меры, чтобы у солдат было хоть какое-то покровительство. — Вы хотите сказать, что маркиза Янсонс прошла обряд имянаречения в пятнадцать лет? — неверяще уточняет Влади, — И что, уж извините за бестактность, Его Величество, будучи бастардом, обрёл духовного отца в вашем лице? Да быть такого не может, это противоречит закону. — Закону Верхнего Города, — с нажимом замечает Назар, — В условиях мирного времени. А вот закону Нижнего Города, находящемуся в военном положении, это не противоречило. Его Высокопреосвященство Леван Горозия считал, что это допустимо. — Война вынуждает принимать подобные решения, — куда мягче заявляет Марк, — Когда не остаётся никаких гарантий, соприкосновение с верой приносит долю успокоения всем, кто рискует потерять жизнь в борьбе за справедливость. Потому все так, как мы говорим, Ваше Высокопреосвященство. Граф Вотяков в самом деле является духовным отцом маркизы Янсонс, а я — духовным сыном господина Федорова. — Но сейчас у нас не военное положение, — все гнет свою линию Влади, — И нет нужды принимать решения, которые идут вразрез с законами Верхнего Города, где мы с вами и находимся. Предположим, тогда это было допустимо, но на данный момент подобное запрещено. — Вы хотите сказать, что обряд имянаречения можно аннулировать? — с вызовом спрашивает Назар, — Что Творец откажется принимать детей своих от того, что они больше не живут в Нижнем Городе и не ведут войну, борясь за свою жизнь? Или что вы готовы отрезать всех, кто был посвящен в таинство, от веры, лишь потому что посвящены в него они были после полугода? — Нет, что вы, Творец никогда не отказывается от детей своих, — оторопело лепечет Влади, и вся спесь с него сбивается, будто и не было этой принципиальности, — И я ни в коем случае не отрезаю никого от веры в справедливого и милосердного Творца нашего. Но закон… — Нижнего Города позволял провести обряд имянаречения, — продолжает вместо него Марк, недобро сверкнув глазами, — И Его Высокопреосвященство Леван Горозия проводил обряд имянаречения, потому что того требовали обстоятельства. Он ни слова не сказал нам о том, что все это будет однажды недействительно, потому что Творец уже тогда принял нас и освятил наш путь до Пальмиры, сделав меня впоследствии правящим королем. Или вы считаете иначе? Задавленный, окружённый со всех сторон и загнанный в угол Влади теряется окончательно, принимает крайне отсутствующее выражение лица и, явно понимая свое поражение, все же кивает, признавая чужую правоту. — Нет, конечно, я не считаю иначе, — говорит он, — Если маркиза Янсонс была посвящена в таинство, то она является духовной дочерью графа Вотякова. — Значит, я могу сопроводить ее до алтаря и присутствовать на консумации ее брака в качестве свидетеля? — любопытствует Назар, едва сдерживая себя, чтобы не перейти на самодовольный тон, — Для этого ведь нет никаких препятствий? — Можете, — кисло подтверждает Влади, — Как духовному отцу, вам по закону разрешено все это. — Надеюсь, господину Федорову, когда придет время, тоже будет разрешено присутствовать во время консумации уже моего брака? — интересуется Марк, — Вы ведь не считаете тот факт, что он стал моим духовным отцом, чем-то незаконным? По Влади видно — считает ещё как, а ещё не верит ни в одно из сказанных слов, но проверить или поставить под сомнение все сделанные заявления не может, к тому же не рискует возражать королю. Он потому только морщится так, будто расплачется сейчас, подобно Лие, и понуро кивает во второй раз. Назару на секунду становится жаль его, все же, наверное, с главой духовенства так обращаться не стоит, но вспомнив, что этот самый глава духовенства сказал ему вчера про Рому, тут же забирает свое сочувствие обратно. Поделом, черт побери. Нечего давить принципами, всегда есть риск быть задавленным чужим упрямством и неумением проигрывать. Будет уроком. — В таком случае вопрос решен, — заключает Марк, а затем, опомнившись, всплескивает руками, — Я чуть не забыл про аудиенцию с виконтом Ромадовым. Господин Федоров, он уже прибыл? — Да, он приехал и ждёт, пока вы пригласите его, — спешно подтверждает Мирон, явно желая как можно скорее покончить со всем этим фарсом, — Переговорная уже готова. — В таком случае не будем терять время. Хорошего дня, капитан. Маркиза Янсонс. Кинув Лие напоследок лукавый взгляд, Марк, поправив рукава рубахи, отходит от них вместе с Мироном, Влади же почему-то задерживается. Он делает полшага к Назару, прищуривается и, задрав голову вверх из-за их очевидной разницы в росте, тихо говорит. — Если вы, граф Вотяков, считаете, что я оставлю это просто так, то вы глубоко ошибаетесь. — Это угроза? — флегматично уточняет Назар, ничуть не впечатленный идиотской попыткой запугать его, — Ваше Высокопреосвященство, перестаньте. Вам, как главе духовенства, не к лицу подобные заявления. — Это не угроза, — сверкнув глазами, сквозь зубы цедит Влади, — Это описание перспективы. Именно мне, как главе духовенства Верхнего Города, дозволено говорить вам о ней. — В таком случае не забывайте, что вы говорите с главой Легиона, — не выдержав, осекает его Назар, — И те перспективы, о которых вам могу рассказать я, куда менее радужны. Вы живы благодаря силам армии, которой я управляю. И одному Творцу известно, куда я могу их обратить в дальнейшем. Посмотрев на него без опаски, но с некоторым возмущением, Влади шумно втягивает воздух через нос и на выдохе почти шипит. — Вы всерьез полагаете, что сможете напугать меня своей армией? — А вы думаете, что я пытаюсь вас напугать? — парирует Назар, — Это ведь не угроза, а всего лишь описание перспективы. — Да как вы…. Договорить Влади не успевает, по коридору разносится учтивое покашливание, на которое они все отвлекаются. Назар оглядывается через плечо, замечает буквально в семи ярдах от них вернувшихся зачем-то Мирона и Марка и застывает. Последний, приняв холодное выражение лица, гнет бровь в вопросе. — Ваше Высокопреосвященство, — окликает он Влади, — Я вас не отвлекаю? Если вы забыли, то ваше присутствие на аудиенции с виконтом Ромадовым обязательно. — Прошу прощения, Ваше Величество, — холодно отзывается тот, — Я действительно запамятовал. Благодарю, что напомнили. Коротко кивнув, он уходит, разнося по коридору гул шагов, Назар провожает его, Мирона и Марка долгим взглядом, пока они не исчезают из поля зрения, и возвращает свое внимание к притихшей Лие. Она смотрит на него, как на безумца. Точь-в-точь как в первый день, когда попала к нему в отряд. — Вы спятили, капитан, — вздыхает она, — У вас горячка. — Прекрати делать из меня больного, — усмехается Назар, — Я здоров и отдаю отчёт своим действиям. Разве ты не рада, что у тебя теперь есть духовный отец? — Рада, конечно, — как-то не слишком убедительно подтверждает Лия, опустив голову вниз. Она вскидывает ее, встречается взглядами с Назаром и как-то грустно добавляет, — Но я не хотела разрешения моей… Ситуации такой ценой. Теперь Влади точит на вас зуб, и я даже боюсь представить, что он сделает в дальнейшем. Вдруг это как-то отразится на вас или Роме? Оно того не стоило. — Янсонс, соберись, — приказным тоном велит ей Назар. Она тут же выпрямляется, вытягивается по стойке «смирно», потому что не успевает вовремя подавить в себе силу привычки, а затем, когда понимает, что нынче расклад иной, недовольно цокает языком, вызывая у Назара улыбку. Он продолжает куда спокойнее, — Взгляни на всю эту ситуацию трезво. Как бы я не не любил кичиться статусами, нельзя отрицать тот факт, что моя роль в армии является моим главным козырем. Влади может сказать мне что угодно, но он сам прекрасно понимает, на чьей стороне перевес. Да и, как ты успела заметить, наш король тоже решил поддержать нас. Если даже моего авторитета не хватит, чтобы угомонить Его Высокопреосвященство, то авторитета Его Величества будет более, чем достаточно. Нам не о чем беспокоиться. Тебе особенно. Ты сейчас должна заниматься приятными хлопотами, а не взращивать в себе тревогу на пустом месте. Где вообще твой жених? — Он встречает гостей, — отвечает Лия, — Многие знатные семьи изъявили желание присутствовать на нашей свадьбе, Его Величество не стал возражать. Думаю, Ваня сейчас помогает разместиться новоприбывшим. Ее теплое и ласковое «Ваня» даже немного сбивает Назара с толку. Он привык называть правую руку Мирона Охрой с первого дня их знакомства и сейчас уже даже не может сказать, почему так повелось. Просто как данность: нет маркиза Евстигнеева, нет сына Творца Ивана, есть только Охра. Это даже не кличка и не псевдоним, это уже как имя, как облик, как сама его сущность. Для Лии же иначе: говоря о нем, она говорит о Ване, о своем женихе, о своем без дня муже. В этом прослеживается что-то правильное. Назар едва заметно улыбается. — В таком случае советую тебе присоединиться к нему, — говорит он, — Хватит с тебя на сегодня беспричинных огорчений. Идан уже подходил к тебе? — Да, мы виделись с ним незадолго до того, как ко мне подошёл Влади, — кивает Лия, — Вы бы видели, какие кольца он изготовил в качестве свадебного подарка! Это что-то невероятное. Я даже не подозревала, что Идан настолько талантлив. На наружной поверхности… Пока она восторженно делится впечатлениями, Назар осторожно подталкивает ее в спину, уводя за собой в сторону северного крыла дворца. Там больше всего свободных покоев, там же в основном и располагаются гости, потому там скорее всего и находится Охра, и именно туда они идут, потому что там им и нужно быть. Вернее не им, а Лие: с нее действительно хватит расстройств и неприятных бесед, пусть лучше будет в надёжных руках и подле жениха, который в случае чего хоть сможет защитить ее от нападок кого бы то ни было. Она давно не нуждается в присмотре, уж больно самостоятельной стала, но внимание лишним не будет. Да и Назар иначе не может — он привык уже отвечать за своих солдат головой, потому и сейчас предпочитает делать все, чтобы они были хотя бы в относительном порядке. Так он доводит ее до северного крыла, ещё по пути заприметив нескольких незнакомых эльфов, отыскивает беседующего с кем-то из слуг Охру и вручает ему уже спокойную, оживлённую и стабильную по всем фронтам невесту. Она не даёт Назару уйти сразу, перед тем, как отпустить, коротко обнимает за плечи и благодарит зачем-то. — Спасибо вам, капитан. Не знаю, что бы я без вас делала. — Не неси ерунды, — просит ее Назар, — Ты бы отлично справилась сама. — Справилась с чем? — любопытствует Охра, глядя на них с вопросом, — Что-то стряслось? — Все хорошо, — заверяет его Лия, глазами посылая Назару знак ничего не говорить, мол, я сама, не беспокойтесь, — Просто Его Высокопреосвященство решил напомнить мне о существовании закона, но капитан и Его Величество не остались в долгу. Я расскажу тебе позже. — Закона? — переспрашивает Охра, — Только не говори мне, что он выдумал причину, по которой свадьба будет отменена. Я ему… Что он там собирается делать с многострадальным главой духовенства, которому сегодня пришлось не просто уступить, а ещё и понять, что диктовать вечно свои правила не получится, Назар уже не слышит. Он незаметно удаляется, чтобы не мешать разговору Лии и Охры, и направляется в сторону кабинета Евгении. На душе у него, как ни странно, спокойно, и хоть Влади определенно не последний эльф в стране, его угрозы, которые он сам именует описанием перспективы, не имеют большого веса. Да, его слова важны, и то, что он может повлиять как-то на народ, отрицать бессмысленно, только вот его значимость куда меньше, чем значимость Марка или Назара. Последнего лишь из-за того, что он управляет армией, а она, как известно, и является на данный момент важной силой. Конечно, им всем лучше бы действовать сообща, ведь король, Парламент, Легион и духовенство в совокупности могут навести порядок в стране, однако Влади не стоит забывать, что он один не управится. Что одна только его фигура в противовес всем остальным крайне уязвима и легко заменима при необходимости. Сейчас речи о том, чтобы забрать у него статус, не идёт, да и прав ни у кого таких нет, однако все может поменяться. Воли короля на то будет достаточно. При поддержке Легиона и Парламента тем более. Однако неплохо было бы ещё понять, что задумал этот самый король, когда убеждал Влади, что Мирон является его духовным отцом. Мало того, что подобное заявление по своей сути возмутительно, так оно же ещё было сделано не просто так. Назар ни за что не поверит, что Марк сказал это ради красного словца. Нет, этот несносный мальчишка явно затевает что-то, и дай Творец, чтобы это не повлекло за собой последствий. Потому что вероятность их возникновения вне сомнений, если вдруг Марк решится на какой-то опасный маневр. Конечно, он осторожен и избирателен, конечно, он не глуп, но кто его знает, что там в этой светлой голове. Наверняка и черти тоже есть, и Назар вынужден признать, что не готов с ними столкнуться. Во всяком случае не со всеми. За этими размышлениями он сам не замечает, как оказывается у кабинета Евгении. Застыв в коридоре, он делает глубокий вдох и стучит в дверь, и спустя несколько мгновений она распахивается прямо перед его носом, открывая взору удивлённого Костю. — Добрый день, граф Вотяков, — приветствует он Назара, — Вы к госпоже Муродшоевой? — Добрый. Да, к ней. Она тут? — Да, конечно. Мне позвать ее, или вы зайдёте? — Костя, кто там пришел? — из глубины кабинета спрашивает Евгения, — Если это герцог Залмансон, скажи, что настойку я ему уже отправила вместе со слугами. И инструкцию, как ее пить, тоже, она написана на бирке. Замолкнув, она почти сразу же возникает перед Назаром, держа в руках какую-то увесистую коробку. Когда она его замечает, глаза ее почему-то сразу теплеют, и тон, которым она вновь принимается говорить, становится мягче. — А, это ты, — Евгения кладет свою ношу на стол, заваленный бумагами, и обращается к Косте, — Разбери, пожалуйста, все склянки. Те, в которых что-то осталось, помой, а чистые переложи в шкаф. После обеда мы с тобой будем делать отвар ромашки. Костя, получив поручение, сразу же идёт выполнять его, Назар же переступает через порог и закрывает за собой дверь. Едва он распахивает рот, чтобы задать вопрос, Евгения уже хватает его за запястье и уводит в другую часть кабинета, чтобы поговорить наедине. Когда лишних глаз и ушей рядом уже не наблюдается, она сходу заводит беседу. — У меня есть несколько вопросов, — объявляет она, — Во-первых, где ты взял Рому и кто его родители на самом деле? Не говори мне, что его мать была твоей кузиной, я знаю, что это не так. Он чистокровный темный, а в тебе есть кровь светлых, потому он не может быть твоим родственником. — Он не мой родственник, — признается Назар, — Он сын одной эльфийки, с которой я некогда был связан. Даже не столько с ней, сколько с ее сестрой. Я забрал Рому из приюта Летумы, куда он попал после смерти своей матери, и решил сказать, что она была моей кузиной, чтобы не вызвать лишних вопросов. Если ты спросишь, зачем, мой ответ будет прост — я всего лишь захотел, чтобы у меня был законный сын и преемник в одном лице. Никаких скрытых мотивов. — Даже так, — задумчиво тянет Евгения, — Что ж, спасибо за честный ответ. Верно ли то, что все говорят, будто ты объявил себя его официальным отцом? — Я не делал публичных заявлений, кроме того, что было сразу после моего возвращения, но да, это правда. Отныне Рома мой сын. — И он, как говорят, был рождён в браке, верно? — Именно так. Смерив его внимательным взглядом, Евгения ненадолго задумывается, судя по всему, укладывая в голове все услышанное, затем улыбается мягко, словно озвученные слова пришлись ей по душе, и кивает. — Я тебя поняла. Поздравляю, Назар. Пусть Творец бережет твоего сына. — Благодарю, — отзывается он, — У тебя ещё есть какие-то вопросы ко мне? — Сестры Виардо, — объявляет Евгения, — Я слышала, что они обосновались на западе Нижнего Города, но хотела бы узнать от тебя, как идут их дела. Их хорошо приняли? Никаких проблем не возникло? Набрав побольше воздуха в грудь, Назар подробно и обстоятельно рассказывает Евгении о Дарье и Полине. Он не скупится на слова, поскольку понимает, что его собеседнице небезразлична судьба сестер Виардо, потому и говорит обо всем. И о посещении больницы в Нарге и родах госпожи Азариной; и о решении управляющего Ширяева отдать в распоряжение прибывших в Морталис целительниц здание бывшего градоуправления; и о предложении Миши остановиться им в его доме. Заканчивает свой монолог Назар новостью о том, что Дарья и Полина не без его помощи даже успели взять к себе на обучение троих детей, после чего замолкает и даёт Евгении переварить полученную информацию. Она пару секунд смотрит на него с немой благодарностью и облегчением, а затем, вздохнув, улыбается одними уголками губ. — Спасибо тебе большое, — говорит она, — У тебя и так хватает своих дел, но ты всё равно потратил время на то, чтобы помочь Дарье и Полине. Я искренне признательна тебе за это. Да и они, думаю, тоже. — Да было бы за что, — пожимает плечами Назар и, поняв, что больше вопросов к нему нет, задает свой, — Как Костя? У него все в порядке? Он справляется со своими обязанностями? — Все просто чудесно, — заверяет его Евгения, — Он очень способный и находчивый, мне нравится учить его всему. И ему вроде тоже по душе мое наставничество, потому вместе мы со всем справляемся. Признаться честно, я ожидала, что ребячество будет проявляться в нем, он все же довольно юн, но это оказалось не так. Костя прекрасно понимает важность нашего дела и подходит к обучению серьезно. — Рад слышать. — С Марком тоже все хорошо, — продолжает Евгения, будто почувствовав, что Назару нужно знать и это тоже, — Я присматривала за ним, как ты и просил, потому могу сказать, что он бережет себя настолько, насколько это вообще возможно. Временами, конечно, приходится напоминать ему об отдыхе, но он и сам догадывается, что ему необходимо хотя бы иногда думать о себе и своем состоянии. Можешь не переживать, наш король в полном порядке. — Спасибо, — помолчав, отвечает Назар. Сказать ему больше нечего — все, что можно, он уже узнал, потому он было собирается попрощаться и уйти, но вспоминает о недавнем столкновении с Лией и вновь подаёт голос. — Я должен тебя предупредить кое о чем, — сообщает он, — Это касается Влади. Сегодня мы с Марком и Мироном убедили его, что покойный Леван Горозия проводил обряд имянаречения для всех моих солдат и солдат Федора в преддверии войны. Он может спросить об этом тебя, чтобы уличить нас во лжи. Если это действительно произойдет, то тебе лучше подтвердить, что Лия является моей духовной дочерью, а Мирон — духовным отцом Марка. Про остальных ничего сказать не могу, но, полагаю, легенду для них мы выдумаем чуть позже. Пока имеем только это. — Позволь уточнить, зачем? — спустя длительную паузу любопытствует Евгения, — Для чего вы соврали Влади? — Я хотел помочь Лие, — объясняет Назар, — Влади сказал ей, что на консумации в качестве свидетеля будет присутствовать кто-то из Старейшин, поскольку ни у нее, ни Охры нет ни земных, ни духовных родителей, и она из-за этой новости страшно расстроилась. Потому я решил сказать, что являюсь ее духовным отцом, а Марк зачем-то раздул эту легенду до вот таких масштабов. Полагаю, для того, чтобы все это звучало достаточно правдоподобно. — Влади вам поверил? — Сомневаюсь, но он не рискнул идти против слов Марка. Мне он сказал, что не оставит все это просто так. — И что ты думаешь по этому поводу? — Что главе духовенства стоит следить за языком, если он не хочет его лишиться. Евгения на такой ответ только неодобрительно качает головой. Оно и верно, она все же целительница и не приемлет жестокости и насилия. Не то, чтобы Назару они по душе, но у него зачастую нет никакого выбора и даже его иллюзии. Его методы грубые и простые, они заключаются в применении силы, когда ничего другого не остаётся. Не слишком приятно, спору нет, но зато всегда эффективно. И всегда, разумеется, с последствиями. — Не знаю, зачем вы все это затеяли, но так и быть, я поддержу вас в вашем стремлении лгать Его Высокопреосвященству, — заключает Евгения бодрым тоном, — Во всяком случае я не вижу ничего дурного в том, что он будет думать, будто у Лии и Марка есть духовные отцы. Может, это и противоречит закону Верхнего Города, но точно не является чем-то плохим. Творцу, мне кажется, без разницы, в браке был рождён ребенок или нет. Главное, чтобы в душе его не было тьмы. — Думаю, Творцу действительно нет до этого дела, — с тихой усмешкой соглашается Назар, — А вот нам такой расклад может быть на руку. — Когда-то я перестану удивляться тому, как просто вы пренебрегаете законами, — качает головой Евгения, не пытаясь даже скрыть улыбку, — И как просто убеждаете других, что это не так. — Прошу, избавь меня от необходимости признавать свою греховность, иначе я застряну тут до ночи. — Ой, да черт с тобой. Будто мне так сильно хочется говорить о том, сколько раз я пошла против воли Творца нашего. Иди уже, куда шел. — Ты выгоняешь меня? — Почему же? Тактично выпроваживаю. Все же рассмеявшись, Назар разворачивается, выходит из покоев Евгении, напоследок пожелав Косте хорошего дня, и идёт на улицу. Он потерял довольно много времени за всеми этими разговорами, а значит, портниха из покоев Ромы давно уже ушла, а он сам почти наверняка отправился на прогулку вместе с Анной и, возможно, Марией. Следовательно, нет смысла возвращаться в свое крыло дворца, потому Назар и следует в сад, желая провести хоть немного времени с сыном. Завтра удастся вряд ли: завтра состоится свадьба, завтра будет торжество, завтра ожидается немало суматохи и суеты, потому сегодня стоит отдать себя чему-то, что не представляет собой волнительную кутерьму. Сегодня Назар, пожалуй, больше не будет главой Легиона, графом Вотяковым и духовным родителем маркизы Янсонс. На сегодня он оставит только роль отца, ведь она ему, как выяснилось, действительно по душе.

***

— Что это? — Это? — притворно удивляется Андрей, вертя в руках принесенную с собой вешалку, — Это камзол. Я знал, что ты не подумаешь даже озаботиться вопросом своего внешнего вида на завтрашнем торжестве, потому разобрался с этим сам. Примеришь, как освободишься. — Ты сбрендил? — на всякий случай уточняет Назар, краем глаза наблюдая за тем, как Рома, проткнув вилкой кусок картофеля, отправляет его себе в рот, — На кой черт мне камзол? — Дай подумать, — Андрей, скинув свою ношу на кровать, складывает руки на груди, стучит указательным пальцем по подбородку и принимает сложное выражение лица, — Хм, даже не знаю. Может, потому что твоя теперь уже духовная дочь завтра выходит замуж, а ты поведешь ее к алтарю на глазах у всех придворных? Как тебе такой вариант? — Андрей. — Что Андрей? — Прекрати, — осекает его Назар, подавая Роме бокал, когда тот жестами просит воды, — Я не надену это. Можешь забрать себе, дарю. — Наденешь. — Нет. — Точно? — сверкнув глазами, спрашивает Андрей, — Я бы на твоём месте не был в этом так уверен. — Точно, — с нажимом подтверждает Назар. Разумеется, он надевает. Сильно позже, когда в покои с вечерней трапезы возвращается Анна и уводит Рому, закончившего есть, посмотреть на лошадей в конюшню, а Андрей, упрямый козел, остаётся и заставляет все же примерить чертов камзол. Назар натягивает его на себя, скрипя зубами, застёгивает все пуговицы и, плотнее сомкнув челюсти, лишь бы не начать очередную словесную баталию, поворачивается к Андрею лицом. Тот с напускным восторгом всплескивает руками. — Ну до чего хорошо сидит, — объявляет он, растянув губы в издевательской ухмылке, — Тебе к лицу графитовый. Он подчеркивает твой стройный стан. — Я чувствую себя идиотом, — сквозь зубы цедит Назар, — И завтра я это не надену. — Наденешь, — отрезает Андрей, — Это не то мероприятие, на которое можно заявиться в том же виде, в каком ты обычно гоняешь своих солдат. Это торжество. И тебе, как духовному отцу, нужно выглядеть соответствующе. — Я даже на коронацию так не наряжался. — Когда-то нужно начинать. Назар с трудом подавляет в себе желание ударить Андрея, потому, чтобы хоть куда-то вылить свое негодование, снимает с себя чертов камзол, чуть не вырвав одну пуговицу на воротнике. Он бросает ненужную по его мнению тряпку на кровать, поправляет задравшиеся рукава рубахи и, вскинув взгляд на Андрея, повторяет. — Я не надену. Не собираюсь я выглядеть, как посмешище. — Ты не выглядишь, как посмешище, — возражает Андрей, вешая многострадальный камзол обратно на вешалку, — Ты просто не привык к такой одежде, но тебе и впрямь идёт. Подлецу все к лицу. — Андрей. — Андрей, Андрей. Ну что ты заладил то? Я прекрасно помню, как меня зовут, можешь не беспокоиться. Рассудок мой не повредился, хоть мне и приходится общаться с такими, как ты и Федор. — Точно? — передразнивает его Назар, — А ведёшь себя так, будто все же прилетело по голове разок. Иначе я не могу объяснить, откуда в тебе возник порыв нарядить меня в это безобразие. Взглянув на него так, будто он ведёт беседу с юродивым, Андрей вытягивает руку с вешалкой перед собой и со странным трепетом приглаживает серую ткань камзола. Признаться честно, вещь хорошая, из явно качественной ткани, да и сшита сносно, но Назару все равно не по душе. Не любит он все эти маскарады, да и какой в них смысл? Похвастаться, кто одет дороже и краше? Глупость какая-то. Не про него это. Андрей, как ни странно, все понимает. — Я знаю, что ты такое на дух не переносишь, — говорит он, — Но, пожалуйста, не криви рожу и сделай то, что я прошу. Не ради меня, а ради Лии. Ты бы видел, какое платье ей сшили, это просто уму непостижимо. Рядом с ней ты должен выглядеть уместно, и для этого тебе просто нужно надеть камзол. Как только будет наложен обет, снимешь. Но Творца ради, к алтарю отведи ее в надлежащем виде. Она все же выходит замуж в первый и в последний раз. — Почему я не могу отвести ее к алтарю в рубахе? — не сдается Назар, чувствуя однако, что стена его сопротивления медленно падает, — Какая разница, в чем я буду, если все внимание будет приковано к ней и к Охре? — Это ты так думаешь, — отзывается Андрей, — На деле же завтра все будут смотреть и на тебя, и на Влади, и на Лию с Охрой. На всех вас, потому что вы будете что-то делать. Тебе разве сложно надеть какой-то там камзол ради такого? — Мне несложно. Я просто не хочу. — Я тоже много чего не хочу, но помалкиваю и не устраиваю сцен, хотя давно бы мог разнести весь дворец в пух и прах. Если ты не забыл, то в моих силах заставить Федора сидеть в Пальмире и не покидать Верхний Город. Как думаешь, Рома будет очень рад твоему постоянному отсутствию? — Ты вздумал угрожать мне? — Пока только предупреждаю. Но если завтра ты заявишься в тронный зал так, будто едва вышел с тренировки, я сделаю все, что в моих силах, чтобы у Федора не было ни малейшей возможности уехать из столицы в ближайшие пару лет. — Ты в курсе, что ты редкостный гад? — Благодарю за комплимент. Сжав челюсти, Назар кидает на Андрея недовольный взгляд, вздыхает с досадой и все же сдается. — Ладно, я надену. — Так бы сразу, — усмехается Андрей, кладя камзол на спинку стула, — А то, видите ли, посмешищем он быть не хочет. Не многовато ли чести? Эта роль давно занята, не покушайся. — И кем? — Федором, конечно. Ты бы видел, в чем он завтра выйдет к придворным и гостям. Красный цвет отлично подчеркнёт его глаза после бессонной ночи с Гришей. — Ты сшил ему красный камзол? — А нечего было выводить меня из себя. Пускай теперь ходит, как павлин. Не выдержав, Назар все же смеётся, представляя себе эту картину. Быть может, его серый, вернее, графитовый камзол — это не так уж и плохо. Хотя бы не сильно будет бросаться в глаза, в отличие от одеяния Федора, который явно привлечет к себе завтра немало внимания. Неясно, что он такого натворил, что Андрей решил отомстить ему подобным образом, но праздник определенно обещает быть неплохим. Назар даже перестает жалеть, что будет принимать в нем непосредственное участие. — Жду не дождусь увидеть Федора в столь ярком наряде, — успокоившись, говорит он, — Он точно станет героем вечера и получит немало комплиментов. — Никаких комплиментов, — качает головой Андрей, — Каким бы заметным он завтра не был, он все ещё мой муж. — Я не думаю, что кому-то придет в голову увести его у тебя. — И правильно. Иначе я учиню такой скандал, что весь Верхний Город будет обсуждать его ещё не один год. Невзирая на то, что говорит он шутливым тоном, Назар все же знает, что это правда. Андрей не только эмоционален, порою он ревнив настолько, что будь его чувства огнем, они бы спалили весь мир к чертям, оставив за собой пепелище. Как Федор уживается с этим при условии своей холодной сдержанности, непонятно, но он вроде и не жалуется особо. Да и поводов для закатывания сцен он не даёт тоже: кроме Андрея и Гриши в его системе ценностей только Легион, страна и остатки друзей, а это совсем не то, из-за чего может возникнуть ругань. Разве что иногда, но по совсем другой причине. С нею приходится мириться. — Раз уж мы с тобой договорились, то я пойду, — объявляет Андрей, — Нужно позвать к Грише кормилицу и немного прогуляться с ним. Боюсь, Федор один там уже не справляется. — Я бы не был так уверен в этом, — возражает Назар, — Днём у него отлично получалось присматривать за Гришей. Он даже не врёт: после беседы с Евгенией он вышел в сад и застал там не только Рому с Анной и Марией, но ещё и Надю с Яной и Гришу с Федором. Последний объяснил, что Андрей занят каким-то делами, потому руководить всем этим детским оркестром и приглядывать за сыном приходится пока ему. Он не жаловался вовсе, скорее говорил устало, но от этого не менее спокойно, чем обычно. Назар поймал себя на мысли, что, наверное, и его ждет участь утомленного отца в ближайшем будущем, потому забрал Гришу к себе, чтобы дать передохнуть хоть немного. Не то, чтобы этого было достаточно, мелочь по сути, однако Федору хватило. Он даже оживился сразу, как смог размять спину, и принялся рассказывать о том, что происходит в Легионе в частности, и в стране в общем. Назар слушал его, разумеется, задавал вопросы и про детей, которых он отправил из Нижнего Города, и про Данилу с остальными мальчишками, и про все на свете, но частично внимание свое направлял на бегающего меж подстриженных кустов ягодного тиса Рому. Тот резвился на свежем воздухе, падал, снова вставал, снова падал, вскакивал на ноги и время от времени заливисто смеялся, когда Анна или Мария подхватывали его на руки и кружили в воздухе. Активности его не было предела, он будто не уставал вовсе, все продолжая носиться по саду. А затем к нему неожиданно присоединился светлый мальчишка примерно его возраста, выскочил откуда-то из-под живой изгороди и дёрнул за рукав рубахи. Назар напрягся тут же, ребенка этого он раньше не видел, родителей поблизости не наблюдал тоже, потому не понимал, откуда он вообще взялся, но ответ, чей это сын, нашелся сразу. Виконт Светло и граф Машнов возникли будто из ниоткуда, окликнули мальчишку строгим «Филипп, если ты хочешь познакомиться, то будь вежливым» и принесли свои извинения подоспевшей к месту Анне за внезапность. Та пожала плечами, мол, ничего страшного, оглянулась на Назара и посмотрела с вопросом. Он молча кивнул, давая понять, что он здесь и все видел. Граф Машнов это заметил. Отпустив Рому и Филиппа носиться по саду вместе под присмотром Анны, Марии и виконта Светло, он присоединился к Назару и Федору без приглашения. Яна с Надей к тому моменту уже вернулись во дворец, потому что последняя заплакала из-за желания поесть, потому Гриша остался в компании своих отцов — духовного и земного. Он тоже уже клевал носом, зевал и почти дремал на плече Назара, потому было принято решение и его отправить спать. Федор забрал сына, пожелал хорошего дня, после чего ушел. Граф Машнов его примеру не последовал. Назар честно ожидал очередной беседы на тему, которую поднимать либо не хотел, либо не собирался, но все вышло иначе. Да, они говорили, но о каких-то отстранённых событиях, будто это было в порядке вещей. Вот только не было вовсе, потому спокойное поведение графа Машнова и его на первый взгляд не напускное дружелюбие настораживали, Назар всеми силами старался не сваливаться в паранойю и закономерно не справлялся с этой задачей. Он даже объяснить себе не мог, что именно ему не нравится, однако чувствовал — что-то здесь нечисто. Марк доверял графу Машнову, используя в качестве гарантии виконта Светло, и это вдруг перестало устраивать. Даже не устраивать — это перестало казаться верным, потому Назар решил, что присмотрится внимательнее к этим двум эльфам, пока он сам в Пальмире. От греха, черт, подальше. Они все вскоре разошлись. Анна повела Рому на дневную трапезу, после которой его нужно было уложить спать, Мария пошла обратно во дворец, чтобы посидеть теперь уже с Надей, а заодно помочь немного Лие с организацией завтрашнего праздника. Назар тоже не стал задерживаться на улице и направился к Федору, чтобы продолжить их разговор, который пришлось прервать. Последний в своих покоях довольно ловко переодевал Гришу в чистую рубаху, а после качал на руках, усыпляя, пока вполголоса рассказывал о том, скольких детей успел собрать с земель Верхнего Города и определить их в Легион. Назар наблюдал за ним с непониманием, в его голове не укладывалось то, как легко Федор справляется с сыном (хотя они оба вроде не ладили особо с совсем уж малыми детьми), но никак не комментировал увиденное. Мысленно он даже радовался и невольно примерял на себя — раз уж его друг может быть отцом, то и у него, наверное, получится тоже. — Он быстро учится, — объявляет Андрей с едва заметной улыбкой, вырывая из размышлений своим голосом, — И, к счастью, не отлынивает от своих обязанностей, в отличие от кое-кого. — Ты на что-то намекаешь? — Всего лишь напоминаю о том, что Ее Высочество все ещё единственная наследница престола. — Я прекрасно помню об этом, — отзывается Назар, — И делаю всё, что в моих силах. — В самом деле? — Я только вчера укладывал ее спать. Наградив его внимательным взглядом, Андрей улыбается ещё шире, теперь уже с одобрением, кивает чему-то своему и довольным голосом заключает. — Славно. Продолжай в прежнем духе. Махнув на него рукой, Назар даёт понять, что больше не держит, после чего Андрей, ещё раз взяв обещание надеть чертов камзол, все же выходит из покоев Ромы. Становится тихо и как-то внезапно пусто, только в коридоре разносится гул шагов, едва слышный за закрытой дверью. Немного постояв на одном месте, Назар все же берет в руки вешалку и идёт к себе. Там он надолго не задерживается, только бросает на кровать свою ношу, а затем направляется в центральное крыло, надеясь найти Марка и поговорить с ним без лишних ушей. Задуманное воплотить так сразу не удается, отыскать короля в его же дворце оказывается задачей не из простых. Повстречавшийся на пути в сопровождении Тимофея Мамай говорит, что не видел Марка с утра, Лия, пойманная случайно все у того же тронного зала, сообщает о том же. Растерявшись, Назар не сразу понимает, что ему делать теперь, потому идёт к королевским покоям, надеясь застать Марка там, но останавливается в коридоре, заметив из окна свою пропажу. Пропажа в компании почему-то Идана развлекает себя старыми методами — стрельбой. На двух деревьях висят мишени, из которых уже торчит пять стрел, ни одна из которых не попала ровно в центр. Марк, крутясь возле одного из клёнов с луком в руках, что-то отмеряет пальцами, а после, отойдя на тридцать ярдов назад и остановившись рядом с Иданом, достает из колчана, закинутого за спину, стрелу. Он встает в стойку, повернув корпус левым боком вперёд, натягивает тетиву и замирает. Назар почему-то задерживает дыхание. Ему давно уже не так важно, каковы солдатские навыки Марка, потому что он король, он правитель страны, и ему вовсе необязательно владеть оружием на прежнем уровне, но почему-то хочется верить, что то, чему его учили, в нем осталось. Не забылось, не исчезло со временем, а укоренилось и сохранилось. Для Назара все это не про его способность сделать из юнца хорошего солдата раз и навсегда. Это про безопасность, про возможность защитить себя всеми способами, которые только есть. Марк, будто почувствовав, что за ним наблюдает издалека его капитан, сделав глубокий вдох, выпускает стрелу. Она попадает ровно в центр. Поняв это, он восторженно улыбается, пока Идан качает головой, то ли отрицая победу, то ли говоря беззвучно о том, что такой исход был ожидаем. Назар физически не может слышать их беседы, но ему по-странному приятно наблюдать за их взаимодействием, потому что эта картина ему привычна и понятна, а он, чего уж кривить душой, привычные и понятные вещи тоже ценит. И он уже было собирается уйти, чтобы не стоять столбом посреди коридора, однако задерживается, когда уже Идан принимает стойку, готовясь выпустить стрелу из лука. И в этом нет ничего такого, в саду вроде как развернулся турнир, очевидно, что он не ограничится одним этапом, но есть кое-что другое, что привлекает внимание Назара. А именно то, как Марк, встав позади своего визави, помогает тому найти правильное положение, положив руки на чужие плечи. Он ещё и наклоняется вплотную, что-то говорит прямо на ухо, от чего Идан расплывается в улыбке и подаётся навстречу. Дослушав своего собеседника, он откидывает корпус назад и выпускает стрелу. Та вонзается в мишень, но по цели не попадает. Марк почему-то принимается возмущаться, машет руками, будто недоволен таким раскладом, тычет Идана пальцем в грудь, а тот лишь смеётся и пожимает плечами. И вроде все, как обычно, Назар все ещё чувствует себя так, будто переместился на лет пять назад, когда его мальчишки в лесу мучили деревья, пытаясь выяснить, кто из них самый меткий стрелок, но в этом привычном и понятном есть что-то ещё. Что-то новое, что-то, чего раньше не было. Марк словно ведёт себя иначе, и Идан тоже, и даже смотрят друг на друга они совсем по-другому. Так, будто они заговорщики, так, будто они хранят какую-то общую тайну, так, будто существует что-то, что знают только они. И то ли Назару мерещится, то ли за всем этим действительно что-то стоит, но как бы там ни было, его бывшие солдаты выглядят довольными жизнью, потому он и прерывает свое наблюдение и следует к покоям Дарио. Не нужно выдумывать то, чего нет, Марк ведь сам признался, что дорожит Иданом и благодарен ему за всю помощь и поддержку. А это значит, что нет никакого двойного дна. Да и откуда ему взяться? Они товарищи, они соратники, они бок и бок проделали долгий и сложный путь. То, что они все ещё близки, неудивительно, в конце концов, знакомы они не один год и за плечами у них немало. Назар не раз видел проявления их дружбы, потому и на сей раз не думает о том, что что-то здесь не так. Эдда права — ему пора прекращать быть таким параноиком. Уж в ком, а в своих солдатах сомневаться он точно не станет. Какую бы природу не имели эти самые сомнения.

***

Желание добиться некоторых ответов пересиливает здравый смысл и необходимость лечь раньше, поскольку завтрашний день будет полон событий и суеты, потому Назар, уложив Рому спать, отправляется знакомым маршрутом к королевским покоям. Как ни странно, окно оказывается открыто, потому он ловко забирается внутрь и едва успевает выпрямиться, как Марк сует ему в руки плачущую Надю. — Я не могу ее успокоить, — объявляет он усталым тоном, приняв виноватое и расстроенное выражение лица, — И кормилица не смогла тоже. Пожалуйста, попробуй ты. Вдруг у тебя получится. Не задавая лишних вопросов, Назар забирает у него дочь, что затихать явно не собирается, кладет ее голову к себе на плечо и обращается к ней вполголоса. — И зачем ты доводишь своего отца? Надя на мгновение замолкает, будто обдумывая вопрос, комкает в пальцах ткань на воротнике чужой рубахи, а затем открывает было рот, чтобы продолжить плакать, но Назар отвлекает ее, вновь спрашивая, в чем дело. — Что тебе не нравится? Вместо ответа Надя издает нечленораздельный звук, представляющий собой смесь всхлипа и недовольного возгласа, второй рукой бьет Назара по плечу и на какое-то время затихает. Марк расплывается в печальной улыбке и опускается на стул. — Кажется, я с ней не справляюсь, — вздыхает он, пряча взгляд, — Из меня получится не лучший отец, раз я даже не могу успокоить ее, когда она плачет. — Прекрати, — просит Назар, проходясь вдоль стены, — Ты хороший отец, Марк. И ты прекрасно знаешь, что иногда дети ревут без причины, такова уж их природа. Потерпи ещё немного, Надя подрастет и перестанет закатывать сцены на пустом месте. Скорее всего у нее появится повод пускаться в слезы, но ты хотя бы будешь понимать, почему она так делает. — Утешил, ничего не скажешь, — усмехается Марк, протирая лицо ладонями, — Я и так с трудом укладываю ее порой, а если ее капризы в дальнейшем ещё и будут возникать не на пустом месте, я точно сойду с ума. — Ты можешь оставлять ее на ночь с няней. — Нет, она будет спать здесь. Отвечает Марк быстро и резко, будто такой вариант не рассматривается вовсе, тут же поджимает губы и ничего больше не говорит. Назар догадывается, с чем связана такая категоричность. Это даже не мнительность, это желание быть всегда рядом, чтобы в случае чего защитить, и в стремлении обеспечить безопасность нет ничего дурного, но так не будет вечно. Надя когда-то подрастет, станет старше и начнет нуждаться в отдельных покоях, потому что таковы правила. Она не сможет жить с отцом всегда, всего через какой-то год ее будет необходимо переселить, и к этому стоит быть готовым, но Марк очевидно не готов. Сейчас, наверное, ему эта мысль, что кость в глотке, и донести бы ее адекватно и спокойно, чтобы не было причин для беспокойств, однако Назар понимает, что ещё рано. Рано ещё убеждать, что Надю придется отпустить, рано объяснять, что быть подле нее денно и нощно не выйдет. Что не выходит уже, потому что делам и обязанностям плевать на родительство, они требуют времени и сил, и от них не сбежать. Назар все это знает, Марк знает тоже, так к чему озвучивать вслух? Быть может, позже все это будет не только пониманием в голове, но и нормой их реалий, а пока вот так. С плачущей без причины Надей, успокаивающейся парой слов. Не самый дурной расклад. — Я хотел спросить у тебя кое-что, — отвлекаясь от своих размышлений, говорит Назар, — Пытался найти тебя после вечерней трапезы, но так и не отыскал. — В чем дело? — Зачем ты сказал Влади, что Мирон твой духовный отец? — А, ты про это, — лениво отзывается Марк, будто обсуждаемый вопрос его ни капли не интересует, — Я всего лишь подыгрывал вам с Лией. Мне показалось, что если я скажу, что не только у нее, но и у меня есть духовный отец, Влади с большей долей вероятности поверит в это и позволит тебе как сопровождать ее до алтаря, так и присутствовать во время консумации. Надеюсь, ты не планируешь на самом деле заявляться в покои Лии и Охры? — Не планирую, — качает головой Назар, едва подавляя разочарованный стон. Он знает прекрасно, что ему лгут, потому пытается докопаться до истины другим путем, — И все же я не понимаю, почему ты решил соврать Влади. Если бы ты просто подтвердил, что Лия в самом деле моя духовная дочь, он бы не рискнул ставить твои слова под сомнение. К чему все это было? — Я ведь уже сказал — я хотел, чтобы это звучало убедительно. — А если честно? — Ты думаешь, что я лгу тебе и преследую свои мотивы? Назар, побойся Творца, ты сам сказал, что обмануть тебя у меня не выйдет. Я и пытаться не стану. Но все равно пытаешься, проносится в голове у Назара. Он молчит, не возражает и не продолжает просить честного ответа, но все равно знает, что тот не был ему дан. Марк определенно что-то задумал, не зря он сказал Влади, что Мирон его духовный отец. Он сделал это, чтобы в дальнейшем использовать, чтобы извлечь свою выгоду, когда придет время. Какую? Назар не понимает, потому чувствует некоторое раздражение от этих игр в молчанку, однако не давит больше. Может, позднее ему все же скажут правду. — Как скажешь, — вздыхает он, перехватывая Надю спиной к себе, — В любом случае советую тебе быть осторожнее. Влади не поверил ни единому нашему слову, и пусть он не стал говорить об этом прямо, он дал мне понять, что не оставит это просто так. Пока ещё он не рискует идти против тебя, но однажды это может измениться. И один Творец знает, к чему это приведет. — Я слышал, что он говорил тебе, — отвечает Марк, — Я как раз вернулся, когда он описывал тебе какую-то перспективу. Но я не вижу смысла переживать. После аудиенции с виконтом Ромадовым мы поговорили с Влади. Ты прав, он не поверил нам, потому что первое, что он спросил, это почему мы не сказали ему раньше, что как минимум у меня и Лии есть духовные родители. К тому моменту я уже был готов, что он будет задавать подобные вопросы, потому у меня был для него ответ, который заставит его больше не возражать. — Какой ответ? — Я сказал ему, что мы молчали о проведении обряда имянаречения из-за того, что боялись, — объясняет Марк, — Что думали, будто это посчитают незаконным, и что меня, Лию, Диму и некоторых других солдат оставят без духовных родителей. Мирон добавил от себя, что мы не делали из этого тайну, но и не говорили об этом вслух, поскольку этого не требовалось. Разумеется, на Влади это не подействовало сразу, потому мне пришлось напомнить ему о том, что он лично проводил обряд имянаречения для Нади и что она такой же бастард, как и я. Почему ей вдруг можно иметь духовного отца, а мне нет? В чем заключается наша разница в глобальном масштабе, если уж мы оба незаконнорожденные? — Как минимум в том, что тебе был далеко не месяц, когда для тебя якобы был проведен обряд имянаречения. — В условиях военного положения это было не столь важно. Назар хмыкает себе под нос, не спеша ответить. Он наклоняется посмотреть, чем там занята Надя, опасаясь, что она опять взялась за старое и начала самозабвенно жевать завязки на его рубахе, но она, к счастью, ничем таким не помышляет. Только глядит в одну точку, словно увидела что-то завораживающее, и в глазах ее осознания происходящего нет совсем. Назар мысленно решает, что она скоро уснет, и, ещё немного помолчав, спрашивает. — Чем закончился ваш разговор? — Тем, что Влади был вынужден уступить, — объявляет Марк, закидывая ногу на ногу, — Он понял, что если я скажу во всеуслышание о том, что у меня есть духовный отец, а он это попытается опровергнуть, то народ сочтет его за лицемера. Влади проводил обряд имянаречения для Нади, тем самым показав свою лояльность к тому факту, что она незаконнорожденная. Если он не продемонстрирует ее по отношению ко мне и моим приближенным, то это будет выглядеть так, словно у него двойные стандарты. Народ такое не любит. Он приемлет честность и следование принципам, и Влади понимает это. Поэтому он поверил мне. Либо сделал вид, не столь важно. Важно то, что он не станет идти против своего короля, который запросто может убрать его с поста главы духовенства, и никто не встанет на его защиту. — Думаешь, что народ в случае чего поддержит тебя? — любопытствует Назар, всеми силами стараясь не уходить в скептицизм, но дрянной реализм, въевшийся в каждую выемку сознания, не даёт так легко поверить Марку на слово, — Не боишься, что попытка отстранить Влади у многих вызовет негативную реакцию? — Не боюсь, — качает головой Марк, — Потому что знаю, что народ выберет тех, кто может дать стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Сам посуди: темные ни за что не примут сторону Влади, поскольку не испытывают на себе влияния его авторитета, а светлые сейчас пойдут туда, куда пойдет Легион. Легион — это ты и Федор, и в вас я не сомневаюсь. Впрочем, я не думаю, что Влади рискнёт вступить в открытую конфронтацию со мной. Ему важен его статус, он ценит свое место во главе духовенства и знает, что будет занимать его до тех пор, пока мы с ним действуем сообща. У меня нет цели унижать его, перечить ему во всем или подрывать его авторитет, как нет цели отстранять его. Но я не собираюсь плясать под его дудку и следовать идиотским правилам, от которых нет пользы. — Законы — это не идиотские правила, — возражает Назар, — Какими бы суровыми они ни были, мы следуем им, потому что они гарант порядка в стране. Если пренебрегать ими, то начнется бардак. — Тебя послушать, Надя тоже явление бардака, возникшего из-за нарушения закона. — Я сказал не об этом. — А я говорю тебе именно про это. Что от некоторых законов нет прока, потому и смысла следовать им нет. Конечно, надо делать вид, что мы придерживаемся их, но на деле мы можем поступить иначе. Творец не перестанет оберегать меня, Лию или тебя из-за того, что мы солгали Влади. Зато нам будет намного проще жить, если мы получим хоть какое-то пространство для маневра. Услышав последние слова, Назар невольно усмехается. И это тоже принадлежит ему. Он так сказал Мирону, Мамаю, Охре и Марку, когда они только планировали выходить из тени и направлять стрелы, мечи и силы на армию правящего короля. Что им всем необходимо пространство для маневра, если они не хотят сгинуть на поле боя в первый же день. То был долгий спор: Мирон был убежден, что в первую очередь нужно заходить с юга и сразу двигаться к Пальмире, чтобы не терять много времени, Охра и Мамай частично поддерживали его, Назар же говорил, что это неразумно. Что взять столицу — это ещё не победа, что ее вообще нужно штурмовать в последнюю очередь, потому что в противном случае вся остальная страна задавит их со всех сторон и проглотит, не оставив костей. Он обстоятельно и муторно объяснял, что начинать лучше с границы с Нижним Городом, а затем перебрасывать половину армии к Яноре, ведь там граница с северными, а северные на их стороне. Что это создаст преимущество, и если вдруг придется отступать, то хотя бы будет куда. Жажда Мирона быстрее покончить с кровопролитием и усадить Марка на трон заглушала голос его разума, он возражал, приводил какие-то идиотские аргументы, и Назар не выдержал. Он хлопнул рукой по столу, сказал, что либо они работают на его условиях, либо пусть всезнающие дипломаты ищут нового кандидата на роль главы армии, и не стал более слушать жалкие попытки переубедить его. Мирон растерялся, Мамай попросил не рубить с плеча, Охра насупился и громко задышал, и один только Марк взял себя в руки и сказал: «Мы будем делать так, как говорит капитан. Иначе я отказываюсь объявлять о своих правах на трон». На том и сошлись. Сейчас, спустя столько лет, это решение все ещё кажется правильным, потому что отступать действительно приходилось, и если бы они действовали по плану Мирона, они бы ни за что не дошли до Пальмиры. Может, Назар и неидеальный стратег, но когда дело касается того, чтобы обмануть смерть, ему все ещё нет равных. Как Марку нет равных в том, чтобы обвести вокруг пальца абсолютно всех, потому что он умудрился не просто убедить Влади в том, что наличие у него, Лии и кого-то ещё духовных родителей законно, но и заставить его молчать и не идти против. Заставить его уступить и при этом получить что-то для себя. Какое-то пространство для маневра. Назар уверен — не просто так Марк назвал Мирона своим духовным отцом, что-то стоит за этим, но что именно, он пока ещё не догадывается. Да и не пытается тоже, как придет время, он все узнает. Пока достаточно будет просто принять их положение на данный момент. — Если ты уверен, что поступаешь правильно, то я не стану возражать и давать тебе наставления, — говорит Назар вполголоса, заметив, что Надя медленно все же начала засыпать и теперь откровенно клюет носом, с трудом противясь настигающей на нее дремоте, — Я прошу только одного: думай прежде всего головой. Я поддержу любое твое решение, пока оно не сулит опасности и вреда для тебя самого. Во всех остальных случаях я буду на твоей стороне. — Я знаю, — кивает Марк, — И я благодарен тебе за это. Но сейчас я и правда уверен в своем решении, так что отступать не намерен. Назар вздыхает. Он не воспитывал Марка с первых дней его жизни, не воспитывал его с детства, он вообще появился в жизни будущего короля, когда тот уже имел свое мнение на все на свете, и тем не менее заложил в него это. Не нежелание проигрывать, а неумение признавать поражение. Стремление бороться, даже когда бороться бессмысленно и опасно, неумолимую жажду жить и менять свою судьбу, подчинять ее, а не покоряться ей смиренно. Разумеется, в Марке все это было и раньше, ещё до вступления в Легион, но в армии это все укрепилось и укоренилось, стало чем-то монолитным. И потащилось затем в другую, новую жизнь уже не солдата, а короля, что искусно обходит законы и даже не несёт после наказания. Не сказать, что это хорошо, но плохого в этом тоже мало. Каждый играет так, как умеет и может. Впрочем, в Марке осталось не только вот это неуёмное желание диктовать свои правила, но и кое-что ещё. Об этом Назар и говорит, когда в голове его случайно возникает картина, за которой он наблюдал не так давно. — Я видел вас с Иданом в саду, — признается он, перестав разрезать шагами покои и застыв у стола, — Хотел поговорить с тобой, но заметил, что вы заняты, и не стал мешать. Решили вспомнить юность и устроить турнир? — Да, мы захотели снова выяснить, кто из нас двоих все же лучший стрелок в твоём отряде, — подтверждает Марк, поднимаясь на ноги. Он проверяет, не уснула ли Надя, и, обнаружив, что она пока ещё сопротивляется сну, выпрямляется и продолжает куда тише, — У меня было немного свободного времени, Идан тоже не был занят, потому мы раздобыли мишени, стрелы и луки и пошли проверять свои навыки. Не поверишь, но я победил. Подозреваю, что Идан специально поддавался, раньше он выигрывал меня на раз-два. Но он в этом, разумеется, так и не сознался. — Я бы не сказал, что он всегда был победителем, — возражает Назар, — Ты нередко брал вверх, когда был достаточно распален, чтобы уделать всем носы. — Возможно, но Идану, в отличие от меня, не приходилось доходить до точки кипения, чтобы победить. Он оставался спокойным даже на кураже, потому и выигрывал. Хотя сегодня что-то явно пошло не по плану. — Все же думаешь, что он поддавался? — Либо он просто не в форме. Не знаю, в чем дело, но время мы провели отлично. Было приятно вспомнить юность. Договорив, Марк осторожно забирает Надю у Назара, от чего она принимается ёрзать, но глаза так и не открывает, и относит в люльку. Там он укладывает ее, накрывает одеялом и ещё какое-то время покачивает, чтобы она уж точно уснула, пока Назар так и стоит на своем месте, не понимая, в чем подвох. Он же сам себе сказал, что нет никакого двойного дна, нет никаких скрытых мотивов, так почему же тогда неведомое что-то не даёт ему покоя? Что его если не гложет, то заставляет сомневаться? И заставляет ли вовсе? Вполне возможно, что это какая-то призрачная и совсем необоснованная тревога, которая вдруг решила попытаться возыметь силу. Но Назар ей не позволяет: он отгоняет ее от себя, чтобы даже отголоска не было, трет лицо ладонями, а после выпрямляется, расправив плечи, и оглядывает покои. Пора бы уходить, но нужно уточнить ещё один вопрос. — Ты в курсе, что Идан держит траур? — В курсе, — кивает Марк. Он, убедившись, что Надя уже не проснется, отходит от люльки, встав возле стола, опирается о него бедром и складывает руки на груди, — Идан сообщил мне о том, что его кузен погиб во время войны, потому на протяжении семи месяцев он будет держать по нему траур. Придерживаться правил, оказывается, иногда не только малоприятно, но еще и удобно. — Сказал, значит, — вздыхает Назар, поняв, что Идан не стал лгать Марку и объяснил причину своего решения, — Хотя так даже лучше. Думаю, тебе лучше знать о таких вещах на тот случай, если вдруг кандидатура Идана понадобится для заключения политического брака. — От тебя он тоже ничего не стал скрывать, как я погляжу, — усмехается Марк, опустив голову вниз, — На самом деле я не думаю, что толкну Идана под венец ради выгоды. Он все же мой друг, и я не хочу делать его пешкой, которой можно пожертвовать во благо страны. Даже если от этого будет польза, я все равно не имею ни малейшего желания поступать с ним подобным образом. Идан заслужил чего-то лучшего. — Он сказал мне, что если будет необходимо, то он выполнит твой приказ без нареканий. — Я не намерен приказывать, только просить. И я сделаю все, чтобы необходимости в просьбах такого рода не возникло. Назар пожимает плечами. Он может понять это желание Марка сделать жизнь лучше не только для своих подданных, но и для друзей, потому не видит смысла что-то говорить. Да, разумеется, Идан может стать очень полезным инструментом для достижения какой-нибудь цели, однако судьба и впрямь была к нему не слишком милосердна, потому и не хочется добавлять ему новых ограничений и заставлять идти на то, что ему самому не по душе. Это не слишком разумно и не особо выгодно, только вот не всегда всеобщее благо стоит ставить на первое место. Где-то можно склониться к благу одного эльфа, если это не повлечёт за собой бед и проблем. Назар в этом убежден, даже невзирая на то, что всегда действовал ровно наоборот. Не потому что хотел, а потому что иного выбора не было. Но, возможно, он есть сейчас. — Время покажет, — бросает он вслух, не считая нужным озвучивать свои мысли, — Однако если получится сделать так, чтобы Идан не пал жертвой политического брака, то это будет хорошо. Ему и правда досталось, пусть хоть остаток лет он проживет так, как хочет сам. — Именно этого я и добиваюсь, — отзывается Марк, вскинув взгляд, — Чтобы хотя бы мои друзья и те, кто прошел со мной путь от Нижнего Города до Пальмиры, жили так, как хочется им, а не кому-то ещё. Все всегда сводится к одному, думается Назару, все всегда приходит к главной точке, где у других свобода и выбор остались хоть в каком-то виде, а у Марка не сохранилась даже иллюзия ни первого, ни второго. Потому что он — король, правитель страны, он надежда и свет народа, и отдавать себя в жертву всеобщему благу для него не благородство, а данность. Этот расклад стал привычным, но приятным и принятым до конца — нет. Потому что даже Назару, умело замещающему сочувствие бесчувствием, искренне жаль. Он бы попытался что-то изменить, но что тут изменишь? Корону с Марка уже не снять, пока не придет его время отправиться к Творцу, вернуть его к началу не получится тоже. Вот и остаётся учиться смиряться и искать хоть что-то положительное в том, в чем его найти крайне сложно. Назар вообще не понимает, что хорошее можно вытащить из несвободы, однако не рискует говорить ещё и об этом. Не хочет давить на больное, потому что раньше приходилось слишком часто. Больше так не стоит. — Я пойду, пожалуй, — тихо говорит он, — Завтра нас всех ждёт крайне суматошный день. — Такая суматоха мне даже по душе, — улыбается Марк, — Иди, конечно. И подумай над тем, как ты будешь сбегать из покоев Лии и Охры, чтобы никто из придворных тебя не заметил. Они будут жить в восточном крыле на третьем этаже, поэтому через окно получится вряд ли. — Им выделены самые крайние покои? Те, что у лестницы? — Да, они. — Тогда проблем не возникнет, — заверяет Марка Назар, — Я попрошу кого-нибудь постоять снаружи, чтобы поймать удачный момент, и уйду через лестницу на второй этаж, а оттуда перейду к свое крыло. Вряд ли кто-то будет шастать по коридорам, все будут на празднике в тронном зале. — Да, ты прав, — задумчиво тянет Марк, и в его глазах снова вспыхивает что-то, что было в них, когда они говорили о даровании титула Идану в Тартании, — В это время все будут отвлечены на вино и танцы, так что тебя вряд ли кто-то заметит. Назар оценивает его пристальным взглядом, пытаясь понять, к чему это было сказано, но так и не добирается до истины. Наверное, Марк тоже не хочет, чтобы на консумации брака Лии и Охры кто-то присутствовал, это вполне допустимо. Все же она его подруга, и тот факт, что он заботится об ее удобстве, не особо удивителен. Раз уж даже Назар не смог проигнорировать ее расстройство, то и другие не смогли подавно. И нечего задаваться глупыми вопросами. — На это я и рассчитываю, — кивает он, — В любом случае придется действовать по ситуации, но я постараюсь выкрутиться. Это не должно стать проблемой. — Да, конечно, — отстраненно отзывается Марк. Он смаргивает, перестает выглядеть столь задумчивым и добавляет, — Уверен, что ты сможешь сделать все так, чтобы не возникло вопросов и подозрений. Уж кто-кто, а ты умеешь действовать скрытно. — Это точно, — усмехается Назар, слыша намек на свои ночные визиты в каждом слове, — Я однозначно что-нибудь придумаю. — Не сомневаюсь. Тебе уже пора? — Думаю, что да. Марк больше ничего не говорит, больше ничего не спрашивает и не держит вовсе, но Назар все равно не уходит так сразу. Он вспоминает о том, с чего вообще начался их разговор, потому, немного помолчав, все же вновь подаёт голос. — Не считай себя плохим отцом просто из-за того, что Надя плачет, а у тебя не получается ее успокоить, — говорит он, — Ты хороший отец, Марк. Во всяком случае ты стараешься быть таким, и этого более, чем достаточно. В конце концов, Надя твой первенец, и то, что не все у тебя выходит так сразу, вполне нормально. — Я знаю, — вздыхает Марк, обнимая себя теперь уже за плечи, будто бы в попытке согреться, — Но я все равно чувствую себя абсолютно беспомощным и бесполезным, когда она кричит и не хочет засыпать на моих руках. Я понимаю, что она ещё маленькая. Только вот легче от этого мне не становится. — Ты впервые стал отцом, — напоминает Назар, — Ты не должен уметь все и сразу, только потому что родил дитя. Думаю, со временем ты научишься, а пока тебе есть, кому помочь. Не гнушайся пользоваться этим. Окинув его внимательным взглядом, Марк все же медленно кивает и хочет было сделать шаг навстречу, но в последний момент будто бы передумывает и остаётся стоять на своем месте. — Учту, — коротко отвечает он, — Мне ведь действительно есть, к кому обратиться. Очередной поиск двойного дна Назара не привлекает от слова совсем, потому он даже не начинает анализировать слова Марка и вместо этого желает ему доброй ночи, после чего покидает королевские покои и через сад идёт ко входу во дворец. Завтра его правда ждёт насыщенный на события день, потому отдохнуть хотя бы несколько часов будет кстати. Но перед этим все же, наверное, стоит заглянуть к Роме и проверить, спит ли он. Много времени это определенно не займет, а вот убедиться, что сын в порядке, не будет лишним. Назар все же по личному желанию стал для него отцом. И, в отличие от Марка, убежденного почему-то в своей несостоятельности, как родителя, пока ещё не таким хорошим.

***

Когда-то давно, когда ещё ему было не больше восьми, Назар ездил однажды в Нарг к каким-то дальним родственникам отца по делам. Визит этот был не столько семейный, сколько вынужденный, и на него, как на ребенка, никто особо внимания не обращал, поскольку взят он был из-за отсутствия иных вариантов, но одна из юных кузин, которой на тот момент было не больше шестнадцати, согласилась присмотреть за ним и повела его на рынок. Назар плохо помнит все, что тогда происходило, но в его голове отложилось яркой картиной, как на площади между лавками какой-то эльф устроил представление. У него были необычные шарнирные куклы ручной работы, к которым были привязаны верёвочки, он дёргал за них, приводя в движение свои марионетки, и разыгрывал забавные сценки. Тогда Назара впечатлил даже не сам процесс, а то, как умело мастер управлял своими творениями, настолько, что было впечатление, будто они живые. Сегодня же его удивляет то, что он сам будто бы стал марионеткой, а невидимые веревочки, привязанные к его рукам и ногам, принадлежат Андрею. Последний с самого утра активен донельзя. Он с первыми рассветными лучами заявляется в покои Назара, будит его, буквально выталкивая из постели, и сообщает, что пора подниматься. После он говорит, что трапезу придется провести тут, поскольку в обеденном зале идёт подготовка к торжеству и туда лучше пока не соваться. Назар и не возражает вовсе, только просит дать ему времени, чтобы банально, черт, умыться и переодеться, а когда заканчивает с этим, неведомым образом оказывается за столом, на которой стоит тарелка с кашей, и с вилкой в руках. Андрей призывает его не тянуть, подгоняет и прозрачно намекает есть быстрее, и складывается такое впечатление, что он сейчас начнет кормить Назара, потому последний все же прислушивается к просьбе, не понимая при этом, к чему такая спешка, и поглатывает еду и вопросы, почти не жуя. А потом Андрей залезает в шкаф, достает из него вешалку с камзолом и протягивает ее, кидая предупреждающий взгляд. — Надевай, — коротко велит он, а когда Назар не отвечает ему сразу, занятый тем, что складывает посуду в одну кучу, недовольно добавляет, — Творца ради, не действуй мне на нервы! Слуги уберут все, у тебя есть дела поважнее. Понимая, что от этого натиска уже не сбежать и что обещания нужно выполнять, Назар все же берет вешалку в руки, снимает с нее камзол и надевает его на себя. Ему все ещё кажется все это огромной глупостью и излишеством, и хоть вещь сшита явно по размеру, ему не особо удобно в ней с непривычки. Однако Андрей — это Андрей, и он явно не собирается слушать возражений и претензий. Он лишь улыбается победно, рассматривая результат своего мастерства убеждать через манипуляции и угрозы, и самодовольно кивает. — Вот и отлично, — заключает он, — А теперь пошли за Ромой. Думаю, на самой церемонии они с Анной будут присутствовать, а потом уже смогут уйти, если понадобится. У тебя сегодня вряд ли будет время, чтобы присмотреть за ним. — После церемонии я тоже собираюсь уйти, — отзывается Назар, нервно дёргая плечами. Воротник камзола немного душит, он, нахмурившись, расстёгивает верхнюю пуговицу и одергивает рукава, лишь бы не чувствовать себя совсем уж не в своей тарелке, — На праздник вечером, конечно, заявлюсь, но во всех остальных мероприятиях мое присутствие необязательно. — Ты сдурел? — спрашивает его Андрей, иронично выгнув бровь, — Назар, напоминаю, ты объявил себя духовным отцом Лии. Сегодня ты должен быть подле нее от начала и до конца, потому что таковы обычаи. Так что после церемонии ты едешь с ней в Пальмиру со свадебной процессией и ни на шаг не отходишь, пока не придет время консумации брака. — Ты что-то путаешь, — качает головой Назар, отказываясь признавать чужую правоту, потому что в его планы не входило весь день быть на виду и понимать участие во всех мероприятиях, — Мое присутствие обязательно на самой церемонии и на консумации, а все остальное не так уж и важно. Ни в какую процессию по Пальмире я не поеду. — Я тебя сейчас ударю, — объявляет Андрей сухим тоном, — Потому что по-другому ты, кажется, перестал понимать. Скажи мне на милость, как ты себе это представляешь? Твоя духовная дочь выходит замуж, а ты являешься только на церемонию и консумацию и все остальное время шатаешься не пойми где. Так не делается, Назар. Раз уж ты решил блефовать, то теперь отвечай за последствия и соблюдай обычаи. И не смей спорить — ещё раз скажешь, что никуда не поедешь, и я на самом деле сделаю так, чтобы Федор из Пальмиры не выехал в ближайшие лет пять. — Ты не сможешь. — Я буду рожать ему ребенка за ребенком, и у него не будет возможности покинуть меня. — Дети — не лучший инструмент удержания кого бы то ни было подле себя. — Но очень эффективный. Хочешь поверить? Назар плотнее смыкает челюсти. Нет, не хочет, но и ехать в Пальмиру, сушить десна и притворяться вежливым у него нет желания. Он ценит Лию, он дорожит ею и заботится о ней так, как умеет, но все то, что будет сегодня, совсем не для него. Не любит он всей этой помпезности, его на коронацию то пинками отправил Мирон, напомнив, что главе Легиона нельзя относиться к такому событию с пренебрежением. На свадьбу Лии же Назар готов явиться сам, без чужих просьб, но только на ту ее часть, где будет чувствовать себя уместным. Однако выбора ему не оставляют, и, наверное, Андрей все же прав. Будучи капитаном ещё можно было бы осторожно уйти, не привлекая внимания, а вот будучи духовным отцом — едва ли. Все это и впрямь будет выглядеть невежливо, если Назар оставит Лию одну в день ее свадьбы. Дёрнул же черт за язык объявить себя ее духовным отцом. — Ладно, — сдается он, с трудом подавляя разочарованный вздох, — Я поеду. Если ты останешься во дворце, будь добр, пригляди за Ромой. Конечно, рядом с ним будет Анна, но я все равно предпочту, чтобы он был у тебя на виду. — Пригляжу, — обещает Андрей, поправляя воротник уже своего тёмно-синего камзола, в котором он кажется ещё более худым, чем обычно, — Не переживай, все с ним будет в порядке. Лучше скажи мне, ты выучил молитву? — Молитву? Андрей награждает его уничтожающим взглядом, вздыхает так тяжело, будто в его руках судьба всего мира и ему необходимо принять решение, после чего прикрывает глаза, улыбается натянуто и говорит. — Повторяй за мной: я, отец духовный Назар… Назар учит чёртову молитву под чужую диктовку все то время, что они ходят по дворцу. Учит, пока они идут за Ромой и наблюдают за тем, как и его наряжают в такой же серый камзол, сшитый буквально накануне; учит, пока Анна в своих покоях переодевается в более уместное для торжества платье; учит, пока они следуют с Андреем к покоям последнего, чтобы забрать Федора и отправиться в тронный зал, куда уже начали стекаться толпы гостей. Только когда они втроём тоже оказываются там, Назар, наконец, прекращает повторять беззвучно мантру и оглядывается по сторонам, чтобы понять, что ему делать дальше. От Андрея это не скрывается. — Стой тут и никуда не уходи, — командует он, — Я найду Охру и спрошу, куда тебе идти. — Я могу сам найти его, — отзывается Назар, рассматривая собравшуюся толпу и пытаясь отыскать в ней хоть кого-то из виновников сегодняшнего торжества, — Если, конечно, он здесь. — Я сказал, стой тут и никуда не уходи, — упрямо повторяет Андрей, — Не хватало, чтобы ты сбежал и не вернулся, лишь бы не ехать в столицу с процессией. Федор, следи за ним. Головой отвечаешь за то, чтобы он никуда не ушел. Договорив и не дав высказать возмущения, Андрей исчезает в толпе, напоследок надавив на подбородок открывшего было рот Федора. Назар провожает его взглядом, отстраненно думая о том, что этот энтузиазм однажды спалит к чертям собачьим весь Верхний Город, и, запрокинув голову назад, шумно втягивает воздух, пропитанный мирром, ладаном и елеем. Федор, справившись с замешательством, качает головой и улыбается. — Не принимай близко к сердцу его поведение, — советует он, — Андрей просто воодушевлен предстоящим торжеством и хочет, чтобы все прошло хорошо. Он по-своему привязан к твоим солдатам, и к Лие относится по-особому, потому что во время моего отсутствия она до самых родов помогала ему всем, чем могла. Андрей старается отплатить ей той же монетой, только и всего. — Меня не задевает его проведение, — качает головой Назар, — И я понимаю, почему Андрей так старается. Просто мне не по душе вся эта суета. Чувствую себя немного не в своей тарелке. — И не говори, — вздыхает Федор, поморщившись, — Мне тоже не слишком нравится вся эта суматоха, но я рад за Лию и готов стоять тут хоть до посинения, лишь бы она, наконец, вышла замуж. И ты, конечно, можешь на меня обижаться, но я и правда не выпущу тебя из виду, чтобы ты никуда не сбежал. — Ты то куда? — Андрей доведет меня до безумия, если я отпущу тебя. Потому я предпочту сделать так, как он попросил. — Ты стал мягкотелым. — Я бы посмотрел на тебя, если бы ты был в браке с таким, как Андрей. Назар усмехается и качает головой. Он бы никогда в жизни не согласился пожениться с эльфом, похожим на Андрея, потому что ему все же дороги его нервы. Он в принципе не рассматривает возможность заключения брака, потому что и это тоже не для него. Хорошо хоть, что риска оказаться у алтаря нет, никто не толкнет его под венец выгоды ради. В статусе главы Легиона и отбитого на голову есть определенные плюсы. — А почему ты в зелёном? — спрашивает Назар, запоздало поняв, что цвет камзола Федора не такой, каким его описывал Андрей, — Ты ведь должен был быть в красном. — Извини, что лишил тебя и Андрея удовольствия сделать из меня посмешище, — усмехается Федор, — Но я не намерен становиться придворным шутом. — Жаль, тебе бы подошло. — Следи за языком, если не хочешь, чтобы духовному отцу невесты отвесили пару тумаков. — Не порть товарный вид, он сегодня должен быть на высоте, — вклинивается в их разговор Андрей, неожиданно возникший перед ними, и обращается к Назару, — Сейчас идёшь за мной, я отведу тебя к Лие. Как только явится Его Величество, начнется церемония, ты должен будешь сопроводить невесту до алтаря. После того, как Влади наложит обет, тебе нужно будет расписаться в документе, как свидетелю. Ты ведь помнишь, что говорить? — С тобой забудешь, — фыркает Назар, глазами ища Рому. Когда он замечает сына в компании Анны, Марии и Димы, выдыхает с облегчением и говорит, — Веди. Скорее начнем, быстрее закончим все это безобразие. Закатив глаза, Андрей все же уходит к дверям, Назар тенью следует за ним, попутно кивая всем эльфам, приветствующим его. Оказавшись за пределами тронного зала, он ускоряет шаг, пытаясь нагнать своего очень торопливого сопровождающего, и беззвучно повторяет молитву, которую должен будет сказать у алтаря. Назар не чувствует волнения и не испытывает всеобщего мандража, даже когда понимает, что с минуты на минуты Лия, его солдат, его желторотый птенец, которого он частично воспитал и довел до Пальмиры, выйдет замуж. Нет, он не беспокоится вовсе, только лишь мысленно радуется тому факту, что свадьба все же будет. Вопрос и правда решался долго, и тому, конечно, были причины, мятежи, проблемы с зерном и война не особо способствовали организации праздника, однако из-за этого и было опасение, что до заключения брака дело не дойдет. Благо, все вышло иначе, и теперь нет нужды тревожиться за Лию. Она все же станет женой, хоть и многим позже, чем должна была. — Жди тут, — внезапно остановившись у одной из дверей на третьем этаже восточного крыла, велит Андрей, — Как только придет кто-нибудь из слуг и скажет, что Его Величество в тронном зале, идите сразу туда. И, Творца ради, хотя бы притворись, что ты рад происходящему. — Я очень постараюсь, — обещает Назар и даже не врёт. Стараться он и впрямь будет, потому что для Лии это важно, а он не настолько идиот, чтобы портить ей праздник, — Спасибо, Андрей. Конечно, было бы славно, если бы ты не был столь неугомонным и не грозился запереть Федора во дворце, но я и правда благодарен тебе за участие. — С тобой иначе никак, — абсолютно невозмутимо пожимает плечами Андрей, ничуть не обиженный прозвучавшими словами, — Я пойду, пожалуй. А ты будь добр вести себя прилично. — С чего ты вообще взял, что я буду вести себя неприлично? — Я помню, с каким лицом ты пришел на нашу с Федором свадьбу, так что у меня есть основания полагать, что ты можешь начудить. — Я всего лишь сказал, что этот брак подобен пороховой бочке. — А ещё напился после. Назар хмурится, пытаясь вспомнить, действительно ли было такое, и приходит к выводу, что да, подобное имело место быть. Правда напился он не из-за того, что Андрей и Федор поженились, а потому что у него была причина заливать в себя вино, которую он так и не озвучил. Как раз незадолго до обряда бракосочетания он выполнял один заказ. Дело плевое, нужно было всего лишь выследить и убить одного знатного торговца книгами, обманувшего другого, не менее знатного и богатого эльфа. Назар справился быстро, его жертва даже не успела понять, что вскоре дышать перестанет, а уже потом, получив вторую часть денег, узнал, что у погибшего от его рук осталась беременная жена. От горя и боли она потеряла дитя, а затем покончила с собой, потому что смысла жить у нее уже не было. Назар тогда не в первый раз почувствовал свою вину за содеянное, но почему-то именно этот случай заставил его покаяться. Два дня он не выходил из своего временного пристанища в Гавире и молился, молился, молился, будто это могло бы исправить то, что уже было сделано. Нет, не могло, и это не помогало избавиться от тяжёлого груза, не помогало оправдать себя. Напротив, Назар с каждой минутой, проведенной взаперти, все больше убеждался, что давно стал чудовищем, и собирался уже было в безумии сдаться властям, но не вышло. Федор заявился очень вовремя, он попросил стал свидетелем их с Андреем брака, и Назар ему не отказал, потому что это стало шансом как вылезти из четырех стен, так и обдумать ещё раз свое решение. Обдумывание привело к странному итогу — к двухдневному пьянству. Андрей и Федор сочли, что их друг просто нашел причину уйти в загул, но на деле же Назар пил за упокой. Он ничего не мог изменить, ничего не мог переиграть. Все, что ему оставалось, это глушить вину вином и каяться. Позже улеглось, но не забылось. Такое не забывают. — Я был очень рад за вас, — бросает вслух Назар, отгонняя от себя мрачные мысли, — Потому решил, что имею право выпить. — Да кто ж спорит, — машет на него рукой Андрей, а затем, спохватившись, говорит, — Черт, я совсем забыл, что должен сделать кое-что ещё. Стой тут и жди Лию, я пришлю вам слугу, как только Его Величество придет. И без фокусов! Не дожидаясь ответа, он уносится прочь, Назар едва слышно усмехается и, сам вспомнив об одном моменте, рассматривает пустой коридор. В своей голове он рисует план отступления и приходит к выводу, что у него должно получиться уйти незаметно. Вечером придворные, слуги и гости определенно будут заняты вином, танцами и беседами, потому не составит труда покинуть покои Лии, спуститься по лестнице на второй этаж, а уже оттуда последовать к себе и лечь спать. Никто ничего и не узнает, если никого не будет поблизости. Чтобы не допустить присутствия случайных свидетелей, нужно будет попросить Дарио, Андрея или Федора постоять снаружи и сообщить, когда высовываться уже будет можно. Назар уверен — проблем не возникнет, если он будет достаточно осторожен. А он будет, потому что иначе, наверное, и не умеет вовсе. От всех этих мыслей его отвлекает скрип двери. Он вскидывает голову, замечает Лию с небольшим букетом белых кустовых роз в руках и так и застывает на своем месте. Она смущённо улыбается. — Доброе утро. Назар ничего не отвечает, разглядывая ее с ног до головы. На его памяти никогда ранее Лия не была столь… Женственной. Она была разной: задиристой и шумной, неугомонной и активной, бойкой, а ещё испуганной и разбитой. В ней кипела энергия, в ней расцветала смелость, в ней жила надежда. Она взращивала в себе гордость и терпение, боль и смирение, умение понимать и прощать. Внутри нее, в этой магической шкатулке под рёбрами, хранилось много чего, наверное, даже все, но там не было этого. Не было нежности, изящества и мягкости, и сейчас, когда Назар впервые, должно быть, видит их, ему как-то странно осознавать, что они были, но не могли найти выхода. Война не позволяла Лие быть такой — быть тонкой и плавной, быть беззащитно красивой и быть женщиной. Конечно, она была женщиной, в конце концов, она ею родилась, но в полной мере быть ею она не могла. Она была новобранцем, была солдатом, была разведчиком, была лучницей, после — служащей в королевской охране, но никогда той, на которую смотришь и думаешь: «ее надо беречь, она хрупкая». Теперь она именно такая, и, осознавая это, Назар ловит себя на мысли, что рад подобному исходу. Лия сторицей отслужила Легиону, даже хромой, черт, осталась, выполняя поручение своего капитана. Для нее пришло время получить что-то для себя. Не по долгу. По душе. А ещё Андрей был прав — платье у нее действительно красивое. Белое, шелковое, длиною в пол, ровно как и фата, заколотая в ее распущенные по плечам темные волосы на затылке. Наряд без излишеств, простой, но утончённый. Как и сама Лия — необыкновенно сияющая, словно монета на солнце. Словно само солнце, созданное греть и освещать в путь. И как только Назар не замечал этого раньше? — Ты чудесно выглядишь, — наконец, говорит он, — Тебе идёт это платье. — Спасибо, — смущённо отзывается Лия, — Я боялась, что оно будет слишком вычурным, но получилось вроде неплохо. Вам, кстати, тоже к лицу ваш камзол. Я удивлена, что вы решили надеть его, а не обычную рубаху. — Я должен соответствовать тебе, — усмехается Назар, благоразумно решая промолчать, что его внешний вид — результат спора с Андреем, — Все же ты выходишь замуж. Наверное, являться на свадьбу в обычной рубахе, будучи духовным отцом невесты, не слишком уместно. Лия в ответ только пожимает плечами и вертит в руках букет, скорее всего пытаясь таким образом справиться с трепетным волнением. Назар наблюдает за ней незаметно, укладывая в своей голове тот факт, что совсем скоро она станет маркизой Евстигнеевой, и вздрагивает всем телом, когда в коридоре возникает Тимофей. — Доброго дня, граф Вотяков, — приветствует он Назара, а затем, повернувшись к Лие, отвешивает поклон и ей, — Маркиза Янсонс. Граф Логвинов просил сообщить вам, что все готово. Его Величество прибыл в тронный зал, вас уже ждут для начала церемонии. — Да, конечно, — торопливо кивает Лия, поворачивается к Назару и просит, — Вы не могли бы мне помочь, капитан? — В чем дело? — Фата. Нужно, чтобы она была накинута на лицо. Сделав шаг к ней навстречу, Назар осторожно хватается за края фаты на уровне головы Лии и тянет ее вперёд, скрывая за ней лицо невесты. Неловким движением он поправляет полупрозрачную ткань, чтобы все это выглядело аккуратно, и, осмотрев результат своих действий, неуверенно уточняет. — Нужно так? Или мне переделать? — Нет, все замечательно, — заверяет его Лия. Она вдруг меняется в лице, замирает со странной тревогой в глазах и шепчет, — Я боюсь идти. — Тимофей, возвращайся в тронный зал, — велит ему Назар, догадываясь, что этот разговор явно не для ушей мальчишки, — Передай, что мы будем с минуты на минуту. Не задавая лишних вопросов, Тимофей уходит, а когда гул его шагов стихает где-то вдалеке, Лия судорожно вздыхает и сжимает до побеления костяшек букет в своих руках. — У меня такое ощущение, что что-то пойдет не так, — признается она, — Оно не покидает меня с самого утра, и я не понимаю, в чем дело. Я так ждала этого дня, а теперь, когда он настал, боюсь идти к алтарю. Это так… Глупо. — Волнительно, — поправляет ее Назар, — Ты просто волнуешься, как и любая невеста в день своей свадьбы. Это нормально. Ты ведь не передумала выходить замуж? — Нет, конечно. — Тогда пойдем. Не бойся, Янсонс. Я буду стоять позади и прикрою тебя с тыла. Непрочно улыбнувшись, Лия закусывает нижнюю губу, встаёт вплотную и обнимает Назара за плечи. Тот не теряется, к счастью, невесомо целует ее в прикрытую фатой макушку, проводя одной ладонью по ее худой спине, а затем отстраняется и подаёт ей руку. Как обещание — «я буду рядом», как клятва — «ты можешь на меня рассчитывать». И пусть провожает он ее не в бой, пусть ведёт он ее не на битву, в которой может и не быть суждено выжить, он все равно говорит беззвучно то же, что и прежде. Он даёт ей слово, что не оставит и не бросит. И Лия, преисполненная уверенностью, поселившейся в ней много лет назад, кладет свою ладонь поверх его, готовая идти туда, куда ее потащит за собой капитан. Они довольно быстро добираются до тронного зала, у дверей ненадолго останавливаются, чтобы слуги объявили о начале церемонии и, когда им дают сигнал войти, заходят внутрь. Тихо становится моментально, будто все разом потеряли голос (или, быть может, дар речи, потому что обомлеть от вида невесты вполне допустимо), потому к алтарю они идут в гробовом молчании. Там их уже ждёт Охра — он смотрит на Лию завороженно и неотрывно, словно боясь отвести взгляд, не моргает и, кажется, даже не дышит. Во всяком случае тихий вздох — это именно то, что слышит Назар от него, когда они встают рядом. Возникший будто из ниоткуда Влади громко объявляет, что пора приступать. — Свидетелей прошу встать позади брачующихся, — говорит он, глядя куда-то в пустоту, и, не дождавшись, пока его просьба будет выполнена, принимается читать первую молитву, — Творец наш всемогущий… Назар отпускает руку Лии и отступает на пару шагов, прибиваясь к Мамаю, которого избрали вторым свидетелем. Они быстро переглядываются, будто молчаливо выражая свои эмоции, а затем возвращают внимание к Влади, просящего Творца дать разрешение на заключение брака двух эльфов, пришедших сюда сегодня по доброй воле, завершая свою молитву важным «аминь». — Аминь, — хором вторит ему тронный зал. Закончив с этим, Влади удовлетворённо хмыкает и обращается к Назару. — Даёшь ли ты, Назар, отец духовный Лии, свое отцовское благословение на венчание? — спрашивает он. — Даю, Ваше Высокопреосвященство, — подтверждает Назар. Кивнув, Влади бросает на него ожидающий взгляд, и Назар, вспомнив ещё раз молитву, которую выучил не без помощи Андрея, произносит ее без единой запинки. Все то время, что он говорит, Лия не прекращает вертеть в руках букет, выдавая с головой свою тревогу. Почему она так волнуется, неясно, но Назар, искренне надеясь, что вскоре она сама успокоится, ничего не предпринимает, поскольку понимает, что сейчас это будет не слишком уместно. Да и Влади, снова взяв слово, уже спешит перейти к следующей части обряда. — Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть мужем Лии, которую видишь здесь перед собою? — спрашивает он у Охры. — Имею, Ваше Высокопреосвященство. — Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть женой Ивана, которого видишь здесь перед собою? — обращается он уже к Лие. — Имею, Ваше Высокопреосвященство, — мгновенно отзывается она. Все дальнейшее не сильно отличается от того, что было на свадьбе Лазина и Голубина в Далорусе. Лия и Охра, явно заранее узнав детали проведения обряда, опускаются на колени, Влади же возносит к потолку глаза и свои следующие слова. — Благослови брак сей: и подай детям твоим жизнь мирную, долгоденствие, целомудрие, любовь друг к другу в союзе мира, семя долгожизненное, неувядаемый венец славы; сподоби их увидеть чада чад своих, ложе их сохрани ненаветным. И даруй им от росы небесной свыше и от тука земного. Аминь. — Аминь, — разносится со всех уголков тронного зала. Затем Влади делает то же, что делал Давид не так давно. Он берет в руки с протянутого помощником подноса пузырек с елеем, смачивает пальцы и делает шаг сначала к Охре, которому помазывает уши и шею, говоря следующее. — Венчается дитя Творца Иван дитю Творца Лие, обязуется хранить, беречь и уважать жену своею, да жить с ней в мире и согласии по заветам Творца. Аминь. Благословив его, Влади поворачивается к Лие и, приподняв ее фату, проделывает с ней то же самое, что и с Охрой. — Венчается дитя Творца Лия дитю Творца Ивану, обязуется хранить, беречь и уважать мужа своего, да жить с ним в мире и согласии по заветам Творца. Аминь. Новобрачные поднимаются на ноги, Назар терпеливо ждёт, пока они обменяются кольцами, потому что после ему нужно будет поставить подпись в документе, но этого почему-то не происходит. Он уже было даже начинает думать, что этот момент не был предусмотрен заранее, и размышляет над тем, как все оперативно решить, когда за его спиной вдруг раздается какой-то шорох. Обернувшись через плечо, он так и замирает в таком положении, увидев, что к алтарю с небольшим блюдцем в руках, на котором лежат кольца, неуверенно подбирается Рома. Кому вообще взбрело в голову поручить ему такую задачу, неясно, но времени разбираться сейчас нет, потому Назар глазами посылает сигнал сыну быть смелее и едва заметно улыбается, когда тот ускоряется и куда бодрее доходит Лии. Она тоже растягивает губы в улыбке, позабыв о мерах приличия, присаживается на корточки, гладит его по голове и, приподняв фату, целует его в лоб, забирая у него блюдце. Смущённый этим жестом, Рома стоит неподвижно, а затем отступает назад, и Назар осторожно протягивает ему руку, предоставляя опору. Мысленно он, догадавшись, кто был зачинщиком всего этого, проклинает Андрея за то, что тот даже не подумал спросить разрешения или хотя бы предупредить. Черт неугомонный, чтоб его. Лия же, выпрямившись, вручает свой букет и блюдце помощнику Влади, Охра тем временем хватается за одно из колец и надевает его ей на безымянный палец. Она было собирается проделать тоже самое, но останавливается вдруг, замирает в нерешительности и поворачивается к Назару. В ее глазах плещется уже не боязнь, в них читается поиск поддержки и опоры, поиск чужой уверенности, потому что своя собственная из-за волнения размылась и перестала быть крепкой. Она есть, но ее не хватает, потому Назар решительно кивает, намекая на то, что он все ещё рядом и что все это правильно. Лия, вздохнув, вновь смотрит на Охру, улыбается ему и надевает кольцо. Влади, успев поймать момент до того, как поднимется шум, произносит завершающую часть обряда. — Творец наш, славою и честию венчай их. Аминь! Услышав это, Охра откидывает фату, прикрывающую лицо его теперь уже жены, назад, складывает ладони на ее талии и, наклонившись вперед, целует ее. Зал тут же взрывается аплодисментами и радостными возгласами, Назар к ним не присоединяется, но улыбаться не прекращает до тех пор, пока Лия не отстраняется от Охры, пряча горящее от смущения лицо в его груди. Он смеётся с явным облегчением, клюнув носом ее темную макушку, а после отодвигается, чтобы расписаться в протянутом ему помощником Влади пергаменте. Мамай с Назаром, не сговариваясь, подходят ближе, последний, все так же держа одной рукой Рому, свободной ставит свою подпись в нужном месте и обращается к молодоженам. — Поздравляю вас. Пусть ваш брак будет счастливым. — Спасибо большое, — почти беззвучно отзывается Лия, — Я слабо верю, что действительно стала женой. Это так… Странно. — И по-настоящему чудесно, — объявляет подошедший к ним Марк, — Примите мои искренние поздравления. Наплевав на этикет, он обнимает Лию за плечи, игнорируя ее удивлённый возглас, Назар же хлопает Охру по плечу в знак того, что искренне рад такому исходу и, взяв Рому на руки, чтобы не потерять его в толпе, осторожно уходит в дальний угол тронного зала. К алтарю же начинают стекаться гости, Лию и Охру окружают все бывшие солдаты Назара и члены Парламента, чтобы поздравить молодоженов с заключением брака. Пространство вокруг заполняют голоса, смех и радостные слова, от какофонии звуков голова идёт кругом, но все это мелочи. Важно только то, что Лия уже не выглядит столь встревоженной, а Охра, будто чувствуя, что она одна рискует не справиться, держит ее за руку и не отходит ни на шаг. Назар наблюдает за ними издалека, а затем, установив зрительный контакт с заинтересованным происходящим Ромой, спрашивает. — Кто сказал тебе принести кольца? Рома принимает сложное выражение лица, будто не зная, как объяснить, кто попросил его сделать это, сует в рот палец и смотрит крайне задумчиво. Следя за каждой его реакцией, Назар поправляет согнувшийся воротник его камзола, приглаживает взъерошенные волосы на затылке и терпеливо ждёт ответа. Вместо Ромы его дает подоспевшая к ним Анна. — Ох, сколько же тут гостей, — причитает она, встав рядом, — Прошу прощения, граф Вотяков. Я все пыталась пробраться к вам, но пройти через всю эту толпу было сложно. — Ничего страшного, — отмахивается Назар, — Я ведь правильно понял, это граф Андрей Логвинов поручил Роме отнести кольца к алтарю? — Да, он, — несколько растерянно подтверждает Анна, — Он сказал мне, что вы в курсе, и увел нас с Ромой за собой. Я не стала ему возражать. Вы разве не были предупреждены? — Был, конечно, — не моргнув глазом, врёт Назар. Ему не кажется нужным озвучивать вслух, что Андрей, собака такая, даже не удосужился спросить перед тем, как сделать, — Я просто думал, что к вам подошел сам жених. Не берите в голову. — Как скажете, — пожимает плечами Анна, оглянувшись по сторонам, она трет шею и спрашивает, — Вы не знаете, что будет дальше? Я никогда не была на подобных свадьбах, потому даже не знаю, что делать теперь. Наверное, мы с Ромой уже можем уйти? Или нам лучше задержаться? — Вам лучше задержаться, — вместо Назара отвечает Андрей, подошедший к ним, — Сейчас всех гостей попросят пройти в обеденный зал, а потом уже жених и невеста отправятся в Пальмиру с торжественным шествием. Туда вам ехать необязательно, а вот на общую трапезу стоит явиться. — Он, — неожиданно восклицает Рома, показывая на Андрея одной рукой, второй хлопает Назара по плечу и повторяет, — Он. — Он велел тебе отнести кольца к алтарю? — уточняет Назар, хоть и знает уже ответ. — Да, он. — И ты отлично справился, малыш, — говорит Андрей, пригладив темные волосы на макушке Ромы, — Спасибо тебе большое. Ты молодец. — Госпожа Змейкина, будьте так добры, отведите Рому в обеденный зал, — просит Назар, протягивая сына Анне, — Я скоро присоединюсь к вам. Догадавшись, на что ей намекают, она не возражает, забирает Рому и исчезает в толпе. Когда ее темная макушка скрывается из виду, Назар смотрит на Андрея в упор и ждёт объяснений. Тот не теряется. — Я подумал и решил, что Рома идеально подойдёт на роль того, кто торжественно поднесет кольца к алтарю, — объявляет он, — Согласись, славно вышло. Он прекрасно выполнил поставленную перед ним задачу. — Ты должен был спросить меня, — с нажимом говорит Назар, — Меня, Андрей. А не врать Анне, что я в курсе. — Чтобы ты сказал мне, что ты против и не надо привлекать к твоему сыну лишнего внимания? — иронично тянет Андрей, — Ага, разбежался. С тобой невозможно договориться без угроз, а снова напоминать о том, что я запру Федора во дворце, у меня не было ни времени, ни желания. Да и ничего дурного не произошло, так что сделай лицо попроще и не ворчи. Сегодня свадьба, радоваться нужно. — Впредь не смей принимать такие решения без моего ведома. Не забывай, что Рома мой сын. — Он перестал быть твоим сыном от того, что отнес кольца Лие и Охре? — Нет, но… — Значит, разговор окончен, — прерывает его Андрей и, наклонившись чуть ближе, добавляет вполголоса, — Ты ведь не глупец и сам понимаешь, зачем это нужно. Чем чаще Рому будут видеть на подобных мероприятиях, тем быстрее придворные привыкнут к его присутствию и перестанут чесать языками. Я для вас стараюсь между прочим, так что не спорь. Назар проглатывает все возмущения, что успели в нем возникнуть, оценивает Андрея внимательным взглядом и, подумав, все же сдается. — Ладно. Но, прошу тебя, просто ставь меня в известность, прежде чем выкидывать такие фокусы. — Обязательно. — Как же тут шумно, — бессильно стонет Федор, выйдя к ним из толпы, — Творец, поскорее бы уже вечер. Хоть будет повод выпить без зазрения совести и уйти спать. — Не забывай, что завтра за Гришей присматриваешь ты, — Андрей, нахмурившись, убирает торчащую из его камзола нить на плече и добавляет, — Мне утром нужно будет съездить в Пальмиру к госпоже Вишняковой и разобраться с ее мастерской. Так что забота о нашем сыне будет целиком и полностью на тебе. — Я помню, — заверяет его Федор, — Но это будет завтра. Сегодня я намерен выпить столько эля, сколько смогу, и посвятить тебе не одну любовную оду. — Творца ради, только не пой. — В таком случае я буду приглашать тебя на каждый танец. От первого до последнего — все твои. — Я все меньше уверен, что позволять тебе пить — хорошая затея. Пока они перебрасываются остротами, Назар едва слышно усмехается и направляет свой взгляд снова к алтарю, где Охра, обняв Лию за талию одной рукой, беседует с кем-то из гостей. Она участвует в разговоре поскольку постольку, улыбается дежурно, но по ней заметно, что все эта болтовня уже успела утомить ее. Будто почувствовав, что на нее кто-то смотрит, она крутит головой и устанавливает зрительный контакт с Назаром. Он приободряюще кивает ей, мол, крепись, Янсонс, скоро это завершится, и беззвучно обещает, что будет с ней от начала этого долгого дня до самого конца. Лия, помедлив, все же подносит правую руку, на которой теперь красуется кольцо, к виску, прикидываясь, что поправляет волосы, а на деле же таким образом отдает честь. «Так точно, капитан». Назар улыбается ей. В том, что этот приказ будет выполнен, у него сомнений нет.

***

Они тратят весь день на празднование свадьбы. После общей трапезы в обеденном зале некоторые гости и члены Парламента, Дарио, Роберт и Дима, а еще Влади и непосредственно сами молодожены отправляются в Пальмиру для торжественного шествия по ее улицам, поскольку так принято делать дворянам, венчающимся при дворе. Назара, разумеется, заставляют поехать тоже, он не особо возражает, но и радуется всей этой суете не особо, однако веселеет мигом, когда Федор все же присоединяется к нему и составляет ему компанию. Вдвоем они, пристроив своих лошадей позади лошади Лии, скачут вместе и занимают себя разговорами средней степени важности, по большей части пытаясь развлечь себя хоть как-то, а не обсудить что-либо. Так продолжается, пока они не объезжают всю столицу, заглянув попутно в дом милосердия, приют и школу, где Лия и Охра делают пожертвования в честь своей свадьбы, и лишь после всех этих мероприятий возвращаются во дворец ближе к вечеру. Там им, к счастью, разрешают ненадолго отлучиться и отдохнуть, чем Назар активно пользуется и сразу же идёт в покои Ромы, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. В покоях у сына он сидит буквально полчаса, предупреждает Анну, что вернётся довольно поздно, поскольку должен будет присутствовать на консумации, и просит ее саму уложить мальчишку спать. Она заверяет его, что сделает все, что нужно, желает хорошего вечера, а после уходит вместе с Ромой прогуляться в саду. Назар же, собрав волю в кулак и приказав самому себе потерпеть ещё немного, направляется в тронный зал, где уже началось празднование. Там он в первую очередь делает то, что делает всегда — находит себе собеседника по душе. На этот раз им становится Роберт, потому они занимают место у окна, не желая принимать участия в танцах каждый по своей причине, и наблюдают за кружащимися парами. Назар не присоединяется к ним, поскольку действительно плох в этом, Роберт же держит траур, от того и веселиться не собирается вовсе. Где-то между обсуждением оптимального количества Старейшин в одном городе и нарядом виконта Светло неожиданно звучит следующее. — Интересно, как скоро нам ждать вестей о том, что Лия ждёт ребенка? — задумчиво спрашивает Роберт, крутя в руках бокал, — Она так привязана к Грише и Ее Высочеству, что мне кажется, что и своими детьми она решит обзавестись в ближайшее время. — Не думаю, что спешка здесь помощник, — отзывается Назар, — Она только вышла замуж, ещё успеет стать матерью. Даст Творец, даже не раз. — Было бы славно, — вздыхает Роберт, — На самом деле я бы советовал ей не ждать слишком долго. Мы с Гришей тоже оттягивали этот момент, и к чему это привело? Теперь у меня не только нет мужа, но и детей так и не появилось, хотя мы оба хотели стать родителями. В конечном итоге, я стал только вдовцом. Назар морщится, не зная, что ему сказать. Гибель Гриши все ещё задевает и тревожит душу, и пусть прошло немало времени, это не та рана, которая заживёт так быстро. Нет, она будет болеть, будет свербеть, будет гложить до тех пор, пока принятие не сменится успокоением. Когда это произойдет, Назар тоже понятия не имеет, но в чем он точно уверен, так это в том, что Роберту будет сложнее. Потому что Роберт похоронил не солдата или товарища, он отдал Творцу мужа, и такое не может пройти бесследно. Такое не уляжется, даже когда истечет срок трёхлетнего траура. Оно будет изматывать день ото дня, пока однажды груз потери не перестанет давить на плечи. Назар, к сожалению, может сказать, что давить будет и через десять лет, пусть и с меньшей силой. — Мне жаль, что так вышло, — наконец, говорит он, — Этого не должно было произойти. Ни с Гришей, ни с тобой. Но порою мы действительно бессильны перед своей судьбой. — На все воля Творца, — неопределенно тянет Роберт, добавляет уже не столь печально, — И я рад, что ею сегодня Лия и Охра были венчаны. Они заслужили того, чтобы быть счастливыми. — А разве ты не заслужил? Роберт оставляет его без ответа на какое-то время, он опустошает свой бокал до дна, вытирает рот тыльной стороной ладони и пожимает плечами. — Я был счастлив. Этого мне достаточно, чтобы не сойти с ума от своего горя и не сетовать теперь на судьбу. Назар вздыхает. Тешиться тем, что счастье и покой имели место быть в прошлом, чтобы не обезуметь в настоящем, не странно вовсе, но будто бы несправедливо. Если бы Савченко не жаждал власти, если бы Хинтер не жаждал её тоже, то Гриша был бы жив, и Роберту бы не приходилось сейчас стоять и принимать как данность тот факт, что его оставили вдовцом. Он держится достойно, спору нет, он проявляет немыслимую силу, продолжая быть в строю, но так не должно было случиться. Не к этому Назар его вел, когда тащил за собой в Пальмиру, не ради этого он обманывал смерть, чтобы она в итоге явилась без приглашения. Но все обернулось иначе, паршиво и горько, и теперь уже ничего не изменить, потому и приходится учиться снова принимать и смиряться. Назар умеет это давно, однако ему все равно жаль, что Роберт вынужден проходить через это тоже. Будь возможность обернуть время вспять, они бы оба наверняка сделали все, лишь бы Гриша уцелел. Но история, увы, сослагательного наклонения не терпит. — Капитан, — неожиданно окликает Назара Марк, возникший перед ним из толпы, — Уделите мне минуту, будьте так добры. Не дав ничего сказать и отвесить поклон хотя бы ради приличия, он хватает Назара за руку, оттаскивает его в сторону и, наклонившись ближе, шепчет. — Ко двору на свадьбу прибыл герцог Авдеев, — сообщает он, — Скорее всего он подойдёт к тебе поговорить. Что бы он не пообещал взамен, не принимай его предложение. Земли близ Бена в Нижнем Городе твои и точка. Скажи ему, что их я даровал тебе вместе с титулом, потому ты не можешь продать их или обменять. — Как скажешь, — кивает Назар, не понимая все же, что вообще происходит, — Но что это значит? — Что я смогу заставить его уступить мне, — отзывается Марк, — Я объясню позже, обещаю. Только, прошу тебя, сделай так, как я сказал. Не соглашайся ни на одно его условие, даже если он будет настаивать. Если хочешь, можешь послать его к черту. Понятнее от этих слов не становится, однако Назар не успевает спросить что-либо ещё, потому что Марк, улыбнувшись, исчезает так же неожиданно, как появился. Роберта тоже уже и след простыл, подойти больше никто не успел, потому Назар вздыхает, озирается по сторонам и в качестве следующего собеседника неблагоразумно выбирает Федора. Тот ещё не пьян, но уже весел до невозможного, он заставляет выпить с ним, не принимает отказов и возражений, вынуждает опустошить три бокала, а затем, сверкая хмельными глазами, объявляет, что пора приступать к танцам. — Но один я не пойду, — говорит он, выискивая кого-то глазами, — Мы с тобой вместе, как и в былые времена, пойдем показывать, насколько хорошо умеем вальсировать. — Я не буду танцевать с тобой, — морщится Назар, — Это абсурд. — Со мной и не надо, — смеётся Федор, — У меня для такого дела есть муж. А у тебя — духовная дочь, и она определенно хочет подарить тебе танец. Назар смутно понимает, к чему все идёт, но все же понимает, а когда Федор, заметив Лию и Охру, беседующих с Марией и Димой, подрывается к ним, так и вовсе осознает, что сейчас будет. Он потому и пытается затеряться в толпе, лишь бы его не привлекли к тому, в чем он участвовать не намерен, но путь ему преграждает Андрей. Он ловко разворачивает Назара, кладет одну руку ему на спину и толкает вперёд. — Посмеешь сбежать — голову оторву, — любезным тоном предупреждает он, — А потом пришью обратно и надаю по затылку от всей души. — Ты звучишь крайне неубедительно, — цедит сквозь зубы Назар, позволяя все же увести себя к молодоженам, — Я сильнее тебя, потому очень сомневаюсь, что у тебя получится. — Если ты хочешь проверить, то позже я обязательно продемонстрирую тебе свои навыки ближнего боя, — обещает Андрей, а затем, растянув губы в улыбке, обращается к Лие, — Маркиза Евстигнеева, не окажете ли честь подарить танец своему духовному отцу? — Танец? — переспрашивает она, удивлённо вскинув брови, и смотрит на Назара в упор, — Вы хотите пригласить меня? — Вовсе… — Очень хочет, — перебивает Назара Федор, — Частное слово, он сам мне сказал об этом. — Я не… — Но никак не мог подойти и попросить, — снова не дав вставить ему и слова, говорит Андрей, — Вы же не откажете ему? — Нет, конечно, — качает головой Лия, улыбаясь одними уголками губ, — Своему капи… Духовному отцу не посмею уж точно. Понимая, что сбежать уже не получится точно, ровно как и отказать, Назар с тяжёлым вздохом протягивает ей руку и, кинув на Андрея с Федором уничтожающий взгляд, ведёт Лию в центр зала. Он чувствует кожей, что на них смотрят абсолютно все, а ещё чувствует себя не в своей тарелке, но тем не менее старается не подавать виду, что что-то не так. Вместо того, чтобы проклинать своих горе-друзей, решивших, судя по всему, поиздеваться над ним, Назар настраивается на танец так, как не настраивался ни на один бой. От Лии это не скрывается. — Мне не стоило соглашаться, да? — растерянно уточняет она, укладывая одну ладонь на его плече, — Простите, капитан. Я подумала, что вы и впрямь хотите пригласить меня на танец. — Все в порядке, — заверяет ее Назар, ожидая начала музыки, — Сегодня день твоей свадьбы, так что тебе дозволено все, что только пожелаешь. Правда я не знаю, хотела ли ты танцевать с таким бревном, как я, но отступать уже поздно. Не обещаю, что буду достаточно пластичен. И советую беречь ноги. — Этим вы меня не напугаете точно, — смеётся Лия, позволяя одной руке разместиться на своей талии, — Потому что я танцую не многим лучше и советую вам тоже быть осторожнее. Разумеется, она ошибается. Как только звучит мелодия, она принимается плавно перемещаться по залу, будто всегда умела двигаться в такт, и даже умудряется немного помочь Назару поймать ритм. Тот, конечно, все ещё безнадёжен в танцах, но он честно старается, чтобы со стороны все это выглядело не столь плачевно, и, судя по реакции Лии, у него вроде бы даже получается. Во всяком случае ее искренняя улыбка, что не исчезает с ее лица от начала и до конца, даёт понять, что не все так плохо, как кажется на первый взгляд. Об этом она и говорит, когда они, остановившись, вновь замирают в самом центре зала. — Вы нагло соврали мне, — уверенно заявляет она, отвесив ему поклон, — У вас отлично получается танцевать. — Ты мне льстишь, — продублировав ее жест, отзывается Назар, — Я плох во всем, что не касается армии. — Вы снова лжёте, — качает головой Лия, пока они, взявшись за руки, идут обратно к Охре, наблюдавшему за происходящим с одновременно удивленным и восторженным выражением лица, — Я не знаю никого лучше, кто умеет не умирать. — Это сомнительный комплимент, — ухмыляется Назар, отпуская ее к мужу, — Но спасибо. Хоть какие-то мои таланты признают. — Вы определенно недооцениваете свои способности, — Охра, обняв вставшую рядом с ним Лию за талию, улыбается, обнажая ряд прямых зубов, — Никогда бы не подумал, что вы умеете так танцевать. Кто вас только научил? — Три бокала эля, — отмахивается Назар, наблюдая за гостями. Сейчас он найдет Андрея с Федором и оторвёт им уши за такие фокусы, чтобы неповадно было, — А вы не видели… — Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, но вы не уделите мне немного времени, граф Вотяков? Назар оборачивается к источнику голоса и видит перед собой немолодого светлого эльфа. На вид ему около сорока, если не больше, одет он в тёмно-коричневый камзол, один глаз его скрыт черной повязкой. Кто это такой, Назар понятия не имеет, однако его собеседник исправляет это недоразумение и протягивает ладонь. — Меня зовут герцог Владислав Авдеев, — представляется он, — Я родом из Анимы. Быть может, вы слышали что-нибудь об этом городе. Он расположен на западе Верхнего Города. — Рад знакомству с вами, — кивает Назар, пожимая чужую руку, и, догадавшись, с кем именно беседует, добавляет, — Про Аниму наслышан. Солеварницы случаем принадлежат не вам? — Мне, — подтверждает Авдеев, — Удивлён, что вы знаете об этом. Вы бывали в наших краях? — Лишь проездом. Именно в эту секунду Назар понимает, о чем ему говорил Марк. Авдееву принадлежат значительные земли на западе, а также рассолоподъёмные скважины и башни, соляные лари, варницы и соляные амбары. Проще говоря, он живет тем, что держит производство по варке соли, которую поставляет по всей стране. Конечно, есть и другие эльфы, что занимаются этим делом, но Авдеев определенно вне конкуренции, потому что Анима — центр добычи этого минерала. И что именно ему нужно теперь, Назар догадывается тоже. В Бене, упомянутом Марком, не так давно стали находить источники рассолов. Пока ещё неясно, сколько их и получится ли начать полноценную добычу, однако очевидно, что Авдеев в этом заинтересован. Он этого и не пытается скрыть. — Что ж, в таком случае приглашаю вас как-нибудь посетить наш чудесный город, — заявляет он, хитро сверкнув своим единственным глазом, — И даже предоставляю вам причину для визита. — В самом деле? — притворно удивляется Назар, — Какую же? — Видите ли, в чем дело, граф Вотяков, — осторожно начинает Авдеев, — Не так давно я узнал, что в Нижнем Городе были обнаружены источники рассолов, которые ещё не были обследованы полностью. Эта новость меня удивила и порадовала одновременно, поскольку всю свою жизнь я занимаюсь изготовлением соли. Не буду кривить душой, я тут же захотел расширить свое производство и выкупить земли близ города Бена, но, когда обратился с этим вопросом к Его Величеству, выяснил, что это невозможно, поскольку они уже принадлежат вам. — Да, они были преподнесены мне в качестве дара вместе с титулом. — Я осведомлён об этом, потому не буду ходить вокруг да около. Как вы смотрите на то, чтобы продать их мне? Приняв задумчивое выражение лица, Назар какое-то время молчит, делая вид, что размышляет над выдвинутым ему предложением, и рассматривает толпу эльфов, празднующих свадьбу. Он наблюдает за тем, как Лия с Охрой, Мария с Димой и Евгения с, что удивительно, Мироном кружат по тронному залу в танце; за тем, как Дарио, Роберт и Виктория чокаются и пьют из бокалов ни то эль, ни то вино; за тем, как Андрей и Федор шепчутся, кидая взгляды на Мамая, стоящего чуть поодаль с какой-то знатной дамой; за тем, как Идан и Марк смеются, явно обсуждая что-то забавное. Последние почему-то привлекают внимание Назара, он неотрывно следит за ними, за тем, как они переглядываются и хохочут пуще прежнего, и никак, никак не может понять, зачем вообще делает это. Что заставляет его смещать акцент? Что вынуждает его размышлять? Почему это кажется важным? Он не знает и ни к какому выводу прийти не успевает, потому что Авдеев напоминает ему о своем присутствии учтивым покашливанием. — Граф Вотяков? — Я не могу продать вам эти земли, — объявляет Назар, наконец, прервав свое наблюдение, — Прошу прощения, герцог Авдеев, но дар Его Величества я не посмею передать кому-то другому. — Почему же? — спрашивает Авдеев, — Неужели вам так нужны эти земли? Вряд ли вы собираетесь открывать на них свое производство, у вас хватает забот с армией. Не лучше ли будет продать их тому, кто знает, как с этим работать? — Не всегда все столь очевидно, как кажется, — отзывается Назар, — В моем распоряжении находится немалое количество солдат, которые после войны вряд ли смогут вернуться к службе, поскольку были отстранены от нее по собственному желанию или из-за ранений. Они — отличная рабочая сила, которую можно использовать во благо и им самим, и стране. Быть может, у меня хватает забот с Легионом, но это вовсе не значит, что я не смогу вести иные дела. — Боюсь, вы не совсем понимаете, о чем идёт речь. Добыча соли — сложный процесс, он нуждается в точной технологии и обученных работниках. Отставные солдаты вряд справятся с этой задачей так, как справятся мои эльфы. — Вы намекаете на то, что мне не по силам открыть производство? Авдеев поджимает губы, не спеша ничего добавить, и явно опасается теперь сказать лишнего. Назар же сохраняет невозмутимое выражение лица, следя за его метаниями, терпеливо ждёт продолжения и думает, зачем Марку вообще все это нужно. Почему нельзя продать земли Авдееву, чтобы он открыл на них свое производство? Это ведь всем пойдет на пользу. Жителям Бена будут представлены рабочие места, Нижнему Городу — деньги с налога в казну. К чему мудрить и отказывать, если можно поступить проще? Назар не знает, но решает, что выполнит просьбу Марка, поскольку уже пообещал, что не поддастся на уговоры Авдеева. Тот, само собой, так быстро не сдается. — Вовсе нет, — качает головой он, — Но я все же убежден, что это не то, на что у вас будет хватать времени. Будем откровенны, вы тратите немало сил на то, чтобы управлять армией, и вряд ли вы так уж горите желанием заниматься ещё и добычей соли. Даже если вы назначите кого-то для контроля работ, вы так или иначе будете вынуждены посещать свое производство. А у вас, насколько мне известно, есть сын, и он тоже нуждается в вашем присутствии. К чему вам все эти сложности, граф Вотяков? Если вы хотите заработать денег, то я готов предложить вам определенный процент с дохода солеварниц. Мы можем заключить договор, по которому вы будете получать установленную сумму ежемесячно. Что скажете? — Что меня, увы, не интересует ваше предложение, — отвечает Назар, — Прошу прощения, но я не намерен продавать те земли, что были мне дарованы вместе с титулом. Как вы сами сказали, у меня есть сын, и помимо своего имени и права называться дворянином я хочу передать ему по наследству что-то ещё. Земли близ Бена в том числе. — Это не проблема, — заверяет его Авдеев, — Мы можем заключить договор, по которому ваш сын, а после и его дети будут получать все тот же процент с дохода солеварниц. Я готов предложить вам ту сумму, которая покажется вам достаточной, чтобы мы пришли к согласию. — И я все ещё не могу согласиться, — гнёт свою линию Назар, — Процент с дохода солеварниц — это хорошо, но сами земли и производство на них — все же лучше. Если бы речь шла только обо мне, я бы продал вам их, не раздумывая, но я обязан думать о будущем своего сына, потому вынужден отказать вам. — Вы уверены, что нет варианта, в котором мы все же сможем договориться? — Уверен. — В самом деле? Все происходящее, не выпей Назар эля, давно бы уже начало раздражать его, но лёгкое опьянение играет свою роль, потому он не выходит из себя и за рамки приличий. Вместо того, чтобы послать Авдеева к черту, он улыбается ему одними уголками губ, кидает на него внимательный взгляд и кивает. — Именно так. Наверное, взгляд все же получился не внимательным, а предупреждающим, потому что Авдеев смотрит в ответ настороженно, мигом тушуется и, бросив свои попытки добиться согласия, сдается. — Я вас услышал, — вздыхает он, — Могу понять ваше стремление оставить что-то сыну. В таком случае не смею более отнимать ваше время. Хорошего вам вечера. — Герцог Авдеев, — окликает его Назар, когда тот собирается было уйти, — Надеюсь, вас не задел мой отказ? — Ну что вы, — натянуто улыбается ему Авдеев, — Это ваше законное право — не отдавать земли, подаренные вам с титулом, потому никаких обид. Я в самом деле все прекрасно понимаю. — Я рад. Доброго вечера и вам. Ничего не сказав, Авдеев уходит прочь, Назар же возвращает свое внимание к Марку. Тот, все так же находясь в компании Идана, залпом опустошает свой бокал, морщится и мелко вздрагивает от крепости выбранного напитка, а затем наклоняется к своему собеседнику и что-то шепчет ему на ухо. Идан слушает его, чуть нахмурившись, качает головой и неожиданно заходится смехом, будто поведали ему что-то невероятно забавное. Марк смеётся тоже, он опускает голову на чужое плечо, упираясь в него лбом, выпрямляется почти сразу и прикрывает рот рукой, чтобы скрыть широкую улыбку. Назар все ещё не может объяснить себе, почему все это кажется ему важным, потому и не прерывает своего наблюдения вплоть до того момента, пока к нему не подходят Федор с Андреем. — Сделай лицо попроще, Творца ради, — просит последний, протягивая ему бокал, — А то у тебя такой вид, будто ты не на свадьбе, а не похоронах. — Сегодня я и впрямь пью за упокой, — мрачно отзывается Назар. Он отпивает эля, выдерживает паузу и добавляет, — За упокой своей дружбы с двумя эльфами сразу. — Сколько трагизма, — Федор закатывает глаза и, игнорируя уничтожающий взгляд, фыркает, — Мы всего лишь отвели тебя потанцевать с твоей духовной дочерью на ее свадьбе, не надо делать из этого драму. — И если уж на то пошло, то ты обязан был подарить ей хоть один танец, — подхватывает Андрей, — Напомню, что за язык тебя никто не тянул, когда ты доказывал Влади, что являешься духовным отцом Лии. Раз уж сделал такое заявление, будь добр отвечать за последствия. В твоём случае они ещё достаточно безобидны. — Это была славная дружба длиною не в один десяток лет, — задумчиво тянет Назар, стараясь сделать серьезное выражение лица и выдержать трагичный тон, — Мне искренне жаль, что она подошла к концу. Наверное, воспоминания о ней я сохраню на всю свою жизнь. Аминь. Замолкнув, он прячет улыбку за бокалом, выпивая из него весь эль, и очень старается не рассмеяться после. Он сам не в курсе, с чего у него такое настроение, но раздражения или желания отомстить за вынужденное участие в танцах он и впрямь больше не испытывает. Федор, к сожалению, понимает это быстро. — Ты погляди на него, он шутить вздумал! — восклицает он, — Оказывается, он умеет. Андрей, ты знал об этом? — Нет, но эль и свадьба творят чудеса, — насмешливо отзывается тот, — Потому предлагаю добавить ещё немного магии. — Отличная мысль, — кивает Федор, — Того гляди, он ещё и смеяться начнет. Назар даже не пытается возмутиться, у него нет на это сил. Он их потратил все за этот бесконечно долгий день, потому, когда Федор сует ему в руки очередной бокал, не отказывается и послушно пьет, лишь напоминая себе о том, что хмелеть все же не стоит. Ему ещё торжественно покидать тронный зал с молодоженами, на ногах стоять прямо все же будет нужно, потому совсем уж терять благоразумие нельзя. Назар теряет его лишь частично и оказывается втянут в танцы снова, но теперь уже с трезвой и удивленной таким поворотом событий Марией. Ей на смену приходит не менее трезвая и удивлённая Евгения, что причитающе цокает языком на приглашение, но все же принимает его, а затем снова Лия. Последняя, опьяненная не вином, а ощущаемой кожей радостью, во все это безобразие завлекает всех своих товарищей, потому в тронном зале вместо вальса разворачивается шумный и беспорядочный хоровод из Дарио, Димы, Марии, Роберта, Идана и даже Марка. И вроде большинству из них совсем не по статусу вести себя подобным образом, но сегодня, наверное, все же можно. Они были лишены детства в попытке выжить среди нищеты и грязи Нижнего Города, были лишены юности, вынужденные служить Легиону и участвовать в войне, ещё и молодости чуть не лишились все из-за той же войны, так почему бы им просто хотя бы раз не позволить себе то, что раньше было недоступно? Ребячество, дурость, беззаботность — как ни назови, именно то, что им не дали в силу обстоятельств. Обстоятельств тех давно уже нет, есть новые, не менее сложные, когда не станет их, появятся другие, и этот круг никогда не замкнется. Потому замыкается круг хоровода — беспечно и задорно, как та самая возможность, которую они упустили раньше. Как шанс хотя бы сейчас, в этот день откинуть тревоги и танцевать так, как будто никто не увидит. Когда стихает музыка, когда Назар в компании все тех же Федора и Андрея допивает невесть какой по счету бокал, Влади сухим тоном объявляет, что молодожёнам пора отправиться в брачное ложе. Охра, отвлекаясь от разговора с Мироном, тут же подходит к Лие, она в свою очередь смотрит на Назара. Последний расправляет плечи, отдает пустой бокал Андрею и шепчет ему на ухо следующее. — Попроси кого-нибудь подойти на третий этаж восточного крыла или приходи туда сам. Мне нужно, чтобы мне дали знак, когда можно будет незаметно покинуть покои Лии и Охры. — Разберусь, — обещает Андрей. Уверенный в том, что его просьба будет выполнена, Назар вместе с Влади, Лией и Охрой покидает тронный зал, отстраненно думая о том, что почти не следил за мальчишками Миши сегодня вечером, хотя стоило бы. Пока они все вместе идут к точке назначения, он размышляет над тем, что завтра по-хорошему надо будет съездить в штаб и проверить, как там обстоят дела, и за этим мыслями не замечает, как они добираются до нужной двери. Только оказавшись в коридоре восточного крыла дворца, Назар вдруг понимает, что Влади зачем-то увязался за ними, хотя его присутствие необязательно, и хочет было спросить, на кой черт, но Его Высокопреосвященство объясняет все сам. — Я должен освятить брачное ложе, — сообщает он, — Таковы обычаи. Ему никто ничего не отвечает, Охра открывает дверь, пропуская внутрь Лию, Назара и Влади, последний сразу же идёт к кровати и, замерев напротив нее, начинает читать молитву. Все остальные встают позади, не зная, а что ещё им делать, ждут, пока обряд подойдёт к концу, и развлекают себя каждый по-своему. Назар, к примеру, изучает лампу на стене, не особо слушая, что там бормочет Влади, и отвлекается от своего занятия, когда тот замолкает и поворачивается лицом. — Утром простыня должна быть вывешена в тронном зале, — говорит он, — Если она окажется чистой, брак будет аннулирован. Лия тут же стремительно краснеет, не столько от того, что боится подобного исхода, сколько от бестактности прозвучавших слов. Как она вообще сдерживает себя, чтобы не дать Влади по голове, Назар понятия не имеет, но то тем не менее тоже не устраивает сцен и ровным тоном уточняет, с каких пор простыни принято демонстрировать всему двору. — Так было всегда, — отвечает ему Влади, — Таковы обычаи и правила. Если вы не намерены следовать им, то я уже сейчас буду вынужден расторгнуть этот брак. — Это дикость, — усмехается Назар, — В Нижнем Городе никогда так не делали. Вы уверены, что такое правило действительно существует, Ваше Высокопреосвященство? — Вы намекаете на то, что я его выдумал? — Мы ни на что не намекаем, — вклинивается в разговор Охра, — Все будет сделано по правилам, не сомневайтесь. — Хотелось бы в это верить, — мрачно отзывается Влади. Он замолкает и какого-то черта не торопится уходить, все продолжая стоять на своем месте. Назар терпеливо выжидает несколько минут, пока ещё сдерживая порыв выгнать многоуважаемого Старейшину, смотрит на него в упор и, в конце концов, спрашивает. — Вы хотели сказать что-то ещё? — Нет, — качает головой Влади, — Но у меня закралось подозрение, что без моего присутствия все же не обойтись. Не принимайте близко к сердцу, граф Вотяков, но вы выпили довольно много эля. Вы уверены, что остаться здесь в качестве свидетеля консумации брака — хорошая затея? — Если вы сомневаетесь в трезвости моего ума и ясности моего рассудка, то не стоит, — иронично тянет Назар, — Я прекрасно отдаю отчёт своим действиям и готов остаться здесь в качестве свидетеля консумации брака моей духовной дочери. Не беспокойтесь, Ваше Высокопреосвященство. Я справлюсь со своей задачей. Влади награждает его острым, словно кусок разбитого стекла, взглядом, поджимает губы и хочет было что-то сказать, но в последний момент передумывает и, постояв ещё немного, сдается. — Я поверю вам на слово. Утром простыня должна быть в тронном зале. Доброй ночи. К счастью, он больше не мозолит глаза своим присутствием и покидает, наконец, покои. Как только за ним закрывается дверь, Лия выдыхает с облегчением и обессиленно опускается на край кровати, массируя виски. — До чего же он принципиальный, — причитает она, — Неужели все Старейшины в Верхнем Городе такие? — Не все, — качает головой Охра, снимая с себя камзол и бросая его на спинку стула, — Только Влади. Сам не понимаю, почему он столь непреклонен, но это и впрямь порой раздражает. — Главное, что он ушел и больше не вернётся, — усмехается Назар, — Как только мне дадут сигнал, я тоже незаметно уйду. Советую закрыть дверь, чтобы этот старый черт не заявился к вам посреди ночи. — Обязательно со свидетелями и угрозой расторгнуть брак, — подхватывает Лия с усмешкой, — А если ещё и простыня окажется чистой, то меня сразу же отведут на эшафот и казнят без промедлений. — Или меня за то, что я не выполнил свой супружеский долг, — добавляет Охра, — А ты в обязательном порядке будешь обязана продержать трехлетний траур, даже невзирая на то, что брак будет аннулирован. Таковы правила. — Интересно, они действительно существуют, или Влади их выдумывает на ходу? — любопытствует Лия, — У меня иногда складывается впечатление, что он идёт по дворцу, к нему приходит какая-то мысль, и он решает, что почему бы не сделать это очередным законом, о котором никто не знает, кроме него. — Звучит правдоподобно, — подмечает Назар, — Наверное, так оно и происходит. Уверен, что про простыню он все выдумал. Сколько я живу, я ни разу не видел, чтобы так делали. — Он сказал, что аннулирует брак, если простыня будет чистой, — вспоминает Охра, — В целом, конечно, понятно, что он ожидает увидеть на ней, но ведь конкретики не было. — К чему ты клонишь? — хмурится Лия. — К тому, что мы можем хоть земли на нее насыпать и отдать ее Влади. Представь его лицо, когда он получит простыню, на которой чернилами будет написано «пошел к черту». А ведь он даже не сможет сказать, что мы что-то сделали не так. Простыня не чистая, какие к нам могут быть вопросы? Прикрыв глаза, Лия тихо смеётся и качает головой на абсурдность такого предложения, Назар тоже не сдерживает улыбки и невольно раздумывает над тем, а какая бы в самом деле была реакция Влади на подобный жест. Он бы точно вышел из себя и впал в ярость. Жаль, конечно, лишать себя удовольствия понаблюдать за его возмущением, но рисковать не стоит. Пускай получит грязную простыню и успокоится. Проигрывать тоже надо уметь. В дверь неожиданно коротко стучат три раза, затем ещё два и один, Назар узнает древний код, который они выдумали с Андреем и Федором ещё много лет назад, и выждав недолгую паузу, сообщает, что ему пора. — Ещё раз поздравляю вас, — говорит он, отступая спиной вперёд, — Доброй вам ночи. Лия и Охра благодарят его в один голос, он дарит им непрочную улыбку напоследок и осторожно выглядывает в коридор. Там оказывается пусто, потому Назар тихо выходит из покоев, закрывает за собой дверь и, озираясь по сторонам, бесшумно следует в лестнице. Он успевает добраться до нее, даже хватается одной рукой за перила, как вдруг на него налетает определенно пьяное, плохо контролируемое и слишком знакомое тело, разнося по всей округе опасный для данной ситуации шум. — Капита-а-ан, — весело тянет Марк, покачиваясь на своем месте, — Вы уже закончили? Это что же, Охра так быстро справился? Досадно, однако. Назар морщится. Не идут Марку скабрезные шутки, они ему не к лицу от слова совсем. Как он вообще тут оказался и какого черта шумит, прекрасно зная, что делать этого нельзя, чтобы не привлечь внимания? Творец всемогущий, когда он только успел напиться то? — Заканчивай с весельем, — осекает его Назар, — И не кричи так, Творца ради. Весь двор сейчас сбежится же сюда. — Ой, — Марк принимает виноватое выражение лица, прикрывает рот рукой и куда тише говорит, — Прошу прощения, я совсем забыл, что у вас есть план. Из головы вылетело. — Ну ещё бы. Сколько ты выпил? — Я не считал, но не так много, как на свои именины два года назад. Да и разницы никакой. Больше вы не можете отчитывать меня за это, как бы не хотели. Смири-и-итесь. Назара не столько злит, сколько забавит поведение Марка, но он не может веселиться со всей этой ситуации по той простой причине, что развернулась она крайне не вовремя. Им бы уйти отсюда незаметно и как можно скорее, чтобы никто не увидел их. Потому что если кто-то застанет Назара сейчас здесь, не в покоях Лии и Охры, об этом обязательно узнает Влади, и весь изящный план с обманом, приобретшим немалый масштаб, пойдет коту под хвост. А этого допускать нельзя — зачем было вообще врать, если в конечном итоге ложь не принесет выгоды? Назар не намерен доставлять Влади такого удовольствия, потому и предпринимает все, чтобы не остаться в дураках. — Тебе нужно поспать, — уверенно заявляет он, когда Марк, чуть не потеряв равновесие, наваливается на него всем телом, — Творец, зачем ты так напился? — Не знаю, захотел. — Странные у тебя желания, — фыркает Назар, придерживая Марка за плечи, — Ладно, как бы там ни было, тебе нужно вернуться в свои покои. Ты сможешь сам дойти? Уже задав вопрос, он понимает — нет, не сможет. Сюда Марк как-то поднялся, но вот спуститься явно не сумеет, не в таком состоянии точно. И как быть? Не оставлять же его одного, того гляди, упадет случайно или покатится с лестницы, а допускать этого нельзя. Но и сопроводить его Назар не сможет — на первом этаже, где расположены королевские покои, расположен и тронный зал, а там сейчас гости, на глаза которых попадаться нельзя. Ситуация кажется безвыходной и абсурдной, путей ее разрешения почему-то не наблюдается, от того Назара пробивает на беззвучный смех. Угораздило же, черт побери. Но предпринимать что-то нужно срочно. — Я доведу тебя до первого этажа, — говорит он, — Прошу тебя, постарайся не шуметь, а как окажемся внизу, сразу же иди к себе. С кем ты вообще оставил Надю? — С Яной, — отзывается Марк, — Я заглядывал в ее покои, чтобы поверить Надю. Она давно уже спит. — Хорошо, — вздыхает Назар, — Тогда пошли. Творца ради, только не шуми. Нам не нужны проблемы, а их будет не избежать, если нас кто-то заметит. — Буду тише травы, ниже воды. — Тише воды, ниже травы. — Я сказал так же. Закатив глаза, Назар все же не вступает в словесную баталию и делает было шаг к лестнице, чтобы проводить пьяного короля до его покоев, но тут же замирает, когда слышит приближающиеся шаги и голоса. Он напрягает слух, чтобы понять, откуда они доносятся, а когда понимает, что кто-то идет наверх, впадает в ступор. Вниз путь перекрыт, значит, варианта два: по коридору прямо до другой лестницы или лететь стрелой выше. До другой лестницы опасно, не успеют уже, потому Назар, справившись с замешательством, хватает Марка за руку и, волоча его за собой, быстро поднимается по ступеням. Выйдя на четвертый этаж, он несётся вперёд, сворачивает насколько раз и снова спускается вниз, надеясь на то, что хотя бы на этом пути им никто не повстречается, и просчитывается. На втором этаже Марк останавливает его и утягивает в какой-то закуток за секунду до того, как в опасной близости кто-то проходит мимо, к счастью, не заметив двух притаившихся эльфов. Он тяжело дышит через рот из-за всей этой беготни, но лишних звуков не издает. Когда вновь становится тихо, Назар осторожно выглядывает из их укрытия и опять идёт к лестнице, ведя Марка за собой, хочет было проложить маршрут до покоев последнего и опять попадает впросак, когда слышит шаги снизу. Времени на раздумья снова нет, приходится по новой бежать наверх, а там, ну конечно же, тоже кто-то бродит, потому Назар, нарисовав в голове схему дворца, прикидывает, где именно они находятся, быстрым шагом преодолевает несколько коридоров и, дёрнув одну из дверей на себя, заталкивает Марка внутрь, туда же заваливаясь сам. Кажется, пронесло. — Это не мои покои, — отдышавшись, подмечает Марк, — Ты куда меня привел? — Это мои покои, — отзывается Назар, — Куда смог, туда и привел. Нечего пьяным шастать по дворцу. Сейчас немного переждем, и я отведу тебя вниз. — Я присяду? — спрашивает Марк. Он, не дождавшись разрешения, идёт к кровати, падает на нее, раскинув руки в стороны, и, сняв с себя корону и выбросив ее на пол, устремляет затянутый хмельной поволокой взгляд к потолку. Назар, не имея сил на возражения и не видя смысла возражать в принципе, ничего не говорит и сам опускается на стул. Ему кажется абсурдным тот факт, что он, будучи главой Легиона, эльфом, чье имя вызывает одновременно страх и уважение, бегает по дворцу, словно юнец, и прячется от придворных. Это так глупо, что даже смешно, потому Назар улыбается. Марк вторит его улыбке. — Прости, что добавил тебе забот, — говорит он, приподнявшись на локтях, — Я не хотел усложнять тебе задачу. Просто я спускался вниз и случайно заметил тебя, вот и решил подойти. Думал, получится веселая шутка, а получилась какая-то чепуха. — Твоя шутка вышла из-под контроля, — усмехается Назар, — Не бери в голову. Что ты вообще делал на четвертом этаже? — Да так, — отнекивается Марк, поднимаясь на ноги, — Ничего особенного. Просто ходил. — Просто ходил? — Именно. Даже догадываясь, что ему врут, Назар все равно не пытается добиться правды, потому что не считает это нужным. Этот дворец, в конце концов, принадлежит Марку, и раз уж в его пьяную голову взбрела идея погулять по его коридорам в столь поздний час, то пускай. Не вовремя, конечно, он решил воплотить в реальность свое желание, но чего уж теперь. Сейчас переведут дух, переждут и как-нибудь спустятся вниз. Дело плевое. С этими мыслями Назар встаёт со стула, расстегивает камзол, снимает его и бросает на стол. Он поворачивается к Марку спиной всего на мгновение, чтобы размять спину, а когда вновь становится к нему лицом, оказывается утянут в поцелуй. Привычно и знакомо, только теперь ещё и с привкусом выпитого на двоих неприлично большого количества эля. А ещё со странным вихрем, потому что Марк явно не намерен останавливаться. Он обеими руками заползает под полы чужой рубахи, обжигает касаниями, льнет ближе, и, кажется, собирается допустить очередную ошибку. Назар не позволяет ему и с трудом отстраняется. — Не сейчас, — коротко бросает он вслух, — Ты должен вернуться в свои покои, пока тебя не потеряли. — Плевать, — отмахивается Марк, — Никто не будет меня искать, все видели, как я уходил из тронного зала. Никто уже не ждёт моего возвращения туда. — Ты пьян, — констатирует Назар, пытаясь хотя бы таким образом предотвратить все дальнейшее, — И не отдаешь отчёт своим действиям. Тебе нужно вернуться в свои покои. — Зачем? Простой вопрос вгоняет в ступор. В самом деле, а зачем? Раз уж Надя под присмотром няни, раз уж придворные и гости уже не ждут возвращения короля на праздник, раз уж эти самые придворные и гости бродят по коридорам и не предоставляют возможности уйти незаметно, то какой резон Марку идти к себе? Один он доберется вряд ли (хотя теперь уже есть сомнение, точно ли он пьян настолько, чтобы не преодолеть путь самостоятельно), а сопроводить его у Назара не получится, поскольку все должны думать, что он находится в покоях Лии и Охры. Все складывается так, что никому из них высовываться не желательно, и тем не менее здравый смысл шепчет, что причина, по которой и остаться нельзя, все же есть. Даже если Марк задержится здесь до утра, то как он потом уйдет отсюда? С началом нового дня жизни при дворе меньше не станет, как не станет меньше свидетелей, которые могут заметить, как король с первыми рассветными лучами покидает покои главы Легиона. Такое никто не проигнорирует, эту новость будут обсуждать, и совсем неясно, что из этого всего выйдет в итоге. Назар более чем уверен, что этим они себя раскроют, и совсем не хочет такого исхода. — Затем, что если ты не вернёшься сейчас, то утром сделать это незаметно у тебя не получится точно, — терпеливо объясняет он, — Ты сам недавно сказал мне, что устал от сплетен. Не давай почву для их зарождения. — Я уйду ещё до рассвета, — не сдается Марк, прижимаясь лбом к чужому лбу. Руки он достаёт из-под рубахи, складывает на плечах и сжимает их пальцами, — Чуть позже, когда все улягутся по своим покоям. — Это не кажется мне хорошей затеей. — А высовываться сейчас — хорошая затея? Назар вынужден признать, что он прав, однако все равно ищет в своей голове иные, более сильные аргументы, и, как ни странно, не находит. Он всегда умел переубеждать Марка, во всяком случае в тех вопросах, что касались безопасности, а сейчас у него не получается. И то ли дело в выпитом эле, от которого рассудок уже не столь ясен, как должен быть, то ли в глупом стечении обстоятельств, но как бы там ни было, Назар почему-то не отстраняется. Он, уму непостижимо, позволив себе секундную слабость, целует сам, притягивает Марка ближе, а когда ловит себя на том, что ладони его непроизвольно ползут ниже, останавливает самого себя. Внутри него разворачивается борьба, самая, черт побери, настоящая, потому что он знает, как будет правильно поступить. Затормозить и не дать произойти очередной дурости? Сорваться и жалеть потом об этом? Дать Марку то, что ему нужно? Сделать то, что сделать будет разумно? Что? Назар теряется в сотне вариантов, ни один из которых не кажется абсолютно верным. Он не принимает решения, просто не успевает, потому что Марк подводит к закономерному итогу сам. — Мне это нужно, — шепчет он, обняв за плечи, — А ты дал мне слово выполнить любую мою просьбу. — Я имел в виду не совсем это. — Неважно. Ты ведь в любом случае не станешь нарушать свое обещание. Вспоминается внезапно разговор с Розалией в Монсе, Назар мелко вздрагивает, когда в его голове возникает ее голос, твердящий «не принимали его, и все тут». Ему на мгновение становится не по себе от очередного осознания, насколько Марка пошвыряло на его недолгом жизненном пути, от того просыпается сочувствие, и оно, возымев силу, вытесняет все остальное. Назар сдается, и даже не потому что таково проявление жалости или сострадания, а потому что ему не хочется становиться одним из тех, кто не примет и бросит. Ему хочется дать хоть какой-то уверенности, что больше подобного не повторится. Ему хочется сдержать слово и не быть тем, кто ранит ещё больше. Назар причинил ему достаточно боли, больше, чем было можно. Он всего лишь не рискует причинять ее снова своим пусть даже обоснованным отказом. Потому подожженный фитиль, прикрепленный к пороховой бочке, медленно сгорает. Губами к губам, столкновение плечами, пальцы на коже оставляют ожоги. Марк суматошно стаскивает через голову чужую рубаху, позволяет снять ее с себя, в четыре руки одежда исчезает как-то слишком быстро, они идут на рекорд (в былые времена солдатам нужно было одеться утром не больше, чем за минуту; про раздевание речи не шло, но Марк даже тут максималист, справляется за половину), спиной вперёд же идут к кровати. Падения почти не замечают — Назар за считанные секунды теряет голову, пока ещё понимая, куда они катятся, прерывается, опирается на руку и просит. — Будь тише. Марк кивает, словно язык по прямому назначению, чтобы связать хоть пару слов, использовать уже не может. Не по прямому у него получается превосходно, потому он целует, целует, целует, и Назару кажется, что вот она преисподняя. Иначе не объяснишь, какого черта так жарко, душно, мозговыносяще. Какого черта ладони кочуют по чужому телу, губы рисуют карту созвездий из родинок, Змееносец обнаруживается на груди. Марк охает, ахает, творит что-то уму непостижимое своим голосом, гнется навстречу, и где-то там, на границе сознания, Назар ловит себя на мысли, что в мальчишке непозволительно много нерастраченного. Неисчерпаемого, переполняющего так, что связки рвутся от натиска, лопаются и выпускают наружу подобно тому, как сейчас — нечасто, но ярко, пожаром, от которого плавится все вокруг. Назар плавится во всяком случае точно: от пальцев в своих запутанных волосах, от привкуса эля во рту, от чужих частых вздохов. От осознания — он грешит снова и сразу дважды. Находясь здесь, где не должен, и не находясь там, где обязан. Это уже новый уровень, черт побери: не имея копий и двойников, нарушать два разных закона в двух разных местах в одно время. Нарушению обоих Марк способствует активно. Едва Назар добирается вновь до его лица, он валит его на спину, взбирается сверху и крадёт очередной тягучий поцелуй. Его координация при таком то опьянении, конечно, заслуживает восхищений, но не оваций, потому что его все же покачивает, как на морских волнах, и он рискует упасть обратно. Чтобы предотвратить это, Назар садится, отползает к изголовью, упирается в него лопатками, находя таким образом себе опору и предоставляя ее ещё и Марку. Руками он придерживает его за спину, заглядывает в его глаза и не видит в них ни капли осознанности. Впрочем, это было ожидаемо. Они оба давно зарекомендовали себя как полубезумных и почти сумасшедших. Марк это «почти» доводит до «абсолютно». Он будто заворожённый ведёт ладонью от шеи до живота, касается члена, замирает на мгновение и все же обхватывает его кулаком. Назар сглатывает, на его памяти подобных действий раньше не было, но сопротивления не оказывает и прервать не пытается тоже. Марк же шумно вздыхает, двигает рукой несколько раз, приоткрывает рот, чтобы поймать им больше воздуха, и, воодушевлённый своей вседозволенностью, нетерпеливо ёрзает на коленях. Вертлявый, проносится в голове у Назара за секунду до того, как он подталкивает Марка ближе к себе и целует снова. Это обжигает опять. Едва замедлившись, они снова куда-то торопятся, будто время уже не исходе, и рассвет уже стучится в окно. На деле же ночь все ещё в своих правах, все ещё не уходит, все ещё не подгоняет никуда, однако Марк все равно спешит. Он приподнимается сам, опускается резче, чем стоило бы, позволяя проникнуть целиком, и то ли пародирует езду верхом, то ли совсем не понимает, что нужно иначе. Ему самому все это удовольствия особо то и не приносит, он морщится и крепче хватается за чужие плечи, но какого-то черта не останавливается. Назар, чувствуя свою ответственность за все происходящее безобразие, делает это вместо него. — Погоди, — командует он, вынуждая Марка замереть и не представлять на его месте, черт побери, лошадь, — Не торопись. Марк смотрит на него чуть более трезво, кивает и двигается уже куда размереннее, чем до. Горячий, словно все та же проклятая преисподняя, и распаленный, он тем не менее прислушивается и не пытается больше скакать. Он расслабляется, наконец, не сжимается так, что не пошевелиться, и, найдя правильное направление, тихо стонет на выдохе, спрятав лицо в сгибе чужого плеча. Назар придерживает его за худые бедра, губами припадает к его шее, сгибает ноги в коленях, чтобы было удобнее, и подается навстречу. Его не волнует собственное наслаждение, времена, когда ему это было хоть сколько-то нужно, давно прошли, но заботит состояние Марка. Это его желание, его жажда и его потребность. И ему необходимо дать то, чего он хочет, потому Назар думает далеко не о себе. И тем не менее ловит себя на том, что ему все это тоже небезразлично. Вместе с этим ловит Марка в свои объятия, целует в плечо, после — в губы, прижимается лбом к его лбу и не пробует даже навязать собственный темп, позволяя ему делать так, как хочется. Марк же жмется теснее, срывается на вздохи и стоны, вспомнив, должно быть, что шуметь нельзя, жмурится и плотнее смыкает челюсти. Это не помогает — стоит Назару совсем немного пошевелиться, изменив направление, он весь натягивается, как тетива стрелы, напрягается и что-то мычит. А затем распахивает глаза, смотрит совсем уже бесновато, обещая к чертям собачьим сжечь до тла в этом котле, в который они забрались по собственной воле, и жарко выдыхает прямо в лицо. Фитиль догорает, бочка с порохом взрывается. Назар с новым поцелуем принимает приглашение в ад и почти не жалеет о том, что ему печет. Время утекает, как песок из-под пальцев, все происходящее дальше стремглав проносится будто бы мимо. Не остаётся ничего, что поддается анализу и осмыслению, ничего, что обдумывается и взвешивается на правильность. Только Марк, его руки на плечах, губы и приглушённый голос, его шумное дыхание, вздымающаяся грудь и дрожащие ресницы. Он сам весь дрожащий, пляшущий на грани, готовый сорваться с минуты на минуту. Назар наблюдает за ним, напоминая самому себе быть осторожнее, ловит его затуманенный взгляд и пропадает. Усилием воли он заставляет себя не останавливаться, и двигается внутри сам, когда Марк замедляется. Тот открывает рот и выдыхает. — Я… Не дав ему договорить, Назар целует его. Он догадывается, что именно должно было прозвучать, но совсем не уверен, что готов слышать это. Совсем не уверен, что Марк не будет жалеть потом, что озвучил вслух, потому и не даёт этим словам вырваться наружу. Ни к чему хорошему они не приведут, Назар знает, Назар научен опытом, потому он не позволяет признаться. Откровение, не найдя выхода на волю, теряется где-то между строк, остаётся позабытым, Марк забывает о своем стремлении сказать, цепенеет, короткими ногтями вонзается в кожу на плечах и, откинув голову назад, крупно вздрагивает, доходя до предела без лишних воздействий извне. Назар, понимая, что вот сейчас можно сглупить и допустить то, что возымеет последствия, снимает его с себя, не дав очухаться, с коленей уложить на кровать не успевает и изливается ему на живот. Повисает молчание. Марк обессиленно вновь падает в его объятия, кладет голову на плечо и тычется носом в шею, Назар же неосознанно гладит его по спине, успокаивая, и губами касается шрама на плече. Одной рукой он находит след от стрелы между лопаток, обводит его кончиками пальцев, будто прося прощения за то, что не успел, и устало прикрывает глаза. Они сидят так довольно долго, пока Марк, наконец, не отстраняется, пряча взгляд. Он плавно стекает с чужих коленей и собирается было встать, но Назар хватает его за запястье и вынуждает задержаться. — Ты в порядке? — спрашивает он, потому что такое ощущение, что все же нет, и это иррационально тревожит, — Тебе не было больно? — Я в порядке, — подтверждает Марк, — Не переживай, все хорошо. — Уверен? — Конечно. Назар награждает его внимательным взглядом, подозревая, что ему солгали, Марк смотрит в ответ почти открыто и честно и вопросительно гнет бровь. — Может, отпустишь? Я хочу привести себя в порядок, прежде чем пойду в свои покои. В голосе нет обиды, но Назар все равно ее чувствует и даже знает, чем она вызвана. И не ему, совсем не ему разбираться с этим, совсем не ему морочить себе голову, но он все ещё помнит про свою ответственность, потому, немного помолчав, все же говорит. — Лучше переждем, — решает он, — Я не уверен, что все гости разошлись по своим покоям. Нам лучше не сталкиваться с ними, если мы не хотим лишних вопросов. — Ты предлагаешь мне остаться? — неверяще уточняет Марк, — Ты ведь сам сказал, что утром уйти отсюда незаметно у меня не получится. — Не получится, — соглашается Назар, опуская голову на подушку, — Поэтому уйдешь на рассвете. Если хочешь спать, ложись. Я разбужу тебя и отведу вниз, когда все уснут. Марк ничего не говорит, только смотрит долго, будто не понимая, к чему все это, а затем без лишних сопротивлений ложится обратно на кровать, обнимает Назара за живот одной рукой и кладет подбородок ему на грудь, все продолжая глядеть в упор. Назар в жесте угловатой нежности зачесывает волосы на его макушке назад, наклоняется и целует в лоб. Он хочет было отодвинуться обратно, но Марк действует на опережение и ловит его губы своими. До рассвета никто из них так и не засыпает.