Без права на отказ

На следующий день Назар сразу после утренней трапезы и молитвы заходит проведать Рому и застаёт того, как и прошлым вечером, сидящим за столом с ложкой в руках. Он без особого энтузиазма копается в тарелке, все же послушно жуя кашу, а когда видит Назара, улыбается во весь рот и продолжает свое занятие с большим рвением, будто догадываясь, что вот этот эльф взамен на чистую миску отведет его на улицу. Виктория, заметив такую перемену в настроении, все же никак не комментирует ее, а лишь спрашивает, все ли в порядке. — Все хорошо, — заверяет ее Назар, — Я просто хотел перед отбытием услышать слова целителя касательно Ромы. Мне нужно убедиться, что мальчик здоров. — Я, конечно, всего лишь помощница господина Бакулина, но на основании своего опыта могу сказать, что с мальчиком все в порядке, — уверенно заявляет Виктория, — У него прекрасный аппетит, он спокойно спит и для своего возраста отлично ходит и хорошо понимает устную речь. Но, разумеется, я покажу его господину Бакулину, когда мы закончим с трапезой. — Вы сами были в столовой? — уточняет Назар, получив отрицательный ответ, решает, — Тогда идите. Я пока побуду здесь. — Это вовсе… — начинает было Виктория, сбившись на полуслове, она замолкает и все же кивает, — Хорошо, как скажете. Спасибо. Я постараюсь не задерживаться надолго. Она уходит из покоев, Назар же занимает стул напротив Ромы и наблюдает за тем, как тот усердно уничтожает кашу. Ест он как-то странно — перед тем, как засунуть ложку в рот, он каждый раз внимательно рассматривает ее содержимое и лишь потом принимается жевать его. Вчера Назар этого не заметил, потому уже сегодня он задается вопросом, зачем Рома так делает. Пробует уточнить. — Почему ты разглядываешь еду? — спрашивает он, не особо рассчитывая на ответ. Рома, не прекращая есть, смотрит на него с непониманием, Назар тяжело вздыхает. Он указывает пальцем на ложку, затем на тарелку, вопросительно гнет бровь, таким образом пытаясь объяснить, что именно его интересует, но должного эффекта это не приносит. Напротив, Рома воспринимает все эти жесты иначе и возвращается к трапезе, посчитав, наверное, что его призывают жевать быстрее. Назар сдается и решает не донимать мальчишку, мысленно предположив, что у того просто есть свои привычки. Когда каша заканчивается, Рома с победным видом демонстрирует пустую тарелку вместе с собранными на столе остатками, и Назар в качестве поощрения гладит его по голове. Почему-то это действие вызывает у мальчишки замешательство, он замирает, округлив глаза, и удивленно смотрит, будто ожидая дальнейшего развития событий. Подобная реакция вводит в ступор и самого Назара, он хмурится и отодвигает руку, думая о том, что, возможно, Роме не слишком нравится, когда его трогают, и, чтобы не терять время, начинает убирать со стола. Когда с этим покончено, он снимает мальчишку со стула, несёт его в уборную, где умывает его лицо, после чего уже в самих покоях поправляет его съехавшую с плеча рубаху. Именно в этот момент возвращается Виктория. — А вот и… — не договорив, она замолкает, и хлопает глазами, а затем, вернув себе самообладание, все же продолжает, — Я. Так понимаю, вы уже закончили? — Да, — подтверждает Назар, выпрямляясь во весь рост, протягивает Роме руку и спрашивает, — Отведете нас к господину Бакулину? Виктория спешно кивает и ведёт их в нужном направлении, попутно расспрашивая о родителях Ромы и о том, как он вообще оказался в резиденции. Назар придерживается выдуманной легенды, довольно кратко повествует о мифическом погибшем солдате и о том, что Рома его сын, на подробности особо не растрачиваясь. Благо, Виктория его не донимает, удовлетворенная и таким ответом, она говорит, что со стороны Назара крайне милосердно было забрать ребенка из приюта, и всю оставшуюся часть пути молчит. Они довольно скоро добираются до кабинета целителя, Виктория стучит в дверь и, получив разрешение войти, распахивает ее. Первый входит Рома, наделённый детским любопытством, он осторожно заглядывает внутрь, и Назар, не желая оставлять его одного, ступает следом. Встречает их немолодой темный эльф с пенсне на переносице. — Добрый день, господа, — приветствует он своих гостей, поднявшись из-за стола, кивает помощнице, — Виктория. Я так понимаю, вы ко мне по делу? — Добрый день, — Назар пожимает сухую ладонь, растягивая губы в дежурной улыбке, указывает на Рому, — Вот этого господина необходимо осмотреть. Жалоб как таковых нет, но я бы хотел убедиться, что он здоров. Вам ведь это не составит труда? — Ну что вы, никаких проблем, — заверяет его господин Бакулин, присев на корточки, он подаёт Роме руку и представляется, — Меня зовут Александр, я целитель резиденции господина Виейры. А как зовут вас? Рома тушуется и вскидывает взгляд на Назара, как и прошлым вечером ожидая его позволения, тот едва заметно кивает, намекая на то, что нужно поздороваться, и лишь после чего мальчишка неуверенно вкладывает свою руку в чужую, по слогам выговаривая свое имя. — Ро-ман. — Роман, значит, — господин Бакулин улыбается и, выпрямившись, указывает в сторону ещё одной двери, — Рад знакомству. Пройдёмте за мной. Не отпуская руку Назара, Рома все же следует в другую часть кабинета, где его усаживают на низкую скамью. Господин Бакулин доверительно сообщает ему, что ничего страшного делать не собирается, и осторожно снимает с него рубаху, откладывая ее в сторону. Назар встаёт сбоку от них, чтобы и не мешать, и не терять нить наблюдения, и смотрит, как целитель достает из кармана штанов деревянную трубку, расширенную на концах. Он прикладывает ее к груди Ромы, ухом прижимаясь к ней с обратной стороны, и почему-то именно это действие вызывает у мальчишки реакцию. Он крупно вздрагивает всем телом, поджимает губы, будто силясь не расплакаться, и заискивающе смотрит на Назара. Тот считывает в его глазах испуг, просит господина Бакулина остановиться и, наклонившись к Роме, спрашивает. — Тебя что-то напугало? Рома вместо ответа неуверенно кивает и сглатывает, словно боится ещё и вслух озвучить причину своего страха, ничего не говорит и тупит взгляд. Понимая, что сейчас он явно чем-то встревожен и нуждается в успокоении, Назар осторожно берет его на руки, опускается на скамью и сажает его к себе на колени. — Господин Бакулин просто посмотрит, — говорит он, заглядывая Роме в лицо, — Он не сделает тебе ничего дурного. Я тут с тобой. Если тебе что-то не понравится, дай мне знать. Договорились? Задумавшись, Рома пытливо рассматривает его лицо и все же кивает, оставаясь при этом настороженным. Когда господин Бакулин опять прикладывает трубку к его груди, он вновь напрягается, и Назар, не отдавая себе отчёта, хватает его за руку, пытаясь таким образом дать понять, что он рядом. Роме, как ни странно, этого хватает, он не дёргается больше, не избегает касания и позволяет все же осмотреть себя. Всего раз, когда его разворачивают спиной, он весь скукоживается, но Назар действует на опережение, зарывается носом в его темную макушку и шепчет. — Потерпи ещё немного. Больно не будет. Господин Бакулин вскоре убирает трубку и достает из кармана медальон на цепочке. Он машет им перед лицом Ромы, просит его следить за осью движения серебряного украшения, и, удовлетворенно хмыкнув, прекращает свои махинации. Правда ненадолго: отойдя к одному из шкафов, он возвращается с небольшим зеркалом в руках и велит Роме широко открыть рот. — Мне нужно взглянуть на твои зубы, — объясняет господин Бакулин, — Сделай вот так. Замолкнув, он сам распахивает рот, и Рома следует его примеру, выполняя то, что от него требуют. Целитель что-то высматривает, вертя зеркало в руках, хмурится и бормочет что-то себе под нос, а затем встаёт с колен и, поправив пенсне, улыбается. — Мальчик абсолютно здоров, — заключает он, — Во всяком случае я не выявил никаких причин для беспокойства. Судя по всему, он развивается немного быстрее, чем его сверстники. Ему ведь не больше года, не так ли? — Одиннадцать месяцев, — отвечает Назар, попутно надевая на Рому его рубаху, — Что вы имеете ввиду под «развивается быстрее сверстников»? Я слышу это уже не в первый раз, но не понимаю, что это значит. — У детей его возраста обычно не больше восьми зубов, — объясняет господин Бакулин, — У Романа же их целых десять. К тому же он неплохо понимает, что ему говорят, хоть и сам пока не особо владеет речью. И, как я успел заметить, он умеет передвигаться сам, без чужой помощи. Конечно, это не свидетельствует о каком-то уникальном развитии, но так бывает, что некоторые дети немного быстрее учатся всему в силу особенностей их тела. Случай Романа как раз можно отнести к чему-то подобному. — Полагаю, это будет играть какую-то роль в дальнейшем? — Не могу сказать точно. Но, возможно, Роман действительно быстрее овладеет рядом навыков, нежели его сверстники. Довольный и таким ответом, Назар опускает Рому на пол, сам поднимается на ноги, берет его за руку и, поблагодарив господина Бакулина за уделённое время, в сопровождении Виктории покидает его кабинет. В коридоре он некоторое время стоит, думая, что делать дальше, и приходит к выводу, что ему пора ехать в штаб. Он потому снова присаживается на корточки, заглядывает Роме в глаза и серьезно, но спокойно, говорит. — Я должен ненадолго уехать, — сообщает он, — Пока меня не будет, во всем слушайся Викторию и Эдду. Ты ведь помнишь Эдду? Она вчера ходила с нами в голубятню. — Да, — подтверждает Рома. — Вот и отлично, — беззлобно усмехается Назар, — Слушайся их и веди себя хорошо. Я вернусь, как только закончу свои дела, и мы вместе поедем в Пальмиру. Договорились? — Да, — повторяет Рома. Решив, что, в принципе, с наставлениями можно заканчивать, Назар, не контролируя особо свои действия, оставляет невесомый поцелуй на темной макушке и поднимается на ноги. Виктория смотрит на него с лёгким прищуром, будто размышляя над тем, а не обманули ли ее, но ничего не говорит. Она протягивает руку Роме, чтобы увести его за собой, но тот вдруг сопротивляется, хватается за ногу Назара и нетерпеливо дёргает край его рубахи, требуя чего-то. Чего именно он хочет, Назар почему-то понимает сразу, потому и достает из кармана оловянный медальон и возвращает его хозяину. Рома, получив желаемое, отпускает его, вкладывает свою ладонь в ладонь Виктории и уходит за ней к лестнице. Какое-то время Назар смотрит им вслед, пока они не скрываются из виду, и, поняв, что дела все же не ждут, сам направляется в свои покои, чтобы собраться в путь. Там его ждёт сюрприз — двери караулит какой-то светлый молодой эльф, он при виде Назара становится в стойку «смирно», звонко отдает честь и протягивает конверт. — Вам письмо от Его Величества, — заявляет он, вздернув подбородок, — Мне дождаться, пока вы напишете ответ, или могу быть свободен? — Ты из среднего отряда господина Логвинова, не так ли? — вместо ответа на вопрос, спрашивает Назар, принимая из его рук конверт, — Давно прибыл? — Так точно, господин глава Легиона. Мое имя Алексей Нестеров. Я прибыл четверть часа назад прямиком из Пальмиры по поручению Его Величества. — Что ж, рядовой Нестеров. Ступай на кухню, скажи, что я велел накормить тебя. Ответ я напишу и передам господину Виейре. Как наберёшься сил, заберёшь у него письмо и отправишься в Пальмиру. Приказ ясен? Лицо Алексея вытягивается в удивлении, он открывает было рот, закрывает его обратно и, быстро вернув себе самообладание, бодро отзывается. — Так точно. Могу идти? — Свободен. Как только он разворачивается на пятках и бодрым шагом следует в сторону кухни, Назар входит в свои покои. Там он закрывает дверь, садится на стул и, сломав печать, вскрывает конверт, доставая из него лист пергамента, на котором мелким почерком Марка выведено послание. «Многоуважаемый граф Вотяков. Я искренне надеюсь, что ваши дела в Нижнем Городе продвигаются хорошо, и пишу вам, чтобы дать следующее указание. Поскольку вами было принято решение провести отбор в Легион и определить в него сирот из приютов и домов милосердия, я подумал и пришел к выводу, что одними силами Нижнего Города вам не справиться, потому будет разумно увезти хотя бы часть детей в Верхний Город. Граф Логвинов уже поставлен в известность, ваша же задача вместе с солдатами отправить новобранцев в три города: Дениру, Терминус и Зирнас. В скором времени там будут подготовлены казармы, потому вы можете уже через неделю приступить к выполнению приказа. Общее количество детей не должно превышать девяти сотен, поскольку мест рассчитано именно столько. Также я бы попросил вас не задерживаться в Далорусе дольше, чем на месяц, поскольку подготовка к свадьбе маркизы Янсонс и маркиза Евстигнеева идёт полным ходом, и они очень хотят видеть вас в качестве почетного гостя. Желаю вам успехов, граф Вотяков. Его Величество, М.М.» Дочитав, Назар комкает в руках пергамент, ловя себя на том, что у него возникло всего два желания: дать Марку по голове за это дурацкое обращение и поблагодарить его за это поистине правильное решение. Но, поскольку первое воплотить в реальность невозможно, он, отыскав перо, чистый кусок пергамента и конверт, принимается за реализацию второго и пишет послание, не упуская возможности использовать глупые формальности в ответ. «Благодарю за ваше письмо, Ваше Величество, и за ваше искреннее беспокойство. Дела в Нижнем Городе продвигаются хорошо, потому можете не волноваться. Приказ ваш мне ясен, с вашего позволения я приступлю к его исполнению с сегодняшнего дня и завершу его в оговоренные сроки. Девять сотен детей через неделю будут отправлены в указанные вами города вместе с солдатами. Что же касательно свадьбы маркизы Янсонс и маркиза Евстигнеева — я прекрасно помню о приглашении и сделаю все, что будет в моих силах, чтобы успеть к торжеству. Будьте спокойны, Ваше Величество, я постараюсь не подвести. С уважением и наилучшими пожеланиями, Н.В.» Закончив, Назар осматривает полученный результат, ещё раз пробегается глазами по написанному и, засунув пергамент в конверт, встает из-за стола. Он накидывает на плечи плащ, забирает свой дорожный мешок вместе с луком и колчаном, после чего покидает свои покои и следует к Дарио. На месте того не оказывается, потому Назар, встретив на обратном пути Эдду, отдает ей письмо, просит передать его гонцу и идёт в конюшню. Там он берет лошадь, доведя ее до ворот, запрыгивает в седло и, ударив поводьями, скачет в штаб, разнося вокруг себя облако пыли.

***

Несколько следующих дней Назар тратит на то, чтобы проконтролировать процесс военной подготовки в штабе Легиона и помочь Лазину с распределением неожиданно поступивших из Цворика детей по отрядам. Вдвоем они неплохо справляются со всеми задачами, обсуждая попутно перспективы дальнейшего развития событий, и приходят к выводу, что если в будущем все пойдет в прежнем духе, необходимо будет открыть ещё пару подразделений в некоторых крупных городах. На удивление Назара Глеб (обращаться к нему, как к виконту Голубину, теперь уже бессмысленно) не мешает им, не отвлекает от дел своего мужа, по большей части разбирается со своими заботами в торговых точках и иногда даже пытается чем-то помочь. За день до отбытия Назара в Нарг он подходит к нему после утренней трапезы, любопытствует, все ли в порядке, и внезапно обращается с просьбой. — Я знал, на что иду, когда соглашался связать себя узами брака с солдатом, и не имею никаких претензий, — осторожно начинает он, — И я понимаю, что свадебное путешествие в нашем случае не предусмотрено, но я был бы вам искренне признателен, если бы вы позволили нам отъехать на один день в Кэус. Насколько мне известно, Максим родом оттуда, и были бы славно посетить его родину в честь нашей свадьбы. Вы бы не могли оказать нам услугу и отпустить нас ненадолго? — Кэус, говорите, — вздыхает Назар. Он моментально начинает думать о том, сколько времени займет путь и сам визит в город, прикидывает, как долго это будет длиться, и тут же себя останавливает. В самом-то деле, какая разница? Днём больше, днём меньше, это не имеет особого значения. Молодожены и правда были лишены нормального торжества, пускай хоть съездят развеяться. Назар ничего не потеряет, если подменит Лазина на его посту, — Хорошо, езжайте. Надеюсь, ваш супруг уже в курсе, что вы намерены отправиться туда? — Ещё нет, — качает головой Глеб, — Но я обязательно его предупрежу. Благодарю вас, граф Вотяков. Для меня это действительно важно. Ничего не ответив, Назар сдержанно кивает, намекая на то, что все понимает, и более вопросов не задает. Буквально через час чета Лазиных покидает Далорус, обещая вернуться завтра вечером, и жизнь в штабе продолжает кипеть в прежнем духе, даже невзирая на некоторые изменения. В конечном итоге отправиться в Нарг у Назара получается только через два дня. На этот раз он берет с собой пару солдат, добирается с ними до города и там сразу же направляется в больницу Азарина, где его уже ждут Полина и Дарья. Они не тратят много времени на сборы, довольно быстро готовятся к отъезду и объявляют о том, что можно ехать, уже через полчаса. Перед самим отбытием правда они долго говорят с Азариным и Серовым (с которыми, судя по всему, успели найти общий язык), благодарят их за теплый прием, после чего, наконец, седлают лошадей и в сопровождении Назара выдвигаются к западным землям страны. В пути обе сестры Виардо делятся впечатлениями от времени, проведенного в больнице, рассказывают о том, как много им удалось увидеть и сделать, и бесконечное количество раз повторяют, что темные — удивительный народ. Назар на такое заявление вопросительно гнет бровь. — Что вы имеете в виду? — Они выбирают очень необычные методы лечения разных недугов, — объясняет Полина, задумчиво глядя в даль, — Мне бы никогда не пришло в голову поить рожениц отваром красного клевера или давать настойку розмарина при лихорадке. Не то, чтобы я не знала о свойствах этих трав, но я никогда и не думала использовать их таким образом, а темные целители будто бы подходят к любому вопросу с абсолютно другой стороны. — Не только целители, но и обычные граждане, — подхватывает Дарья, — Здесь даже дети зачастую примерно знают, как помочь себе, если их настигнет болезнь. Конечно, их знания ограничены и не столь обширны, но тем не менее их нельзя назвать бесполезными. В Верхнем Городе эльфы в иной раз даже кровь из пальца остановить не могут. Если, разумеется, мы не говорим о более взрослом поколении. — Вот как, — хмыкает Назар, — И с чем вы это связываете? — Смею предположить, что народ здесь вынужден рассчитывать только на свои силы, — отвечает Дарья, — Из рассказов господина Азарина я поняла, что на помощь целителей ещё лет пять назад полагаться не приходилось, вот граждане и учились лечить себя сами. Не всегда правильно, но хоть как-то, чтобы остановить болезнь и облегчить свои страдания. — И в конечном итоге это привело к тому, что они все имеют какое-то представление о целительстве, — продолжает Полина, — Возможно, не полное, но такое, которого хватит на помощь хотя бы самому себе. Это не может не удивлять. — Вы считаете, что это хорошо? — уточняет Назар, — Просто на мой взгляд при таком раскладе существует риск, что недостаточное количество знаний может привести к плачевному итогу. Я, например, совершенно не смыслю в целительстве, если речь идёт о каких-то неизвестных мне недугах, и если я попытаюсь помочь себе или кому-то ещё, я могу только навредить и усугубить ситуацию. Вам так не кажется? — У любой стороны две медали, — пожимает плечами Полина, — Да, навредить можно запросто, но порой лучше рискнуть и предпринять хоть что-то, чем сидеть, сложа руки, и наблюдать за страданиями ближних. Светлые зачастую в таких случаях полагаются на Творца, а темные, как я успела заметить, пытаются помочь себе сами. Очень волевой народ. — И упрямый, — усмехается Дарья, — Чтобы расположить к себе обитателей больницы, пришлось приложить немало усилий. Но зато теперь у нас есть представление, что и как нужно делать. Спасибо господину Азарину за такую возможность, иначе мы бы точно растерялись, когда взялись за открытие своей лечебницы. — Были какие-то сложности? — Как вам сказать, — тянет Полина, растянув губы в улыбке, — Две молодые светлые эльфийки не сразу вызвали доверие у граждан, даже будучи целительницами. В принципе, это нормально, и мы никого не осуждаем за осторожность, но было забавно битый час уговаривать одну старушку позволить хотя бы осмотреть ее. — А как метко она запустила в тебя своей тростью, — смеётся Дарья, игнорируя возмущённый взгляд сестры, — Я даже не знала, что ты умеешь так ловко уворачиваться от летающих предметов. Тебе нужно было стать циркачкой, а не целительницей. Наш отец явно допустил ошибку, когда стал учить тебя лечебному делу. — Даша, — предупреждающе окликает ее Полина, — Будь так добра, следи за языком, если не хочешь случайно свалиться с лошади. — Уже боюсь. Они сталкиваются лбами в этой глупой ссоре, принимаются толкать друг друга и подначивать, Назар наблюдает за ними со стороны и, стараясь не попасть под горячую руку, беззвучно смеётся с их перепалки. Да, ответственные, неглупые и милосердные, тем не менее они в глубине души все ещё дети, что тешатся порой забавной руганью и киданием острот. В целом это, наверное, не так уж и плохо. Не быть же им вечно серьезными и собранными, в самом-то деле. На их плечи и так свалилось непростое дело, пусть уж будет место чему-то глупому и беззаботному. В Морталис они прибывают в итоге поздним вечером и решают разместиться в таверне, поскольку везти двух молодых эльфийек в казарму даже на одну ночь Назар не рискует по понятным причинам. Он отпускает своих солдат в местное подразделение Легиона, отдав напоследок приказ завтра утром вернуться сюда же, и оплачивает две комнаты на втором этаже, одну из которых занимает сам. Ночью он дурно спит: его мучают какие-то беспокойные видения и сцены из далёкого, давно позабытого прошлого, потому после пробуждения чувствует он себя несколько утомленным. Тем не менее Назара это не вынуждает бросить дела, после трапезы он в сопровождении все тех же солдат и сестер Виардо следует к городскому управляющему Ширяеву, чтобы оповестить того о перспективе открытия больницы, и избавляется от смутных тревог в бесконечном потоке задач, требующих скорого решения. Ширяев на новость о том, что Дарья и Полина на собственные средства готовы построить лечебницу, реагирует крайне положительно и, невзирая на то, что, как он сам их назвал, спасительницы светлых кровей, вызывается помочь им всем, чем сможет. Вместе с ними он отправляется осмотреть заброшенное здание бывшего градоуправления, предполагая, что можно будет использовать его для подобных целей, чтобы не начинать работу с нуля, и примерно на этом этапе Назар оставляет их, понимая, что они прекрасно справятся и без него. Вместо этого он, отпустив с ними солдат на всякий случай, сначала пишет письмо Дарио, находящемуся сейчас в Интеритусе, чтобы узнать о его дальнейших планах, а затем уже скачет к знакомому дому, не зная даже, встретит ли там того, кого нужно. К счастью, удача поворачивается к нему лицом, потому как после кодового стука дверь ему открывают с одновременно удивлённым и насмешливым возгласом. — Господин глава Легиона, какая честь! — Миша, растянув губы в улыбке, отвешивает ему поклон и пропускает внутрь, — Проходите, располагайтесь. Вы не представляете, насколько ваш визит важен для нас. Я запомню этот день на всю свою жизнь! — Какой же ты идиот, — фыркает Назар, все же переступая через порог, — Вот вроде столько лет тебе, а ведёшь себя порой, как безмозглый юнец. Самому то не смешно? — Ни капли, — качает головой Миша, закрывая дверь, — Это ты у нас вечно с недовольной и серьезной рожей ходишь, как изваяние каменное, а я могу себе позволить быть весёлым и юморным. Статус на плечи не давит, как говорится. — И умом ты явно не обременен тоже. — Я вот тут осторожнее, за такое я могу тебе и навалять. Помни, Назар, если бы я тебе тогда не уступил, от тебя бы и мокрого места не осталось. — Не припомню, чтобы ты мне уступал. Ты просто выдохся и сдал назад. — Ты никогда не умел признавать поражение. Кидаясь остротами, они как и в прошлый раз идут на кухню, где Миша умело для эльфа его положения и рода деятельности накрывает на стол. Он не спрашивает согласия и предпочтений, без лишних вопросов ставит перед Назаром тарелки с едой, две бутылки эля и бокал, после чего опускается напротив и, сложив руки в замок, вскидывает полный ожидания взгляд. Назар, понимая, чего от него хотят, беззлобно усмехается. — С твоими мальчишками все в порядке, — сообщает он ровным тоном, не спеша приступить к трапезе, — Гавриила я устроил в конюшне, ему там все нравится. Костя, как мы и договаривались, остался под крылом придворной целительницы, Тимофей стал помощником Мамая, одного из членов Парламента. Радмира в Витрум повез один из моих солдат, там его должен был принять один витражный мастер, а Вову я сопроводил лично и отдал в руки Идана. Он мой бывший солдат, но не так давно получил титул герцога и деньги на открытие своей ювелирной мастерской. Можно сказать, что Вова будет его первым учеником, чему он сам был несказанно рад. Думаю, они с Иданом поладят. — А остальные? — уточняет Миша, — Данила, Богдан, Матвей, Никита. Ты устроил их в Легионе? — Именно так, — кивает Назар, — Я определил их всех в один отряд, потому что Данила попросил меня об этом. Пока они привыкают к новым условиям, но проблем как таковых нет. Просили передать, что у них все хорошо и что они помнят о твоём обещании мне перебраться в Далорус на случай, если ты забыл об этом. Когда он замолкает, Миша вдруг накрывает лицо руками, трет его с нажимом и шумно вздыхает. Отняв ладони, он вскидывает взгляд к потолку, улыбается как-то печально и зажмуривается, будто не веря в услышанное. Несколько секунд Назар молча наблюдает за ним, давая возможность проанализировать полученную информацию и переварить все эмоции, и собирается уже было сказать хоть что-то, но Миша его опережает. — Слава Творцу, все сложилось как нельзя хорошо, — причитает он, переводя взгляд на Назара, — Спасибо тебе. Теперь, когда мальчишки устроены, я могу быть спокоен за их дальнейшую судьбу и не бояться, что с ними случится что-то дурное. Если я могу сделать для тебя что-то, то смело обращайся. За такое я готов и жизнь отдать. — Перестань, — отмахивается Назар, — Ты уже сделал достаточно, так что мы с тобой в расчёте. Да и мальчишки у тебя, что надо. Просить что-то взамен за то, что у Легиона появились сносные солдаты, а у мастеров и целителей — неплохие ученики, кощунство. До такого я не опущусь. — И тем не менее помни, что я окажу любую ответную услугу за твою помощь, — не сдается Миша. Он хватается за бутылку, открывает ее и, разлив эль по бокалам, сует один из них Назару, второй же берет в свою руку, — Выпьем за встречу. И за светлое будущее моих темных мальчишек. Они чокаются, осушают бокалы почти до дна. Назар, допив, морщится, берет из тарелки кусок нарезанного яблока и заедает горечь во рту. Миша, в отличии от него, не закусывает вовсе, он наливает ещё эля, и, подперев щеку рукой, спрашивает. — У тебя то как дела? И почему ты так рано вернулся? Мне казалось, что раньше, чем через месяц, тебя ждать не следует. — Я изначально не собирался надолго задерживаться в Пальмире, — отвечает Назар, — Я поехал то туда, только чтобы твоих мальчишек устроить и обряд имянаречения провести. Может, ты уже слышал, что я стал духовным отцом Гриши. Это сын Федора и Андрея, я вроде говорил о нем. — Да, слыхал, — кивает Миша, растягивая губы в улыбке, — Поздравляю тебя. Надеюсь, ты станешь хорошим духовным отцом для Гриши. Конечно, со стороны Федора и Андрея было смело выбрать именно тебя, но они всегда были рискованными. Одно только дело в Дивицее чего стоит. Не выдержав, Назар все же тихо смеётся, качая головой. Да, был один случай, после которого он убедился, что Федор с Андреем бывают немного безумными. Кажется, с ними связался один вор в законе, предложивший им вместе обокрасть дом одного маркиза. Последний ничего сносного из себя не представлял: будучи не последним эльфом в градоуправлении, он только то и делал, что прожигал свою жизнь на налоги граждан и творил порой бесчинства абсолютно безнаказанно. Обчистить его Федору и Андрею показалось не такой уж дурной затеей, потому они согласились и попытались привлечь к этой задаче Назара с Мишей, но получили отказ от обоих. Первый не позволил втянуть себя, потому что был занят другим заказом и старался не светиться, второй послал их к черту, потому что посчитал все это абсурдным и опасным. В целом, он и был прав, потому что с самого начала все пошло не по плану. Назар сейчас уже не может сказать точно, в чем была проблема, но помнит отчётливо, что Федору с Андреем пришлось немало импровизировать, чтобы выбраться целыми из всей этой истории. Тот вор, который и выдвинул им предложение, бросил их в последний момент, ещё и королевские жандармы что-то заподозрили, когда Андрей явился в дом маркиза под видом провидца, чтобы отвлечь на себя внимание хозяев. Федор же чуть не потерялся в одном из бесчисленных коридоров, где наткнулся на какую-то девчонку, вроде бы дочь кого-то из слуг, а затем и вовсе покинул поместье через окно, наведя немало шума. Ещё и с лошадьми они сглупили, оставив тех слишком далеко, вот и убегали от преследования на своих двух, пока не добрались до скакунов. В общем набедокурили они знатно, хорошо хоть, что не наследили особо и не попались, а смогли вовремя скрыться и залечь на дно. Улов, кстати говоря, был все же приличный, потому они ещё два месяца жили себе спокойно, не берясь за новые заказы. Назар когда слушал их рассказы о том, как все прошло, не прекращал подначивать их и повторять, что они безумцы и глупцы, у которых мозгов меньше, чем у куриц. Миша его мнение поддержал — он так и вовсе, когда узнал обо всем, хохотал безостановочно и радовался тому факту, что не согласился на весь этот цирк. А Федор с Андреем, как ни странно, не обижались: они вообще были довольны сделанным, хоть и не обошлось без сложностей, и называли это полезным опытом. Что было полезного в неоправданном риске, Назар не знает до сих пор, но признает, что эти двое и впрямь порой готовы на самые абсурдные вещи, невзирая на всю свою осторожность. — Раньше они и правда не всегда думали головой, — отсмеявшись, говорит он, — Но нынче они оба разумные и ответственные, так что их выбор в мою пользу можно считать не таким уж безосновательным. — Да я и не сомневаюсь, — пожимает плечами Миша, — Думается мне, ты действительно станешь хорошим духовным отцом для Гриши. Уж что-что, а наставником ты быть умеешь, раз даже мои мальцы тебя признали. А они у меня, знаешь ли, бывают строптивыми. — Кстати, об этом, — Назар отпивает ещё эля, ставит бокал на стол и, откинувшись на спинке стула, спрашивает, — Ты мне не расскажешь, что у вас тут творилось вообще? Просто твой Данила внезапно решил проявить характер, но во время разговора с ним я смог понять только то, что он что-то умалчивает. Не то, чтобы есть поводы для беспокойств, но мне было бы неплохо знать, в чем причина такого поведения. — Данила проявил характер? — искренне удивляется Миша, — Творец, чего он натворить то успел? Вкратце Назар пересказывает историю с Худяковым и дальнейшую беседу по этому поводу, подмечает, что Данила высказал нежелание становиться наставником снова, поскольку раньше у него были некоторые сложности, и уточняет, что именно имелось в виду под этим. Выслушав его, Миша тяжело вздыхает, трёт переносицу пальцами и, осушив свой бокал до дна, качает головой. — Данила, Данила, — повторяет он, — Я догадывался, что ему пришлось непросто, но он так упорно убеждал меня, что все под контролем, что я ему поверил. Наверное, зря. — И что это значит? — Были периоды, когда я и правда был очень плох, — признается Миша, — Настолько, что с кровати встать не мог, так меня мучила горячка. Данила потому и брал на себя ответственность за остальных мальчишек, приглядывал за ними и руководил всеми. Он же самый взрослый, вот и думал, наверное, что если не он, то никто. И справлялся вроде, вот только… Пойми правильно, Назар, я по своей дурости воспитал не просто юнцов, а наемных убийц. Они, будучи детьми, научились владеть оружием, и, конечно, это не могло не сказаться на их характере. Если, скажем, Никита и Костя были хоть сколько-то управляемы, то Радмир и уж тем более Тимофей слушать никого не хотели. Вот между ними иногда и случалась ругань и всякая нервотрёпка, а Данила пытался держать их в узде. Разговоры, к несчастью, работали не всегда, и ему приходилось проявлять силу, чтобы его слушались. Думаю, ты догадываешься, что это не было так просто, как кажется на первый взгляд. — Значит, Данила был вынужден добиваться послушания через силу, — заключает Назар, — Хочешь сказать, что он был жесток с остальными мальчишками? — Окстись, паршивец, — машет на него рукой Миша, — Никакой жестокости, только строгость и требовательность. Но проявлялись они по-разному, вот потому Данила и не хочет больше быть наставником. Я не знаю всего, что происходило, мальчишки, когда я оправился, рассказали мне лишь частично, что у них творилось, но я примерно знаю, как оно было. Данила их, как мог, угомонить пытался. Бывало, что и за шкирку вздергивал, чтобы в чувство привести, и отпор давал, когда на него кидались. Он не суровый и вовсе не безжалостный, но он был вынужден казаться таким, чтобы не довести дело до беды. Если бы он поступил иначе, я даже представить боюсь, чем бы все это безобразие закончилось. А так у него вышло сберечь мальцов от худа. — Авторитет, значит, — задумчиво тянет Назар, вспомнив о том разговоре в день прибытия в штаб Легиона, когда Данила отказался быть под началом Худякова, утверждая, что тот не вызывает у него уважения, — Ясно все. Ладно, мы с этим как-нибудь разберемся. Надеюсь, Данила не станет больше вести себя слишком вызывающе. Беспорядки в армии — это последнее, чего я сейчас хочу и с чем готов иметь дело. Миша косится на него с каким-то подозрением, будто сказанные слова пришлись ему не по душе, хмурится, взмахивает бокалом, рисуя им круг, и открывает было рот, чтобы что-то сказать, как тут же его закрывает. В конце концов, он вновь подает голос и звучит несколько осторожно. — Я надеюсь, ты не будешь прибегать к совсем уж варварским методам воспитания, если вдруг Данила снова начнет проявлять характер? — уточняет он, — Помни, что наш договор заключался не только в том, что мои мальчишки будут устроены, но и в том, что ты будешь оберегать их. — За кого меня принимаешь? — За главу армии с прошлым наёмного убийцы, — пожимает плечами Миша, — Я знаю тебя не один год, но тем не менее иногда даже представить себе не могу, что там у тебя в голове. После того, как ты усадил на трон бастарда, у которого не было и шанса претендовать на него, мне трудно сказать, на что ты вообще способен. Наверное, на невозможное. И на совсем уж безумное тоже. — Не путай меня с Федором и Андреем, — усмехается Назар, намекая на ранее упомянутую историю, вновь принимает серьёзное выражение лица и говорит, — И лучше скажи, чего добивался твой Данила этой выходкой. Он в самом деле пытался выяснить, годится ли Худяков на роль командующего? И если да, то зачем, раз уж сам он не метит на эту должность? — Я думаю, что он таким образом пытается понять, правильно ли он поступал раньше, — отзывается Миша, — Видишь ли, Данила и сам прекрасно осознает, что его методы не всегда были верными, и теперь через наблюдение за другими ищет, где допустил ошибку и допустил ли вовсе. Я бы сказал, что он сравнивает свой подход и подход этого твоего Худякова, чтобы сделать для себя определенные выводы. Конечно, Данила в меру честолюбив, но не настолько, чтобы таким образом метить на чужое место. Дай ему немного времени, и он будет вести себя спокойно. За него я ручаюсь. Назар медленно кивает, обдумывая поступившую информацию. Что ж, это имеет место быть. Данила и впрямь не сделал пока ещё ничего дурного, чтобы упрекать его и приводить в чувство, значит, бить тревогу рано. Если он, как сказал Миша, таким образом пытается найти ошибки в своих действиях, которые мог допустить ранее, то пускай ищет. Того гляди что-то поймет и впредь будет осмотрительнее. Не стоит лишать его шанса что-то осознать. Назар и не будет. — Разберёмся, — повторяет он, сделав глоток эля, добавляет, — И с тобой тоже. Ты ведь понимаешь, что я не оставлю тебя в покое и заставлю уехать отсюда? Я дал слово твоим мальчишкам, что доживать свои дни в одиночестве ты не будешь, так что не смей ставить меня в неловкое положение и вынуждать лгать им. Они правда волнуются за тебя, потому ты обязан перебраться куда-нибудь. — Да куда мне ехать то? — устало вздыхает Миша, — В Легион я не сунусь, в доме милосердия я быстрее от тоски умру, чем от болезни, а ремеслом я почти никаким не владею, чтобы пойти работать. У меня нет ни одного варианта, а все, о чем говоришь ты, мне не подходит. Смирись и прими, как данность — я умру в этом доме, когда придет мое время. — Мы можем пристроить тебя где-нибудь ещё, необязательно в доме милосердия или Легионе. — И что ты предлагаешь? Назар не сразу находится с ответом. У него действительно не так много мыслей касательно этого вопроса, и он не совсем понимает, как будет лучше, но внезапно одна идея посещает его голову и кажется при этом не такой уж плохой. Насколько он знает, сестры Виардо останутся в Морталисе, чтобы открыть здесь свою больницу, а это значит, что в первое время им нужен будет кто-то, кто будет помогать им устроиться. Кто покажет им город, расскажет о его жителях, будет наравне с ними контролировать работы по восстановлению здания бывшего градоуправления, на место которого должна появиться лечебница. Им нужен кто-то, кто сможет стать мостом между ними и гражданами. Конечно, есть вариант поручить это дело Ширяеву, но у того свои забот немало, а вот Миша вполне себе свободен и наверняка осилит такую задачу, как приглядеть за двумя молодыми эльфийками. Да и ему это будет на пользу, все ведь лучше, чем сидеть дома, спрятавшись от мира, и ждать неминуемого конца. Назар кивает самому себе. План у него есть. — Оказать мне одну услугу, — объявляет он, вскинув на Мишу взгляд, — И помочь двум светлым целительницам обустроиться в Морталисе и открыть больницу. — Двум светлым целительницам? — переспрашивает Миша, — О чем ты, черт побери? Неторопливо и обстоятельно, поскольку спешить особо некуда, Назар рассказывает о том, как сестры Виардо выразили желание отправиться в Нижний Город, чтобы тем самым помочь темным эльфам в непростые времена; как они приехали вместе с ним из Пальмиры, стали свидетельницами, а затем ещё и внезапно приняли роды, поскольку никто другой сделать этого не мог, и на несколько дней поселились в больнице у Азарина; как уже после прибыли сюда, в Морталис, ведь именно здесь нет целителей и местные жители остро нуждаются в их навыках и знаниях. Закончив со своим монологом, Назар предлагает Мише проявить участие и помочь сестрам Виардо обустроиться в городе, на что тот поначалу кривится, а затем, сдавшись, машет рукой. — Творец с тобой, — вздыхает он, поняв, должно быть, что отпираться бессмысленно, — Сделаю, что просишь. Но имей в виду, помощник из меня в таких делах никудышный, так что не жди, что девчонки твои останутся в восторге. Уж лучше бы и правда в дом милосердия отправил, чтоб тебя. — Так мне и не надо, чтобы ты восхищал их, — усмехается Назар, — Я всего лишь прошу помочь им поближе узнать местных и ознакомиться с обстановкой в Морталисе. Уж что-что, а это ты точно осилишь. Но, конечно, если не хочешь, никогда не поздно отправиться в дом милосердия или в Легион. Только попроси. — Такой ты гад иногда, не устаю поражаться, — ворчит Миша, хватаясь за яблоко. Он надкусывает его и, жуя, продолжает бормотать, — Нет уж, останусь в Морталисе с этими твоими целительницам. Вдруг они и мне помочь смогут? Я, конечно, на это не уповаю, но чем черт не шутит. Авось поживу ещё немного. — Даст Творец, так и будет, — вздыхает Назар, крутя в руках свой бокал, интересуется, — Ты себя как чувствуешь? Хуже не стало? Миша в ответ только машет рукой, мол, чего со мной будет то, не пропаду, и замолкает на какое-то время, блуждая взглядом по столу. Назар вслед за ним не спешит нарушить тишину, думая о том, что, быть может, судьба и впрямь будет немного милостивее, и мелко вздрагивает, когда Миша неожиданно вновь подает голос. — Ты все о делах да о делах, а как сам живёшь, так и не сказал, — подмечает он, подпирая щеку рукой, — Чего у тебя происходит то? Все так и гоняешь солдат с утра до ночи без продыху? — Можно и так сказать, — соглашается Назар. Он недолго раздумывает над тем, не поделиться ли новостями о том, что у него теперь есть сын, решает, что Мише доверять можно, и все же признается, — А ещё я стал отцом. — Это я уже слышал. Андрей с Федором и впрямь… — Нет же, не духовным. У меня теперь есть свой сын. Лицо Миши вытягивается в удивлении, он давится яблоком, выбрасывает его на стол, заходится кашлем и, успокоившись, смотрит на Назара, как на сумасшедшего. Голос его звучит неуверенно. — Откуда у тебя сын? Неужто не в браке родился? — Нет, — качает головой Назар, — Это не мое кровное дитя. На днях я забрал одного мальчишку из приюта Летумы и стал его официальным отцом. Формально я взял его под опеку, но на деле он будет моим сыном и носить мою фамилию. После встречи с тобой я понял, что мне действительно нужен преемник, потому и забрал Рому к себе на воспитание. — Рома из Летумы, говоришь, — прищурившись, тянет Миша, — И где его родители? — Мертвы. — А кто его родители? Назар вздыхает. Он понимает, что Миша, кажется, догадался, чей Рома ребенок, но не спешит подтвердить это. Не потому что боится шквала вопросов, что обязательно возникнут, а потому что банально не хочет отвечать на них и объяснять свои мотивы. Он эту историю вырвал из себя и похоронил, ведь так было нужно, и он не горит теперь желанием вновь воскрешать ее даже на словах. Ошибки прошлого Назар учел, выводы сделал и вновь наступать на те же грабли не собирается. От греха, черт, подальше. Миша, будто прочитав его мысли, напирает не сильно. — Я задам всего один вопрос, — объявляет он, — Этот ребенок как-то связан с Валерией? — Связан, — кивает Назар, — Он сын Ульяны. — Ясно все, — вздыхает Миша, — Что ж, как бы там ни было, я рад, что ты услышал меня и взял его под свою опеку. Раз уж жениться ты не хочешь, то неплохо хотя бы обзавестись преемником. Ты все сделал правильно. — Хотел бы я быть в этом уверен. — Так, а вот с этим заканчивай, — осекает его Миша, — Лучше расскажи, где мальца оставил. Неужто он все ещё в приюте, пока ты по стране катаешься? — Нет, конечно, — отзывается Назар, — Он в Далорусе под присмотром Эдды, жены Дарио. Я забрал Рому почти сразу, как приехал в Нижний Город, и отвёз его в резиденцию. На самом деле пока ещё никто не знает о том, что он теперь мой сын, но так нужно. Как только он будет в Пальмире, я смогу объявить, что я его отец, а до тех пор он для всех дитя одного из моих погибших солдат. — А я не зря говорил, что ты тот ещё параноик. — Следи за словами, Миша. — Все, все, не кипятись. Сколько лет то мальчугану? Разговор о Роме как-то сам по себе разряжает обстановку, Назар расслабляется и неспешно повествует о нем, не особо подбирая слов. Впрочем, в этом нет нужды — Миша сам проявляет интерес, то и дело задает вопросы, попутно подливая эля, и внимательно слушает своего собеседника, не перебивая и не торопясь сменить тему. Его любопытство буквально ощущается кожей, и Назар внезапно ловит себя на мысли, что, быть может, они с Мишей похожи даже больше, чем думают сами. Рано стали сиротами, от безысходности оба взяли в руки оружие и пошли убивать, по своей же ошибке похоронили тех, кем дорожили. Разница лишь в том, что Назар после всего этого решился встать во главе Легиона, поскольку терять ему уже было нечего, а Миша не рискнул брать на себя такую ответственность, но в конечном итоге тоже обзавелся теми, кого пытался сберечь и защитить. Важно не количество, причины и обстоятельства, важен исход, и вот если оценивать уже его, то Назар очевидно проиграл. Потому что он похоронил стольких своих солдат, которых должен был довести живыми до Пальмиры, что уже и не счесть, а Миша своих мальчишек все же спас. Быть может, потому что не совался во все эти политические зарубки и не тратил всего себя на что-то слишком масштабное, и при этом сделал не много, не мало — дал шанс на что-то чистое и правильно девятерым своим воспитанникам. Каждому, кого взял под свое крыло. Если так посчитать, то Назар не справился даже на треть. Не то, чтобы его это удручает. Не то, чтобы он не чувствует свою вину за это. Просто факт — у него бы так не вышло из-за того, что цель была куда глобальнее, чем кажется. И цена ее достижения была выше, чем можно было заплатить. — Ну ты даёшь, конечно, — цокает языком Миша, когда Назар, наконец, замолкает, — Кто бы мог подумать, что оно так сложится. Ты хоть рад, что у тебя теперь сын есть? Или все ради страны, ничего для себя? — Да какой там, — машет рукой Назар, — Это ведь было моим личным желанием — забрать Рому из приюта. Конечно, армии это тоже пойдет на пользу в будущем, но сейчас я будто бы… Не знаю. Хочу воспитать его для себя, как свое продолжение. Дурость какая-то. — А вот и не дурость, — возражает Миша, — Я тебе так скажу: года тоже свое берут. Ты на меня так не смотри, я тебе серьезно говорю. Уж не в том ты возрасте, чтобы одними потешными играми в вояку себя развлекать. Солдаты — это, конечно, хорошо, но на том все не заканчивается. Как бы ты их не ценил, они тебе семью не заменят, а вот Рома — вполне. — Было бы кого заменять. — Хорошо, не заменит, а станет семьёй, — поправляет самого себя Миша, — Как не назови, суть одна. Армия, разумеется, важна, и воспитывать солдат нужно. Но не ей одной же жить, в самом-то деле. А Рома — это сын, продолжение тебя самого. Ты его по-другому ценить будешь, по-другому совсем беречь, и вот в этом вся загвоздка. Что у тебя будет кто-то, и ты у кого-то будешь. Безоговорочно, понимаешь? Без всяких там статусов, обязательств и прочей чепухи. А просто потому что можешь быть. — Ты так говоришь, будто дети — это не такая уж большая ответственность. — А вот слова мои искажать не надо. Дети — это всегда ответственность, но она не из долга растет. — Откуда тогда? — Из сердца, чурбан ты бесчувственный. Усмехнувшись, Назар качает головой и устало прикрывает глаза, откинувшись на спинке стула. Из сердца, значит. Есть ли у него это самое сердце, большой вопрос, а если и да, то растет из него определенно что-то не совсем понятное. На ум внезапно приходит Надя, Назар ловит себя на том, что, кажется, даже успел соскучиться по ней, и внезапно возвращается мыслями ещё и к Марку. Интересно, он опять носится с утра до ночи по дворцу, решая сотню задач одновременно, или все же прислушался к совету и теперь хотя бы иногда отдыхает? Сказать наверняка невозможно, но Назар все же надеется, что с Марком все в порядке. Даже не потому что тот отец его дочери и его король, а просто… Просто потому что. Причину объяснить не получается тоже, наверное, она и не важна вовсе. А если и важна, Назар не совсем уверен, что хочет знать ее. Сейчас во всяком случае точно. Он осторожно садится прямо, чувствуя, что после всего выпитого голова у него немного идёт кругом, трёт лицо ладонями и собирается было сказать, что ему пора, как Миша внезапно пускается в откровения. — Тоскую я, если честно, — вздыхает он, разглядывая свой пустой бокал изнутри, — И по мальчишкам своим, и по Светке с сыновьями. Я смерти не ищу, но когда она придет за мной, я ей сдамся без всякой борьбы. Устал я, Назар. К семье мне пора, чувствую я это. Они по мне тоже соскучились. — Значит, тебя будет кому встретить там, когда дни твои будут сочтены, — почти беззвучно отзывается Назар, — И здесь останутся те, кому ты будешь дорог даже после смерти. Это ли не показатель того, что ты все сделал правильно? — Может, ты и прав, — соглашается Миша, — Хоть кого-то сберечь у меня получилось. И на том спасибо. Назар едва заметно кивает. Действительно, черт, и на том спасибо. Что хоть не все отправились к Творцу раньше времени, не все погибли, не увидев даже толком жизни. Потерь, конечно, было немало, но то, что есть те, кто уцелел, утешает самую малость. Не то, чтобы этого достаточно. Не то, чтобы приходится просить о большем. — А ты не тоскуешь? — внезапно спрашивает Миша, и взгляд его даже будто бы проясняется, перестает быть затянут хмельной поволокой, — По Валерии своей. Не скучаешь по ней? — Не знаю, — внезапно даже для самого себя честно отвечает Назар, — Будто бы и нет, но и забыть ее не могу. Хотя и помнить не стараюсь тоже. Не хочу. — Значит, болит до сих пор. — Было бы там чему болеть. Неодобрительно покачав головой, Миша неловко поднимается со стула, проходится вдоль стола и останавливается у шкафа возле окна. Он недолго роется в нем, вынимает оттуда бутылку, достает из нее пробку и, вернувшись обратно, разливает ещё эля. Подняв свой бокал, Миша взбалтывает его содержимое, вздыхает и, улыбнувшись надломленно, говорит. — Болеть всегда есть чему. Уж мне можешь не врать. Назар не возражает. Он хватается за свой бокал, осушает его до дна, и, поморщившись, ставит его на стол, вытирая рот рукавом рубахи. Может, и есть чему, но он с лёгкостью запретит себе это, потому что так нужно. Раз уж однажды наличие слабых мест стало приговором для других, впредь никогда. Чего бы это не стоило в конечном итоге. От Миши Назар так и не уходит. Понимая, что в таком виде заявляться к солдатам не следует, он пользуется гостеприимством хозяина и занимает одну из предложенных кроватей. Он долго, даже будучи захмелевшим после выпитого, не может уснуть, ворочается с бока на бок и, в конце концов, поддавшись усталости, все же проваливается в сон. Этой ночью ему почему-то снится Рома.

***

— Да быть такого не может! — неожиданно восклицает Полина, растянув губы в широкой улыбке, — Нет, Михаил, вы мне нагло врете! — Окститесь, как бы я посмел? — почти возмущенно спрашивает Миша и, оглянувшись по сторонам, чуть тише добавляет, — Поговаривали, что он даже лесного волка своими же руками… Продолжения Назар не слышит, а если уж честно, то и не пытается услышать. Лезть в беседу этих двух он не считает нужным, да и ему не особо интересно, о чем они говорят. Вместо того, чтобы тратить на них свое внимание, он возвращает его Дарье, осматривающую одну из комнат, в которую они пришли. — А вот тут можно будет сделать склад, — уверенно заявляет она, — Окон здесь нет, а это значит, что травы не пересушатся, если вдруг будет жара, и не размокнут, если вдруг начнутся затяжные дожди. — Тут довольно тесно, — подмечает господин Котляров, параллельно делая записи на пергаменте, — Вы уверены, что для запасов хватит места? — Если сделать высокие стеллажи, как это было в больнице у наших родителей, то да, — кивает Дарья, — Правда придется оставить узкие проходы, но я не думаю, что это будет проблемой. Мы же сможем установить лестницы, чтобы доставать до верхних полок? — Полагаю, что сможем, — немного подумав, подтверждает господин Котляров, — Главное, расположить лампы так, чтобы не существовало риска возникновения пожара. Взгляните. Пока Дарья склоняется над его записями и чертежами, Назар устало припадает плечом к стене и широко зевает, накрыв рот ладонью. Вчера он уснул у Миши, поскольку был слишком пьян, чтобы вернуться в казарму, а поутру отправился к Ширяеву, где и встретил Дарью с Полиной, а также господина Котлярова. Последний оказался плотником и каменщиком по совместительству — он держал свое небольшое производство, строил дома гражданам и восстанавливал заброшенные фабрики по приказу властей. Именно ему Ширяев и наказал помочь сестрам Виардо перестроить бывшее здание градоуправления, на что господин Котляров согласился сразу, как только узнал, что на этом месте в дальнейшем будет больница. Потому они все вместе и отправились сюда, чтобы взглянуть, какой ожидается масштаб работ. По пути Назар представил сестрам Виардо Мишу, как своего старого друга, сказал, что тот поможет им обустроиться и привыкнуть к обстановке в Морталисе, а также поладить с местными жителями. Как бы ни было странно, Миша им обеим понравился почти сразу ни то из-за своего длинного языка, ни то из-за равного отношения без какого-либо снисхождения. Что ещё более удивительно, ему Полина с Дарьей пришлись по душе тоже, потому они даже сошлись на том, что обе гостьи до того момента, пока не будет готова больница, могут пожить у него, поскольку там хватает свободных спален и никому они мешать не будут. На том и решили — пока Миша будет следить за происходящим на стройке, сестры Виардо в свою очередь будут принимать больных в его доме и ездить по городу, знакомясь ближе с гражданами. Назара такой расклад устроил более чем, и он даже посчитал, что, в принципе, его помощь более не требуется, но все же решил задержаться ненадолго, чтобы дождаться Дарио, что прибудет к обеду, а уже потом уехать в Ачис. Вот потому он и слушает беседу Дарьи с господином Котляровым, бродит по заброшенному зданию и нет-нет поглядывает на перешептывающихся Полину и Мишу. Последний, заметив это, растягивает губы в улыбке. — Теперь я понимаю, зачем ты так рвался в Верхний Город, — усмехается он, — Если там живут такие умные и сообразительные эльфийки, я сам готов перебраться туда и не возвращаться обратно. — В том и дело, что там живут умные и сообразительные эльфы, — фыркает Назар, — А ты, к великому сожалению, этому требованию не соответствуешь, так что придется тебе остаться в Морталисе. Здесь ты хотя бы прижился, какой бы занозой не был. Полина, услышав эти слова, прыскает со смеху, но быстро успокаивается, когда ее подзывает к себе Дарья. Извинившись, она отходит к сестре, чтобы обсудить с ней какой-то вопрос, а Назар тем временем встаёт рядом с Мишей и, наклонившись к нему, шепчет. — Она тебе в дочери годится, так что даже не думай. — Ты за кого меня принимаешь? — так же тихо возмущается Миша, — Я всего лишь стараюсь поладить с ними, потому как по твоей просьбе буду должен помогать им обустроиться здесь. — Это не подразумевало, что ты будешь отвешивать им комплименты и предлагать поселиться у себя, — со смешком парирует Назар, — Я все понимаю, ты совсем одичал в четырех стенах, но не бери на себя слишком много. Рассматривай их прежде всего как целительниц, которые смогут избавиться от тебя так, что на них никто и не подумает. Это на тот случай, если ты перейдешь за черту. Пихнув его в плечо, Миша все же улыбается, и Назар вторит его улыбке, отвернувшись в сторону. Он не переживает вовсе, что все это зайдет куда-то не туда, поскольку понимает цели и стремления сестер Виардо. Если бы они были падки на лесть и хотели выскочить замуж как можно скорее, они бы не бросили родной дом и не уехали бы в Нижний Город строить больницу на личные средства. И они явно не поведутся на глупые комплименты Миши, а тот определенно не станет даже пытаться добиться расположения ни одной из них, поскольку и ему это вряд ли нужно. Все, что происходит сейчас — это всего лишь налаживание общения, не более того. Однако Назар все равно считает себя обязанным предупредить Мишу, чтобы тот не особо слюни пускал. Все же Дарья с Полиной женщины, и об этом забывать не стоит. Вшестером они полностью обходят здание, попутно планируя, где и что будет расположено. Господин Котляров делает какие-то записи и чертежи, показывает их сестрам Виардо, вносит правки, если того требуется, и в целом выражает готовность приступить к работе хоть сегодня же. Миша с Назаром же по большей части просто таскаются за ними следом, поскольку их мнение в данном вопросе не играет особой роли, и перебрасываются между собой незначительными фразами, чтобы хоть как-то скрасить ожидание конца всей этой крайне увлекательной экскурсии. Та, к счастью, вскоре завершается, и господин Котляров уезжает, обещая завтра же привезти на стройку своих работников. Дарья и Полина напоследок просят его в случае чего писать, Миша в свою очередь объясняет ему, где находится его дом, и на этой ноте они, наконец, расходятся в разные стороны. Назар, попрощавшись со всеми и пожелав удачи, направляется в казарму, куда по его подсчётам уже должен был прибыть Дарио. К его радости, тот действительно оказывается на месте. Они закрываются в одной из пустых комнат, чтобы поговорить без лишних ушей, Назар вкратце рассказывает о том, как обстоят дела у сестер Виардо, и сообщает, что намерен сегодня же отбыть в Ачис. Дарио эту идею поддерживает. — Да, это было бы неплохо, — кивает он, — Как раз на тех землях мы ещё не проводили отбор в Легион, так что там полно сирот, которых можно будет отправить в Верхний Город. В Ачисе, кстати говоря, осталось три отряда солдат, они скорее всего смогут сопроводить детей. Если понадобится больше, дайте знать. В Тиморе так же есть солдаты, которые не успели покинуть Нижний Город. — Разберусь, — отзывается Назар, — У тебя какой план? Будешь посещать фермы? — В том числе, — подтверждает Дарио, — Раз уж сестрам Виардо есть, кому помочь, то я оставлю эту заботу на вашего товарища, а сам займусь контролем посева зерна и восстановления фабрик. Один богатый эльф из Гавиры выразил желание выделить средства в казну взамен на титул для его дочери. Она жаждет выйти замуж за одного маркиза, и ее отец готов пойти на все, лишь бы ее желанию было суждено сбыться. Если Его Величество даст добро, то у нас будут деньги на восстановление сахарных плантаций на юге. — История бывает циклична, — хмыкает Назар, — Но это хорошие вести. Думаю, Его Величество точно не будет против даровать титул взамен на такой щедрый дар. Мне он его дал за куда меньшие заслуги. — Не прибедняйтесь, капитан. Вы вообще-то положили конец войне, так что титул — самое меньшее из того, что вам полагается. — Я бы прекрасно обошёлся и без него, но идти против воли короля не имею права. Они переглядываются и синхронно усмехаются. Называть Марка королем и Его Величеством все ещё кажется странным им обоим. Назару, потому что он был не один год его капитаном и обращался порой с ним так, как не обращаются с правителем страны. Дарио, потому что он долгое время был другом Марка и на тренировках нередко отвешивал ему таких тумаков, что мало не покажется. Но мириться с положением вещей приходится, привыкать к новым раскладам — тоже, потому они и не опускаются до шуток на эту тему и обсуждают дальнейшие планы. Сходятся на одном — через две недели они оба должны быть в Далорусе, чтобы уже оттуда вновь отправиться в путь, но теперь уже в одну сторону. — Мне написала Лия, она сказала, что была бы рада видеть меня на свадьбе, — сообщает Дарио, — Я спросил у Его Величества, не будет ли он против, если я на несколько дней покину Нижний Город, и он разрешил мне посетить Пальмиру. Думаю, Эдда скорее всего останется в резиденции, она плохо переносит дорогу, да и с Идой должен кто-то быть. Но я, вероятнее всего, отправлюсь с вами. — В таком случае за несколько дней до отбытия мы должны будем написать Лие, что скоро вернёмся, — отвечает Назар, — Скорее всего ты первый доберешься до Далоруса, так что я поручаю эту задачу тебе. Я отправлю тебе гонца, когда соберусь в столицу, а ты предупреди невесту, чтобы она начинала подготовку к свадьбе. Мне бы не хотелось, чтобы все в очередной раз сорвалось из-за моих забот. — Напишу, — обещает Дарио, вздыхает как-то тяжело и качает головой, — Даже не верится, что Лия выходит замуж. Я всегда понимал, что это случится, наверное, только слепой бы не заметил, как она смотрит на Охру, но сейчас, когда близится свадьба, у меня все это как-то в голове не укладывается. Вы вообще представляете ее замужней? — Признаться честно, с трудом, — усмехается Назар, — Для меня она все ещё та бойкая девчонка, которая на тренировке тактических навыков завела вас с Иданом в ловушку и подвесила на дереве, а не знатная дама, собирающаяся под венец. Я осознаю, что он повзрослела, но, наверное, всегда буду воспринимать ее, как своего солдата. Даже если Легиону она служить больше не будет. Смеясь, Дарио кивает, соглашаясь таким образом с услышанным, улыбается как-то тепло и говорит. — Время неумолимо, но некоторые вещи остаются неизменными. — Например? — Даже если мы больше не ваши солдаты, вы навсегда останетесь нашим капитаном. Ничего не ответив, Назар пожимает плечами. Его снова захлёстывает гордость за тех, кого он когда-то набрал в свой отряд желторотыми птенцами, но говорить о ней вслух он не намерен. Не потому что сомневается, а есть ли чем хвалиться, а потому что не считает нужным тратить слова. Факт остаётся фактом — его солдаты выросли достойными эльфами, и он, быть может, даже как-то повлиял на это. В этом вся ценность. Уже было собираясь уйти, Назар вдруг вспоминает об одном моменте, озирается по сторонам, проверяя, не зашёл ли кто к ним ненароком, и, понизив тон голоса, осторожно спрашивает. — С Ромой все в порядке? — В полном, — мгновенно подтверждает Дарио вполголоса, — Но увезти его будет теперь проблематично, потому что Ида с недавних пор считает себя его другом и вряд ли захочет расставаться. Она удивительно быстро привязалась к нему и проводит с ним почти все свое время, когда не занята с учителем. Вы поставили меня в крайне неудобное положение, капитан, и наверняка доведете до слез мою дочь, когда придет время уехать в Пальмиру. Вам должно быть стыдно. — Я не виноват, что Рома вызвал у Иды столько светлых чувств, — пожимает плечами Назар, не скрывая улыбки, — Она у тебя очень… Общительная. Неудивительно, что и с Ромой она так быстро поладила. — Было бы странно, если бы она не нашла общий язык с вашим сыном, раз уж даже смогла заставить вас танцевать, — подначивает его Дарио, явно не опасаясь даже получить за это по голове, — Но это все равно не загладит вашей вины за ее печаль от расставания с ее новым другом. Так что, капитан, вы будете обязаны прибыть на ее именины и подарить ей первый танец. В противном случае Ида затаит на вас страшную обиду. — И кто кого ставит в неудобное положение? — однобоко ухмыльнувшись, Назар вопросительно гнет бровь и машет рукой, — Так и быть, если сложится, я обязательно подарю танец имениннице. Хоть первый, хоть последний. На этом они заканчивают с беседой, Назар покидает казарму, взяв с собой пару солдат, и отправляется в Ачис. В пути они проводят большую часть времени, потому прибывают в город только вечером и сразу же едут к месту ночлега, чтобы с утра приступить к делам. На следующий день управляющий Кислов встречает Назара у ратуши и везёт в местный приют, попутно рассказывая, как же долго они ждали прибытия хоть кого-то из командующих Легионом. Он объясняет, что сирот у них слишком много, поскольку именно в Ачисе и произошли самые первые вспышки войны, соответственно, и жертв среди взрослого населения было немало, из-за чего большинство детей осталось без попечительства. Часть из них, конечно, смогли забрать родственники, но этого определенно недостаточно, чтобы решить вопрос, потому участие армии сейчас крайне важно. Назар обещает Кислову, что сделает все, что будет в его силах, и старается сдержать свое слово, когда добирается до приюта. Там обстановка не то, чтобы плачевная, скорее не самая стабильная, но с этим все равно можно работать. Детей и правда много — от совсем малых, что ещё даже сидеть не умеют, до пятнадцатилетних юнцов, живущих здесь и паралельно работающих на хлопковых полях. Вот с сиделками и воспитателями ситуация сложнее, их куда меньше, и ухаживать за всеми они не успевают, потому неравнодушные граждане помогают им всем, чем могут. Кто-то работает на кухне и трудится в прачечной, кто-то проводит занятия по чтению и грамоте, есть даже недавно родившие эльфийки, что по собственной инициативе перебрались сюда, чтобы приглядывать за малютками. Оценив открывшуюся взору картину, Назар, заручившись поддержкой Кислова и госпожой Гуменюк, исполняющей обязанности управляющей приютом, начинает привычный уже для себя процесс отбора сирот в Легион. Ему, как ни странно, все стремятся помочь, и никто не считает инициативу забрать детей в армию чем-то дурным. Напротив, и сиделки, и воспитатели, и даже молодые матери реагируют на происходящее позитивно, выбранных мальчишек и девчонок они сами собирают в путь, давая им напоследок кучу наставлений, и не прекращают благодарить Назара за его участие. Тот только отмахивается: его несколько смущает такое внимание к его скромной персоне, потому он старается меньше говорить и больше делать. Спустя какое-то время госпожа Гуменюк протягивает ему увесистую стопку бумаг, перевязанную бечевкой. — Здесь личные дела всех тех, кого вы заберёте с собой, — объявляет она, — А именно шестидесяти восьми девочек и двухсот шести мальчиков. Скажите, пожалуйста, куда именно они отправятся? Я слышала, что ранее вы пристраивали сирот в Далорусе. Наши дети тоже поедут в столицу? — Они поедут в Верхний Город, — отвечает Назар, принимая из ее рук бумаги, — Это приказ Его Величества. Там для них уже готовы казармы, где они и будут устроены в качестве новобранцев. — В Верхний Город? — переспрашивает госпожа Гуменюк, — Ничего себе. Я и не знала, что детей увезут так далеко. Его Величество и впрямь отдал такой приказ? — У вас есть какие-то сомнения? — Нет-нет, что вы. Я всего лишь удивилась тому, что народ светлых эльфов готов принять у себя темных детей. — Народ светлых эльфов подчиняется Его Величеству, — напоминает Назар, — И он готов исполнить любой приказ своего короля, если это пойдет во благо всем. — Это хорошо, — кивает госпожа Гуменюк, мгновенно смягчившись, — Я очень рада, что эти сироты будут пристроены в надёжных руках. Спасибо вам, граф Вотяков. Вы не представляете, как много делаете для нас и для страны в целом. Пусть Творец бережет вас и освещает ваш путь. В очередной раз смутившись, Назар прокашливается, кивает и, оглянувшись по сторонам, выходит из приюта наперевес с бумагами. На улице он отдает их Исакову (сносный солдат, немногим старше Лазина — исполнительный и ответственный, именно ему и была поручена задача сопроводить отобранных детей до Дениры), велит ему отправить гонца в Нижний Город, как только они доберутся до точки назначения, и желает спокойной дороги. Исаков обещает, что выполнит приказ в срок, запрыгивает в седло и даёт сигнал колонне начинать движение. Наблюдая за тем, как повозки с сиротами и солдаты уезжают в сторону главных ворот города, Назар ловит себя на мысли, что все это, наверное, действительно правильно, и, не желая тратить времени, сам покидает Ачис. В Форамене, в следующем по списку городе, он действует по той же схеме: посетить приют, отобрать детей, отправить их в Верхний Город. Сирот отсюда он решает устроить уже в Терминусе, поскольку вряд ли в Денире остались свободные места, и задачу эту поручает другому отряду. Главным назначает Барханова — один из самых сносных солдат Федора, что не успел покинуть Нижний Город, он соглашается сразу же и приступает к делу со всей серьезностью. Вместе с ним уезжает порядка трёхста двадцати сирот, которых он обещает сопроводить до Терминуса не больше, чем за сутки. Сомнений его слова почему-то не вызывают вовсе. Третьим на очереди городом оказывается Монс. Едва Назар прибывает туда, к нему прискакивают аж два гонца сразу — один от Исакова, второй от Барханова. Оба сообщают, что дети были довезены в целости и сохранности и устроены в подготовленных для них казармах без всяких проблем. Назар такой оперативной работе даже удивляется, чего старается не показать, отпускает гонцов обратно с ответными письмами и отправляется в местный приют, чтобы продолжить свое дело. Там привычная схема проигрывается снова: управляющий Монсом господин Узенюк и госпожа Абросимова, ответственная за всех сирот, помогают ему провести отбор и готовят детей в путь, не задавая даже лишних вопросов. Назар ненадолго отвлекается от их общего занятия, когда к нему неожиданно заявляется ещё один гонец, принимает из его рук конверт с печатью Дарио и, сломав ее, достает письмо. «Доброго дня, капитан. Не могу знать, в каком городе до вас дойдет это письмо, но тем не менее пишу к вам с просьбой, исходящей от лица госпожи Полины Виардо. Она выразила желание взять к себе на обучение нескольких детей, чьи родители, возможно, были целителями, и попросила отправить их в Морталис, где господин Паньшин готов поселить их у себя. Если вас не затруднит, уточните в одном из приютов, нет ли там сирот, которых можно было бы отдать на попечительство госпоже Полине Виардо. Буду вам крайне признателен за это. Д.В.» Дочитав, Назар складывает письмо обратно в конверт и растерянно оглядывается по сторонам. Нет, ему несложно опросить сиделок и, возможно, даже найти детей, которые смогут уехать на обучение к Полине, его такая перспектива даже радует, но ему что-то нужно делать с гонцом, что ждёт дальнейших поручений. Отправлять его обратно без ответа не стоит, все же Дарио нужно знать, будет ли его просьба выполнена, но и сказать, а точно ли он справится, Назар не может. Решает действовать иначе. — Есть пергамент и перо? — спрашивает он, спрятав конверт за пазухой. — Пергамент есть, но вот чернил при себе не имею, — отвечает гонец, приняв виноватое выражение лица, — Если хотите, вы можете сказать, что именно нужно написать, а я уже своей рукой все сделаю, как найду чернила. — Так не пойдет, — вздыхает Назар, — Жди здесь, я сейчас вернусь. Развернувшись на пятках, он пускается на поиски госпожи Абросимовой, чтобы попросить ту помочь, но по пути натыкается на одну немолодую эльфийку, что, сидя на корточках, ругает мальчишку лет пяти. Заметив Назара, она отвлекается от своего занятия, выпрямляется и складывает руки на груди. Тот кивает. — Добрый день, госпожа. Вы не подскажете, где тут можно раздобыть чернила и перо? — Добрый, добрый, — отзывается она, придирчиво рассматривая Назара с ног до головы, — Пойдёмте со мной. Пользуясь случаем, мальчишка, все это время стоявший позади нее, уносится прочь. Назар беззвучно усмехается, наблюдая за тем, как он сбегает, судя по всему, от своей воспитательницы, и все же следует за ней на второй этаж. Там она заходит в небольшую комнату, достает из шкафа в углу лист пергамента, чернильницу и перо, ставит все это добро на стол и указывает рукой на стул. — Прошу вас, — сама она отходит к двери, замирает там и, обернувшись через плечо, спрашивает, — Вы ведь граф Вотяков, не так ли? — Так, — подтверждает Назар, — А как ваше имя? — Меня зовут Розалия, — представляется она и, прежде чем уйти, добавляет, — Как закончите, закройте дверь на щеколду с наружной стороны. Дети часто бывают непоседливы и забираются туда, куда не нужно. Как только она скрывается из виду, Назар хватается за перо, макает его в чернильницу и быстро пишет ответ. «Здравствуй, Дарио. Я получил твое письмо и сейчас нахожусь в Монсе. Конечно, я постараюсь найти нужных детей, но если не смогу сделать этого здесь, то продолжу в Пекатуме. Если и там никого подходящего не окажется, то госпоже Полине Виардо придется самой решить данный вопрос. Но, разумеется, я попытаюсь ей помочь. Н.В.» Закончив, Назар ждёт, пока чернила просохнут, после чего, сложив лист пергамента пополам, покидает комнату, закрывает дверь на щеколду и возвращается на первый этаж. Там он быстро находит ожидающего его гонца, отдает ему письмо, пару монет для поощрения и отправляет его к Дарио. Разобравшись с этим вопросом, Назар снова присоединяется к госпоже Абросимовой и господину Узенюку, чтобы помочь им поскорее завершить их общее дело. Завершить, однако, получается лишь через час. К тому моменту, как триста двенадцать сирот в сопровождении солдат покидают Монс, а ещё двое мальчишек и одна девчонка, являющиеся детьми целителей, уезжают в Морталис, Назар успевает даже немного утомиться, но тем не менее решает, что отправится в Пекатум уже сегодня. Напоследок он все же заходит с улицы в приют, чтобы попрощаться с госпожой Абросимовой, и сталкивается с Розалией, качающей на своих руках дитя. Она его замечает тоже. — Вы ищете госпожу Абросимову? — любопытствует она, — Если да, то она наверху. В той комнате, где вы писали письмо. Надеюсь, вы закрыли дверь, как я вас просила? — Само собой, — кивает Назар, — Благодарю вас за помощь, вы меня очень вовремя выручили. — Ерунда, — отмахивается Розалия, — Это вы нас выручили. Столько детей было здесь, что хоть за голову хватайся, хоть белугой вой. А ведь это ещё не все, знали бы вы, сколько их по улицам шастает. Так хоть забрать их можно теперь, места должно хватить. Даст Творец, не сгинут от голода. Ничего не ответив, Назар оценивает ее пристальным взглядом и внезапно ловит себя на том, что, кажется, будто бы даже знает ее. Откуда именно, он сказать не может, на его пути было слишком много разных эльфов, и всех ему запомнить не удалось, но вот эту женщину он где-то все же встречал. Либо же видел ее раньше, все же Нижний Город не безграничен, они могли однажды столкнуться. Почему Назару чудится, что это важно, он сам не понимает, но на всякий случай решает выяснить. — Вы работаете здесь сиделкой, не так ли? — уточняет он, наблюдая за тем, как Розалия не прекращает качать засыпающее дитя. — Можно и так сказать, — подтверждает та, — Я сама не местная, перебралась в Монс пару лет назад из Интеритуса. Своих детей я давно вырастила, они уж своей жизнью живут, а нянчиться вот никак не могу разучиться. Потому и пришла работать в приют сиделкой. А что, пользы от меня в этом деле навалом, да и госпоже Абросимовой так проще, тогда чего бы и нет? После войны сирот много, за ними уход нужен, но не всякая женщина согласится с чужими возиться, когда своих навалом. А мои взрослые уже, им моя забота ни к чему. Хоть отдам ее тем, кто в ней нуждается. — Значит, вы из Интеритуса, — задумчиво тянет Назар. В его голове все постепенно становится на свои места, не хватает лишь одной детали. Именно ее он старается получить вместе со следующим вопросом, — У вас случаем не семеро детей? — Шестеро, — мгновенно отзывается Розалия, — И все сыновья. Не дал Творец ни одной дочери, одних только мальчишек послал. — И все же мне кажется, что их у вас какое-то время было семеро. Кинув на него испуганный взгляд, Розалия сует ребенка проходящей мимо другой сиделке и, когда ты скрывается из виду, нервным жестом разглаживает складки на своем платье. — Даже если и так, то я бы не хотела, чтобы об этом кто-то знал, — тихо говорит она, — Потому, молю вас, не рассказывайте никому. Я не знаю, откуда вам это известно, но сейчас уже это не имеет никакого значения. — Я обещаю вам сохранить вашу тайну, если вы расскажете мне подробнее, как именно тот мальчик оказался у вас, — заявляет Назар, — Можете быть уверены, что дальше меня ваши слова не уйдут. — Дёрнул же черт за язык, — вздыхает Розалия, и, сдавшись, все же кивает, — Творец с вами, расскажу. Но не здесь — ждите меня на улице через четверть часа. Я подойду к вам, как только освобожусь. Не задавая более вопросов, Назар уходит сначала к госпоже Абросимовой, благодарит ее за помощь, прощается с ней, а после покидает здание приюта и, встав у крыльца, ждёт Розалию. Ему почему-то кажется важным узнать, как именно Марк попал к ней и почему в конечном итоге его забрал Мирон. Не то, чтобы Назар не в курсе событий тех лет, и не то, чтобы он думает, будто ему сказали неправду, но тем не менее он считает, что от Розалии он может услышать несколько иную историю. Сейчас он вспоминает, где именно видел ее раньше. Ещё до начала первой войны он как-то раз посетил Интеритус, чтобы найти одного эльфа по просьбе Мирона, и заодно решил съездить к бывшему пристанищу Марка, желая из банального любопытства собственными глазами взглянуть на то место, где рос и жил будущий король. Ничего удивительного взору не открылось тогда: небольшой, немного покосившийся от времени деревянный дом с невысоким крыльцом и выкрашенными в серый цвет воротами. А ещё эльфийка в жёлтом переднике, кричащая что-то темному мальчишке, бегающему по двору. Той эльфийкой как раз и была Розалия, и тогда она была явно моложе. Судя по всему, минувшие события наложили на нее отпечаток, вот она и стала выглядеть старше. Назар мысленно прикидывает, сколько же ей лет, и приходит к выводу, что где-то около сорока или даже больше. Из-за построения этих теорий, он невольно начинает думать о собственном возрасте, потому и не сразу обращает внимания на то, что к нему подошла Розалия. — Граф Вотяков, — окликает она его, кутаясь в шаль, и, поняв, что он заметил ее, предлагает, — Давайте пройдемся. Молчаливо соглашаясь, Назар ступает за ней на тихую улицу, не спеша первый завести разговор. Лишь когда они отходят от здания приюты на несколько ярдов и останавливаются у поворота дороги, ведущей к ратуше, Розалия, немного подумав, все же вновь подает голос. — Чего вы от меня хотите? — Ничего особенного, — отзывается Назар, — Мне всего лишь нужно, чтобы вы рассказали, как Его Величество попал под вашу опеку и почему вы отдали его господину Федорову. — Было бы, что рассказывать, — вздыхает Розалия, она устремляет свой взгляд куда-то вдаль и, приняв нечитаемое выражение лица, все же принимается говорить, — Я познакомилась с его матерью на рынке, она торговала овощами в лавке одного господина. Когда мы впервые встретились, Ольга уже была глубоко беременна и должна была вскоре родить. У меня у самой на тот момент уже было шестеро детей, самому младшему сыну едва исполнилось два года, и я из женского любопытства спросила у нее, как ее муж позволил ей работать на таком-то сроке. В тягости, знаете ли, непросто бывает порою даже с кровати встать, до того мутить может. Ольгу мой вопрос задел, она сказала, что у нее нет мужа и никто ей ничего запретить не может. Я… Мне стало жаль ее. Мой супруг тогда не так давно скончался от болезни, я прекрасно знала, что это такое — воспитывать детей в одиночку. Вот я и предложила ей свою помощь, если вдруг она понадобится. Ольга ее приняла. — Вас не смутило, что она светлая? — осторожно уточняет Назар, — В те времена это ведь было редкостью, чтобы светлые эльфы появлялись в Нижнем Городе. — Мне вообще не было дела до этого, — равнодушно пожимает плечами Розалия, — Хоть светлая, хоть темная, я видела одно: беременную незаконным дитём женщину. Ольга, конечно, храбрилась, строила из себя невесть кого, но заметно было, что боится она чего-то. Когда время родов подошло, она попросила меня пристроить её у себя, и я ей не отказала. А уж когда она на свет принесла светлого мальчишку, тогда я и узнала, чей он сын. И вот тогда уже моя очередь пугаться наступила. — Вы узнали, что он королевский бастард? — Не сразу. Поначалу Ольга не признавалась, сколько бы я не спрашивала, кто отец, да и мальчишка был похож на нее. А потом она все же сказала мне, что понесла от короля. Мол была фрейлиной его невесты, а он глаз на нее положил, отказать королю не посмела, вот и забеременела. Потому и сбежала в Нижний Город, испугалась, что убьют её. — И как вы на это отреагировали? — А как я могла отреагировать? — невесело усмехается Розалия, — Вслед за ней я испугалась, как иначе то? В моем доме бастард королевский родился, меня за такое власти могли и на виселице вздёрнуть. Но Ольга на коленях ползала, умоляла не раскрывать ее, и мне духу не хватило прогнать ее. Я все же тоже матерью была и тоже понимала, что это такое — дитя свое оберегать. Не смогла я поступить с ней так, вот и позволила остаться у себя. Она ненадолго замолкает, Назар же анализирует все услышанное и приходит к выводу, что пока ее история и история Мирона во всем совпадают. Потому, может, и не следовало тащить Розалию на улицу и требовать ее рассказать правду, но она сама продолжает, позволяя Назару узнать абсолютно все. — Жили мы неплохо, — со странной улыбкой заявляет она, — Я на винодельне трудилась, Ольга за детьми приглядывала да хозяйство вела. Она сама на рынок вернуться не могла, все же дитя малое, потому за домом и следила. Потом уже, когда сынишка подрос немного, опять работать пошла, и все вроде складывалось у нас, как надо. Правда тревожна Ольга была, все боялась, что кто-нибудь признает в мальчишке королевского бастарда. Спала она плохо, ела мало. Потому, наверное, болезнь ее и скосила. Я уж и знахарок к ней водила, и целителей, но все без толку. Едва Марку стукнуло семь лет, она умерла, и он остался почти сиротой. Девать его было некуда, вот он и жил у меня. Не выгонять же мне было его на улицу, жалко все же. Дитя ни в чем виновато не было. — Я слышал, что ваши сыновья нередко обижали его, — говорит Назар, кинув на свою собеседницу внимательный взгляд, — Это в самом деле так? — Да всякое бывало, дети же, — отмахивается Розалия, явно не желая уточнять, что подразумевая под «всяким». Поймав на себе ещё один пристальный взгляд, она ежится, сильнее кутается в шаль и все же признается, — Мальчишки мои неугомонные были. Им же не объяснишь, почему среди них светлый живёт и с чего вдруг жаловать его надо, когда все вокруг только то и твердят, что от светлых все беды. Не ладили они с Марком. Я, конечно, вразумить их старалась, но все без толку. Мне кормить их как-то надо было, я с утра до ночи в винодельне пропадала, а они росли сами по себе. Вот и обижали Марка, пока я не видела, поколачивали иногда. Он сам не жаловался, да и не только от моих сыновей ему доставалось, другие дети тоже его не особо взлюбили, но я правда пыталась приглядывать за ним. А он же ещё, чертёнок, выгораживал их всякий раз, когда я их ругать принималась. Защищал их, думал, наверное, что так они с ним дружить буду, а все без толку. Не принимали его, и все тут. И ничего сделать с этим было нельзя. — Хотите сказать, что Его Величество защищал тех, кто его обижал? — нахмурившись, уточняет Назар, — И даже никогда не жаловался на них? — Мне — ни разу, — качает головой Розалия, — А что защищал обидчиков своих, то правда. Я их как за руку ловила, давай отчитывать, а Марк в позу вставал и говорил, что не виноваты они. Мол играют они так, не надо ругаться. Он их расположения добиться пытался, а они только пользовались этим. Я Марку и так, и сяк объясняла, что не надо выгораживать их, не оценят они этого, а ему хоть бы хны. Не слышал он меня, вот и получал. А я и сделать ничего не могла, потому что работала целыми днями, лишь бы ораву эту прокормить хоть как-то. Вот тогда господин Федоров и появился. Пока она подбирает слова, чтобы перейти к следующей части своей истории, Назар обдумывает то, что уже услышал, и ловит себя на мысли, что ему искренне жаль Марка. В попытке добиться внимания, признания и дружбы он буквально позволял делать себя козлом отпущения и не давал наказать своих обидчиков, потому что верил, что за это они его примут в свой круг. Этого не происходило, но он упорно продолжал в прежнем духе, надеясь на то, что однажды сработает. Каково же было, наверное, его разочарование, когда Марк, наконец, понял, что стать своим подобным образом у него не получится. Назар не может сказать, что его детство и юность были многим проще, он сам рано осиротел и взял в руки оружие, чтобы не сгинуть, но у него хотя бы были друзья, и его никто не считал прокаженным. Марку же пришлось куда сложнее — против него был будто бы весь мир, и он в одиночку давал ему отпор, потому что никто не вставал на его сторону. Быть может, кроме Розалии, но та следующими своими словами заставляет в этом засомневаться. — Господин Федоров приехал в Интеритус по каким-то своим делам и как-то раз увидел меня на рынке вместе с Марком, когда мы покупали овощи, — спустя продолжительную паузу, продолжает она, — Дела у меня обстояли на тот момент плохо, на винодельне стали все меньше платить, и жили мы почти что впроголодь. В лавке мне не хватило денег, чтобы расплатиться, и господин Федоров почему-то решил меня выручить. Он спросил, что это за мальчик со мной, и я сказала ему, что это сын моей подруги. Его очень удивило, что Марк светлый, но я не стала ему объяснять, почему так. Побоялась, что он сдаст нас властям и мы все вместе будем болтаться на виселице. Я пообещала господину Федорову отдать ему деньги, когда у меня будет такая возможность, но он отказался. Сказал, что это вовсе необязательно, и ушел из лавки. В следующий раз мы встретились с ним уже на винодельне, как раз там он и занимался своими делами. Он узнал меня, мы побеседовали с ним, а потом… Не могу сказать, что именно произошло, но господин Федоров спустя какое-то время все же смог вызвать у меня доверие, и я рассказала ему, что Марк — сын правящего короля. Вот тогда мне и поступило предложение, от которого я не смогла отказаться. — Дайте угадаю: господин Федоров выразил желание забрать Его Величество к себе, тем самым пообещав избавить вас от необходимости приглядывать за королевским бастардом, — вслух предполагает Назар, — И вы согласились, поскольку все ещё опасались за свою жизнь. Не так ли? — Почти, — уклончиво отвечает Розалия. Она молчит пару мгновений, будто не решаясь продолжить, тяжело вздыхает и все же говорит, — Господин Федоров предложил мне денег взамен на то, чтобы я отдала ему Марка. Довольно крупную сумму, ее хватило бы на то, чтобы расплатиться со всеми долгами и протянуть хотя бы месяц, пока дела на винодельне не наладятся. — Прошу прощения, — оторопело лепечет Назар, — Вы продали Его Величество господину Федорову? — Да. У меня не было иного выхода. Тянуть семь голодных ртов было непросто, и когда появилась возможность пристроить один где-то ещё, я не смогла отказаться от такого предложения. Назару кажется, что все это какой-то абсурд. Он не может осуждать Розалию за то, что она пыталась хоть как-то облегчить свою ношу, но его все равно возмущает тот факт, что она буквально продала Марка малознакомому эльфу. Неужели она не думала о том, что Мирон мог сделать с ним все, что угодно? Что мальчика, которого она воспитывала с первых дней его жизни, могут отдать на растерзание властям или использовать для каких-нибудь совсем уж дурных целей? Борделей, к сожалению, в стране немало, и какова вообще была вероятность, что Марк не оказался бы в одном из них? Неужели Розалии было настолько плевать на него, что она без долгих раздумий избавилась от него, не беспокоясь о его дальнейшей судьбе? Если это действительно так, то Назар, мягко говоря, сомневается в ее моральных ценностях. Он сам прекрасно знает, что такое нищета и голод, и пусть у него самого не было семерых детей, он видел тех, кто тянул свои семьи из последних сил и даже не заикался о том, чтобы кого-то бросить. И даже если для Розалии Марк не был родным, как вообще можно было так поступить с ним? Он ведь не был виноват в том, что попал под ее опеку, он, черт побери, был ребенком, мать которого умерла слишком рано. И он определенно заслуживал если не любви, то хотя бы принятия и безопасности, но его лишили и этого, вверив его судьбу в руки абсолютно чужого для него эльфа. Подумав об этом, Назар вдруг понимает, почему Марк так отчаянно ищет опоры и боится за Надю. Да потому что его самого оставили без защиты и поддержки ещё в самом раннем детстве. Он нашел их, конечно, но многим позже, однако этого не оказалось достаточно, чтобы избавить его от всех страхов. Чтобы убедить его — больше с ним подобного не произойдет. Марк ранен глубоко внутри, и эта боль так и не стихла, хоть и многое в его жизни изменилось. — Он ко мне приходил не один раз, — неожиданно заявляет Розалия, прервав молчание, — Уже после того, как я отдала его господину Федорову, Марк сбегал от него ко мне и просил забрать его. Они жили на другом конце города, но он все равно добирался до меня и отказывался уходить. Я спрашивала, не обижают ли его, он говорил, что нет, только вот ему не хочется к господину Федорову, потому что его дом здесь. Я каждый раз объясняла ему, что теперь он тут не живёт, возвращала его обратно, но Марк все равно сбегал и снова обивал мои пороги. Однажды я не выдержала, сказала ему, что за него заплатили крупную сумму, потому он не должен больше приходить ко мне. После этого он ни разу не заявился, хоть и по-прежнему жил в Интеритусе, пока господин Федоров не увез его из города. С тех пор я его и не видела. — Вы не жалеете? — сухо спрашивает Назар, с трудом сдерживая эмоции, вызванные услышанным, — Что буквально продали ребенка чужому эльфу, когда он был столь привязан к вам. Ваше сердце ни разу не дрогнуло? — Не пытайтесь вызвать у меня чувство вины, граф Вотяков, вы не знаете, через что мне пришлось пройти, — качает головой Розалия, — Растить семерых детей одной, без мужа, было непросто, да и мне было страшно, что однажды власти узнают о происхождении Марка и придут по мою душу. На кого бы я оставила своих сыновей, если бы меня казнили? Я должна была выжить любой ценой, чтобы позаботиться о своих мальчишках, и для этого мне пришлось отдать Марка господину Федорову. Скорее всего я бы поступила так, даже если бы мне не заплатили, потому что иного выхода я не видела. Можете думать обо мне что угодно, но если бы тогда я не приняла это решение, сейчас бы Нижний Город не был свободен. — Вы оправдываете свой выбор тем, что Его Величество в итоге занял трон? — Я вовсе не оправдываюсь, не вам меня судить. Но я вижу, к чему привело мое решение, и теперь могу сказать, что оно не было таким уж неправильным. Назар не находит, чем парировать, а если честно, не видит в этом смысла. Ему все ещё несколько не по себе от мысли, что Розалия так легко отдала Марка Мирону, но он прекрасно видит, что убеждать ее в чем-то бессмысленно, потому и молчит. Невольно он думает о том, а смог бы он поступить подобным образом, если бы был в ее положении, и приходит к выводу, что никогда. Назар бы ни за что на свете, как бы его не душили нищета и нужда, не бросил бы на произвол судьбы ни Надю, ни Рому, ни кого-либо из своих солдат, потому что дорожит ими по-настоящему. При этом он не осуждает Розалию, однако и понять ее не может тоже. Вся эта история по-странному дестабилизирует его, вызывает у него какие-то противоречивые эмоции, потому он старается отогнать их от себя и решает, что пора заканчивать. Больше ничего важного Назар скорее всего не услышит, так и нечего тратить время зря. — Мне пора идти, — объявляет он, — Благодарю вас за уделённое мне время. Всего доброго. — Граф Вотяков, — зовёт его Розалия, когда он отходит на пару шагов, — Я понимаю, что, возможно, вы считаете мой поступок неправильным и даже осуждаете меня за него. Но у меня в самом деле не было иного выбора. — Вы сами сказали, что не мне вас судить, — пожимает плечами Назар, — Так что вряд ли мое мнение имеет для вас значение. Вы прекрасно знаете, что именно вы сделали, и если вам не кажется это чем-то дурным, то я не стану вас переубеждать. Творец нам всем судья. Поджав губы, Розалия скупо кивает и больше ничего не говорит. Назар же, постояв ещё пару мгновений, все же разворачивается на пятках и идёт за своей лошадью, желая как можно скорее покинуть Монс. Беззвучно он зачем-то клянётся себе в одном — какие бы испытания ему не послал Творец, он ни за что на свете не оставит тех, кто ему дорог, и сделает все, чтобы они не лишились защиты и принятия.

***

Следующие две недели пролетают незаметно. Назар по-прежнему посещает те города, в которых ещё не успел побывать, заезжает в приюты и отбирает сирот в Легион, и в общем-то занимается тем, чем должен, не особо следя за тем, как быстро дни сменяют друг друга, пока ему не приходит письмо от Дарио. Тот пишет, что собрал с западных земель порядка шестиста детей и распределил их по отрядам, а теперь вот наведался в Тенебрис, чтобы взглянуть, как там идут дела, и в скором времени собирается вернуться в Далорус. В конце он добавляет, что месяц почти на исходе, потому пора бы уже и думать о том, чтобы проложить путь до Пальмиры, и Назар этому искренне удивляется, не понимая, как так вышло. Он на всякий случай сверяется со сроками, решив, что Дарио мог и ошибиться, а когда осознает, что тот прав, тяжело вздыхает. Кажется, им действительно пора заканчивать и запрягать лошадей в дорогу, потому что впереди ещё немало событий, к которым они, как ни странно, имеют отношение. Назар потому и пишет Дарио, что через два дня будет в Далорусе, просит его предупредить Лию, что вскоре они прибудут в Пальмиру, и напоследок заглядывает в Лакус, в котором до этого ещё ни разу не был. После посещения города и очередного визита в приют, он вместе с толпой детей в повозках и солдатами все же едет в столицу, предрекая суматошные и полные забот дни. В резиденцию Назар возвращается к вечерней трапезе. Солдатам он велит увезти всех сирот в штаб Легиона, а сам в первую очередь направляется к покоям Ромы, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, но не доходит. На половине пути в него с радостным визгом врезается выбежавшая из полутьмы коридора Ида, вскинув голову, она тут же испуганно отпрыгивает назад и прижимает руки к груди. Растерявшись, Назар не сразу понимает, что она тут делает одна и почему смотрит так боязливо, потому на автомате присаживается на корточки и складывает руки на ее плечах, разглядывая ее со всех сторон. — С тобой все в порядке? Цела? — Да, — кивает Ида, она смахивает с щеки упавшую на нее прядь волос и улыбается, — Извините, пожалуйста. Я просто убегала от мамы и не увидела вас. — Ничего страшного, — успокаивает ее Назар, даря в ответ непрочную улыбку и выпуская ее из своих рук, — Почему ты убежала от мамы? Не хочешь идти на вечернюю трапезу? — Нет, я уже поела, — отвечает Ида, — Сегодня давали рыбу, она была вкусной. Мама говорит, что рыба полезная, но сама ее не любит. А мне нравится, особенно когда в ней мало костей. — Рыба — это хорошо. Так почему ты убежала от мамы? — Она сказала, что не пустит меня гулять с Ромой, пока я не закончу урок по чтению. А я не хочу на чтение, я хочу на улицу. Рома же не ходит на уроки, почему я должна ходить? — Рома ещё слишком мал, чтобы заниматься чтением, — объясняет ей Назар, с трудом сдерживая широкую ухмылку от этого обиженного тона, — Когда он немного подрастет, он тоже будет ходить на уроки. И ты тоже обязательно должна учиться, если хочешь стать такой же умной, как твоя мама. — Очень лестно слышать, что вы считаете меня умной, — усмехается незаметно подошедшая к ним Эдда. Она замирает позади Иды, складывает руки на груди и спрашивает, — Набегалась? А теперь пошли, иначе мы не успеем выйти на прогулку. Чем раньше ты закончишь с чтением, тем быстрее мы пойдем на улицу. Ида упрямо качает головой, не желая подчиняться, обиженно поджимает губы, а затем, кинув на Назара внимательный взгляд, встаёт сбоку от него и шепчет ему на ухо. — Пожалуйста, скажите маме, что сегодня я могу не идти на чтение. Она вас точно послушает. — Ида, — предупреждающе окликает ее Эдда, — Я все прекрасно слышу. — Почему ты не хочешь идти на чтение? — вполголоса любопытствует Назар, вытягивая одну ладонь в воздухе, тем самым прося Эдду не вмешиваться, — Ты ведь слышала, что сказала твоя мама: как только ты закончишь с уроком, ты сможешь пойти гулять. — Да, но… — Ида сбивается и вздыхает, своими крохотными пальцами она принимается нервно перебирать в руках ткань плаща на чужом плече и все же продолжает, — Я слышала, что Рома скоро уедет, а я очень хочу ещё немного погулять с ним вместе, пока он тут. Можно я пойду на чтение завтра, а сегодня поиграю с Ромой? Я обещала показать ему качели в саду, их повесили сегодня утром. Можно? От ее умоляющего тона у Назара что-то екает внутри. Он прекрасно понимает, что из него сейчас умело вьют веревки, но не может сопротивляться столь искреннему желанию Иды провести время с ее новоиспеченным другом, потому медленно кивает и обещает. — Я постараюсь договориться с твоей мамой. — Я все ещё прекрасно слышу вас, — сообщает Эдда, — И пока не вижу причин, по которым у вас получится договориться со мной. Ида испуганно смотрит на Назара, явно опасаясь, что их не самый изящный план пошел коту под хвост, одними глазами умоляет предпринять хоть что-то и закусывает щеку изнутри. Назар жмурится, говоря беззвучно, что со всем разберется, выпрямляется во весь рост и обращается к Эдде. — Завтра утром мы отбываем в Пальмиру, — объявляет он, — Почему бы не дать детям напоследок возможность немного поиграть вместе? От одного дня явно ничего не изменится, да и Ида пообещала, что позже все обязательно наверстает. — Правда-правда, — спешно кивает Ида, — Я завтра пойду на чтение и выполню все задания. — Вы оба нагло пользуетесь своим положением, — причитающе цокает языком Эдда, закатывает глаза и все же сдается, — Так и быть, сегодня можешь не идти на урок. Но завтра сделаешь все, что должна была сделать сегодня, и выполнишь все новые задания. Договорились? Вместо ответа Ида подпрыгивает на своем месте, хлопая ладонями, в порыве чувств обнимает Назара за ногу, затем, подскочив к матери, целует ее руку и уносится прочь, не прекращая восторженно пищать. Эдда кричит ей вслед, чтобы она далеко не убегала, вздыхает тяжело и качает головой. — Если вы будете потакать каждому капризу Ромы, вы будете очень плохим отцом, — насмешливо предупреждает она, — Заметьте, Ида знает вас всего ничего, а уже крутит вами, как хочет. Страшно представить, что было бы, если бы у вас была дочь. Да вы бы избаловали ее так, что с ней бы никто не управился потом! Имейте в виду, так воспитывать детей нельзя. — Обещаю, что впредь не повторится, — заверяет ее Назар, — Но в качестве исключения один раз все же можно дать поблажку. Вряд ли учебник по чтению куда-то сбежит, а вот Рому я завтра заберу в Пальмиру, и Ида вряд ли увидит его так скоро. Позволь ей напоследок провести с ним время, все же она считает его своим другом. — А я погляжу, Дарио уже успел вам доложить все, — усмехается Эдда, — Ладно, сегодня действительно можно. Завтра, я уверена, Ида будет заливаться слезами, так пусть хоть сейчас немного порадуется. Кто бы мог подумать, что она так привяжется к Роме. Даже к Егору она относится совсем иначе, хотя вроде как собирается за него замуж. — Даме не положено проявлять слишком много благосклонности к своему избраннику до свадьбы, — смеётся Назар, — Ида поступает как мудрая женщина и все делает правильно. — Откуда только вы знаете столько о природе женского поведения? — не скрывая иронии в голосе, любопытствует Эдда, — Неужто нашли себе избранницу и теперь делаете выводы, исходя из ее жестов в вашу сторону? — Нет, но я имел возможность видеть, как Мария крутила Димой. После такого под венец я точно ни ногой. Эдда заходится смехом, прикрыв рот ладонью, Назар тоже позволяет себе очередную улыбку. Не то, чтобы он преувеличивает, но Мария в свое время и правда близко не подпускала к себе Диму, невзирая на все знаки внимания от него. А он не терялся — упорно продолжая добиваться ее расположения, он все же довел ее до алтаря и сделал своей женой, но только после того, как закончилась война. Возможно, сделал бы раньше, только вот Мария не давала ему своего согласия, заставляя прилагать его все больше усилий. Сейчас вспоминать об этом довольно забавно, учитывая тот факт, что ее симпатия была заметна всем. Всем, кроме Димы, тот, разумеется, в упор не видел очевидных вещей и даже не понимал, что им вертят лишь для того, чтобы его интерес не пропал так быстро. Этого, к счастью, не случилось, и свадьба все же состоялась. Назар такому исходу все ещё рад — что Дима, что Мария всегда импонировали ему из-за своей разумности, потому их союз кажется ему правильным и крепким. Хочется, чтобы он сохранился. Успокоившись, Эдда кидает на Назара сияющий взгляд. — А вы в хорошем расположении духа, — подмечает она, — Рады тому, что скоро вернётесь в Пальмиру? — Скорее тому, что смогу увезти туда Рому, — честно отвечает Назар, — Ты не знаешь, где он сейчас? Я бы хотел проведать его до трапезы, пока есть время. — Он должен быть в своих покоях, — отзывается Эдда, — У нас произошли некоторые изменения, теперь Рома вместе со всеми ходит в столовую. Он уже был на трапезе, так что вполне возможно, что Виктория отвела его переодеться перед прогулкой. — Тогда я загляну к ним, пока они не ушли, — решает Назар, — С ним все в порядке? Никаких проблем не возникло? — Будьте спокойны, у нас все отлично. Рома чудесный малыш, он вел себя очень покладисто и расположил к себе абсолютно всех, начиная Викторией и заканчивая конюхом. Нам даже будет немного грустно расставаться с ним, когда вы уедете. От прозвучавших слов у Назара почему-то теплеет в груди, но он ничего не говорит, лишь сухо кивает, благодарит Эдду за помощь и, развернувшись на пятках, следует к нужным покоям. Уже подходя к дверям, он вдруг чувствует странный трепет, и, войдя внутрь, застывает на месте, когда видит Рому, самостоятельно надевающего на себя плащ. Тот, заметив Назара, отвлекается от своего занятия, вскидывает голову и несколько мгновений стоит. Он смотрит ни то с удивлением, ни то с подозрением, а затем отмирает, делает пару уверенных шагов навстречу и, в конце концов, срывается на бег. Назар, не отдавая себе отчёта, присаживается на корточки, протягивает к нему руки и ловит его в свои объятия, прижимаясь носом к его темной макушке. От Ромы пахнет почти так же, как от Нади — розовым маслом, хлопком и почему-то тимьяном. Наверное, это из-за столовой, по словам Иды там сегодня подавали рыбу. — Ну как ты тут? — спрашивает Назар, отстранившись, — Хорошо себя вел, пока меня не было? Рома спешно кивает, расплываясь в улыбке, складывает обе ладони на чужих плечах и нетерпеливо переступает с ноги на ногу. Его реакция Назара удивляет — честно говоря, он ожидал, что мальчишка будет вести себя куда осторожнее после его столь долгого отсутствия, но это оказалось не так. Напротив, Рома будто бы даже рад его возвращению, чего и не пытается скрыть теперь. От его сияющего вида в груди что-то екает, Назар вздыхает. — Вот и славно, — заключает он, приглаживая волосы на макушке Ромы, интересуется, — На улицу собрался? — Вечер добрый, граф Вотяков, — внезапно приветствует его Виктория, которую он ранее не заметил, — Не знала, что вы уже вернулись. Как прошел ваш путь? — Добрый вечер, — отзывается Назар, все же выпрямляясь, одну руку он потягивает Роме, чтобы тот мог за нее держаться, и говорит, — Все хорошо, можете не беспокоиться. Я так понимаю, вы уходите на прогулку? — Да, мы бы хотели пройтись на улице, пока не стемнело, — подтверждает Виктория, — Я обещала Роме, что мы покормим уток в пруду, здесь недалеко. Он целый день ждёт этого, поэтому откладывать уже нельзя. Иначе грош цена будет моему слову. — Справедливо, — соглашается Назар, — В таком случае я составлю вам компанию, если вы не будете против. К тому же… Договорить он не успевает, Рома дёргает его за край рубахи, призывая обратить на него внимание, и, когда Назар наклоняется к нему, вкладывает в его руку все тот же оловянный медальон. Виктория этот момент решает прокомментировать. — Он всегда носит его с собой и никому не отдает, — сообщает она, — Когда я спросила его, зачем он его хранит, Рома дал мне понять, что так нужно. Как мне показалось, он почему-то связывает этот медальон с вами. — Вот как, — вздыхает Назар, принимая предложенную вещицу, обращается к Роме, — Ты хочешь, чтобы это было у меня? Мне оставить его у себя? — Да, — подтверждает тот и вторит сказанным словам, — У себя. Даже близко не понимая, зачем так нужно, Назар послушно исполняет просьбу и прячет медальон в кармане штанов. Рома, довольный тем, что все было сделано так, как он хотел, снова улыбается, обнажая ряд крохотных зубов, и тянет Назара за руку в сторону двери. Тот подчиняется ему, решая немного повременить с трапезой, и, когда они втроём оказываются в коридоре, просит Викторию найти Эдду, поскольку она вместе с Идой тоже собиралась на прогулку. Виктория обещает привести их и спешно удаляется, пока Назар вместе с Ромой следует к выходу из резиденции. По пути он расспрашивает мальчишку обо всём да ни о чем, тот иногда отвечает односложно, иногда жестами объясняет, что именно хочет донести, но тем не менее разговор поддерживает и не пытается избежать беседы, невзирая на то, что довольно долго не видел Назара. Так они добираются до сада, где остаются ждать Эдду с дочерью и Викторию, и там к ним неожиданно присоединяется Дарио, возвращающийся внутрь. — А я вас всюду ищу, — вместо приветствия объявляет он, обращаясь к Назару, — Почему-то не подумал, что вы в первую очередь пойдете к Роме. У вас все хорошо, капитан? Вы смогли закончить свои дела? — Насколько это было возможно, да, — подтверждает Назар, кое-как сдерживая порывы мальчишки пойти обследовать сад, просит его, — Подожди немного, сейчас выйдет Ида, и мы обязательно пойдем дальше. — Мальчишка у вас неугомонный, — хмыкает Дарио, глядя на то, как Рома предпринимает ещё одну попытку вырваться из рук Назара, — Ох и набегаетесь вы с ним. Помяните мое слово, капитан, спокойная жизнь отныне вам будет только сниться. — Я бы так не сказал, — качает головой Назар и, вновь присев на корточки, обращается к Роме, — Давай договоримся: как только выйдет Ида, вы вместе пойдете кормить уток и кататься на качелях, но до того момента ты должен стоять тут рядом со мной и никуда не сбегать. Рома внимательно смотрит на него, обдумывая услышанные слова, и издает странный звук, означающий, вероятно, согласие. Назару кажется, что он как раз нуждался в нормальном объяснении и, когда получил его, сразу понял, что от него требуется, потому и не вырывается больше. Наверное, с малыми детьми так и надо: несколько раз повторить, что от них хотят, потому что налету они пока ещё схватывать не умеют. — Ты то сам успел все, что планировал? — уточняет Назар, поднимаясь на ноги. — Нет, конечно, — вздыхает Дарио, — Но большую часть запланированных на месяц дел закончить удалось, так что все не так уж и плохо. Фермы на западе очень порадовали, скоро у нас будет первое зерно, выращенное в Нижнем Городе. Даст Творец, в скором времени наш народ сможет кормить себя сам. — Это хорошие новости, — кивает Назар, — Зерно всегда нужно, тем более выращенное здесь. Когда ждать первого урожая? — Думаю, через три месяца, если все пойдет так, как нужно. Это заявление почему-то вводит Назара в ступор, он вспоминает слова Марка о том, что тот хотел бы дождаться первого урожая пшеницы в Нижнем Городе и уже только после этого связать себя узами брака с кем бы то ни было. Значит ли это, что через три месяца в Пальмире состоится ещё одна свадьба? И есть ли кандидаты на брак, а если нет, стоит ли начать искать их? Назар не может сказать наверняка, как не может объяснить самому себе, зачем вообще думает об этом, потому решает отогнать эти мысли и сконцентрироваться на другом. — Надеюсь, так и будет, — говорит он и переходит к другой теме, — Завтра утром мы отбываем в Пальмиру. Ты бы не мог раздобыть карету и попросить кого-нибудь из слуг отправиться с нами? Все же Рома ещё слишком мал, чтобы ехать верхом, а сам я вряд ли смогу быть подле него во время пути. — Да, конечно, я решу этот вопрос, — заверяет его Дарио, — Если хотите, то можем попросить Викторию составить нам компанию. Рома успел привыкнуть к ней, да и ей самой наверняка будет интересно взглянуть на Пальмиру собственными глазами. — Если она не будет против, — отзывается Назар, — Кто-то ещё должен уехать с нами? — Больше никто. — Отлично. В таком случае доберёмся мы быстро. Едва он замолкает, на улицу, наконец, выбегает Ида. Она вприпрыжку приближается к Дарио, мимолётно обнимает его за ноги, а затем хватает Рому за руку и, не замолкая ни на секунду, тащит его куда-то за собой. Эдда, пытающаяся поспеть за ней, кричит, чтобы они далеко не уходили, устало вздыхает и хочет было ринуться за детьми, но Виктория ее опережает. — Вы не спешите, я присмотрю за ними, — говорит она, улыбаясь одними уголками губ, — Вам сейчас нужно беречь себя, так что не тратьте сил. Не дожидаясь ответа, она быстрым шагом следует за Ромой и Идой, чтобы нагнать их, и вскоре все трое скрываются в глубине сада. Назар поворачивается к Эдде, подмечая, что та и правда выглядит несколько уставшей, и предлагает. — Если тебе нужно, то лучше возвращайся обратно. Мы с Викторией уж точно справимся с двумя детьми. — Чтобы справиться с Идой, нужна целая толпа из нянек и слуг, — причитает Эдда, — Боюсь, даже сил главы Легиона не хватит на то, чтобы охладить ее пыл. — Вот тут ты глубоко ошибаешься, — насмешливо тянет Дарио, обнимая ее за спину, — Наш капитан в свое время, и глазом не моргнув, мог усмирить толпу пьяных юнцов, а это, знаешь ли, задача не из простых. Единственное, что ему никогда не удавалось, это найти все наши заначки эля, потому предотвратить наши гуляния в лагере было почти невозможно. Назар едва слышно усмехается себе под нос. Не находил, как же. Он всегда знал, у кого и в каком количестве хранится вино или эль, всегда знал, где искать заначку и как ее конфисковать, но очень редко пользовался этой информацией и позволял своим солдатам иногда приложиться к бутылке. Конечно, пьянства он не одобрял, все же это было небезопасно, но и веселья не портил, если понимал, что оно вполне себе допустимо. Однако Дарио об этом знать не стоит, пусть думает, что у них получалось хоть иногда обвести своего капитана вокруг пальца. С Назара не убудет, если он позволит ему так считать. — Я не видел смысла лишать вас таких банальных радостей, — усмехается он, — К тому же с утра вы сами жалели о том, что вообще пили, и получали хороший нагоняй от Федора за нерасторопность. Можно сказать, что таким образом мы учили вас нести ответственность за свои решения. Очень эффективно, ты не находишь? — В таком случае ваш воспитательный процесс пошел коту под хвост, — довольным тоном заявляет Дарио, — Потому что ни разу, когда мне предлагали выпить у костра, я не отказался, даже несмотря на то, что утром вы гоняли меня до седьмого пота. — Как хорошо, что я этого не видела, — фыркает Эдда, уложив голову на его плече, — Иначе никогда бы не вышла замуж за такого пьяницу. — Вышла бы, — возражает Дарио, — Ты была беспощадно влюблена в меня, даже не отрицай. — Сейчас я начинаю жалеть о своем решении. — Не ты ли мне говорила, что это был самый лучший выбор из всех сделанных тобой? Эдда кидает на него возмущённый взгляд, то ли призывая беззвучно не нести чепухи, то ли намекая не ставить ее в неудобное положение, Дарио же все посылаемые ему сигналы игнорирует и целует ее в лоб, явно неосознанно опуская свободную руку на ее пока ещё плоский живот. Понимая, что он здесь явно лишний, Назар бесшумно отступает назад, разворачивается к ним спиной и молча уходит в сад, чтобы найти Рому с Идой и Викторию. К его удивлению, несмотря на то, что месяц выдался довольно напряжённым, сейчас он чувствует себя спокойно и даже будто бы не испытывает усталости. Конечно, как только он вернётся в Пальмиру, круговорот дел вновь затянет его и не отпустит, но это будет потом, а значит, волноваться об этом рано. На сегодня, пожалуй, Назар отложит все заботы куда подальше и позволит себе немного отдыха, даже если заключаться он будет в кормлении уток и прогулке с двумя крайне неугомонными детьми.

***

Дав знак солдатам готовиться к отправлению, Назар в очередной раз подходит к рыдающей Иде, вцепившейся в Рому так, что не оторвать, и вскидывает на Эдду вопросительный взгляд. Та виновато пожимает плечами. — Свет мой, пожалуйста, успокойся, — ласково просит она дочь, опустившись на корточки, приглаживает ее по темным волосам и предлагает, — Хочешь, съездим в город покормить кроликов? Или сходим к госпоже Гордеевой покрасить витражи? — Не хочу-у-у, — протяжно тянет Ида, все продолжая захлёбываться слезами и держать Рому в своих руках, — Хочу, чтобы он оста-а-ался. — Доченька, так нельзя, — вздыхает Эдда, — Роме нужно уехать, его очень ждут в Пальмире. А тебя очень ждёт Егор, он хотел поиграть с тобой и покататься на качелях в саду. — Не хочу-у-у к Егору. Пусть Рома… Пусть он оста-а-анется. — Ида, милая, но ему правда очень нужно ехать, — принимается убеждать ее Виктория, стоящая позади Ромы, — Если бы он мог остаться, он бы обязательно остался. Видишь, ему тоже грустно, но он должен отправиться в Пальмиру. Ида упрямо качает головой, отказываясь слушать чьи-либо слова, одной рукой стирает слезы с лица и крепче обнимает Рому. А тот вполне себе невозмутим: стоит спокойно, особо вырваться не пытается, только глазами хлопает растерянно, но сам не плачет. Назар его выдержкой даже немного восхищается. — Что за шум, а драки нет? — спрашивает подошедший к ним Дарио, оценивая внимательным взглядом всю эту душещипательную сцену, — Так, я не понял, почему моя дочь плачет? Ида, кто успел тебя обидеть? — Па-а-ап, — она все вскидывает на него голову, трогательно шмыгает носом и просит, — Скажи им, чтобы они не забирали Рому. — Я не знаю, как ее успокоить, — Эдда, выпрямившись, умоляюще смотрит на Дарио, — Прошу тебя, сделай что-нибудь. Иначе вы вряд ли уедете, потому что она отказывается отпускать его. Даже не захотела красить витражи, хотя раньше этим можно было отвлечь ее от всего на свете. — Сейчас решим, — кивает Дарио и, присев напротив Иды, обращается к ней ласковым тоном, — Душа моя, иди сюда. Мне нужно кое-что сказать тебе, это очень важно. Ида недоверчиво смотрит на него, судя по всему, раздумывая, подчиниться или нет, все же отпускает Рому и делает шаг к отцу. Воспользовавшись моментом, Назар берет мальчишку за руку и очень осторожно, чтобы никто не заметил, тянет его за собой в сторону кареты. Тот подчиняется, почти бесшумно следует за ним, пока Виктория закрывает обзор, встав так, чтобы за ней их не было видно. Лишь отойдя на пару ярдов, Назар останавливается, поворачивается к Роме и спрашивает. — Все хорошо? Нерешительно кивнув, Рома поворачивает голову и куда-то внимательно смотрит, Назар прослеживает за его взглядом и наблюдает за тем, как Дарио, взяв Иду на руки, что-то шепчет ей на ухо, пока она крутит в пальцах завязку на его рубахе. Благо, она уже не плачет, лишь громко шмыгает носом и сжимает дрожащие губы в тонкую линию, время от времени что-то говоря отцу. Эдда в свою очередь пытается вытереть ее лицо носовым платком, но Ида упрямо отмахивается, продолжая слушать то, что ей говорят. — Кто ж знал, что это будет так непросто, — вздыхает Виктория, стремительно приближающаяся к Назару, — Никогда прежде Ида так себя не вела, даже когда была совсем маленькой. Похоже, она и правда очень сильно привязалась в Роме, раз даже закатила истерику. — Я тоже ожидал менее бурной реакции на наш отъезд, — отзывается Назар, — Мне жаль, что приходится разлучать их, но нам и правда пора в Пальмиру. И хорошо бы уже выдвигаться в путь. — Дайте им буквально пару минут, — просит Виктория, встав сбоку от него, — Господин Виейра почти смог успокоить ее, так что скоро мы сможем уехать. Все же не оставлять Иду в таком состоянии, он и сам этого не вынесет. — Я не тороплю их. Они молча ждут ещё какое-то время, каждый пребывая в своих мыслях, Назар скучающе считает проплывающие по небу облака, пока ему в ногу не прилетает мелкий камень, тут же отлетающий в сторону. Нахмурившись, он пытается понять, откуда тот вообще взялся, и замечает, что Рома, судя по всему, тоже от скуки пинает землю. Только вот делает он это не совсем бездумно: он отбивает наиболее крупные камни в каком-то одному ему известном направлении, пытаясь откатить их от себя как можно дальше, и, когда ему это все же удается, улыбается во весь рот. Назар, не совсем понимая, в чем заключается суть этой игры, решает к ней присоединиться, потому уже через пару минут они с Ромой разносят вокруг себя облако из пыли, игнорируя тихую усмешку Виктории. Когда они ненадолго останавливаются, к ним, наконец, подходят Эдда и Дарио, ведущий уже успокоившуюся Иду. Последняя, завидев Рому, делает уверенный шаг к нему навстречу и вновь обнимает его. — Я буду очень по тебе скучать, — объявляет она, — Очень-очень! И я бы обязательно поехала с тобой, но папа сказал, что я должна присмотреть за мамой, пока его нет. Больше никто не справится, кроме меня. Но ты не грусти, пожалуйста. Мы ещё поиграем с тобой, когда ты приедешь. Рома неуверенно обнимает ее в ответ, явно не понимая, почему он должен грустить, и немного неловко проводит ладонью по ее распущенным волосам. Ида, явно пересиливая себя, все же отстраняется, подходит к Эдде и берет ее за руку. Повисшую тишину прерывает Виктория. — Что ж, думаю, пора ехать, — говорит она, — Пойдем, Рома, тебя уже заждались в Пальмире. Довольно ловко она подхватывает его на руки и, коротко попрощавшись с Эддой, идёт в карету. Назар ступает за ними следом, помогает им усесться и, попросив Викторию предупредить, если вдруг понадобится остановка, закрывает дверцу, после чего возвращается обратно. В тот момент, когда он подходит ближе, Дарио даёт последние наставления дочери. — Заботься о ней и следи, чтобы она не пропускала утреннюю трапезу, — серьезно просит он, — Больше мне не на кого положиться. Это дело я могу доверить только тебе. — Хорошо, — кивает Ида, — Я все сделаю. А ты привезёшь мне что-нибудь из Пальмиры. — Обязательно, — заверяет ее Дарио, — Все, что душа твоя пожелает. Они с Идой скрепляют это обещание на мизинцах, после чего он целует ее в темную макушку, выпрямляется, нежно обнимает Эдду за плечи и, прошептав ей что-то на ухо, отступает в сторону. Заметив Назара, Дарио растягивает губы в растерянной улыбке и сообщает, что можно ехать. — Теперь уже точно, — говорит он, — Потому не будем терять времени. Эдда, милая, пиши обязательно. Я скоро вернусь. — Езжайте уже, — устало вздыхает она, трепля Иду по волосам, переводит взгляд на Назара и улыбается, — Доброго вам пути. Дайте знать, как доберётесь до Пальмиры. Попрощавшись в очередной раз с ней и с Идой, Дарио и Назар, наконец, идут к своим лошадям и почти синхронно запрыгивают на них. Последний даёт сигнал всем сопровождающим их солдатам готовиться к отправлению, выжидает ещё пару минут и, ударив поводьями, первый покидает двор резиденции. Скачут они не так быстро, как могли бы, поскольку приходится выдерживать средний темп езды из-за кареты, но никого это особо не беспокоит. Назара во всяком случае точно — он почти всю дорогу беседует с Дарио на те или иные темы, обсуждает с ним дела Нижнего Города и предстоящую свадьбу, даже вспоминает о событиях прежних лет и не сдерживает улыбки, когда речь заходит об одном случае. — Объясните мне вот что, капитан. Зачем вы во время штурма Маллеатора поставили меня в напарники Лие? Я ведь всегда работал либо с Иданом, либо с Марком, а тут вы решили поменять привычный уклад вещей. Зачем? — А сам как думаешь? — вопросом на вопрос отвечает Назар, — Маллеатор — город кузнецов, в нем жили и до сих пор живут преимущественно мужчины, закалённые тяжёлым трудом. Сложить оружие добровольно они бы не согласились в любом случае, только вот это половина беды. Я не намерен ни в чем уличать их, но представь себе, что бы они сделали, если бы им в руки попала темная молодая эльфийка из числа их врагов. — Полагаю, не самые приятные вещи, — вслух рассуждает Дарио, — Получается, вы хотели, чтобы я при необходимости смог прикрыть Лию, потому что она была в более уязвимом положении? Если да, то я не понимаю, почему вы выбрали меня. Поставь вы ей в напарники Охру, он бы умер сам, но защитил бы ее, чего бы ему это не стоило. — В этом и проблема, — отзывается Назар, — У Охры уже на тот момент было особое отношение к Лие. Если бы я поставил их в пару, он бы забыл о главной задаче и бросил бы все свои силы на ее защиту. Это могло привести к тому, что они оба попали бы впросак, потому что думали бы не о захвате города, а о том, как им сберечь друг друга. Дистанция между ними во время штурма гарантировала, что они будут заниматься делом, а не попыткой сыграть в отчаянных героев. — Допустим, вы правы, — соглашается Дарио, — Но почему тогда я? Вы могли поставить ей в пару Марка, Идана или Гришу. Да вообще кого угодно, любой из нас бы прикрыл ее и сделал все, чтобы она уцелела. Даже Мария бы справилась, хоть она и женщина. — Марию тоже нельзя было ставить с Лией, это было небезопасно, — терпеливо объясняет Назар, — Если ты не заметил, то на любой штурм я разбивал вас на пары так, чтобы мальчишки были с девчонками. Опять же, взять Маллеатор было куда сложнее, чем многие другие города, потому я был обязан подстраховаться. Всех возлюбленных мне нужно было развести по разные стороны, чтобы никакие романтические порывы не возникли на поле боя, потому пришлось хорошенько подумать, как лучше будет поступить. Поскольку Роберт был физически слабее остальных, но куда быстрее, я оставил его подле Димы, ведь на двоих у них был полный набор качеств, необходимых во время битвы. Мария в итоге встала в пару с Иданом, потому что ему хватало и сил, и навыков обращаться мечом, а она в свою очередь отлично владела луком. В теории я бы мог приткнуть Лию к Грише или Марку, но первый не уступал ей по скорости и маневренности, а второй сам нуждался в более крепком напарнике. Вот так и вышло, что Гриша и Марк остались в паре, а ты ушел к Лие, потому что такое распределение уравновешивало силы и давало вам очевидное преимущество. Разве тебе не было с ней проще, чем с тем же Робертом? — По правде говоря, было, — признается Дарио, — Она очень быстро реагировала на любое приближение противника и наносила первый удар, а я в свою очередь заканчивал дело и прикрывал ее во время движения. Если честно, то это Лия по большей части помогала мне, нежели я ей. Пока я возился и пытался уйти в маневр, она ловко обезоруживала всех соперников и быстро уходила вперёд. Я едва поспевал за ней и был вынужден постоянно бегать за ней, чтобы не потерять ее из виду. Она так и норовила унестись прочь, и мне не оставалось ничего, кроме как догонять ее. — И в этом заключалась вторая причина, по которой вы были в паре, — объявляет Назар, — Удобная по всем фронтам связка: шустрая девчонка и крепкий мальчишка. Она пробивала путь вперёд, ты прикрывал ее и разбирался с противниками. Если бы тебя не было у Лии, то ее бы очень быстро схватили, а если бы у нее не было тебя, ты бы сильно отстал и был лишён дополнительной пары внимательных ушей и глаз. Все до безобразия просто — вы отлично дополняли друг друга, и поэтому работали слаженно. Несколько минут Дарио молчит, обдумывая все услышанное, хмурит брови и принимает нечитаемое выражение лица, а затем вдруг, откинув голову назад, заходится смехом, который стихает не так скоро. — Я уже было решил, что это я весь такой важный, раз мне доверили задачу защищать Лию во время штурма, а оказывается, это она меня тащила вперёд и не давала попасть впросак, — успокоившись, говорит он, — А ведь я и правда мог не справиться без нее. Признаю, капитан, вы все сделали правильно, когда поставили нас в пару. Возможно, Лия даже была нужна мне больше, чем я ей. — Я бы так не сказал, — качает головой Назар, — Я видел, как возле ратуши её окружило трое эльфов, и если бы ты не был рядом с ней, от нее бы и мокрого места не оставили. Я не сомневаюсь в ее способностях, она хромой умудрилась во время нападения на дворец спасти немало придворных, но в неравном бою ей было бы не выиграть. Так что ваша слаженная работа в Маллеаторе сберегла вас обоих, на что я изначально и надеялся, когда ставил вас в пару. — Не буду спорить, вы в любом случае правы, — кивает Дарио, — Да и все ваши решения, которые вы принимали во время войны, всегда были верными и приводили к положительному результату. Иначе мы бы не выжили и не дошли до Пальмиры, как победители. Ничего не ответив, Назар вздыхает и устремляет взгляд вдаль. Он бы хотел согласиться с Дарио, но не может, поскольку знает, что не все его действия приносили что-то хорошее. Одна ошибка далась особенно болезненно: в день, когда Легион штурмовал Элларию, Назар имел неосторожность поставить Юлию в пару к Роберту, уповая на то, что вместе они справятся, и просчитался. Город оказался крепким орешком, взять его было не сложнее, чем Маллеатор или Пальмиру, но все же не так просто, как предполагалось изначально. Жители дали довольно жёсткий отпор и принялись уничтожать солдат всем, что попадется под руку, и, к сожалению, добились своего. Роберт из-за своей хваленой скорости ушел немного вперёд, Юлия отстала от него, и эта небольшая дистанция стала ее смертным приговором, когда её окружило сразу четверо эльфов. Разумеется, она старалась отбиться, она боролась до последнего, и на момент, когда Роберт бросился к ней на помощь, была ещё жива, но не выстояла совсем немного. Кто-то всадил ей кинжал в живот, однако, даже невзирая на это, она отбрыкивалась и давала отпор, и, возможно, уцелела бы в конечном итоге, только вот напарника ее победили численностью и повалили на землю. Роберт остался без оружия, Юлия, истекающая кровью, попыталась даже помочь ему, но второй удар уже в спину не дал ей спасти ни себя, ни его. Она умерла на том же месте, Назар, подоспевший к ним слишком поздно, смог только вырвать Роберта из лап врагов и оттащить Юлию к развалинам овощной лавки. Уже позже, когда Эллария, наконец, сдалась и признала поражение, он вернулся туда, чтобы хотя бы похоронить девчонку, как полагается, и не нашел ее. Кто-то то ли украл ее тело, то ли перенес его куда-то ещё, и сколько бы Назар не искал, результата это не дало. В тот день он не только потерял своего солдата, а ещё и лишился возможности хотя бы предать ее земле, отчего вина в груди разлилась ядовитым морем. Она была настолько сильной, что ею запросто можно было подавиться, и Назар давился день ото дня, пока продолжал вести армию к столице. Он много думал после, что, быть может, если бы он поставил Юлию в пару к Идану, а Роберта — к Диме, все бы обошлось, и мысли эти делали только хуже. Мысли же о том, что она даже не была похоронена по всем правилам, так и вовсе отдавались тупой и плоской болью между ребер, будто туда всадили кинжал, похожий на тот, от которого погибла сама Юлия. Назар тяжело переживал ее гибель, и даже не потому что относился к ней как-то по-особому, а потому что она была его солдатом. Хрупкой, красивой, но очень волевой и смелой девчонкой, что боролась за свою жизнь, даже истекая кровью и вступая в неравную схватку со своими врагами. Тот факт, что Назар не предусмотрел, не предугадал, не сберег ее, лишал его покоя и сна ещё долгие недели, пока Легион продолжал свой путь к Пальмире. Даже сейчас, спустя столько времени, он не может простить себе эту ошибку. Он был обязан все просчитать. Он был обязан дать ей более крепкого напарника, был обязан успеть помочь ей, был обязан, черт, хотя бы предать ее тело земле, но ничего из этого не сделал. Не потому что не хотел, а потому что сглупил и поставил ее в крайне уязвимое положение, чего не должен был допускать. Назар правда жалеет о многих вещах, но об этом случае он жалеет, наверное, немного больше. Потому что это была его задача — предпринять что угодно, лишь бы все его мальчишки и девчонки уцелели, и он с нею не справился. Да, они после штурма Элларии похоронили немало народу, однако из того самого отряда Назара в тот день погибла только Юлия. Траур по ней он продержал год. Не будучи мужем, братом или отцом, он все равно молчаливо принял решение нести этот груз и каждый день молиться за упокой ее души. Как капитан. Как тот, кто должен был защитить ее. Как тот, кто этого не сделал. Нервно сглотнув, Назар отгоняет от себя эти мысли и набирает в грудь побольше воздуха. Сейчас, конечно, уже не так болит, можно сказать, что лишь саднит, но эти воспоминания все равно тяжёлые. И лучше, наверное, не давать им терзать голову, потому что ничего уже нельзя изменить, так и нечего думать о том, что переиграть невозможно. Это не значит, что Назар забудет. Это не значит, что Назар перестанет винить себя. Это значит, что он оставит это событие глубоко внутри, как одно из тех, которое никогда не повторит, чего бы ему это не стоило. Дарио, к счастью, эту мрачную тень, пробежавшую по лицу своего капитана, не замечает и продолжает говорить о чем-то отстранённом, пытаясь хоть как-то скрасить долгую дорогу. Спустя какое-то время он предлагает сделать остановку, Назар соглашается и, дав приказ прекратить движение, слезает с лошади. Он заглядывает в карету к Виктории и Роме, проверяет, все ли с ними в порядке, а заметив, что мальчишка уснул, решает не тревожить их и бесшумно закрывает дверцу, чтобы ненароком не разбудить. После недолгой передышки они опять седлают лошадей и возобновляют движение. В пути остановиться приходится ещё пару раз, чтобы Виктория с Ромой могли пройтись и удовлетворить все свои нужды, потому до Пальмиры добраться получается лишь к вечеру. Во дворец они скачут сразу же, и там, как ни странно, их встречает немало народу, будто они вернулись не из Нижнего Города, где просто занимались делами, и прибыли, как победители какой-то кровопролитной войны. Во всяком случае Назар выстраивает в своей голове именно такую аналогию, наблюдая за тем, как кучка эльфов толпится у главного входа и приветствует всех новоприбывших. Едва он спрыгивает на землю, к нему в первую очередь подбегает Лия. Она, в который раз позабыв о мерах приличия, виснет на его шее, а затем тут же накидывается с объятиями на Дарио, которого не видела действительно долго, не прекращая щебетать, словно певчая птичка. — Как я рада тебя видеть! — восклицает она, отскочив все же на шаг назад, — Творец, я глазам своим не верю! Ты так изменился, это уму непостижимо. Как прошла дорога? Надеюсь, в пути не возникло никаких проблем? — Все хорошо, — с улыбкой заверяет ее Дарио, — Наш путь прошел отлично, можешь не волноваться. И, да, я тоже до безумия рад тебя видеть. В статусе невесты ты выглядишь ещё более прекрасно, чем раньше. — А ты как был льстецом, так и остался, — смеётся Лия, — Но спасибо. Я очень благодарна тебе, что ты все же смог приехать. Для меня это правда важно. Они продолжают свой разговор, Назар же, пока к нему никто больше не успел подойти, следует к карете и помогает Виктории выйти из нее. Она было хочет взять Рому на руки, но тот внезапно сопротивляется и вжимается в сиденье всем телом, напрочь отказываясь вылезать наружу. Назара такое поведение сбивает с толку. — В чем дело? — прямо спрашивает он у Ромы, наклонившись к нему, — Ты испугался толпы на улице? Рома ему ничего не отвечает, только отворачивается в сторону и прижимает колени в груди, будто бы пытаясь таким образом защититься. Не понимая, что происходит, Назар осторожно тормошит его за плечо, привлекая к себе внимание. — Тебе нечего бояться, — твердо заявляет он, — Я рядом с тобой, никто не посмеет даже косо взглянуть на тебя. Если не хочешь идти с Викторией, пойдешь со мной. Договорились? Несколько секунд Рома не двигается с места, будто обдумывая услышанные слова, затем все же смотрит на Назара с долей волнения, медленно кивает и протягивает ему свою ладонь. Тот закидывает себе за спину его дорожный мешок и подхватывает его самого на руки, осторожно, чтобы не ударить его головой о крышу, вытаскивает из кареты и, захлопнув ее дверцу, поворачивается к встречающим их эльфам. Среди толпы придворных проглядываются лица Мирона, Федора и Охры, они все молчат и не спешат ничего сказать. Как-то внезапно становится тихо, Назар ловит на себе кучу удивлённых взглядов и на мгновение теряется. Что он должен сделать? Наверное, сказать что-нибудь, но что именно? Он не знает сам, потому крепче прижимает к себе Рому, чтобы тот не испугался ещё больше, и открывает было рот, чтобы прояснить все, но Мирон его опережает. — Прошу прощения за бестактность, граф Вотяков, но что это за мальчик с вами? — осторожно спрашивает он. — Его зовут Роман, — отвечает Назар, и, собравшись духом, добавляет, — Роман Вотяков. Это мой сын. — Сын? — удивляется Охра, — Не знал, что у вас есть дети. Правильно ли я понимаю, что ваша спутница — его мать и ваша… — Нет-нет, господа, все совсем не так, — спешно прерывает его Виктория, — Я не являюсь матерью этого мальчика и супругой графа Вотякова. Мое имя Виктория Синицина, я помощница целителя в резиденции господина Виейры и исполняю обязанности няни Романа. Рада предстать перед вами. — Рады приветствовать вас в Пальмире, госпожа Синицина, — кивает ей Мирон, и, попытавшись принять менее растерянное выражение лица, снова обращается к Назару, — Я так понимаю, мать вашего сына не приехала с вами? — Нет, — качает головой Назар, — К сожалению, она мертва. Как и его родной отец, потому с данной минутой я попрошу вас всех считать Романа моим сыном. — Я не уверен, что правильно понял вас, — лепечет Охра, — Вы не являетесь кровным отцом этого мальчика, но называете его своими сыном. Не объясните, что происходит? — Ай, заладили! — Федор не выдерживает всех этих неловких переглядок первый, расталкивает придворных и, направляясь к Назару, говорит, — Вам же сказали, Роман — сын графа Вотякова, так будьте добры не задавать лишних вопросов. Назар, мы очень рады твоему возвращению. А с вами, Роман, я очень рад познакомиться. Вместе с последними словами он протягивает Роме ладонь, тот смотрит сначала на нее, затем на Назара и, лишь получив кивок, отвечает на рукопожатие. — Какой воспитанный мальчик, — усмехается Федор, и, наклонившись чуть ближе, шепчет Назару на ухо, — Сейчас шлёшь всех к черту, хватаешь своего сына и быстро идёшь в свои покои. Эти индюки до утра могут галдеть, не надо их слушать. Только ребенка тебе напугают, и так видно, что ему не по себе. Отстранившись, он поворачивается к Виктории, приветствует ее рукопожатием и куда громче говорит. — Рад знакомству, госпожа Синицина. Я управляющий армией Федор Логвинов и, по несчастью, тоже граф. Наверное, вы страшно устали в дороге. Хотите, я помогу вам разместиться в гостевых покоях? Путь наверняка был долгим и сложным, вам стоит набраться сил перед вечерней трапезой. — Рада знакомству, — отзывается Виктория, и, смекнув, что к чему, сразу же принимает выдвинутое ей предложение, — Я была бы вам крайне признательна, если бы и правда сопроводили меня до покоев. Путь действительно был изматывающим, я бы не отказалась немного отдохнуть. Подарив ей обезоруживающую улыбку, Федор уводит ее ко входу во дворец, глазами посылая Назару сигнал идти за ними. Тот, удобнее перехватив Рому, ступает следом, краем уха слушая перешептывания, заполнившие двор, и почти добирается до дверей, как на улице оказывается Марк. Он, даже не сказав и слова, одним своим присутствием раздвигает толпу, вынуждая ее затихнуть, встаёт напротив Назара и тепло улыбается ему. — Капитан, — кивает он в знак приветствия, — Как погляжу, вы вернулись с сыном. У вас все в порядке? Путь, надеюсь, прошел спокойно? — Ваше Величество, — Назар дарит любезность в ответ на любезность, все же немного склоняет голову и, выпрямившись, отвечает, — Можете не беспокоиться, все хорошо. Разрешите представить вам моего сына, Романа Вотякова. — Добро пожаловать в Пальмиру, малыш, — Марк, позабыв, судя по всему, не только о мерах приличия, но и о благоразумии, протягивает руки к Роме, забирает его у опешевшего Назара и, схватив его поудобнее, круто разворачивается на пятках, — Пойдем, я покажу тебе твои покои и познакомлю тебя с твоей няней. Надеюсь, она тебе понравится. Игнорируя напрочь всех придворных, слуг и солдат, он идёт во дворец, продолжая что-то говорить Роме. Тот испуганно смотрит на него, затем на семенящего следом Назара, явно не осознавая, какого черта творится, и хлопает ртом, намереваясь ни то что-то сказать, ни то и вовсе расплакаться, но ничего из этого так и не делает. Назар взглядом даёт ему понять, что все в порядке и бояться нечего, огибает всех встречающихся на пути эльфов и сам не замечает, как оказывается в том крыле дворца, в котором вроде как всё ещё живет. Там Федор, все это время тенью ступавший за ними вместе с Викторией, сворачивает в другой коридор, сообщая, что поможет ей устроиться, и скрывается из виду. Марк же следует не в покои Назара, а в те, что по соседству, уверенно заходит в них и лишь там опускает Рому на пол. — Вот мы и пришли, — сообщает он, присев на корточки, — Тут ты будешь жить. Ну как, тебе нравится? — Ваше Величество, — зовёт его Назар, едва ли сам понимая, какого черта вообще творится, — Будьте так добры, объясните, что происходит. Кинув на него взгляд снизу вверх, Марк встает на ноги, просит двух служанок, что все это время наблюдали за ними, выйти, а когда они исчезают за дверью, абсолютно невозмутимо пожимает плечами. — Я посчитал, что так у тебя получится избежать неудобных вопросов, — говорит он, протягивая Роме руку, чтобы тот мог схватиться за нее, — Я заметил ещё из дворца, что вы очень долго стоите на улице и никак не можете войти внутрь, потому решил немного помочь. Согласись, раз уж король спокойно отнёсся к новости о том, что Рома — твой сын, остальные тоже примут ее и не станут слишком сильно донимать тебя. — Это было внезапно, — вздыхает Назар, наблюдая за тем, как Рома внимательно рассматривает перстень с на мизинце Марка, — Тебе было вовсе необязательно делать все это, мы бы справились сами. Но спасибо. Возможно, с твоим участием действительно будет проще заставить придворных привыкнуть к мысли, что у меня теперь есть Рома. — Мне было несложно, — отмахивается Марк, — Надеюсь, ты сразу объявил, что он твой сын? Я бы не хотел, чтобы тебе в лишний раз пришлось объясняться перед всеми и тратить на это силы. — Разумеется. — Вот и славно, — заключает Марк, он вновь окидывает Рому взглядом и, чуть прищурившись, неожиданно заявляет, — А он чем-то похож на тебя. Либо мне так кажется, либо носы у вас одинаковые. Назара невольно пробивает на смех. Быть может, у всех, кто приносит дитя на свет, есть эта странная привычка искать, а главное, находить схожесть там, где ее нет и быть не может. Иначе не объяснить, почему и Эдда, и Марк твердят про носы, которые из схожего имеют разве что идентичное строение и ничего более. — Прости, — Назар, успокоившись, в странном порыве опускает руку на макушку Ромы и говорит, — Ты не первый, кто указывает мне на нашу схожесть, потому меня это позабавило. Кровного родства между нами нет, поэтому я даже не знаю, что мне тебе сказать. Думаю, это случайность. — Быть может, — пожимает плечами Марк, все продолжая держать Рому за руку, отводит взгляд себе под ноги и вздыхает, — Мне пора идти. Я попрошу слуг, чтобы они привели няню. Андрей пересмотрел с десяток кандидаток, пока, как сказал сам, не нашел идеальную. Думаю, она тебе понравится. И Роме тоже. — Спасибо, — кивает Назар и, немного подумав, спрашивает, — Как у вас дела тут? С Надей все хорошо? Вскинув голову, Марк смотрит со странным удивлением, будто не ожидал такого вопроса, а затем, растянув губы в очередной улыбке, заверяет, что все в порядке. — Она теперь сама держит голову, — сообщает он, — И понемногу учится переворачиваться на бок, но пока не слишком успешно. После того, как Незборецкие покинули Пальмиру, она стала несколько тревожна, но быстро успокоилась и привыкла к моей компании. Правда среди ночи она все чаще просыпается. Наверное, скучает по тебе. Назар вздыхает. Он, подумать сложно, тоже успел соскучиться по дочери, и пусть минувший месяц пролетел быстро, разлука все же дает о себе знать. И ему действительно хочется увидеть ее и побыть с ней хоть какое-то время, но теперь сделать это так просто, как раньше, он не сможет. Отныне Назар должен быть и подле Ромы тоже, потому ночные отлучки в королевские покои придется прекратить во избежание всяких неприятностей. Не сказать, что это лёгкое решение, но оно кажется правильным и разумным. Внезапно вспоминаются слова Андрея о том, что нельзя поселять в Марке новых сомнений и страхов, что нужно быть рядом с ним, потому что ему сейчас сложно, что надо показать любым способом ценность Нади. Если Назар сейчас объявит, что более не будет заявляться по ночам, это очевидно заденет Марка, а что хуже, заставит считать, будто их дочь больше не имеет значения. А она имеет — ничего не изменилось ведь, появление Ромы не повлияло на отношение Назара к Наде. Значит, все то, что было прежде, должно остаться. Возможно, в немного другой форме, но обязательно с той же сутью. Назар, ещё немного помолчав, вновь подает голос. — Ты не будешь против, если я загляну к вам, как только уложу Рому? После дороги он скорее всего быстро уснет, так что я приду не так поздно. — Я буду только рад, — мгновенно отвечает Марк, — И Надя, разумеется, тоже. Приходи, как сможешь. Мне много что ещё нужно узнать у тебя. Ничего не ответив, Назар снова кивает, Марк напоследок в жесте какой-то угловатой нежности гладит Рому по голове, отпускает его руку, а затем покидает покои, кинув напоследок нечитаемый взгляд. Едва за ним захлопывается дверь, она почти сразу же растворяется опять, пропуская внутрь Андрея. — Прости, что не подошёл раньше, никак не мог успокоить Гришу, — сходу начинает он, не тратя времени на приветствия, замечает Рому и улыбается, — О, малыш, и ты тут? Ну здравствуй, здравствуй. Не спрашивая разрешения или согласия, Андрей наклоняется к нему, берет его на руки и идёт к кровати, на которую садится сам, а на колени к себе опускает Рому. Тот ерзает, явно чувствуя себя не слишком уверенно, и вскидывает на Назара взгляд, ожидая ни то слов, ни то заверений, что все в порядке. Дать приходится и то, и другое. — Все хорошо. Я тут. — А он больше, чем я думал, — задумчиво тянет Андрей, а затем, будто вспомнив о чем-то, обращается к Назару, — Раз уж я успел застать тебя, то слушай. Няню я нашел, она темная, и ее зовут Анна Змейкина. Около четырех лет назад она перебралсь в Верхний Город вместе с мужем и сыном, но обоих убили во время войны, и с тех пор она работала сиделкой в приюте. Я побеседовал с ней, она показалась мне разумной и очень ответственной, потому наверняка понравится и тебе. К тому же всем твоим требованиями она соответствует да и за детьми ухаживать умеет тоже. Мы решили выделить ей смежные покои, чтобы среди ночи она могла заглянуть к Роме, если того понадобится. Надеюсь, ты не будешь против. — Эдда советовала мне поступить именно так, — отзывается Назар, — Так что против я не буду точно. Сколько ей лет? — Двадцать семь, — отвечает Андрей, принимаясь снимать с Ромы рубаху, — Не слишком юная дева, но и не слишком старая, чтобы не справиться с ребенком. К тому же у нее большой опыт, она вырастила собственного сына и проработала какое-то время в приюте. Я приведу ее чуть позже, ты сможешь побеседовать с ней лично. У тебя есть одежда для Ромы? Он весь вспотел, ему нужно что-то сухое. Растерявшись из-за такой резкой смены темы разговора, Назар пару мгновений стоит, не двигаясь, а затем, опомнившись, снимает со спины вещевой мешок и, открыв его, достает чистую рубаху. Андрей берет ее и деловито принимается надевать ее на несопротивляющегося Рому, причитая на тему того, что бедный ребёнок вспотел в пути, а горе-папаша даже не додумался что-то сделать с этим. — Вот так-то лучше, — заключает он, разглаживая складки на ткани рубахи, — Надо будет пригласить швеек, пускай снимут размеры и сошьют ему побольше одежды. Дети в этом возрасте довольно быстро пачкают ее, нужно всегда иметь что-то на замену. Ты не узнал, он уже отлучен от груди? — Отлучен, — подтверждает Назар, кидая мешок на пол, — Он уже прекрасно ест сам, даже умеет пользоваться ложкой. Не всегда успешно, но всегда очень старательно. — Звучит неплохо, — кивает Андрей, — Тогда план следущий: сейчас я приведу к тебе Анну, побеседуй с ней, сообщи ей все, что посчитаешь нужным, а после попроси ее обязательно накормить Рому и сводить его к Евгении. Сам ты сможешь вряд ли, как я слышал, Парламент собирается устроить заседание после вечерней трапезы, и ты будешь нужен там. И, наверное, сегодня тебе лучше самому уложить его спать. Все же на новом месте ему может быть не по себе, а ты пока единственный, кого он хоть сколько-то знает. И, кстати, что за эльфийка приехала с тобой? Неужто ты нашел ему няню и даже не предупредил меня? — Это Виктория, она помощница целителя в резиденции Дарио, — объясняет Назар, попутно пытаясь уложить в своей голове поток поступившей информации, — Пока меня не было, она приглядывала за Ромой, потому я попросил ее сопроводить нас до Пальмиры. Я ведь не мог оставить его одного в карете, кто-то должен был быть рядом с ним в пути. — А ты не столь безнадежен, как мне казалось, — усмехается Андрей, усаживая Рому на кровать, — Что ж, в таком случае дождись Анну, а после иди в столовую. Сегодня тебе предстоит пережить бессчётное количество расспросов, потому постарайся держать себя в руках. И, прошу тебя, на особо любопытных личностей не обращай внимания. У нас при дворе появились некоторые небесполезные, но крайне активные лица. Причинять им вред нельзя, поэтому потерпи. Скоро ты к ним привыкнешь. — И что это должно значить? — Ты и сам все узнаешь. Я пойду, мне нужно посмотреть, как там Гриша. Жду тебя после заседания. Не дав больше ничего спросить, Андрей встает с кровати, машет Роме рукой и выходит из покоев так же неожиданно, как и появился в них. Какое-то время Назар смотрит ему вслед, не понимая все больше, какого черта здесь творится, переводит взгляд на не менее растерянного Рому и спрашивает. — И что это было? Рома, то ли не разобрав вопроса, то ли действительно задаваясь им тоже, пожимает плечами и осторожно спрыгивает с кровати. Он делает пару шагов вперёд, а затем, не получив запрета или предупреждения, уже куда увереннее принимается исследовать свои новые покои. Пока он развлекает себя изучением обстановки, Назар устало опускается на один из двух стульев и, подперев щеку рукой, наблюдает за перемещениями Ромы. Тот внимательно осматривает ножки стола и шкаф, топчется под окнами, пытаясь выглянуть в них, но быстро бросает эту затею и добирается до двери в углу. Чтобы дотянуться до ручки, ему не хватает роста, потому он встаёт на цыпочки, а когда это не срабатывает, так и вовсе подпрыгивает, силясь достать до цели. Это не срабатывает тоже, потому Рома падает, но на том не останавливается. Он упрямо встаёт и пробует ещё несколько раз, пока дверь сама не открывается (к счастью, вовнутрь) и из нее не выходит молодая темная эльфийка. Заметив сидящего на полу Рому, она пугается. — Творец, надеюсь, я тебя не сшибла? — спрашивает она, мигом опускаясь на корточки, ловит его лицо в свои ладони и рассматривает его со всех сторон, — Ты не ударился? Тебе не больно? Рома недоверчиво смотрит на нее, затем выворачивается из ее рук, вскакивает на ноги, подходит к Назару, успевшему встать со стула, и прячется за его ногой. Тот хмурится, не понимая, почему последовала такая реакция при условии, что ни Марк, ни Андрей не испугали своим внезапным вмешательством, но ни к какому выводу прийти не успевает. Незнакомая эльфийка, выпрямившись и встав напротив, наконец, представляется. — Добрый день, граф Вотяков, — она уверенно протягивает руку и едва заметно улыбается, — Мое имя Анна Змейкина. Извините за внезапное вторжение, граф Логвинов сказал, что предупредил вас о том, что я приду. — Добрый день, госпожа Змейкина. Не беспокойтесь, меня и впрямь предупредили. Ответив на рукопожатие, Назар рассматривает ее с ног до головы. Длинные черные волосы, светло-голубые глаза, четкая линия скул. На вид ей не больше двадцати пяти лет, ещё и довольно худая, от того мало верится, что она в самом деле родила сына. С другой стороны, Андрей бы не стал лгать, значит, все то, что он сказал о ней, правда. Тот же Марк не особо то увеличился в размерах после того, как принес на свет Надю. Наверное, так бывает. Назар решает не задаваться вопросами подобного рода и задает другие. — Значит, вы будете няней моего сына? — Если вас устроит моя кандидатура, — кивает Анна, — И если я найду общий язык с вашим сыном. Мне показалось, что я напугала его. Прошу прощения, я не хотела. — Все в порядке, он просто несколько растерялся, — заверяет ее Назар и, взглянув на Рому, что все ещё прячется за ним, спрашивает, — Все ведь хорошо? — Да, — немного помедлив отвечает тот, не спеша выйти из своего укрытия. Догадываясь, что такими темпами он не то, что не отправится на заседание Парламента, а вообще вряд ли покинет эти покои, Назар осторожно выводит Рому вперёд, присаживается перед ним и объясняется. — Эту женщину зовут Анна, она твоя няня, — сообщает он ровным тоном, — Она будет за тобой присматривать и играть с тобой в саду, как это делали Эдда и Виктория. Ты ведь помнишь Эдду и Викторию? — Да, — кивает Рома. — Вот и славно. Тогда поздоровайся с Анной, — просит Назар. Заметив, что мальчишка все ещё сомневается, добавляет, — Смелее. Она такая же, как Эдда и Виктория, тебе нечего бояться. Я здесь с тобой. Судя по всему, Роме хватает этих слов. Он поворачивается к Анне лицом, не выговаривая все звуки, все же произносит что-то наподобие «здравствуйте», пожимает ей руку и снова заискивающе смотрит на Назара. Тот улыбается ему. — Вот и отлично, — он поднимается на ноги, вскидывает взгляд на Анну и пожимает плечами, — Прошу прощения, я не знаю, что на него нашло. В руках Его Величества и графа Логвинова он был спокоен, а тут вдруг разволновался. Полагаю, слишком большое количество внимания встревожило его, вот он и растерялся при виде вас. — О, ну что вы, не стоит, — качает головой Анна, — Я все понимаю, дети порою ведут себя не так, как мы ожидаем. К тому же вы с дороги, вполне вероятно, что Рома просто устал. Думаю, как только он отдохнёт и поест, он будет менее насторожен. Я так понимаю, раз уж кормилицу не пригласили, он уже отлучен от груди? — Да, отлучен. Он старается есть самостоятельно, но не всегда у него получается, потому лучше, чтобы во время трапезы он был под присмотром. — Довольно рано для ребенка его возраста. — Я мало об этом знаю, но вы не первая, кто мне говорит об этом. Однако в целом… Назар, догадываясь, что без этой части тоже не обойтись, неспешно пересказывает Анне все детали особенностей развития Ромы, которые знает сам и которые показались ему важными. Мальчишка же, оставленный на какое-то время без внимания, принимается вновь бродить по покоям, исследуя все его уголки, и вскоре опять оказывается у той самой двери. Краем глаза Назар следит за тем, как Рома пытается дотянуться до ручки, но остановить его не пытается, поскольку ему интересно увидеть, чем все это дело закончится. Анна во время разговора то и дело косится в ту сторону, однако тоже не предпринимает попыток вмешаться, потому через пару минут Рома с победным возгласом все же добивается своего и открывает дверь, тут же оборачиваясь на Назара. Тот прищуривается, силясь осознать, чего от него ждут, и предполагает, что, наверное, он должен что-то сказать. Анна эту мысль подтверждает. — Он ждёт, пока вы его похвалите, — шепотом подсказывает она, — Ему важна ваша оценка, как отца. — Вряд ли он уже воспринимает меня за отца, — вздыхает Назар и чуть громче добавляет, — Молодец. А теперь иди сюда. Рома, просияв, все же подходит, вскидывает голову и замирает с ожиданием. Погладив его по голове, Назар указывает на Анну и говорит. — Пока меня не будет, во всем слушайся свою няню. Как только я закончу с делами, я приду к тебе. Договорились? Во взгляде Ромы вспыхивает что-то. Какой-то огонек настороженности, если не сказать, что испуга, он вдруг требовательно дёргает Назара за край рубахи и, протянув ему одну руку, просит. — Дай. Чего от него хотят, Назар догадывается сразу, потому достает из кармана штанов медальон и протягивает его Роме. Мальчишка, получив желаемое, перестает хвататься за чужую рубаху и принимается рассматривать со всех сторон врученную ему вещицу. Анна этот момент не оставляет без внимания. — Это что-то важное для него? — Не могу сказать, — пожимает плечами Назар, — Этот медальон ему дали в голубятне при резиденции господина Виейры, его надевают на шею почтовым голубям. В прошлый раз Рома сам вручил его мне, а перед моим отъездом забрал обратно и вернул, только когда я вернулся. По словам Виктории, которая присматривала за ним в мое отсутствие, он ревностно относится к этой вещице и никому ее не отдает. — Кроме вас, — подмечает Анна. — Кроме меня. Но я не знаю, с чем это связано. — Любопытно, — тянет Анна и, немного помолчав, спрашивает, — Не сочтите за наглость, но можно задать вам один вопрос? — Задавайте. — Как я поняла, Рома не ваш кровный сын. Почему тогда вы называете себя его отцом? — Потому что официально я его отец, — отвечает Назар, — Рома — сын моей кузины. Не так давно я узнал, что она и ее муж погибли, а он попал в приют, потому и принял решение забрать его к себе на воспитание. Поскольку жить он будет при дворе, я захотел дать ему свое имя и вырастить его, как собственного ребенка. — Это многое объясняет. В таком случае вопросов у меня больше нет. — Славно. Будьте так добры, накормите его, а после отведите к Евгении. Это придворная целительница, ее покои находятся на первом этаже, слуги вам покажут. Если меня надолго не задержат на заседании Парламента, я постараюсь подойти после и сам уложить его. — Как вам будет угодно. Что-то ещё? — Нет, благодарю. Ещё раз взглянув на Рому, Назар все же идёт к двери и покидает его покои. В коридоре он, отойдя немного от двери, припадает спиной к стене и накрывает лицо руками, почувствовав невероятную усталость. Не то, чтобы он думал, что все будет просто, но ему почему-то казалось, что все пройдет куда спокойнее и тише. На деле же навалилось как-то много всего: и эти перешептывания придворных, и распоряжения для Анны, и это заседание Парламента, которое можно было бы и отложить, но, судя по всему, Мирону не терпится как можно скорее узнать, как идут дела в Нижнем Городе. А это Назар ещё не был на трапезе, где его наверняка будут донимать вопросами, откуда взялся Рома и кто его настоящие родители. Если же прибавить необходимость объяснится перед Викторией и слова Андрея о том, что при дворе появились какие-то небесполезные, но крайне активные лица, то можно, наверное, и вовсе с ума сойти. Но Назар себе такую слабость не позволяет — он выпрямляется, расправляет плечи и, сделав глубокий вдох, направляется в свои покои, чтобы умыться и переодеться после дороги. Что это он, в самом-то деле? Всех, кто будет совать свой нос, куда не надо, он заткнет одним взглядом, и им придется принять факт его отцовства, как данность. Трапезу он переживет, заседание Парламента — отсидит, а после со спокойной душой уложит Рому спать и, если повезёт, все же заглянет к Наде. Со временем все устаканится, разговоры стихнут, и все пойдет своим чередом. У Назара нет такой привилегии — распускать сопли на пустом месте. Потому он и не станет вести себя так, будто что-то ему не по силам. Он, черт побери, прошел две войны победителем. Уж с неугомонной знатью и сплетнями справится подавно.

***

Когда Андрей говорил про активные и небесполезные лица, Назар даже предположить не мог, что именно под этим подразумевается. У него вообще мыслей по этому поводу не возникло почти что, потому что речь могла идти о ком угодно и заострять на этом внимание было глупо. Вот только не заострять его теперь не так уж и просто, ведь взгляд так и цепляется за выбивающихся из общей массы придворных двух эльфов, что, кажется, за недолгий срок успели освоиться во дворце. Цепляется он не только из-за их очевидной расслабленности, но ещё и из-за внешних факторов. Назар много чего видел в этой жизни, много кого встречал, однако эльфов выше Охры — едва ли, потому, наверное, он и рассматривает со стороны довольно странную парочку, преимущественно наблюдая за тем, кого мысленно именует каланчой. Каланчу, как ему услужливо подсказал сидящий по боку Мамай, зовут граф Вячеслав Машнов, тот самый, что был готов выделить средства для восстановления рудника на юге взамен на то, что его товарищ будет реабилитирован и восстановлен в титуле. Прибыл он в Пальмиру почти сразу после отъезда Назара, но не один, а в компании того самого товарища (ныне уже виконта Светло, вернувшего себе по приказу Марка не только право называться дворянином, но и все активы семьи) и его полуторагодовалого сына Филиппа, да так и остался. Вернее, все трое почему-то поселились при дворе, и этот самый двор несколько изменился, потому что по непонятному стечению обстоятельств после появления в нем графа Машнова из него стали исчезать иные дворяне. Не все, разумеется, только некоторые. Если судить по словам Мамая, не самые приятные. — Чета Лапиных с дочерью, граф Щукин, маркиз Никитин с сестрой и госпожа Романова решили покинуть нас, — тихо сообщает он со странной улыбкой, пока в столовой все увлеченно трапезничают, не обращая на них внимания, — А ещё господин Граспе с семьёй и баронесса Ладожская. Не знаю, вернутся ли они когда-то, но полагаю, что заявятся они сюда лишь на какое-нибудь торжество. — Правильно ли я тебя понял? — Назар вопросительно гнет бровь, продолжая наблюдать за тем, как граф Машнов, сидя в компании виконта Светло и Влади на другом конце стола, что-то рассказывает последнему, — Их можно больше не ждать? — Все так, — кивает Мамай, пряча всё-таки улыбку за салфеткой, — После аудиенции с Его Величеством несколько дней назад они все посчитали, что при дворе им находиться больше необязательно. Назар беззвучно хмыкает себе под нос. Вот как, значит. Марк по какой-то причине, наконец, решил выпроводить из дворца именно тех эльфов, у которых язык за зубами не держится и которым дай только волю что-то обсудить, они обсосут любую новость, накинув сверху деталей, которых в помине не было. И это, конечно, хорошо, чем меньше сплетников и любителей распространять ложную информацию, тем лучше, вот только совсем неясно, с чего вдруг Марк пошел на такой шаг. Устал от того, что при дворе развелось слишком много болтунов? Понял, что имеет право сам выбирать, кто будет обитать в его, по сути говоря, доме? Догадался, что покой ему не светит, пока вокруг одни баламуты? А главное, почему сейчас и по какой причине? Назару кажется, что он знает ответ. — Граф Машнов имеет к этому какое-то отношение? — прямо спрашивает он, — Не просто так он ведь остался при дворе, верно? — Верно, — почти беззвучно отзывается Мамай, наклонившись чуть ближе, он шепчет так, чтобы никто не мог их услышать, — Граф Машнов после аудиенции должен был покинуть Пальмиру, но по просьбе Его Величества остался при дворе вместе с виконтом Светло и его сыном Филиппом. Сначала мы с Мироном не поняли, зачем это нужно, да и Его Величество ничего не объяснял нам, однако со временем все стало на свои места. Я так полагаю, граф Машнов наблюдал за придворными, а после доложил, кто из них позволяет себе лишнего и распускает сплетни. Этих эльфов не то, чтобы прогнали, скорее попросили уехать, и теперь во дворце стало куда спокойнее. Его Величество… Он в буквальном смысле этого слова провел проверку и избавился от самых болтливых дворян. — Ясно все, — вздыхает Назар, укладывая в голове поступившую информацию, — А почему он попросил заняться этим именно графа Машнова? — Потому что граф Машнов отлично ладит абсолютно со всеми, — усмехается Мамай, — Он не в меру болтлив и излишне приветлив, а ещё умеет располагать к себе. Приводным он сразу пришелся по душе из-за своего таланта чесать языком, но они даже не подозревали, что он всего лишь прощупывал почву и наблюдал за ними. Он стал кем-то вроде информатора Его Величества, и хоть я понятия не имею, почему именно он, я рад, что так вышло. Чем меньше здесь будет тех, кто любит распускать сплетни, тем нам всем будет спокойнее жить. Когда Мамай замолкает, Назар ещё раз прокручивает в голове все услышанное, силясь провести хоть какой-то анализ и выявить все причинно-следственные связи. Значит, граф Машнов прибыл во дворец, чтобы помочь своему товарищу вернуть титул, а по итогу каким-то образом расположил к себе Марка настолько, что тот попросил его стать информатором, благодаря которому и была проведена условная чистка. В принципе, ничего дурного или неразумного во всем этом Назар не наблюдает, но он понять одного не может никак — почему именно граф Машнов? С какого перепугу Марк вдруг доверил такой щекотливый вопрос эльфу, которого даже не знает толком, и почему вообще решил избавиться от некоторых дворян? Ответа, к сожалению, пока нет, однако найти его можно будет позже. Назар, еще немного подумав, приходит к выводу, что сам обо всем расспросит Марка, и закрывает эту тему. — Будем надеяться, что это пойдет во благо, — нарочито небрежно бросает он вслух, взяв в руки бокал. Он отпивает воды из него, пару секунд молчит и спрашивает, — Заседание Парламента будет проведено сегодня? — Мирон настоял на этом, — кивает Мамай, — На послезавтра запланирована свадьба Охры и Лии, завтра они будут весь день носиться, потому мы подумали и решили, что дела будет лучше обсудить сегодня. Надеюсь, ты не сильно против. — Мне без разницы, — пожимает плечами Назар и немного все же юлит. Ему есть разница, у него вообще-то помимо всех этих собраний есть и иные дела, но не жаловаться же теперь, — Сегодня, так сегодня. Когда мы собираемся? — Думаю, как только закончится трапеза, — предполагает вслух Мамай. Он неожиданно кидает на Назара внимательный взгляд и осторожно уточняет, — Этот мальчик, которого ты привез. Я ведь правильно понимаю, что он не твой кровный сын, но ты при этом все равно решил назваться его отцом и дать ему свое имя? Назар вздыхает. Нет, он, конечно, ожидал чего-то подобного, и не то, чтобы оказался не готов, скорее просто устал уже отвечать на такие вот вопросы. Едва он вышел из своих покоев, тут же наткнулся на Викторию, перед которой был вынужден объясниться, поскольку она, наверное, все же имела права знать, что к чему. Впрочем, она не сильно удивилась, либо же не подала виду, но тем не менее единственными ее словами были: «я рада, что у Ромы теперь есть отец». Виктория не стала спрашивать, а как, почему и зачем, не стала придуриваться, будто ничего не поняла сама. Она просто приняла эту новость, как данность, и больше ничего не сказала, потому до обеденного зала они дошли не в неловком молчании, а ведя довольно спокойную беседу. Вместо нее, разумеется, это сделали другие, ведь как только Назар вошёл в столовую, к нему тут же приковались взгляды всех присутствующих. Марка, Федора или Андрея среди них, к сожалению, не было, поскольку они решили поесть в своих покоях, и, наверное, Назару стоило поступить так же, но он уже пришел и сбегать было поздно. Да и глупо тоже — он глава Легиона, один из тех, кому по силам уничтожить не то, что один дом или город, а всю страну при должном энтузиазме, и чего ему было тогда бояться? Он и не боялся вовсе, но все же не хотел лишнего внимания к своей персоне, поскольку без того ему хватало забот. Тем не менее он понимал, что ему не избежать интереса в свою сторону, потому и старался вести себя непринужденно. И у него почти получилось, потому что по непонятной причине (скорее всего из-за того, что его репутация все ещё вызывает у окружающих некоторый страх) никто из придворных не рискнул подойти к нему с прямым вопросом, однако рискнули его же солдаты. Те, кто по сути должны были его хоть сколько-то опасаться, но ни черта не опасались, потому что знали своего капитана и не боялись вот ни капли. Так он оказался в окружении своего отряда, собравшего почти в полном составе. Его облепили со всех сторон: и Роберт, прибывший из Яноры, и Дима с Марией, приехавшие из Родарика, и Идан, прискакавший из Претиоза, и Лия, с которой они уже виделись ранее, и даже, черт, Дарио, с которым они преодолели путь до Пальмиры. Они все галдели, не замолкая, как стайка птенцов, на глазах у всего двора обниматься, конечно, не лезли, но шумели так, что слышно было, наверное, во всем Верхнем Городе. Назар, разумеется, был рад видеть их, видеть живых и здоровых, интересовался, как у них идут дела, слушал их и даже, черт возьми, любовался ими (имел право — солдаты у него отменные, таких больше нет и не будет), пока Мария не решила вогнать его в ступор. Она, должно быть, понимая, что ей он явно ничего не сделает, полюбопытствовала, откуда взялся «этот чудесный мальчик», и посмотрела как-то слишком тепло, уложив одну руку себе на уже округлившийся живот. Назар не стал отпираться и рассказал существующую легенду. Что Рома — это сын его кузины, но она погибла, и муж ее погиб, а ребенок попал в приют, и оставить его там не позволила совесть, потому официально он теперь его дитя, официально он теперь граф Вотяков младший и, даст Творец, будущий глава Легиона. Марию, как и всех остальных, такой ответ более, чем устроил, они все поздравили его, и каждый из них (в особенности Лия, поскольку живёт в Пальмире) пообещал помочь, если того понадобится. Помощь Назару не была нужна, но тем не менее он поблагодарил ребятню и выдохнул с облегчением. Такое начало его порадовало. А потом к нему подошёл Влади. Старый черт не стал обмениваться любезностями, а сразу сказал, что если мальчишка рожден не в законном браке, что если нет у него духовных родителей, то Назар может быть хоть трижды главой Легиона, но Рома все равно не сможет унаследовать ни его имя, ни его титул, потому что таков, видите ли, закон. У Назара внезапно возникло желание объяснить Его Высокопреосвященству на доступном языке, почему не следует делать такие заявления. Под кожей вспыхнула злость, руки сами сжались в кулаки, и, конечно, все это безобразие не закончилось бы мордобоем и насилием над духовенством, но риск существовал, потому что Влади смотрел с вызовом. Назар этот вызов был готов принять, однако вмешался Дарио. Он ненавязчиво вклинился в их разговор, где-то между делом бросил вслух, что родители Ромы, насколько ему известно, были женаты, после чего увел Его Высокопреосвященство что-то обсудить, кинув своему капитану напоследок взгляд, уверяющий, что все будет в порядке. Назар на такой исход только криво усмехнулся — это он всегда был тем, кто даёт уверенность и опору, а тут вдруг произошла рокировка. Против он не был, он был удивлен тому, насколько его солдаты порой проницательны и догадливы. И насколько готовы помочь там, где этого даже не требуется. Когда началась трапеза, Назар специально отсел подальше и выбрал себе место рядом с Мамаем. Тот вел себя невозмутимо, никакого интереса к теме внезапного отцовства не проявлял, говорил преимущественно о делах, потому Назару казалось, что уж тут его донимать не будут. Но он ошибся, и теперь ему снова придется объясняться, поскольку промолчать явно не выйдет. — Это сын моей кузины, — говорит он, — Она и ее муж погибли во время войны, потому Рома попал в приют. Когда я узнал об этом, я принял решение забрать его, поскольку я его единственный родственник, оставшийся в живых. А чтобы не было лишних разговоров, я объявил себя его официальным отцом и дал ему свою фамилию. Мне показалось, что так будет лучше. — Я и не знал, что у тебя остались живые родственники, — задумчиво тянет Мамай, — В таком случае, полагаю, тебя можно поздравить? Ты все же стал отцом. — Полагаю, что да. — Тогда поздравляю. Только вот я чего не понял: духовные родители Ромы не были против, что ты забрал его? Или они тоже погибли? Назар впадает в ступор. А вот об этом он не подумал. Раз уж теперь ему придется лгать всем, что Рома родился в законном браке, лишь бы Влади со своим уставом не напихал палок в колеса, все будут думать, что его посвятили в таинство и что у него есть кто-то из духовных родителей, которые, по сути вещей, и должны были взять его к себе на воспитание. Но их нет, и можно, конечно, соврать, что они тоже погибли, только вот это будет означать, что Рома останется без обряда имянаречения. Он в любом случае останется без него, потому что провести его можно лишь до полугода, сроки давно уже вышли, и все же. Назар вдруг ловит себя на мысли, что хотел бы, чтобы у его сына был духовный родитель. Не из-за дани уважения традициям, не из-за веры в Творца, а из-за того, что это тоже имеет значение. Из-за того, что он хочет дать Роме все, что только можно дать, пусть это даже будет посвящение в таинство. Но как все провернуть? Если сказать, что обряд имянаречения уже был, однако почти все причастные к нему погибли, то никто по закону и не разрешит провести его повторно. Такое делается один раз и на всю жизнь, без дублирования, какие бы обстоятельства не настигли. Если же соврать, что духовных родителей нет и никогда не было по причине того, что война не дала соблюсти традиции, это все равно ничего не изменит. Влади со своей принципиальностью не позволит нарушить даже немного правила, и Рома так или иначе останется без духовных родителей. Но решать что-то нужно, потому Назар хмурится, обдумывает все ещё раз и осторожно говорит. — У него нет духовных родителей. Он родился в разгар войны, потому обряд имянаречения не был проведен. — Вот как, — удивляется Мамай и, судя по всему, подумав о том же, над чем размышлял Назар, предлагает, — Тогда, может, попробуешь побеседовать с Его Высокопреосвященством? Вряд ли он откажет главе Легиона в проведении обряда имянаречения для сына. Все же это важно. — Я крайне сомневаюсь, что Влади даст разрешение на это, — усмехается Назар, — Но попробую, конечно. Вдруг ему хватит милосердия не быть столь непреклонным. Мамай прячет улыбку за бокалом, ещё раз вытирает рот салфеткой, после чего объявляет, что соберет всех для проведения заседания Парламента, и уходит за Мироном, попросив напоследок прийти в переговорную через четверть часа. Назар молча кивает в ответ, встает со своего места и уже было хочет покинуть обеденный зал, чтобы заглянуть к Роме, но путь к дверям, к сожалению, преграждает граф Машнов. — Вечер добрый, граф Вотяков, — приветствует он Назара, протянув руку и нацепив на себя широкую улыбку, — Я все хотел подойти к вам, но никак не мог поймать удачный момент. Рад познакомиться с вами лично. Назар награждает его внимательным взглядом, на рукопожатие все же отвечает, после чего складывает ладони за спиной и учтиво кивает. — Добрый вечер. Вы, я так полагаю, граф Машнов? — Именно так, — подтверждает тот, не прекращая улыбаться, — Меня волею судьбы занесло в Пальмиру, потому я не мог отказаться от возможности представиться вам. Слышал, что вы прибыли из Нижнего Города вместе с сыном. Как прошел ваш путь? Когда мы ехали сюда с Филиппом, он почти всю дорогу ворчал. Дети в таком возрасте бывают крайне капризны и быстро устают. Надеюсь, с Романом все в порядке? — Более чем, — сдержанно отвечает Назар, — Можете не беспокоиться, наш путь прошел спокойно. — Я очень рад, — кивает граф Машнов. Мимо проходит кто-то из слуг с подносом, он берет с него бокал и снова обращается к Назару, — Не хотите выпить? Признаться честно, эль здесь не так хорош, но вино подают просто отличное. — Пожалуй, откажусь. Графа Машнова отказ не смущает, он отпускает служанку и отпивает из своего бокала. Пока он молчит, Назар неожиданно осознает, что именно имел в виду Андрей под присутствием активных, но небесполезных лиц. Этот граф Машнов, похоже, настолько болтлив, что разговорит даже мертвого, потому, наверное, и смог втереться в доверие к придворным. Те тоже не прочь почесать языками, а тут такой собеседник, что не грех обсудить с ним любую новость, даже если она не первой свежести. Понятно теперь, какая у него была тактика. Пару лестных слов, любезный тон, вежливые вопросы, а затем, когда бдительность уже усыплена, поднятие животрепещущих тем. Назар не идиот и догадывается, к чему все идёт. Сейчас граф Машнов спросит про какие-нибудь незначительные вещи, скажет что-то, что в теории от него хотят услышать, и начнет исподволь выяснять то, что интересует уже его самого. Так он и поступает. — При дворе так шумно, — заявляет он, глядя на придворных, что уже начали покидать столовую, — Вокруг столько разговоров и обсуждений, что даже голова идёт кругом. Не представляю, как вы тут живёте. Ваша персона ведь наверняка вызывает у всех интерес с учётом того, как много вы делаете. — Я не жалуюсь на свою жизнь при дворе, — усмехается Назар, — Здесь я бываю не столь часто. А что до разговоров, они есть и были всегда. Вы привыкнете. — Хотелось бы верить, — вздыхает граф Машнов, — Не знаю правда, насколько я задержусь при дворе, но пока я здесь, я постараюсь свыкнуться с обстановкой. Впрочем, это не так трудно, куда сложнее сейчас Филиппу. Ему до ужасного скучно одному, а других детей его возраста здесь нет, чтобы было, с кем играть. Кстати, вашему сыну ведь тоже чуть больше года? Или я ошибаюсь? — Ему ещё нет года. — Правда? Никогда бы не сказал. Не то, чтобы я хорошо разбираюсь, но Роман выглядит немного старше, чем дети его возраста. Кто-то из его родителей был высокого роста, не так ли? — Вовсе нет. — Удивительно, однако. Вы не думали о том, что… — Граф Машнов, — прерывает его Назар, устав слушать всю эту болтовню, льющуюся из чужого рта нескончаемым потоком, — Давайте начистоту, со мной необязательно вести беседу подобным образом. Скажите, что конкретно вам от меня нужно, и я, если посчитаю это уместным, отвечу вам прямо. Обхаживать меня, как придворную даму, бесполезно, поверьте мне на слово. Широкая улыбка с лица графа Машнова исчезает, на ее месте возникает однобокая мальчишеская ухмылка. Взгляд меняется тоже — в нем больше нет напускной доброжелательности, только внимательность и очевидная заинтересованность, неясно пока ещё, чем вызванная. Назар за этой сменой настроя наблюдает с равнодушием, ему вообще нет дела до того, что там задумал этот граф Машнов. Лишь бы отстал поскорее, а все остальное вообще не имеет значения, потому что ему не под силу будет получить то, что ему давать не захотят. Впрочем, для начала было бы неплохо выяснить, что ему вообще надо. Выяснить помогает он сам. — Видите ли в чем дело, — начинает он осторожно, предварительно сделав ещё пару глотков из своего бокала, — Вы довольно внезапно объявили о том, что являетесь отцом Романа, и это, разумеется, вызвало немало вопросов у всех обитателей этого чудесного дворца. Конечно, никто не озвучивает вслух свои мысли, но тем не менее уже возникло пару предположений, откуда же у вас появился сын. Полагаю, вы не особо хотите, чтобы народ твердил всякую ерунду и выносил ее потом за пределы двора. Так может, стоит внести немного ясности, чтобы все знали, кто такой Роман и как так вышло, что вы стали его отцом? Назар понимает сразу, что от него хотят. Судя по всему, граф Машнов решил стать не только информатором Марка, чтобы доносить тому, о чем говорят придворные, но ещё и тем, кто будет распространять новости в выгодном для всех свете. Потому, наверное, он не совсем прямо предлагает Назару рассказать о Роме то, что стоит знать окружающим, чтобы никто не строил теорий и не выдумывал лишнего. Сам граф Машнов, вероятно, получив желаемое, сделает так, чтобы все остальные узнали об этом тоже. Стоит ли принять правила подобной игры? Назар в них ни в зуб ногой, но, откровенно говоря, не видит причин для отказа. Возможно, это действительно пойдет на пользу и ему, и Роме. — Рома — сын моей кузины, — заученно повторяет он в который раз за день, — Она и ее муж погибли во время войны, других родственников не нашлось, потому мальчик попал в приют. Я случайно встретил его там и решил забрать к себе на воспитание, поскольку посчитал, что так будет правильно. Я не являюсь его опекуном или воспитателем. Я его официальный отец, потому Рома носит мою фамилию и так же, как и я, является графом Вотяковым. Полагаю, это все, что нужно знать. — Его родители были в законном браке? — уточняет граф Машнов, затем, подумав секунду, тут же добавляет, — Хотя зачем я спрашиваю, конечно, были. В таком случае у него должен быть духовный родитель. Вы не нашли его? — Духовных родителей у него нет. Обряд имянаречения не был проведен из-за войны. — Я вас понял, — кивает граф Машнов, — Значит, Роман законный сын своих родителей и ваш законный преемник. Говорите, ему ещё нет года? — Ему одиннадцать месяцев. — Отлично. Благодарю вас, граф Вотяков. Хорошего вам вечера. Ещё раз улыбнувшись, граф Машнов разворачивается и идёт к выходу из столовой. По пути он отдает свой бокал кому-то из слуг, после чего подходит к виконту Светло, что все это время, судя по всему, ждал его, и вместе с ним скрывается из виду. Назар какое-то время смотрит ему вслед, искренне надеясь, черт, что из всего этого безобразия будет хоть какой-то толк, и сам направляется в переговорную, куда уже, наверное, опаздывает из-за того, что потратил непозволительно много времени на пустую болтовню. К счастью, он не заявляется последним, ведь на месте оказываются только Мирон, Мамай, Дарио, Охра и Марк. Последний одними глазами указывает на соседний стул, Назар опускается на него и едва открывает рот, чтобы спросить хоть что-то, дверь отворяется снова, пропуская внутрь Федора с Андреем. — Вы пришли оба? — удивляется Марк, — Гриша так рано отошёл ко сну? — Мы оставили его с няней, — отзывается Андрей, усаживаясь за стол рядом с Федором, — Он был не особо против. — В таком случае не будем терять время, — объявляет Мирон, — Назар, Дарио. Будьте так добры, расскажите, как обстоят дела в Нижнем Городе. Есть какие-то новости? Кивком головы Назар отдает Дарио право ответить первым, тот не теряется и, набрав побольше воздуха в грудь, докладывает об обстановке в стране. Он говорит про успехи фермеров на западе и о том, что совсем скоро у темных будет свое зерно, сообщает о перезапуске старых производств, об открытии больницы в Нарге и реконструкции рудника в Летуме. Время от времени то Мирон, то Марк, то ещё кто-то прерывают его, чтобы уточнить детали, Назар же слушает в половину уха, поскольку давно уже в курсе всего, и со скукой рассматривает потолок. Его отсутствующий взгляд ловит Андрей, он гнет бровь в вопросе, мол, все ли в порядке, и получает в ответ вполне честное и беззвучное «более чем». В их игру в гляделки непонятно как вступает ещё и Федор, он глазами посылает Назару сигнал, что надо будет побеседовать наедине, за что Андрей почему-то пихает его под столом, будто убеждая, что нет, не надо. Наверное, они ведут себя не слишком серьезно, тем более что вроде как всё ещё сидят на заседании Парламента, а не в своих покоях, но их самих это волнует мало. Назара во всяком случае точно — путь все же измотал его, к тому же желания сильнее, чем уложить Рому спать и заглянуть к Наде, у него нет, потому ему немного все равно на обсуждение, к которому его привлекли. Благо, Дарио вскоре замолкает, и Марк просит уже Назара рассказать, как обстоят дела в Легионе. — Половину земель Нижнего Города я посетил и забрал оттуда столько сирот, сколько было возможно, — отвечает тот, — По вашему приказу почти девятьсот детей было отправлено в Дениру, Зирнас и Терминус. Мне доложили, что они были устроены в подготовленных для них казармах. Не так ли? — Все так, — подтверждает Федор, — Я лично посетил все подразделения и проконтролировал, чтобы новобранцы были отправлены по местам. В общей сложности в отчёт было вписано восемьсот восемьдесят восемь детей. — Красивое число, — хмыкает Охра. — Соглашусь, — улыбается Марк, повернув голову к Назару, спрашивает, — Что касательно сестер Виардо? Вам удалось помочь им обосноваться в Нижнем Городе? — Да, они устроились в Морталисе, — отзывается Назар, — По решению управляющего Ширяева для открытия больницы им выделили здание бывшего градоуправления. Его отремонтируют, будет проведена реконструкция, после чего сестры Виардо смогут заниматься там своим делом. Пока они остановились в доме господина Паньшина и даже успели взять к себе на обучение нескольких детей. Разумеется, по взаимному согласию всех сторон. — Они остановились у Паньшина? — переспрашивает Федор, — Хочешь сказать, он не был против? — Он сам предложил им обосноваться у него, — пожимает плечами Назар, не скрывая улыбки. Удивление Федора понять можно — в былые времена Миша терпеть не мог чье-либо общество больше нескольких дней, он любил свое удлинение. Но нет больше того Миши, и нет больше никакого одиночества. Во всяком случае Назар в это хочет верить, — Они не отказались. Так что да, остановились они у господина Паньшина до тех пор, пока не откроется их больница. — Надеюсь, Паньшин не планирует играть в дамского угодника, — фыркает Андрей, — Иначе я не знаю, как ещё объяснить его стремление поселить у себя двух молодых эльфийек. — Что бы он не планировал, самое главное, что сестры Виардо смогли обустроиться в Нижнем Городе, — прерывает этот бесполезный диалог Марк, таким образом ещё и напоминая, что они тут не праздные беседы ведут, с говорят о делах, — У меня есть вопрос касательно виконта Голубина, ныне Лазина. Его торговые точки были открыты, как и планировалось изначально? — Да, Ваше Величество, — мгновенно подтверждает Дарио, — Пока только в двух городах, но в дальнейшем… Что он там говорит ещё, Назар опять же не слушает, он прекрасно осведомлен, потому не тратит сил на то, чтобы снова впитывать информацию, которой и так переполнен. Его даже не удивляет особо, что и Федор, и Андрей и, кажется, все остальные знают о том, кто такие сестры Виардо и как они попали в Нижний Город. Наверное, им рассказал сам Марк, либо Евгения, либо кто-то ещё. Для Назара это не имеет никакого значения: он свою задачу выполнил, а большего от него и не требуется. — Подведём итог, — вдруг громко объявляет Марк, когда в переговорной затихают все голоса, — Сироты были собраны с половины земель Нижнего Города, все планируемые работы на данный момент проводятся, фермеры выращивают зерно, и скоро можно будет ждать первого урожая. Виконт Лазин назначен командующим, как мы и хотели, а тех детей, которых я приказал привезти в Верхний Город, уже устроили в армии. Что ж, господа, дела наши не так уж и плохи. Теперь нам нужно добиться перезапуска максимального количества старых производств и открытия новых, если для того есть все необходимые ресурсы, а также закончить отбор детей в Легион. И, разумеется, продолжать восстанавливать страну. — Ваше Величество, вы не забыли о нашем разговоре? — спрашивает Мамай, — Касательно дарования титула. Нужно будет подписать указ, мы беседовали с вами на эту тему пару дней назад. В своих мыслях Назар беззвучно стонет, но ни звука не издает, все продолжая сидеть на своем месте. Опять какие-то титулы, какие-то указы, какие-то вопросы, которые нужно срочно решить. Когда ж это все закончится то? Не то, чтобы есть резон торопиться, но, черт возьми, неужели нельзя обсудить все это немного позже? Завтра или после свадьбы, ведь, в конце концов, ничего не изменится от пары дней. А вот хотя бы несколько часов сна были бы кстати, потому что месяц правда был напряжённым, а путь — долгим. Но Назар, разумеется, не говорит ничего и терпеливо ждет завершения собрания. — Да, конечно, я помню, — кивает Марк, улыбаясь вдруг, и поворачивается к Дарио, — После свадьбы Лии и Охры не уезжай сразу. Я принял решение даровать тебе титул графа, так что тебе придется задержаться хотя бы на день. — Титул? — Дарио смотрит на него, как на юродивого, вскидывает брови, — Ваше Величество, не стоило… — Никаких возражений, — перебивает его Марк, и, не дождавшись ответа, спрашивает у всех, — Есть ещё что-то, что нам необходимо обсудить? Мирон? — У меня все, — качает головой тот, — Только процесс реконструкции рудника на юге, но это терпит. — Тогда предлагаю разойтись, — говорит Охра, поднимаясь со своего места, — Прошу прощения, но у меня свадьба на носу, и много чего ещё нужно подготовить. Если никто не против, я пойду. Ваше Величество. Его никто не держит, потому он первый покидает переговорную, за ним уходят Мирон с Мамаем и Дарио. Федор и Андрей мешкаются, кидая на Назара ожидающие взгляды, тот беззвучно просит их выйти и, когда они все же скрываются в коридоре, обращается к Марку. — Я схожу проверить, как там Рома, и загляну к тебе, — обещает он, — Постараюсь уложить его, после дороги он должен быстро уснуть, так что приду не так поздно. Если ты не против, разумеется. — Не против, — качает головой Марк, — Да и Надя будет рада тебе. Яна в последние дни с трудом справляется с ней, она напрочь отказывается засыпать в моих или ее руках. Думаю, она ждёт тебя. — Я постараюсь угомонить ее, — усмехается Назар, вспомнив о беседе с графом Машновым, интересуется, — Ты ведь объяснишь мне, что ты задумал? Я про наших новоиспеченных постояльцев с юга. Касательно виконта Светло у меня вопросов нет, но вот граф Машнов, кажется, выполняет какие-то твои поручения, если я ничего не путаю. — Объясню, — вздыхает Марк, — Но позже. Иди к Роме, он явно тебя заждался. Не имея ни сил, ни желания спорить, Назар поднимается на ноги и выходит в коридор, где его терпеливо ждут Андрей с Федором. Последний тут же оживляется и ведёт их всех в сторону нужного крыла каким-то окольными путями, наверное, чтобы расспросить обо всем без риска быть услышанным лишними ушами. — Как твои дела? — уточняет он вполголоса, будто вопрос какой-то до ужаса неприличный, — Твои, не Легиона. У тебя все в порядке? — У меня сын, который в глазах Творца не сын мне вовсе, придворные, которым лишь бы что-то обсудить, и очень сомнительное терпение по отношению к некоторыми лицам, — отзывается Назар, — Но в целом у меня все под контролем. Вы здесь как? Судя по тому, что оба живы, ещё не попытались убить друг друга. — Провальная попытка остаётся попыткой, — усмехается Андрей, — Но мы и правда в порядке. Нас сейчас больше волнует, как у тебя обстоят дела с Ромой. Он не боится тебя? Мне показалось, что он спокойно воспринимает тебя и всех окружающих, хоть я и ожидал иного поведения. — Мы вроде ладим, — Назар задумывается над тем, как объяснить, что именно означает «ладим», решает, что это не столь важно, и продолжает, — Он послушный и смирный, с ним довольно просто. Правда с улицы его бывает трудно загнать, но достаточно поговорить с ним, и он не показывает характер. Рома все понимает. — Ты ведь сказал Анне, чтобы она показала его Евгении? — любопытствует Андрей. — Да, само собой. Но я водил его к целителю ещё в Далорусе, так что причин для беспокойства нет. Рома здоров. — Это хорошо, — вздыхает Федор, остановившись у поворота, на котором им нужно разойтись, — Я рад, что все сложилось именно таким образом. Если понадобится какая-то помощь, обращайся. Конечно, мы с тобой редко будем видеться в силу обстоятельств, но тем не менее помни, что на меня ты можешь положиться. — Спасибо. — Если завтра ты не будешь занят, то можем выйти на прогулку вместе, — предлагает Андрей, — Покажем Роме дворцовый сад. Сейчас при дворе живёт сын виконта Светло, славный мальчуган. Думаю, он может подружиться с Ромой, вместе им будет явно веселее. — Я подумаю об этом, — кивает Назар, вспомнив о том, что так и не поблагодарил ни Андрея, ни Федора за все, что они успели сделать, добавляет, — Спасибо вам, что позаботились о том, чтобы найти няню. И в целом за то, что одобрили всю эту затею. Андрей с Федором переглядываются, обмениваясь улыбками, синхронно, как двое, черт, из ларца, хлопают Назара по плечам и, пожелав доброй ночи, уходят прочь. Он наблюдает за тем, как они, переплетая пальцы, идут по коридору, вздыхает и развернувшись, следует в покои Ромы, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. На входе его встречает негромкий голос Анны. — А покажи мне, где у тебя нос? — ласково спрашивает она, — Да, верно. Какой ты молодец! Ой, а что у тебя тут? Когда Назар, отойдя от двери, подходит к ним, взору его открывается следующая картина: одетый в ночную рубаху Рома, повернув голову вбок, держится за правую руку Анны, пока она, присев на корточки, рассматривает его шею. Услышав, что кто-то пришел, она тут же отвлекается и резко выпрямляется, от чего Рома чуть покачивается, но равновесие не теряет. — Граф Вотяков, — Анна кивает ему, продолжая держать мальчишку за руку, и говорит, — Мы сходили к госпоже Муродшоевой, как вы и просили. Она осмотрела Рому и сказала, что он абсолютно здоров. Просила передать вам, что хотела бы побеседовать, когда у вас будет возможность. — Спасибо, — благодарит ее Назар, не сдержав любопытства, уточняет, — А что вы делали? Ответить ей не даёт Рома, он вдруг выворачивается из ее рук, очень уверенно шагает в сторону Назара и, добравшись до него, хватается за его ногу да так и остаётся стоять, не говоря ни слова. Что это значит вообще, Назар понятия не имеет, потому наклоняется к Роме и, погладив его по голове, привлекает к себе внимание ребенка. Тот упрямо молчит. — Он несколько раз спрашивал меня, где вы, — несколько смущённо сообщает Анна, — Я сказала, что вы ушли по делам, но обязательно скоро придете. Он очень ждал вас. — Понятно, — вздыхает Назар, подхватив Рому на руки, он выпрямляется и, заглянув ему в лицо, говорит, — Тебе пора спать. Завтра я свожу тебя погулять в саду, а если ты будешь хорошо себя вести, то мы заглянем в конюшню и посмотрим на лошадей. Договорились? Судя по всему, Рому такие условия устраивают, он робко кивает, а затем, уложив голову на чужом плече, широко зевает, тем самым давая понять, что действительно пора бы уже отходить ко сну. Назар подходит к кровати, отодвигает в сторону одеяло и кладет Рому на постель. Тот не ёрзает и не сопротивляется, а почему-то лезет под подушку, достает оттуда тот самый медальон и отдает его. Уже привыкнув к этому ритуалу, Назар забирает протянутую ему вещицу, прячет ее в карман и укрывает мальчишку. Анна, все это время молча наблюдавшая за ними, вновь подаёт голос. — У него родинка, — внезапно заявляет она, показывая на место под правым ухом, — Вот тут. Маленькая и черная. Я не сразу заметила ее, подумала, что Рома где-то испачкался, но нет. Это родинка. — Родинка? — Назар хмурится, смысл сказанных слов ему ясен, но сам факт почему-то выбивает его из колеи, — В самом деле? Не дожидаясь ответа, он лезет сам проверить и, когда видит, что действительно под правым ухом у Ромы есть маленькое, чёрное пятнышко, с трудом скрывает удивление. В точь-в-точь, как у отца Назара. В том же месте. — Значит, все не зря, — усмехается он, и вера в то, что случайности неслучайны почему-то вновь возникает. Будто все и впрямь предопределено, будто ничего не бывает просто так. Будто так и должно было быть. Поддавшись порыву, он снова гладит Рому по голове, помогает ему улечься удобнее и остаётся сидеть на краю кровати, пока мальчишка ворочается с бока на бок, постепенно засыпая. Анна стоит в стороне и переступает с ноги на ногу, будто не зная, куда себя деть, Назар поворачивает к ней голову и говорит, что она может идти. — Я дождусь, пока он уснет. Идите спать. — Как скажете, — соглашается она, все же уточняет, — Будут какие-то поручения на завтра? — Нужно будет пригласить портних, чтобы они сделали замеры и сшили Роме больше одежды, — немного подумав, сообщает Назар, — Поручите это слугам, пусть они приведут белошвеек. — Я вас услышала. Что-то ещё? — Думаю, пока на этом все. Завтра я постараюсь сам выйти с ним на прогулку, потому, если у вас есть какие-то свои дела, то у вас будет время разобраться с ними. — Благодарю. Если у вас больше нет поручений, я пойду. Я буду в смежных покоях. Доброй ночи. Попрощавшись, Анна следует к двери и почти бесшумно исчезает за ней, Назар же обращает свое внимание на Рому и видит, что тот уже почти уснул. Глаза его закрываются под тяжестью век, он дышит через приоткрытый рот, положив одну ладонь под щеку, и едва заметно морщится. Спустя ещё пару минут он, наконец, окончательно засыпает, чему свидетельствует его глубокое и ровное дыхание, потому Назар встаёт с кровати и выходит в коридор. Он чувствует, что устал, чувствует, что ему бы тоже не помешало отдохнуть, но вместо того, чтобы отойти ко сну, он покидает дворец и через сад добирается до знакомого окна. Марк встречает его со все ещё не спящей Надей на руках — Ты быстро, — подмечает он, — Рома уснул? — Уснул, — подтверждает Назар. У него почему-то начинает колоть в кончиках пальцев, он сжимает и разжимает кулаки и, сделав шаг навстречу, просит, — Давай ее мне. Марк, наградив его сложным взглядом, все же протягивает ему Надю, Назар берет ее на руки, уложив лицом наверх, заглядывает в ее ясные глаза и не сдерживает улыбки, когда она распахивает беззубый рот, издав приветственный звук. Никогда не признается вслух, но он правда скучал. Немыслимо, черт. — Ну здравствуй. — Я рад, что ты, наконец, вернулся, — говорит Марк, разминая явно уставшую спину, — И что у тебя не возникло проблем с Ромой. Он славный мальчик, надеюсь, он скоро освоится тут. Как тебе няня? Ее кандидатура тебя устраивает? — Пока да, — уклончиво отвечает Назар. Он не может сказать, насколько Анна подходит на роль няни его сына, но пока она вполне справляется и нареканий не вызывает, — Главное, чтобы она нравилась Роме. Остальное не так важно. — Что ж, тем лучше. — Расскажешь мне, на кой черт ты оставил графа Машнова при дворе? Вздохнув, Марк трет лицо ладонями, доходит до кровати, опускается на нее и, вытянув ноги вперед, какое-то время молчит. Назар его не торопит с ответом, его внимание сейчас сконцентрировано на Наде, что увлечённо вертит в своих крохотных пальцах завязки на его рубахе, нахмурив свои светлые брови. Она выглядит такой озадаченной, словно решает в своей голове до ужаса непростой вопрос, и Назар неосознанно улыбается вновь, наблюдая за ее действиями. Кажется, она стала немного тяжелее. А ещё будто более разумной, потому что в рот все подряд не тащит. Во всяком случае пока. — Я устал от сплетен и разговоров, — вдруг нарушает тишину Марк, — Я знаю, что их не избежать, знаю, что сам давал пищу для них, но я правда устал от них. Будь в них истина, мне было бы проще игнорировать их, но нескончаемый поток лжи и слухов меня измотал, потому я задумался над тем, чтобы предпринять хоть что-то. Я не знал, что именно, у меня не было особо идей, пока не прибыл граф Машнов. Наша аудиенция с ним и виконтом Светло по ряду обстоятельств произошла лишь спустя пару дней после того, как они приехали, потому они успели изучить здешнюю обстановку. И вот как раз после того, как я побеседовал с ними лично, граф Машнов поделился, что приводные, мягко говоря, позволяют себе лишнего и мелят языками, не думая. Он сказал это вроде как в шутку, но мы оба поняли, что он прав. Вот тогда в моей голове родилась одна идея. — Ты попросил графа Машнова втереться в доверие к придворным, чтобы узнать, кто именно разносит слухи? — Не совсем, — качает головой Марк, — Он первый намекнул мне, что слухи и разговоры — это то, что может пойти как во вред, так и во благо. Так и сказал после аудиенции, что придворные позволяют себе лишнего и по-хорошему их стоит немного вразумить. Я сразу понял, к чему он клонит, потому предложил ему стать моим информатором. Он не отказал. — И в чем заключалась его задача? — Отсеять ненужных, — усмехается Марк, и губы его складываются в настолько самодовольную улыбку, что она буквально слепит, подобно бликам солнца на водной глади, — Граф Машнов несколько недель присматривался к придворным, беседовал с ними на щекотливые темы и тем самым узнавал, кто именно является главным источником слухов. После он доложил об этом мне, а я в свою очередь попросил некоторых эльфов покинуть двор. Разумеется, не всех сплетников я выставил за дверь, потому что мне нужны те, кто будет разносить вести как тут, во дворце, так и за его пределами, поэтому некоторых особо болтливых и безобидных личностей я оставил. Но все, чьи разговоры подрывали авторитет короля, Парламента и Легиона, уехали. Им тут не место. — Умно, — подмечает Назар, выдергивая из рук Нади завязку рубахи, когда она все же тащит ее в рот, — Но не кажется ли тебе, что ты рискуешь? Деспотия начинается там, где запрещают говорить. Я не одобряю поведение большинства придворных и слухи, мне все это тоже не по душе. Но пойми: запрет на слово приведет не к тому, что перестанут болтать, а к тому, что все болтать продолжат уже о самом запрете. Твой облик справедливого и милосердного короля может ненароком разрушиться после такого решения. — Ни черта подобного, — возражает Марк, оставаясь абсолютно невозмутимым, — Я изгнал не тех, кто мелет языком, а тех, кто лжет из-за личной неприязни ко мне. Эти эльфы — лицемеры, они улыбались мне, а потом за моей же спиной осуждали меня за то, что я вступил в добрачную связь. Я понимаю, что сплетен не избежать, как понимаю, что все мои действия будут комментировать, что бы я не сделал. Но я не буду терпеть, пока мои же приводные несут околесицу и поливают меня и всех моих приближенных грязью. К тому же я не накладывал табу ни на какие обсуждения. Во дворце по-прежнему можно говорить обо всем, за это никто не понесет никакого наказания. Более того, во дворце остались любители посплетничать, но они хотя бы не порочат мой образ и не несут никакой угрозы моему облику. — А их ты изгонять не стал как раз для того, чтобы не создавать ни у кого впечатления, что король избавляется от неугодных ему и запрещает говорить свободно. Марк ничего не отвечает, лишь неопределенно пожимает плечами, откинувшись назад, опирается руками о кровать и, однобоко ухмыльнувшись, задирает голову вверх. Назар вздыхает. Как был несносным мальчишкой, диктующим свои правила, так и остался. Правда раньше не был столь дальновиден и хитёр, потому неясно, всегда ли в нем таился этот талант подстелить соломку, или он появился со временем, когда груз ответственности стал тяжелее. Впрочем, как бы там ни было, Марк поступил разумно. Он изгнал тех, кто говорил о нем нелицеприятные вещи, и оставил тех, кто сплетничает, но не представляют тем самым никакой опасности. Он, уму непостижимо, добился баланса: никаких ложных слухов, и при этом же нестихающие разговоры. Любому покажется, будто ничего не изменилось, будто все так, как было прежде, но на деле же все по-новому. Незаметно для одних, очевидно для других. Назар понятия не имеет, откуда такой навык, и узнавать не собирается тоже. Его вполне устраивает некоторое неведение. Он перехватывает Надю так, чтобы уложить ее голову на плече, но она брыкается, намекая на то, что ей подобный маневр не нравится, издает недовольный звук, потому приходится повернуть ее лицом вниз, удерживая ладонью за живот. Такое положение ее устраивает, она кладет голову на предплечье Назара, судорожно вздыхает и затихает. Он в приливе чувств гладит ее по спине и вновь обращается к Марку. — Я понял, чего ты добиваешься. Не могу сказать, насколько это будет эффективно, но в целом такие изменения я поддерживаю. Единственное, что мне неясно, это зачем ты оставил графа Машнова при дворе. Он по-прежнему играет роль твоего информатора? — Вроде того, — подтверждает Марк, он садится прямо, разминает левое плечо пальцами (Назар помнит то ранение: штурм Терминуса, снять лучников с крепости удалось не сразу, стрела вонзилась неглубоко, но все же вонзилась) и, поморщившись, продолжает, — Но теперь он не столько собирает информацию, сколько доносит ее до остальных. Граф Машнов запускает цепную реакцию и задает беседе правильный тон. Это касается только важных вещей, разумеется. Сегодня, к примеру, все были глубоко шокированы тем, что ты приехал с ребёнком и назвал его своим сыном. Согласись, такое не могло не вызвать волну обсуждений, и наверняка многие задались вопросом, кто такой Рома и почему он носит твое имя. Чтобы не возникло никаких домыслов и ложных теорий, граф Машнов расскажет ту версию произошедшего, которую всем нужно знать. Так нам всем будет спокойнее. Проходясь вдоль стены, Назар хмурится, укладывая в голове услышанное. В сознании будто бы скачет какая-то мысль, ловкая и юркая, она не даёт за себя ухватиться, всякой раз при приближении отдаляясь и петляя на границе понимания. Это не столько раздражает, сколько утомляет, потому Назар уже было хочет забыть об этом вовсе, как вдруг его осеняет. Что там спросил граф Машнов? Были ли родители Ромы в законном браке? Да, кажется так. И он даже не дождался ответа, потому что сам тут же добавил — «конечно, были». Назар только сейчас осознает, к чему это было сказано. — Ты его попросил подойти ко мне? — любопытствует он, — Он ведь будет разносить вести по твоему приказу, не так ли? — Я его ни о чем не просил, — неожиданно заявляет Марк, поднимаясь с кровати, — Он сам все прекрасно понял, когда ты приехал с Ромой. Граф Машнов умён и хитёр, каким бы беззаботным не казался, потому ему не нужно говорить прямо, что от него требуется. Он и сам все знает. — А выглядит, как обычный пустомеля, — фыркает Назар, он хочет было задать ещё один вопрос, но отвлекается на Надю, что самозабвенно принимается жевать беззубым ртом рукав его рубахи, — Творец, что у тебя за дурная привычка тащить все в рот? Отобрать у нее мокрый от слюны кусок ткани оказывается довольно сложно, Надя протестует и сопротивляется, высказывает недовольство, даже подаёт голос и пищит, отказываясь прекращать свое занятие, но все же утихает, когда Марк сует ей в руки невесть откуда взявшуюся погремушку. Новый предмет интереса хоть и ненадолго, однако отвлекает неугомонную девчонку, даже когда ее вновь укладывают лицом верх. Пока она увлеченно рассматривает игрушку в своих руках, Назар рассматривает ее саму, и в груди у него разливается тепло. Он уже почти принимает тот факт, что избалует ее до неприличного, но тут же осекает самого себя. Как только появятся законные наследники, к Наде он уже не подступится, потому что акценты будут смещены. Эта мысль почему-то не нравится. Назар трясет головой. Не сейчас. — У нее твой рот, — объявляет Марк, уложив подбородок на его плече, улыбается в который раз и добавляет, — Я имею в виду не то, что ты тоже тащишь в него все подряд. Просто в чем-то вы похожи внешне. Кинув взгляд на Надю, Назар пристально изучает ее лицо глазами. Светлые брови, длинные ресницы, крохотный нос, розовая кожа. И рот, конечно. Обычный, детский рот, такой же маленький, как и она сама. И где тут сходство? Назару невдомек. Наверное, для таких вещей он слишком редко смотрит на собственные отражение в зеркале. — Рот, как рот, — заключает он, — Главное, чтобы она им не кричала особо. Все же тебе нужно отдыхать хоть иногда. — Пока ты здесь, она явно будет меньше кричать, — отзывается Марк, — Ничего ведь не изменилось? После свадьбы Лии и Охры Федор поедет в Нижний Город, а ты останешься в Пальмире, верно? Наверное, нужно быть глухим или совсем уж идиотом, чтобы не услышать в голосе очевидную надежду на положительный ответ. Назар слышит ее прекрасно, и он не может сказать, почему, но ему снова становится немного не по себе. Поиск причастности. Поиск стабильности. Поиск уверенности. Почему все сходится в одну точку, от которой они не могут сделать ни шага в сторону? Или все же могут, но не делают каждый по своим причинам. Почему причины эти имеют вес? Имеют ли вовсе? Назар не знает, узнавать сегодня уже не хочет, потому просто кивает, давая то, чего от него ждут. — Верно. Во всяком случае мы так и планировали. — Хорошо, — вздыхает Марк (скорее даже выдыхает с облегчением), отстранившись, повторяет, — Хорошо. Тогда я настоятельно рекомендую тебе готовиться к свадьбе. Лия серьезно настроена на то, чтобы именно ты вел ее к алтарю. И она явно не намерена отказываться от этой затеи. — Я не уверен, что Влади даст позволение на это, — задумчиво тянет Назар, наблюдая за тем, как Надя пробует на вкус погремушку. Он отбирает ее, не позволяя дочери начать жевать ещё и засохшую глину, возвращает обратно, когда ему грозятся плачем, и взглядом просит не тащить в рот всякую гадость. Надя будто бы принципиально снова принимается грызть погремушку, — Он только сегодня мне сказал, что если Рома не является законным сыном своих родителей, то и мне он не сын, а значит, ни унаследовать мое имя, ни мой титул не сможет. Таков, видите ли, закон. — Андрей всегда говорил, что правила созданы для того, чтобы нарушать их, — машет рукой Марк, проходя мимо. Он добирается до шкафа, открывает его дверцы и достает ночную рубаху, попутно продолжая говорить, — Не вижу причин, по которым у нас не получится убедить Влади, что Рома рожден в законном браке. Можешь не беспокоиться, твой сын унаследует и твое имя, и твой титул. А что касательно свадьбы Лии, я решу этот вопрос. Уж в такой безобидной просьбе Его Высокопреосвященство мне не откажет точно. — Если прислушиваться ко всем словам Андрея, то вскоре можно оказаться на плахе, — усмехается Назар, глядя теперь уже на Надю не с просьбой, а с очевидным предупреждением, что если она не остановится и не прекратит грызть погремушку, то последуют ответные действия. Надя смотрит на него с осторожностью и все же бросает свою не самую разумную затею, бросая вместе с тем в демонстративном жесте игрушку на пол, — Но было бы хорошо, если бы Влади дал разрешение на то, чтобы я отвел Лию к алтарю. Для нее это важно. Прижав Надю к себе одной рукой, Назар присаживается на корточки, поднимает с пола погремушку, выпрямляется, вскидывая голову, и замирает. Марк, как ни в чем не бывало, раздевается, намереваясь, судя по всему, подготовиться ко сну, и ничего такого в этом нет, но все же. Назар не юнец, чтобы смущаться, теряться или забываться от вида почти нагого тела, но тем не менее чувствует определенную неловкость. Не от ситуации — от осознания того, что ему видеть, наверное, не особо то и положено. Да, была связь, была близость, было больше, чем стоило допускать, однако у всего этого не должно быть и не будет постоянного характера. Потому что Назар останется тем, кем должен. «Ты и сам не понимаешь, кем ты должен быть». Он отгоняет от себя навязчивый голос Андрея. Не сейчас. — Я поговорю с ним, — обещает Марк, натягивая на себя ночную рубаху, просовывает руки в рукава и поправляет подол, — Все равно у Лии нет ни духовных, ни земных родителей, так что в глобальном смысле неважно, кто поведет ее к алтарю. Это может быть любой эльф, но будет лучше, если это будешь ты. Все же для нее это и впрямь имеет значение. Не найдя, чем ответить, Назар снова кивает и снова направляет свой взгляд на Надю. Она же смотрит в одну точку, будто бы даже не моргая, смотрит в никуда, а затем вдруг широко зевает и трет кулаком правый глаз. Марк, подошедший ближе, говорит, что ей давно пора спать. — Давай ее мне, — он протягивает руки, чтобы забрать Надю, но Назар отказывается отдавать ее. — Я сам уложу ее, — качает он головой, — Она явно скоро уснет, так что это не займет много времени. Больше не предпринимая попыток взять Надю себе, Марк возвращается в кровать и садится на ее край, прижав колени к груди. Назар ещё недолго кружит по покоям, качая дочь, она вскоре засыпает, и он относит ее в люльку, где накрывает одеялом и коротко целует в лоб. Когда он оборачивается, видит, что Марк, в отличие от Нади, все так же не спит и будто бы ждёт чего-то. Назару вспоминается один вопрос. — В чем причина такого доверия к графу Машнову? — спрашивает он, опустившись рядом, — И в чем заключается его мотивация быть твоими ушами и глазами? — Он тщеславен, честолюбив, а ещё явно не против иметь благосклонность короля, — отвечает Марк ровным тоном, — Его мотив прост и заключается в том, что он хочет войти в круг моих приближенных. Что же касательно моего доверия к нему, у меня есть гарантия, что он не поступит опрометчиво и не станет вести никаких двойных игр. — И что это за гарантия? — Виконт Светло. Если граф Машнов рискнёт пойти против меня в моем же дворце, то его товарищ потеряет свой титул так же быстро, как и вернул его. Поскольку я видел, насколько они привязаны к друг другу, я могу быть уверен, что за моей спиной не провернут никакую авантюру. — Судя по всему, ты все предусмотрел. — Это моя главная задача — не допускать опрометчивых поступков. — Разве? — Я все ещё король своей страны, и от меня зависит ее будущее. Я не могу позволить себе рисковать. Назар ничего не говорит. Он ещё помнит о том, как Марк, переполненный отчаянной смелостью и огромной дуростью, вышел к толпе обозленных темных эльфов и предложил им самим решить его судьбу. Как он, прошедший войну и добравшийся до Пальмиры, своими же руками убил отца, едва ли понимая, что запущенная с площади стрела могла лишить его жизни. Как стрела все же добралась до него в Шаригане, когда он со своим идиотским героизмом полез доставать молодую эльфийку из-под завалов разрушенной лавки, за что чуть сам не сложил голову. Назар помнит много случаев, когда Марк позволял себе рисковать, не отдавая отчета своим действиям (а если и отдавая, то не особо предполагая масштаб последствий), но все равно ничего не говорит и не спорит. Потому что он знает — нет больше вспыльчивого новобранца, безрассудного солдата и взбалмошного бастарда. Есть только разумный король и дальновидный правитель страны. Есть только осторожный отец, что пытается всеми силами защитить свое дитя, потому и взвешивает теперь каждый сделанный им шаг. — Как ты себя чувствуешь? — запоздало спрашивает Назар, хотя этот вопрос следовало задать куда раньше, но чего уж теперь, — С тобой все в порядке? — Со мной все в порядке, — заверяет его Марк, и вроде бы даже не врёт, во всяком случае так кажется на первый взгляд, — Евгения стала строже по отношению ко мне. Хоть я ее король, она все равно умудряется в иной раз заявляться на вечерние заседания Парламента и отправлять меня отдыхать. — Она хочет как лучше. — Я не спорю. И ей не возражаю тоже. Назар кивает. Завтра ему обязательно нужно будет зайти к Евгении, чтобы поблагодарить ее за то, что она выполнила его просьбу, а ещё чтобы спросить, как поживает Костя, и рассказать о том, что сестры Виардо обустроились в Нижнем Городе. К тому же неплохо было бы прогуляться до конюшни и посмотреть, как там Гавриил, поймать Идана и расспросить его о Вове, уточнить у Димы про Радмира, а у Мамая — про Тимофея. В общем говоря, нужно будет убедиться, что со всеми мальчишками Миши все в порядке, а потом, при первой же возможности, съездить в штаб и оценить обстановку там. Но это в другой раз: как только пройдет свадьба Лии и Федор уедет, можно будет вернуться к делам. Пока Назару, наверное, все же стоит уделить внимание Роме и помочь ему привыкнуть к новым реалиям. Мысли о последнем заставляет встрепенуться. Пора бы уже идти. Марку же на это «пора» плевать с высокой колокольни, он вдруг складывается руки на чужих плечах, подаётся вперёд и целует, прикрыв глаза. На мгновение Назар теряется, он успел отвыкнуть за месяц от таких внезапных вторжений, но все же ловит тихий вздох губами и не отстраняется, пока Марк не делает это сам. — Тебя не хватало здесь, — признаётся он. Назар читает между строк «не хватало мне», однако не исправляет его, — Я рад, что ты вернулся. С тобой спокойнее. Вместо ответа Назар коротко целует его в лоб. Что ему сказать? Что у него есть долг перед страной и Легионом? Что он не может быть в Пальмире, пока Нижний Город нуждается в восстановлении? Что дела армии на первом месте, а все остальное — потом или никогда? Разумеется, это правда, но проще от нее Марку не станет. Потому что он ее знает прекрасно, но иррационально хочет сопротивляться ей, при этом не предпринимая попыток возразить. Его желание противоречит его возможностям, и пусть он может приказать не покидать столицу, это ничего не даст. Назар все равно уедет, даже не потому что ему не сидится на месте, а потому что это его обязанность. Здесь нет выбора — только итог тех решений, которые они все принимали раньше. И отвечать за него придется, как бы тяжело им ни было. — Останешься на ночь? — спрашивает Марк, заглядывая в лицо, в глазах нет надежды на положительный ответ, только вопрос, — Или сегодня тебе нужно быть подле Ромы? Он ведь спокойно спит? — Насколько я знаю, да, — кивает Назар. Поддавшись секундной слабости, он проводит тыльной стороной ладони по щеке Марка, рассматривает его лицо так, словно видит его впервые, и не может объяснить себе, в чем дело, но будто бы прирастает к своему месту. Ему бы правда уже идти, время позднее, вставать завтра рано, забот много, однако все это почему-то не заставляет подняться и покинуть королевские покои. Назар замирает почему-то, у него в голове начинает копошится мысль, непонятная, странная, важная, и от нее нет избавления. Она червем проедает до самого нутра, крутится и шевелится, вынуждает думать, пытаться осознать, догадаться, вспомнить, и все то время, что она беснуется, Назар молчит и разглядывает Марка. Тот рассматривает его в ответ, часто хлопает глазами, не торопит и ничего не говорит, но терпение, судя по всему, исчерпывает себя, потому он осторожно подает голос вновь. — Все хорошо? — Да, — не особо уверенно отзывается Назар. Мысль исчезает, словно утренний туман, так и не даёт себя схватить и оставляет лишь смутное предположение. Достаточно, чтобы думать, недостаточно, чтобы догадаться. Приходится на время отложить попытки понять, к чему это все, — Я просто задумался. — Я поговорю с Влади. — Что? — У тебя на лице все написано, — усмехается Марк, проводя пальцем между его бровей, — Ты прекрасно знаешь, что Рома был рождён не в законном браке и что у него нет духовных родителей. И ты знаешь, что сможешь заменить ему земного отца, но все же хочешь, чтобы и духовный у него был тоже. Полагаю, ты склоняешься к кандидатуре Федора, потому что доверяешь ему, но не уверен, что Влади даст разрешение. Поэтому я поговорю с ним. Конечно, уже поздно проводить обряд, и есть вероятность, что он не согласится, однако на нем свет клином не сошёлся. Не захочет он, есть Цихов и Гевиксман. Они будут посговорчивее. — Откуда… Сбившись, Назар замолкает, поджимает губы и никак не может скрыть своего удивления. Не то, чтобы он не думал об этом, он думал, но не давал другим пищи для размышлений, потому что не говорила вслух о том, что пришло ему самому в голову буквально несколько часов назад. Однако Марк догадался все равно, и дело то ли в том, что он сам отец незаконнорожденного ребенка, то ли в том, что он проницательнее, чем кажется. Назар не может сказать наверняка. У него будто слов нет в принципе, чтобы хоть как-то прокомментировать чужие. Но они есть у Марка. — Это было очевидно, — пожимает плечами он, — Тебе не понравилось, что Влади пригрозил оставить Рому без твоего имени и титула. Логично было, что на этом фоне ты захочешь провести обряд имянаречения и сделать Федора духовным отцом своего сына. Для тебя это станет гарантией, что закон будет на твоей стороне. Я не могу обещать, что предоставлю ее тебе, но постараюсь. В конце концов, я король. Уж мой приказ Влади обязан будет исполнить. А если не он, то любой другой Старейшина. — Это незаконно. — Я знаю. Но некоторые законы можно нарушить, если не посвящать в это всех вокруг. Назару нечем парировать — Марк прав. Они в этих же покоях, черт побери, нарушили этот закон столько раз, что Творец, когда заберёт их на тот свет, не раздумывая, отправит прямиком в огонь, в котором они и будут гореть до скончания времён. Назар во всяком случае точно: небесная кара грозит ему не только за то, что он делал здесь, но и за то, чем он помышлял раньше. Впрочем, ему самому давно уже плевать на это, потому что поздно раскаиваться. Молитв не будет достаточно, чтобы заслужить прощения, ведь он не намерен его получать, поскольку уверен — такое не прощают. Пролитая кровь остаётся пролитой кровью, сколько не опускайся на колени и не склоняй голову у алтаря. Вот у плахи другое дело, но пока ещё рано. Назар, может, и хорошо бы смотрелся в могиле, однако ему придется задержаться, потому что есть, ради чего. И ради кого. — Давай разберемся с этим позже, — решает он, — Ты прав, срок все равно истек, так что торопиться теперь уже некуда. Это терпит. — Как скажешь, — соглашается Марк, видимо, вспомнив, с чего начался этот разговор, спрашивает снова, — Так ты останешься? Или все же пойдешь к Роме? — Сегодня все же пойду, — вздыхает Назар, — Я не знаю, как ему на новом месте, потому предпочту быть подле него. Ты ложись. Завтра будет долгий день. Что удивительно, Марк не возражает и вроде даже не обижается, он всего лишь коротко целует в губы еще раз, после чего отстраняется и встаёт. Назар поднимается следом, со смешанными чувствами идёт к окну и, уже свесив из него ноги, замирает, но не даёт себе времени на раздумья, потому без задних мыслей прыгает на землю. Уже отойдя на приличное расстояние, он оборачивается и наблюдает за тем, как Марк, задрав голову вверх, обнимает себя за плечи и что-то бормочет себе под нос. Лишь бы за здравие, проносится в голове Назара, пока он пробирается через сад к входу во дворец. Только бы не за упокой.