Без права на отказ

Утром следующего дня по приказу Марка все разъезжаются в разные стороны. Федор, взяв с собой пару солдат, отправляется в Хорус, чтобы оттуда начать собирать как солдат, которых необходимо либо вывести из Нижнего Города, либо оставить для создания основных отрядов, так и сирот, которых пока ещё не пристроили в приюты. Мирону поручают задачу разобраться с зерном и пронаблюдать, куда и сколько его доставляют, Дарио же наказывают ехать с ним для того, чтобы назначить управляющих восстановительными работами. Поскольку заключённые были освобождены, их теперь необходимо пристроить, и Марк просит начать с тех городов, где разрушения оказались самыми масштабными. Сам он выражает готовность посетить Нарг вместе с Игорем и Азариным, чтобы поговорить с гражданами, а заодно взглянуть, что там с существующей вроде как пока только на словах больницей. Назар, само собой, отправляется с ними. Положение страны после войны его все ещё беспокоит, но некоторые события приносят ему долю успокоения. Например, то, что Марк согласился пожаловать Лазину титул взамен на помощь Голубина, но только с условием, что в первую очередь лично переговорит в Пальмире с жаждущим брака виконтом. По его словам построить очередной приют, конечно, благое дело, но помимо этого есть множество других, не менее важных вещей, что нуждаются в реализации. Что он имел в виду, Марк так и не объяснил, но рассказать Лазину о том, что тот сможет пожениться, разрешил. Разумеется, с той лишь целью, чтобы он не уехал из Нижнего Города раньше времени и согласился стать командующим Легиона. Подобная тактика Назару отчасти не понравилась из-за фантомного предчувствия, что что-то пойдет не так, но он не стал спорить и передал Федору слова короля. Тот лишь удовлетворенно хмыкнул, кивнул, а после покинул Далорус одним из первых. Назар покинул его следом. Всю дорогу, пока они скачут, он не прекращает думать, как им поднять с колен почти уничтоженную войной страну. Ясное дело, поначалу зерно будет доставляться из Верхнего Города, и его должно хватить до тех пор, пока темные сами не смогут выращивать его, потому проблему с голодом решить получится с наименьшими сложностями. Что кажется куда более трудным, это вопрос, как быть дальше. Последствия всех событий наложили свой отпечаток, народ не знает, как жить теперь, и знание это ему нужно срочно дать, чтобы они поверили в то, что пришло время мира. Мир же, как правило, заключается в стабильности, стабильность там, где есть основные опорные точки, которые и нужно создать. По скромному мнению Назара, умеющему, к его же сожалению, лишь гонять солдат и нести за собой смерть, темным в первую очередь стоит предоставить три вещи: еду, свободу и работу. И если два первых пункта из этого скудного списка выполнить получится, ведь получается уже сейчас, то с последним не все так просто. Разбирать завалы, строить заново дома и все прочее, конечно, хорошо, только вот это не то, в чем всегда будет острая потребность. Она как раз в том, что народу необходимо занятие. Не старикам и младенцам, а взрослым эльфам, которым Марк обещал сделать Нижний Город лучше прежнего. Чтобы так оно и было, недостаточно открыть приют или больницу, недостаточно привезти зерно и отпустить заключённых. Надо создать рабочие места, где всякий, у кого нет представления, а как быть дальше, смог заниматься делом и тем самым осознавать, что сможет прокормить себя и свою семью в дальнейшем. Что есть у него причастность к чему-то общему, что есть какой-то взгляд в будущее. Необходимы, наверное, производства, вот только какие, Назару невдомёк. Он мало что смыслит в государственном устройстве и промышленности, у него свое, (не самое лучшее, уж какое есть) ремесло, но даже он понимает, насколько это сейчас нужно. Понимает ли Марк, вопрос другой, и объяснить ему его следует как можно раньше. Казна Далоруса по словам Дарио почти пуста, а светлые не могут вечно содержать темных, потому последним придется самим что-то создавать и строить, чтобы жить дальше так, как они хотят — свободно и спокойно. Как все провернуть, Назар опять же не знает, но решает для себя, что обязательно поговорит с Мироном, Дарио и Марком. У этих троих голова иногда все же работает, и они наверняка придумают что-то, что пойдет на пользу всем. В Нарг они прибывают после обеда и останавливаются у господина Долматова, занимающегося изготовлением мебели из дерева. Он встречает их у ворот своего чудом, наверное, уцелевшего дома и проводит внутрь, попутно выражая благодарность за оказанную ему честь пристроить у себя таких гостей. На все его слова Марк лишь улыбается, просит не считать этот визит чем-то сверхъестественным и сам говорит искреннее спасибо за согласие принять их всех у себя. Назар тенью следует за ними, не участвуя в беседе, и оглядывается по сторонам. Его задача заключается в том, чтобы обеспечить безопасность, потому стоит быть внимательнее и не допускать ни малейшей ошибки. Почему-то мысль, что Марку обязательно попытаются навредить, никак не покидает голову, но лишние тревоги Назар все же отгоняет от себя. Ему нужно быть сдержанным и спокойным. Только так он сможет не потерять чутье. После трапезы они все отправляются в город, чтобы в первую очередь посмотреть, как продвигается работа над больницей. Назар узнает о том, что средства на ее постройку были выделены ещё тогда, когда Игорь был в Пальмире, и не на шутку удивляется этому. Как и тому, что неподалеку от рынка (от которого остались одни руины, что уже принялись разбирать местные жители) стройка уже началась. Хотя как началась — землю расчистили от обломков и всякого хлама, привезли камни и дерево и каких-то эльфов. Когда все это успело произойти, Назар не в курсе, но он особо и не задается вопросами такого толка. У него есть, над чем подумать, и прогресс возведения больницы не входит в этот список. Зато в него входит наблюдение за Марком, что, кажется, после одного серьезного разговора становится куда более разумным. К народу он не лезет особо, встречается лишь с некоторыми подданными и городским управляющим, чтобы узнать, что требуется сделать в Нарге как можно скорее. Марк собирает информацию не только с чужих уст, но и собственными силами, потому они заглядывают в несколько мест, в которых проводят какое-то время. В ходе дела выясняется, что большинство темных здесь работает либо на мельнице, либо на серебряном руднике, что расположен близ Летумы, оставшиеся же устроены в приюте, таверне, торговых лавках и иных не менее важных точках. Марк почему-то после вскрытия этого факта становится задумчивым, но стоит Назару вопросительно изогнуть бровь, уточняя, в чем дело, тут же отмахивается, намекая, что не намерен говорить пока. Отступить приходится — если уж королевскую голову посещают какие-то мысли, пусть они созреют, прежде чем вырвутся наружу. На удивление и счастье Назара передвигаются по городу и общаются с гражданами они вполне спокойно, без всяких приключений. И то ли дело в том, что в Нарге остановился внушительный отряд солдат, что пока ещё ждёт дальнейших поручений, то ли в том, что сам глава Легиона сопровождает короля, важным остаётся то, что на них никто не пытается напасть. Конечно, нет гарантий, что так будет дальше, однако верить в лучшее не так уж и бессмысленно. Назар, само собой, верит слабо, но облегчение некоторое все же испытывает. Меньше всего он хочет, чтобы Марку навредили, а пока этого не происходит, тревога отступает. Будто ей вообще можно было позволять появляться, дурость какая. К концу дня они уезжают всё-таки в поместье Долматова и после вечерней трапезы разбредаются по своим покоям. Пока хозяин дома беседует о чем-то с Марком наедине за дверьми столовой, Назар устало ждёт снаружи. Разумеется, ему доверяют, и он может присутствовать во время разговора, но все же ставить в неудобное положение Долматова не следует. Он радушно принял их, сопровождал во время поездок по городу, свёл с городским управляющим, рассказал о Нарге все то, что у него спрашивали. И раз он пожелал получить аудиенцию короля и поговорить ним тет-а-тет, не стоит ему отказывать в этом. С Марка не убудет, с Назара тем более. Потому он сторожит двери перестраховки ради и думает, что ему делать дальше. Пока он сопровождает короля, его возможности ограничены, поскольку охрана является главной задачей, но когда-то же это закончится. Марк рано или поздно вернётся в Пальмиру (желательно, конечно, чтобы рано, но черт его знает, что взбредёт в эту светлую голову), Назар вернётся тоже, но после уедет обратно сюда. И каков его план? Наверное, сейчас Федор, пока он более свободен, займётся выводом части войска, некоторые отряды оставит, чтобы регулярная армия в стенах Нижнего Города была всегда. Он также соберет сирот в тех городах, через которые проляжет его путь, и направит их всех под Далорус, где будет сформировано подразделение Легиона. К тренировкам приступить так быстро не получится, но хотя бы начать в половину силы стоит. Для этого Лазину придется уехать из Хоруса и приступить к делу, однако справится ли он сам — вопрос. Он хорошо проявил себя во время войны, только вот быть солдатом и быть капитаном — это разные вещи, Назар знает. Потому все больше думает о том, что Марку уехать нужно как можно скорее. Как только он покинет Нижний Город, у Назара будет больше пространства для маневрирования и больше времени на то, чтобы возиться с новобранцами. А так он привязан к тем местам, где пребывает Его Величество. Нет, расклад не так уж и плох, да и нельзя, чтобы Марк был без охраны, а лучше, чем Назар и Федор, его никто не защитит, но ему все равно нельзя надолго задерживаться здесь. Потому что Надя в Пальмире, потому что неспокойно ещё, потому что его присутствие здесь опасно для него самого. Потому что оставлять его нельзя, а с ним всюду таскаться тоже затратно по времени. За весь день Назар ни черта полезного не сделал, и пока ещё его это не удручает, но вскоре начнет. Потому Марк, как только утолит свою потребность все увидеть своими глазами и услышать своими ушами, должен будет уехать. Желательно, с Фёдором. Желательно, безвозвратно до тех пор, пока обстановка точно не станет стабильной. Только кто ж его удержит, если ему опять вздумается примчаться сюда? Да никто, в том и дело. Парламент влияния прежнего оказать не сможет, потому у короля их руки развязаны. Власти у него больше теперь, лишь бы и ума тоже прибавилось, и тогда все будет в порядке. От скуки заглядывая в свои самые потаённые мысли, Назар вдруг понимает, что отослать Марка поскорее хочет и по другой причине — чтобы подвести черту под тем, что происходило между ними до. Метод «с глаз долой, из сердца вон» не совсем здесь применим, поскольку дело обстоит несколько иначе, но основную идею взять можно. А она заключается в том, что чем дальше они будут друг от друга, тем быстрее Марк примирится с мыслью, что как раньше уже не будет. Что его бывший капитан для него лишь глава Легиона и никто более. Назару, признаться честно, многим проще, он не чувствует какой-либо потери или сожаления от подобного расклада, потому и отпускает так просто все, а вот Марку будет тяжелее. Нестабильный король вынужден будет отказаться от стабильных вещей, но это ему же во благо. Так он хотя бы оглянется вокруг и направит свое внимание на что-то более важное. На дела страны, на дочь, на выбор будущего мужа, в конце концов. На других эльфов и на другие явления, которые будут его окружать. Назар, конечно, сам тоже будет оставаться поблизости, но только в качестве подданного короля и доверенного лица. И принять такую реальность Марку будет в разы проще, если Назар глаза мозолить будет пореже. Это рабочий способ. Доказано уж давно. Дверь столовой, наконец, отворяется, из нее сначала выходит Долматов. Он замечает Назара, кивает ему и уходит в сторону лестницы. Когда его фигура скрывается в тени, в коридоре появляется Марк, что выглядит отчего-то донельзя довольным. — Капитан, — он улыбается, складывает руки за спиной в замок, — Уделите мне пару минут? Есть то, что я бы хотел обговорить с вами. Назар устало вздыхает и позволяет увести себя в покои. Говорить на любую щепетильную тему здесь опасно, поскольку доверять чужому дому не стоит, но Марк, к счастью, не поднимает острых тем. Он скидывает с себя сапоги и падает на заправленную постель, раскинув руки в стороны, затем садится и, потерев виски, смотрит на Назара, приглашающе хлопая по краю кровати. — Садись, — говорит он, — Я надолго не задержу, всего лишь хочу посоветоваться. — В самом деле? — усмехается Назар, все же опускаясь на предложенное место, — И какой совет ты хочешь от меня получить? — Полезный, — фыркает Марк, — Потому что бесполезные я и без тебя придумаю. Дело вот в чем. У Долматова, насколько известно, своя мастерская по изготовлению мебели. У него работает около тридцати эльфов, если не меньше, дерево и мрамор он покупает в Тенебрисе, драгоценные камни, если заказчик богат, приобретает в Гавире. Он зарабатывает честным трудом, но загвоздка в том, что его занятие охватывает совсем малую часть населения Нарга. Ты заметил, что большинство жителей не работает здесь? Они трудятся либо на руднике Летумы, либо на мельницах, которые сейчас стоят без дела. Тебе не кажется это странным? — Не кажется, — качает головой Назар, — Странного в этом нет ничего, так живут многие города. Но и хорошего в этом мало. Ты хочешь расширить дело Долматова, чтобы народ мог работать здесь? Несколько секунд Марк смотрит на него, как на юродивого, во взгляде его вспыхивает удивление. Так и кричит — «как ты догадался?». Назар тихо усмехается. Не нужно быть гением, чтобы понять, к чему все идёт. У народа почти нет работы в Нарге, у казны нет денег. Зато есть Долматов, у которого есть свое дело, и есть Марк, который сам увидел, как живут его подданные. Чего же тут не хватает? Средств. О чем Назар и говорит. — На какие деньги ты собираешься все это сделать? — Помнится, Голубин жаждал титула для Лазина, — нарочито небрежно бросает Марк вслух, — Пожалуй, я склонен даровать его, если мне отплатят той же монетой. Назар задумывается. Денег у Голубина, конечно, немало, дело его в Пальмире процветает, да и семья у него не из простых. Однако где гарантия, что он и впрямь согласится выделить столько средств ради того, чтобы воссоединиться с Лазиным? Да на кой черт ему вообще сдался темный солдат, у которого ни звания пока ещё, ни имени, ни состояния как такового. С другой стороны, готовность отказаться от всех благ ради свадьбы намекает на то, что Голубину важен этот союз и вряд ли он откажет от услуги королю, если ему будет оказана ответная. В этом все же есть некоторый смысл. Назар кивает. — Мысль неплохая, — говорит он, — Но советую подумать, чем занять самого Голубина, если он окажется в Нижнем Городе. В Пальмире его дела будет вести его кузен, а тут ему нужно взяться за что-то ещё. — Это я обговорю с ним лично, — решает Марк, — Если он вдруг откажется выделить деньги, то у Лазина не будет никакого титула, а расширять дело Долматова нам придется другими путями. Но об этом рано говорить, сначала мне нужно услышать слова самого Голубина. — Не думаю, что Голубин откажет тебе, — качает головой Назар, — Он был готов лишиться собственного титула ради свадьбы, так что жертва в виде какой-то части личных средств будет не такой уж большой. Уверен, что он согласится, если правильно ему все преподнести. — Не буду ничего утверждать, пока не побеседую с ним. И с другими знатными семьями. На последней фразе Назар резко вскидывает голову, почувствовав внезапное отторжение услышанному. Только не это. Нельзя светлых сейчас гнать в Нижний Город даже ради открытия производств, это плохо закончится. Темные не увидят в этом блага, они взбунтуются пуще прежнего и снова начнут говорить о своей зависимости от тех, с кем вели войну много лет. Потом, когда обстановка станет стабильной, когда все придет в равновесие, можно будет и подумать о частичном перенаселении при наличии такой необходимости, но пока ещё точно рано. И Назар было открывает рот, чтобы сказать об этом, но Марк его опережает. — С темными, — объясняет он, — Со знатными семьями темных эльфов. С теми, у кого есть личные средства. Если они согласятся вложиться в производства при поддержке власти, то я дарую им титулы и иные привилегии. Светлых тащить в Нижний Город я сейчас не намерен. Они могут помочь с финансированием, но сюда они не приедут в ближайшие несколько лет. Только если не возникнет острая необходимость. Не беспокойся, я просчитал все риски. — Хорошо, — сухо кивает Назар. Ему нечего сказать, да и Марк, судя по всему, сам все понимает. Или почти все, — Делай так, как считаешь нужным. Когда ты намерен вернуться в Пальмиру? — А что, хочешь прогнать меня поскорее? — спрашивает Марк, выгнув бровь, — Настолько не устраивает мое нахождение здесь? — Скорее волнует положение Нади в Пальмире. Поджав губы, Марк отворачивается в сторону, однако Назар успевает заметить в его глазах проблеск обиды. Что ж, с этим неугомонному королю придется смириться. С тем, что его бывший капитан вскоре станет для него тем, кем был раньше, с тем, что не все и всегда складывается так, как хочется. С тем, что в жизни многим приходится жертвовать во благо других. Назар это понял давно. Марк вроде тоже, но в нем пока ещё живёт вера, что он может получить что-то и для себя. Не исключено, что так оно и есть. Однако существует то, чего он не добьется ни сейчас, ни в дальнейшем. И он знает это, как ни обманывайся, как ни стремись к цели. — Я поеду с вами, — наконец, вновь подаёт голос Марк, — Вы ведь с Федором решили через месяц вернуться в Пальмиру. С вами я и отправлюсь. — Хорошо, — снова кивает Назар, вздыхает. Месяц бездействия он как-нибудь выдержит, да и Федор будет его время от времени сменять. С этим можно работать, — Завтра мы едем в Тенебрис, не так ли? — Нет. Я решил, что сначала мы наведаемся в Летуму, а затем уже в Тенебрис. Назар едва заметно морщится. В нем все же тлела надежда, что в Летуме они окажутся не так скоро и что туда Марка будет сопровождать Федор. Никаких претензий, просто город этот является местом немалого количества воспоминаний не только со времен войны, но и с давних пор, когда ещё Назар был юн и беспечен. Он не против наведаться, его давно уже ничего не пугает. Однако будь возможность, он бы оттянул этот визит на какое-то время. Только кто его спросит? Да и глупо все это, чего уж там. Раз надо, то надо. У Назара давно нет своих «хочу». У него есть долг, только и всего. — Как скажешь. Могу идти? Марк невыразительно пожимает плечами, мол, иди, я тебя ведь не держу, не спрашивай, и в этом жесте Назар снова чувствует чужую потребность. Потребность в причастности и в присутствии, не в осколочном и вынужденном из-за долга, а в полноценном и безоговорочном. Загвоздка в том, что Назар не может быть тем, кто исполнит и эту волю тоже. Он помнит свои слова о любой просьбе, но есть границы у всего, и здесь она настолько четкая, что даже сомнений не может быть. Марку придется смириться. Марку придется принять и найти искомое в ком-то другом. Потому что так будет правильно. Этот выбор должен быть без сожалений. И чтобы они не возникли, Назар подавляет в себе все глупые порывы, не давая им даже возникнуть толком, встает и уже было собирается уйти, но задерживается всего на мгновение, поймав себя на одной мысли. Это не слабость, а предусмотрительность. Если Марку не дать хоть что-то сейчас, он ведь не выдержит. Если отобрать у него все то, благодаря чему он держит спину ровно, то вполне возможно, что он споткнется или, что хуже, остановится вовсе. А им этого допускать нельзя — их король сейчас обязан на ногах стоять крепко, чтобы воплотить все то, что задумал. Чтобы это получилось, его потребностями пренебрегать совсем уж нельзя. Сомневаться ведь начнет, проходили не раз. Назар тяжело вздыхает. Оставаться здесь на ночь нельзя, всё-таки чужой дом, и неясно, кто и как за ними тут следит. Однако задержаться ненадолго можно, а уже потом, когда Марк отойдет ко сну, уйти к себе. Не самый дурной расклад, хоть он и противоречит основному плану, но Творец с ним, в самом-то деле. Месяц — это не приговор. После истечения этого времени все встанет на свои места, и Назар вернётся к прежней роли, а пока ему придется остаться в текущей. Для всеобщего блага. Без лишних слов он опускается обратно на кровать, снимает с себя сапоги и напрочь игнорирует удивленный и одновременно вопросительный взгляд Марка. Тот, не дождавшись объяснений, открывает было рот, чтобы спросить, какого черта происходит, но Назар не даёт ему ничего сказать и ложится на постель, сдвинув его в сторону. — Я побуду здесь ещё немного. Ты ведь не против? — Не то, чтобы… — начинает было Марк, но осекается, поджимает губы и с едва заметной улыбкой качает головой, — Нет, не буду. Назар ухмыляется однобоко, когда он пристраивается у него под боком, укладывает ладонь на его худой спине и направляет взгляд на потолок. Марк ведь молод, как ни крути, охотлив до эмоций, не лишен каких-то чувств. Пусть прошел ад на земле, от этого он не стал ни равнодушным, ни холодным, ни закрытым ко всему, что только существует. В нем по-прежнему буйствуют упрямство и нужда в присутствии, и впечатление такое, что сколько войн не пройдет, они никуда не пропадут. Истина ведь проста — Марк не может один. И ему недостаточно верности и поддержки в делах, ему недостаточно того, чем обходится Назар. Тому многого и не надо: преданных эльфов и покоя. Первые зачастую обеспечивают второе, второе он сам нередко пытается дать первым. В его жизни не осталось того, чего он хочет для себя, всем тем, чего он когда-то там желал, пришлось пожертвовать. Сожаления нет, но есть понимание — так не должно быть у других. И у Марка все же не должно тоже. Пускай он получит хоть что-то из того, к чему так рвется. Пускай все те лишения, через которые он был вынужден пройти, не будут напрасны. Хотя бы сейчас, пока он ещё не может отыскать точку опоры в ком-то другом. Потом обязательно найдется кто-то, кто будет подле него так, как хочет он. А пока Назар примерит это амплуа на себя. Не потому что хочет, не потому что должен. Потому что может, только и всего. Странно, что осознание настигло лишь сейчас. Он едва слышно хмыкает. Хорошо хоть, что вообще настигло. Прав был — года берут свое. Схватывать на лету тем сложнее, чем старше становится Марк и меняется к тому же. Но одно в нем прежнее — один он не справляется. И раз уж есть в нем этот момент слабости или, вернее сказать, потребности, то имеет смысл выполнить неозвученную вслух просьбу. Назар с этого ничего не потеряет. Главное, чтобы не потерял в итоге Марк. А тот подобными мыслями себя и не тешит вовсе. Он укладывает голову на чужом плече, проводит пальцем по линии челюсти, будто гипнотизируя ее взглядом, а затем подаётся вперёд и целует совсем уж робко. Проверяет реакцию. Назар со вздохом запускает руку в его волосы на затылке, отвечает на поцелуй с некоторым запозданием и думает о том, что далеко всему этому безобразию все же не даст зайти. От греха подальше. Чтобы хоть на этот раз не было закономерного исхода, которого им следует избежать. И чтобы не было сожалений, от которых как раз сбежать уже получится вряд ли.

***

В Нарге по ряду причин они все же задерживаются, поскольку Марк решает ещё немного осмотреть город и поговорить с гражданами, потому и просит немного перенести отъезд. Разумеется, затея эта Назару не нравится, поскольку путь в темноте не кажется ему безопасным от слова совсем, но при помощи взаимовыгодных переговоров (в ходе которых принимается решение оставить Игоря и Азарина у Долматова, чтобы следили, как идут работы над строительством больницы) они приходят к тому, что отправятся в Летуму ещё до темноты. Так и получается: в нужное место они пребывают до захода солнца и останавливаются в доме господина Алексеева, исполняющего обязанности городского управляющего. Тот встречает их вместе с женой и двумя сыновьями, провожает внутрь, после чего приглашает на вечернюю трапезу в столовую, дав заодно слуг в распоряжение. От последних Назар почти вежливо отмахивается (не сдались ему эльфы на побегушках, да и не потеряется же он в небольшом доме), но вот отужинать вместе со всеми все же заявляется по той простой причине, что быть подле Марка все же обязан. В беседе же особо не участвует, хоть и слушать старается. — На данный момент рудник временно приостановил свою работу, — сообщает Алексеев, приняв нечитаемое выражение лица, — Многие граждане, что трудились там, погибли или были ранены, к тому же с началом войны шли продолжительные забастовки. Мы надеемся, что в скором времени все успокоится и народ снова сможет вернуться к делу. — Как много граждан работает на руднике? — уточняет Марк, — Большая часть, не так ли? — Почти все мужчины и некоторые женщины, — подтверждает Алексеев, — Это основное занятие для жителей Летумы. Остальные трудятся в ее пределах на рынке и в больнице. Есть те, что работают ближе к Тенебрису на валке леса. — А дети? Где устроены дети? Алексеев медлит с ответом, переглядываясь со своей женой Анной, та прячет глаза в своей тарелке, и Назар их в общем-то понимает. Он сам рос в Летуме и знает, что здесь никогда не было ничего для детей. Ни школы, ни приюта, ни чего-либо ещё, куда их можно было бы пристроить. Больницы то не было до поры до времени, но после того, как Марк сел на трон, Дарио распорядился, чтобы ее построили. Она была нужнее всего, поскольку темные, работающие на руднике, часто болели от тяжёлого труда, и помощь целителей для них была и остаётся самой настоящей потребностью. Что же касательно мелюзги, то она всегда росла сама по себе. Назар рос так же: внимание родители ему особо не уделяли, поскольку у них не было такой возможности, наставников и учителей у него не было, друзьями он обзаводился осторожно. Все, что у него было, это голод, беззаконие улиц и нищета. Он научился держать оружие в руках в девять лет, в двенадцать впервые запачкал руки кровью, защищая собственную жизнь. То, что было потом, Назар помнит плохо, поскольку многое из своего прошлого потерял в чертогах разума из-за ранений, болезней и собственного стремления забыть. Не потому что боялся (глупость какая, в нем не осталось страха перед тем, что он был вынужден пройти), а потому что не хотел тащить за собой этот груз. Было? Было. След оставило? Оставило. На этом, пожалуй, все. И нечего воскрешать то, что давно уже мертво. И сейчас, находясь в стенах города, откуда и начал свой путь, Назар не бредит прошлым. Ему кажется куда более логичным смотреть в будущее, нежели оглядываться назад. — Дети предоставлены самим себе, — первый нарушает он тишину, добавляет, чтобы Алексеев не принял это на свой счёт, — К сожалению, школ и приютов здесь никогда не было, а построить их не позволяли беспорядки. — Один приют у нас все же есть, — говорит Алексеев, кинув взгляд, полный почему-то немой благодарности. Будто признателен за то, что ему не пришлось озвучивать вслух очевидное самому, — Даже не столько приют, сколько дом милосердия. В нем живут ищущие помощи и сострадания женщины, они же и приглядывают за сиротами. Это была инициатива баронессы Елизаветы Гырдымовой. Ее муж погиб во время войны и оставил ей все свои средства. Поскольку их сын ещё мал, она имеет право распоряжаться ими сама. — Вот оно как, — вздыхает Марк, — В таком случае я был бы не прочь встретиться с ней. Господин Вотяков как раз намерен проводить отбор для пополнения рядов армии, в приоритете сироты и дети, оставшиеся без попечения. Мы могли бы сразу же отправить их в Далорус, чтобы распределить их по подразделениям. — Вы собираетесь сделать из детей солдат? — немного испуганно спрашивает Анна, — Но зачем? Мы думали, что война окончена. — Война окончена, — спешит успокоить ее Назар, едва подавляя раздражение, возникшее будто из ниоткуда. Идея говорить о подобном в присутствии матери двух детей не самая лучшая. Странно, что Марк этого не понял, — И детей я собираюсь определить вовсе не для того, чтобы отправить их на поле боя. Дело лишь в том, что их необходимо куда-то пристроить, а поскольку мест в домах милосердия и приютах не хватит на всех, Легион готов принять их к себе. Там у них будет занятие и крыша над головой, возможность посвятить себя службе. Согласитесь, это многим лучше, чем скитание по улицам и риск оказаться вне закона. — Вы правы, — кивает Алексеев, — Лучше уж сироты окажутся в армии и станут солдатами, чем умрут от голода или начнут заниматься чем-то дурным. Мы обязательно сопроводим вас к баронессе Гырдымовой, Ваше Величество. — Но это ведь касается только сирот, верно? — уточняет Анна, — Вы ведь не намерены отбирать всех детей в армию? — Госпожа Алексеева, не беспокойтесь, — обращается к ней Марк доверительным тоном, — Это касается исключительно тех детей, что остались без попечения и не будут пристроены в приютах и у родственников. Из семьи их никто забирать не намерен ни в коем случае. Ваши сыновья останутся подле вас, только если вы сами не захотите отправить их на воспитание в Легион. Анна заметно расслабляется, бормочет извинения за свою неоднозначную реакцию и больше в беседе не участвует. Назар следует ее примеру: он слушает, о чем говорят Алексеев и Марк, время от времени отвечает на заданные ему вопросы, однако в целом держится в стороне. Ему не все равно, но лезть он не считает нужным, а советы его не так уж и полезны. Король ведь вполне неплохо справляется сам, а если ему понадобится помощь, он о ней попросит. После трапезы Алексеев уводит Марка в свой кабинет продолжить разговор на, разумеется, важные темы по восстановлению Летумы, Назар отправляет с ними двух солдат, чтобы не оставлять короля без охраны, а сам с разрешения хозяина дома выходит на улицу. Там оказывается уже довольно темно и прохладно, а ещё достаточно свежо и, что немаловажно, тихо. После гомона голосов и бесперебойных обсуждений всего и вся капля покоя кажется настоящей роскошью, потому Назар пользуется ею, пока может. Поправив меч на поясе, он спускается с крыльца и садится на одной из ступеней невысокой лестницы, сложив локти на коленях. Взгляд его сам по себе устремляется к небу, на котором блестят звёзды, будто рассыпанные по ткани драгоценные камни. Они будто даже мерцают ярче, чем раньше, или это оптическая иллюзия, вызванная усталостью, Назар не знает. Он молча довольствуется своим уединением, однако вскоре слышит тихие шаги за спиной и вздыхает с досадой. Недолго длился его отдых. По какой-то причине побеспокоить его не спешат, но вот ближе к нему все же кто-то подбирается. Не выдержав, он все же нарушает тишину. — Можете не подкрадываться, я давно услышал вас. — Извините, господин глава Легиона, — бормочет детский голос из-за спины, — Я не хотел вас беспокоить, мне просто нужно выбраться из дома незаметно. — В самом деле? — усмехается Назар, — Прячешься от матушки? Ответ поступает не сразу, вместо него Василий (старший сын Алексеева, темный мальчишка семи лет) немного опасливо приближается, а после, совсем уж осмелев, садится рядом, чем удивляет Назара. Местные дети его обычно побаиваются, поскольку говорят в Нижнем Городе после войны о нем всякое, порою даже ужасное и совсем уж страшное. Лживое в своем большинстве, но отчасти все же правдивое. Глава Легиона, сколько бы не сделал для страны, все ещё бывший наемник и убийца. Сомнительный повод для гордости в общем. А Василий вот совсем не выдает своего страха, сидит себе спокойно и ковыряет носком сапога ступеньку под ногой. В самом деле не боится? Вот тебе раз. — Можно я с вами тут посижу? — запоздало спрашивает он, — К вам просто… — Никто не подойдёт по доброй воле? — заканчивает вместо него Назар с ухмылкой. — Никто не пристанет, — поправляет его Василий, — И няня моя тоже. — Чем не угодила няня? — Она ужасно дотошная. И вообще я уже взрослый, и мне давно не нужна няня. Не понимаю, зачем ее приставили ко мне. Усмехнувшись, Назар качает головой, но признание прозвучавшее столь забавно никак не комментирует, тем самым давая разрешение остаться рядом с собой. Славный мальчишка, этот Василий. Крепкий, как и любой темный, не пугливый вроде, где-то даже смекалистый. Не то, чтобы Назар успел хорошо узнать его, но на первый взгляд ребенок этот ему кажется сносным. Возможно, даже нравится из-за простоты своих рассуждений. Странно, конечно, думать подобным образом о чужом дитя, но зачем вообще искать причины, чтобы испытывать приязнь к кому-либо? Назар считает, что незачем. — Тебя не наругают за то, что ты так поздно вышел из дома? — спрашивает он, — Все же почти ночь на дворе. — Я же не один, — пожимает плечами Василий, — Вышел бы один, наругали бы. — Думаешь, раз вышел со мной, то ругать не станут? — Думаю, что нет. С вами я в безопасности. Назар вопросительно гнет бровь, глядя на мальчишку с долей снисхождения, тот улыбается, подтянув колени к груди, и снова пожимает плечами. — Вы ведь глава армии, — несколько восхищённо говорит он, — Настоящий солдат и воин, герой войны. С вами я не могу быть в опасности. Никто не может быть. Если честно, я хочу быть таким же. Вы ведь можете упросить отца взять меня в Легион? — Тебя не учили, что подслушивать разговоры взрослых нехорошо? — вопросом на вопрос отвечает Назар. — Я не подслушивал, — качает головой Василий, — Слуги на кухне говорили, и мне рассказали тоже. Так вы можете? Назар снова усмехается. Они с Марком едва поведали Алексееву, что будут набирать сирот в Легион, а об этом уже пошли толки. Пока ещё только в стенах этого дома, но достаточно дня, как об этом будет знать вся Летума. Не то, чтобы это такая уж тайна, все равно вся страна вскоре будет в курсе, просто поражает, с какой скоростью разлетаются вести. Потому не лишним будет с осторожностью обсуждать что-либо, чтобы затем любая приватная беседа не стала достоянием общественности. От греха, черт побери, подальше. Кинув на притихшего в ожидании мальчишку взгляд, Назар вздыхает. — Могу, — кивает он и тут же добавляет, — Но не буду. Армия — это не развлечение и не путь к славе. Сирот туда мы намерены взять лишь по той причине, что им некуда податься. Для них Легион станет спасением и домом. Вряд ли ты нуждаешься в том же. — Но я хочу стать воином, — возражает Василий, — Хочу научиться стрелять из лука и орудовать мечом. Я видел, как во время войны какой-то солдат один одолел троих мятежников. Это было так… — Вынужденно, — заканчивает вместо него Назар, — Это было вынужденно, потому что война требует подобных решений. В мирное время применение силы ни к чему. Ты ведь видел, что тут произошло. Я не отрицаю, что уметь защищать себя нужно. Но защищать себя и использовать оружие просто так — это не одно и то же. Для этого необязательно вступать в ряды Легиона. — Отец никогда не позволит мне научиться управлять луком, — обиженно сопит Василий, — Он говорит, что детям не положено брать оружие в руки. А я хочу уметь! Как иначе я буду защищать матушку и брата? — У вас есть отец. — А если его не станет? От подобного предположения, звучащего из уст ребенка, Назару становится немного не по себе. С другой стороны, здесь была война, и она не могла не оставить отпечаток на детском разуме. Возможно, Василий стремится не к славе через армию, а к безопасности через путь солдата. Знал бы он, что даже лучшие из лучших погибают на поле боя. Но Назар не намерен провозглашать. Ему этот разговор вообще не нравится, потому надо бы сменить тему. — Вряд ли это произойдет так скоро, — говорит он, — Война окончена, в Нижний Город завозят зерно, потому голод не наступит. Тебе не придется никого защищать, в этом не будет нужды. Но если ты очень хочешь, то я поговорю с твоим отцом, чтобы он научил тебя стрелять из лука, когда ты станешь старше. Однако ты должен запомнить, что оружие — это не развлечение, и использовать его можно только в самом крайнем случае. — Правда? — удивляется Василий, — Вы правда поговорите с ним? Спасибо большое! А когда я стану старше, это когда? Мне скоро уже будет восемь! — Это решит твой отец, — отзывается Назар, не понимая такой радости и в очередной раз убеждаясь, что его дочь никогда не возьмёт оружие в руки. Ни за что, — Я могу лишь попросить его подумать. — А вы мо… Договорить Василию не даёт чье-то учтивое покашливание за спиной, он оборачивается, лицо его искривляется испугом, и Назар не сдерживает очередной усмешки, когда слышит недовольный женский голос. — Няня ищет тебя по всему дому, — недовольно объявляет Анна, — Ты видел, сколько времени? Марш в свои покои. — Но ма… — начинает было Василий, однако, судя по всему, ловит предупреждающий взгляд и, встав на ноги, понуро кивает, — Хорошо. Доброй ночи, господин глава Легиона. — Доброй ночи. Василий уходит, оставив Анну с Назаром одних, последний тоже поднимается со своего места и разворачивается к хозяйке дома лицом. Та награждает его нечитаемым взглядом, будто хочет таким образом понять, о чем тут шла речь, сжимает губы в тонкую линию и не спешит ничего сказать. Ее чувства Назар понимает — у него не самая хорошая репутация, а тот факт, что он стоит во главе армии, не улучшает ситуацию. Напротив, многие видят в нем того, кто жаждет проливать кровь во имя достижения призрачных целей, забывая при этом, что выбора у него нет. Не ведая даже, что войну он ненавидит так же сильно, как грязь и беззаконие. Парадокс — тот, кто начинал свой путь убийцей, презирает пролитие крови. От того, наверное, никто не верит, что по доброй воли и без нужды он бы так поступать не стал. Впрочем, не их вина — Назар много сделал, чтобы о нем думали подобным образом. И, возможно, делает до сих пор. — У вас чудный сын, — говорит он, прерывая затянувшееся молчание, — Очень смекалистый для своих лет. — Он своенравен, — сдержанно отвечает ему Анна, — И порою слишком порывист, хоть и отрицает это. Ему всего семь. — Я знаю, — кивает Назар, с досадой отмечая, что про возраст и не самые лучшие качества было сказано неспроста. Решает внести ясность, — Госпожа Алексеева, я не заинтересован в том, чтобы забрать вашего сына в Легион или любого другого ребенка из семьи. Тот факт, что я намерен определить сирот в армию, не означает, что я хочу отнять детей у родителей. Что бы вы обо мне не думали, мои стремления не такие, как вам может казаться. Я всего лишь желаю, чтобы у тех, кто остался без попечительства, была крыша над головой и свое дело. Не более того. Взгляд Анны неуловимо меняется, она вся как-то внезапно расслабляется, становится рассеянной и растерянно трет шею. — Прошу прощения, — вздыхает она, — Просто эта война заставила меня подумать, будто все хотят уничтожить то, что мне дорого. Мой супруг чуть не погиб несколько раз от рук мятежников за то, что отказался идти против Его Величества, и теперь мне кажется, что я в любой момент могут потерять его и своих сыновей. Ваши слова о том, что вы будете забирать детей в армию, несколько встревожили меня, но это не ваша вина. Я понимаю, что вы хотите помочь сиротам. Быть может, в таком случае это действительно лучшее решение из всех возможных. — Не извиняйтесь, — отвечает Назар, — Я тоже могу понять вас. Война никогда не заканчивается благом, кто бы в ней не победил. Ваши страхи оправданы, но попытайтесь поверить, что вскоре все будет позади. Его Величество прибыл в Нижний Город, чтобы положить конец беспорядку и начать строить мир. Даст Творец, у него это получится. Вам же остаётся только посодействовать этому вместе со своим мужем. — Мы сделаем все, что будет в наших силах, — заверяет его Анна, складывая руки на груди, улыбается непрочно, — Вы совсем не такой, как о вас говорят. — В любых толках есть лишь доля правды, — хмыкает Назар, — И море лжи тоже. Задумавшись, Анна окидывает его очередным сложным взглядом, отводит его в сторону и тихо говорит. — Вряд ли многое из того, что вы делали, было по доброй воле. — У меня есть долг. Идти против я не имею права. Не желая продолжать беседу, Назар извиняется, желает доброй ночи и уходит в дом. По коридорам долго петлять ему не приходится, все же запоминает любые детали он довольно быстро (нередко ведь вынужден мгновенно оценивать обстановку и находить глазами пути отступления), потому и оказывается у покоев, выделенных Марку, довольно скоро. Стучит в дверь, за этим действует разрешение войти. — Я уже потерял тебя, — сходу заявляет Марк, стоит Назару оказаться внутри, — Где ты был? — Дышал воздухом, — уклончиво отвечает тот, — У тебя все в порядке? Кивнув, Марк опускается на край кровати, развязывает ворот рубахи и стягивает ее с себя через голову. Невольно Назар в очередной раз окидывает его взглядом, подмечая про себя, что недавняя беременность почти никак не сказалась на его теле. Не то, чтобы ему часто приходилось видеть недавно родивших эльфов без одежды, но тем не менее он знает, что те несколько меняются после того, как приносят дитя на свет. Марк будто бы остался прежним. Он не стал шире или толще, напротив, будто бы даже похудел. Возможно, так только кажется. Во всяком случае Назару не должно быть до этого дела. Главное, чтобы король их был здоров, остальное уже не столь важно. — Мы побеседовали с Алексеевым и решили, что рудник нуждается в облагораживании, — сообщает он, бросив рубаху куда-то в сторону, — Чтобы эльфы, работающие там, не рисковали своими жизнями и здоровьем. Также Летуме нужны школа и полноценный приют, неплохо было бы посмотреть, что там с больницей. Я пока не знаю, где взять на все деньги, но думаю, встреча со знатными семьями поможет решить вопрос. Как ты считаешь? — Это имеет смысл, — соглашается Назар, отвернув голову, — У населения есть работа, так что многого им не требуется. Главное, чтобы было куда пристроить детей и куда обратиться, если подкосится здоровье. Я правильно понимаю, что ты хочешь встретиться с баронессой Гырдымовой? — Да, это в первую очередь, — подтверждает Марк, — Ее инициатива меня поражает, я бы хотел лично поблагодарить ее за все сделанное и, возможно, чем-то помочь. Ты бы мог забрать из ее дома милосердия детей и отправить их сразу в Далорус, чтобы не терять времени зря. Вряд ли кто-то будет против, если мы начнем пристраивать сирот уже сейчас. — Как скажешь. По Марку заметно — утомлен. Потому, наверное, он не затягивает с разговором, объявляет, что завтра с утра они едут к баронессе Гырдымовой, после чего отпускает, даже не прося задержаться. А Назар и не думает предлагать сам: как выяснилось, слуги в этом доме крайне болтливые, так и нечего давать им пищу для размышлений и домыслов. Потому он, ещё раз удостоверившись, что все под контролем, прощается, оставляет двух солдат в качестве охраны и уходит уже в свои покои, где сразу укладывается в кровать. Ему не хочется пока ещё спать, все же его тело способно работать без сна и отдыха несколько дней кряду, но он все равно не встаёт и старается как можно быстрее заснуть. В нем буйствует желание скорее разобраться с делами в этом городе и покинуть его, чтобы поехать в другие, не менее разрушенные города. Все по той простой причине, что здесь начался его не самый чистый путь, и нахождение в Летуме его несколько тяготит. В Назаре давно нет страха, и он не боится быть тут, но все же он не отрицает, что был бы не против не продлевать свой визит надолго. Чтобы не воскрешать то, что он убил в себе сам. Чтобы не заглядывать туда, куда он запретил себе заглядывать. Чтобы не вспоминать о том, что он вычеркнул из своего разума во благо. Снова не себе — другим. Ведь когда-то представить им он мог одно только несчастье.

***

Сон, к сожалению, все же приносит осколки воспоминаний, что подобно стеклу могут порезать и выпустить наружу спрятанное под сотней замков. В шумной таверне Летумы Назар оказывается к ночи. Ему бы на самом деле не светить лицом, но иначе он информацию не добудет никак, потому, худо-бедно замаскировавшись, он все же заявляется в шумное заведение и сразу следует к высокой стойке, где уже захмелевшие посетители падают со стульев и продолжают храпеть на полу. Брезгливо сморщив нос и обойдя одного из таких постояльцев, Назар усаживается на свободный табурет и, не снимая капюшона, обращается к немолодой эльфийке, что натирает бокал тряпкой. — Эля. Не дожидаясь ответа, он кидает перед ней пару монет и отворачивается, наблюдая за гостями таверны. Ему нужен один конкретный, но здесь ли он сейчас, покуда неизвестно. Изворотливый оказался гад, однако — и ведь не бегает вовсе, поскольку не знает, что уже на мушке, а все равно кочует из города в город с завидной скоростью. Пропивает отцовские деньги, не иначе, но Назару это только на руку. Пьяного убрать с пути всегда проще. Меньше производит возни, быстрее прекращает сопротивление. Один удар кинжалом, и дело с концом. Андрей к тому моменту уже подыщет новый заказ. Стабильность. — Держите, господин, — та самая эльфийка (ее зовут Элла, Назар знает, поскольку отец его здесь тоже бывал частенько в былые времена) толкает к нему бокал, наполненный элем, и спрашивает, — Откуда будете? Раньше вас тут не видала. — Из Хоруса, — без зазрения совести врёт Назар, берет в руки бокал, — Благодарю. — На ночь остаться не желаете? — любопытствует госпожа Элла, — Свободные комнаты есть. И цена небольшая, и обедом накормим. Вы верхом? Назар отпивает из бокала и фыркает себе под нос. Все они похожи друг на друга, однако. Лишь бы денег заработать, а уж какими способами, какими путями, не столь важно. Он не осуждает — госпожа Элла, даже если и обманывает гостей своих (эль во всяком случае разбавляет точно — вкус не из лучших), то хотя бы вреда своей ложью никому не причиняет. У Назара дело другое, и оно так или иначе предполагает, что кому-то он причинит страдания. Хотя вот этот заказ он бы выполнил и за просто так — уж больно большим уродом оказалась его жертва. — Благодарю, не стоит, — отказывает он, не сводя глаз с толпы гудящих эльфов, — Я остановился у старого друга, через пару недель уже отбываю обратно. — Купец небось? — спрашивает госпожа Элла и, не дождавшись ответа, говорит, — Знаем мы таких. Приезжают, гуляют, как скоты, девок наших силой берут, а потом уезжают как ни в чем не бывало. И хрен вас таких накажешь, всех и все купить можете. Даже суд наш честный, как управляющий говорит. Только вот кара небесная все равно настигнет, сколько денег не заработай. Там уж они роли никакой не сыграют, помяните слово мое. — Я не купец, — качает головой Назар, — И здесь я по другому делу. Говорите, знать к вам приезжает? — А то, — фыркает госпожа Элла, сверля взглядом пару эльфов, что сидят за дальним столом, — Детишки буржуев то и дело наведываются, и начинается бардак. И ведь не погонишь в шею, при охране же всегда. Сидят, празднуют невесть чего, громят все вокруг, а потом и след их простыл. Девчонку вон видишь? Тряпкой, которой она натирала все это время бокал, она указывает куда-то в сторону дальней стены, где на высоком стуле, закинув ногу на ногу, сидит молодая темная эльфийка с лютней в руках. Волосы ее черные струятся по плечам, пальцы перебирают струны, пока ещё только подбирая мелодию. На ее красивом юном лице застыла непрочная улыбка, но Назар подмечает не ее, а глаза. Тёмно-синие, глубокие, совершенно непроницаемые. Интересно, сколько же ей лет? И чего она делает в таверне, полной пьяных эльфов? Неужто… — Вижу. — Валерией зовут. Девятнадцать лет бедняжке, а уже горя хлебнула, — говорит госпожа Элла, качая головой, — Она у нас здесь выступает иногда, песни свои поёт. Я б ее не держала, опасно это, но красивая же, вот мужики деньги ей и платят. Ты не подумай, она девчонка хорошая, ничем дурным не занимается. Живётся ей непросто, вот и зарабатывает, как может. Сирота она, ещё и сестру младшую воспитывает. Крутится, вертится, мы ей помогаем, чем придется, да проще от этого не становится. Два года назад зачастил к нам захаживать один. Тоже из приезжих, при деньгах, сын барона какого-то. Увидел Валерию да давай за ней шастать всюду. Она ему и так, и сяк уже сказала, что не надобно ей ничего, а он все никак не отвязывался. А потом взял силой, зверюга такой, выбросил и пропал. Она дитя от него понесла. — Его нашли? — уточняет Назар, продолжая наблюдать за Валерией, говорящей о чем-то с подошедшей к ней другой эльфийкой. — А его искали разве? — вопросом на вопрос отвечает госпожа Элла, — Говорю же, из знатных он. До суда бы все равно не довели, откупился бы. А девчонке жизнь сломал, изверг. И пропал потом, как сквозь землю провалился. Небось дальше кутить поехал по стране, денежки отцовские пропивать. Тьфу на него. Замолкнув, она бросает с какой-то досадой тряпку на стол и поворачивается к очередному пьянице, что просит налить ему эля. Назар же неотрывно смотрит на Валерию, думая о том, что история бывает цикличной. Его же заказчик, дочь которого стала жертвой одного зазнавшегося сына баронета, наказал умертвить примерно такого же персонажа. И, признаться честно, не будь острой нужды, Назар бы и денег не взял за это дело, потому что скотов подобных наказывать можно и за спасибо. Раз уж до суда их не доводят, кто-то же должен восстанавливать справедливость. Сломал чужую жизнь — отдай свою взамен. Не истина, но и смысла не лишено. Госпожа Элла будто читает его мысли. — Жизнь его накажет обязательно, — уверенно заявляет она, отделавшись от пьяного гостя, вновь хватается за тряпку, — И всех, кто как он поступает, тоже. А если уж и не найдут справедливости на земле, то у Творца за все свои деяния ответят сполна. Кара небесная существует. — На все воля Творца, — задумчиво произносит Назар, отводя, наконец, взгляд от Валерии, спрашивает, — В последнее время купцы у вас не останавливались случаем? — Было пару, — кивает госпожа Элла, — Из Далоруса и Нарга прибыли. Поговаривают, что сын баронета одного с ними же, но я его в глаза не видела. Когда заезжал, меня не было, а я вернулась, он уже в Тенебрис отбыл. Хотя мне такого счастья и не надо. Одни беды от них. Услышав последние слова, Назар вздыхает и делает ещё пару глотков эля. Похоже, разыскиваемый им эльф уже в Тенебрисе, и здесь, в Летуме, смысла ловить его нет. Значит, пора отправляться в путь и заканчивать начатое. Если ехать сейчас, то ещё до утра получится оказаться на месте и, возможно, даже выполнить данное поручение. Конечно, при условии, что молодой баронет не покинул Тенебрис и не поскакал куда-то ещё. В любом случае Назар его настигнет, от него невозможно сбежать так просто. Особенно тем, кто не знает, что он идёт следом. Он уже было собирается уйти, но замирает, когда слышит звук перелива струн лютни. Оглянувшись, он глазами снова находит Валерию, что играет какую-то замысловатую мелодию и затем вдруг начинает петь. Назару кажется, что он глохнет на пару секунд. Эта песня… Кажется, когда-то ее напевала его мать, приходя с рудника домой и принимаясь готовить еду. Она кружила по их крошечной кухне, то нарезая мясо, то очищая овощи, и мурлыкала себе под нос этот мотив. Только ее голос был немного хриплым, всегда тихим, голос Валерии же звонкий и ласковый, и песня из ее уст льется совсем иначе. Удивительно красиво, даже завораживающе, Назар отчего-то вдруг не находит в себе сил сдвинуться с места и как оглушенный остаётся сидеть. Создаётся впечатление, будто все в душной таверне затихают, слушая Валерию, пальцы которой буквально скользят по струнам лютни. Когда она, наконец, замолкает, отовсюду раздаются одобрительные возгласы и свист. Только в этот момент Назар приходит в себя. — Слюни утри, — усмехается госпожа Элла, глядя на него с долей снисхождения, — И думать не смей к ней подходить. Обидишь девчонку — сполна получишь. — Не собирался даже, — отзывается Назар, дёрнув плечами, бросает на стол ещё пару монет, — Передашь ей. Благодарю за эль. Не дожидаясь ответа, он встаёт со своего места и следует к выходу. Приближаться к Валерии он не намерен по сотне причин, и главная из них заключается в том, что ему это не нужно. У него есть задача, которую необходимо выполнить, вот ею он и займётся. А уж подбивать клинья к первой попавшейся эльфийке только из-за того, что голос ее оказался красивым, он не станет. Назар слишком давно понял — все, к чему у него лежит душа, он теряет безвозвратно. Значит, больше никогда и ни за что. Свой путь он выбрал сам, по нему и будет идти, каким бы тернистым и грязным тот не оказался. Но утягивать на него других он не посмеет. Слишком высока цена такому маневру.

***

— Последнее слово? Баронет Жоас Маскуров бормочет что-то бессвязно, пытаясь распахнутым ртом поймать больше воздуха, сжимает до побеления костяшек сапог на своей шее, но так ничего и не говорит. Назар буквально на долю мгновения поднимает ногу, давая ему сказать хоть что-то, но тот вместо просьбы решает попытаться вырваться, потому приходится вернуться к прежней тактике и прижать его снова к земле. — Раз не хочешь, то и не надо, — решает Назар, вынимая меч из ножен, наклоняется и бросает напоследок, — За все в этой жизни приходится отвечать. Теперь ты это знаешь. Не тратя больше времени на любезности, он убирает ногу и, не давая Маскурову прийти в себя, отсекает ему голову одним движением руки. На землю брызгает кровь, Назар брезгливо морщит нос и отступает назад, доставая из-под пазухи тряпку. Ею он стирает кровь с лезвия, бросает ее на землю и, щёлкнув пальцами, сжигает сразу же. Что делать с телом, он пока не решил, но это и неважно вовсе. Утром его найдут проезжающие по этой дороге в Тенебрис купцы, потому голову лучше оставить тут, чтобы опознать погибшего удалось. Вскоре весть об убийстве сына баронета Львова Маскурова разнесется по всей стране, и Назар получит вторую часть своего вознаграждения. Надо будет только предупредить Андрея, чтобы уезжал из Гавиры, и сказать Федору, чтобы был начеку. Преследования пока нет, но это не значит, что оно не возникнет позже. Им лучше пока всем разбрестись в разные стороны, чтобы оценить обстановку и понять, не вычислили ли их. Назар, наверное, отправится в Летуму — там любая свежая информация окажется быстрее всего, поскольку город расположен рядом. А это сейчас на руку всем. Им нельзя допускать ошибок. Вздохнув, он ещё раз осматривает место убийства, чтобы ненароком ничего не оставить после себя, после чего оглядывается и тихо уходит. Свидетелей нет, следов нет. Уж в этот раз его точно не поймают. Через несколько часов он все же пребывает в Летуму и, все так же прячась под капюшоном, заходит в знакомую таверну. После своего первого визита две недели назад он пару раз заглядывал, дабы отсидеться, а заодно собрать побольше информации о местонахождении Маскурова, потому сейчас уже чувствует себя здесь освоившимся. Обстановка как и прежде не самая приятная, но сейчас Назара это не беспокоит вовсе. Он в привычной манере садится за стойку, кидает пару монет и бросает вслух. — Эля. — Снова вы? — бодро спрашивает его госпожа Элла, — Что-то вы зачастили к нам, господин. Неужто на Валерию глаз положили? — Ерунды не несите, — осекает ее Назар, взглядом однако ища эльфийку, — Я просто хочу выпить. Сегодня спокойно? — Да как ироды эти уехали, так сразу все и успокоилось. Дай Творец приедут нескоро, дай Творец… Госпожа Элла все продолжает что-то говорить, Назар ее слушает в половину уха, все продолжая искать Валерию, и находит ее заходящую в таверну с лютней наперевес. На ней сегодня черный плащ и синее платье, на фоне которого глаза кажутся ещё более глубокими, на лице неизменная улыбка. Назар едва слышно вздыхает. Нет, ему не сдалась эта эльфийка, и дело вовсе не в том, что у нее есть дочь и маленькая сестра в довесок. Просто нельзя ему иметь никаких связей, это он давно понял и зарубил на носу. Если вдруг кто-то из недоброжелателей или жаждущих мести узнает, что у него есть кто-то, доберется до этого самого кого-то и сотрет с лица земли, долго не думая. Потому Назару непозволительно сближаться с кем бы то ни было. Он не имеет права делать кого-либо мишенью. И так рискует, а тут чужая жизнь. Однако на Валерию он невольно поглядывает. Манит не ее красота, Творец с нею, она временна и ничего не стоит. Манит ее чистота — хлебнув столько грязи, она по-прежнему добра и лучиста, и сколько бы Назар не пытался понять, почему так, к ответу он не пришел. Он узнал о ней все, что было можно. Что-то случайно, из подслушанных разговор постояльцев таверны, что-то намеренно, не ведая даже, зачем ему это. Так выяснилось, что Валерия действительно живёт с сестрой Ульяной десяти лет и годовалой дочерью Зоей, которую понесла предположительно от барона Нечипоренко. Работает она швеей в мастерской одной знатной госпожи, по ночам же поет в таверне, пока за дочерью и хозяйством следит сестра. Сиротой Валерия осталась в пятнадцать лет, мать и отец умерли на руднике, других родственников не нашлось, потому на ее хрупкие плечи легла забота об Ульяне. Справлялась она недурно, хоть и сложно было порой, но все же умудрялась и работать, и следить за домом, пока один ублюдок не решил взять ее силой, невзирая на отказ. Вот тогда жизнь и пошла под откос: с ребенком под сердцем тяжелее стало трудиться всюду, помощи ждать было неоткуда, а порицаний вылилось масса. Но несмотря на это, Валерия все же выстояла и родила дочь, а вскоре и вовсе вновь взялась за дело. В хрупком девичьем теле оказалось сил больше, чем в любом мужчине, ведь никакие невзгоды не смогли сломать ее и сбить с пути. Не смогли отнять внутренний свет. Каждый второй постоялец таверны отзывался о ней как о чудной и добросердечной, в городе о ней говорили, как о прекрасной, но несчастной, в той мастерской, куда Назар забрел из интереса, ее охарактеризовали как трудолюбивую и смекалистую. Были, конечно, и те, кто называли ее падшей, неблагочестивой и распутной, но таких слушать было глупо. Злые языки и не такой ярлык навесят, чего зря тратить время и верить бредням. Назар и не верил. Он все видел своими глазами. Разумеется, он не следил за нею специально, но по воле случая несколько раз он натыкался на нее в городе и исподтишка наблюдал за тем, как она делает покупки на рынке и общается с другими гражданами. Валерия, сколько он подмечал, всегда подкармливала бродячих псов, давала милостыню просящим и нередко брала у купцов еду для беспризорных детей, что шатаются по улицам денно и нощно. Даже в таверне, когда к ней приставал очередной пьяница, она не позволяла себе грубости и ловко обходила все намеки и знаки внимания в свою сторону, не обижая и не позволяя при этом никому перейти за грань дозволенного. Денег за свои выступления она брала ровно половину от вырученных, вторую отдавала госпоже Элле в качестве оплаты за разрешение занимать место. Та, конечно, то и дело пыталась всучить ей всю выручку, но Валерия всегда сдержанно отказывалась и не брала больше, чем считала нужным. Назар отчасти ею даже восхищается. Он никогда не гнет цену за свои услуги, но все же забирает все до последней монеты, если заказ выполнен так, как того просили. В нем говорит вовсе не жадность, а банальная нужда, ведь иначе он себя не прокормит, а когда добавляется такая беда, как постоянные скитания, средства на обеспечения крыши над головой становятся необходимыми. Потому, наверное, Назар не понимает, почему Валерия, которой помимо себя нужно содержать ещё двоих детей, отказывается от помощи, но он старается и не копаться в этом. Существует все же что-то недосягаемое для его разума, пусть оно таковым и остаётся. Вместо того, чтобы задаваться вопросами, он всякий раз, оказавшись в таверне и попав на выступления, оставляет госпоже Элле деньги, чтобы та передала их Валерии. В первый раз эта сумма была довольно скромной, но затем она стала увеличиваться, поскольку Назару стало кое-что перепадать от мелких заказов в пригороде, пока он выполнял основной. Было бы странно думать, что он только убивает, иногда его задача куда менее сложная. Кого-то напугать, кого-то заставить отдать крупный долг, кому-то намекнуть, что надобно закатить губу и прекратить трясти столько денег за аренду. Всегда по-разному, но всегда не за просто так. Назар не расточителен, потому денег этих ему вполне хватает, чтобы жить, однако сейчас он их зачем-то спускает на незнакомую эльфийку. Черт знает, что это такое — то ли сострадание, то ли милосердие, то ли попытка замолить грехи. Неважно, если уж быть честным. Он может и делает, а мотивы его в таком случае не имеют значения. Разве не имеет он права немного помочь приглянувшейся девушке? Вполне имеет. Это, в конце концов, хотя бы законно. Вздохнув в очередной раз, Назар отворачивается от двери и отпивает эля. Сегодня он тут на всю ночь, но спать не пойдет, нет. Ему просто обождать надо бы, а утром, когда весть об убийстве дойдет до Летумы, уехать в Нарг. Андрей говорил, что есть там один богатый заказчик, которому не угодил один знатный эльф, вот и будет чем заняться. Крупный улов всегда кстати, каким бы большим не был риск. — Нет, а вы мне все же ответьте, — не сдается госпожа Элла, облокотившись о стойку, — Чего это вы к нам таскаетесь то? Медом что ли намазано? Признавайтесь, господин, на Валерию посмотреть ходите. Приглянулась небось? — Эль у вас недорогой, — отмахивается Назар, — Да и ночь провести можно. Удобно. — Вот только врать мне не надо, — фыркает госпожа Элла, — На ночь вы у вас никогда не остаетесь, комнату ни разу не брали. А эль разбавленный, это вы и сами поняли давно. Но вот денежки вы Валерии отваливаете будь здоров! Ну чего ж вы отнекиваетесь, господин? Я же вижу, как вы на нее смотрите. Понравилась все же? Покачав головой, Назар ничего не отвечает. В первый его визит госпожа Элла велела ему слюни не пускать и не сметь приближаться, а сейчас вдруг сменила гнев на милость и допытывает своими вопросами, будто в этом есть хоть какой-то смысл. Нравится ему Валерия, не нравится, какая разница, право слово? Он к ней ни на шаг, ни за что и никогда. Нет, и точка. Если не дай Творец кто-то узнает, ей несдобровать, а этого следует избежать любой ценой. Назар не настолько глуп, чтобы ставить под угрозу ни в чем не повинную эльфийку. В нем нет столько жестокости все же. — Давайте так, господин, — госпожа Элла хлопает ладонью по деревянной стойке, наклоняется ближе и шепчет, — Вы мне нравитесь. Творец знает, чем вы там помышляете, но ведете вы себя достойно и лишнего себе не позволяете никогда. Нынче в наших краях редкость, чтобы молодой эльф при деньгах бардак не устраивал, а вы, что говорится, воспитаны явно недурно. Да и на Валерию вы смотрите с интересом, уж слепой бы только не заметил. Ну должно вам, не отнекивайтесь. Я все вижу и все понимаю, даже если вы молчите. Уж сколько лет живу, глаз у меня наметан. — Глупости говорите. — А вот и нет, — не сдается госпожа Элла, — Что для вас глупость, для меня простая истина. Я вам так скажу: Валерия мне уже как дочь стала. Славная она девчонка, но плеча ей крепкого не хватает, мужчины в доме нет. А вы мне кажетесь неплохим, хоть и вечно угрюмы. Но в вас знаете, что есть, чего в других нет? — Чего же? — Уважения. Назар непонимающе хмурится, припав губами к своему бокалу, делает несколько глотков и вытирает рот тыльной стороной ладони. Уважения? Бред какой-то. Это что же он такого сотворил, что госпожа Элла ему такое качество приписала? Точно сумасшедшая, никаких сомнений. Выдумывает то, чего нет. И сама, разумеется, считает иначе. — Всякий, кто ее видит, под юбку ей залезть пытается, — объясняет она, — Даже если денег оставляют, ждут, что она к ним сразу в койку запрыгнет, хоть она и не из таких девиц. А вы нет. Вы только то и делаете, что поглядываете исподтишка, и платите ей столько, что иным и не снилось. И ведь словом даже с ней ни разу не обмолвились, она и знать не знает, что вы ей добрую половину выручки делаете. Я долго думала, отчего так, и поняла, что в вас уважение есть. Поэтому вы мне и кажетесь хорошим, господин. Только я все никак в толк не возьму, почему вы к ней не подойдете? Раз уж в душу запала, нечего тянуть кота за хвост. Останьтесь ненадолго, я вас познакомлю. Мне только за радость будет, если Валерия замуж выйдет за достойного мужчину. Пусть после всех горестей хоть какое-то благо будет в жизни ее. — Нет, — отрезает Назар, — Я не намерен знакомиться с ней. А что до денег, считайте, что так я подаю милостыню нуждающимся. Все мы не без греха, вот я и замаливаю свои, как могу. Никаких видов на Валерию не имею. — Да разве ж… — Я сказал нет. И больше ничего не говорите мне. Госпожа Элла обиженно поджимает губы, но в самом деле тему эту вновь не поднимает, а затем и вовсе теряет к Назару всякий интерес. Тот выдыхает с облегчением, допивает медленно свой эль и поглядывает на стул, где сидит Валерия. Он пытается отвернуться, но она манит его невидимыми путами, потому он смотрит, как она перебирает струны лютни, наигрывая мелодию, смотрит и давится пониманием, что абсолютно прав. Ему нельзя к ней приближаться, ему быть то здесь сейчас нельзя, потому что если заметила госпожа Элла, заметит кто-то ещё, и Валерия случайно может стать мишенью, чего Назару допускать не следует. Возможно, он не в состоянии держать в узде свои эмоции, но свои действия он обязан контролировать. Чтобы никому ненароком не навредить. Чтобы не платить потом цену своих ошибок. Чтобы не сеять боль. Ее слишком много в мире, так и нечего преумножать. Кивнув своим же мыслям, Назар было собирается выйти на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом, но в привычной манере замирает на своем месте, когда Валерия начинает петь. На этот раз песня ее не грустная и не веселая, она будто бы ласковая, как колыбель матери, увлекающая за собой в мир без страданий и страха, утешающая даже. Назар невольно заслушивается, засматривается и чуть не давится воздухом, когда Валерия ненароком ловит его взгляд. Она не замолкает, но будто бы улыбается ему, продолжая смотреть, и он с опозданием понимает, что лицо свое ему показывать не следует. Потому он резко отворачивается в сторону, сильнее натягивая капюшон, рывком встаёт на ноги и движется к выходу, расчищая себе путь через пьяные тела. На улице оказывается свежо и почти тихо, лишь лай собак и пьяные голоса постояльцев, выясняющих отношения между собой, нарушают покой. Назар делает глубокий вдох, пряча руки в карманах своего плаща, задирает голову вверх и медленно выдыхает. Какого черта он творит? Зачем он продолжает ходить сюда, оставлять деньги этой девчонке, смотреть на нее, узнавать о ней что-то? Это ведь небезопасно, глупо, необдуманно и крайне рискованно. Увидь его Андрей, он был сказал, что Назар совсем с ума сошел, и был бы прав. Только вот ему проще — его муж (полгода как муж, и никто из них к этому все ещё привыкнуть не может) помышляет тем же, потому сетовать на судьбу особо не приходится. Хоть угроза всегда существует, Андрей хотя бы может довольствоваться тем, что у него Федор просто есть. Назар такой роскоши сам себя лишил, потому что не роскошь это вовсе, а бремя. Пару женщин, с которыми у него была когда-то мимолётная связь, мертвы, потому что до них добрались те, кто не должен был. И все из-за него. Он зарёкся, что больше никогда, и наказал Андрею с Федором в случае чего напомнить ему об этом. Жаль, что их тут нет. С другой стороны, Назар давно не юнец, у него своя голова на плечах. Он знает, какая на нем ответственность, и пренебрегать ею не станет. Ему нельзя иметь слабых мест. Потому что эти слабые места рано или поздно превращаются для кого-то в цель. Постояв ещё немного, он все же возвращается в таверну и идёт к стойке, игнорируя происходящее вокруг. Наверное, будет лучше, если он проведет ночь где-нибудь ещё, и неважно, где именно. Выедет в пригород, там в залеске и остановится, утром вернётся, оценит обстановку и сразу отправится в Нарг. Главное, с Федором и Андреем связаться, чтобы бдительности не теряли, а остальное решится по ходу дела. У них так всегда: никакого четкого плана, но и никаких осечек. Главное, что это работает, схема такая их ни разу не подвела. Назар решает окончательно, что все же покинет Летуму, оглядывается в поисках госпожи Эллы, чтобы дать ей денег, и внезапно цепенеет, когда перед ним будто из ниоткуда возникает Валерия. Она улыбается ему, склонив голову вбок, и протягивает ладонь. — Вечер добрый, господин, — говорит она, — Меня зовут Валерия, хотя полагаю, вам это и так известно. Мне сказали, что вы не раз платили госпоже Элле за мои выступления. Я хотела поблагодарить вас за это. Как ваше имя? Вот же старая чертовка, думается Назару, пока он глупо смотрит на зависшую в воздухе руку и подбирает слова для ответа. И ему бы сказать что-то вроде «не за что, Валерия, всего доброго», а после уйти, но отчего-то не получается. Это не волнение, убеждает он себя, всего лишь эффект внезапности, однако он никак не может совладать с собой. В конце концов, Назар отвечает и на рукопожатие, и на вопрос, за что тут же корит себя. — Назар, — тихо представляется он, одергивая ладонь, будто ошпаренную, — Не нужно благодарностей. Я знаю, как непросто вам живётся, потому захотел немного помочь. Пусть хоть это будет во благо. После его слов Валерия заметно сникает, отводит взгляд себе под ноги и вся будто бы скукоживается. Не понимая, чем вызвана такая реакция, Назар хмурится, а затем его вдруг осеняет. Возможно, все им сказанное прозвучало не слишком лестно и задело ее, а он ведь не преследовал вовсе такой цели. Угораздило же, черт побери. — Не подумайте, я вовсе не осуждаю вас, — заверяет он ее, — Вы ни в чем не виноваты и уж тем более не заслужили порицаний или пренебрежения. Просто мне рассказывали, что вам пришлось вынести, потому я подумал, что небольшая благодетель никому не сделает хуже. Вы зарабатываете честным трудом, этим можно гордиться. Да и многим другим тоже. — Не знаю, что и сказать, — вздыхает Валерия, — Благодарю вас. Вряд ли всем, что я делаю, можно гордиться, но если вы так считаете, я не стану спорить. Вы местный? Я раньше вас тут не видела. — Нет, — не раздумывая, врёт Назар, — Я ненадолго прибыл сюда по одному делу. — Вот оно что. Разговор вдруг заходит в тупик, Назар раздумывает над тем, как поскорее уйти, но не сдвигается со своего места, прикованный к нему внимательным взглядом Валерии. А она будто изучает его глазами, осматривает с ног до головы, но не так, будто собирается оценить, а так, будто хочет узнать, что скрывается там, под слоями одежды, бравады из напускного равнодушия и маски холодного ублюдка. На секунду Назар даже глупо жалеет, что путь его настолько грязен, на мгновение решает, что, может, все же дать себе какой-то шанс, но быстро избавляется от этих мыслей и возвращает себе самообладание. Табу. Никаких связей. Никаких привязанностей. Нельзя делать хуже себе и другим. Он не посмеет. Но, Творец, как она красива… — Не хотите задержаться ненадолго? — неуверенно предлагает Валерия, вырывая его из собственных мыслей, — Я заканчиваю через час, а после буду свободна. Мы могли бы… Не договорив, она взмахивает рукой в воздухе, будто рисуя перспективу этого самого «могли бы». Назар знает, что не могут. Не потому что он не хочет, вовсе нет. Причины куда сложнее, чем банальное нежелание, и их существование уже намекает на то, что ему нужно извиниться, отказаться и уйти. Но взгляд двух тёмно-синих глаз будто бы лишает его и воли, и разума, и осторожности, попутно вселяя в него что-то знакомое, однако позабытое. Внутри шевелится нечто, оно требует выхода, требует свободы и согласия, оно просит, и просит, и просит, а Назар… Он вдруг кивает и улыбается одними уголками губ. — Пожалуй, я задержусь. Просияв ярче солнца, Валерия кивает в ответ, помедлив ещё пару мгновений, разворачивается и уходит обратно к своему стулу, где лежит ее лютня. Назар смотрит ей вслед и никак не может понять, что он только что сделал. Что с ним такое, черт побери? Разве это первая женщина, что встретилась на его пути? Вовсе нет. Их ведь было достаточно, чтобы не допускать даже мысли, но он зачем-то допустил не просто мысль, а что-то большее. С чего вдруг? Совсем сдурел уже? Точно, с ума сошел. А ещё обвинял госпожу Эллу в том, что та тронулась разумом, сам не лучше. Пока не поздно, нужно покинуть таверну, Летуму и вообще эту часть страны. Информацию получит иными способами, а обстановку разведать отправит Федора. Тот здесь не светился, его никто не засечет. Так никто не пострадает. — Вот и славно, — внезапно подаёт голос невесть откуда взявшаяся госпожа Элла, — Я уж думала, что вы совсем чёрствый, а нет, не все потеряно. Не робейте, господин. Понравились вы ей. Назару ужасно хочется рявкнуть на нее за всю эту самодеятельность, но он находит в себе сил лишь на то, чтобы взмахом руки заказать эля и опуститься обратно на стул. Может, все же один единственный раз, в самый последний позволить себе что-то? Ему не нужна близость, Творец с нею, но один разговор не будет лишним. И вряд ли он повлечет за собой последствия, после Назар исчезнет, будто его не существовало никогда, и забудет об этом. Валерия наверняка забудет тоже — мало что ли за ней ухажёров бегает? Среди них наверняка найдется хоть один достойный, за которого она выйдет замуж и с которым построит семью. И будет счастлива, всенепременно будет. Во всяком случае надеяться на это стоит. А Назар пойдет дальше, совсем другой дорогой. Убивать, сеять хаос и плодить боль. Но, может, пока его руками будет проливаться кровь, частичка чего-то светлого в нем все же будет жить, и однажды она поможет ему свернуть с этого пути. А если и нет, то он, возможно, будет теплить ее в груди, как то немногое, о чем жалеть он не станет. Как-то немногое, к чему он будет обращаться, все больше утопая во тьме.

***

Быть может, он давно сошел с ума от бесчисленных ран и болезней, быть может, ума у него никогда и не было, и единственное, благодаря чему он выжил, это везение и интуиция, быть может, ум у него все же и был, но исчез где-то, не намекнув, вернётся ли вовсе. Назар не знает наверняка. Он только чувствует острую, словно лезвие ножа, потребность быть подле, прекрасно понимая, что никакого права на это не имеет и что обречет этим самым иных на смерть. Только вот осознание это не помогает ему остановиться, исчезнуть или хотя бы начать вновь мыслить разумно. Оно лишь заставляет страх разрастаться под ребрами, словно алые бутоны роз, что ранят глубоко внутри своими шипами. Однако боль эта стихает, стоит Назару вновь увидеть ее. На дворе ночь, все адекватные жители Летумы, не считая пьяниц и королевских солдат, спят в своих кроватях и видят сны, что посылает им Творец, но они то ли неадекватные, то ли не лучше пьяниц и солдат, потому бредут окольными путями до дома Валерии, стараясь ни на кого не наткнуться. Это их восьмая встреча, если не брать в учёт те, во время которых Назар наблюдал за своей спутницей исподтишка. Не то, чтобы он считал. Запомнилось просто. Несмотря на не самое недолгое знакомство, у них обычно не возникает проблем с тем, чтобы найти тему для разговора, во время которого Валерия трещит без умолку, а Назар идёт и слушает, но сегодня все как-то иначе. Они оба не подают особо голоса, лишь время от времени бросают вслух что-то нарочито небрежно, а затем вновь погружаются каждый в свои мысли, не делясь ими с друг другом. О чем думает Валерия — загадка, и Назару на нее ответа не найти, потому что его тяготит необходимость сегодня поставить точку и уйти навсегда. Слов он подобрать не может, как ни старайся, однако понимание, что это все равно неизбежно, заставляет его собраться духом и немного замедлить шаг. Валерия замечает это сразу. Она становится к нему лицом, обхватив руками свои худые плечи, озирается по сторонам, а затем вдруг вскидывает взгляд, и становится ясно — догадалась обо всем. То ли почувствовала, что конец близок, то ли что-то прознала (не глупая всё-таки), но ждёт теперь чего-то от Назара. Тот теряется. Он с первой встречи их и точно такого же пути до ее дома думать не прекращал, что все это ошибка. Что обрекает он ее на погибель, и пусть между ними ровным счётом ничего, кроме пары прогулок и занимательных бесед, это все равно риск. Большой. Недопустимый. После убийства баронета Маскурова младшего Назара стали разыскивать, и хоть никто не знает его личности, над ним будто навис дамоклов меч. Он к этому привык, не первый год помышляет грязными делами, вот только угроза распространяется не на него одного. Пострадать могут многие: и Андрей, что нашел заказчика, и Федор, что неразрывно был связан с ними со всеми, и Валерия. Она ничего дурного не совершила, но одного ее знакомства с Назаром достаточно, чтобы стать жертвой чужой мести. Он это знает. Потому и хочет все прекратить. Глупо было изначально полагать, будто он имеет право дать себе шанс, потому что правда осталась прежней — не имеет. С того дня, как взял на себя роль убийцы, с того момента, как впервые за деньги отнял у другого эльфа жизнь. Он сам себя всего лишил, и не надо сетовать на судьбу, это был осознанный выбор. Вынужденный в какой-то мере, однако сделанный самостоятельно, без чьих-то подсказок. Назар сам пошел по такому пути, своими ногами, его никто не заставлял. Потому он не посмеет никого вести по этой же дороге против воли. Тем более Валерию. Ей уготовано что-то получше. — Ты уходишь, верно? Ее вопрос звучит странно — звучит с обидой. Будто Назар ей что-то обещал, будто клялся ей быть рядом всегда, будто заверял ее, что не оставит. Не было такого — он не давал ей слова, что не уйдет. Он вообще не планировал после той первой личной встречи продолжать все это безобразие, но невидимые путы тянули его обратно в Летуму, к ней, невзирая на степень опасности. Глупо? Само собой. Но пока эта глупость не стала фатальной ошибкой, можно ещё предотвратить непоправимое. Можно обойтись без потерь. Во всяком случае Валерия только так и уцелеет, если она сама и никто вокруг не будет знать, с кем она вообще связалась. Что до Назара, он переживет. Ему не раз приходилось отказываться от тех, к кому у него лежит душа. Откажется и сейчас. — Да, — тихо отвечает он, не собираясь даже лгать, — Думаю, это была наша последняя встреча. Не пытайся искать меня или как-либо связаться со мной, это бесполезно. Я никогда не задерживаюсь в одном месте надолго, потому не трать силы зря. И береги себя. Надеюсь, у тебя все будет хорошо. — Почему? — спрашивает Валерия, ничуть не впечатленная его словами, — Почему ты бежишь от меня? Что я сделала не так? — Дело не в тебе, — качает головой Назар, и звучит это так глупо, что он едва заставляет себя не поморщиться, — Ты ничего такого не сделала, чтобы обвинять тебя в чем-либо. Скорее я сделал слишком много, чтобы позволить себе задержаться. Прости. Мне не следовало допускать подобного, но порою я не думаю головой. И это дорого мне обходится. — Ты все же женат, да? Усмешка из Назара вырывается невольно. Женщины предсказуемы, однако. Когда следует отказ, они начинают искать причину извне, и в первую очередь всегда ее находят почему-то в другой женщине. Будто иных поводов для расставания нет и быть не может. Забавно. — Нет. — Тогда почему? — не сдается Валерия, — У тебя есть дети? Ты вдовец? — Нет. У меня никого нет. — Тогда почему ты уходишь? — Потому что так нужно, — просто отвечает Назар, отведя взгляд себе под ноги, — И так будет лучше для тебя самой. Не задавай мне вопросов, на которые у меня нет для тебя ответов. И не пытайся держать меня. Это не закончится ничем хорошим. — Объяснись, — упрямо требует Валерия, топая ногой, — Почему ты уходишь? Что заставляет тебя бежать? Ты сделал что-то плохое? Плохое? Ох, знала бы она, что именно сделал Назар, точно бы первая сбежала. Он буквально живёт вне закона, за ним ведётся охота, потому что на его счету столько жизней знатных эльфов, что страшно представить, какой суд будет ждать его на небесах. О нем ходят слухи, о нем говорят на грязных улицах Нижнего Города, о нем толкуют все, от стара до млада, и единственное, что его спасает, это то, что он достаточно изворотлив и осторожен. Ещё, конечно, помогает то, что его редко удается вычислить, но так или иначе все догадываются, что это именно он стоит за всеми этими убийствами. Странно, что не догадывается Валерия, однако вполне возможно, что она просто придуривается. Или же живёт в другом мире. Назар не знает наверняка. — Я не самый честный гражданин, — говорит он, взвешивая каждое слово. Девчонка не глупа, в случае чего может и сдать его властям, пытаясь добиться справедливости. Лучше лишнего не болтать, — И не самый добропорядочный. Тебе не стоит связываться со мной, если ты не хочешь нажить себе проблем. Да и мне с тобой тоже. Поэтому лучше будет, если я уйду. — Чем ты занимаешься? — любопытствует Валерия, — Что такого ты делаешь, что связь с тобой может навредить мне? Ты фальшивомонетчик? — Если бы. — Беглый заключённый? — Под стражей не был ни разу. — Дорожный разбойник? — Прекрати, — прерывает ее Назар, — Это глупо. Мы с тобой не дети, чтобы разгадывать загадки. Просто знай, что я ухожу не по твоей вине, а исключительно ради твоего же блага. Постарайся забыть обо мне, будто меня и не было. Я о себе больше не дам знать. Окинув его внимательным взглядом, Валерия делает шаг навстречу, затем ещё один и становится почти вплотную, оставляя между ними расстояние в половину ярда. Она смотрит ему прямо в глаза, будто намереваясь там найти ответы на все свои вопросы, и Назар чувствует, как медленно умирает, не в силах отвернуться или хотя бы пошевелиться. Красивая, черт. Красивая внутри, ведь до сих пор, несмотря на все невзгоды, хранит в себе свет, от того красивая снаружи, ведь лицо ее отражает ее душу. Притягательная до жути, до стучащего под кадыком сердца, до кома в горле, от которого все труднее дышать. Быть может, в другой жизни, где Назар не выбрал путь убийцы, он бы мог остаться рядом с ней и принести в ее жизни что-то помимо опасности. Быть может, он бы мог сберечь ее от всех бед и сделать её счастливой. Быть может, он бы мог ей что-то обещать. Но нет ведь никаких чудес на земле, чтобы взять и изменить историю, нет никаких методов, чтобы стать не тем, кем являешься. Их роли распределены ими самими и кем-то извне, и от этого не сбежать. Назар бы попытался, однако знает, что смысла нет. Знает, что пора бы уже уйти, ведь разговор этот затянулся и не принес пользы, но все равно стоит и смотрит на Валерию. Она неотрывно смотрит в ответ. — Откройся мне, — шепчет она, — Расскажи, что ты такого натворил, и я обещаю не осуждать тебя. Мы что-нибудь придумаем, если ты скажешь мне правду. Даю слово. — Не давай слова, если не знаешь, сможешь ли сдержать его, — отзывается Назар, — В этом случае не сможешь точно. — Это не тебе решать. — Однако из нас двоих правду знаю только я. — Так поделись ею со мной, — мягко просит Валерия, приближаясь ещё на пару дюймов, — Какой бы ужасной она не была, я ее приму. Уж это я могу тебе обещать. Даже самые сладкие речи давно не туманят разум, но вот это заверение почему-то да. Назар даже чуть было не открывает рот, но вовремя себя останавливает и смаргивает наваждение. Нельзя. Табу. Никто не должен пострадать. Хватит. Дёрнув плечами, он прикрывает глаза и отступает назад, создавая между ними безопасную дистанцию. Вот сейчас ему нужно просто собраться духом и уйти, это не так уж и сложно, если не забывать, что стоит на кону. В голове возникает образ Андрея, твердящий, как мантру — «не смей вредить невинным». Это немного протрезвляет. Назар круто разворачивается на пятках. А затем замирает, когда в спину ему летят слова Валерии. — Не будь ты таким трусом, — отчаянно говорит она дрожащим голосом, — Прекрати молчать и скажи правду, будь же ты смелым. Ты знаешь обо мне все, а я о тебе ровным счётом ничего. Имей совесть хотя бы открыться мне напоследок, раз уж уходишь. — Тебе это не нужно, — отрезает Назар, сжав кулаки, — Всего доброго. Пусть Творец хранит тебя и твою семью. Замолкнув, он идёт вперёд, не позволяя себе оглянуться, проходит буквально пару шагов, как вдруг Валерия налетает на него, словно вихрь, обнимает со спины и заставляет остановиться. — Я не знаю, чего ты боишься, но я хочу помочь тебе, — сбивчиво тараторит она, — Я вижу в твоих глазах большую боль, и верю, что это она толкала тебя на разные деяния. Но твоя боль меня не пугает, и я не осуждаю тебя за нее. Ты, как и мы все, просто потерялся и лишился выбора. Но услышь меня, все можно исправить. Позволь себе хотя бы попытаться, и я обещаю, что буду рядом. Я… Она не договаривает, сбивается, сжимая крепче свои руки на его груди, тычется носом ему между лопаток и все же продолжает. — Я знаю, что ты одинок. И знаю, что у тебя есть грехи. Но я готова принять тебя с ними. Потому что я понимаю, что это такое — тащить в одиночку такой груз. И понимаю, как это страшно. Назар вздрагивает всем телом, в горле встаёт ком. Он шумно втягивает воздух, стараясь оградить себя от услышанных слов, но те все равно бьются в голове, будто в предсмертной агонии, и заставляют его признавать, что Валерия отчасти права. Он в самом деле одинок. У него давно нет семьи, все умерли от тяжёлого труда на рудниках. У него почти нет друзей, кроме Федора и Андрея, что в любой момент могут сложить головы за все свои преступления. У него нет любимых, нет детей, нет жены, нет… Нет ничего. Никого. Назар умышленно всего себя сам и лишил, потому что знает простую истину — ему не дозволено. Этот запрет нарушать нельзя, он неприкосновен, возведен в абсолют, в статус религии в голове с несуществующим божеством, которому поклоняться до тех пор, пока старуха с косой не заберёт в свои объятия. Но вот земная, вполне настоящая Валерия обнимает со спины, дрожит, словно лист на ветру, и рушит вымышленные алтари жертвоприношения своими тёплыми руками на груди. Своими простыми, но болезненно точными убеждениями. Своими неразумными, но искренними обещаниями. Своим вполне ощутимым, но опасным присутствием. Назар чувствует его, как никогда прежде. Нет, он не может не замечать эльфов вокруг себя, они всегда есть, но именно сейчас он вдруг понимает всецело, что он тут не один. Что рядом с ним по-настоящему кто-то, и этот кто-то, не зная даже правды, готов принять его со всеми грехами. И ему так страшно хочется согласиться, что чёрствое сердце обливается кровью, которой он однажды обязательно захлебнется. Он устал. Он чертовски устал от той грязи, которую тащит за собой, от той боли, которую вселяет в других. И он боится сломать, а то и загубить кого-то ещё, но уже не из-за своего опасного дела, а из-за своей опрометчивости. Сильнее он боится только пустоты, что разрастается в нем все больше и больше, ведь когда-то она станет таких размеров, что поглотит его целиком. Только вот Назар не видит от нее избавления. Видит Валерия, но она понятия не имеет, в чем загвоздка. Она даёт слово, не зная, кому она его даёт. И обрекает себя тем самым на страшное, хоть и наивно верит, что что-то можно исправить. Назар сглатывает, так и не двигаясь с места. Она хочет правды? Пускай она ее получит и уйдет сама, чтобы ему не пришлось повторять дважды. — Я наемный убийца, — тихо заявляет он, — Уже как несколько лет я только тем и занимаюсь, что отнимаю жизни у эльфов за деньги от других эльфов. Я не помню, скольких я сгубил. Возможно, несколько сотен, возможно, больше. И я не могу остановиться, потому что таков мой путь. Другого у меня нет. Если я брошу свое дело, меня рано или поздно найдут и прикончат, потому что бывших головорезов не бывает. Пока я в игре, за мной ведётся охота, однако я в состоянии избежать суда и мести. Но защитить других я не могу, как бы не хотел. Вот тебе правда, которой ты так требовала. Что с ней делать, решай сама. Пару секунд ничего не происходит, затем хватка на груди Назара ослабляется, женские руки исчезают, и он горько усмехается себе под нос, понимая, какой выбор сделала Валерия. Умница. Вот так правильно, и нечего убеждать саму себя, что что-то там можно исправить. Обманывать опасно лишь порою, а вот обманываться — всегда. Хорошо, что она это осознает. Во всяком случае так думает Назар. Валерия же явно считает иначе. Она вдруг хватает его своими тонкими пальцами за локоть и тянет к себе лицом. Когда он все же разворачивается, она неожиданно складывает обе свои ладони на его плечах и заглядывает ему в глаза. На дне ее радужки почему-то плещется сожаление. — Мне жаль, — говорит она, — Мне очень жаль, что тебя заставили выбрать такой путь. Я уверена, что сам бы ты никогда. Тебя толкнули на это нужда и чужая злоба. Но ты не должен им поддаваться. Ещё не поздно покаяться и начать заново. Ты можешь очистить свою душу от этого греха и попробовать снова, но теперь уже иначе. Позволь мне помочь тебе. Я верю, что у тебя получится свернуть с этой дороги. Главное, чтобы там сам хотел этого. — Ты не понимаешь, — усмехается Назар, — Я не могу просто взять и прекратить. Мне не поможет покаяние, не помогут молитвы. Мое будущее предрешено. Я умру либо от рук врагов, либо в вечных скитаниях, и тут нет иных вариантов. Мои грехи мне никто и никогда не отпустит. И виноват в этом только я сам. Договорив, он убирает со своих плеч женские ладони, на долю мгновения сжав их в своих руках, после чего отступает было назад, понимая, что это точно конец, но его снова вынуждают остановиться. Валерия хватает его за запястья, не позволяя отстраниться, вздыхает прерывисто и трясет головой. — Пусть так. Пусть все так, как ты говоришь. Но я приму тебя даже с этим грехом. Потому что я знаю, что ты не злой на самом деле. И ты можешь делать и что-то хорошее, даже если прекратить твои деяния уже нельзя. — Не глупи, — качает головой Назар, — Ты не понимаешь, чем все это чревато. Любая связь со мной опасна для тебя и твоей семьи, поэтому ты не должна принимать меня. Я сказал правду, чтобы ты знала, почему я ухожу, а не для того, чтобы остаться. Поэтому не нужно. Иди с миром, пока все это не обернулось бедой. Не ломай свою судьбу. — Моя судьба уже сломана, — с грустной улыбкой отвечает Валерия, — И мое покаяние не избавит меня от греха распутства, а моя боль не стихнет от молитвы. Меня, как и тебя, ждёт небесный суд, и он не будет милостив ко мне. Я не получу покоя ни сейчас, ни после смерти. Потому, быть может, мы можем попытаться… Можем не оставаться одни с этой болью хотя бы тут, на земле. Если уж нам все равно уготована кара Творца, то какая разница, за что нас накажут? Я все равно буду страдать за все свои деяния, и ты будешь тоже. Но это ведь будет потом. А пока мы вольны получить хоть что-то, что не причинит нам ещё больших страданий. Что уймет нашу боль хотя бы на время. Назар готов поспорить — Валерии небесный суд не так уж и страшен. Она не сделала ничего, за что ее мог бы наказать Творец, потому ей не следует ещё больше утопать в грязи, которую в ее без того непростую жизнь Назар может принести. Вот он как раз будет гореть в аду до скончания времён, потому что блага почти никому не принес. Пытается сейчас — и даже сейчас его держат, будто сама судьба смеётся над ним и говорит, что не способен они ни на что иное, кроме как причинять боль и сеять хаос. Но Валерия отчего-то убеждена, будто обязана разделить это пополам. Быть может, ей действительно так же одиноко, как и Назару. Быть может, ей действительно так же пусто. Он не знает. И узнавать почему-то боится. — Тебя могут убить за связь со мной. Твою сестру, твою дочь. Все тех, кто тебе дорог. Поверь, так оно и будет, потому что я уже проходил через это. Позволь мне сберечь тебя от такой участи. Хотя бы сберечь, раз уж ничего другого я не могу. — Я каждый день рискую своей жизнью, когда иду в эту таверну, — пожимает плечами Валерия, — Любой пьяница может убить меня в горячке, любой приезжий купец. Но я все ещё жива. Однако если Творец вдруг решит, что время мое подошло к концу, это произойдет не по твоей вине, а по его воле. Он уже сломал мою судьбу, и мне совсем неважно, что ещё он с нею сотворит. Я могу попытаться получить хоть что-то для себя. Могу попытаться дать хоть что-то тебе, потому что это вольна решать, пока у меня не отобрали такое право. Поэтому беречь меня не от чего. Да и я не хочу, чтобы ты оберегал меня от себя. Мне этого не нужно. — Разве ты не хочешь покоя для себя и своей семьи? — Хочу, конечно. Но такой покой недостижим на земле. Потому я предпочту… Предпочту получить хотя бы утешение. Замолкнув, она отпускает, наконец, его запястья из своих пальцев, поджимает губы и делает шаг назад. Будто даёт понять, что сказала все, что могла, что не держит больше и готова к любому исходу. А Назар стоит оглушенный, не в состоянии сдвинуться с места, и давится осознанием, что она права. Они не получат ни прощения, ни покоя у Творца, потому что тому на них все равно. Он ломает их судьбы, он кормит их болью, он забирает у них все, что им дорого. Он испытывает на прочность и даже не думает останавливаться. Так, может, в самом деле не столь уж и важно, что тогда будет потом, после смерти? Будет суд, и суд этот накажет их строго, а пока они вольны принимать решения сами и позволять себе хоть что-то, что если не уймет боль, то утешит. То, что заполнит хроническую пустоту. То, что избавит от вечных страданий. Это большой риск, Назар знает. Но ещё он знает, что второго шанса у него уже не будет. Его в любой момент могут убить, так почему бы ему не жить здесь и сейчас, не загадывая и не предполагая? Он ставит на кон все, но так и работают законы мира, и нет смысла им противиться. Назар боится, он не отрицает, только вот страх его оказывается слабее того, что ураганом кольцуется внутри. Слабее потребности быть не одному. Слабее нужды быть с кем-то. Слабее неразумных, опасных чувств, которые берут вверх и с азартом толкают на большую глупость. Назар, не успев подумать ещё раз, поддается им, шагает вперёд и, притянув Валерию к себе за плечи, целует ее в губы. Лёгким касанием, но закладывая в него больше, чем может сказать. И он уже было собирается отстраниться, но она вдруг прижимается к нему крепче и, встав на носки, отвечает на поцелуй. До безумия робко, настолько, что Назар чуть не захлёбывается истерическим смехом. Какого черта он творит? Зачем он пачкает эту невинную девушку, зачем тянет ее за собой на дно? Ему остановиться нужно и бежать без оглядки, бежать как можно быстрее и дальше, но он не справляется. Не справляется ни со своей пустотой, ни с ее красотой. Не справляется с самим собой и с тем, что спрятано глубоко внутри. Потому остаётся стоять, пока Валерия не отодвигается назад со смущенной улыбкой, пряча глаза. Черт, неужто… — Да, — будто считав вопрос в его глазах, признается она, — Раньше не приходилось. Вздохнув, Назар кивает и ничего не говорит, чтобы не ставить ее в ещё более неловкое положение. Оглянувшись, он протягивает ей руку, надевает упавший с его головы капюшон и, переплетая свои пальцы с чужими, идёт в нужном направлении, чтобы проводить Валерию до дома. На сегодня, пожалуй, хватит с них обоих внезапных открытий и абсурда, уж больно много становится что первого, что второго. Завтра, когда солнце взойдет, станет яснее, ошибка это или все же нет, а пока им лучше разойтись. В разные стороны, но на пути к одному — к тому, что им давно недоступно. Однако Назар ведь часто делает невозможное. Не стоит исключать, что хоть на этот раз ему повезет, и он помимо опасности и вреда принесет что-то хорошее в жизнь ближнего. Что-то, за что их потом обязательно обоих накажут, но благодаря чему они хотя бы не будут жалеть о своем выборе.

***

Назар никогда не был параноиком или мнительным, хоть и не забывал об осторожности, но с недавних пор становится куда более осмотрительным и всегда держит ухо востро, даже если того на первый взгляд не требуется. Загвоздка в том, что все же требуется. И он прекрасно это понимает. Он все ещё считает связь с Валерией не просто опасной, а губительной для нее самой, однако всякий раз, когда пытается все закончить, не находит в себе сил уйти и остаётся подле нее. Они видятся нечасто, всего раз в неделю, а то и реже, потому что Назар по-прежнему выполняет заказы и кочует из города в город, но так или иначе возвращается в Летуму, чтобы хотя бы ненадолго оставить где-то там заботы и посвятить себя чему-то менее утомительному. Забава в том, что рядом с Валерией он не чувствует покоя, а лишь тревожится все сильнее, не прекращая думать, что допускает крупную ошибку, но она неведомым ему способом умудряется утешать его и разгонять тот мрак, что он разносит вокруг себя. Он буквально существует и дальше лишь благодаря ее свету, стараясь не загадывать, какую цену ему придется платить за это потом. Валерия себя такими мыслями не занимает. Конечно, она следует всем его указаниям, не пытается никогда связаться с ним, не ищет встречи сама, не рассказывает никому о нем, но живёт тем не менее так же, как и жила прежде, с той лишь поправкой, что теперь ждёт его в своем доме или у таверны глубокой ночью. На все просьбы Назара прекратить работать там, она отмахивается, напоминая, что ей надо содержать сестру и дочь, а когда он предлагает ей свою помощь, так и вовсе обижается и всю дорогу молчит. Понимая, что таким образом ничего не добиться, он пытается действовать иначе, потому в какой-то определенный момент они приходят к тому, что оба могут уступить. Валерия прекращает выступать в таверне перед пьяными гостями взамен на то, что Назар берет меньше заказов, а добрую половину выручки отдает в дома милосердия и ещё какую-то часть ей самой, тем самым будто бы замаливая свои грех. Не то, чтобы это так уж логично и разумно, но жаловаться никому из них не приходится, потому что хоть какую-то выгоду из этого они извлекают оба. Спустя несколько месяцев Назар решает на время прекратить дела и залечь на дно, Федор и Андрей (все ещё незнающие, что он творит) без возражений соглашаются прикрыть его и просят хотя бы иногда давать знать о себе. Он обещает им не пропадать и отправляется снова в Летуму, чтобы навестить Валерию, но, оказавшись проездом в Тенебрисе, невольно задерживается. Откуда не возьмись прилетает крупный заказ. — Двадцать тысяч за голову городского управляющего, — объявляет немолодой эльф со шрамом на щеке, — Десять вперёд, ещё десять, когда сделаешь свое дело. По рукам? Назар долго раздумывает над предложением. С одной стороны, деньги немалые, а дело не такое сложное, но с другой, риск слишком высок, потому что городской управляющий имеет покровительство. Даже если за него никто не захочет мстить, его убийство не оставят безнаказанным, поскольку это уже плевок не в сторону знати, а в сторону власти. Если допустить, что Назара не поймают, это не значит, что его не будут искать, а преследование для него чревато большими проблемами. Потому ему следует отказать, вот только внезапно возникает мысль, что этот заказ вполне можно сделать одним из последних. Не так давно Назар познакомился с одним купцом в Гавире, тот сказал, что собирается скоро покинуть Нижний Город и уехать на земли светлых, поскольку получил на это разрешение от властей. Он подметил, что за определенную плату может увезти кого-то с собой под видом своих помощников, и озвучил цену своей услуги — пять тысяч за одно место. Обдиралово то ещё, но с другой стороны, второго шанса может ведь и не быть. Если Назар получит на руки двадцать тысяч, он сможет отправить Валерию с дочерью и сестрой в Зирнас, а заодно дать им денег на первое время. Там, в Верхнем Городе, они смогут начать новую жизнь, а он, если повезёт, когда-то присоединиться к ним. И все будет позади — грязь, нищета, беззаконие, вечная гонка со смертью. Позади будут страхи и даже та самая пустота, что толкнула их обоих на такой отчаянный и глупый шаг. Позади будет тьма, в которой они были рождены. Движимый только этой целью, Назар соглашается выполнить заказ и получает первую часть своего вознаграждения. Поскольку у себя хранить деньги небезопасно, он везёт их в Хорус, чтобы отдать на время Андрею. Тот заметно удивляется, когда видит неожиданного гостя на пороге своего временного пристанища, но внутрь все же пускает. Когда Назар рассказывает ему, за какое дело решил взяться, он недоверчиво морщит нос. — Мне не нравится эта затея. — Мне тоже, — честно признается Назар, — Но мне нужны эти деньги, а чтобы заработать их мелкими заказами, понадобится слишком много времени. У меня его нет. — Но к чему такая спешка? — спрашивает Андрей, — Зачем тебе двадцать тысяч на руки? Ты вляпался в долги? — Нет. — Хочешь что-то купить? — Какая разница? — Большая, — с нажимом говорит Андрей, — Ты странно себя ведёшь, и это наталкивает на дурные мысли. Слушай, может, мы с тобой не так хорошо ладим, но мне ты можешь довериться. Расскажи, что у тебя происходит и зачем тебе такие деньги. Вдруг я смогу чем-то помочь? Назар уверен, что не сможет, и уже было собирается уйти от ответа, но внезапно ловит себя на мысли, что помощь ему все же нужна. Пока он будет расправляться с городским управляющим Тенебриса, пока будет заметать за собой следы, кто-то должен будет сопроводить Валерию вместе с сестрой и дочерью до Гавиры, чтобы они смогли спокойно уехать в Верхний Город. Одних их отпускать нельзя, мало ли, что случится, а вот отправить с ними Андрея вполне неплохая затея. Он смекалист, оружием владеет, безопасность обеспечить сумеет, к тому же его никто особо не знает, потому нет риска, что кто-то попытается его схватить. Только как уговорить его оказать подобную услугу? Впрочем, тут у Назара есть одна мысль. Он решает использовать честность, как свой главный козырь. Потому он и рассказывает о событиях последних месяцев. О том, как во время выполнения заказа на баронета Маскурова встретился с Валерией, как познакомился с ней, как она сломила его сопротивление без применения оружия и силы и закрепила свое присутствие в его жизни как нечто правильное и чистое. Назар не растрачивается на красочные эпитеты, однако ничего не умалчивает и под конец своего монолога чувствует странное облегчение. Андрей же долго молчит, изучая его пристальным взглядом, затем вздыхает тяжело и трет лицо ладонями. Выглядит он удивлённым. — Ты идиот, — обречённо заявляет он, — Ты самый настоящий идиот. Неужели ты не понимаешь, что эта связь опасна для нее? Ее могут найти и убить, чтобы добраться до тебя, и никто не сумеет ей помочь. Ты головой вообще думаешь? — Я без тебя знаю, что это был опрометчивый поступок, — огрызается Назар, — Но что сделано, то сделано. Сейчас у меня есть шанс спасти ее и увезти вместе с сестрой и дочерью из Нижнего Города. Только поэтому я хочу взять заказ. Если у меня будет двадцать тысяч, тот купец из Гавиры поможет им покинуть страну. Но мне нужно, чтобы их кто-то сопроводил, пока я буду заметать следы. Андрей, я прошу тебя, помоги. Я сделаю все, что ты скажешь, только окажи мне услугу. — Для тебя это правда так важно? — уточняет Андрей, подперев щеку рукой, — Эта девушка, Валерия. Она правда так ценна для тебя, что ты готов пойти на риск и убить городского управляющего Тенебриса? Не найдя сил на ответ, Назар молча кивает. Он сам не заметил, как вдруг стал дорожить Валерией настолько, что любой риск ему кажется оправданным, лишь бы она была в безопасности. Поскольку она уже связалась с ним, ее рано или поздно могут найти, но если она покинет Нижний Город, то до нее вряд ли доберутся. Убедить ее саму в правильности такого решения будет непросто, но если Назар пообещает ей, что когда-то сам переберется в Зирнас, она согласится. И все будет в порядке, все будет так, как она того заслуживает, а он… Он будет, наверное, даже чуточку счастлив от одной той мысли, что ее жизнь стала многим лучше и спокойнее. — Какой же ты идиот, — повторяет Андрей, качая головой, — Это же надо было так вляпаться. Чем ты только привлёк ее, ты мне скажи? — Греховностью, — усмехается Назар, — Так ты поможешь мне? Помолчав, Андрей снова вскидывает взгляд, смотрит долго, с минуту, затем растягивает губы в однобокой ухмылке и кивает. — Так и быть, — решает он, — Но взамен ты заберёшь все заказы Фёдора и дашь нам немного отдохнуть, когда я того попрошу. — Скромный запрос, — подмечает Назар, — Но дело твое. Я согласен. — Надеюсь, мне не придется пожалеть об этом, — вздыхает Андрей, — Рассказывай давай, где там живёт твоя Валерия. Хорус Назар покидает поздним вечером и отправляется сразу же в Летуму, чтобы обо всем предупредить Валерию. У него есть в запасе ещё пять дней, чтобы организовать ее отъезд и выполнить заказ, потому он решает не тратить времени зря и сразу обсудить все детали не самого изящного плана. Только вот на тонкости ему плевать — деньги у него будут, Андрей свою часть задания выполнит, купец из Гавиры тоже не обманет, поскольку не рискнёт водить Назара за нос. Остаётся только поговорить с Валерией и убедить ее, что подобный шаг будет самым верным, а после уже отослать ее в Зирнас и даровать тем самым шанс на нормальную жизнь. Разумеется, она с этим соглашается не сразу. — Но как же ты? — спрашивает она, когда они глубокой ночью встречаются в ее доме и закрываются в ее комнате, пока в соседней спят ее дочь и сестра, — Что будет с тобой? Я не хочу уезжать, зная, что больше никогда тебя не увижу. Назар, я не вынесу этого. — Я приеду к вам при первой же возможности, — заверяет он ее, — Как только разберусь со всеми делами и найду способ покинуть Нижний Город, я отправлюсь в Зирнас и найду вас. Пойми, это единственный шанс, другого может и не быть. Помнишь, я говорил тебе, что не могу все это прекратить? Теперь могу. Но в первую очередь я должен убедиться, что вы в безопасности. Просто доверься мне и сделай то, о чем я прошу. Мы сможем начать новую жизнь вдали от всего этого ужаса. Я клянусь. — Я не знаю, — вздыхает Валерия, заламывая руки, — Мне кажется, что все это так ненадёжно. Нет, я доверяю твоему другу, но этот заказ…. Душа моя, это очень опасно. Городской управляющий Тенебриса не последний эльф, у него наверняка есть покровители. Если ты убьешь его, тебя начнут преследовать, и тогда станет совсем неясно, какова твоя дальнейшая судьба. Может, мы сумеем найти деньги иным путем? Я могу начать снова выступать в таверне и работать дольше в мастерской, я… — Послушай, — перебивает ее Назар, обхватив ее за запястья, — Я понимаю, что тебе страшно. Тебя пугает вся эта неопределенность, но ты должна просто довериться мне и сделать так, как я прошу. Я все просчитал. Как только деньги будут у меня на руках, я передам их Андрею, и он сопроводит вас до Гавиры. Оттуда ты уедешь в Зирнас вместе с Зоей и Ульяной, у вас будут средства на первое время. Пока ты будешь обустраиваться, я успею закончить все свои дела и отправиться к вам. Клянусь, ты даже не заметишь моего отсутствия за всеми заботами. — А что если тебя убьют? — Не ты ли мне говорила, что смерть каждый день ходит по пятам? Как видишь, у меня неплохо получается обманывать ее. Обману и на этот раз. Валерия поджимает губы, не найдя, чем ответить, снова становится задумчивой и встревоженной, но ни отказа, ни согласия не даёт. Назар рассматривает ее так, будто видит впервые, ее тёмно-синие глаза, черные волосы, родинку на щеке и маленький шрам на виске, он запоминает каждую деталь, и сердце в его груди обливается кровью, которой он клялся себе однажды захлебнуться. Он и захлёбывается, но не кровью, а пониманием, что у него впервые есть шанс все изменить. Впервые есть шанс принести кому-то благо, а не несчасте, впервые есть шанс поступить правильно и спасти хоть кого-то. Спасти то, что ему дорого, сберечь, сохранить, защитить, черт побери, от всего, от чего защитить на первый взгляд невозможно. Только вот в данную минуту для Назара нет невозможного — он сам умрет, но добьется того, чтобы Валерия с сестрой и дочерью смогли начать заново. Ему надо всего-то убедить ее, всего-то сломать ее сопротивление так же, как она когда-то сломала его собственное. Такая малость, Творец. Назар вздыхает и бросает на стол последний козырь, припрятанный в рукаве. — Когда мы будем жить в Верхнем Городе, мы сможем пожениться, — тихо говорит он, — Тайно, разумеется. Чтобы все думали, что ты уже моя жена, а Зоя — моя дочь. Мы откроем тебе швейную мастерскую, в которой ты сможешь работать столько, сколько душа твоя пожелает. Ульяна будет ходить в школу, я тоже найду себе занятие. Мы можем… Мы можем родить своего ребенка. Сына. И назвать его в честь твоего отца, как ты и хотела. Напомни, как его звали? — Роман, — почти беззвучно отзывается Валерия, — А матушку Маргаритой. — Точно, — кивает Назар, — Роман Вотяков. Звучит вполне неплохо. Не так ли, госпожа Вотякова? Валерия моргает часто-часто, как моргают дети после того, как долго плачут, открывает было рот, чтобы что-то сказать, закрывает его обратно, а затем вдруг всхлипывает и прячет лицо в груди Назара. Он обнимает ее за худые плечи, что пускаются в пляс, целует в темную макушку, в висок, прижимает к себе ещё крепче и шепчет. — Это все может воплотиться в реальность, если ты согласишься уехать. У тебя будет все, чего ты так хотела. У тебя будет настоящая семья, и никто не посмеет больше обвинять тебя в распутстве и называть падшей. Ты будешь моей женой. У нас будут дети. Скольких ты хочешь? Троих? — Я всегда мечтала о пятерых, — жалобно тянет Валерия, отодвигаясь немного назад, — Три сына и две дочери. Одна у меня уже есть. — У нас, — специально поправляет ее Назар, — У нас уже есть одна дочь. Осталось родить ещё одну, а заодно трёх сыновей. Трёх темных мальчишек. Ты ведь справишься, душа моя? Покачав головой, Валерия внезапно заходится смехом, что смешивается со всхлипами, Назар стирает с ее лица слезы и целует. В нос, в лоб, в веки и губы, каждым касанием умоляя ее согласиться и не противиться, каждым вздохом убеждая ее в том, что все будет так, как она и мечтала. Она отвечает ему пылко, даже немного отчаянно, прижимается теснее, заползает своими тёплыми пальцами под ворот рубахи, и Назар чувствует, как контроль медленно покидает его. У него было немало женщин, из которых он запомнил лишь нескольких, многие из них были искусными любовницами, но горит у него все внутри, черт, от девчонки, которую у него не хватило смелости взять ни разу. Не потому что не хотел, не потому что не позволяла она. А потому что он желал, чтобы хоть с ней все было правильно, чтобы хоть с ней было так, как положено. В законном браке, без очередного грехопадения, без грязи и ошибок. Назар все это время держал себя в узде, чтобы не запачкать ту, в которой чистоты больше, чем в ком-либо ещё, вот только все его старания летят коту под хвост, потому что… Да просто потому что это она. Та, которую он представляет себе женой, та, ради которой он идёт на большой риск. Та, которая возникла на его пути внезапно и не отошла ведь в сторону, не отпустила, а приманила к себе невидимыми путами и привязала к себе. Заковала, прицепила. Намертво. И Назар умрет в самом деле, но покажет ей тот мир, которого она заслуживает. Он усилием воли заставляет себя отпрянуть, когда понимает, что и его руки спустились куда-то вниз, возвращает их на спину, делает глубокий вдох и, прижавшись лбом ко лбу Валерии, спрашивает. — Ты ведь поедешь? — Я не могу пойти против слова своего мужа, — с улыбкой пожимает плечами она, обняв его за плечи, кивает, — Я поеду. Если ты обещаешь мне, что мы расстаемся ненадолго. — Клянусь. Из ее дома он уходит, переполненный надеждой. В нем жужжит нереализованное и распаленное, но оно не отвлекает, а напротив, будто бы делает неудержимым. Потому Назар с лёгкостью преодолевает путь до пригорода Тенебриса, там останавливается у одного старого знакомого и утром следующего дня принимается за дело. Он внимательно следит за всеми передвижениями городского управляющего Басаева, подмечая, когда тот при серьезной охране, а когда с ним всего один или два эльфа. Это наблюдение заставляет понять, что использовать меч получится вряд ли, потому Назар в качестве оружия выбирает лук и ещё двое суток выжидает удобный момент. К исходу третьего дня удача поворачивается к нему лицом, и Басаев в сопровождении всего одного жандарма и какого-то товарища хмельной покидает таверну, не особо понимая, что происходит вокруг. Разумеется, он не ожидает нападения или покушения, поскольку только сумасшедший рискнет пойти на такое, но Назар без зазрения совести приписывает себя к юродивым и, притаившись под крышей заброшенной часовни, бесушмно достает стрелу из колчана, беря Басаева на мушку. Тот, будто внезапно почувствовав что-то, поворачивается лицом, озирается, а спустя ещё мгновение, когда в сердце ему вонзается стрела, падает замертво, не успев издать и звука. Его спутники тут же поднимают шум, начинается суматоха, из таверны выбегают эльфы и эльфийки, чтобы посмотреть, что случилось. Воспользовавшись заминкой, Назар незаметно спускается с часовни и уже было собирается покинуть город, но его кто-то замечает. — Эй, ты! А ну стой! Чертыхнувшись себе под нос, Назар тут же срывается с места, добегает до развалин бывшего приюта, где оставил лошадь, запрыгивает на нее и, хлестнув поводьями, гонит ее к выезду из города. Он слышит прекрасно, что за ним началась погоня, однако не позволяет страху взять верх и, чтобы суметь сбежать, решает пойти на опасный маневр. Оторвавшись от преследования, он бросает лошадь на одной из темных улиц и отпускает ее скакать дальше, а сам ныряет в закуток, где, притаившись, остаётся ждать. Мимо него проезжает несколько жандармов, затем пару солдат, но он не высовывается, зная, что ещё рано. Его богатый опыт в таких делах оказывается кстати — один из преследователей отстаёт от колонны, если судить по звуку копыт, и когда он почти сравнивается с тем местом, где стоит Назар, тот выскакивает из своего укрытия и преграждает путь. Его противником оказывается совсем молодой мальчишка, убить которого не поднимается рука, потому он ловко стаскивает его с лошади и оглушает, после чего утаскивает его обмякшее тело в закуток. Чужая одежда, как ни странно, подходит почти идеально, потому Назару даже вроде удобно, хоть он и думает совсем о другом. Проверив, чисто ли на горизонте, он взбирается на освободившуюся лошадь и, собравшись духом, скачет к выезду из Тенебриса, стараясь никак себя не выдавать. За весь путь до ночлега его никто ни разу не останавливает. Не до конца веря в то, что все получилось, Назар избавляется от солдатской формы и любых других улик, после чего меняет место пребывания и временно пропадает с лица земли. Он решает залечь на дно, чтобы никто случайно не напал на его след, и старается добыть всю свежую информацию, чтобы понять, не раскрыли ли его. В дешёвой и грязной таверне между Тенебрисом и Летумой он узнает, что управляющий Басаев мертв, что убит он был неизвестным эльфом, которому удалось скрыться от преследования, но его, разумеется, ищут и скоро найдут. Новость эту народ обсасывает до костей, накидывая все больше и больше деталей, которых не было и в помине, однако Назара это не беспокоит. Он со спокойной душой собирается в путь, чтобы получить свое вознаграждение, и уже было намеревается закончить начатое, как его внезапно осеняет. Одежда. Он забрал свою одежду, когда переодевался, но в суматохе не заметил, как выронил из кармана плаща клочок бумаги. Ничего примечательного — просто обрывок письма от Валерии, в котором написано было всего два слова. Назар их обычно сжигал, но этот кусочек пергамента оставил себе в качестве напоминания на тот случай, если у него не выйдет покинуть Нижний Город. Не могло же это короткое послание как-то скомпрометировать его? В нем ведь ничего такого, за что можно было бы зацепиться. Ни даты, ни подписи, ни имён, ни мест. Совершенно ничего. Но почему тогда эта потеря так волнует его? Подгоняемый странной тревогой, он добирается до места встречи, где заказчик, к счастью, не подцепив хвоста, отдает ему деньги, после чего скрывается из виду. Назар же скачет в Летуму, и чем ближе точка назначения, тем сильнее становится его страх. Будто произошло что-то ужасное, будто он крупно ошибся, не углядел, не рассчитал, упустил что-то важное. От беспокойства, зудящего под кожей, путаются мысли, Назар их никак угомонить не может, потому гонит лошадь из последних сил, а оказавшись, наконец, поздним вечером в городе, чувствует, что, кажется, был прав. Встречает его будто бы траурная тишина. Он добирается до дома Валерии окольными путями, чтобы не засветиться, стучит четыре раза (это знак, что прибыл именно он, а не кто-то ещё), но ответа не следует. Подождав ещё немного, Назар осторожно толкает дверь и замирает на пороге, ощущая, как сердце выпрыгивает из груди. На полу в обнимку с дочерью лежит Валерия. Обе мертвы. Не веря увиденному, он на негнущихся ногах подходит ближе, опускается на колени напротив тел и внимательно осматривает их. Касается пальцами шеи, тепля последнюю надежду в груди, но тут же теряет ее, когда осознает, что пульса нет. Отчаянный крик из него не вырывается, наверное, чудом. Выпрямившись, Назар осматривает остальной дом, спальню, кухню и маленькую уборную, но Ульяну нигде не находит. Зато на столе он обнаруживает письмо, предназначенное явно ему, с двумя короткими фразами. «За все в этой жизни приходится отвечать. Теперь ты это знаешь.» В ту же секунду он все осознает. Баронет Львов Маскуратов. Это все он. Он каким-то образом вычислил, что именно Назар убил его сына, поэтому решил отомстить самым изощрённым способом. Вероятно, были свидетели, он следил за ним, либо же собирал информацию от кого бы то ни было, потому смог так удачно все подстроить. Скорее всего именно Львов через другого эльфа заказал Басаева и, наверное, понадеялся, что Назара вскоре схватят, вот только не рассчитал, что за дело взялся мастер. Он же каким-то образом прознал о связи с Валерией, потому и убил ее, чтобы причинить ещё больше боли и тем самым сломить окончательно. Отобрать все и сразу: и свободу, и ту, ради которой можно было пойти на риск. Даже если бы Назар не оказался в ее доме, он бы все равно узнал и о ее смерти, и о письме, потому что вести об этом разнеслись бы во все стороны. И стоя на плахе, он бы не только прощался с собственной жизнью, но и испытывал страшную вину за то, что не уберёг. Ужасающе гениальный план. Назар не верит, что все так и есть. Постояв на своем месте ещё с пару минут, он все же отмирает, озирается и ещё раз осматривает дом. Если все так, как он думает, то куда делась Ульяна? Неужели баронет Маскуратов забрал ее себе? Но на кой черт ему девочка? Ей всего десять лет, она ничего пока ещё толком не умеет. Даже если предположить, что ее угнали для грязных целей, это все равно абсурдно. Она слишком мала для таких вещей, а ждать, пока вырастет, как-то странно. Может, ее взяли для того, чтобы сделать служанкой? Но и это как-то нелогично и подозрительно, у многих постояльцев дома Маскуратова возникли бы вопросы. Где же тогда Ульяна? Назар качает головой. Ему надо собраться. Что ему делать дальше? Сейчас его будут искать по всей стране, потому придется обождать, пока все уляжется, а уже потом действовать. И каковы его намерения? В первую очередь — месть. Он доберется до баронета Маскуратова и собственными руками перережет ему глотку, заставив перед этим сожрать свое же письмо и покаяться за смерть невинных. Потом нужно будет разыскать Ульяну и пристроить ее где-то. Теперь она точно круглая сирота, и заботиться о ней больше некому, ведь ее единственная сестра мертва. На этой мысли Назар снова впадает в ступор. Валерия. Его Валерия, душа его мертва. Она лежит на полу, истекшая кровью, и все это из-за него. Из-за его деяний, из-за его грехов. Андрей ведь предупреждал, что так и будет, голос собственного разума твердил, что этим все и закончится, но Назар не послушал. Назар допустил огромную ошибку, и ценой ей стала жизнь Валерии. Девушки, которую он… Которая была ему небезразлична. Чуть не споткнувшись о собственные ноги, он вылетает из спальни и снова осматривает ее тело. Может, он перепутал? Может, она ещё жива и ей можно помочь? Может, хотя бы Зоя ещё дышит? Может, может, может… Назар теряется в сотне невозможных вариантов, обхватывает Валерию за плечи и трясет, надеясь, что она откроет глаза. Его колотит от страха, от горя и от ужаса содеянного, он распахивает рот в немом крике и прижимает холодное тело к своей груди, пачкая кровью свою одежду. Его душит вина, она оплетает невидимым жгутом ребра и высасывает из него остатки жизни. Вытаскивает из него крупицы надежды и света, оставляя за собой пустоту ещё большую, чем ту, что была прежде. Уничтожая его до основания. Забирая его душу. Сколько проходит времени, когда он, наконец, выпускает из своих рук холодную Валерию, Назар не знает. Он с огромным трудом поднимается на ноги, тяжело дыша, стирает брызнувшие из глаз слезы и снова оглядывается. Ему надо уходить. Он бы мог сам захоронить тела, но это небезопасно, а ему сейчас нельзя оступаться. На ближайшее время его цель добраться до баронета Маскуратова и найти Ульяну, и ее он достигнет, чего бы ему это не стоило. Жизнь отдаст, но сотрет с лица земли этого ублюдка. Дальше уже можно и на плаху, если придется. С этими мыслями Назар подбирает с пола письмо, покидает дом Валерии, а затем и Летуму и отправляется в Хорус. Ему понадобится помощь друзей, чтобы воплотить задуманное, а ещё разузнать, кто именно исполнял приказ. Он убьет их всех, до единого, и никого не пожалеет. За все в этой жизни приходится отвечать, он в курсе. Вот только касается это не его одного, но и всех остальных. И Назар обязательно докажет это, когда придет время. У него отобрали то, благодаря чему он бы мог не погрязнуть во тьме. Так пускай она заполнит тогда весь мир и потопит в себе всех, кто посмел лишить его последней частички света.