Без права на отказ

Война затягивается. Нижний Город встаёт против, поднимается, как огромная волна, и постепенно уничтожает королевскую армию. Назар возвращается к точке отсчёта. Он самолично вызывается отправиться на помощь Дарио, поскольку тому не справиться в одиночку, и даже не ждёт чьего-либо одобрения, потому, наверное, и не получает его. Федор спорит и говорит, что поедет сам, напоминая вскользь о том, что во дворце остались те, о ком Назар обещал заботиться, тот парирует вполне очевидным аргументом (а именно тем, что Андрей родит раньше) и заканчивает обсуждение, даже не дав ему толком начаться. Он не бежит и не трусит, вовсе нет. Он расставляет приоритеты и выбирает найти Савченко, поскольку это и станет переломным моментом во всей войне, и, благо, Федор понимает его, потому отпускает и с советами больше не лезет, вместо этого делает то, что должен. За два месяца у него получается полностью перекрыть границы Верхнего Города, чтобы темные не двигались бесконтрольным потоком к Пальмире, и более менее стабилизировать обстановку. Назар же в это время разбирается с мятежниками в Нижнем Городе, однако у него всё идёт не так гладко, как хотелось бы. Он не трогает граждан, не трогает, упаси Творец, детей и стариков, только лишь тех, кто встаёт против короля, но их какого-то черта оказывается немало. Все не так плохо, конечно, как ожидалось, многие соглашаются сложить оружие взамен на сохранение жизни, но есть и те, кто стоят до последнего и продолжают вступать в бой. Назар же вновь становится палачом. Он не чувствует угрызений совести, но его несколько удручает тот факт, что совсем недавно он бился вместе с темными за свет, а теперь вот идёт против темных, преследуя иную цель. Но он старается об этом не думать. У него хорошо получается это. А затем приходят вести из Пальмиры, и все становится ещё сложнее, чем было без того. — Мне написал Мирон, — объявляет Дарио, вернувшись в лагерь. Они остановились где-то в лесу на окраине Хоруса, ещё три отряда, как закончат, подтянутся к ним, и все вместе они направятся в сторону Нарга, где сейчас по словам нескольких пленных могут находиться приближенные Савченко, — Хинтер бежал. Кто-то перебил стражу и помог ему выбраться из тюрьмы. Лия в это время как раз приехала за Мамаем, чтобы ещё раз допросить его, она увидела Хинтера и попыталась схватить его. У нее даже почти получилось, но он ранил ее в ногу и спину кинжалом и скрылся. Где он, пока никто не знает. — Жива? — сухо спрашивает Назар, стараясь не выдавать своих эмоций касательно услышанного. Если Хинтер убил ее, он сам лично найдет ублюдка и отправит его на корм бродячим псам. Пусть только северные попробуют встать на его защиту, Назар и на них с войной пойдет. Чтобы неповадно было трогать его солдат. — Жива, — подтверждает Дарио, — Ее быстро нашли и отвезли к Евгении, та сумела помочь ей. Лия пришла в себя и рассказала, что не видела тех, кто помогал Хинтеру, но смеет предположить, что это был кто-то из придворных. Мирон поэтому решил выпустить Мамая. Ничего не указывает на его причастность, потому что к нему не допускали посетителей. Он бы не смог организовать побег Хинтера, находясь в изоляции и даже не зная, где именно его держат. — Но знала стража. — Это были солдаты Федора. Тот его отряд, с которым он брал Пальмиру. Назар вздыхает. Раз уж камеры Хинтера и Мамая денно и нощно охраняли самые верные солдаты Федора, то нет смысла сомневаться, а точно ли они не предатели. Значит, действительно кто-то из придворных ведёт двойную игру, но кто именно, до сих пор неясно. Вряд ли Охра — как бы Назар к нему не относился, он не может его ни в чем обвинять. Да и ранение Лии говорит само за себя, тут и думать нечего. Как же все сложно, Творец. Надо что-то делать. — В Верхнем Городе все почти стихло, — продолжает Дарио, опустившись рядом на бревно, — Поскольку границы перекрыты, мятежников легко было усмирить, сейчас в стране уже более менее спокойная обстановка. Федор пытается разыскать Хинтера, это сейчас так же важно, как и найти Савченко. Пальмиру охраняют пуще прежнего, на всех дорогах, ведущих к ней, по несколько отрядов солдат. Мирон надеется, что это предотвратит угрозу нападения на Марка, но его очень беспокоит, что кто-то из придворных может быть предателем. Охра, конечно, допрашивает всех, но результата так и нет. Меня это тоже волнует. — День ото дня не легче, — вздыхает Назар. Ему нечего сказать да и сделать он ничего пока не может, как ни крути. Он нужен здесь, в Нижнем Городе, где обстановка намного хуже, а тем, кто остался в Пальмире, придется выкручиваться самим. Во всяком случае там находится Федор, он не подведёт, — А что с зерном? Вакуленко не прекратил поставки? Это тоже стало проблемой. Серые, узнав о том, что вновь началась война, но уже по немного иной причине, вполне оправданно испугались и захотели вдруг прекратить сотрудничество со страной, в которой то и дело творится что-то неладное, но тут уже в дело вступил сам Марк. Ему так-то запретили покидать дворец, но какого-то лешего Мирон решил, что ничего страшного во встрече на нейтральной территории нет, и организовал ее в лучшем виде. Вакуленко после личного разговора с Марком согласился продолжать поставки, но только после того, как Родарик и все близлежащие города будут полностью освобождены. Что из этот вышло, Назар так и не узнал, у него хватало своих забот, но быть в курсе он все же считает нужным, хоть и с запозданием. — Нет, он продолжает отправлять зерно, — отвечает Дарио, — И северные, кстати, тоже. После того, как они узнали, что Хинтер заключил союз с Савченко, они сказали, что знать его не хотят и будут поддерживать Марка во всей этой военной кампании. Не исключено, что это ложь, но пока они почти за бесценок кормят страну, этим нужно пользоваться. К тому же Марк выразил искренние соболезнования семье Незборецкого, а они, знаешь ли, не последние эльфы на землях северных. Их очень тронул тот факт, что король решил держать траур вплоть до рождения ребенка. Они расположены к нему и Верхнему Городу в целом. Нам это на руку. Усмешка из Назара не вырывается чудом. Марк, тот искренний, порою робкий и лучезарный мальчишка как-то незаметно для них всех стал превосходным актером и мастером закулисных игр. Он снова сделал правильный ход, вызвав симпатию у Незборецких. И это ведь даже нельзя считать притворством, Кирилла действительно жаль за столь раннюю и незаслуженную смерть, но Марк… Это Марк. Он все ещё придерживается легенды, будто скорбит по отцу своего ребенка, и все больше уплотняет веру всех окружающих в том, что эта история не про попытку избежать свадьбы, а про внезапную влюбленность, перетекшую сначала в большую глупость, а потом в большое горе. И ему ведь верят, черт побери, а он этим активно пользуется и извлекает из этого выгоду. Умно? Крайне. Назар даже может сказать, что это превосходный блеф на грани провала, и Андрей, отличный шулер, даже рядом не стоит с тем, что исполняет Марк. Вот только у этого могут быть последствия, если вдруг они все, любой из них допустит хоть малейшую ошибку. Они ее уже допустили, раз уж каким-то образом разозлили темных и не углядели за Хинтером, но это решаемо. Не быстро, однако для Назара нет невыполнимых задач. И он готов это доказать, приведя на эшафот Савченко. — Если нет проблем с зерном, это хорошо, — кивает он, — Да и конфликт с северными не нужен, как ни крути. Они немало сделали для нас во время переворота, и они не виноваты, что Хинтер решил играть на два фронта. Я не думаю, что они лгут, отрекаясь от него. Для них гибель Кирилла наверняка стала такой же большой утратой, как и для Марка. Их можно понять. — Да, Незборецкие очень уважаемы среди северных, — соглашается Дарио, — Кирилл к тому же был единственным сыном в их семье, для них это большое горе. Впрочем, как и для Марка, ты прав. Нарушение закона не делает его плохим, хоть это и было глупо, но глупость не порок. Жаль лишь, что он заплатил за нее слишком высокую цену. Потерять отца собственного ребенка очень страшно. Не знаю, как Марк там справляется. Надеюсь, за ним есть кому приглядеть. — Андрей и Идан рядом с ним. — Хоть кто-то. Назар кивает. Действительно, черт, хоть кто-то. Он сам был бы не прочь вернуться в Пальмиру, но пока ещё не может. Если не найдёт Савченко, то все старания (и страдания иных) будут коту под хвост, а этого допускать нельзя. Да и Андрей с Иданом при дворе, на них можно положиться. Они, как и Федор, точно не подведут. — Ладно, я пойду, — говорит Дарио, вставая, — Нам рано отправляться в путь, надо хоть немного поспать. — Иди, — коротко отвечает Назар, — Я лягу после смены караула. Дарио не спорит, к счастью, и медленно бредет в сторону палаток, оставляя Назара одного. Тот смотрит на костер, у которого греются солдаты, что ещё не ушли на отбой, вскидывает взгляд на небо, затянутое пеленой туч, и прикрывает глаза. Ему бы помолиться не помешало, даже не за грехи свои, а за благополучный исход, но он не тратит на это слов. Потому что мантры его давно уже не доходят до Творца, он в этом успел убедиться неоднократно. А проверять снова у него нет желания. Есть только острая необходимость положить всему конец. И с этим он постарается справиться.

***

Поиск ничего не даёт — Савченко будто под землю провалился, и ни один эльф, ни одна живая душа не знает, где он. Ни в Хорусе, ни в Нарге, ни в одном другом городе не оказывается ни его приближенных, ни его самого, и это начинает немного тревожить. Назар потому решает разделиться и приказывает Дарио ехать в Гавиру, а сам направляется в Летуму. В то место, где родился и вырос, где впервые пошел на преступление, где стал тем, кем являлся до формирования Легиона и кем, наверное, является все ещё, но уже в другом виде. Под другой маской: он убивает не за деньги, а по долгу. Смена ролей, суть та же. Уничтожь или уничтожат тебя. Как и прежде выбор без выбора. Летума встречает беспокойно, но Назар быстро (хоть и не без применения силы) усмиряет граждан, кого-то из мятежников перебивает, кого-то берет в плен и допрашивает, но результата как и прежде нет. Всякий отвечает ему одинаково: где Савченко, никто не знает, он лишь отдает приказы, а в глаза его никто не видел, и скрытен он больно, излишне осторожен. Слушая одно и то же, Назару даже начинает чудится, что нет никакого Савченко, и все это выдумка для отвлечения внимания, но один из пленных все же даёт некоторую информацию, заставляющую убедиться в обратном. — Савченко предупреждают о ваших передвижениях, — говорит Егор (мальчишка еще, зачем вообще ввязался в этот кошмар, неясно, но судить глупо, да и Назару не до того пока), — Он знает заранее, куда вы направитесь, поэтому всегда успевает уйти. Во всем Нижнем Городе у него есть свои глаза и уши, он всегда начеку. И поймать его будет непросто. — Нижний Город не такой большой, как кажется, — усмехается Назар, — И не безграничный. Покинуть его Савченко не сможет, поэтому рано или поздно мы доберёмся до него. И дай ему Творец, чтобы это был не я. Он не кичится и не нагоняет ужаса, он всего лишь обрисовывает перспективу. Если Савченко схватят солдаты Дарио, у него будет хотя бы шанс дотянуть до суда, на котором его казнят, а вот если он попадет в руки Назара… Нет, до Пальмиры он доедет, но в каком состоянии, большой вопрос, ответ на который не слишком приятен. — Зачем вы так с нами? — неожиданно спрашивает Егор, по-детски трогательно шмыгнув носом, — Вы же тоже темный. Почему вы идете против тех, кто с вами одной крови? — Потому что вы идете против тех, кто подарил вам спокойную жизнь, — ровным тоном отвечает Назар, — Король прошел тяжёлый путь, чтобы занять трон и сделать так, чтобы темных не притесняли. Ты ещё юн, и понятия не имеешь, каково здесь было жить ещё каких-то лет пять назад. Это была не жизнь, а выживание под гнетом деспотии. Сейчас у вас есть все то, чего я и другие в свое время были лишены. Свобода, право на образование, больницы, рабочие места. Из вас не высасывают все соки, как это было с нами. А вы все равно устроили черт-те что и убили немало невинных эльфов. Я не говорю про тебя или кого-то конкретного. Это вина Савченко, и за это он будет держать ответ на суде. — Мы не убивали невинных, — возражает Егор, — Мы боремся за свое будущее. Король не вечен, он рано или поздно отправится к Творцу, и что тогда? Трон займут его светлые дети, и они снова начнут угнетать наш народ. Савченко всего лишь пытается спасти нас, сделать так, чтобы мы могли и дальше жить свободно. — Почему вы решили, что дети короля обязательно будут угнетать темных? — спрашивает Назар, — Откуда в вас такая уверенность в этом? Ты вообще в курсе, что король сам рос в Нижнем Городе? А что Савченко собирался женить его на ком-то из темных, чтобы он родил сыновей-полукровок? Которые, между прочим, тоже были бы наполовину светлыми. Ты не понимаешь, как устроен этот мир. Савченко борется не за ваше будущее, а за власть. А вы идете за ним из-за страха, что после смерти короля все будет так же, как и до его правления, не понимая при этом, что он не только монарх, но и отец. Отец, который вполне может воспитать своих детей под стать себе, и они уже не будут притеснять жителей Нижнего Города, а продолжат заботиться о них. Савченко просто хочет прибрать все к своим рукам, а вас использует, как грубую силу. Заметь, мои солдаты не убили ни одного эльфа, согласившегося сдаться, не тронули ни одного ребенка, ни одного старика. Савченко же отдал приказ брать Верхний Город, не щадя никого. Разницу не чувствуешь? — Но вы же тоже пошли войной однажды. Тоже убивали эльфов. — Но ради чего? Насупившись, Егор молчит, укладывая в голове услышанное, Назар тоже не спешит больше ничего сказать. Он может понять и мальчишку, и большинство тех эльфов, что начали мятежи, потому что тоже когда-то был в их положении. Их пугает, что после смерти Марка его сыновья вернут прежнюю культуру угнетения темных, и причин думать так на деле нет, но страх — это мощный механизм. Достаточно дать сомнению поселиться в душе, и все, пиши пропало. Любой, кто своими словами и обещаниями эти сомнения развеет, станет тем, за кем пойдут, не раздумывая. Савченко так и поступил: он убедил всех, что дети Марка попытаются опять внедрить старые порядки, и объявил себя борцом за свободу. Он сыграл на одном-единственном факте: светлая кровь короля. И этого оказалось достаточно, чтобы народ согласился начать войну. Даже то, что жизнь в Нижнем Городе сейчас спокойная, не смогло вразумить темных. Они не захотели жить в хорошем «сегодня», не захотели верить в хорошее «завтра». Они посмотрели в плохое «вчера», потому встали на сторону Савченко. Есть ли в этом их вина? Отчасти. Но народ управляем, и в этом вся беда. Впрочем, и переубедить его тоже просто. Но для этого нужно время, а его пока нет. Есть только необходимость покончить с Савченко, дальше уже будет видно. Назар во всяком случае в этом убежден. — Ради свободы Нижнего Города, — растерянно говорит Егор, запоздало осознав все, вскидывает взгляд, — Творец, а ведь и правда. Король ведь убил собственного отца, чтобы дать нам свободу. И он ведь в самом деле сделал нашу жизнь лучше. Как я… Мы… Я не понимаю. — О чем я тебе и говорю, — хмыкает Назар, — Рад, что ты оказался не так глуп. Ты откуда родом вообще? — Из Тенебриса. — Из Тенебриса, значит. Назар задумывается. И вот что ему делать с этим мальчишкой? Опасности он никакой не представляет, лук то толком держать не умеет. В недалеком прошлом дети Нижнего Города уже в лет десять умели стрелять и орудовать мечом, а нынешние в этом не нуждаются. Это в очередной раз подтверждает, что все изменилось, но как донести это до народа, неясно. Впрочем, это не заботит Назара, ему бы закончить все в Летуме и двинуться дальше. Но мальчишку то куда девать? Впрочем, все просто. — Семья у тебя есть? — уточняет он, — Мать, отец, братья. Хоть кто-нибудь? — Отец, — подтверждает Егор, — И мать тоже. И две сестры, но они давно замужем. А что? — Домой не хочешь? Взгляд Егора проясняется, он весь аж подбирается от мысли увидеть родных и спешно кивает. — Хочу. Отпустите? — С нами поедешь, — решает Назар, — Завтра утром отправимся, нам как раз в Тенебрис и надо. Но имей в виду, попытаешься сбежать или опять приткнуться к мятежникам — получишь сполна. Понял? Егор снова кивает, Назар вздыхает тяжело и велит увести его куда подальше. До утра он только о том и думает, как ему добраться до Савченко. Раз его предупреждают, значит, надо прервать работу почты. Только вот это вряд ли поможет, здесь всяко стараются гонцы, а их хрен схватишь так просто, они ж частенько бывают незаметны. И вот как быть? Перевернуть с ног на голову весь Нижний Город не проблема, проблема в том, что это будет длиться бесконечно. Назар будет заявляться в одно место, Савченко уже будет в другом, и так по кругу. На это уйдет уйма времени, а затягивать нельзя, силы армии не безграничны. Здесь нужен план понадежнее. План на удивление предлагает Егор. — Может, дадите объявление, что за голову Савченко щедро вознаградите? — осторожно говорит он, — Господин Виейра так делал, когда надо было найти преступников, а полиция не справлялась сама. Не знаю, пойдет ли на это кто-то, но вдруг получится. — А ты смекалист, — подмечает Назар, — Я подумаю об этом. Егор от незамысловатой похвалы весь сияет, но больше голоса не подаёт и молча скачет вслед за отрядом. Они покинули Летуму всего полчаса назад, Назар приказал ему держаться под боком, не дальше, чем на два лошадиных корпуса. Не потому что боится, что Егор сбежит, а потому что в случае внезапного нападения мальчишка вряд ли отобьётся сам, а темные разбираться не будут, свой он или нет. Увидят в рядах королевской армии и прикончат, долго не думая, Назар уверен. Ему должно быть все равно, но это уж совсем жестоко. Даже для него. До Тенебриса отряд добирается быстро, город встречает даже тихо, не то, что спокойно. Егор, получив разрешение, уносится домой, Назар только усмехается такой прыти и, раздобыв чернил, перо и пергамент, садится написать письмо. Пускай Дарио объявит Савченко в розыск, вдруг это что-то даст. Поиск они не прекратят, но содействие народа (хоть и вызванное жаждой денег) лишним не будет. На войне ведь все методы хороши. И ни одним из них Назар пренебрегать не станет.

***

Назар теряет связь с Пальмирой. Он просто не успевает писать и отправлять гонцов, а если и да, то не успевает получать ответ, потому поддерживает переписку с одним только Дарио, поскольку сейчас они занимаются общим делом. Нижний Город бурлит с новой силой. После того, как Савченко объявили в розыск, граждане взбунтовались пуще прежнего. Те, что пошли против короля, стали убивать своих же за то, что те отказались поддерживать переворот. Темные начали губить темных, светлые начали их разнимать, и легче не стало никому. Назару так точно — он вдруг неожиданно теряется в веренице одинаковых дней, подавляет мятежи, ведёт за собой войско, иногда оставляет после себя руины и безостановочно ищет. Он переворачивает каждый дом, прочесывает каждую улицу, проверяет каждый город на своем пути, но так и не добирается до Савченко. Его видят то в Хорусе, то в Тенебрисе, то одновременно и там, и там, то вообще в других местах, но где он находится на самом деле, никто сказать точно не может. Назара это злит, но он не позволяет эмоциям взять верх и не позволяет измотанным солдатам проявлять излишнюю жестокость. Не хватало, чтобы они все тут лишились милосердия, тогда точно все закончится бедой. Им нужно просто вытащить Савченко на свет, довезти до Пальмиры и там уже казнить. Задача не самая сложная, но, как выяснилось, и не самая простая. Потому что и у Дарио дела идут не многим лучше. К нему то и дело приводят темных эльфов, выдавая их за Савченко, но ни один из подозреваемых не оказывается тем, кого они ищут. Народ, будто обезумев, идёт на совсем уж цирковые трюки, пытается втюхать даже собственных друзей и родных вместо изменника, и все это такой абсурд, что выть хочется, вот честно. Назар, конечно, не воет, но все больше убеждается, что деньги для кого-то важнее жизни ближнего, и решает в это не лезть. У него есть четкая цель, и вот её достижением он займётся. А все остальное — к черту (или к бедолаге Дарио, но он уж привык, давно взял на себя роль управляющего, справится). Дни смешиваются в один, Назар теряет счёт времени. Он ищет и убивает, убивает и ищет, допрашивает, расследует, черт пойми что, перебрасывает свой отряд из города в город и настолько забывается, что чуть не упускает другое, не менее важное. Момент истины. О котором ему говорит Федор, внезапно явившийся в Нижний Город с солдатами. — Скоро Его Величество понесет дитя, — сообщает он, — Тебе пора в Пальмиру. Езжай, я закончу тут все. Вернёшься, когда сможешь, если в этом будет необходимость. — Как? — удивляется Назар, — Подожди, ещё ведь есть время. Я ведь не так давно уехал из страны. — Восемь месяцев, Назар, — говорит Федор, и во взгляде его почему-то проскальзывает беспокойство, — Ты уже восемь месяцев находишься здесь. Мы ведь договаривались изначально, что ты останешься в Верхнем Городе, но ты встал на дыбы и сказал, что нужен сейчас Дарио. И не уточнил, насколько это «сейчас» затянется. Так что хватит. Бери пару солдат и возвращайся в Пальмиру. Ты там нужен. — Но как же… — Я не советуюсь. Считай, что это приказ Его Величества. На мгновение Назар теряется. Творец, он не заметил, как пролетело время, оно вдруг перестало иметь для него ценность, стало всего лишь одним из инструментов, которым он никак не мог воспользоваться по уму. У него из ресурсов только мотивация и солдаты, и он этим как-то обходится до сих пор, потому что большим не обладает. Потому что знает, что война не прекратится, пока на эшафоте не окажется Савченко, что не успокоится сам, пока не доберется до мятежника и не отдаст его на честный суд. Эта цель стала для него главной, вытеснила все остальное и, поверить сложно, заставила забыть об ином. Сколько, получается, он не видел Марка? Около восьми месяцев. Нет, вести обрывками до Назара доходили, благодаря Дарио, но не письма от короля. И уж тем более не было никаких личных встреч, в сложившейся ситуации вообще было не до того, да и нужды не было тоже. Был список обязательных дел: найти всех зачинщиков и предателей, допросить и казнить их, тем самым положить конец войне, а потом уже думать, как сделать так, чтобы она не началась снова. Только вот за минувшие месяцы удалось выполнить лишь часть задач, и это не столько пугает, сколько удручает. Работы ещё слишком много, и все так не вовремя, черт, что хочется стонать. Назар устал, но не из-за беспорядков, а из-за того, что не может прекратить их. Ещё и эти вести… Насколько разумно возвращаться в Пальмиру сейчас? Нет, смысл в этом определенно есть, но есть ли необходимость? Евгения наверняка запомнила его слова и сделает так, как требуется, да и приложит усилия, чтобы выбор совершать не пришлось вовсе. Тогда на кой черт Назару ехать в столицу? Поддержать Марка? Ему вполне хватает поддержки от тех, кто там сейчас рядом с ним, тот же Андрей вроде как должен родить со дня на день, будут вместе познавать все радости отцовства. А Назар… А что Назар? Он обязан выполнить свой долг и уничтожить всех врагов, чтобы никакой угрозы больше не существовало. Ни для кого из них. И он хочет было озвучить свои мысли, но Федор его опережает. — Ты здесь больше не нужен, — твердо говорит он, — Я справлюсь сам. Верхний Город полностью освобожден, там сейчас спокойно. Потому можешь возвращаться и не переживать ни о чем. Как только Его Величество родит, ты сможешь отправиться на поиски Савченко там, вдруг он как-то сумел покинуть Нижний Город. А я буду искать его здесь. Так будет проще. — А Хинтер? — вспоминает Назар, — Его нашли? — Хинтер мертв, — объявляет Федор, — Уже как три месяца. Я нашел его тело на границе с землями северных. Кто его убил, неизвестно, расследованием занимается Мамай, но никакой информации о его гибели нет. Как и о предателе при дворе, поэтому в Пальмире тебе не придется сидеть без дела. Назар непонимающе хлопает глазами. Хинтер мертв? Почему ему не сказали? Хотя, возможно, сказали, но он запамятовал, поскольку слишком, слишком увлекся поиском Савченко. Интересно, кто это сделал? Северные? Не исключено, они, судя по всему, озлобились на Хинтера за его попытку усидеть на двух стульях. Но и не точно, потому что они бы скорее отдали его на суд, а не прикончили бы вот так. Конечно, хорошо, что он мертв, ничего не натворит больше, однако жаль, что не удалось допросить его перед этим. Так бы хоть выяснили, кто ему помогал, того гляди, вышли бы и на Савченко. Не складывается, черт побери. Назар морщится. — Ладно, я поеду, — решает он, вспомнив об ещё одном моменте, спрашивает, — А Андрей? Он не родил ещё? — Родил, — кивает Федор, — Две недели назад. Я хотел приехать раньше, но он попросил побыть рядом, пока не оправится после родов. У нас сын. — Это… Было ожидаемо, — удивлённо вздыхает Назар, — Поздравляю. Как назвали? — Григорием. Федор одним выражением своего лица дает понять, что продолжать разговор на эту тему и что-либо обсуждать не собирается, потому Назар не задает лишних вопросов и лишь хлопает его по плечу в знак того, что действительно рад хоть каким-то благим вестям. — Я отправлюсь с утра, — говорит он, — Не хочу рисковать жизнью своих солдат. — Вот и отлично, — хмыкает Федор, — А сейчас расскажи мне, что вы успели тут натворить. Остаток дня уходит на обсуждение. Назар вытаскивает карты, рассказывает, каково их положение и что было сделано за минувшие месяцы, выделяет зоны, что не были подвергнуты поиску из-за банального недостатка рабочих рук и времени. Позднее к ним присоединяется и Лазин (сносный он, смекалистый и разумный, хоть и в отряде Назара не так давно), объявляющий, что очередной рейд не принес успеха. — Савченко окончательно залёг на дно, — устало сообщает он, снимая с себя колчан, — Не представляю даже, где он может быть. — Хочешь что-то спрятать, убери на самое видное место, — многозначительно тянет Федор, — Так, ладно. Посмотрим, что ещё можно сделать. К ночи Назар, разместившись на выделенной ему в казарме койке, мучается от бессонницы и неотрывно смотрит в потолок. Это уже даже не странно — в последние несколько месяцев он спит по четыре, а то и по три часа, вскакивает всегда с первыми рассветными лучами и вновь бежит по улицам Нижнего Города, ища то, что найти нужно обязательно. Он не думает ни о чем, не вспоминает, не тоскует. Не обращает внимания на свои потребности, старается относиться с пониманием к тем, кто в данном вопросе более разумен. Он отдает себя тому, в чем смыслит. Он снова становится тем, кем был всегда. Но именно в эту ночь баррикада рушится, стена падает. Все эмоции (справедливости ради, их мало и они очень скудные, но все же), все размышления, опасения и ожидания вдруг вырываются наружу и не позволяют усталости взять верх. Назар вспоминает о Марке, и, Творец, никак поверить не может, что скоро станет отцом. Он станет отцом. Наверное, это должно ощущаться иначе. У нормальных, адекватных, у тех, кто ждёт такого события и от мандража считает дни и минуты. Назар минуты не считает, не чувствует волнения, беспокойства или предвкушения. Может, самую малость любопытство, но оно как назойливая муха — прихлопни и забудь. Прихлопнуть и забыть в данной ситуации нельзя. Даже для Назара это слишком. Как и осознание — он все же не лучшая кандидатура. Марку следовало выбрать кого-то другого, с кем вышло бы цельно, чисто и если не правильно, то хотя бы разумно. С кем можно было бы в полной мере разделить эту радость (в мире все же принято считать, что рождения ребенка — событие радостное, но Назар, увы, может поспорить, хоть и делать этого не станет), кто был бы рядом от начала и до конца. Назар, разумеется, будет. И не только присутствовать, спасибо Федору, что все решил за всех, но и защищать, оберегать от опасностей и уничтожать врагов, что эту опасность несут. Однако это наверняка не совсем то, чего хочет Марк. Он сделал свой выбор, исходя из каких-то личных мотивов, и отчасти был прав. Только вот будет ли он доволен в дальнейшем, не будет ли он сожалеть — вопрос. На который у Назара, разумеется, нет ответа. Он не станет снимать с себя ответственность, не станет отрекаться и убеждать себя, что непричастен. Но все это сознательное, рассудительное, взвешенное сотню раз. Потому что сейчас, лёжа в холодной постели, он не может представить себе, каким будет отцом. Какой из него, черт, отец? Судя по всему, такой же, как из Федора — вечно отсутствующий. Но у Федора хотя бы полюбовно и законно. Не то, чтобы Назар завидует (об этом даже думать смешно). Не то, чтобы Назару надо так же (ему вообще уже мало что надо). Но не исключено, что так надо Марку. И так он не получит. В этом вся проблема. Подумав об этом, Назар морщится. И вот чего зря он терзает себя глупыми мыслями? Марк знал, на что идёт, и пусть к подобному исходу его подтолкнули другие, он сам дал свое согласие и даже провернул все в свою пользу. Значит, нечего сетовать на судьбу. Она этого ой как не любит, да и церемониться с ней не стоит. Обозлится ещё. Лучше ее менять, в крайнем случае — смиряться. Но только тогда, когда бороться уже невозможно. А у них шансы ещё есть. В этом Назар убежден. Так и не сомкнув глаз, он поднимается с кровати и собирается в путь, взяв с собой по совету Федора пару солдат. Ни с кем он не прощается, искренне полагая, что вскоре может вернутся, и направляется к границе. Когда Нижний Город остаётся позади, Назар расправляет плечи и даёт приказ двигаться быстрее. Его ждут ещё более беспокойные дни, и в этом он отчего-то не сомневается.

***

Верхний Город встречает тихо, и после ужасов за его стенами, рек крови и звона мечей это кажется как минимум удивительным. Но Назар не удивляется и не очаровывается (он уже как-то покидал вполне себе спокойный Легас, помнит прекрасно, чем это закончилось), не даёт себе расслабиться и не даёт солдатам отдохнуть, потому до Пальмиры добирается быстрее, чем предполагал. В столице его почему-то чествуют, как героя. Назар проглатывает раздражение и мчится во дворец. Там картина иная — суета, придворные о чем-то шепчутся и носятся из стороны в сторону, охрана на своих позициях награждает всякого проходящего мимо острым взглядом, и обстановка в целом какая-то волнительная. Назар не ведётся — он даёт приказ своим солдатам отдыхать, а сам следует в покои Мирона, считая нужным оповестить того, что на время прибыл для разработки дальнейшего плана действий. Однако не успевает — на половине пути натыкается на Лию, девчонка быстро отдает ему честь и хочет было унестись прочь, но Назар ее останавливает. — Янсонс, — приказным тоном окликает ее он, и она застывает, выпрямляется и вздергивает подбородок вверх, ожидая дальнейших слов капитана, — Объясни, что тут происходит. — Марк, ой, то есть Его Величество вот-вот родит дитя, — сбивчиво отвечает Лия, скинув с себя всю солдатскую собранность, — Это должно было случиться позже, но на все воля Творца, потому дворец стоит на ушах. Капитан, можно я пойду? Я хочу помочь Евгении, если она позволит. — Вот как, — вздыхает Назар, поняв вдруг, что предчувствие его не подвело. Надо же, — Ступай. Мирон тоже там, как я понимаю? — Да что Мирон, там сейчас все! Махнув рукой, Лия убегает, слегка хромая на одну ногу, и это наблюдение заставляет Назара поджать губы. Ублюдок Хинтер ранил ее так, что ходить нормально она уже вряд ли сможет, и определенно заслужил за это кишки вокруг своей шеи вместо веревки, но отделался слишком просто. Однако Назар отмахивается от этой злобы (чего зря тратить ее на мертвого?) и направляется туда, где, возможно, все же должен быть. У дверей в покои Евгении толпа придворных, которую Охра безуспешно пытается разогнать, на стуле у стены вальяжно расселся Андрей. Назар окидывает его беглым взглядом и с трудом сохраняет невозмутимый вид. Нет, ничего удивительного его взору не открывается, все тот же Андрей, просто в руках его белый свёрток, в котором, предположительно, ребенок. И зачем он сюда пришел? — Господа, вы можете уйти и не мозолить глаза? — спрашивает он, качая дитя, — У меня ужасно болит голова от ваших разговоров. Будьте так добры, что б вас! Придворные даже ухом не ведут, все продолжают трещать, как стая птиц, Андрей же раздраженно фыркает, а затем вдруг замечает Назара, пробирающегося ближе к стоящим поодаль Мирону и Мамаю, и кидает на него предупреждающий взгляд. В нем так и читается: «сделай хоть ты что-нибудь!». Назар вопросительно смотрит в ответ, вспомнив, что невольно вырвал Федора из Пальмиры, понимает и свою ответственность тоже, потому прочищает горло и тем самым привлекает к себе внимание всех собравшихся. Почему-то становится тихо. — Живо разошлись, — говорит он. И обращаться так со знатью, не знающей, что такое команды капитана, наверное, не следует, но ему плевать, потому он добавляет, — Считаю до трёх. Коридор пустеет стремительно. Знать, может, и не знает, что такое быть солдатами, но главу Легиона очевидно побаивается. Назару дела до этого нет, он безмолвно спрашивает Андрея, достаточно ли этого, и тот лишь пренебрежительно фыркает, мол ладно, хватит с тебя и этого. Внезапно оживляется Мирон. — Что ты тут делаешь? — любопытствует он, отвлекаясь от разговора с Мамаем, — Разве ты не должен быть сейчас в Нижнем Городе? Я ведь только позавчера получил письмо от Дарио. Он сказал, что вы пока ещё ищете Савченко. Что-то произошло? — Федор решил подменить меня, — отвечает Назар, и это почти правда (во всяком случае часть ее), — Я временно вернулся в Пальмиру, чтобы с глазу на глаз обсудить с тобой дальнейший план действий. Нам необходимо как можно скорее разыскать не только Савченко, но и того, кто ему помогает, потому я здесь. Ничего страшного не произошло. — Вот оно что, — Мирон рассеянно кивает, потирая ладони друг об друга, указывает головой в сторону дверей, — Конечно, мы все обсудим, но позднее. У нас тут… Непредвиденная ситуация. Дитя Его Величества решило появиться на свет немного раньше положенного срока. Дай Творец, все будет хорошо. Назар молчит. Он понимает вдруг, что нет, ребенок как раз родится почти в срок, потому что и зачато оно было, судя по всему, раньше, чем все думают. От этого осознания почему-то пробивает на улыбку. Федор явился вовремя. Догадался что ли? Хотя вряд ли, скорее просто хотел перестраховаться. В любом случае поступил по уму. Назару бы так. — Я вижу, — хмыкает он, вновь принимая безучастное выражение лица, — Тогда не смею отвлекать. Моя помощь требуется? — Да, — вместо Мирона отвечает Андрей, — Иди сюда, мне нужно поговорить с тобой. Назар не желает подчиняться, зная прекрасно, что вот сейчас его начнут проклинать за то, что Федор отлучился, (не боится вовсе этого ворчания, но слушать сил нет), однако все равно подходит и становится напротив. Андрей вскидывает на него недовольный взгляд. — Подержи, — просит он недовольно, протягивая свой ценный груз, добавляет все же, — Пожалуйста. Со смешанными эмоциями Назар берет на руки дитя, не зная даже, как его правильно держать. Это с мечом и луком он умеет обращаться лучше, чем кто-либо, а вот с ребенком — едва ли. Андрея же это, судя по всему, не беспокоит, он встаёт, поправляет рубаху и забирает обратно свёрток. — Что будешь делать? — едва слышно спрашивает он, качая дитя. Назар только сейчас замечает, что оно очень похоже на Федора. — О чем ты? — Ты сам знаешь, о чем. И, да, к сожалению, Назар знает. Как знает ответ, который говорить Андрею не будет ни за что, потому пожимает плечами и, не выдавая растерянности от того факта, что кто-то ещё посвящен в подробности его неминуемого отцовства, сообщает. — То, о чем меня просили. Андрей окидывает его внимательным взглядом с ног до головы, прищуривается так, словно не верит ни единому слову, а затем явно нехотя кивает. — Надеюсь, ты хорошо подумал, — сквозь зубы цедит он, продолжает куда более миролюбиво, — Я все ещё ненавижу тебя за то, что ты опять заставил Федора покинуть столицу, но на этот раз прощаю. Не смей далеко уходить, ты можешь понадобиться здесь. Одному Творцу известно, как пойдет дальше. Вести разговор такого толка под носом у Мирона, Мамая и Охры не слишком разумно, но все трое слишком заняты своими переживаниями, потому Назар не кидает колкостей и предупреждений, однако вопрос задает. — И как ты себе это представляешь? — Обеспечивай безопасность, — язвительно отзывается Андрей, — Это же твоя главная задача, если ты забыл. А я пока пойду уложу дитя. Как бы самому опять не оказаться у целительницы со всеми этими волнениями. — Федор сказал, что ты не так давно родил, — невпопад говорит Назар, — Как все… Как ты себя чувствуешь? — Отлично, — расплываясь в улыбке, отвечает Андрей, смотрит только на своего сына, — Я думал, что умру, пока Гриша пытался явиться на этот свет, но оно того стоило. Он очень спокойный, наверное, у него это от Федора. Кормилица говорит, что Гриша очень тихий и редко плачет. Вот даже сейчас: все носятся, а ему хоть бы что. Надеюсь, в будущем он не растеряет это свое качество. — Поздравляю. Андрей закатывает глаза, но в знак благодарности все же кивает, осматривается по сторонам и тихо сообщает. — Я вернусь, как только отдам Гришу няне. Возможно, я смогу чем-то помочь повитухе и Марку. А ты никуда не уходи. Договорив, он медленно бредет в сторону своих покоев, то и дело охая и бормоча что-то себе под нос. Назар смотрит ему вслед, затем задирает голову и устало вздыхает. Безопасность, значит. Что ж, это не лишено смысла. Притащит пару солдат из королевской охраны, чтобы разгоняли всех любопытных, сам останется тут же подле Мирона, Мамая и Охры. Ничего удивительного — раз уж члены Парламента стерегут двери и ждут вестей, глава Легиона тоже займётся этим. Просто в другом ключе. Так он и поступает. Приводит двух сносных мальчишек, чтобы следили за порядком, поначалу прибивается к Мирону, но после отбивается от него и занимает пустующий стул. Вскоре возвращается Андрей и тут же исчезает в покоях целительницы. Время идёт медленно, ни Евгения, ни кто-либо из слуг не выходят и не дают знать, как обстоят дела, даже звуки никакие не слышны, только тихий голос Охры, доносящий что-то до Мирона и Мамая. Дворец при этом гудит, но гудит где-то вне — Назар этого не замечает. Он даже подумывает отлучиться, сходить до Идана и до пропавшей куда-то Лии, но в конечном итоге остаётся на своем месте. Что-то не позволяет ему уйти, и это что-то сильнее даже хронической усталости. Оно велит сидеть и не двигаться, и Назар почему-то подчиняется. Внутри становится тревожно. Сколько проходит времени, когда в коридор выглядывает Евгения, на мгновение выпуская из-за закрытых дверей чьи-то голоса и стоны, он не знает, но на рефлексах подскакивает к ней вместе с Мироном, Мамаем и Охрой, ожидая ее слов. Она виновато поджимает губы. — Роды идут тяжело, — сообщает она, стирая со лба капли пота, — Мы с повитухой стараемся, как можем, и Его Величество тоже прилагает усилия, но… Я не могу быть уверена, что все закончится хорошо. Что мне делать, если нужно будет сохранить жизнь кому-то одному? — Спасай Его Величество, — велит Мирон, не дав никому сказать и слова, — Он важнее, чем нерожденное дитя. И не думай поступать иначе. Евгения бросает мимолётный взгляд на Назара, тот теряется. Нет, он убежден, что Мирон прав, и жизнь короля куда важнее, вот только Марк их за это никогда не простит. Просто не сумеет, потому что готов защищать свое дитя до последнего и говорил об этом прямо и исподволь не раз. Вот только если он погибнет, то все обернется крахом. Останется ребенок, и что с этим ребенком делать? Срочно короновать, превратить в нового правителя, а регентом назначить Мирона? А если и правда девочка? Назар трясет головой. Только потерять ее не хватало. Он смотрит на Евгению, мешкается и, вновь потеряв над собой контроль, застывает. Это ведь и его дитя тоже, неважно, в грехе оно родится или нет. Пусть у него нет никакого морального права объявлять об этом, но реальность не изменится. Назар тоже отец, и ему предстоит сделать выбор, кого спасать в случае необходимости, которая все же может возникнуть, а кого отдать в объятия Творца. И по всем законам, писаным и негласным, по всем нормам, по всем фронтам, черт, поступить можно одним-единственным образом — дать приказ сберечь от смерти Марка. Не только потому что он король (хотя стоит смотреть правде в глаза — это одна из самых важных причин), но и потому что он нужнее здесь и сейчас. Быть может, когда закончится война, когда настанут времена поспокойнее, он заключит обет с кем-то, кто ему будет небезразличен, и родит другое дитя. Законное, имеющее все права на трон, на спокойную жизнь и светлое будущее, которое Назар готов ему создать. Что он не готов, это отправить Марка, так и не узнавшего мира и покоя, на погибель. Но дитя, беззащитное, ни в чем неповинное, ещё даже нерожденное. Его придется отдать в руки смерти, потому что того требуют обстоятельства, только вот решение это нельзя назвать милосердным. Разумным — вполне, расчётливым — само собой, но милосердным… Назар давно лишён совести, однако это не значит, что у него не осталось принципов. Не значит, что он способен на подобное. Но значит, что он прежде всего думает головой. Которую приказал самому себе не терять. Выбор, продиктованный разумом (остатками души). Выбор, сделанный вынужденно (почти добровольно). Выбор без выбора. Назар едва заметно качает головой. Творец, зачем он это сделал? — Я поняла вас, — кивает Евгения, — Скорее всего нам не придется выбирать, кого спасать, но я была должна уточнить. Пока нужно подождать. — Сколько? — хмурится Мирон — И можем ли мы что-то сделать? Скажем, вызвать ещё одну повитуху. Как вообще самочувствие Его Величества? Евгения неуверенно ведёт плечами. — Это лишнее, — сдержанно отвечает она, — Все, что нужно, я уже получила, помощь ещё одной повитухи ни к чему. Его Величество… В относительном порядке. Как и любой эльф, впервые приносящий дитя на свет. — Дай знать, если будут какие-то вести, — просит Мирон, — Мы будем ждать. — Разумеется. Ещё раз кивнув, Евгения скрывается из виду, пока Назар все смотрит на захлопнувшуюся дверь и никак не может понять — какого черта? Зачем он велел ей спасать ребенка? Что его заставило? Абсурд в чистом виде, сумасшествие. Этот долг, эта ответственность, эта чертова клятва никогда не лгать привели его к ожидаемому исходу — к безумию. Он больше не мыслит рационально, раз позволяет разменять жизнь законного короля на жизнь бастарда. На жизнь собственного ребенка. Назар гулко сглатывает. Осталась одна надежда — Евгения ослушается его. И на этот раз не получит никакого наказания, как это бывало раньше. Лишь благодарность. — Раз уж мы все равно вынуждены ждать, предлагаю не терять времени зря, — объявляет Мирон, — Назар, что ты хотел обсудить? — Войну, — глухо отзывается Назар, возвращая себе самообладание, вздыхает и добавляет, — И то, как мы одержим в ней победу.

***

Вести разговор о делах, когда ожидание въедается в каждую клетку тела, не слишком разумно, но лучше, чем изматывать себя бесконечными мыслями. Назар понимает это, понимает и Мирон, потому они вчетвером (что-то же остаётся неизменным) собираются в переговорной. — Верхний Город полностью освобожден, — объявляет Охра, — Возможно, мятежники где-то и есть, но они не так уж и опасны. С ними можно будет разобраться позже, сейчас есть задачи поважнее. — Вы нашли убийцу Хинтера? — спрашивает Назар, — Были на землях северных? — Были, — подтверждает Мирон, — Но северные утверждают, что это не их рук дело. Я не знаю, стоит ли нам верить им, но мне кажется, это не имеет особого значения. Собственный народ осудил Хинтера, и даже если его убили свои же, мы ничего не потеряли в глобальном смысле. Наши взаимоотношения с северными складываются неплохо, они готовы нам помогать. А большего пока и не требуется. — А что с предателем? — уточняет Назар, — Про него удалось узнать хоть что-то? — Удалось только узнать, что это был не я, — усмехается Мамай, потирая подбородок, — Его мы тоже не смогли разыскать. Все, кого мы брали в плен, повторяли одно и то же. Что союзник Савченко из темных и имеет прямой доступ к информации, но кто это, никто не в курсе. Мы проверили всех придворных и ничего этим не добились, к сожалению. Какой-то тупик. Назар тяжело вздыхает. Пока он в поте лица рыщет по улицам Нижнего Города и уничтожает врагов, чертов Парламент не справляется с такой, казалось бы, простой задачей, как найти предателя, что гуляет у них под носом. Чем они тут вообще занимаются то? Одна Лия, судя по всему, хоть что-то попыталась сделать. Что не справилась, не ее вина, все же девчонка, да и вряд ли ожидала, что на нее нападут так внезапно. И вот как теперь быть? Кто бы знал. — У вас то что там? — интересуется Охра, — Нашли Савченко? — Нет, — качает головой Назар, — Но найдем. Ему некуда деваться, все границы перекрыты. Мы вскоре доберёмся до него. Однако я бы все равно советовал быть начеку. Возможно, не будет лишним увезти Андрея и Его Величество вместе с детьми в другое место, чтобы они были в безопасности. Если Савченко окажется в Пальмире, в первую очередь он попытается напасть на короля. — Не думаю, что в этом есть необходимость, — возражает Мирон, — В Пальмире сейчас спокойнее всего, мятежники так и не добрались до столицы. В любом другом городе может быть опасно, здесь же повсюду стража и твои солдаты. — А ещё предатель, — добавляет Мамай, — Я согласен с Назаром. Лучше будет увезти Его Величество. Хотя бы в Тартанию, там сейчас тоже спокойно. Мирон качает головой, но ничего не говорит. Возможно, не желает ввязываться в спор. Вместо этого спрашивает. — Каков наш дальнейший план? — Я останусь в Верхнем Городе и постараюсь найти Савченко, — отвечает Назар, — И предателя, если получится. Когда придет время, сопровожу Его Величество и Андрея в Тартанию, назначу стражу. Если понадобится, то отправлюсь на помощь Федору. Пока иных вариантов я не вижу. — Я бы поездил ещё по стране, — задумчиво тянет Охра, — Вдруг Савченко где-то объявился. Вы же сможете выдать мне солдат? Назар окидывает его внимательным взглядом. Охра сам вызвался поехать делать дела? Удивительно, конечно. Хотя с другой стороны, невесту его ранили и чуть не сгубили, ясно, как день, что им движет. Интересно, они то хоть не успели пожениться? Или и об этом Назара не оповестили? Впрочем, неважно. Сейчас не время, и оно не наступит, пока голова Савченко не будет лежать на плахе. — Сможем, — вздыхает Мирон, — Но не сегодня. Если вдруг с Марком что-то случится сейчас, то все это не будет иметь никакого смысла. Так что молитесь Творцу, чтобы он выжил. — Марк не первый, кто приносит дитя на свет, — говорит Мамай, — Да и его молодое тело должно справиться. К тому же он в надёжных руках, так что я не думаю, что есть повод для беспокойства. Давайте не будем нагнетать. Совет дельный, но как ему последовать? Назар лично не знает. Нет, он не собирается рвать волосы на голове от волнения, только вот и сидеть на жопе ровно тоже не может. Марк может умереть, смерть во время родов вообще неудивительное явление, и что делать, если его вдруг не станет, неясно. И дело не только в том, что он король и у них все ещё война. Это снова сочувствие — Назар бы не хотел для него такой участи. Но что он может? Только лишь ждать. И в ожидании этом надеяться, чтобы все закончилось хорошо. — Твоя правда, — кивает Мирон, поднимаясь с места, — Тогда завтра с утра и решим, кто куда направится. Видит Творец, наши старания будут вознаграждены. Назар прикрывает глаза. Творец будто бы давно уже слеп, раз каждый раз приводит к одному и тому же — к борьбе. К той самой, в которой не всегда получается одержать победу, несмотря на все усилия и старания. К той самой, в которой выиграть необходимо любой ценой. И хотелось бы, чтобы не ценой чьей-либо жизни.

***

Назар не опускается до истерик и даже раздражения, не позволяет беспокойству взять верх, не читает молитв. Он решает вести себя так, как ему полагается — сдержанно и собранно — и отдает себя ожиданию наравне со всеми. Оно себя оправдывает, в конце концов, измотанная и уставшая Евгения выходит в коридор, протирая руки какой-то тряпкой, улыбается измученно и едва заметно кивает. — Девочка, — объявляет она, — Светлая, как день. Здоровая. — А Его Величество? — осторожно уточняет Охра, — С ним все в порядке? — К счастью, да, — подтверждает Евгения, — Ему пока ещё нужен покой, но его жизни ничего не угрожает. Дитя я отдала кормилице. — Слава Творцу, — вздыхает Мирон, накрывая лицо руками, — Пусть рождение этого ребенка станет ознаменованием новых времён. Что он говорит ещё, Назар не слышит. В его голове подобно застрявшей в банке пчеле бьётся осознание — все прошло успешно. Марк жив. Ребенок жив. И новый день им всем обещан самим Творцом, а если и нет, то Назар сам сделает так, чтобы солнце точно взошло. Ему это под силу. Теперь уже точно — без каких-либо сожалений. Без каких-либо торгов с совестью. — Надо донести радостную весть до северных! — восклицает вдруг Охра, — Пусть Незборецкие знают, что Его Величество понес дочь. Мирон, ты не против? — Иди уж, — машет рукой тот, обращается к Евгении, — Зайти можно? — Ни в коем случае, — отрезает она, — Только завтра и только с моего разрешения. Назар, будь так добр, проконтролируй, чтобы никто не смог войти. Его Величеству необходим отдых. — Ему завтра уезжать, — говорит Мирон, — Потому стеречь двери ночь напролет я ему не позволю. Пусть этим занимается стража. — Я побуду здесь какое-то время, — решает Назар, — В моих интересах обеспечить безопасность Его Величества. После я отправлюсь в путь. Наверное, они все перестали мыслить разумно после всех событий, потому никто не задаёт вполне логичных для сложившейся ситуации вопросов. Мирон лишь устало кивает и, объявив, что будет у себя, уходит прочь, Евгения вновь скрывается за дверьми. Назар остаётся один, не считая стражи, и с нажимом трёт лицо. Он измотан, и ему бы правда не помешало поспать хоть немного, но все это пустое. Отхватит час-другой перед отъездом, все равно из-за бессонницы дольше пролежать в кровати не выйдет. А сейчас побудет здесь — деваться все равно некуда. Да и смысла уходить нет. Вскоре приходит не менее измотанный Андрей. Он застаёт Назара сидящим на стуле, подкрадывается почти незаметно и, встав рядом, уточняет. — Что ты здесь делаешь? — Обеспечиваю безопасность, — усмехается Назар, — Это же моя главная задача. А ты что тут забыл? — Хотел навестить Его Величество ещё раз, — пожимает плечами Андрей, — Гриша уснул, я оставил его с няней. На самом деле стоило бы провести обряд имянаречения, но пока Федора нет, я предпочту обождать. Ты не знаешь, когда он вернётся? Назару бы уйти от ответа, потому что, во-первых, он понятия не имеет, когда Федор сможет приехать, а во-вторых, догадывается, что случится это нескоро. Нижний Город уже не сопротивляется так, как прежде, но все ещё не сложил оружие и не преклонил колено. Не признал чужую силу. Конечно, это произойдет рано или поздно, но конкретных сроков нет. Однако Андрей хочет знать и выражает это всем своим видом. — Когда мой муж вернётся в Пальмиру? — Я не знаю, — вздыхает Назар, — Но если он срочно понадобится, я отправлюсь в Нижний Город, а его отпущу сюда. — Вояки недоделанные, — Андрей морщится, — Вы оба нужны здесь, и оба постоянно норовите куда-то сорваться. — Это наш долг. — А забота о потомстве — не ваш долг? Назар пожимает плечами. Вся его забота может быть выражена одним методом — защитой. От врагов, от предателей, от желающих убить, свергнуть и превратить в пыль, от самого себя даже. Он умеет только так, все иное ему давно уже недоступно. Да и выдумывать какие-то новые способы он сейчас не в силах. Есть предел его возможностям, и Назар не хочет узнавать, где он находится. — Если для тебя это настолько важно, я верну Федора в Пальмиру в ближайшее время, — говорит он, — Но большего никто не сможет тебе дать, так что не проси. Во всяком случае пока не закончится война. — Какой ты противный временами, — фыркает Андрей, ничуть не впечатленный услышанными словами, — Как только тебя солдаты терпят? Уверен, они нередко хотят придушить тебя. — Пока попыток не было. — Они явно дорожат своей жизнью. Назар беззвучно усмехается, Андрей тоже позволяет себе слабую улыбку, оглядываясь по сторонам. Коридор пуст, все придворные давно уже разошлись по своим покоям, одна только стража осталась. — Влади сказал мне, что обряд имянаречения можно провести до того, как ребенку стукнет шесть месяцев от роду, — задумчиво произносит Андрей, — В ваших с Федором интересах закончить с делами до того момента. Или хотя бы обоим прибыть в Пальмиру на день-другой. — А я тут причем? — спрашивает Назар, — Только не говори… Андрей кивает, беззвучно подтверждая то, что не было высказано вслух. То ли он, то ли Федор, то ли они оба хотят, чтобы Назар стал духовным родителем их сына, и это, признаться честно, несколько абсурдно. Какой из него духовный родитель? Он с ролью обычного, земного отца то справится вряд ли, а тут от него просят нести ответственность перед Творцом за Гришу. Разумеется, все дело в доверии, и оно вполне оправдано, однако глупо же. Уж лучше выбрать кандидатуру… Почище. Точно не бывшего наёмника и убийцу. — Я знаю, о чем ты думаешь, — вновь подаёт голос Андрей, — Но мы с Федором считаем, что только ты справишься, если вдруг нас не станет. Ты умеешь выживать, Назар. И умеешь защищать тех, кто тебе небезразличен. Ты можешь отказать, я пойму. Но я бы хотел, чтобы это был ты. — Потому что не умру? — Потому что не дашь умереть нашему сыну. Вздохнув, Назар кивает. Его не удивляет, что Федор ничего не сказал ему, наверное, хотел, чтобы это было иначе. Не удивляет также, что и просят его о подобном вот так — неожиданно, с правом на отказ, но таким призрачным, что даже возражать кажется бесполезным. Это тоже долг, но, возможно, его Назар в состоянии исполнить. — Ты уже был у Его Величества? — тихо интересуется Андрей, поглядывая на стражу, — Видел ребенка? — Нет. Лицо Андрея вытягивается в удивлении, он смотрит с недовольством и хочет было что-то сказать, но Назар его опережает. — Евгения отказалась кого-либо впускать. Его Величеству нужен покой. — Так ты и не будешь его беспокоить, — хмыкает Андрей, — Жди тут. Он уходит, не дав ничего ответить, что-то шепнув страже, исчезает за дверьми. Назар морщится. Не то, чтобы он не хочет увидеть Марка, просто момент не самый подходящий. Да и справедливости ради, покой не был бы лишним, все же день выдался сложным. Ровно как и минувшие месяцы, пролетевшие незаметно, но тяжело. — Назар, — зовёт его Андрей, выглянув в коридор, — Подойди сюда. Поднявшись на ноги, Назар следует к покоям целительницы, останавливается напротив стражи и одним взглядом даёт им знак держать язык за зубами, после чего исчезает вслед за Андреем за дверью. В нос ему тут же ударяет запах ромашки, календулы и полыни, он даже немного кружит голову, ровно как и духота. Назар прокашливается с непривычки, вскидывает голову и замирает. На кровати у окна, накрывшись одеялом, лежит Марк. Ребенка рядом не наблюдается. — Дитя у кормилицы, — говорит взявшаяся будто из ниоткуда Евгения, размешивающая ложкой в бокале какой-то отвар, — Чудная девочка, хоть и капризная. Совсем на тебя не похожа. — Даже не знаю, комплимент это или оскорбление, — фыркает Назар, ощущая, как сердце учащает свой ход, — Я могу ее увидеть? — Не сейчас, — качает головой Евгения, — Но ты можешь поговорить с Марком. Только недолго, ему нужно отдохнуть. Я отпустила помощниц и слуг, так что у вас будет немного времени. Назар растерянно кивает, подходит ближе и опускается на край кровати. Евгения останавливается у изголовья, осторожно тянет Марка за плечо и протягивает ему бокал. Тот вздрагивает, не без труда садится, принюхивается к отвару и, уже было собираясь отпить, замирает. — Что ты тут делаешь? — Временно прибыл в Пальмиру, — отзывается Назар, — Решил заглянуть к тебе. Как ты себя чувствуешь? Вопрос не проформы ради — Марк и правда выглядит измождённым. Лицо бледное, губы обескровлены, под глазами глубокие тени, да и сами глаза такие, будто хозяин их познал всю тягость бытия. Хотя, наверное, это нормально с учётом того, что Марк буквально несколько часов назад принес в этот мир новую жизнь. Назар не посвящен во все тонкости, но помнит слова Андрея о том, что тот думал, будто умрет во время родов. Это наверняка больно и сложно. Сомневаться почему-то не приходится. — Вы можете оставить нас? — просит Марк, и так странно, что он не приказывает, хотя имеет на это право, — Ненадолго. И где моя дочь? — Она у кормилицы, — спешно отвечает Евгения, — Я принесу ее тебе позже. Выпей отвар, он должен успокоить твою боль. Вкус неприятен, но лучше так, чем терпеть. — Выпью. Евгения мягко улыбается и почти бесшумно исчезает за ещё одной дверью, туда же уходит Андрей. Назар вдруг понимает, что ему нечего сказать. Поздравить с рождением ребенка? Спросить о том, что тут происходило? Рассказать о том, что творится в Нижнем Городе? Все это кажется бесполезным и даже глупым, потому он молчит какое-то время. Марк же выпивает отвар, откладывает бокал куда-то в сторону и, устремив взгляд в потолок, вздыхает. — Она светлая, — тихо сообщает он, — И, слава Творцу, здоровая. — Полагаю, я должен это как-то объяснить? — Нет, — спустя длительную паузу отвечает Марк, — Я знал, что так может быть. Иначе бы я не рискнул понести от темного, как бы не доверял. Осознание на секунду заставляет Назара задержать дыхание. Марк знал все изначально, и именно это стало одной из причин его выбора кандидата на роль отца своего ребенка. Ему нужен был кто-то, от кого с одинаковой вероятностью родится либо темное, либо светлое дитя, и Назар был единственной подходящей фигурой на этой шахматной доске. Он сам об этом даже особо не задумывался, признаться честно, его на тот момент беспокоила только угроза со стороны северных, а вот Марк снова все просчитал. Когда он успел стать настолько умелым в двойных играх? Когда впервые заявил о своих правах на трон? Когда стал королем? Когда понял, что рождение ребенка неизбежно? Назар не знает точно. Как и то, каким образом Марк выяснил все. — Я всегда знал, — заявляет он вдруг, будто прочитав мысли, — Почти с первых дней в Легионе. Я чувствовал, что мы с тобой две противоположности, но не мог понять, почему так думаю. Я видел твою скорость, видел скорость того же Федора. Когда вы показывали приемы на тренировках, было заметно, что Федор немного сильнее, но ты побеждал его за счёт того, чтобы был быстрее. Можно было бы подумать, будто это связано с разными данными, но нет. Это как мой навык использовать лук — он просто есть, потому что это наследие темных. В тебе же есть наследие светлых, хоть никто об этом и не подозревал. Я же был убежден в этом. Можешь считать, что я это придумал, я сам так считал, но наша дочь светлая. Это главное доказательство моей правоты. — Я не намерен тебя переубеждать, — вздыхает Назар, не в силах осознать, что даже не выдавая себя, все равно был раскрыт. И не Федором же, отличным разведчиком, не Андреем, наблюдательным и цепким, а Марком. Мальчишкой, умеющим замечать то, что есть в нем самом, — В этом нет смысла. Ты все сделал правильно. — И почему я вижу в твоих словах упрек? — усмехается Марк, ерзая на своем месте, морщится и продолжает, — Зря, конечно, ты не сказал мне сразу. Я знал, но подтверждение в виде твоего признания не было бы лишним. Благо, когда вы вернулись с Иданом, я убедился во всем. Я не рад, что вас ранили, но хорошо, что хоть тебя спасла кровь светлых. — Я хотел сказать, но не успел. — Я не обижен, просто отметил. — Как ты себя чувствуешь? Марк уходит от ответа, поправляет одеяло, пряча взгляд, облизывает пересохшие губы и пожимает плечами. — Твоя дочь очень капризная, — говорит он со странной улыбкой, — Сначала она хотела появиться на свет, потом передумала, потом опять решила все же родиться. Это было… Непросто. Я думал, это никогда не закончится, но я ни о чем не жалею. Она прекрасна. Я покажу ее тебе позже, когда ее принесут. Знаешь, если бы нужно было пройти через все это снова, чтобы я мог взять ее на руки, я бы согласился, не раздумывая. — Даже так, — Назар склоняет голову вбок, сцепляя руки в замок, лишь бы подавить внезапно возникшее желание коснуться, — Я уверен, ты будешь хорошим отцом. — Хотелось бы, — вздыхает Марк, — Но пока я смог стать только неплохим королем. Назар знает и готов поклясться, что не плохим, а отличным. Мирон рассказал ему, что происходило тут в последние месяцы. Марк мало того, что смог убедить Вакуленко поставлять зерно, так ещё и продолжил свою благотворительную деятельность. Во многих городах были построены школы, приюты и больницы, либо же найдены и подправлены пустующие здания, ушедшие под контроль городской власти. Пусть средств из-за войны не хватало, Марк все равно нашел выход и договорился со знатными семьями, чтобы те помогли с финансированием. Разумеется, не за просто так, но это не столь важно. Важен итог, а он таков, что народ короля не просто признает, а боготворит за все сделанное. Потому что Марк не притворялся, не играл в игры, а действительно заботился и заботится о своих гражданах. Даже с началом беспорядков он продолжал ездить по городам, где обстановка была более менее спокойной, и смотреть, как идёт работа, слушать своих подданных, решать их проблемы, узнавать об их нуждах. Он в конечном итоге даже сумел избавить Верхний Город от зависимости что от северных, что от серых, и теперь уже страна сама выращивает зерно, а не покупает его на стороне. Это не просто шаг вперёд — это колоссальный прорыв. Марк боролся по-своему, и у него получилось. Хоть сомнений в нем было много, решимость победила. Он не сдался, несмотря на то, что был уязвим. Он приложил максимум усилий и добился своего. Марк — единственный король Верхнего Города. И народу другого больше не надо. Однако Назар не хочет обсуждать все это. Он молчаливо гордится, само собой, он рад, что так вышло, но он чувствует потребность говорить об ином. О том, о чем сам почти не думал, преследуя одну единственную цель, а сейчас вдруг думает и не понимает — почему? Откуда оно в нем? Было ли оно раньше? — Я хотел поблагодарить тебя, — нарушает молчание Марк, — Евгения сказала, что ты дал приказ в случае чего спасать дочь. Спасибо тебе. Я знал, что ты не обманешь меня. Что ты защитишь ее, как и обещал. Назару эти слова, что удавка на шее — душат. Душит понимание — он не хотел давать такого приказа, но, черт, не смог отчего-то поступить иначе. Он даже не знает, что бы делал, если бы Марк умер, но отказывается думать об этом. Все обошлось, слава Творцу, и благодарность эта ни к чему. Но об этом Назар говорить тоже не собирается (чего зря расстраивать?), потому скупо кивает. — Я дал тебе слово, — говорит он, — И я его сдержу в любом случае. Совсем скоро все закончится. Я найду предателя и Савченко, и война завершится. Ни тебе, ни ребенку ничего не будет угрожать, вы будете в безопасности. Народ встанет за тебя, ты смог добиться любви граждан. Все будет в порядке. — Мне тебя не хватало. Назар вскидывает голову, встречается взглядами с Марком. Будто удар под дых — воздуха вдруг не хватает, возможно, из-за духоты или смеси запахов трав, или по другой, неведомой причине. Будто близится взрыв, будто все вокруг вот-вот вспыхнет. У Назара впечатление, будто его мучает зуд, ему вдруг становится сложно сидеть на своем месте, сложно думать о делах, сложно при этом же бездействовать. Он не успевает взвесить, не успевает вернуть самоконтроль. Не успевает ничего, даже, наверное, вдохнуть. Он ловит лицо Марка в свои ладони и целует его в губы. Как безмолвный ответ — «мне тебя тоже». Назар слишком долго живет, он научился вытеснять из своего сознания то, что может сделать его уязвимым. Научился игнорировать мысли, научился не возвращаться к ним, научился даже не допускать их, лишь бы они не вызвали эмоций. Назар скуп на них, но это не значит, что их у него нет. Они есть, но они никогда не приносят пользы, один только вред. Сейчас иначе. Сейчас, возможно, они не сгубят, не станут слабым местом. Почему? Черт его знает. Назар не задается этим вопросом, и Марк, судя по всему, не задается ни одним другим тоже. Он отвечает на поцелуй, тихо вздыхает прямо в рот и обнимает за плечи. Крепко, несмотря на явную слабость в теле, приказывая, умоляя не уходить больше. Его потряхивает, но он не отстраняется, лишь прижимает сильнее к себе, пока Назар не отодвигается сам. Его самого удивляет эта безрассудность, однако нет желания размышлять, почему он ее допускает. Потому что может — вот и вся истина. — Ты надолго в Пальмире? — спрашивает Марк, так и не выпуская из тесных объятий, прижимается лбом к чужому лбу. — Вряд ли, — отзывается Назар, — Но я буду в Верхнем Городе, пока не придет время отправиться к Федору. Я постараюсь быстрее со всем разобраться. — Савченко так и не нашли? — Нет. Но найдем. Наверное, Марк даже не допускает других вариантов, не допускает сомнений, потому молча кивает и в странном порыве проводит ладонью по лицу Назара. Осторожно, одними кончиками пальцев, будто желая убедиться, что все это реальность. Сколько они не виделись? Восемь месяцев? Творец, как быстро пролетело время. У Назара ощущение, что он постарел на ещё одну жизнь, если не больше, а Марк словно остался таким же. Только взгляд его изменился, стал более взрослым и осознанным. Словно отпечаток минувших событий. Назар не хочет выпутываться из плена рук, но предчувствие заставляет его это сделать, и оно не обманывает. Спустя мгновение из-за двери выглядывает Евгения с белым свертком в руках. — Проснулась, — несколько виновато объясняет она, — Я подумала, что ты не будешь против, если я принесу ее тебе. — Да, конечно, — Марк оживляется, снова ерзает и протягивает руки, — Дай мне ее. Евгения подходит ближе, осторожно передает ребенка и снова скрывается из виду. Назар этого даже не замечает, он смотрит только на ребенка, завернутого в чистую ткань, и забывает дышать. Это его дочь, черт побери, кровь от крови. Равная половина его и Марка, светлая эльфийка, глядящая на него голубыми, ясными, словно летнее небо, глазами. Чистая. Абсолютно непорочная, невзирая на то, что рождена была во грехе. Часть его самого. — Хочешь подержать ее? — предлагает Марк, — Правда она капризничает, если ее берет кто-то кроме меня, кормилицы и Евгении. Других пока не признаёт, наверное. — Я не уверен, что… — начинает было Назар, но осекается тут же. Отказывать глупо, да и не уронит же он ребенка, у него нет проблем с реакцией. Вздыхает. Соглашается, — Да, давай. Она ведь не расплачется? — Вот и проверим. Назар с несвойственной ему осторожностью берет на руки свёрток, подпирая голову ребенка предплечьем, задерживает дыхание. Он не понимает, что происходит, но сердце в груди отчего-то екает, под ребрами творится какая-то суматоха, безобразие в чистом виде. Дитя смотрит на него будто бы непонимающе, морщит свой крохотный нос, причмокивая губами, а затем вдруг раскрывает беззубый рот и издает нечленораздельный звук. Назар расплывается в едва заметной улыбке. — Признала, — мягко усмехается Марк, усаживаясь поудобнее, — Хотя было бы странно, если бы она не признала собственного отца. — Справедливости ради, я не особо умею обращаться с детьми, — пожимает плечами Назар, — С младенцами во всяком случае точно. Как ты решил назвать ее? — Надей. Подобное заявление Назара удивляет, он даже теряется на мгновение, но быстро возвращает себе самообладание. Вопросов уйма, но ответы на них находятся быстро. Надеждой звали его мать, она умерла, когда ему было двенадцать. Отношения с ней у него всегда были тёплыми, хоть и тесной связи не существовало. Не потому что мать пренебрегала им или не любила, все куда банальнее. Она работала в поте лица на серебряном руднике, редко бывала дома, но тем не менее заботилась о Назаре, как могла. Он мало помнит о ней, многочисленные травмы и ранения покалечили его память, да и жизнь в Нижнем Городе была такой, что хочется вычеркнуть ее из головы, однако это не значит, что он не теплит ее образ где-то в глубине души. Просто он стал несколько замыленным, но от этого не менее дорогим. Назар его бережет, как и любое воспоминание о матери. Знают об этом немногие — Федор и Андрей, так что очевидно, откуда дует ветер. Это не задевает, чего уж там. Назар не скрывал этого, но и не озвучивал вслух. Не было нужды. Нет и сейчас, раз уж Марк обо всем в курсе. — Ты ведь не против? — уточняет он, — Я пойму, если ты не одобришь мой выбор. — Я не против, — отвечает Назар, — Ей идёт это имя. Мирон сегодня сказал, что она станет ознаменованием новых времён. А надежда всегда там, где перемены. — Главное, чтобы эти перемены были к лучшему, — вздыхает Марк, глядя на дочь в руках Назара, — Я готов сделать что угодно, чтобы с ней все было хорошо. Уверен, что ей будет грозить немало опасностей, ею обязательно захотят воспользоваться, ее попытаются сломить, но ее определенно будет ждать куда более спокойная жизнь, чем меня. Она будет уметь бороться, а если у нее не получится, ее всегда будет кому защитить. Потому что я не знаю никого, кто умеет защищать лучше, чем ты. Речь Марка на мгновение сбивает с толку. Нет, ясно было с самого начала, что он за свое дитя готов даже умереть, но к чему все это сейчас? Когда война уже близится к концу, когда, казалось бы, не за горами победа и какая-никакая стабильность. Назар не знает, но поклясться может, что подпишется собственной кровью под каждым словом. Что бы не уготовил Творец его дочери, он сам слепит для нее будущее, в котором ей ничего не будет угрожать. В котором она, быть может, даже будет счастлива и не будет уметь выживать, а будет жить, не зная войны, горя и нужды. Ради этого он ведь вышел когда-то из Нижнего Города, ради этого он нес за собою смерть. Чтобы дать шанс тем, кто его заслужил. Чтобы сберечь тех, кто ещё может изменить свою судьбу. И судьба его дочери будет иной, отличной от его собственной и от судьбы Марка. Она не погибнет от рук врагов, меча или стрелы. Назар этого не допустит. В этом заключается отцовское чувство? Если да, то он удивлён. Казалось, что на подобное он не способен. Ошибался, выходит. Странно. — Возможно, мы с тобой оба доживём до момента, когда в защите не будет необходимости, — отвечает он ровным тоном, — Я не отрекаюсь от своих слов. Всего лишь выражаю надежду. Дочь в его руках вдруг тоненько пищит и принимается копошиться. Назар теряется, не понимая, чего она вдруг забеспокоилась. Марк улыбается. — Услышала свое имя, — объясняет он, — Думаю, она уже понимает, как ее зовут. Нужно будет провести обряд, если Старейшины разрешат. Я бы выбрал духовным отцом господина Игоря Незборецкого. Он потерял сына из-за моей легенды, и мне искренне жаль, что так вышло. Я не хотел этого, но я не знал, что так получится. Если возможность взять на руки, как он будет считать, дочь Кирилла хоть немного утешит его и всех северных, я бы эту возможность им предоставил. Это все, что я могу им дать. — Пригласишь в Пальмиру северных? — уточняет Назар, получив кивок, хмурится, — Мне не особо нравится эта затея. Все же пока ещё неспокойно, да и Савченко где-то на свободе. Но я понимаю, что это будет выгодно смотреться со стороны. Если Влади согласится, то делай, как считаешь нужным. Можешь не ждать, пока я вернусь. — Я хочу, чтобы ты присутствовал, — качает головой Марк, — Поэтому подожду, пока вы с Федором оба вернётесь. Андрей сказал мне, что они выбрали тебя. Теперь ты дважды отец. — Пока ещё нет. — Это в любом случае неизбежно. Назар собирается было ответить, но к ним вновь заглядывает Евгения. Она приносит ещё один бокал, протягивает его Марку, призывая выпить, тот осушает его до дна, после чего она сообщает, что их время подошло к концу. — Уже поздно, — говорит она, — И тебе нужен отдых. Я отнесу Надю кормилице, если ты не против. — Пусть побудет со мной, пока не уснет, — решает Марк, забирая ребенка обратно себе, обращается к Назару, — Когда ты уезжаешь? — Утром. Но я скоро вернусь. Марк поджимает губы, но ничего более не говорит. Ни «будь осторожен», ни «береги себя», ни «не умирай». Он молчит, и в молчании этом Назару чудится обида, однако он ничего не может поделать. Он обязан разыскать Савченко, обязан положить всему ужасу конец, иначе грош цена будет его словам. Возможно, Марка это не устраивает. Возможно, ему не хочется вновь оставаться одному. Но ему придется принять тот факт, что есть ещё незавершённые дела. И они важнее желаний любого из них. — Я пойду, — объявляет Назар, поднимаясь на ноги, поворачивается к Евгении, — Спасибо, что пустила. Она молчаливо кивает, позволяя себе непрочную улыбку, провожает его до дверей. Там он по привычке оборачивается, окидывает взглядом Марка, тот вскидывает голову, прижимает дочь к груди и все же говорит. — Возвращайся к нам.