Лимеренция Сарутоби, сублимация Хьюга, выгорание Като

      Сто́ит лишь переступить скрипучий порог дома, как мама радостно сообщает:       — Конохамару женится!       Уши заложило после того, как сокомандница на спарринге окатила меня потоком Суйтона. Поэтому внутри всё холодеет, обрывается. И даже сердце перестаёт стучать.       — Что-что?       Может, послышалось? Хоть бы послышалось!       — Котоноха женится!       А, Котоноха Сарутоби, мой, жутко подумать и посчитать, какой-то там дядюшка в таком-то колене, старше меня всего на пару лет. Живёт в начале квартала, в пяти домах от нас, в усадьбе под липами. Перевожу дыхание и счастливо смеюсь, вызывая у матери недоумённый взгляд. На крыльях счастья лечу в комнату, переодеваться, сушить мокрые волосы и любоваться на пушистые бегонии за окном — наш дом, как обычно, утопает в цветах.       Но тот день, когда женишься ты, я не переживу, так и знай.       Но я ничего тебе не скажу, ни словечка. И не упрекну.       Потому что ты — мой двоюродный брат.       Не знаю, когда это началось. Это — потому что это зависимость, одержимость, мнимость. Это не любовь. Нельзя любить того, кто так близок по крови, кто носит на рукаве такую же повязку с гербом, напоминающим мне, ребёнку эры новых технологий, маркировку usb-разъёма. И почему из всех мужчин я выбрала самого невозможного? Ведь ты, узнав, отвернёшься с презрением. Не поймёшь. Или пожалеешь, ты же весь такой благородный, правильный, лучший. Я не оскверню тебя своими извращёнными чувствами, хотя порой кажется, что в клане и так всё знают и видят. В последнее время я тщательно скрываю восторженность и горящие глаза, когда заходит беседа о тебе. Или когда ты заглядываешь к нам с мамой в гости. По правде, я стараюсь говорить о тебе как можно меньше и равнодушнее. Но неизбежно прокалываюсь. Это сильнее меня.       Нет, я никогда не встречалась, не влюблялась, я не знаю, что такое жить и дышать другим человеком. Порой мне кажется, что так не бывает, всё в книжках насочиняли.       А испытывать нечто подобное по отношению к тебе я и вовсе себе запрещаю. Хоть и не могу без этого. Но видит Небо, я стараюсь быть просто сестрой.       Потому что ты — мой двоюродный брат.       Ты был рядом, сколько себя помню, учил меня всему. Помогал нам с мамой по дому, принадлежавшему ещё отцу. Двум женщинам тянуть на себе старый особняк, нуждающийся в бесконечных ремонтах, непросто — то проводка перегорит, то слив засорится, то мандариновые деревья без обрезки превратятся в заросли. В общем, не обойдёшься без мужских рук, но ты, по совпадению наш сосед, не бросаешь нас. Я привыкла крутиться рядом, перенимая твои навыки, ведь однажды стану опорой для мамы, её защитником от бытовых неурядиц. Потому что достало слушать её заискивания перед работниками службы доставки: «Ребята, уж занесите телевизор в дом, у нас некому, мужчин нет». Словно расписывается в собственной никчёмности, ну так нельзя! Что неправильного в составе нашей семьи? Мне, пацанке, не понять.       В общем, я всегда любовалась твоими сноровистыми движениями. И даже простуженный ты, с красными глазами и хлюпающим носом, самый классный. Я не замечала твои небритость и помятость после долгих миссий. Я привыкла, даже не чувствую запах твоего пота, когда ты латаешь нашу крышу под палящим солнцем, а я по малейшему требованию несусь за водой или тем или иным инструментом.       Нам мало помогали другие Сарутоби. Принимали, общались, но в минуту нужды у всех находились дела, а мы с матерью не любители ходить с протянутой рукой. Иногда ловлю себя на мысли, что мама не совсем и Сарутоби. В Академии я привыкла отбиваться от невинно-злых вопросов одноклассников: «А почему у тебя мама — Юхи-сан, а ты — Сарутоби?» Мы живём на территории клана, но они с отцом не были женаты, когда он погиб, хотя мама и повторяет, что он сделал ей предложение. Но может, и не было ничего такого, а она не хочет меня расстраивать? Может, они друг друга и не любили настолько, чтобы создавать семью, и если бы не обстоятельства, то есть я… Может, у матери имелись свои сокровенные чувства, как и у меня, а она, одна из первых красавиц Конохи, после так и не вышла замуж, став заложницей нашего клана. У неё были ухажёры, я свидетель, но она их отвергла ради меня, и я ей вечно благодарна. Меня признали в семье и дали фамилию Сарутоби, уж не знаю, со скандалом или без. Говорят, у меня отцовские непослушные волосы, его же техники Ветра и Огня, обезьяний призыв, и если кто-то из старейшин и сомневался в моём происхождении, сейчас эти сомнения отпали.       Но ты, самый близкий мой родственник, никогда не отворачивался. Я росла без отца, ты — без родителей-АНБУ, то есть оба сироты. Но как бы остальные клановые не задирали нос, всё же только мы с тобой — внуки Третьего Хокаге, так-то!       На двери дровяного сарая, что на заднем дворе, выцарапано ножом: «Асума и Конохамару — друзья». Мама рассказывала, что отец обучал тебя, чуть ли не родителей заменил. По её словам вы были очень дружны, именно как закадычные приятели, а не как взрослый и ребёнок. Не из-за этой ли привязанности ты помогаешь нам? Не знаю. Но меня воспитывали в почитании Асумы Сарутоби, и потому ваша дружба меня восхищает.       Сокомандница Кадоно, отмечая повышение в звании и опьянев до состояния «развезло» с одной-то банки пива, разоткровенничалась, что в штабе служит мой дальний родственник по линии Юхи, вроде троюродный брат, и она б с таким поворковала. Он якобы даже загорелся идеей меня найти и познакомиться. Меня же другие парни мало интересовали, и это известие даже напрягло. Зачем тратить время на встречи, которые ничего не дадут? Мои сверстники глупые, скучные и примитивные, совсем не такие, как сильный, умный, взрослый, смешливый ты. Ты, кто гонял меня по полигону или клеил картонные домики для моих кукол. С кем интересно поговорить, и кого я безмерно уважаю. Кадоно ляпнула, что влюбленность в двоюродного или троюродного брата — это нормально, это самый близкий представитель противоположного пола, который не такой надоедливый, как, например, родной брат, уже другой, но находящийся рядом. И почему она подняла эту тему, я о своей тайне не откровенничала, а сокомандница как в воду глядела, даром что пользовательница Стихии Воды.       Может, это и нормально. Может, многие через такое прошли и переросли. Одна я с отклонениями.       Я злюсь, когда вижу рядом с тобой других женщин. Не люблю их заранее. С Моэги смирилась, хотя самую чуточку она до сих пор меня напрягает. И, думаю, это взаимно. Но сестрица Моэги вместе с тобой и Удоном клеила мне эти кукольные домики и играла в маджонг, так что не чужая. И почему бы мне в ту пору на Удона не обратить внимание? Но как бы не так, я его даже не замечала.       Ханаби Хьюга я не перевариваю. Когда случайно вижу вас подвыпивших возле бара, чешусь от ревности, грызу заусенцы и хожу сама не своя. Меня будет греть каждая её неудача, любое колкое слово, брошенное ей вслед. Пусть бы спилась и опустилась. Признаю, вы отлично смотритесь вместе. Она шикарная, с милым личиком и выдающейся фигурой, которой у меня никогда не будет. Я верю, отчаянно верю, что положение наследницы клана не позволит ей выйти замуж за кого-то кроме Хьюга, и потому вашему браку не бывать.       Знаю, это подло. Но я надеюсь, что ты останешься одиноким. Что ты не заведёшь семью или детей от других женщин. Сохранишь верность стезе ниндзя и пути Хокаге. И тогда мы всегда будем рядом, держаться друг друга как соседи, одиночки и двоюродные брат и сестра.       Когда ты влюбился в аристократку, о чём я и не узнала бы, если бы не проболтался твой ученик Боруто, я обессиленно валялась поперёк кровати без единой мысли в голове и смотрела в потолок, где плясали тени от ветвей глицинии. Я боялась, что это конец. Что ты всё-таки нашёл себе пару.       И при следующем разговоре с Боруто я делала вид, что огорчилась разрыву ваших отношений, но ликовала внутри. Я плохая. И не в моих силах это исправить. Но в глазах окружающих я хорошая девочка, так?       Для тебя я всегда сестричка, ученица вроде Боруто. А я изредка в спутанных снах вижу нас вместе. И безмерно рада, что ночью не ворочаюсь и не разговариваю. Потому что если бы болтала навроде Кадоно, то шептала бы твоё имя. Не надо мне такого позора перед матерью!       Не хочу терять железный самоконтроль.       Иногда возникает шальная мечта, что когда тебе будет плохо, только я окажусь рядом и протяну руку помощи.       Но разве это любовь? Разве возлюбленному желают несчастий? Разве это не возможность просто-напросто покрасоваться самой?       Но если бы в чёрный час я тебя утешила, а ты впервые обратил бы на меня внимание как на женщину… Стали бы мы парой? Наплевав на все условности?       Или, например, смогла бы я родить от тебя ребёнка, но никому не сказать, кто его отец? Но ты бы всё равно узнал. Рано или поздно все родичи узнали бы.       Дурацкие мысли. Я совсем запуталась.       Но всё это фантазии. Только мечтать и умею, а как до дела доходит, сразу в кусты. Струсила же тебя утешать, когда ты убивался по своей аристократке. И никогда не забываю, что в жизни я хорошая девочка. Своя в доску сестра. Подчинённый тебе чунин. Хотя со временем мы, занятые на службе, общаемся всё меньше и меньше.       Накануне свадьбы дядюшки Котонохи вижу из окна, как почтальон опускает конверт в твой почтовый ящик. Ты вернёшься с задания только к вечеру, поэтому накидываю на себя технику маскировки, сливаясь с зеленью лилейника, и крадусь на твою территорию. Письмо со столичным штемпелем от некой Каэдэ Йошино. Сжимаю зубы, слишком велико желание уничтожить клятую бумажку.       И вспоминаю. Ну как вспоминаю… Память — вещь странная, работает крайне избирательно. Раннее детство я помню плохо, тем более тогда не осознавала, что происходит, например, почему братик Шикамару, в будущем сенсей, стал редко появляться. И совершенно точно не помню, как в нашей жизни возникла крутая, порывистая, как её Ветер, Темари, в будущем тоже наставница, на которую хотелось равняться. Пахло от неё всегда чем-то сладким, душистым, ни на что не похожим. Однажды они стали приводить с собой мальчика, маленького, как кукла, но меня не особо к нему подпускали, да и поиграть с таким крохой не во что.       Те события смутные, почти стёршиеся. Зато чётко помню, как на мое шестилетие нетвёрдо стоящего на косолапых ножках Шикадая отпустили со мной в песочницу, пока взрослые распивали чаи на террасе.       День был облачный, прохладный, какие выдаются в преддверии зимы. Шикадай, такой забавный с хвостом на макушке, больше похожим на хохолок, прыгал и бухался в песок, но только кряхтел или смеялся. Я, раскинув руки для равновесия, гуляла туда-сюда по бортику неглубокой ёмкости, врытой в землю, откуда мы черпали прогретую солнцем воду для полива любимых маминых цветов. И конечно, насмотревшись на мои пируэты, Шикадай заканючил, что ему тоже надо «тюдя!» По правде, я его подначивала. Я была малышкой для всех, а тут появился кто-то мельче, кто смотрел мне в рот и ловил каждое слово.       И я решила, что, наверное, подсажу его на бортик. Шикадай же на вид ну совсем не тяжёлый!       Уже взяла его под мышки…       И услышала радостный возглас Конохамару с террасы:       — О, Каэдэ! Как доехала? Куренай-сан, мы сейчас отойдём…       — Да ничего, ничего! — донёсся мамин ответ. — У нас скромное торжество, в узком кругу. Проходите, Каэдэ-сан, места всем хватит.       Я растерялась. Да и Шикадай оказался куда тяжелее, чем думалось, неприподъёмный. И на счастье, ведь окажись он наверху — точно сверзился бы в воду. А так колени подкосились, и я шлёпнулась наземь со всей дури. А Шикадай, успевший закинуть на бортик одну ногу, ударился тем самым промеж ног.       Выл он жутко. Моментально, на всю округу, во всю мощь лёгких. Первой прибежала Темари, заметив нас, валяющихся на земле, бросилась к Шикадаю, оглядела со всей сторон, развернула лицом к себе и встряхнула:       — Дай-чан, ну и чего ты воешь? Живой-здоровый. Упал? И что? Сопли подотри и терпи, ты же мужчина! Не больно, не больно, всё заживёт.       Я ошарашенно молчала, думая, что сейчас мне влетит. Колени жутко саднили, но это пугало куда меньше, чем веер разъярённой Темари. И объяснить причину слёз Шикадая жутко стеснялась, я же воспитанная девочка, мне стыдно! А сам он ещё плохо говорил, чтобы жаловаться.       — Мальчишки все активные, по брату сужу, — с террасы спустилась незнакомка в зелёном костюме и с волосами такого же яркого цвета, я аж засмотрелась. Наверное, та самая Каэдэ. — Всё ему надо, а после ходит в синяках.       Мне не нравилось, что Каэдэ приехала к Конохамару, но помощи от неё я точно не ожидала! Так и замерла, запутавшись в себе.       — Вот уж точно, у Дай-чана два состояния, — вздохнула Темари. — Или спит, иногда на ходу, или лезет, куда не просят. Мирай, — обернулась она ко мне, — он тебя совсем допёк? Прости, сладу с ним никакого. Ну же, Дай-чан, не реви, не пугай сестрёнку Мирай! Будешь плакать — унесут тебя в зубах песчаные демоны!       Меня не отругали, во мне не разочаровались. Никто даже не заподозрил моей вины. А у Шикадая тот случай не отложился в памяти.       Зато я запомнила имя. Каэдэ.       Если я сейчас уничтожу её письмо, об этом никто не узнает, и меня не обвинят, как тогда с Шикадаем. Но разве так можно? Лишать кого-то личной жизни? Платить злом за добро? К тому же у тебя, двоюродный брат, должны быть свои радости.       Да, это верх глупости, но я опустила конверт обратно в ящик.       Наутро после свадьбы пришёл букет от одного из гостей. Мама аккуратно отцепила от белых орхидей записку — это оказался тот самый штабист Юхи. Я даже читать не пожелала, отмахнулась.       — Мирай! — укорила мама.       — Почему ты думаешь, что это мне, а не тебе? Это тебя замечают мужчины, а я…       — Дай мальчику шанс! Я не прошу строить серьёзные отношения, просто попробуй весело провести время!       — Неинтересно, — веду плечом. Наивно думать, что такая растрёпа, как я, не умеющая краситься, наряжаться, ни разу не надевавшая украшений или босоножек на шпильке, может кому-то понравится. Мама меня совсем не понимала. А мне лень тратить время на прихорашивание и стрёмно выдавать себя за ту, кем я не являюсь. Тем более когда ты знаешь меня естественную, когда ты учил, как важны для шиноби удобство и внутренняя гармония с собой.       — Дочка, так неправильно. Чтобы встретить кого-то единственного, надо хотя бы начать. Ты ведь симпатичная…       Просто «симпатичная». Ну спасибо за честность, хорошо хоть не сказала, как в детстве поучал старейшина: «И ты выйдешь замуж, что ж ты у нас, совсем, что ли, уродом растёшь?»       — Будто специально прячешь свою привлекательность! Сколько раз предлагала подчеркнуть твои глазки, сходить по магазинам, наконец, в нормальную парикмахерскую, а не на дом к криворукой Бивако-младшей, у которой, видите ли, по традиции все Сарутоби стригутся! Надела бы короткую юбку вместо форменных штанов, да если бы не я, ты бы на свадьбе щеголяла в жилете чунина! У тебя же такие ноги длинные, стройные...       «И мохнатые», — я прикусываю язык. Ещё одно отцовское наследие, с которым я научилась бороться. Правда, сдаётся мне, сражение это будет длиться всю жизнь.       — Зачем себя принижать? Махать на себя рукой? Тебе сто́ит только захотеть, и парень появится, а ты не хочешь! Нельзя же всю жизнь ждать кого-то такого, как Конохамару…       Я угрюмо молчу, обжигая её тяжёлым взглядом. Что мне делать, оправдываться, что всё не так? Будет похоже на признание маминой правоты. Потому я, ничего не говоря, ухожу к себе, игнорируя её слова. В нашем аккуратном по-девичьи домике, всегда залитом светом и цветами, будто тучи сгущаются.       Ох, мама, не режь по-живому. Ты в самом деле думаешь, что я сохну по Конохамару? Считаешь, что у меня не складывается личная жизнь из-за Конохамару?       Я же не такая дура и неудачница!       И он просто мой двоюродный брат!       — Спасибо, что пришла! — хлопочет Темари-сенсей. — Совсем некогда поднатаскать Шикадая на Футон, сегодня такая подходящая ветреная погода, а я, как назло, обещала пойти с Каруи за новым пылесосом вместо их сломавшегося. Чаю?       — Не, спасибо! Я только что с задания по сопровождению бабули к кардиологу, она меня наугощала до отвала.       — Ладно тебе, сейчас заварю. Шикадая всё равно ждать, он с друзьями планировал зайти за какими-то картами…       — О, привет, сестричка! — в гостиную вальяжно заходит Шикадай. Такой высокий в свои тринадцать лет. Серьёзный не по годам, и интеллект сквозит в каждом жесте, в каждой чёрточке лица. А в зелёных глазах — смешинки-демонята Темари-сенсей, не иначе, песчаные. Ох и сердцеед из него вырастет, совсем не такой, как увалень Шикамару-сенсей, тот тоже классный, но сухарь, а вот Шикадай… Не зря говорят, что от смешения инородных кровей рождаются самые красивые дети. А Шикадай ещё и умный, это вообще ну очень привлекательно, тем более в мире шиноби редкость.       — Ты не с Боруто и Иноджином? — оборачивается к нему Темари-сенсей.       — Пусть чешут за картами одни, а ко мне сестра пришла, — он непроизвольно улыбается и выглядит донельзя довольным. Но важно держится поодаль. Ещё лет пять назад, едва завидев меня на горизонте, бросился бы навстречу со счастливым воплем. А когда его приводили к нам домой, а в поле зрения Конохамару латал нашу порушенную ураганом изгородь, Шикадай демонстративно прыгал мне на спину, обвивал ручонками шею и громко тараторил на всю округу:       — Сестричка Мирай-Мирай-Мирай!       И я прозреваю… вижу в его глазах такое же обожание, какое сама испытываю к Конохамару. Ты что же, Дай-чан… ты решил повторить мою историю?       Но так же ясно ощущаю, что ты для меня навеки младший братишка, и я никогда не переступлю этой черты, так как в сердце не чувствую того же, что и ты. Ловлю твои эмоции, как открытую книгу. Понимаю, как никто другой. И ещё долго останусь для тебя идеалом, пока ты не взглянешь на ситуацию со стороны и не излечишься от болезненной привязанности.       — Треня по Ветру? — щурится он, сунув руки в карманы.       — Загоняю тебя до седьмого пота, — улыбаюсь в ответ.       Интересно, кто станет твоей младшей сестрой?