Надень на меня ошейник

За окном - прохладный майский день. В наушниках едва слышно играет какой-то саундтрек. В руках – ручка. Перед глазами – монитор и книга. Я вывожу на тетрадном листе: «14-го февраля 1919-го…» Четырнадцатого февраля 1919-го года, более ста лет назад, в Новом Ньютоне, в трех тысячах километрах отсюда, в угловое здание (Бывшая адвокатская контора) на Северной Набережной вошли четырнадцать фигур. Четырнадцать комиссаров революционного правительства. В последующие пятнадцать лет почти все они погибнут, но до этого успеют принять очень много спорных решений. Эту страницу в истории своего государства я всегда считал крайне спорной, но четырнадцать комиссаров… Их суровый нрав, их жестокость, рассудительность и расчетливость позволили им выжить. Они работали в моей голове. Сидели за станками и чертежными столами, рожая для аналитического комитета блоки выводов и аргументов. Ничто не укроется от их зорких взоров, даже если опасность минимальна, даже если она скрыта за лживым покрывалом надежды. Они – рабочие моей Рациональной фабрики. И сейчас она работает во всю. Я не виделся с Софи четыре дня. Она прозябала в лаборатории, борясь с неподатливым оборудованием, я – закопался в архивы, готовясь к сдаче последних работ и к экзаменам. Раздался звонок, призывающий рабочих занять места у станков. За окном серое небо, сквозь пыльные, покрытые сажей окна едва пробивается свет. Лампа с зеленым плафоном мигает, на мгновение выцепив из полумрака лицо Сигмунда Хэйда. Одноглазый высокий опоссум протягивает мне папку, попутно резко щелкнув пальцами в кожаных перчатках. Он так говорит мне – «Никаких ошибок». Я киваю. Я согласен. Больше никаких ошибок. Вот например – буква «h» получилась нечитаемой. Сигмунд недовольно цокает языком. Я исправляю корявую букву и снова обращаю свое внимание к папке. «Шесть лет назад» - написано на корочке: Шесть лет назад. Полупустой кабинет музыки, чья-то лапа легла на мое плечо. Я обернулся и тут же получил в лицо. Это был Руперт Качин. Новенький. Он был выше меня на полторы головы, был крупнее и сильней. Он нападал почти без свидетелей, без какой-либо причины набрасывался сзади, валил на землю и отвешивал размашистых тумаков. Я исправил ошибку – я начал стоять в углу, стал отбиваться. В конце концов его отстранили от занятий, а потом и вовсе исключили. Кажется, у него были какие-то проблемы с головой. После всего этого я пару раз чуть не ударил девочек, когда они пытались тыкнуть меня в спину или потянуть за рукав. Сигмунд Хэйд кивнул, исчезая во тьме: «Разве было в этом прикосновении хоть что-то хорошее?». Он резок, но он прав. В нем не было ничего хорошего. Полтора года легкий тычок в спину обозначал начало драки. Моя шерсть вставала дыбом, зрачки расширялись, все мышцы напрягались. «Что плохого, в том, чтобы быть опасным? Что плохого в недоверии? Оно спасало тебя от выбитых клыков». Я дописал очередной абзац и обернулся, заслышав вибрацию телефона. На Рациональной фабрике треснул станок, и все в миг обернулись к источнику шума. «Это она!». Я разблокировал телефон – беседа группы. Что-то о расписании на следующую неделю. Комиссары с облегчением выдохнули, я вернулся к работе. Второго зовут Ди Грюа. Он приземистый сурок, постоянно держащий левую руку в кармане своего серого пальто. Он передал мне папку прямо в руку, пустив вслед за ней колечко сигаретного дыма. «Четыре года назад». Я тяжело вздохнул. Я помнил это во всех подробностях: Четыре года назад я рухнул с плитки тротуара в лужу на краю дороги. Надо мной нависала фигура. Она перекрывала желтый свет фонаря, ее лапы вцепились в мой жилет, когти разрывали рубашку. Из зубастой пасти фигуры изрыгается запах алкоголя и ругательства. Фигуру зовут Том. Он мой школьный друг. Кто-то сказал ему в шутку, что я как-то не так посмотрел на его девушку. Кто-то в шутку продолжил что я еще ей что-то не то сказал. Его теплые руки, теплое дыхание. Мне страшно вспоминать это, потому что в тот момент, если бы я не был прижат к земле, если бы я мог ударить, царапать, бить и кусать… «Но ты ошибся» - говорит Ди Грюа, вытягивая левую руку из кармана пальто. Единственными оставшимися пальцами он неловко щелкнул зажигалкой. «Я тоже ошибся. Помнишь, дуэль с графом Безиор?». Я кивнул. «Почетная» смерть Бизора стала легендой. Сломленный пятимесячным заключением дворянин потребовал смерти на дуэли. Ди Грюа согласился. Комиссар тогда не рассчитал воли обезумевшего волка. Первой пулей он пробил графу грудь, но тот успел сократить расстояние и отсечь Ди Грюа три пальца на левой руке. Пятясь, последний выстрелил еще два раза, но смертельно раненый граф успел напоследок еще и разрезать комиссару губу. «Ты не подумал о потенциальной угрозе. Ты мог бы отойти в сторону. Убежать. Ты оказался уязвим. Не было ничего хорошего в этой хватке, в этом запахе, в этой злости…» Том простил меня. Но так передо мной и не извинился. В тот день он оставил меня рыдать в холодной луже. Ворча, что я испортил ему день рождения. Мы периодически списываемся на праздники, и всякий раз, когда Тому нужны пара баксов на покушать. С того самого дня я ненавижу алкоголь. Но я сам виноват, стоило просто уйти пораньше, нужно было быть чуть поумнее… Донна – знаменитая первая жертва внутренней борьбы передала мне третье дело. Она закрыла меня от мира покрывалом черных крыльев, нависла взглядом черных, немигающих глаз. «Вспомни позор» - сказала она, - «Разве ты хочешь попробовать еще раз?». Дело двухлетней давности было очень свежо. От взгляда на напечатанный машинкой текст становилось тошно, болело в груди. Переписки, смешные картинки и глупые фразы. Милые беседы в два часа ночи, тихие разговоры в голосовом чате, редкие партии в онлайн игры. А потом я сглупил. Я сказал что-то не то. «Что ты сказал?» - прокаркала Донна. Ее обвинили в шпионаже, судили за один день и приговорили к повешению, которое гуманно заменили расстрелом. Я вспомнил свои неловкие намеки. Как я отмечал ее внешний вид, успехи в игре, ее маленькие победы в быту, от вымытых полов до приготовленной яичницы. А потом сказал: «Ты мне нравишься». Ночью, когда у нее был еще вечер. Я с нетерпением ждал звука уведомлений, чтобы увидеть, как меня добавляют в черный список. Чтобы увидеть, как меня обсуждают в общей беседе, какой я «Симп» и… Слезинка упала на тетрадный листок, я кое как утерся рукавом кофты. «Ты сглупил, проявил слабость. Думаешь, можно довериться каждому второму и третьему? Ты должен быть сильным. Мы не можем позволить тебе еще один раз обжечься на одном и том же…» Телефон завибрировал. Донна скрылась в тенях. Вся Рациональная фабрика снова встала на дыбы, ожидая худшего… «Хээээй» «Привет :3» «Мы наконец-то настроили этот злоебучий аппарат, и вроде как ничего не вылетает и не горит» «Хочешь встретится через минут тридцать в кафе. Я позже скину адрес» «?» На такие вопросы у Рациональной фабрики нет ответов. Комиссары попрятались в тенях. Что-то сильнее восстало во мне. Что-то мощнее Рациональной фабрики. Какая-то глупая, безрассудная смелость: «Да. Конечно)» - защелкал я по клавиатуре телефона. «Замечательно» «А то я соскучилась» «;3» Наверное, фабрика не такая уж и рациональная. Хотя, что вообще в нас может быть рационального? Без лишних раздумий я поспешил в ванную. Прочь из моей головы, комиссары со своими папками! Я сделаю еще одну глупость. Пусть даже заплачу и буду выглядеть жалко! Наплевать! «Жалкая бравада наивного глупца…» - пробурчал мне в ответ Сигмунд Хйэд, хлопая дверями Рациональной фабрики…