крылатые кружки

Кроули и Азирафаэль стоят на черепичной крыше, остывающей от палящего утреннего солнца, пока молчаливые звёзды зажигаются на прозрачном небе с примесью тёмно-синей гущи, а вдоль них плывёт полупрозрачный мокрый туман — словно очищение перед полётом. Демоны не могут летать на крыльях долго — те, когда-то во время падения обугленные, заросли не до конца и все века тревожат ноющей болью, когда их касается ветер свободы и любви — богини, матери, покинувшей своих падших детей так скоро, не дав опомниться от дуновения искренней чистоты — в прошлом. Азирафаэль знает об этом и аккуратно расправляет мощные крылья — всего одни, те, что посередине покоятся между лопаток звёздами, вобравшими в себя мудрость времён. Кроули наблюдает за мерцанием светил и крыльев ангела, и внутри тоска — безграничная, ноющая, словно выпотрошили всю его душу взамен на ничтожное существование на земле без цели и планов, как брошенная порванная игрушка в пыльный чердак дома. Его предала мама, даже не глянув смахивая в адский кипящий котёл. Только вот по ощущениям он не грешен, пока стоит рядом с ангелом и надеется, что его цель не обрушится на плечи провалом, хочется побыть с Азирафаэлем дольше и не облажаться. А что до матери, то она облажалась давным-давно. Тихое «полетели» срывается с губ Кроули и две точки взмывают стремительно вверх, сокращая расстояние от земли до небес в кратчайшие мгновения: они зависают посреди облаков и Кроули решается взять за руку Азирафаэля — в целях надёжного путеводителя. — В путь, ангел. Они летят сквозь попутный ветер, редкие перистые облака, фантомные туманности и слепящие разряды молний — к горам, к влажному морозному воздуху на краю вершины, отчего в почти человеческих лёгких мимолётное покалывание. Облетают магистрали, шумную толпу перелётных птиц, пока Кроули не ощущает острое жжение между уязвимых лопаток, накатившую волной вселенской усталости: конечности ослабевают, тело начинает крениться в бок — ему суждено падать и падать, туда, где берёт исток его сущность, где ему самое место — в гнили, смрадном запахе разложения и отчаяния. В самый низ сотворения — тьму вороньего крыла. Кроули считает, что справедливо. И вся эта идея с внезапным путешествием и не свойственной ему сентиментальностью от ангельского воплощения — глупость, пусть лучше Азирафаэль не трогает его проклятые кровавые крылья. Но упасть не позволяют крепкие руки ангела, обхватившего его под руки — Азирафаэль однозначно думает иначе на счёт него. Кроули позволяет себе расслабиться в сильных руках, резонирующих с мягкой оболочкой ангела — всё-таки тот воин, не стоит забывать истинное назначения серафима. Когда они опускаются на твёрдую почву, крылья распадаются звёздной пылью, соединяясь вместе у лопаток в единое целое, а Кроули едва ли не падает от простелившей боли по всей спине от самых кончиков перьев, отчего приходится покрепче сжать челюсть, чтобы не издать малейшего звука. Зря, зря. Идея плохая, исполнение — отвратительное. — Тебе нужно восстановиться, пойдём в дом, — Азирафаэль щелкает пальцами, создавая небольшой домик у витиеватой речки, спускающейся по склону к деревням и пастбищам. Кроули благодарно кивает, входя в домик. Азирафаэль кладёт его на созданную постель, а сам решает сделать травяной чай — самый не любимый вид чая демона, но с рук ангела — другое. Пока Кроули отсыпает положенное время, ангел чудом создаёт им вкуснейший ужин в излюбленном стиле ресторанчика Ритц и засиживается за чтением книги из кармана — забавной уменьшенной версией.

***

Lonely City — Mokita

Завтракают они под тихую джазовую мелодию, переговариваясь о предстоящей прогулке к деревни на низах склона — у самой речки, перед распростёртыми во всю длину полями и холмами величественных гор, куда они собирались взобраться ближе к вечеру. — И всё-таки, мне приятно, что ты решил так неожиданно предложить мне путешествие. Наверное, чем дальше мы от нашего начальства, тем лучше, — Азирафаэль, поддевая вилкой самый сочный кусочек оладушка, совершенно счастливо выглядит. — Ох, кстати! Куда ты дел свои растения? — Негодники пошли украшать своими зелёными листочками сад, — хмыкает, отпивая крепкую дозу эспрессо. Азирафаэль на это только тихонечко вздыхает, доедая свою порцию нежнейших оладьев. Спустя короткий миг стука вилок о тарелки Кроули предлагает: — Ну что, святоша, нужно прогреть мои змеиные косточки на улице. Твой домик очарователен, но нужно двигаться к низам, — губы растягиваются в лукавой улыбке, намекая, безусловно, на свою демоническую природу. — Я рад, что тебе нравится созданное место, — Азирафаэль откровенно смущается, нагло игнорируя вторую часть предложения. Кроули подмигивает и поднимается со стула: — Наш ждут барашки и добросердечные жители деревни. Разве не рай для белокрылых? В маленьком доме слышится тихий смех, а затем двое выходят наружу, находя в переплетении вечнозелёных растений и вековых деревьев узкую тропинку к подножию одного из холмов протяжённой вдаль горы — к горизонту, спрятанному за расплывчатыми линиями облаков. Кроули старается придерживать ангела покрепче и совсем не злится, когда тот поскальзывается на влажных камнях, покрытых толстым слоем мха, и торчащих веточках. Как известно, будь на месте ангела другое существо, Кроули раздражало одно только присутствие, а яд от сдерживаемого эмоционального всплеска появился бы на удлинившихся клыках пугающими каплями, исключением были дни полного удовлетворения жизнью: после визитов в книжный, распития вина и осуществлению мелкой и не очень мести взяточникам и сопутствующим лицам. В отличии от своей истинной тёмной сущности, демон не любил убивать, поэтому чаще всего обходился различного рода пакостями, даже контракты с душами его не привлекали — очеловеченное тело не нуждалось в подпитке, хватало благодати ангела, изредка вливаемой для профилактики. Когда ступни переступили последнее скопление камушков у водоёма, вдали виднелись черепичные алые крыши: старинные домики тянулись вдоль узких улочек, образуя маленький лабиринт дорожек, торговых закоулок со свежайшими фруктами, где можно приобрести продукты, не испорченные тяжёлыми выхлопами и испорченной экологией. Здесь, в горах, дышалось легче даже неземным существам, особо не нуждающимся в постоянном контроле дыхания, поскольку они питали жизненную силу совсем от другого: у ангела — любовь с самого сотворения, у демона — хитрое сплетение злости и ненависти, которые Кроули научился подавлять, ведь он — немножко другой. Продвигаясь дальше, они погрузились в размеренное течение времени, отделяющее все заботы и волнения от простого человеческого спокойного наслаждения: повсюду шли люди, тихонько прогуливаясь вдоль паутин базаров и магазинчиков, смеялись в отдалении дети, играющие в змея — и всё это отдавало уютом, не запятнанным злостью и спешкой мегаполисов. Их медлительные, как и эта жизнь на окраине, выходные от работы, приятно вписывались в окружающую обстановку — они точно заслужили спокойно подышать горным воздухом, вкушая сочные ягоды, промытые проточной водой. Нет никакого Апокалипсиса, непонятного Замысла, только они и бесконечная дорога меняющейся вечности: раньше были войны и инквизиции, в которых они участвовали с разных сторон, а сейчас довольствовались ласкающим лицо солнцем и шорохом высокой полевой травы от восточного ветра. Проходясь между рядов с фруктами, торговцы не скупились на оглушительные оклики в обращении к забредшим туристам, и Азирафаэль поддался искушающим запахам специй и налитых солнцем фруктов, лопающихся от чрезмерной спелости; его энтузиазм поторговаться проснулся с новой силой — ему не нужно было трудиться, чтобы сотворить деньги, но раньше стоял жёсткий лимит на чудеса, а зарплаты иногда не хватало на сладости, поэтому приходилось сбивать цену. Лимит на чудо исчез, а привычка торговаться у ангела — нет. Кроули на это представление только вздыхает, возведя глаза к небу: «ну что за глупый ангел?». После нескольких минут боя торговец выдаёт небольшую тираду. — Нет-нет, господин, я не могу продать вам целого гуся по такой низкой цене! Этот гусь был выращен лично мной, откормлен, а вы хотите забрать его почти за бесплатно! — возмущался один толстенький торговец в смешном клетчатом пиджачке — Кроули ненавидел клетку, — не уместном для торговли мясом, и надувался от негодования и злости, выпучивая глаза, как рыба на суше. Кроули позлорадствовал над его возмущением, ухмыляясь в лицо: всё-таки видеть злость на лицах скупых людишек ему доставляло удовольствие, и занятие Азирафаэля не такое уж и плохое. Сам Азирафаэль расстроенно двинулся дальше — ему впервые не удалось договориться на более низкую цену, отчего ангельская гордость была слегка уязвлённой. — Ангел, ну-у, не печалься, тебе не идёт, — протягивает Кроули. — Хм, кажется, нам не хватает чего-нибудь сладкого для поднятия настроения, — виртуозно в руке появляется маленькая корзинка спелых персиков с блестящими на свету капельками воды. — Держи, ангел, украл у зайчика гостинцев, — демон откровенно забавлялся, подхватив и покрутив фрукт в руке, прежде чем откусить половину, выставляя напоказ клыки. — Дорогой, так говорят только детям родители, а мы вроде не… — Азирафаэль поспешно замолкает и отмахивается, чтобы не ляпнуть чего лишнего — даже грустно, что они не семья в человеческом понимании, как пара, а не ангельские собратья по белоснежному крылу, правда перья Кроули немножко обуглились на солнце — ну ничего, со всеми бывает. Никто почти и не заметил подвоха — точно нет. Разговаривая о всяких цветочных мелочах, которые торжественно украшали фасады кирпичных домов, они дошли до небольшого придорожного отеля, возвышающегося к небу невысокими старинными колоннами с узорами солнца и луны на массивной крыше. По пути аккуратно раскинулись широкие листья кустов большого сада, словно показывая направление каменной дорожки — к фонтану с искусно выточенной русалкой и изящными рыбками с странным покрытием подле неё, отражающими солнечный свет разноцветным калейдоскопом бликов. Всё было выполнено с аккуратной точностью, без помпезных излишеств и странных вычурных статуй второсортного исполнения неумелыми руками скульптора — как иногда бывало перед театрами и отелями, подражающими античный стиль. Здесь же, в Шотландии, царила тишина и душевный порядок — где можно славно отдохнуть, оставив стеклянные высотки за пределами сознания, совершенно не заботясь ни о чём. Заходя за тёмные двери отеля, им отдали на ресепшене карточку-ключ от заранее забронированных просторных комнат с — упс, какая неожиданность, так неловко, ангел — одной широкой кроватью. Кроули решил действовать хоть и аккуратно, но достаточно прикладывать усилий, чтобы его маленькие шажки были заметны. Когда их ключ удовлетворительно пиликнул, раздался щелчок открытия двери и Азирафаэль, воодушевлённый и совсем не смущённый от деления с демоном одного номера отеля, первый залетел в светлую комнату — в стиле ангела. Ажурные бра над зеркалами, диваны цветочного принта с резными подлокотниками, длинные бежевые ковры и милый журнальный столик посередине — прям на против широко телевизора. Дальше шла маленькая кухня с деревянной барной стойкой с правой стороны, с левой — спальня со смежной комнатой в ванну. Кроули проходит в спальню и от шока широко раскрывает глаза: вход в ванну полностью прозрачный, а с кровати открывается вид на цветное джакузи и душ, он плюхается с разбегу на кровать и мечтает. Его демоническая натура ликует и предвкушает вид светлого Азирафаэля под тугими струями душа или разнеженного, распивающего вино — в джакузи с подсветкой. Так приятно бы было видеть, как он расслабляется в мыльной пене с горячей водой — приятной после тяжёлого дня перелёта и ходьбы по склонам гор, видеть как крепкие мышцы показываются на оголённых плечах, будто и не существовало милой округлости у серафима — стража Восточных врат, воина; это знание будоражило кровь демона ещё больше, яркими вспышками разносясь по венам желанием, тонкой надеждой на близость — мимолётной, испепеляющей дотла, важной. И было крайне мучительно не поддаться нашёптывающим мыслям всякие развязные пошлости — опорочить святого, запятнать в своей омерзительной змеиной крови, показать свою не лучшую сторону, правда все эти порывы затихали со скоростью падающей жгучей звезды под куполом прозрачности, уступая место всепоглощающей нежности и глубокой привязанности, вросшей корнями цветов в демонические органы, в стылую чёрную кровь — пороком, вязкостью неординарного мышления. Пошли бы к чёрту все крайности и запреты, думал Кроули, но волнение за ангела и возможность повторения несостоявшейся казни ударяло по самому затылку. Ему нельзя было так сближаться с ним, но ведь все эти шесть тысяч лет на земле, миллионы лет в прошлом и десяток тысячелетий в любви и всепрощении райского сада, в руках всемогущего ангела прошли в относительном спокойствии. И не важно, что то время до земли забытье, болезненная потеря кусочка сердца — в любви, не запретной, ведь ангелы из неё и созданы, в их сознании заложена эта простая истина и великое чувство. Ему не жаль. Кроули отдал бы всё, даже заново сумел пасть, чтобы повторить те времена, не затуманенные прогорклым, солёным воздухом вокруг него — от тоски. Он не признается самому себе, что скучает, так сильно скучает — до тихого скулежа в подушку, мольбы к Ней, даже если он разочарован и не желает слышать малейшего упоминания неумелой, безобразной матери. Он скучает. Кроули смог заплакать смоляными слезами во сне — этого достаточно для короткой передышки, мгновения на полноценный вдох. «Нет, старый дурак, нужно прекратить думать об этом». Кроули приподнимается с мягкого матраса и милого пушистого пледа на нём и смотрит за тем, как Азирафаэль счастливо порхает вокруг знаменитых копий картин, крошечной библиотеки в спальне и ещё много над чем, дотрагиваясь подушечками пальцев до шёлковых ажурных занавесок и проходясь тыльной стороной ладони по гладкому старинному комоду с вырезанными узорами лун. И Кроули не может насмотреться на это маленькое солнце, таящее в себе любовь и нежность размером с Вселенную — у него тоже невольно появляется ласковая улыбка, а в глазах лучатся блестящие искорки. Азирафаэль потрясающий во всех смыслах и Кроули готов дарить ему крупицу своей жизни хоть каждый день, чтобы тот только жил намного дольше вечности, далёких планет и существ. — Я заказывал здесь кое-какие развлечения, тебе понравится, — Кроули пытается не засмеяться, шутливо отбрасывая рыжие вьющиеся волосы назад с гордо поднятой головой, ведь он знает, что именно подготовили для них суетливые шотландцы в этом городке — не деревушке, как казалось изначально. При приближении стало ясно, что территория домов уходит далеко в горы, спускаясь вместе с рекой вниз.

***

Когда Кроули заботливо кормит ангела — подаёт варенье, кремовые профитроли, нарезает мелкими кусочками стейк, поливая соусом, — за окном уже догорает алый закат. И демону так захотелось, глядя на яркий красочный диск на горизонте, взлететь на самую вершину пушистых облаков, примостившись на самом краю и развевать нежно-розовые лепестки цветов Купидона на землю как раньше — случайно одолженные конечно, никакой кражи. Развеять любовь по ветру казалось лёгким занятием, чуть не свалиться с уютного нагретого облака — не очень; тогда Азирафаэль вовремя подоспел и подхватил за локоть, укоризненно смотря своими невозможными голубыми глазами. Правда однажды его ангел всё же опоздал, но кто уже вспомнит. Невозможно было противостоять этому желанию и он решил поддаться: — Ангел, проветрим крылышки на горе? Как всегда, я нас спрячу магией. Кроули хочется, чтобы ангел согласился, протянул руку и сам повёл его на эту чёртову полянку на вершине. В глазах Азирафаэля смешивается сомнение и неловкость, его улыбчивые морщинки у глаз проявляются чётче, когда он всё же кивает. И они летят. Выбираются из отеля, неловко придерживая друг друга и излишне много прикасаясь руками, сталкиваясь локтями при подъёме по пожарной лестнице на массивную крышу. Крылья за спиной распахиваются широким мощным взмахом — у Азирафаэля они больше, а маховые пушистые перья длиннее и изящнее, с рассыпанной по краям позолотой в знак могущества Вселенной, одного из создателей миров и галактик. В этих перьях хотелось зарыться руками, вдохнуть одуряющий аромат пряности и Неба — не думать, не надеяться, лишь защититься от внешних и внутренних проблем за великолепными крыльями. Поддаться течению силы ангела, стать частью него, потому что — страшно, горько, если — отвергнут, пустят пинком по лестнице вниз в Ад. Но его мягкий, добросердечный ангел никогда так не поступит, правда же? Азирафаэль берёт его за руку в который раз, не стесняясь. Кроули слегка поражён — видно по расширившимся зрачкам не спрятанных за очками, его милый ангел куда более тактильный, но не больше, чем сам демон; для него прикосновения отражения чувств хрупких, уязвимых, и он как по наитию послушно шёл за каждым мимолётным прикосновением. Ангел немного нервничает, всё же открыто действовать не в его компетенции, правда для Кроули он хочет сделать приятно, даже если — не взаимно. Придерживать демона в полёте казалось наивысшей, наиважнейшей задачей всех времён прошлого и будущего, ведь в его руках находилось течение жизни, неистово пульсирующее у запястья — он чувствует этот торопливый ритм почти искусственного сердца. Когда они удачно приземляются на гору Кэрн-Горм, двое выдыхают — улыбаются понятливым молчанием. Ветер ласково касается плеч, ступней в незримой поддержке, приветствуя — ну же, не бойтесь, мои дорогие и любимые, от его полынных порывов перья легко подрагивают, получая долгожданную свободу и ощущение собственной силы и тяжести. У Азирафаэля проносится шальная мысль сказать нечто важное и хорошее, выговорить собственные ощущения хотя бы немного, разве им запрещено так делать? Конечно нет и поэтому он, нервно прокашливаясь, осторожно начинает говорить. — Знаешь, мы так давно не летали по-настоящему, что я успел забыть, кто мы на самом деле. Твоя идея найти место для души кажется отличной. Наверное нам давно стоило заняться чем-то подобным, а не избегать друг друга, — Азирафаэль поворачивается к Кроули, нарушая молчание и заглядывает в глаза в поиске эмоций, которые его дорогой друг никогда не умел прятать. Такой открытый и доверчивый, на самом деле, этот Кроули, думает ангел. А ещё он сам, разнеженный от простого прикосновения к руке Кроули, почти не может контролировать праведное сияние любви вокруг него — мягкого света, ореола волнующей ауры. Так чудесно просто стоять рядом с ним близко-близко, держать ладонь и любоваться острыми скулами, чувственными губами, сияющими радужками — непередаваемо, волшебно, внутри шипят пузыри счастья и радости, хочется неимоверно — улыбнуться, прижать ближе и поцеловать. По-настоящему. Желанно. Правильно. Но Азирафаэль боится и страх — горечью, вязким недопониманием на языке, под веками — печальной картиной расставания и очередной глупой ссоры. Не позволит ведь? Правда? Ощущение, небесное рассеянное свечение, переполняющая всё существо любовь — много, слишком много. Невыносимо — рядом, соприкасаясь плечами. Он поддаётся ближе, но вместо поцелуя лишь невесомо, щемяще нежно проводит по щеке, к вытатуированному знаку падения и отвержения — скользкой змее; рука зарывается в рыжие кудри, массируя кожу головы. У Кроули от этого — лично падение, словно рассыпается на мириады осколков перед глазами ангела, под его белыми ступнями, не тронутыми загаром — чувствительными, мягкими, как и весь ангел. Дыхание замирает, немигающий взгляд — следит за движением кистей, точно ночной дозорный возле тщательно охраняемого объекта, только он давно провалился с миссией — надолго. Странные уединение и интимность чувствуются в воздухе под неярким освещением ангела — от звёздных крыльев, кожи, коротких кудрей, глаз — всего-всего. Трогательного во всех смыслах. Любимого. Они смотрят друг другу в глаза и не могут насмотреться, наполниться до краёв жаркой силой притяжения, запечатлеть миг хрупкой и непонятной близости. Азирафаэль первым отмирает от гипноза душ, безмолвного разговора эфирно-оккультных сущностей, и смотрит вдаль, сложив руки вместе. Кроули оторопело промаргивается, хрипло кашляет в кулак спустя пару минут: — Ангел, красиво. И ты тоже красив, многим больше чем вся эта людская природа. Ему хотелось сказать — он сказал. Неважно, что ангел вздрогнул, застыл от этих тихих слов — почти шёпота, что расслышать почти невозможно. Такого открытого ангела Кроули не знал и боялся до дрожи, который касался, трогал, изучал. Поэтому он решает позорно сбежать. — Кроули… Слышится отдаляющийся шорох перьев, некоторые смоляные опадают на плечи ангела, слишком очевидно выделяясь на расстёгнутой рубашке изящными кляксами. Как часть непостижимой картины, половинка божественности и порока. Азирафаэль долго смотрит на перья, а потом устремляет взгляд вдаль: туманный воздух заволокло молочными облаками к нижним холмам, покрытых многовековым мхом, где раскинулись поля фиолетовой лаванды, заполнявшей воздух терпким успокаивающим ароматом. А над ней — последний разлив алых всполохов догорающего заката, бликующий разноцветными пятнами на гладь низкой травы, словно лучи спустились на саму землю, лаская пространство перед самой ночью. Словно затерянный ангел в мире земных чудес, он наблюдал за плетущейся вечностью с немым восхищением. И в этот момент он кое-что вспоминает.