Простая девочка. Эпизоды

Рустам попытался пробраться в спальню как можно тише. В доме стояла тишина и кромешная темнота — четыре часа утра, вся семья давно и крепко спала. Он с друзьями, как, собственно, всегда, допоздна снимал рекламу, потом выпивал, и в итоге с трудом-таки уехал от них, загрузившись в такси. Чтобы хоть немного привести себя в порядок, он сходил в душ на первом этаже. Стоял под струями холодной воды, оперевшись о гладкую стену и опустив голову, и размышлял то об одном, то о другом, мысли его были рассеянными, ни на чем конкретном он сосредоточиться не мог. Завернувшись в полотенце, босыми ногами он прошлепал на кухню и залез в холодильник, выуживая оттуда кастрюлю с окрошкой и бутылку кваса. Громыхнул посудой, замер. Бросил опасливый взгляд на дверной проем, затем на часы — почти четыре утра. В доме по-прежнему было тихо. Он развел себе целую миску окрошки и, не обнаружив чистых ложек, выпил ее просто так залпом и вытер бороду. «Ну я и свинья», — промелькнуло у него в голове. Прихватив по дороге Киндер буэно, он пополз наверх в спальню. И вот в четвре утра он пытался как можно тише залезть в кровать, чтобы не разбудить жену. Как назло в комнате было непроглядно темно, а он все-таки был пьяненький. Засовывая в рот остатки детской вафельки, он запнулся за прикроватный коврик, тихонько выругался и запнулся снова, на этот раз все-таки не удержав равновесие и плюхнувшись в кровать. Лилит тяжело вздохнула и открыла глаза. Она слышала, как он шкрябался по дому, и не спала уже минут 20 как, все надеясь, что он ляжет и угомонится. Он замер у нее за спиной на кровати, словно так она не заметит его тушу, упавшую практически на нее. — Чего ты замер? — тихо спросила она. — Бля. Прости, — прошептал он. — Я надеялся, что не разбужу. — Ты себя слышал? — Лилит повернулась к нему, легла на другой бок и тут же заулыбалась. Рустам был все еще влажные после душа, косматый и румяный. Этот его румянец на щеках никогда не оставлял ее равнодушной. — И ты себя видел? — спросила она, тихонько посмеиваясь. Он улыбнулся ей во весь рот, пытаясь залезть в кровать и нормально улечься. Лилит молча наблюдала, как он возится, раздумывая о том, как он хорош собой. Она знала, что он придет поздно, ее даже не разозлило, что он ее разбудил. Она смотрела на его лоснящуюся оливковую кожу, на то, как двигались мышцы на его плечах, когда он шевелил руками, на его тонкие красивые пальцы, которыми он то и дело убирал от лица пушистые волосы. Рустам наконец увидел, как томно она него смотрит, и удивленно вскинул одну бровь. — Чего? — Вот знаешь, — Лилит продолжала улыбаться, глядя на него. — У тебя просто идеальный генофонд. Рустам непонимающе похлопал глазами. Лилит взмахнула рукой, обводя его: — Высокий. Крепкий. Скулы точеные. Волосы густые. Губы пухлые. Глаза огромные. — Ли, — Рустам прищурился, подозревая, что у жены на фоне беременности немножечко поехала голова. Он слышал, что с беременными всякое бывает. Сам он себя красивым вообще-то никогда особо не считал. Хотя всегда нравился девочкам, но как-то с юности убедил себя в том, что это потому, что он смешной. Он знал, что он хорошо сложен — это да. Но чтобы красивый… Он мог сколько угодно паясничать, выпендриваться и говорить, что он «крассачик», но это все были шутки. Он сам всю жизнь считал себя самым среднестатистическим кавказским мальчишкой. Его даже смущало, когда столичные красавицы, настоящие красавицы, роскошные, ухоженные, аппетитные, обращали на него внимание и отвешивали ему комплементы. Лилит улыбнулась, прикрыв глаза, как кошка. Удивительно, Рустам мог ее разозлить, утомить, обидеть. Но она ни на минуту не переставала считать его красавцем. Она облизала пухлые губы и потянулась к нему целоваться. Рустам хмыкнул и ответил, обнимая ее одной рукой, чувствуя, какая она маленькая, теплая, как ее бедро податливо сжимается в его пальцах, какие у нее мягкие губы. Он чуть отстранился. — Я выпил, — предупредил он. — От меня может вонять виски и окрошкой. — Мммм, — Лилит засмеялась. — Ничто не говорит «Женаты три года» так, как запах окрошки во время секса. Рустам пожал плечами — он предупредил. Ей, конечно, было все равно, она подползла к нему поближе, забираясь к нему на колени и обхватывая его ногами. Ее маленькие пальчики перебирали его шевелюру, а ее губы настойчиво его целовали. Рустам крепко ее обнимал, чувствуя, какая у нее матовая бархатистая кожа, как от нее пахнет миндалем, как ее волнистые волосы щекочут ему лицо и плечи. Он подхватил ее покрепче, перевернув на спину, и навис на ней, почти касаясь кончиком носа ее. Он видел, как она свела брови, как у нее расширились зрачки и как она охнула. Чем быстрее он двигался, тем сильнее она впивалась руками в его крепкие плечи и тем громче становились ее стоны. — Шш, — шикнул Рустам, одной рукой прижимая ее запястье к кровати, а другой зажимая ей рот. Как раз вовремя, когда она громко застонала, выгибаясь ему навстречу. Он помутневшими темными глазами смотрел на ее лицо, на ее сведенные брови, на взмокшие пряди, прилипшие ко лбу, и улыбался. — Какая ты горячая, — сбивчиво прошептал он над ее ухом, двигаясь жестче и сильнее сжимая ее мягкое красивое лицо. Лилит судорожно втянула воздух и издала еще один стон, прижимаясь к нему еще ближе, хотя ближе уже было некуда, хаотично хватая руками его разгоряченное тело. Он шире улыбнулся, когда она запрокинула голову, открывая шею и, хватая его за запястье и пытаясь убрать его ладонь, державшую ее рот, громко вскрикнула. — Шш! — повторил он, не останавливаясь. Они оба были мокрые, комната словно наполнилась испариной, его влажные волосы начали завиваться и спадать на лицо. Одной рукой он упирался в кровать, от чего мышцы напрягались и выделялись четко, как на анатомическом рисунке, а второй обхватил ее лицо, маленькое в его огромной ладони, беззащитное, мягкое. Она обеими ручками упиралась ему в грудь, все еще пытаясь отдышаться. Ее пухлый приоткрытый рот всегда был таким манящим. Рустам провел по нему большим пальцем, ухмыляясь от того, что она обхватила его губами. Она вся была в его власти. Она вся была его. Он кончил с каким-то медвежьим рыком, отпустил ее лицо и попытался отдышаться. Лилит ловила ртом воздух и убирала от лица влажные волосы. Рустам рухнул рядом на спину и прикрыл глаза. — Иногда я тебя так люблю, — задумчиво протянула она. — Что мне хочется от тебя кучу детей. Рустам усмехнулся: — У нас их и так куча. — Еще больше. Похожих на тебя. Рустам привстал, облокотившись на локоть и посмотрел на жену. — Давай этого родим, а там посмотрим, — он помолчал, изучая ее профиль. — Не лежи на спине так долго, тебе же нельзя. Лилит улыбнулась и перевернулась на бок. В прошлый раз он не знал про беременность ровным счетом ничего. А сейчас он многим фору даст. Утром в кухне царил полный хаос, который тут же заставил Лилит взять свои слова по поводу кучи детей обратно. Эти трое давали жару. — Вы опоздаете в школу, — она подгоняла мальчишек, которые возились на кухне, делая все в три раза медленнее положенного. — Да у меня был Киндер! Гоша свой съел, а я оставил на утро! — Давид шарил по полкам в поисках своей конфеты и отказывался уходить без нее. Рустам выпучил глаза у него за спиной и уткнулся носом в свою кружку, вспоминая, с каким упоением он запихивал в рот этот Киндер ночью. — Лилит, — позвал он. Она только дернула плечами, давая понять, что ей не до него в этой суматохе. Рустам смотрел, как она пружинкой скачет по кухне, собирает детям ланч, приглядывая за дочкой и одновременно пытаясь угомонить сыновей. Он был спокоен. Допил кофе, засунул чашку в посудомоечную машину, отдал дочке нарезанное дольками яблоко, проверил ключи от машины в кармане и присвистнул: — Мужчины! Оба! Близнецы притихли и оба повернулись к нему. — В машину, кто последний, тот воняет, — Рустам кивком указал на дверь. Близнецы похватали рюкзаки, прокричав что-то невразумительное матери и, пихаясь, помчались к выходу. Лилит скептически окинула кухню, которая вся была разгромлена, выдохнула и взглянула на Рустама. — Ты бы не суетилась, — улыбнулся он. Она кивнула и заправила выбившиеся пряди. — Завтра мы с ребятами собирались на дачу. Мужиками, — уточнил он на всякий случай. Лилит кивнула — дома тише будет. Он коротко поцеловал ее в губы, подмигнул и двинулся к выходу, задержавшись у стульчика дочки, склоняясь над ней и громко чмокая ее кудрявую головку, та захохотала. — Так люблю тебя, не могу, — Рустам сжал ее круглые щечки и чмокнул в нос. Он вышел вслед за парнями, прихватывая у порога их сменку, которую они, естественно, забыли, и бросил взгляд на машину, в которой они то ли играли, то дрались на заднем сиденье. Машина аж качалась. Он задумался на миг, сунул голову в дом и крикнул: — Лилит! — Что?! — проорала она из кухни. — Давай я заберу мальчиков с собой на дачу? Отдохнешь. Лилит нахмурилась и вышла к нему. — Там будут дети? — Нет. — Тогда зачем? Че вы вообще делать будете? — Общаться и жрать мясо, — пожал он плечами. — На рыбалку, может, пойдем. Лилит все еще что-то прикидывала в голове. — Пить не буду, — он улыбнулся. — Буду следить. Она давно доверяла ему с мальчиками, они легко находили общий язык, но он раньше никогда вот так не проводил с ними свободное время один. — Ну… — она помялась. Рустам махнул на нее рукой: — Возьму, в общем, — он снова ее чмокнул и ушел. Лилит смотрела, как он садится за руль, как он оборачивается и что-то им говорит, как он смеется и дает щелбан Давиду, как включает музыку, привычным движением поправляет зеркало заднего вида и как они отъезжают со двора — он повез их в школу. Она поджала губы и вспомнила Рустама четыре года назад, когда они только познакомились. Как он с опаской поглядывал на ее маленьких детей каждый раз, когда они где-то пересекались. Как он смущенно не знал, о чем толком с ними говорить. Как он с ужасом впервые остался с ними наедине. Какой он сам был мальчишка. Он и сейчас почти такой же — энергичный, сумасбродный, придуривающийся. Но появилось в нем что-то новое. Что-то, что пришло с годами. То, как он уверенно держался. Как он вмиг мог собраться и стать строгим с детьми. Как он удивительно сочетал свою детскость и неуправляемость с серьезностью взрослого. Как одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что он отец семьи. К нему это пришло постепенно, но довольно легко, и Лилит знала, что во всем, что касается их семейства, она может на него положиться полностью. Мальчикам было без малого 10 лет, из них четыре года — почти половину своей жизни — они провели бок о бок с Рустамом. Сначала он был просто маминым другом. Потом стал другом для них. А потом стал отчимом. — Что такое отчим? — спросил как-то Гоша за ужином, когда еще был поменьше. Рустам вскинул брови и замер, не донеся ложку до рта. — Хм, — Лилит задумчиво пожевала губу. — Иногда мама и папа не живут вместе, как мы. Они живут с другими людьми, которых любят. Мама живет с новым человеком, они одна семья, они поддерживают друг друга. Он не родной папа, но он рядышком. — Рустам наш отчим? — мальчишки повернулись в его сторону. Лилит мягко улыбнулась, собиралась ответить, но Рустам ее перебил: — Да. — У нас в классе ни у кого нет отчима, — протянул Гоша задумчиво, пытаясь понять, в выигрышной они с братом ситуации или нет. — Ну и что? — Рустам пожал плечами. — У всех есть папа, а у вас есть и папа, и я. В этот момент Лилит, которая наблюдала за ними, слегка улыбаясь, поняла, что Рустам им больше не друг. Что у них теперь есть и папа, и он. Субботним утром Рустам припарковался у Макара на даче, позевывая, и открыл дверь, выпуская свой маленький зверинец на волю. Пока они добрались, мальчишки все искрутились и извелись по дороге, замучив его болтовней, песнями и вопросами. Дача у Макара была по всем правилам: огромный дом из сруба, баня, туалет на улице, теплица, озеро в километре отсюда и кругом лес. Рустам хрустнул спиной и шумно втянул воздух, поправляя на голове панаму и ловя себя на мысли, что он превращается в собственного отца. Из дома появился Макар в старой потертой куртке и резиновых тапочках, за ним по пятам — Серега, пока еще не в дачном, но уже с банкой пива. — Мужчины! — пробасил Макар, пожимая руку сначала Рустаму, потом протягивая детям. В его медвежьей лапище детские ладошки совсем утопали и казались еще меньше. Давиду очень нравилось — они как взрослые собрались с друзьями Рустама за городом, Рустам обещал им баню и рыбалку. Они никогда не были ни там, ни там, но предвкушение того, что они будут вместе со всеми заниматься взрослыми делами, было куда интереснее самих дел. — Здорово, — Сережа зажал под мышкой банку пива и тоже протянул парням руку. — Тебе так удобно? — с детской непосредственностью спросил Давид. Он знал Серегу, он всех тут знал, но прежде все никак не спрашивал про ситуацию с рукой. Хотя ему было страшно интересно. — Вполне, — улыбнулся Сережа. — А что случилось? — не унимался Давид. Серега хитро прищурился. — Пошел я как-то с отцом и его друзьями на рыбалку впервые. Мне было 10 лет. Рыбачу я значит, сижу себе на бережку. Слышу — что-то плещется. Думаю — что там такое. Наклоняюсь поближе, — Серега понизил голос и наклонился почти вплотную к Давиду, все еще крепко держа его за руку. — Наклоняюсь посмотреть, что же там такое как будто бы клюет. А оттуда КАК ВЫСКОЧИТ РЫБИНА, КАК СХВАТИТ МЕНЯ ЗА РУКУ. Давид смешно вскрикнул и отшатнулся, но его ладошка все еще была у Сереги в руке. — Он шутит, — Рустам отвесил Сереге подзатыльник. — Смотри, как бы тебе сегодня рыбина вторую руку не оттяпала! Серега улыбнулся: — Я шучу, Давид, я так родился. Давид с сомнением его осмотрел, так и не решив, где тут правда, но на всякий случай подумал, что на рыбалке надо от Рустама не отходить. — Кто орет? — во дворе показался Тамби. — О, Тамби! — мальчики сорвались с места и вприпрыжку поскакали ему навстречу. Рустам сунул руки в карманы, глядя им в спины. Макар стоял рядом, щелкая зажигалкой. — Как дочь? — спросил он наконец. Рустам кивнул и улыбнулся: — Классная. Растет только быстро. — А Лилит? — спросил Серега, тоже глядя мальчишкам в спину. — Тоже хорошо. Заколебалась от нас, поэтому я их с собой прихватил. — Когда рожать? — Нескоро. Еще 6 месяцев. Кстати, — Рустам повернулся к парням. — Я ж не говорил: у меня сын будет. Парни загудели, хлопая его по спине так, что он закачался. День выдался размеренным. Пока мальчишки ловили в высокой траве хищных стрекоз вместе с Лехой, Рустам сидел, распластавшись на пуфике, и лениво за ними поглядывал. У них с друзьями давно не было таких дней, они обсуждали свое, мужское: ипотеки, машины, проекты, поездки, стройку, деньги, женщин. — Я уже не знаю, где их искать, — пробубнил Макар. — Они все как с цепи сорвались. Рустам пожал плечами — он тем более не знал, где искать женщин. Он считал, что ему повезло встретить одну, не сумасшедшую, не меркантильную, не малолетнюю, с похожими интересами. Одним словом — свою. Это чистое везение, потому что ни в какие родственные души, половинки, судьбу и прочую белиберду он не верил. Они могли с таким же успехом не пересечься с ней на съемках, не увидеться ни в каком клубе, не иметь общих знакомых. И прошла бы она мимо, и он никогда бы не узнал, что где-то была классная женщина, которая ему подходит. Нашел бы, наверное, какую-то другую. А может, и не нашел бы, и вздыхал бы так же, как Макар. Он сидел, слушая размеренный шум природы, в котором периодически выделялись возгласы птиц. Ветер обдувал ему щеки, а солнце слегка припекало. Пахло свежей травой и шашлыками. Он все это время цедил свой один стакан виски и чувствовал себя счастливым. — Так ну что, мужчины, — Макар похлопал себя по коленке и встал. — Пошли на озеро, пока не пьяные. Кряхтя, перебрасываясь ленивыми фразочками, подпихивая друг друга и собирая снасти, парни собрались и побрели в сторону озера. — Рустам, — Давид подергал его за ветровку и тихонечко позвал. — Чего? — так же тихонечко отозвал Рустам. — Сереге правда рыба руку откусила? — Сереге рыба мозги откусила, — проворчал себе под нос Рустам. — Нет, он пошутил. Рыбы не кусаются, не бзди. Давид хмыкнул и поскакал вперед. — Вообще-то кусаются, — заметил Макар, когда пацан отошел на приличное расстояние. — Ну, будем надеяться, он об этом не узнает, — улыбнулся Рустам. Они битый час сидел на озере. Клевало только у Макара. Давиду уже разонравилось быть взрослым: это было самое скучное занятие в мире. Он хотел есть и не понимал, почему они все просто молча сидят — что в этом веселого. Зато у Гоши проблем с тем, чтобы молча пялиться в одну точку, не было. — Интересно, конечно, они такие разные, — заметил Макар, глядя, как один мальчишка сидит, не шелохнувшись, а второй достает Леху расспросами. — Если бы они оба были энергичные, как Давид, можно было бы стреляться, — усмехнулся Рустам. Макар только открыл рот, чтобы что-то спросить, как послышался бульк и визг — Давид, который успел отойти от рыбаков метров на 30, запнулся и бултыхнулся в воду. Озеро было неглубоким, но пацан испугался и внезапного падения, и жутких рыб, пожирающих руки, и заорал. Все тут же подорвались с места, но Рустам оказался проворнее остальных, молниеносно скидывая кроссовки и ныряя в озеро. — Гоша, отойди от берега! — прикрикнул он практически налету. Прошло меньше минуты, а он уже сидел на берегу, обнимая мокрого испуганного мальчишку. Тот мелко дрожал, как цыпленок, и что-то лопотал. — Ну все, все, — Рустам растирал его худые плечи, оборачиваясь и проверяя, что второй мальчик в безопасности рядом с Тамби. — Просто в воду упал, бывает. Давид кивал головой, как маленький болванчик, у него зуб на зуб не попадал. — Так, мы домой, — Рустам посмотрел на друзей. — Иначе он простынет. — Так пошли вместе, — предложил Серега. — Не, не, — Рустам махнул рукой. — Оставайтесь тут, кайфуйте. Мы пойдем погреемся и мяса пожарим, да? — он похлопал Давида по плечу — тот совсем сник. — Можно я останусь порыбачить еще? — попросил Гоша. Рустам свел брови в сомнении. Тамби многозначительно кашлянул, давая понять, что он за пацаном присмотрит. — Нуууу ладно. Только, пожалуйста, не балуйся у воды и слушайся ребят. Они брели домой, пиная пластиковую бутылку, которая подвернулась им по дороге. Рустам в одной дедовской майке и Давид, укутанный в его огромную олимпийку. — Давид, ты чего притих? Тот только злобно пнул бутылку так, что она отлетела. — Ну камон! Теперь мы ее не достанем, — Рустам посмотрел на него внимательно. — Ди? — Я испугался, — буркнул мальчик. — Ну и что? — Как маленький! — Ты упал в холодную воду, конечно, испугался. Давид только нахмурился. — Однажды мы поехали с папой и его друзьями в лес. И мы с братом не послушались и ушли от взрослых. Бродили по лесу, бегали. И я запнулся за дерево и упал в овраг. Даже не в воду, просто в яму. Весь перепачкался, ссадин себе наставил. Я тогда очень испугался. Папу звал, плакал даже. Давид внимательно на него посмотрел, пытаясь понять, правда это или Рустам выдумывает. — Честно слово, — Рустам поднял руки. — И что потом? — Папа прибежал на наши вопли и вытащил меня, — Рустам обогнал мальчика и присел перед ним на корточки. — Бояться не стыдно, Давид. Храбрый не тот, кто не боится, а тот, кто умеет признать свои страхи и преодолеть их. Мне так отец всегда говорил. Давид что-то хмыкнул и снова задумался. До конца пути они говорили о чем-то совершенно незначительном. Вечером он никак не мог уснуть — ворочался, несколько раз вставал и спускался на первый этаж к парням, потирая глаза, просил есть, пить, писать — все, что угодно, лишь бы не спать. После очередного его рейда на первый этаж, Рустам вздохнул и пошел с ним наверх — не дело детям так поздно не спать. — Двигайся, — Рустам пихнул его в бок и улегся рядом, закинув ногу на ногу. Гоша спал мертвым сном после прогулок и такого количества общения. Девид же все возился. Щечки у него раскраснелись — после бани и ромашкового чая. Он пытался стянуть шерстяные носки, которые доставали ему до ушей, но Рустам не дал — не дай бог он простынет. В окно было видно звезды — за городом небо чистейшее. Занавеска слегка колыхалась, и они оба задумчиво смотрели на небо. — Рустам, — позвал Давид, который как будто все это время решался что-то сказать. — Мм? — Что будет, когда у нас родится братик? Рустам удивленно на него посмотрел: — Ничего не будет, у вас будет братик. Как у вас родилась сестра, так у вас родится и брат, — он пожал плечами. Давид задумался. — А… ну… ты будешь его любить сильнее нас? — Чего? — Рустам резко повернулся и внимательно уставился на мальчишку. Тот не решался поворачиваться к отчиму, так и лежал, глядя прямо перед собой. — Ну… У тебя не было сына. А теперь будет. — У меня были вы, — заметил Рустам. Он вдруг осознал, какие взрослые переживания одолевают ребенка. Он вообще не придавал этому значения. Когда родилась Лана, никаких сомнений и подобных разговоров не было. Он нахмурился, пытаясь прикинуть, не дал ли он как-то случайно детям повода думать, что что-то изменится. — Ди, — позвал Рустам. — Диии. — Ну просто папа живет в Германии, он далеко. Вдруг у тебя тоже будут свои дела теперь, — Давид пожал плечами и наконец повернулся к Рустаму, глядя на него даже как будто с вызовом. Рустам был и растерян, и испуган. У него внутри что-то сжималось от этого взгляда. Не жалостливого, а вполне серьезного и как будто немножко обреченного. — У меня всегда будет для вас время. И отношения наши с вами никто не поменяет. Просто сейчас нас трое мужчин, а потом станет четверо. Вы сможете братика всему научить. Будем вместе на рыбалку ездить. Покажем этим мерзким рыбам, кто тут главный! Давид слабо улыбнулся. — Я тебя когда-нибудь обманывал? — не считая того, что втихаря сожрал Киндер. — Нет. — Я обещаю, Давид, что все у нас будет хорошо. Мы с мамой любим вас всех одинаково. Давид задумался. Рустам скорчил смешную рожу, чтобы мальчишка засмеялся. — И ваш папа вас тоже любит, хоть он и в Германии, — заметил Рустам. Давид уже засыпал, все еще периодически что-то лопоча. Рустам убрал от его лица волнистые волосы и задумался. Он никак не называл их отношения. Он о них не думал, он просто жил и делал так, как считал нужным. Так, как чувствовал. Он уже вовсе перестал делить их на чужих и своих — с ним в доме жили дети и все. Он их кормил, одевал, возил к врачу, играл с ними и беседовал. Точка. Никогда не претендовал на отцовский авторитет, но и толком не осознавал, как сильно он к ним привязан. Говорил он пасынку честно — они с мамой любили детей одинаково. И намерены были делать это и дальше. Он укрыл парня, проверил второго и поплелся вниз. С тех пор таких разговоров у них больше никогда не было. Лилит он об этом не рассказал, решив оставить их мужскую беседу между ними. И все вроде было как всегда — он по-прежнему не претендовал ни на что, кроме того, чтобы оставаться их отчимом. Он не подозревал, что однажды уже подросший, 15-летний Давид будет сидеть за рулем его машины в деревне, пока он сам будет сидеть рядом. Что Давид не справится, и машина ударится о дерево и сомнется, как алюминиевая банка, напугав всех внутри. Что впервые в жизни взрослый уже, вытянувшийся, худой парень в порыве эмоций назовет его «отец». И что это будет почему-то очень счастливый для него день.