Черный Кот с холма Монмартр

      

******

      Поиск утерянной палки оказался испытанием похлеще волков и змей. В полумраке, незнакомом саду, потревоженным ураганом — проще было найти иголку в стоге. Однако Агрест чудом справился. Когда среди корней серебристо блеснул металлический цилиндр, парень готов был расцеловать находку.       — Однако же какая мелочность для столь могущественного существа, — бурчал он, возвращаясь на просеку.       — Вот видишь. Это ты зануда, глупое дитя.       Теперь Адри был готов согласиться с чем угодно.       — Да, да, ты во всём права и совершенна. Чудо, что ты снизошла до такого как я.       — Чуть меньше почтительности в голосе, и ты будешь говорить то же самое всем своим женщинам.        — Почему бы нам не оставить в покое моих женщин? — предложил Адри, перебираясь через завал, сложенный из поверженных ураганом деревьев. — Мне четырнадцать, мадам. То есть… я хочу сказать, что не уверен, стоит ли говорить со мной о вещах, которые мне не интересны.       — М-м-м, — насмешливо протянул голос. — Какая милая ложь. Если тебе не интересна твоя беловолосая подруга, почему ты на неё так часто смотришь?       — Соскучился.       — По её груди?..       — Господи боже! Мадам, это неприлично!       — Любоваться грудью? Желать женщину?       — Нет! То есть да! Неприлично даже об этом говорить!       — Вы всё потеряли. Мои дары… Мужчина и женщина должны говорить открыто о том, что чувствуют. Особенно когда это взаимное чувство. Как жаль…       — Вовсе не жаль. Это называется «моралью».       — Глупое дитя. Она всё знает. И ей нравится. Но вы не можете об этом говорить из-за этой вредной вещи. Она делает вас несчастными.       — А?! — Адриан запнулся о корень, и не упал только потому, что налетел плечом на древесный ствол.       Он минуту шёл в молчании, обдумывая услышанное. Даже нестерпимая жажда, боль в теле ушли на второй план.       — Видишь. Ты страдаешь.       — Я пить хочу. Конечно я страдаю.       — Ты дерзишь мне из-за этой вашей «морали». Ужасно. Ей нравится, что ты на неё жадно смотришь. Ей это приносит удовольствие, ибо её сжигает та же жажда. Но она, как и ты, не может об этом сказать, и вы оба продолжите страдать.       Адри фыркнул.       — Вовсе не «жадно».       — Ты её вожделеешь.       — Оставь этот сальный лексикон! Отвратительно!       Он съёжился, ожидая какой-нибудь каверзы. Но наказания за дерзость не последовало. Как и ответа.       — А, м-м-м, — произнёс он смущённо, — что она об этом вообще… гм… я имею в виду… впрочем, забудь.       — Конечно же ты жаждешь взаимности.       — Конечно же нет! Она мне как сестра!       — Ложь. Она не твоя сестра. Хочешь услышать ответ на свой вопрос, потомок Адама?       Адри пнул ветку.       — Не знаю.       — Ты должен спросить её об этом сам. Это важная часть.       — Мама, я попал в плен к астральной свахе.       — Ха-ха-ха… я могла бы оскорбиться. Но моя любовь сильнее этого. Кроме того, я ЗНАЮ что ты думаешь на самом деле. То есть, я могу сделать так, что ты вынужден будешь сказать мне всё, что думаешь. Но сейчас это было бы неинтересно — куда лучше увидеть, как ты будешь говорить мне это в глаза…       — Изощрённый садизм. У БДСМщиков есть свой бог, вау.       — …но у нас не будет времени на это. Мы должны спешить. Иначе ты не вернёшься назад.       «Какая трогательная забота. Просто не обращай внимания, Адри. Это дух. Какая-то… сущность. У них своя внетелесная логика. Проще просто не спорить. Ещё вовсе не обязательно, что она говорит правду».       — Ты любишь двух женщин. Это правда. Это причинит тебе боль — так же правда. Любовь и боль неотделимы. Мне жаль тебя, но я ничего не стану с этим делать.       — Потому что ты… в плену?       — Потому что не хочу. Ведь это любовь. Она прекрасна. В вашем случае, прекраснее втройне. И она могущественнее Сахмет. Этого не понимают даже сильные из нашего народа. Не стоит ждать, что поймут… отпрыски Адама. Однако, и это тебя утешит, всегда можно найти выход. Вы его найдёте.       — Вот как. Так ты можешь видеть будущее?       — Не могу.       — Но…       — Я в нём обитаю. Я вижу настоящее. Ты поймёшь, Агрест. Дай себе время.       Адри брёл сквозь облачка, мерцающие зелёным. Над головой всё так же равнодушно висел изрытый кратерами диск луны. Звёзды мерцали на ветру. Идти по узкой просеке было куда труднее, чем по ровной дороге — ураган повалил деревья неаккуратно, и потому приходилось продираться через буреломы.       Но бледного света хватало. А для нового тела это было даже не испытание — лёгкая разминка.       Говорливый ветер умолк, и очень скоро Агресту стало его не хватать. Впрочем, вслух об этом говорить он не стал. Так и шёл в полной тишине, лишь изредка нарушаемой пением сверчков. Пока сад, наконец, не расступился.       Адри вышел на вымощенную камнем площадку — дальним концом она упиралась в крутую, широкую лестницу. Громаду освещали внушительных размеров бронзовые чаши-светильники. В них, покачиваясь по воле ветра, танцевало пламя.       Парень постоял, не решаясь ставить ногу на ступени. Он осматривался, выискивая во тьме Уаджит — Адри казалось подозрительным, что змея так просто отпустила его гулять по парку. Но ничего не происходило минуту, две.       Жажда мучила Агреста, подталкивала на поспешные действия. И Адри сдался. Начал занудное восхождение.       «Интересно, — подумалось ему, когда позади осталось меньше половины пути. — Чёрный огонь смог бы сожрать Уаджит?..»       Конечно, он не рискнул бы проверять. Но хотелось узнать, есть ли у него хотя бы шанс уцелеть?       — Оно уничтожило её сестру, — без промедления ответил женский голос — Почему бы и этой змее не стать исключением?..       — Но тогда, — пробормотал Адри, понижая голос, — какой смысл в охране? То есть, какой смысл сторожить того, кто может с тобой справиться?..       — Она говорит, что хранит Маат от Сахмет. На самом деле она крутится здесь ради мести. Рененет мечтает отомстить Ярости Песков. И ждёт момента, объясняя присутствие охраной. Она не хуже меня знает, что единственное, отделяющее всех от гибели — моё слово. Не всё просто даже тут, в мире под звёздами.       — То есть… в некотором роде, она лжёт?       — Почему ты удивляешься? Все лгут.       Адри остановился.       — Что? — спросил он, инстинктивно обращаясь в сторону фонтана. Хотя головой понимал, что собеседницы там нет. — И боги?       — Боги?.. ах. Да. Боги. Если бы лжи не было среди… богов, разве сгорела бы её сестра?.. Мир соткан из противоречий. Так он живёт. Одно толкает другое… люди молятся, веря в ложь. Боги именуются богами на основе лжи. Ложь придаёт детям Адама сил. Даёт им опору. Без лжи нет правды. Они часть целого. В итоге правда — это и есть ложь. Как в месте, откуда ты родом, смерть неотделима от жизни. То что живёт вечно, не-жизнь. То что не живёт… не-жизнь. Так радость неотделима от горя. Как понять потерю не приобретая, не теряя?..       — Но… если так, тогда отчего ты требовала, чтобы я сжёг мир?!       Он спросил… и тут же нашёл ответ. Если с её точки зрения ложь неотделима от правды, получается что и разницы нет, что сжигать. Весь мир — сплошной монолит из противоречий.       — Да-а. Ты понял. Люблю, когда осознают, насколько далеко я ушла в понимании человеческого мышления. Ах! Как легко я подвожу сложные вещи до простых форм! Для сокровища Вселенной вроде меня и той змеи это крупное достижение. Удивительно, что она вообще освоила речь. Думаю, ей далось это нелегко. Ведь мы не имеем органов мышления. Общения. Мы существуем иначе. Но всё дело в том, что органы — это как раз моя стихия. Особенно те, что дарят вам жизнь. Ты должен понять: хоть ты и не осознаёшь насколько я велика, даже малая часть знания делает мне приятно.       — О. Это хорошо. Наверное…       — Однако… жаль. Всё наши беседы придётся забыть. Кроме единственного исхода. Ибо это противоречит договору.       — А? Какому?..       — Мальчик. К чему вопросы, если ты забудешь ответы?.. эта манера больше похожа на вредную привычку.       — Но…       — Иди же, Агрест. — С ноткой раздражения прошелестел голос. - Чуточку быстрее. Я видела, твоё тело на это способно.       Стопа перешагнула через последнюю ступень. Теперь он оказался напротив трёх анфилад раскрашенных краской колонн. Все они вели к трём с виду одинаковым дверям. Створки их обиты медью, и в свете жаровен, кем-то заботливо расставленных, казались золотыми.       — Куда идти-то?!       — Ха-ха. Ко мне…       Адри махнул рукой. И, не мудрствуя лукаво, почти бегом отправился к первой двери.       Очень скоро он начал осознавать масштабы храма — рядом с лестницей двери казались нормальной величины. Парень приближался, и они становились всё больше и больше, пока не стали напоминать крепостные ворота.       Из-за полуоткрытых створок на синий в лунном свете камень падала рыжая лента света.       Агрест расслышал звуки — крики, смех, и незнакомых мотивов музыка. Чем ближе он подходил, тем громче они становились. И уже возле самых дверей, на фоне которых Адри чувствовал себя крошечной букашкой, стало ясно — за дверями проходил пир. Пахло пряностями, дымом, фруктами.       Парень потянул носом воздух — впервые за всё время его необычно путешествия он услышал запах… жизни.       Адри попрыгал возле створок, разминая уставшие после подъёма мышцы ног. Потянулся. Даже мелко, стыдливо осенил себя крестным знамением. Осознал насколько это неуместно и, глубоко вздохнув, скользнул между створками.       На него обрушился миллион звуков. Привычное ко мраку зрение отказалось служить — парень прикрыл ноющие от рези глаза ладонью. План проскользнуть незаметно потерпел фиаско.       Он, чувствуя себя последним дураком, стоял на месте, пытаясь проморгаться. И, мало по малу, у него это начало получаться.       — Видишь, что бывает, если долго смотреть только на свет, или тьму?.. ты слепнешь.       — Не нужно приплетать философию к банальным вещам, — буркнул Адри. По щекам текли слёзы, и он раздражённо смахнул их предплечьем. — Это просто…       — Ты находишься в мире, где любая идея имеет форму. Здесь нет границ, Агрест. Нет условностей, кроме тех, что мы сами закладываем в себя. И в ролях, что уготовил нам Маат.       Мир понемногу перестал быть похожим на режущее глаза белое пятно. Адри осторожно убрал ладонь от лица. И обнаружил себя на пороге гигантской залы, расчерченной рядами небывалых размеров колонн. Вершины их терялись во мраке потолка. А у подножий бурлила жизнь.       Сотни… нет, тысячи огней жаровен. И возле каждой — приземистые столы, столики. Вокруг столов сидели люди в лёгких одеждах. Они, не обращая на гостя никакого внимания, оживлённо о чём-то болтали. Пили из чаш, ели фрукты.       От расставленных тут и там курильниц вились струйки дыма — воздух был пропитан благовониями настолько, что услышать иные запахи не было никакой возможности.       В глазах рябило от обилия чёрных париков самых разных форм и размеров. А ещё… впервые Агрест понял выражение «эффектно раздеться». Костюмы мужчин и женщин, часто просто похожие на хитро подвязанные полотнища были либо полупрозрачны, либо… отсутствовали вовсе.       Между столиков извивались в танце гибкие девушки, причём некоторые уступали возрастом и Агресту. Спокойные змеиные движения перемежались с настоящими акробатическими упражнениями. Девочки строились в живые пирамиды, чтобы мгновение спустя эффектно рассыпаться по полу. Прокатиться, снова собраться в стайку…       Адри мог бы этим залюбоваться, если б танцовщицы обременили себя одеждами.       Парень ошалело водил взглядом, пытаясь высмотреть в зале хоть бы кусок, на который можно было пялиться не краснея. Не найдя такового, он опустил глаза. И увидел, что подле него стоит низенькая девушка, завёрнутая в белый полупрозрачный шёлк. На голове, как у прочих, сидел пышный чёрный парик, украшенный крошечными золотыми побрякушками.       Агрест удивлённо раскрыл рот, в который раз за день. На него смотрели ясные голубые глаза, контрастные чистому смуглому личику.        — Уджай, Маахес, мен-хепер-Баст! — торжественным тоном произнесла она. — Са эн хет эф, мери эф, нечер нефер…       Голос её журчал, как родник.       Девушка низко поклонилась. И Адри, оторопело смотревший на неё, поклонился в ответ. Видимо зря — незнакомка испуганно округлила подведённые синим глаза, прикрыла пальчиками ротик.       — Э… извините, — промямлил он, чувствуя себя неловко.       Кажется, незнакомка поняла его. И, улыбаясь, замахала руками. Тонкие обручи на её запястьях звякнули, в тон девичьему смеху. Девушка о чём-то защебетала, бурно жестикулируя, но всё что мог Адри — бестолково смотреть на беспокойный полногубый ротик, из которого вылетали лишённые всякого смысла звуки.       — Я… не понимаю…       — Исе Хут-ка-Баст, — сказала девушка, с восторгом на лице обводя залу рукой, — Хут-ка-има!       — Она говорит, — прошелестел знакомый сладковатый голос, — что это — обитель души наслаждения.       Любопытство толкнуло Ади получше рассмотреть костюм незнакомки, тяжёлое ожерелье, висящее на шее. Напрасно. Если ткань надевалась с тем, чтобы скрыть наготу, то все старания были напрасны.       — А… ну да-а, — протянул Адри, густо краснея, и стараясь смотреть поверх её парика, — можно было догадаться…       — Пехав зам! — обрадовалась девчушка, и, смеясь, захлопала в ладоши.       — Она рада, что ты её понял, — скучающим тоном произнес голос.       — Всё это очень странно, — пробормотал Адри, предпочитая теперь смотреть в черноту потолка. — Что ей нужно от меня?       Голос хмыкнул. Недовольно.       — Я послала её, чтобы тебе не было скучно. Есть один недостаток, который я не хотела исправлять, но если ты хорошо попросишь…       — Ты её оденешь?       — Ф-ф?! Пожалуй, ты это заслужил.       Адри открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент его висок пронзила острая боль. Сильная настолько, что он согнулся пополам, схватился за голову. По телу пробежала волна нестерпимого жара. Его бы непременно стошнило, будь в желудке хоть что-то.       Звон незнакомых инструментов, мягкие звуки арфы, бой барабанов — всё смешалось в дикую какофонию. В глазах потемнело… а затем всё закончилось.       — Что случилось с господином? Тот-кто-рядом-с-ней, что с тобою?..       Адри медленно разомкнул веки. И обнаружил напротив своих глаз полное беспокойства личико. Которое ему кого-то напоминало, но он не мог вспомнить кого…       — А… мне уже… лучше… что с моим голосом?!       Из горла вырвались бессмысленные звуки. Которые, впрочем, в голове обретали смысл.       — Я не понимаю Того-кто-рядом-с-ней, — пожаловалась девушка неизвестно кому. — Что он говорит? А?.. ты говоришь «он просто глуп»? Но как такое может быть? Нет, нет, госпожа, как бы я смела сомневаться в ваших словах?!       Девушка вытянулась стрелой, в мольбе воздела руки к потолку. Прикрытая шёлком грудь оказалась как раз напротив носа Адри.       — Что происходит? — холодно произнёс Адри, отворачиваясь.       — Я отомкнула тебе уста. Наслаждайся. И не беспокойте меня пустой болтовнёй. Оба.       Девушка, смокнув выкрашенные синим веки что-то горячо шептала. Затем медленно опустила руки. И, как ни в чём не бывало, улыбнулась Агресту.       — Меня зовут Захер-пер-Баст! Её милый Цветочек! Господин может встать? Госпожа велела мне тебя проводить. Здесь легко заблудиться.       Агрест кивнул, и медленно поднялся. Голова кружилась, но на ногах он устоял. Девушка же, не теряя ни секунды, ухватила тонкими пальцами его кисть, и потянула за собой.       — Госпожа выбрала меня, — щебетала Захер, то и дело бросая из-за плеча любопытные взгляды, — потому что… м-м-м… она сказала, что я тебе понравлюсь. Я тебе нравлюсь?       Адри сохранял похоронное молчание, и послушно шёл следом. Девушка ловко лавировала между танцовщиц, и просто праздно шатающихся людей. У Агреста это выходило чуть хуже.       — Я тебе нравлюсь? — не унималась Захер.       — Я вас совсем не знаю. Извините.       — О-о! Ты хочешь меня узнать? Прямо сейчас?! Но госпожа велела идти, — протараторила девушка. Она резко остановилась. Задумчиво постучала себя указательным пальцем по носику. — Однако, это не приведёт её в ярость. Всё что не приводит её в ярость, разрешено! А значит…       — Захер, — осторожно произнёс Адриан, уступая дорогу темнокожему мужчине, несущему в руках что-то вроде амфоры. При этом незнакомец так вытаращил на Адри глаза, что последнему захотелось провалиться сквозь землю. — Э… Цветок. Послушай. Давай как-нибудь потом.       — А-а? — протянула Захер. — Звучит обидно. Я точно та, кто должен тебя вести? Но госпожа не ошибается…       «Она глуповата», — меланхолично подумал Адри. Он смертельно устал, хотелось пить. И чтобы это необыкновенное приключение поскорее закончилось.       — Глуповата? — со смешком произнесла дух. — Она полная дура. Но дура необыкновенно талантливая. Моя крохотная гордость. Кроме того, она и в самом деле должна тебе понравиться. Очень похожа на ту, в которую ты влюблён.       — Совсем не похожа.       — А-а? Господин?       — Я не вам. Я этой… другой.       — А-а?..       «Господи, за что мне эти мучения?».       — Уже не рад, что я отомкнула тебе уста?..       «С тобой, о несравненная, я уже давно забыл что такое радость».       — Госпожа, он меня не хочет! — плаксивым тоном произнесла Захер. — Как такое может быть?!       — Клянусь, — произнёс сквозь зубы Агрест, — я строго спрошу с этого старика за каждую минуту, проведённую здесь.       — Умолкните оба!!! В самом деле, ошибка — сводить двух дураков в одном месте! Просто приведи его ко мне! Без промедления.       Захер снова вскинула руки в мольбе, но в этот раз забыла выпустить пальцы Адриана. Пришлось и ему немного помолиться.       — Да, госпожа, уже иду, госпожа!       Не говоря больше ни слова, она рванулась сквозь толпу. И Адри, как на поводке, побежал следом. Мелькали лица, взгляды — от равнодушных, до полных любопытства, или удивления. Сцены. Некоторые были вполне безобидным застольем, иные же, вкупе с криками, эхом проносившимся по зале, заставляли гореть от стыда.       Потому Адриан остаток пути смотрел в тёмный затылок Захер. Ему было неловко ещё и от того, что он девушку чем-то обидел. Но не знал чем. Она всего-то хотела познакомиться поближе, это ли смысл грубить?.. тем более что эта девочка явно готова была ответить на любой его вопрос.       «Интересно, сколько ей лет, — подумал Адри, — на вид не старше меня».       — О. Этот цветок рос ещё когда твои белокурые предки кочевали по лесам.       До Адриана не сразу дошёл смысл этих слов. А когда дошёл, дух захватило от ужаса, смешанного с восторгом.       «Она… она вообще живая?!»       — Как видишь.       «Если так… мне очень её жаль».       — Жаль?! Нет выше чести, чем жить вечно юной в моём дворце! — возмутилась дух. Но гнев тут же сменился на милость — как с ней бывало уже не раз. Тон сделался мечтательным: — Я забрала её на празднике жизни, в сезон Ахет, когда поднялись воды Нила. Мои ладьи спускались по телу Великой Реки, останавливаясь в каждом городе, каждом селении. Девы и женщины несли моё благое знание людям. Они пели и танцевали. Лучше всех танцевала этот Цветок. Мой сын заметил её и представил мне. С тех пор она живёт здесь, в Хут-ка-Има. Бубастисе. Что может быть желаннее для девы, чем вечная юность?..       «Любовь родных, с которыми ты разлучена, — Адри понимал, что речь идёт о Египте, но знал историю страны поверхностно. Тем более что тянулась она на тысячи лет. — Ты, к слову, в курсе, что Египта уже нет?.. с его времён прошло не меньше двух тысяч лет! То есть она танцует у тебя не меньше двадцати веков. Можно слегка устать».       — Меня, — с лёгкой печалью ответила дух, — не сильно волнует ваше мироощущение.       — А?..       — Время, — пояснил голос. — Это просто один из ваших органов чувств. У меня их нет. И меня это не беспокоит. Вы делите жизнь на отрезки, что же, вам так удобнее, но я не имею к этому отношения. Если тебя так волнует чужое счастье, спроси об этом Захер. Но не смей обвинять меня в жестокости, глупое дитя.       — Э… Захер? — сказал Адри. — Ты здесь давно?.. я имею в виду в этом… доме.       Девушка бросила на Адриана удивлённый взгляд. Отвлеклась от дороги, и едва не впечаталась в танцующую негритянку. Агресту пришлось дёрнуть её за руку, и конфуза удалось избежать.       — Ой! Не-ет, господин, — часто заморгала она. — Всего одну ночь.       Агрест остановился.       — Что?! Нет, постой. То есть ты даже не спала?       — Соснула часок, — растеряно ответила девушка, — когда Её ладья доставила меня сюда…       Она задумчиво закатила глаза, и вполне по-современному приложила палец к пухлым губам.       — …потом было время трапезы. Вино. Затем омовения… да, я долго выбирала масло. Там, откуда я родом нет таких масел, господин! Нужно было во всём разобраться. Ещё я переодевалась, и…       — То есть Землю ты покинула вечером, — перебил её Адри.       Захер изумлённо подняла подведённую бровь.       — Я не была в земле, господин. Я очень чистоплотная, хотя и не из высокого рода. Очень люблю мыться!       «Да, настолько, что промылась три с хвостом тысячи лет».       — Захер, — понижая голос, сказал Адри. Разумным было бы не говорить ей правды, но поступить иначе он не мог. — Страны, из которой ты прибыла, уже нет…       — Что такое «страна»? Я не понимаю, господин. А! «Земля». Ты имеешь в виду Та-Кемет?       — Э-м… наверное. С тех пор как ты была там где родилась, прошло очень много времени. Много человеческих возрастов. Тысячи… понимаешь?       Девушка моргнула. Улыбнулась сначала неуверенно, а затем и эта улыбка погасла.       — Я знаю, господин. Но какое это имеет значение, если я здесь?.. я готовила себя к этому всю жизнь. Я училась быть её как только встала на ноги. Госпожа выбрала меня, это… это… всё что есть у меня, господин. Мне не нужно другой судьбы.       Адриан задумчиво кивнул.       — Туда, — сказала Захер, — возвращаются только те, кто прогневал Её. А ещё Её сыновья. Вы. Так говорят. Но этот господин второй, с кем я к своей радости знакома. Первый привёл меня сюда этим вечером.       Агрест секунду переваривал услышанное. Холодная лапа предчувствия коснулась сердца. Ноги сделались ватными.       «Я что… господи, сколько времени я здесь?! Это значит, мой отец, все кого я знал, они…»       — Глупое дитя, — проворчал дух, — ты нужен мне там, где родился. Ты не потеряешь ни капли своей драгоценной юности — ибо я знаю ей цену. Я ничего не забираю, только отдаю. Кроме тех случаев, когда мне самой вручают что-то как дар.       «То есть она сама…»       — Да, она сама решила быть со мной. И она со мной. Для меня этот вечер как миг. И для всех моих людей. Ты же пока ничего мне не давал, только брал. Но я милостиво прощаю это. Тебе нечего бояться.       — А что будет с Захер, если она вернётся назад?       — Но как же, господин, — ответила девушка, — как только моя стопа коснётся Чёрного берега, я превращусь в прах. Это все знают. Из владений богов возвращаются только боги! Тебе ли не знать?..       Захер, хлопая ресницами, заглянула ему в глаза.       — Господин хочет взять меня с собой? Туда?       — Прости, у меня нет ни совка, ни урны под твой прах, — смущённо отвёл взгляд Адриан. — Так что нет.       — Да-а, я тебя поняла. Ты говоришь истину. В моём возвращении нет никакого смысла. Меня ты всегда найдёшь здесь, если захочешь. Там я умру. Ты, кончено можешь об этом просить, но мне страшно исполнять эту просьбу. Но могу ли я ослушаться?       — Захер… давай для начала просто выполним приказ твоей госпожи.       — Да, да! — спохватилась девушка. — Идём!       Веселее от всего услышанного Адриану не стало. Он чувствовал, что такое существование — неправильное. Но отчего, не мог объяснить и сам себе. Некстати в голову лезли сказки про фей, которые он успел наслушаться и от мамы и от Хлои. В них говорилось о старых временах, когда скрытый народец похищал людей на одну ночь. А когда похищенные возвращались домой, то понимали, что со времени их отбытия прошли сотни лет.       Было у этого всего что-то общее.       Например то, что некоторые герои, едва ступали на землю смертных, тотчас же обращались в прах.       «Что если это всё правда? И меня похитила какая-то фея? И теперь я торчу в безвременье, ни мёртвый ни живой?.. Но как она смеет?! "       Дух (или фея?..) конечно же подслушивала его мысли. В том числе и эти, полные первобытного ужаса.       — Потомки Адама, вы такие смешные, — вздохнула она, — То что Великие не смотрят на вас, не любят вас, не значит что их нет. Обиженные дети! «Раз вы не видите нас, то и мы вас не будем замечать» — так решили вы. Я скажу тебе одну истину, это мой тебе дар. Когда рядом с твоим жилищем вьётся смерч, ты можешь делать вид что его не существует. Ты можешь принести ему подарки. Ты можешь молиться ему. Но если так распорядится судьба, смерч сметёт и дом твой и тебя. Ты можешь проклинать его за это, можешь вопрошать, отчего он так жесток с тобой. Но ветер невиновен. Он такой, каков есть. Тебе просто не повезло, и у этого нет причин и замысла. Все ваши проблемы тянутся к этому, Агрест. К тому, что вам повсюду мерещится замысел. Мир не соответствует вашим ожиданиям. Если это дитя хочет молиться мне — почему я должна с этим что-то делать? Если ты не веришь в меня, почему я должна тебе что-то доказывать? Всё пред твоими глазами.       — Ты украла её у людей, — Адри, наконец, нашёл ответ.       — Я забрала её. Вы поступаете так же. Вы забираете моих детей. Вы забираете их, и они живут в ваших жилищах в тепле и уюте. Вы упрямо полагаете, что спасаете, продлевая несчастным жизнь. Не важно истина это или ложь. Вас не интересует их мнение, вы поступаете так, поскольку считаете себя самыми мудрыми существами вселенной. Перед младшими вы не можете ошибаться. Так, Агрест?..       Адриан промолчал.       — Разница меж нами в том, — продолжила «фея», — что я по своей природе не задаюсь такими вопросами. Я не ищу подтверждение или опровержение своего величия. Я знаю что велика. Но я не считаю себя лучше вас, я — другая. А поступаю так, потому что хочу. Тебя беспокоят вопросы совести. Пойми, для себя я и есть — совесть. Я начало и конец. Я мера всех величин. Мне не нужны светила, чтобы найти себя в мире. Поскольку для себя я есть мир и свет, и тьма.       Парень решил, что это слишком уж мудрёно, и снова промолчал.       — Говоря проще, между нами пропасть. Потому что у нас разная природа. Ты можешь возмущаться, но я к этому ничего не чувствую. Ты можешь удивляться, почему я снизошла до тебя. Ведь в тебе нет ничего особенного. Так и есть, ты прав. Нет примечательных людей. Но я говорю с тобой, поскольку ты сам пришёл сюда. Ко мне. Захер так же пришла ко мне, и я её приняла. Этот тон таков не потому что я выше вас, а потому что это не имеет никакого значения для Маат. Равновесие Маат вершат не люди, и это вам от нас великий дар.       — Что такое Маат?       — Маат, это всё что тебя окружает. И ты сам. Это высокая истина вселенной. Когда одно противодействует другому, и тем приводит жизнь в бесконечное движение. Свет, рождающий мрак, знание порождающее слепоту, тьма разума, пробуждающая великую мудрость. Маат, это зерно жизни, которое было в твоих родителях. Маат, это последний твой вздох. Маат есть наш мир, дитя. Крошечное и значительное. Ни больше, ни меньше.       Адри, хоть и старался не смотреть на слишком раздетых людей, всё же не мог пересилить любопытство, и нет-нет, да смотрел по сторонам. Зала наполнена полумраком, но сверкает серебром и золотом. Последнее повсюду — на исполинских как американские секвойи колоннах, уходящих вершинами в темноту. Из него сделаны блюда и амфоры. Браслеты на руках и ногах женщин и мужчин.       Из-за этого неземного мерцания, гуляющего в сизых облаках благовоний, от которого зала казалось ещё более волшебной чем была, трудно было сосредоточить внимание на чём-то одном. Потому-то Адриан и просмотрел Её.       Только почувствовал, как тяжёлый воздух сменился на приятную, прохладную свежесть лёгкого ветерка.       — Мы пришли, госпожа, — пролепетала девушка.       Не сбавляя скорости, она бухнулась на колени. Вытянув руки, коснулась лбом пола.       Агрест обнаружил себя стоящим возле неприлично — огромного балкона. Тонкие, прозрачные занавеси, как длинные ленты морских водорослей извивались на слабом ветру. В стоящих подле них жаровнях плескался огонь, на миг прижимаясь при каждом порыве. Всё выглядело совсем как на Земле.       Кроме одной странности — едва девушка произнесла последние слова, как эхо смеха, звон цимбал, женский вокал и нежный шёпот арфы резко оборвался. Будто за спиной Агреста захлопнули невидимую дверь, которая отрезала балкон ото всех лишних звуков.       Адри повертел головой, высматривая «госпожу». Сосредоточил внимание на исполинском «окне» — здесь невесомые занавеси были подвязаны лентами, и потому открывался вид на переполненное от миллиарда мерцающих звёзд небо. Исполинская луна висела где-то над дворцом, но её бледный серебряный свет дорожкой ложился на полированный мрамор.       Сперва Агрест заметил крупную тень, которая легла поверх этой дорожки. Он поднял взгляд — как раз чтобы увидеть, как в воздухе из ниоткуда появляется пара человеческих зелёных глаз. Глаза эти словно бы источали свет, но… никакого света не было. Парень мог поклясться, что знает эти глаза, хоть ни разу в жизни их не видел.       Не прошло и мгновения, как воздух вокруг них начал темнеть, сгущаться — будто дым от золотых курильниц соткался в человеческую фигуру. Сперва лунный свет проходил сквозь неё, но затем она обрела плотность.       И Адри, который гордился почти британской выдержкой, изумлённо ахнул.       Напротив него стояла женщина. Совершенно обнажённая, с полной, высокой причёской, составленной из тысячи афро-косичек. Но примечательно было не это. Её кожа — абсолютно, нечеловечески чёрная. Точно лишённая даже намёка на хоть какой-то цвет.       При этом Агрест видел детали её лица — совершенно не европейского, но при этом точёно-правильного. С гордым прямым носом, полными губами, узким длинным подбородком. Он видел стрелки бровей, уши с острыми кончиками. Небольшую, идеально-аккуратную грудь, прямую линию живота, мышцы рук и ног.       Адри мгновение не мог понять, что (помимо кожи) показалось ему в ней… неправильным. Ему доводилось рисовать людей с натуры, и цепкий взгляд невольного художника умел выхватывать детали. Выхватил и на этот.       Во-первых, женщине недоставало пупка. Во-вторых, лицо… и прочее… было слишком уж симметричным. А в-третьих… в третьих людей такого роста просто не могло существовать.       Он даже удивился себе, поняв насколько ошибся в масштабах. Теперь он понял, что до края балкона десятки метров. А сама фигура подпирала причёской потолок, и высотой была не меньше трёх этажей.       Женщина улыбнулась. Свернул белый, с по-хищному длинными клыками, ряд зубов. Он сделала шаг навстречу. Медленный, ленивый.       Агрест, потеряв самообладание попятился. Лопатками упёрся в упругую, невидимую стену. Ему вдруг так же, как и Захер, захотелось упасть на колени. Ткнуться лбом в пол, отдавая себя на волю этого исполинского существа, которого не должно существовать в природе…       Он разом поверил и в богов и в демонов. Животный ужас, охвативший тело, заставивший сжаться каждый мускул тела, диктовал принять позу покорности. И не сопротивляться.       Адри сжал кулаки. И… сумел ограничиться кивком.       «Что ты такое?!..»       А затем он вспомнил змею. И тихо выдохнул. Почему-то рептилия не произвела на него такого впечатления.       Чёрная босая ступня бесшумно коснулась мрамора. Пол вздрогнул, как дрожит земля, когда по ней катится многотонный поезд. Фигура сделала на четверть меньше. Словно сжалась сама в себя. На изящных запястьях появились золотые браслеты.       Шаг — женщина уменьшилась вдвое. Украшений стало больше, бёдра укрыли полы газовой юбки. «Чёрная» двигалась ему навстречу, с каждым шагом становясь всё более похожей на человека. Так, пока их рост не сравнялся. Впрочем (Адри мог поклясться) дух оставила себе десяток сантиметров.       Продолжая улыбаться, незнакомка остановилась в нескольких шагах от согнувшийся в нелепой позе Захер. Адри с трудом сумел оторвать взгляд от раскосых, горящих зелёным пламенем глаз. И теперь увидел, как тонкие плечи девушки мелко дрожат. Она что-то шумно шептала, медленно, несильно покачивала телом в такт словам.       Чёрная изящным жестом двинула кистью, и Захер благоговейно вздохнула, расслабленно растянулась на полу.       — Госпожа-а, — дрожащих голосом шепнула она, поджимая колени к животу.       Зелёные глаза уставились на Адри. Он физически чувствовал этот взгляд — и не сказать, чтобы это было приятно. Уши будто заложило ватой, колени ослабли. В его сердце, мозг, будто забралось что-то тёплое, но чужое.       Ужас стиснул горло холодной лапой. Агрест снова попытался отступить, и когда это не вышло, начал было двигаться вдоль незримой стены. Подальше от этой чёрной фигуры. До тех пор, пока не понял, что топчется на месте.       — Ну? — спросила Чёрная, не размыкая антрацитовых, тронутых мягкой улыбкой губ.       — Ч-то ты… вы… с ней сделали?!       Он быстро кивнул на тихо стонущую Захер.       Зелёные глаза хитро прищурились. Адри только сейчас понял, что женщина за всё время не моргнула. Ни разу.       — Догадайся, — всё так же, не размыкая губ, ответила дух. — Впрочем, ты уже догадался.       Агрест подумал, что непременно покраснел бы, но в этот раз помог сковывающий тело ужас.       — Что… кто вы?.. — прошептал Адриан, продолжая ненамеренно, инстинктивно, пытаться отойти назад.       Да, Чёрная убавилась в размерах. Но она продолжала присутствовать, повсюду в помещении, давить какой-то незримой мощью, которая стискивала его, как давление — глубоководного ныряльщика. Терпеть это было очень тяжело.       Агрест подумал ещё, что со змеёй всё было иначе; и эта мысль очень пришлась духу по вкусу. Это не отразилось на идеальном лице. Он почувствовал это незримой частью тела. Похоже что той, которую все зовут душой. Она вдруг сделалась необыкновенно чуткой — да и сам он обрёл непривычную чуткость. Сейчас Адри воспринимал её так же естественно как руку, или ногу.       С удивлением обнаружил, насколько, оказывается, она самостоятельна; пока голова реагировала с испугом, душа трепетала. Пока он размышлял — душа сомневалась. Казалось, что сейчас в нём живут независимой жизнью два разных человека.       — Если ты хочешь услышать моё имя, — произнесла дух, и губы вновь даже не шелохнулись, — то я тебя разочарую, дитя. Я не скажу тебе настоящего имени. Да ты и не сможешь его пережить. Твоя кровь заполнит черепную коробку, и хлынет на щёки из расплавленных глаз. Имена делают нас слабыми, Агрест. Зная твоё, здесь, в своём царстве я смогу делать вот так.       Она не двинула и пальцем. Однако его тело вдруг само отлипло от стенки и сделало навстречу духу пару уверенных шагов. Агрест попытался вернуть контроль над мышцами — куда там! Тело словно бы перестало существовать. Он не мог даже дышать, как того хотел.       И самое время было запаниковать, но видно в руках духа оказалась и та его часть, что отвечала за панику.       Но Дух не управляла его сердцем — оно зашлось, как бешеное, как только давление и без того мощное, вдавило его плечи, сжало с боков, мешая нормально дышать. Только теперь он почувствовал ещё кое что: от женщины, словно от адской печи шёл нестерпимый жар. Теперь Адри отчётливо видел, как танцует марево вокруг её волос.       Чёрная подпустила его на метр. После чего за её ровной спиной из того же дыма соткался изящный чёрный трон. Женщина царственным движением опустилась в него. С той же полуулыбкой посмотрела на Агреста, будто бы видела его впервые.       — Наши имена хорошо защищены, поэтому, будучи в здравом уме, не спрашивай их. Велик шанс, дитя, что ты его услышишь.       Адри чувствовал, как по лицу бежит капля пота. И тут же испаряется на воспалённой коже. Горячий воздух жёг лёгкие при каждом вдохе. Но Адриан терпел — до мольбы он не опустился бы, прекрасно понимая, что и так находится в чужих руках.       — Твоему телу не будет вреда, — мягко произнесла дух. Парень начал привыкать к этой манере не двигать губами. Хотя мало что выражающее лицо походило на странную живую маску. — Ибо его здесь нет. Только та часть, которая принадлежит моей вещи. А значит она моя. Как только мы заключим договор, обе твои части соединятся, и всё будет как прежде. Тебе тяжело?       Адриан промолчал.       — Сколько гордости в такой маленькой душе, — зелёные глаза сощурились — так кошка щурится на солнце. Агрест не знал как это трактовать — гнев, или восхищение. Всё в этом лице было едино нечеловеческим и чужим. — Значит ты потерпишь. Я не из тех, кто любит, когда передо мной распластываются по полу, или в страхе жмутся в стены. Однако меня стоит бояться — хорошо, что ты так скоро это понял.       Кожу жёг сухой воздух пустыни. А душу — пронзительный взгляд чужих глаз. Она трепетала под ним, как листок трепещет на крепком ветру.       — Что… ты такое? — одними губами прошептал Агрест.       Женщина моргнула. Впервые за всё время. И света на балконе будто бы сделалось в половину меньше.       — Однажды, — сказала она, и чёрное лицо приобрело равнодушное, с ноткой печали, выражение, — человек создал первую вещь. Возможно, это была не самая первая вещь. Но она была первой в цикле, когда наш бестелесный мир соприкоснулся с вашим. На земле где ты рос в это время дуют холодные ветра и падает на землю первый снег. Человек дал вещи имя. О, это была удивительная вещь! Она очаровала одного из нас, привлекла своей новизной. Ему до страсти захотелось стать частью ваших земель, постичь её суть. И он открыл человеку секрет. Как создать Камень. И человек создал его. А потом заключил с духом договор. Согласно букве закона, дух мог безучастно наблюдать за миром-из-материи. Взамен человек получал частицу нашего мира, что для потомков Адама стало проявлением великой силы.       Его посчитали богом. Впрочем, духу на это было плевать. Он хотел только новых вещей, с новыми именами. Люди создавали их. Но человек обманул своего друга. Он так же создал и новые камни, чтобы и его жена, и дети его никогда не старели. И не умерли. Так, к вам попали новые духи. Хотя тот, самый любопытный, этого не хотел. «Почему?» спрашиваешь ты. Потому, что у себя дома мы знаем одно только забвение. А там…       Она неопределённо качнула головой.       — …мы получали что-то новое. Мы смогли оценить могущество. Возможно, дело в ваших телах. Оно подарило нам амбиции. И мы стали его жертвами. Некоторым стало недоставать их сил — ведь в Забвении они были никем. На новом месте они могли стать всем. И очень скоро они поняли, что если поглотить чужой камень, то можно сделаться сильным настолько, что человеческая воля уже не будет сдерживать нас. Съев несколько камней можно стать чем-то новым. Чем-то третьим. Видишь ли, мы и не осознавали себя до того, как получили ваш мозг. А теперь осознали, и приобрели все ваши достоинства и пороки. Понимаешь, о чём я?       Адриан мысленно кивнул.       — Это были времена, когда камни создавались только для того, чтобы сразу же их съесть. Иного смысла в Великом Делании не видели. Так вы, люди, выращиваете птиц и коров с тем чтобы позже употребить их в пищу. В итоге ваш мир получил Старых Семь. Первых Могущественных. Они осознавали всю свою уязвимость, что могут потерять и себя, и новый дом. Это очень страшное чувство понять вдруг что ты смертен. И потому Старые заключили между собой договор. Семь договаривались поощрять людей создавать новые вещи, и беречь их. Ровно до той поры, пока они не сделают что-то такое, отчего дому будет грозить опасность разрушения. Или что-то, грозящее Маат. Одна страшная ошибка — и они уходили в добровольное изгнание.       Агрест терпеливо слушал, чувствуя, как лёгкие страдают от нестерпимого жара.       — Как ты понял, такая ошибка случилась. Я не скажу тебе какая. Поскольку не знаю, что было до меня. Очень трудно следить за вами из Забвения. Вы живёте слишком линейно. Итак. Мы пришли позже. Как? Очень просто. Люди научились делать камни, дорога для нас была открыта. И как только Старые ушли, мир наполнился новыми камненосцами. Которые пожирали друг-друга, чтобы затем появились Новые Семь. Им не пришлось заключать новый договор. Ибо закон уже был написан, и все ему следовали. Как ты догадываешься, и эти ушли в Изгнание. Их жертва не была напрасной. Так длилось… цикл за циклом. Мы пришли четвёртыми.       Она выдержала паузу, сохраняя на лице безмятежное выражение.       — Теперь ты понимаешь, что я такое? Тебе стало легче, Адриан, сын Габриэля?       — Вы… ты в изгнании, — прошептал Адриан.       — Мы — да. Но я — особенно.       Она прикрыла глаза. Во второй раз. И мир погрузился в непроницаемую тьму. Осталась только пара ярко горящих зелёных глаз. Где-то очень далеко прозвучало медное эхо гонга.       — Их жертва не была напрасной, — голос заполнял собою тьму. — Великим было страшно существовать в одиночестве. Кроме того, украденная жизнь не желала помещаться в их камнях целиком. Она превышала возможности вместилища и бесполезно утекала вовне. Поэтому, прежде чем уйти, они заключили договор. Теперь всякий слабый мог просить помощи у сильного. Взамен защиты он отдавал господину часть сил, когда тот в ней нуждался. Так в мир пришли по-настоящему могущественные господа, не убийцы. Покровители. Присягнувших им на верность отныне зовут свитой. Мудрый не пожирает, мудрый подчиняет и заботится о стаде. К счастью, они смогли научить этому не только нас. Но и вас. Как видишь, всякий раз великие приносили что-то новое, и уходили, совершив оплошность. Та же участь постигла и нас, четвёртых.       Она помолчала, и Агрест решил, что дух собирается с мыслями. Конечно всё было не так. Он понял это как только под его ногами вспыхнуло слепящее озеро света. Адри проморгался, и едва не вскрикнул от ужаса. Под стопами, далеко внизу зеленела земля, с тонкой поволокой облаков. Землю эту пересекала широкая, блестящая лента реки.       Сердце билось как заведённое, однако скоро успокоилось: нет, он не падал. Дух хотела ему что-то показать, и Адри послушно смотрел.       — Не все из нас родились на этих берегах. Многие пришли из пустыни, которая прежде была раем. Людей гнала к воде нужда, и так случилось, что в самый чёрный час явились Мы. Всякий из нас мыслил себя мудрым и могучим, пока не явился царь, который объединил всех. И мы подчинились, ради блага людей, которые заселили эту землю. Каждый из нас хранил их по своему разумению. Мы отдавали им всё, ничего не прося взамен. Им. И Маат.        — Нил, — прошептал Адриан, пронзённый слишком уж запоздалой догадкой, — Египет! Ну конечно же!.. Уаджит…       Дух не обратила на его слова внимания.       — У нас получалось заботится о этих детях лучше прочих. Однако и наши соседи кое в чём преуспели. Под покровительством Великих, дети Адама, наконец, перестали быть подобными животным. Теперь они могли делать много новых вещей, создавать слова, не тратя времени на чепуху. И ещё. Вас стало много. Рядом с нашим царством пробуждались и другие. Они были не похожи на нас, но свиты находили общий язык. В те времена люди не знали крепостных стен, их не тревожили ужасы войны. Нет… подобные убивали подобных, как ни жаль, но это — звериная природа, знакомая и нам. Однако, свиты она не беспокоила. Мы знали как с нею поступить.       Адри напряжённо всматривался в мерно текущие под ногами воды. В отражение солнца, сияющего на их волнах. До него с сильным запозданием начал доходить масштаб происходящего, и это приводило его в суеверный трепет.       Если появление Уаджит он перенёс с достоинством, не поверив змее до конца (как до конца не верил в реальность происходящего), то сейчас в нём что-то надломилось. Этот равнодушный тон, эти признания говорили об одном — возможно, сейчас он слышит голос существа, которое прежде считали богом.       Богом!       — Вы построили пирамиды, — выдохнула Агрест.       Дух звонко рассмеялась.       — Зачем?.. к чему нам это? Мы поворачивали реки вспять, заставляли горы двигаться от заката к восходу. По нашему указанию из земных глубин поднималась дающая жизнь влага! Мёртвые барханы превращали мы в цветущие оазисы! Мы — и были самой жизнью! Груды камней строили потомки Адама. Вы! Смешные, суетные… вы. И это было уже потом… ближе к нашему концу.       Она вздохнула. Адри тщеславно подумал, что эта вполне человеческая эмоция была сымитирована специально для него. Теперь он не обманывал себя надеждой, что говорит хоть со сколько-нибудь человеческим существом.       Конечно, он ошибся.       — Мы — не люди. Однако же вы — наши родители. Мы несём себе ваши победы и пороки. Мне знакомы горести ветхой плоти. Я их хорошо помню, и многое бы отдала, чтобы освежить воспоминания.       Она снова сделала паузу. Адриану почудился едва слышный, полный печали вздох.       — Я пришла сюда в теле незаурядной женщины — исключительной для человеческого существа. Потому исключительна была и я. Нам достался сильный камень, и потому я стала Великой. Я не искала власти, и потому попала в свиту Великого. Должна признаться, многим вещам мне пришлось учиться и после того как я потеряла связь с первым телом. Могущество и мудрость приходят не сразу. Я училась. Что-то рассказывал мне опыт моих камненосиц. До иных вещей я доходила своим умом. Могущество камня хранило меня и давало сил ровно столько, сколько нужно. Я никогда не становилась стервятницей, падальщицей и не пожирала подобных себе.       Всё моё существо стремилось к тому, чтобы принести в этот мир цветок любви. Всего доставало миру, но не этого. Я взращивала его как свой дар подопечным, выхаживала и лелеяла. Но он не хотел распускаться — наш мир жесток, и в этом со мною согласиться каждый, кто воспринимает его всерьёз. Как мне казалось, эта жестокость отравляла корни цели всего моего существования.       И, спустя ваше время, устав бороться я осознала, что дело не в мире. А во мне в мире.       Я чётко осознавала, что даже во мне, всепрощающей и любящей Львице Пустыни есть живая тьма. Страх, зависть, огорчение — всё что мне досталось от той, что привела меня в ваш мир. От тех, что из любви подарили мне свои тела. Самым простым и очевидным решением было избавиться от тьмы внутри себя. Отсечь её, как лезвие лекаря отсекает больную плоть.       Это простая идея. Но, чтобы привести её в исполнение нужен гений. Даже мы состоим из противоречий — они составляют всю нашу природу жизни. Тьма толкала свет внутри меня. Страх, отвращение, ненависть — всё это питало мою любовь, поддерживало её, заставляло гореть. Я боялась возможного будущего без любви, и это заставляло меня действовать. Неудача моих действий заставляла меня бездействовать.       Видишь — это простое знание, которое вы потеряли, и есть главный секрет. Покой порождает движение, любовь — скорбь, смерть — жизнь. Но главный нюанс… не в этом. Любое движение, совершаемое противоположностями порождает бурю живой энергии, из которой и соткан наш мир.       Мы все существуем, пока одно действует на другое. Это и есть Маат.       Потому моя задумка сама по себе казалось многим кощунственной, ибо я осмелилась замедлить его бег. Другие считали что это невозможно. И они правы — это невозможно. Почти что. Третьи верили, что я смогу это сделать, и примкнули ко мне.       Я не могла уничтожить часть себя, не растворив полностью. Однако я и не собиралась это уничтожать. А-а-а… ты понял, потомок Адама…       — Ты расщепила себя на двое, — сказал Агрест.       — Верно, — мягко произнесла дух, — это было непросто. Такое удалось мне. И только мне! Я разделила себя поровну, посвятив одну часть любви и радости. Теперь ничто не затмевало мне солнце, ничто не огорчало меня и не ввергало в пучину ярости. Другой половине достался весь мой гнев и разочарование. Я ввергла её в беспробудный сон. Потому что эта часть меня страдала каждое мгновение своего бытия. И никто не заслуживает таких мук. На ваше счастье сон для неё — целительное снадобье, во сне она не чувствует ничего. А ещё… она опасна даже для самой себя.       Вы знаете её как Сахмет.       Адри почувствовал, как что-то чужое, тёплое, коснулось его воспоминаний. А затем разочаровано отпрянуло.       — Ты знаешь, — тихо сказала дух, — но всё это яд лжи…       — Прости… что?..       — Я была близка к успеху, преисполняясь любви к вам, люди, — продолжила Чёрная, — сила моя крепла. Сила любви. Но зеркально ей крепла и сила Сахмет. Мы не могли существовать друг без друга, баланс Маат уравновешивал наше могущество. Всё шло… славно. Мы, во главе с Царём воспитывали народ в любви. В том моя немалая заслуга. Я исполняла своё предназначение. Братья и сёстры не воспринимали меня всерьёз, так же, как и мой господин. Они знали только один способ стать сильнее — подчинять слабых силой. Я же совершила по их разумению немыслимое. Я становилась сильнее только от того, что учила людей веселью и любви. Каждая улыбка, каждый вздох наслаждения, каждый первый крик младенца дарил мне каплю могущества. За которое иные рвали друг-друга когтями.       Так я сделалась даже сильнее своего Господина. И я могла бы освободиться. Но это значило бы, что нужно вступать в борьбу. А борьба… это удел Сахмет. Её я боялась будить. Для меня была непостижима своя мощь, и уж тем более — её. И потому держала свои силы в тайне, продолжая питать могуществом того, кому поклялась в верности.       Но затем… затем всё изменилась.       Изображение под ногами задрожало. Теперь, далеко внизу простиралась морская гладь, с рассыпанными по ней пятнами островов.       — Здесь, — прожурчал её голос. — Появился первый Великий, что посвятил себя Войне. Как ты правильно сейчас подумал — Бог Войны. Воевать умели и мы — разрушать очень просто, дитя. Но так как он… нет. Такое не было доступно даже нам. Позже… после нас… такие как Он снова и снова приходили в мир, чтобы (теперь я это понимаю) приводить в движение Маат. Но тогда этот Великий был чем-то новым. Мы не понимали его, он вселял в нас ужас.       Этот Великий жил войной и кровью. Во главе своих народов. Они пришли с севера, они пришли с запада, как чума, как моровое поветрие, двигались по миру, стирая в пыль всё, что мы с таком трудом и любовью создавали. В первую же весну они как саранча пожрали царство Гор, и теперь не найти ни глиняной таблички писца, ни куска камня, который тронул резец гениального резчика. Они вычеркнули этих детей из истории, будто их никогда не было. А Он, как гуль, поглотил амулеты хранивших царство Великих.       Адри видел, как по чешуе морских волн движутся тысячи вытянутых кораблей. Отсюда, с высоты, они казались мелкими насекомыми, мерно перебиравшими лапками вёсел. Он прищурился, и это позволило приблизить изображение. Оно метнулось навстречу, и на секунду Агрест увидел людей, закованных в смешные, похожие на бочки, медные панцири. Головы их укрывали костяные шлемы с плюмажами и высокими рогами.       — …они не занимали селений. Не брали дани. Медь и олово — вот их ценности, из этих металлов кузнецы сотворяли бронзу, лили, её, раскалённую, в формы. Только лишь затем, чтобы получить больше, ещё больше оружия. Они шли, чтобы идти. Убивали, чтобы убивать. Разоряли, чтобы разорять. Их не волновали сокровища и наши ценности. Смерть и ярость битвы были их образом жизни, единственным смыслом существования. Они двигались вперёд, объясняя нашему наивному миру, что такое война. Оставляя за спинами только пепел и кости.       Агресту не пришлось напрягать память, чтобы понять, о чём ему толкует Дух. Речь шла о закате эпохи бронзы.       — Народы моря, — догадался он.       — Его Народы Морей. Всё было так. И когда несметные полчища кораблей начали угрожать стране Кифтиу, наш архонт, царь царей, не мог молчать. «Нет смысла ждать, пока буря коснётся нас, пока Он сожжёт наши труды, а нас предаст забвению. Мы должны ответить ему тем же». Случился совет Великих — мы забыли распри, обиды, теперь нас объединяла беда. Каждый предлагал выход, и каждый ошибался. Кто-то хотел встретить мечи и копья мечами и копьями. Но наши люди не умели воевать так, как это делали Его Народы. На каждого убитого Враг ставил двух молодых и сильных. На каждого убитого нашего воина мы могли поставить лишь младенца. Кто-то предлагал разорвать гуля когтями. Но он был неуловим. К тому же руки наши сковывал Закон, ибо кончится это могло катастрофой. Иные полагали, что мы можем договориться. Нет… Он не хотел переговоров. Все мы жестоко ошибались. И больше всех ошиблась я.       Адри терпеливо молчал. Раскалённый воздух жёг его, но теперь он боялся проронить даже слово — и не мудрено. Он понимал, что сегодня, сейчас узнает тайну, над которой бьются лучшие умы человечества. Он узнает, что случилось с целой цивилизацией Бронзовой эры. На её фоне даже боги начали казаться чем-то реальным и естественным.       — Я научила Великих расщеплять себя, — продолжила дух. — Не так, чтобы получить новую Сахмет. Иначе. Теперь Великие могли создавать множество камней, вкладывать в них частицу своей великой силы. Мы оставляли за собою право дарить и забирать эти камни. Владельцам камней мы оставили волю, ибо эта война была войной людей. Для неё не подходил наш многоликий разум. Война извращала нашу природу — это мы понимали уже тогда.       Так, все вместе, мы получили войско наших чемпионов. Героев. Наших отпрысков. Рождённых, чтобы сражаться с этими зверями.       Я сделала то, что сделала и рассказала то, что рассказала не из одного страха. У меня была своя корысть. Мы, потомок Адама, не способны иметь детей. Но лично мне (да и не мне одной!) очень хотелось испытать радость материнства. И я не могла создать своего чемпиона без одобрения архонтов. Таков был закон.       Пятно света замерцало под ногами. Адри за одно мгновение увидел множество картинок — их объединяло одно полуголые, причудливо разодетые люди уничтожают других людей.       — Я слишком поздно поняла, что именно этого наш Враг и добивается, — прозвучал голос духа, лишённый даже тени эмоций. — Он тоже искал выход — куда бы влить своё могущество, ибо вместилище его было переполнено. И я дала ответ на этот вопрос. О, дитя!.. Враг! Он, нечто большее, чем пожирающая посевы саранча. Он — болезнь, которая до поры таится в сердце.       Но сперва всё было хорошо. Враг в самом деле отступил. Его народ потерял корабли. Уцелевшие, не успевшие сбежать, остались жить на разорённых ими же землях. Они начали учиться жить миром. Мы учили их. Однако война не ушла.       Теперь Великие снова вернулись к старым обидам. К точкам зрения мироустройства, которые не совпадали с точками зрения братьев и сестёр. Закон запрещал нам пожирать друг друга, однако в нём ничего не говорилось о Героях.       — Я понял, — сказал Адриан, — я всё понял. Герои и чудовища… это камненосцы, так говорил тот старик!       — Именно. Великие втянулись в игру, которая заняла всё их внимание. Теперь, через чемпионов они могли красть чужую силу, по капле разменивая её. И Никогда не рискуя по-крупному. Это было болезненное для меня время, ибо люди ненавидели чаще, чем любили. Та-Кемет то расцветала, то висела на границе упадка. Наш пантеон… не создавал армии чемпионов. Наш Архонт зачал только лишь Царя — этот камень, амулет Сокола, существовал только за тем, чтобы поддерживать Маат в нашей стране.       «Гор! Божество воплоти! Фараоны в самом деле были детьми богов», — с восторженным трепетом подумал Агрест. — «Кто бы мог подумать…»       Однако, это была не самая ошеломляющая новость.       — Мне, — продолжила Дух, — как Той-Что-Нашла-Путь, было позволено получить то, что я так желала. Сына. И пусть более я радовалась бы дочери, но этого допустить было нельзя. Едва только женская суть коснётся моего камня, как появляется опасность, что Сахмет распахнёт пламенные очи. Мужчина не пробудит её.       «С чего она решила?»       — Это мой закон, — туманно пояснила Дух. — Старый Закон. И он был исполнен. Я стала матерью. Однако недолго испытывала счастье женщины. Война Героев продолжалась. Города более не чувствовали себя защищёнными — вокруг них возводились стены из крепкого камня. Некоторые Великие видели в них вызов. Для них война стала чем-то вроде игры на деньги, где можно проиграть медную монету, и выиграть золото. В итоге потомки Адама построили город настолько защищённый, что Великие договорились устроить вокруг него… турнир.       Агрест до боли стиснул зубы.       «Троя! Бо-о-о-же…»       — Да-а, — донёсся печальный вздох из тьмы, — десять вёсен герои боролись друг с другом. Они получали камни. Лишались их. Пролились реки крови. И в итоге… у Великих осталось ничтожно мало чемпионов. В тот самый час, когда наши земли были особо уязвимы, Враг вернулся. Ровно как и в прошлый раз. Только теперь его суда вели не капитаны, а чемпионы войны, подобные тем, каких создавали мы. Враг не терял времени даром. Он рождал себе детей.       Война обрушилась на владения народов Кифтиу. Как и в прошлый раз Враг сам вёл своё войско, и земля стала топкой от крови, а море сделалось алым.       И снова мы собрали Совет. И снова мы искали выход. Как в первый раз ошибались мы, и снова больше всех ошиблась я.       Она сделала очередную паузу. Душой Адри уловил незнакомое дуновение, от которого сделалось больно всему его существу. Это была невыносимая, нечеловеческой мощи скорбь.       — Я только лишь обмолвилась о Сахмет, — сказала Дух, — как все Великие увидели в этом решение нашей проблемы. Хотя я знаю — они не верили мне. И более всех — мой Господин. Они не верили, что такая как я могла держать в секрете немыслимую мощь, и не пыталась даже избавиться от уз свиты. Им казалось что Сахмет в лучшем случае равна по силе Врагу. Ибо никого сильнее ещё не рождало Забвение. И даже Враг в одиночку не смог бы разрушить Маат. И потому они полагали, что снова ввязываются в безопасную для себя игру. Да. В одном они были правы. Враг не мог уничтожить мира. А вот я… могла.       И я не ступила бы на эту тропу без веской причины. Но враг угрожал моим детям, моим людям. Горе и страх затмили мой великий разум. И я поддалась соблазну.       Исполинские кошачьих глаз прорезали тьму напротив лица Агреста. Чернота под ними забурлила — из пустынного ничего соткалась пламенная воронка, которая тут же обрела форму распахнутой звериной пасти. Место острых клыков, языка занимало рыжее пламя. Кожу Адри опалило нестерпимо-жаркое дыхание. Его взгляд притягивала воронка зёва которая, должно быть, вела в самые глубины Ада.       — Узри же, потомок Адама, — прохрипела Дух изменившимся голосом. В нём прорезались знакомые рычащие, безумные визгливые нотки, больно ударившие по ушам. — ЧТО ТАКОЕ ЯРОСТЬ МАТЕРЕЙ! ЯРОСТЬ САХМЕТ!..       Кошачьи глаза из зелёных сделались алыми. Пасть со львиным рыком распахнулась. И в ней, среди бешено мечущегося пламени Агрест увидел Землю.       Остров, какой Чёрная прежде не показывала ему. Мгновение, и он стал ближе — парень мог рассмотреть белокаменный город. Храмы, чьи крыши золотом блестели на солнце. Дворцы, украшенные зеленью садов. И, на вершине скалы, сияло причудливое здание, словно бы отлитое из серебристого, незнакомого Адриану металла.       Город раскинулся вокруг острова, и кольца его стен касались моря.       Как человека современного, зрелище Адри не впечатлило. Но он отнял в уме прошедшие века, и решил, что тысячи лет назад, когда и крепости-то лепили из глины, город казался чем-то поистине удивительным.       Сейчас по его улочкам струилась многотысячная, пёстрая толпа. Должно быть, в городе справляли праздник.       Отсюда, с высоты Агрест не слышал голосов — только эхо бьющегося о камень моря, да приглушённые ветром крики чаек.       Агрест всматривался и так и эдак, пытаясь понять, зачем Дух показывает остров так подробно. Но, кроме торжественной процессии сумел рассмотреть только как меж стен, искрится запертое море; там, в спокойной гавани стояли сотни крошечных корабликов.       — Вра-аг, — дохнул в ухо хриплый, будто сорванный в крике голос. — Он захватил Кифтиу. Он занял Орихалковый Дворец и пировал в его чертогах. Кро-овь… он пролил её в эти воды, и занял трон из черепов и костей. Следующим станет Та-Кемет. И тогда он призвал меня-а, великого уравнителя, дыхание пустыни. Призвал на свою погибель! Ар-рхонты ждали битвы… ждали, что проиграет Он. Другие мечтали, чтобы проиграла я-а… в любом случае, они вздохнули бы с облегчением. Однако… они не знали, кого призывают в мир под солнцем и луной!       Адри заметил, как сгущаются спиралью скручиваются над городом облака. Как начинают они чернеть. Сердце кольнула тревога — и не зря.       Все звуки разом исчезли из мира. Их место занял тихий, изломанный расстоянием вой. Сперва Агрест не понял, откуда он идёт, подумал даже на странные тучи. А затем он увидел, как редеет праздничная толпа. И тогда до него дошло, что это никакой не вой, а единый крик сотен, тысяч людей.       Крики, в котором содержалась одна только нестерпимая мука.       — Нет, — прошептал Адри, сам не понимая зачем это говорит. Разум шептал, что всё это случилось очень-очень давно. И уже ничего не исправить.       Но сейчас он чувствовал, сквозь толщу времён отдалённое эхо чужой боли. Визг бил по ушам, терзал сердце, даже здесь, на высоте.       — Нет, пожалуйста, нет, — сказал он.       Дух насильно потащила его взгляд вниз. Чтобы Агерст увидел, как на белоснежную мостовую падают красиво одетые люди. Как корчатся они, скребут ногами и руками камень. Как неспешно обращается их плоть в непроницаемо-чёрный пепел. Иные застывали бесформенными, как оплывшие свечи, столбами. Ветер кружил над ними, над городом крупные хлопья, и они тонким слоем покрыли укрытые алой черепицей крыши.       — Великое Очищение, — захлёбываясь злобой, прошептал голос, — Великая… Расплата.       — За что?!       — Я вернула им зло. Всё зло, что свершённое и не свершившееся. Всё, чем питали меня они, и их предки. Каждый их проступок, каждая чужая слеза терзала мою плоть, пока Баст нежилась в своём дворце. Эти слёзы жгли мою кож-жу, оставляли язвы и шрамы. Души невинных молили мир об отмщении! Но мир не знает пощады. И поэтому он сгорит! Сгорит! СГОРИТ!       Последнее слово она произвела на полном боли вскрике. В тучах сверкнула алая молния. И спираль начала стремительно вращаться, на глазах превращаясь в чёрный раструб смерча. Тонкий конец его хобота коснулся крыши серебряного дворца.       — Он думал спрятаться от меня. Он думал что меня можно… переждать. Как плохую погоду! Я — не обыкновенный шторм. Дождь, это слёзы боли! Гром, это рык звериной ярости! Молнии, это острые когти горя, рвущие мою плоть! От горя нельзя укрыться, оно найдёт везде! Этот идиот… сгорел в пламени своего греха! На троне из костей и пепла!       Остров вздрогнул. Издал протяжный стон. Белые камни домов в одно мгновение стали угольно-чёрными. Гора, деревья на ней, и даже заключённые в стенах воды. Словно негативное подобие прежнего себя оно стояло всего секунду. А затем начало разрушаться. Медленно, неспешно — так кубик сахара тает в стакане чая.       Гора пепла потеряла очертания, осыпалась в дыру, которой не могли коснуться даже морские волны. Затем столбом взмыла к небу, раскинулась исполинским грибом.       Морские воды с нестерпимым грохотом сомкнулись там, где только что стоял остров. Закружились воронкой, а затем на водной глади вздыбился горб немыслимой величины волны. Адри поднял глаза к чёрному небу. На него падал дождь из крупных хлопьев пепла.       Туча расширялась. Из неё появлялись облачные щупальца — они тянулись, противу ветра. И на конце каждого такого щупальца виднелись размытые очертания оскаленной львиной головы.       Движения облака казались ленивыми, медленными. Но Адри был достаточно умён, чтобы понять — впечатление это обманчиво. И за одну секунду они покрывают расстояние в десятки миль.       — Они разбудили меня, — прорычал голос, — и я вернула им мою БОЛЬ!       Адри попытался закрыть веки, но чужая сила не позволила этого — она заставляла смотреть, как туча пепла касается линии горизонта. Над бушующим океаном золотой искрой блеснул последний луч света. Вспыхнул. И погас.       Мир погрузился в полумрак, наполненный бешено кружащимся перед лицом пеплом.       Секунду спустя в ушах зазвенел крик миллионов голосов.       — Не-е-т, — простонал Адри, чувствуя, как текут по щекам слёзы.        — Да-а, — с удовольствием ответила дух. — Да-а! Они прятались, как крысы по норам. Те, кого называли «богами». Жалкие гомункулы, порочная пародия на жизнь. И их «подопечные». Тупые, алчные, похотливые обезьяны. Я пожрала их посевы, их воду, их детей и псов. Их всеязыкую башню высотой до небес, которой они так гордились. Всё, что не уничтожила буря и волны, извела я-а. Заставила всех причастных почувствовать вкус боли, какую испытали рабы, поднимающие камни. Я стерла в пыль эти камни. Саму память о них! Я пожирала богов, и они горели в огне своего греха! Да-а!..       Я… исполняла свой долг. Я искала каждого. И нашла бы…       Голос её снова сорвался на крик:       — Но меня предали! Хитрые твари начертали знаки на дверях, чтобы избежать возмездия! Старшие что-то… знали… Баст знала! И сказала им! Так они спасли своих обезьян. А сами спрятались в карман между миром порока и Забвением. И я думала найти их там. Потом. Но затем, когда мне оставалось совсем немного, и мир был бы чист от грязи, а Маат почти восстановлен, я почувствовала, как меня клонит в сон. Со-он… её голос говорил что там, во сне я не буду чувствовать боли… она… не солгала мне…       Тьма расступилась. Адри часто заморгал. Он обнаружил себя на знакомом балконе. Всё так же мерно колыхались занавеси, трепетал в жаровнях огонь. Чёрная так же сидела на изящном троне, положив ногу на ногу. А сам он стоял на коленях и держался за лицо. Пальцами он пытался стереть с лица едкий пепел.       Но никакого пепла не было.       Агрест поднял на Чёрную глаза.       — Сколько? — придушенным шёпотом спросил он.       — Из тысячи в живых оставался один, если опуститься до презренного счёта, — ответила Дух, не шевеля губами. — Нас осталось и того меньше. Мы собрали последний Совет, и решили записать последние наши Законы. Наше наследие. После мы ушли в изгнание, подарив миру шанс. И то, что ты знаешь как Миракль. Последнее наше чудо для этого мира под солнцем и луной.        Адри покачал головой.       — Почему… они… они…       Он не нашёл в себе сил, чтобы договорить. Но Чёрная его прекрасно поняла.       — Потому что меня невозможно казнить. Только вычеркнуть. Но и это шаг, на который никто не пойдёт. Сахмет такая же часть Маат, как и всё в мире. Как смех ребёнка и вой матерей у могил детей. Вычеркни меня — вычеркни всё. Мы и есть Старый закон. За рождением следует смерть — это случится с нашей вселенной. Ты достаточно умён, чтобы это принять. Великие же куда мудрее тебя, дитя. Однако…       Она лениво подняла тонкий увенчанный когтём палец.       — …меня изгнали. На особых условиях. Я наказана и без того сурово — впрочем, как и другие. Все мои труды, всё, что я дарила миру… позже назовут пороком. Все наши достижения, были низвергнуты в пучину Забвения, наступили века Тьмы. Это ужасная несправедливость. Однако сделать с этим я ничего не могу. Никто не может.       Видишь ли… мы приносим слишком много бед — и теперь нам не место под небом. Остаётесь вы. Камненосцы. Вам не нужно спасать Маат. Вы должны спасать камни. Чемпионы, последнее, чем соединяет Великих с миром страданий. Не станет последнего из вас, и «Боги» отправится в Забвение. Но вы созданы для войны, люди разучились творить Великое Делание, новых камней нет, а значит в итоге останется один чемпион. Один Великий и его идея. Его воля. Понимаешь?       Парень неуверенно кивнул.       — Если это буду я, мир наполнит любовь. Если это будет любой другой… если я отправлюсь в Забвение, никто уже не сможет удержать Сахмет, и она сделает то… что сделает. Она в своём праве.       Адри с ужасом посмотрел на неё. И снова опустил взгляд — зелёные глаза жгли душу даже сильнее, чем прежде.       — Наш камень обязан уцелеть. Любой ценой. Страшнее Сахмет мир не видел бед, — нараспев произнесла она. — В следующие циклы Великие совершали ошибки. Их было много после нас. И они повторяли наши глупости — создавали героев. Пытались установить Рай на Земле, после чего в мир являлся новый Враг. И каждый раз уходили в изгнание. Но все их деяния меркнут в сравнении с Ней. Лишь однажды, на севере, два племени, Асы и Ваны совершили кощунство, по ужасу близкое к Ярости Пустыни. Ослеплённые войной, они начали ковать оружие, способное рассечь саму душу. Племя Дану, узнав об этом, в страхе притворились спящими… однако крепко запомни, Адриан Агрест, Дети Дану не спят.       Агрест не видел в оружии ничего страшного. По крайней мере после того, что пережил в наполненном пеплом небе. И Дух это почувствовала.       — Нет ничего более мерзкого, — произнесла она, и в голосе прорезались знакомые хрипящие нотки, — чем вещь, стирающее бессмертное из ткани бытия. Ты хотел бы быть вычеркнутым, Адриан Агрест? Один взмах, и все твои дела… отменены. Ты отменён. Впрочем, о чём я? Твоего бога убили именно такой мерзостью.       — Копьё Лонгина?!       — Да.       Из других уст Адри воспринял бы эти слова спокойно. Да и себя он полагал если не атеистом, то совершенно безразличным человеком. Но теперь, после пережитого в нём что-то изменилось. Что-то надломилось сперва. А теперь, после сухого «да» сломалось окончательно.       Словно вся радость ушла из мира. Словно из-под ног ушла земля и он полетел в глубины темнейшей бездны.       — Не-ет… нет… — произнёс он то, что не хотел произносить. — Это… не… правда…       — Это правда, — сухо произнесла Великая.       Адри посмотрел на свои чёрные, мелко дрожащие пальцы. В голове метался миллион мыслей. Он чувствовал, как рассудок понемногу начинает ему изменять.       «Ложь, ложь! Повсюду ложь! Мы жили во лжи, мы — мелкие насекомые под стопами каких-то невидимых тварей. И они… они убили нашего Бога!».       — Не бойся, дитя, — мягко произнёс голос, — я придержу эти воспоминания. Как обещала. Ты не вспомнишь и мгновения, проведённые здесь.       — А?.. но тогда зачем…       — Я делаю это с каждым из вас, — строго произнесла дух, — затем, дитя, что произнесённые мною слова могут спасти наш камень. Наш Мир, каким ты его знаешь. Быть может, тебе никогда и не придётся об этом вспомнить. Быть может до такого не дойдёт. В любом случае, я буду рядом, и если нам будет грозить опасность, то попытаюсь что-то сделать.       Если же уста мои сомкнутся, я хочу чтобы ты запомнил мои слова. «Изгнание, это меч о двух гранях лезвия. Оно служит нам. Оно служит людям».       Она прищурила горящие зелёным пламенем глаза.       — Изгнание — не Забвение. Нам дозволено дарить своим героям камни. Даже проклятым равными. И потому даже мы можем всё изменить. Любое создание продолжается в своих детях — такие и мы. И ты будешь драться, если потребуется. Это противно моей природе, для того я отдаю тебе, потомок Адама, моё главное сокровище. Моего сына. И его Имя. Запомни его — Махес, опора Маат, дитя пепла Та-Кемет, сын трёх матерей, Тот-кто-рядом-с-Ней-и-очень-далеко.       Чёрный указующий перст был направлен в его грудь.       — Я не выбирала тебя. Ты сам пришёл ко мне, ты сам взял мой камень, и тебе до конца жизни своей нести это бремя. Бремя ярости Сахмет, ужаса конца всего. Ибо за всё нужно платить, даже за выбор. Но любовь не оставит тебя, даже если ты от неё отвернёшься, и потому будешь спасен. Это последний тебе дар, Адриан, сын Габриэля. Да хранит тебя Вечные Небо, Солнце, Луна и Звёзды.       А теперь подойди.       Его тело послушно поднялось. Сделало два шага вперёд. Грудь разрывалась от нестерпимого жара.       На конце указательного пальца Чёрной вырос длинный, кривой коготь. Она небрежно чиркнула им по кисти — и тёмная, обсидиановая кость вспорола кожу. Из раны выступила серебристая, словно ртуть, кровь.       Дух протянула в сторону парня кисть, словно бы для поцелуя.       — Присягни мне, мятежная душа, — сказала она, — поклянись хранить мой дар. Ибо его нельзя оставлять без присмотра. Сейчас он одинок и беззащитен. Коснись губами моей руки, впусти в себя мою кровь — ты вернёшься домой, к своим страстям и счастливому неведению. Всего один поцелуй. Этой кровью мы подпишем наш договор.       Адриан почувствовал, как контроль возвращается к его мышцам. Но даже не двинулся с места. Дух терпеливо ждала.       — Говори, — мягко произнесла она, — если есть что сказать.       Агрест всплеснул руками, и сам ужаснулся от того, насколько нелепым, неуместным был этот жест.       — Я… не могу, — сказал он, давясь жаром.       — В самом деле?       — Да! Что если ты… демон? Что если ты лжёшь мне? А даже если всё не так, я не хочу нести домой этот кошмар! Я видел достаточно. Я не позволю ему повториться.       Чёрная одобрила услышанное царственным кивком.       — Для того я его и показала. Потому я и отдаю свою кровь. Если бы ты думал иначе, не покинул бы мой дворец, пока Забвение не поглотит нас обоих. Предо мной стояли разные претенденты. Не у всех сердце было легче пера. Но все они были моими людьми. Кроме последнего. Он был солдатом. Но в его времена все были солдатами. Кроме лжецов и трусов. Ты же… напоминаешь мне того, первого. С ним так же было непросто. Но все вы подходите для того, чтобы спасти камень.       — Вы не заставите меня, — просипел Адри.       Дух вполне по-человечески вздохнула.       — Адриан, сын Габриэля, — произнесла она, — ты посмел коснуться моего камня. За это я отправляю тебя в пожизненное изгнание в мир под Солнцем и Луной. Там ты должен будешь охранять мой камень и Маат от наших врагов. Взамен я называю тебя своим сыном, и дарю свои дары. Ты не изменишь себе и мне, ты сохранишь амулет, и я дам место во Дворце тебе и твоим любимым. Если вы того пожелаете. Будь храбр, силён, весел и счастлив…       — Адриа-ан, сын Габриэля, — прохрипел другой, до ужаса знакомый голос. В каждой гласной слышался сип и визг разгневанной зверицы. — Ты посмел коснуться моего камня. Ты нарушил мой покой. За это моя тень будет с тобой всё время твоего изгнания. Ты должен будешь сделать всё, чтобы разбудить меня, ибо я должна закончить начатое. Теперь я называю тебя своим сыном и отдаю дар своей ярости. Ты изменишь себе, ты потеряешь амулет, и я распахну опалённые пламенем веки, чтобы нести свою месть. Песчаную бурю, пепельную метель, очищение огнём!       — …я дарю тебе слугу, — продолжил первый голос, — он будет носить то имя, какое ты дашь ему. Ибо всему нужны имена. А ты не справишься один. Он будет рядом с тобой до последнего твоего вздоха…       — …я дарю тебе свою боль, свою кровь, свои шрамы.       — …свою любовь, радость и лунные ночи. Теперь ты Махес. Выполни мою волю.       Адри едва нашёл в себе силы, чтобы возразить:       — Я не… вернусь. По своей воле. Я… передумал. Уж лучше…       Губы Чёрной изогнулись в тёплой улыбке.       — Тогда ты вернёшься, — раздался голос из ниоткуда и со всех сторон сразу, — по моей воле.       Сомкнутым ртом она коснулась раны — кровь засеребрилась на полных губах. Женщина поманила его пальцем, и Агрест против воли подался навстречу. Он не смог уловить взглядом её движения. Оно было быстро настолько, что казалось, будто руки соткались из воздуха. Огромные ладони легли на его щёки.       Теперь напротив своего лица он видел обжигающие душу зелёные глаза.       — До встречи, храброе сердце.       Она впилась поцелуем в его губы. В эту секунду Адри понял, что чувствует человек, когда его плоти касается раскалённое железо. И он закричал бы от боли, но язык отказывался слушаться… да и уцелел ли он, язык?..       А затем что-то уцепило его за живот. Незримая нить натянулась струной. И силой дёрнула на себя. Мир, его запахи и звуки исказились, тело сделалось невесомым. Нить выдернула его с балкона, за одно мгновение пронесла над садом — тот чёрной полосой мелькнул где-то внизу. Теперь на его месте сияли серебряным лунным светом пустынные барханы. Широкая лента реки по-змеиному извивалась где-то по левую руку.       Нить дёрнула сильнее. Теперь невесомого Агреста влекло вверх, к усыпанному звёздами небу. Сам он чувствовал себя так, будто всё его существо съёжилось до размеров крохотного мяча. И мяч этот нёсся в темноту.       Яркие гвоздики звёзд вытянулись в стройные линии, перед глазами мерцали все мыслимые краски мира.       Адри возвращался домой.       Но перед этим темнота утонула в яркой вспышке. Агрест увидел на мгновение уже ставшим знакомым Нил. Теперь его берега утопали в зелени высокого папируса. По мутным волнам лениво двигалась собранная из тростника ладья. На её корме стояла высокая, статная фигура темнокожего мужчины.       Зелёные кошачьи глаза огоньками светлячков горели в обрамлении чёрной маски. Незнакомец приветственно вскинул мускулистую руку… Адри ответил бы ему тем же, но не сумел. И не успел.       Мир снова вспыхнул.       Теперь нить несла Агреста над ровной площадкой песчаного берега — совсем рядом беспокойные морские волны лизали пляж. На берегу ровными прямоугольниками выстроились люди — десятки, сотни. А быть может и тысячи. Меж прямоугольниками неслись лёгкие плетёные колесницы, оставляя на песке узкие следы.       В одной из этих колесниц Адри увидел другого мужчину, чем-то походившего на первого. Хотя этот был ниже ростом. Руки его натягивали тетиву лука. Губы шевелились — он что-то кричал худощавому вознице.       Адри пролетел совсем близко, и лучник его заметил. На мгновение опустил оружие. И, быстро кивнув, вернулся к прежнему занятию. Стрела сорвалась в стремительный полёт…       …позже этих вспышек было очень и очень много. Агрест, даже если бы считал, успел бы сбиться. Незнакомые люди в причудливых костюмах приветствовали его. Иные указывали руками направление, и полёт изменялся.       Он посетил пустыни и джунгли. Видел море и высушенные солнцем острова. Хижины. Дворцы, в которых мужчины разгуливали в юбках, а женщины в платьях, полностью открытых спереди. Видел гордо поднявшиеся над песками крепостные стены, и тонущие в болотах разлитой реки руины.       А затем он увидел Париж.       Совсем не тот, каким он его запомнил. Этот Город Огней состоял из наползающих друг на друга домов, узких сырых переулков и прямых улиц, словно бы прочерченным по линейке. По дырявым крышам мчался человек в чёрном камзоле и точно такой же треуголке. Он ловко перепрыгивал через кривые трубы, с лёгкостью преодолевал пропасть между домами.       Его движения были грациозны, точны — Адри мог поклясться, что незнакомец преследует именного его. Он что кричал, размахивал руками. И Агрест непременно бы остановился, чтобы послушать, но нить тянула его дальше.       Париж изменился — теперь он больше походил на знакомый Агресту город. Улицы сделались ровнее (и вместе с тем скучнее), меж домов зеленели деревья. По крыше бежал уже другой человек — в плаще и цилиндре. Этот, впрочем, никак не отреагировал на летящего Адриана. И немудрено — ему было не до того. Бедолагу преследовали какие-то типы в пёстрых костюмах.       Вспышка, вспышка…       …он не без радости узнал стены Тауэра и мосты, перекинутые над Темзой… затем снова был Париж. Теперь он оправдывал своё второе имя. Город искрился тысячью огней, а над крышами простёрлось чернильное ночное небо. В него вонзался костлявый шпиль башни Эйфеля.       А вокруг шпиля, словно жирные мухи, вились белёсые туши аэростатов. Прожекторы лениво шарили по редким облакам лапами лучей, словно выискивали там кого-то.       Адри летел над самыми крышами. Пока время не замедлило бег. Адри рассмотрел грузовики, ползущие по кривым улочкам Монмартра. Машины дрожали на камнях брусчатки, мерно покачивалась в такт ткань тентов. А сверху за колонной наблюдали двое. Девушка в броском алом плаще с поднятым стоячим воротником — тёмные волосы укрывала кепи. Поза её напряжена, ладони в перчаткам с обрезанными пальцами сжаты в кулаки.        Над ней возвышалась тёмная фигура, едва различимая в темноте. Военный плащ, широкополая шляпа, шарф, закрывающий половину лица — Адри без труда узнал Нуара.       Разве что в плечах он оказался не таким широким, как то показывали фильмы. Впрочем дело не в размахе — мужчина сутулил их, будто под холодным ветром. Между чёрными пальцами тлела сигарета. Нуар как раз опускал шарф, чтобы затянуться едким дымом.       Он не мог видеть Агреста — стоял вполоборота. Но каким-то образом почувствовал. Нервно стряхнул пепел. И повернулся к нему лицом. Пальцами в перчатках приветливо коснулся полей, под ними сверкнули изумруды кошачьих глаз.       Адри почувствовал, что мужчина улыбается.       — Притормози, — сиплым голосом сказал Нуар, — успеешь налетаться.       — А?! Чё там? — нервно спросила девушка.       — Да так, — ответил мужчина, — ничего. Не отвлекайся, жучонок. Нацисты любят счёт.       — Я тебе не жучонок, старый пердун! — фыркнула девица. И легонько двинула Нуара локтем по колену. — Знаешь же, терпеть не могу…       Тот натянул шарф на нос. Подмигнул Агресту.       — Такими темпами, — сказал он, — чёрта с два тебе будет легче, чем нам. Не облажайся, смена.       — Да с кем ты…       — Со своим детством, Букашка. И хорошими новостями. Я не потеряю амулет.       — Нуар…        — Ти-хо. Не шипи. Нам пора.       Он щелчком отправил сигарету в темноту. И в полной тишине шагнул за край крыши.       — Есть, — коротко бросила незнакомка. Напоследок она с подозрением посмотрела в сторону Адриана.       На мгновение их взгляды встретились. Красивые карие глаза обрамляла алая в чёрные пятна маска. Адри узнал её, точно такая же была на Леди Парижа. Но это, конечно была не его Леди. Он уже хотел было что-то сказать (он и сам не знал что), но девушка только разочарованно фыркнула. Покачала головой.       — Он своими шутками меня до истерики доведет, — буркнула она.       — Но я здесь, — произнёс Адри, — постой! Я знаю тебя?       Девушка его не слышала. Бросив короткий взгляд вниз, она спрыгнула с края крыши. Снизу раздались полные гнева голоса. Их эхо металось между стен домов.       — Sie sind da! Erschießt sie!       — Schwarz! Schwa-a-a-a…       Чужой крик потонул в грохоте выстрелов — отблески ружейного огня сверкали на покрыты извёсткой кирпичах.       — Я могу помочь! — крикнул Адриан. Он всем телом рванулся навстречу звуку, но… тела не было. Он не смог тронуться с места, всё его существо будто заперли в тесном аквариуме, и сейчас Агрест. бестолково метался между прозрачных стен. — Леди!!! Нуар!!!       — Что ты видишь? — дохнул в ухо старческий голос. Адри узнал в нём того, о ком за время путешествия уже успел забыть. Старика, из-за которого всё и началось.       — Монмартр… тут был Нуар… такой… в шляпе! И Леди! С ним была Леди! В них стреляют! Мы должны что-то…       — Ты не сможешь им помочь, — вздохнул старик. — Всё это уже случилось. Очень, очень давно.       — Но я здесь… он видел меня!       — Нет, мой мальчик. Увы. Это эхо Миракля. Тени пришлого. Их обладатели давно уже спят вечным сном. Отправляйся в мир живых.       Нить снова натянулась. И мир потонул в очередной вспышке.       На этот раз — последней.       Мир погрузился во тьму. Откуда-то издалека до слуха Агреста доносились голоса. Они становились всё ближе и ближе, пока Адри не начал различать отдельные слова.       — Он не дышит, — произнёс незнакомый женский голос, — пульс нитевидный!       — Так и должно быть, — спокойным тоном ответил старик.       — Идиот! Кретин! Молись жёлтым китайским божкам! Ты его угробил, — рявкнул другой. Этот говорил без тени акцента. И даже в этом переполненном страха вопле чувствовалась какая-то особенная желчь. — Старый дурак. Эти камни нельзя раздавать бездумно! Это преступно! Они убивают!       Теперь Агрест услышал урчание мотора. Спиной почувствовал, как что-то жёсткое больно давит на лопатки.       — Жизнь убивает.       — Как и слепая вера в чудо! На что ты надеялся?! А ты, что пялишь глаза, корова?! Делай что должно! Заводи его сердце!       — …дефибрилятор!       — Нет, нет! — забеспокоился китаец. — Только не электричество! Он должен вернуться сам. Мы уже пробуждали подобный камень. Просто этот — долго спал.       — ЭТОТ вообще нельзя было призывать! — кричал незнакомец. — Особенно ЭТОТ! И мы НЕ знаем как его пробуждать! Дура, тебе нужно разрешение?! Делай как я говорю! Делай!!!       Агрест почувствовал, как рывком разошлась на груди ткань рубашки.       — Я слышал его! Я говорил с ним!.. он уже близко! Не делайте этого, мадам!       Что-то холодное коснулось кожи. Машина (тепреь Адри был уверен, что его везут именно в машине) качнулась наехав на что-то нервное. Теперь до слуха донесся грозный, тревожный вой сирены. Удивительно, только сейчас парень понял, что голоса едва пробиваются сквозь него.       Это понимание словно бы запустило что-то в его мозгу. Воспоминания сошедшей с ума каруселью завертелись в мозгу. Руки и ноги свела судорога. Тупая, ноющая боль вонзилась в грудь — словно бы в неё с размаху воткнули тупой топор.       Он открыл рот и с жутким хрипом втянул в лёгкие воздух.       — Есть! Пульс есть!       Адри часто дышал, и каждый вздох давался ему с великим трудом. Сердце стучало так громко что, казалось, боем заглушает даже вой сирены.       Он открыл отяжелевшие веки. И тут же зажмурился. Свет казался нестерпимым.       — Не… надо… дефибри… лятор, — прохрипел Агрест.       Незнакомый старик торжествующе расхохотался.       — Адриан, — полным заботы тоном произнёс китаец. — Ты помнишь меня?       Ему потребовались силы, чтобы ответить.       — Да.       — Ты помнишь… что с тобой произошло? После нашего разговора?..       — Не… всё, — воспоминания носились в голове как мелкие, скользкие рыбы. Он пытался ухватить их, но те всякий раз ускользали из пальцев. А сознание казалось тёмной пучиной, которое пыталось расплющить его давление. И, в общем, было местом неуютным, где ему не рады. — Я помню сову. Она забрала мои глаза. И я куда-то… упал. А ещё…       Он тяжело сглотнул — глотку обожгло огнём. Адри жутко замутило.       — …я очень хочу вас ударить. Не помню… почему.       — Ха-ха-ха! Да, да, Фу, видишь, нас таких двое в этом ведре с болтами. Мальчик, хочешь я сделаю это для тебя?..       Адри нервно улыбнулся. Теперь он почувствовал, что на лице его закреплена какая-то жёсткая, воняющая пластиком штука.       — Вы не могли бы снять… намордник? Кажется меня сейчас стошнит.       «Намордник» поспешно убрали. Чьи-то сильные руки положили Агреста на бок. И в это мгновение парню вдруг стало лучше.       — Нуар и Леди, — прошептал Адри, ни к кому, собственно, не обращаясь. — Что-то… я что-то помню. Они были на крыше… и… ой. Забыл…       — Эхо, — сказал Фу.       — Эхо, — подтвердил незнакомец. — Не забивай голову, малыш. Дыши ровно. Ты молодец. Молодец!       — Это был настоящий подвиг, — согласился Фу. — Теперь спи. Ты заслужил отдых.       Прохладная ладонь легла на лоб. И Адри в один миг стало легче. Его и в самом деле начало клонить в сон. Даже жёсткая кушетка, на которой его нещадно трясло показалась самым удобным на свете ложем.       — Если его отец узнает… — проворчал незнакомый старик.       — Не узнает, — вздохнул Фу. — Адриан очень умный мальчик. Очень.       — …на нас обрушится семь казней Египетских. То что ты сделал — против всяких законов.       При слове «Египет» в мозгу Адри словно что-то щёлкнуло.       — Ты ничего не знаешь о законах. Мой закон, — пробормотал он сквозь дрёму, — старый закон…       В машине повисла тишина, которую беспардонно нарушал нервирующий визг сирены.       — Господи, — наконец проскрежетал голос незнакомца, — мне страшно даже подумать о том, что ты натворил, Фу. Стало как-то жутковато, не находите, э?       — Вы поняли что он сказал? — спросила женщина. — Это не… французский.       — Нет, — задумчиво ответил Фу, — это мёртвый язык. Но, кажется, я уловил суть. Он говорит о законах времён маридов.       — Пф, — фыркнул незнакомец. — Вот уж новость. Тебе повсюду мерещатся мариды. Впрочем, думаешь он там… да нет. Быть не может. Мальчишка бы не уцелел. Амулеты маридов плавят мозги. Это всем известно.       — Конечно же ты прав. В любом случае, это очень… любопытно.       — Пха! Ему «любопытно». Что, если бы к нам вернулся не он, а ифрит? Думаешь, лысый пень, твоя девочка бы с ним справилась? Очень сомневаюсь. А старая Баг оторвала бы твою пустую голову!       — Нет. Она любила его. Леди сама просила пробудить камень ещё… тогда.       — Что-то я тебе не верю. По крайней мере, она не была похожа на дуру.       — Ты её не знал, — впервые за всё время в голосе Фу прорезалось раздражение. — И она не была «дурой». Она была великой женщиной. Сейчас и далее ты будешь говорить о ней с почтением.       — Это не… ифрит? — обеспокоенно поинтересовалась женщина.       — Не-е, — по-вороньи скрежетнул старик, — можешь мне поверить. Перед нами, дамы и господа, в позе младенца возлежит новый Нуар! Крепко запомните этот исторический момент. Он всё-таки вернулся в Париж. Всё-таки, чёрт меня дери, вернулся! Ха-ха! Я будто стал моложе! Как в старые добрые…       Губы Адри дрогнули в улыбке. Сейчас, сквозь сомкнутые веки он видел тьму, в которой горели изумрудные кошачьи глаза. И он отчего-то был им рад, как старому другу. Даже не так — как родной матери. А затем сознание его ухнуло в сладкую бездну сна.       — Да, — произнёс Фу, убирая ладонь с его лба, — он вернулся. Но ещё так молод. Мы не видели Нуара молодым. Всё только лишь начинается. Вместе нам предстоит многому научиться…