Черный Кот с холма Монмартр

      — Мсье, я подумала, и приняла серьёзное решение…       Это случилось очень давно.       Неспешно ползло жаркое, сухое лето. Кругом был дворик, залитый золотым светом. Были аляписто раскрашенные качельки и скрипучая карусель, которая вечно клонилась вправо. Была доверху заполненная песочница и ажурная беседка со спасительной тенью.       Песочница смотрелась настоящей пустыней. Беседка — сказочным дворцом, обителью сидов и фей.*       Всё казалось огромным. Даже седые одуванчики, которые мама строго-настрого запрещала косить. Мама любила цветы, и даже невзрачному она давала шанс.       В тот день дворец заняли родители. Взрослые тёти и дяди заняли стол, и негромко переговариваясь, неспешно потягивали вино из бокалов. В траве стрекотали кузнечики, в колючих кустах выли цикады. Воздух наполнял запах лип и маминых роз.       Над головами висел август.       Был скромный домик, который дружные семьи арендовали на лето. Был мамин сад. А ещё была девочка с распущенными волосами цвета мёда. В перепачканном землёй белом сарафанчике и сандалиях на босу ногу.       В её чудесной гриве, отпущенной до самых колен, путалось всё. Нити паутины, веточки, и даже солнце. Оно оставалась там, и волосы светились янтарём.       Мама заботливо вытаскивала из спутанного мёда сор, с любовью проходилась расчёской по волосам. Смеясь, она говорила, что Хлою воспитали оборотни.       Хлое это предположение очень нравилось, и она, скаля зубы, говорила Адриану:       — Я оборотень! Р-р-р!       Адриану было завидно. Он тоже хотел стать оборотнем. Адри расстраивался и канючил. Как-то раз его желание исполнилось. Хлоя жалела его всегда, пожалела и в этот раз. Смилостивилась: пребольно укусила Адриана за руку. Так сильно, что остался синяк. Было решено, что и Адриан теперь станет оборотнем. Хотя, по чести, перевёртыш из него получился прескверный — Адри не мог похвастаться такой копной волос.       Но Хлоя делала вид, что так и должно быть. Мол, в семье не без урода. К тому же он мальчик, а у мальчиков вечно всё наперекосяк. В играх он оставался перевёртышем, и они вместе ночами будили родителей, воя в окно.       Тётю Одри, мать Хлои, дети видели редко. Как, впрочем, и отца. Уже тогда он был сильно занятой, видный политик. Так что у них была одна мама на двоих. Одна Эмили. Одна семья.       — Мсье, я подумала, и приняла серьёзное решение…       Девочка, заложив руки за спиной, покачивалась с пятки на носок. Личико при этом выражало крайнюю степень серьёзности.       Адриан, занятый ловлей кузнечиков, вынужден был вынырнуть из одуванчиковых джунглей. Морщась на солнце, он разогнулся. Похоже, Хло задумала какую-то игру. Это хорошо. Потому что ей здорово даются всякие выдумки.       Каждый день что-то новое. Вот и сегодня, с самого утра она была подозрительно тиха. Явно что-то замышляла.       Мальчик, пряча ладони в карманах шорт, невольно скопировал её мину. Дело назревает серьёзное. Скорее всего, оно касается виноградника на склоне, через дорогу. На прошлой неделе дети сделали удивительное открытие: в тени его ветвей живут очень клёвые улитки.       Они ещё тогда хотели притащить их на кухню, но было отловлены каким-то дядей. После им строго-настрого запретили лезть к винограду. Но идея уже висела в воздухе, а значит, будет воплощена в жизнь.       Адриану стало любопытно, что же такое прячет Хлоя за спиной. Он попробовал схитрить, и обойти её сбоку. Но девочка попятилась и, копируя маму, сурово покачала головой.       — Нет, Эдриан. Нет! Это бестактно.       — Ну покажи-и…       Хлоя молча показала ему кулачок. Адриан знал, как сильно могла врезать эта пухленькая девочка, и потому отступил. Однажды она подбила глаз задиристому мальчишке. Да так, что тот кувыркнулся через дворовый заборчик.       Здесь, в Бретани всё сошло бы с рук. Здесь они были своими. Но дело было в Англии, так что шуму поднялось, ох…       — Я приняла решение, — сказала девочка, вскидывая подбородок.       — Ладно, — смирился Агрест.       Хло удовлетворённо кивнула.       — Вчера, мсье, вы подарили мне красивый цветок.       Она вынула из-за спины руку, исцарапанными пальчиками коснулась виска. В самом деле — в волосы был воткнут цветок. Адри его попросту не заметил. Он вообще не любил такие девчачьи мелочи. Вот если бы она вставила перо, тогда ещё может быть…       — Ага-а, — неуверенно произнёс Адриан. Хлоя тянула. Ему становилось скучно.       — Цветы дарят с претензией. Так что я думала всю ночь, — продолжила Хло, — и вот что решила. Вы, мсье, окажете мне честь и будете моим мужем.       Агрест разочарованно вздохнул. Значит, никаких улиток сегодня не будет. Уговаривать подругу бесполезно. Мама говорила, что если ей что-то влетело в голову, то там оно и останется. Спорить с ней нельзя — только торговаться.        — Но Хло, — сказал он, — мы уже играли в дочки-матери, и это было ужасно! Я не хочу опять рвать листья. Ну-у!.. Давай просто построим шалаш?       Шалаш ему строить не хотелось, но это лучше чем когда тебя прогоняют на пол дня, и заставляют носить охапки листьев. Причём годятся не все листы, а самые зелёные, без дыр от гусениц и обожженных солнцем краёв.       К тому же дочки-матери значат, что Хло опять успела подружиться с девчонками. На неё они дурно влияли. С ними Хлоя всякий раз становилась невыносимой занудой.       Девочка, поджав губы, улыбнулась. И, хитро щуря глаза, покачала головой. Волосы стегнули загорелую кожу ног.       — Вы будете моим всамделишным мужем. А не понарошку!       Правая рука вынырнула из-за спины. На ладони лежало сплетённое из стеблей одуванчиков кольцо.       — Не буду, — нахмурился Адриан.       После дочек-матерей ему не хотелось становиться ни чьим мужем. Особенно «не понарошку».       Хлое ответ не понравился, она насупила светлые брови:       — Нет, будешь. Я решила.       — Нет, не буду! — упёрся Адриан.       Девочка топнула ножкой.       — Не дерзите мне, мсье, иначе я вас ударю.       — Ха! Ты меня не догонишь!       Адриан делал ставку на смешные Хлоины сандалики. Он знал, что в них обычно проворная «оборотница» крайне неуклюжа. Знал, и пользовался.       Однако Хлоя продумала и это. Адри не обратил внимания, что ремешки сандалий были расстёгнуты. Так что девочка без труда их сбросила. Для вида попрыгала на месте, смешно шевеля крохотными пальчиками ног.       — Мама не разрешит, — попытался выкрутиться Адриан. — Мы маленькие, нам не положены вино и свадьбы.       — Хо! Между прочим, мама Эмили сама мне сказала, что это личное серьёзное решение, которое надо хорошо обдумать. И главное слово всегда за невестой! За женихом только претензия. А за родителями участие. Я лично всё обдумала и решила.       — Фигня. Пойдём ловить улиток?       — Попозже. После обручения.       — Ну Хло-о…        Она молниеносно выбросила руку вперёд. Пальчики цепко обхватили Адрианово запястье. Мальчик сразу смекнул, что дело плохо: из Хлоиной хватки не так-то просто вырваться. Но всё-таки попытался.       — Отпусти! Я расскажу маме!       — Я сама расскажу маме!       — А-а-а!!!       — Дубина!       — Дылда!       Дети с визгом покатились по траве. Впрочем, борьба продолжалась недолго. Хлоя была выше на полторы головы, тяжелее, и без труда прижала Адриана к земле. Сквозь футболку он чувствовал как земля холодит спину. В грудь, мешая дышать, больно упёрлись коленки. Хло склонилась над ним, и пахнущие цветами волосы упали на лицо, защекотали нос.       — Пусти меня!       — Успокойся, Адрикин, жениться не больно!       — Не-е-т! Ещё как больно!       — Всё врёшь!       Он попытался вывернуться, но Хлоя прижала его запястья к траве. Сложился пат: Агрест не мог пошевелиться, но и Хло ничего сделать не могла. Тогда она решила прибегнуть к слабой своей стороне. Дипломатии.       — Ну почему?.. почему вы не хотите? Мсье Адриан? Я всё продумала.       — Отстань от меня, — пропыхтел Адриан, — глупая француженка!       Уж кто-кто, а он знал, как вывести Хлою на крик.       — Я не француженка, — рявкнула она, — я бретонка! Это ты, ты — глупый француз!       — God save the queen!       Этот вопль придал ему сил. Каким-то чудом он сумел сбросить девчонку с себя, и, запинаясь о траву, побежал к беседке.       — Стукач! — пыхтела в спину Хлоя.       — Дура! — огрызнулся Адриан.       Он уже видел единственный путь к спасению. Видела его и Хлоя. Она поднажала, пальцы царапнули ворот футболки. Но ужас перед обручением пробудил в нём дремавший талант спринтера.       Младший Агрест влетел в беседку. Взрослые уставились на мальчика круглыми от удивления глазами. Но ему было не до этого. На полном ходу он поднырнул под стол — скатерть мазнула по лицу. Хлоя не думала так просто отступать: с точностью повторив Адрианов манёвр, она оказалась под столом. И тот заходил ходуном.       Подпрыгнула, покатилась бутылка с вином, разбрызгивая алое содержимое по скатерти.       Родители не успели толком отреагировать, как загнанный в угол Агрест вылетел из-под стола.       — Дети. Дети! — донёсся до его ушей мамин крик. — Что у вас происходит?!       Хлоя вылетела из-за ширмы скатерти. И на ходу бросила:       — Свадьба!       — Чего-о?.., а ну-ка!        Она поймала её со сноровкой, какая бывает только у матерей. Мягко, но стремительно: перехватила в месте, где в будущем обязательно появится талия. И одним движением, под хохот гостей, поставила её на ноги.       — Адриан Агрест! Немедленно сюда. Так! Сейчас вы оба мне всё расскажете.       Хлоя молча надула губы. И с этого момента, до самого заката не проронила больше ни слова. Чуть позже мама отвела её в комнату, и они о чём-то долго, очень долго разговаривали.       Адриан скоро и думать забыл о потасовке — он опять ловил кузнечиков. Опомнился только под ночь, когда притихшая, тщательно расчёсанная и переодетая в чистое Хлоя снова появилась во дворе.       Девочка весь вечер просидела со взрослыми, и старательно делала вид, будто младшего Агреста не существует. Это было проявление зарождающегося женского коварства: Адри скучал без подруги, а потом и вовсе начал чувствовать себя виноватым.       Всё усугубилось, когда мама строгим тоном объявила, что отныне дети будут спать в разных комнатах.       Мальчишке не доводилось спать одному, и ночами ему было страшно. Кто-то скрёбся на высоких шкафах. Бегал в свете луны по подоконнику. Шуршал под кроватью. Скоро ему вообще начали мерещиться серые, похожие на жутких костлявых пауков, тени.       Всё это случалось и когда в его комнате жила Хлоя. Но вдвоём было не так страшно, и девочка успокаивала его:       — Это корриганы и крионы, дурачок. Нам нечего их бояться, потому что мы христиане. Понимаешь?       Адриан понимал. Но одному всё равно было страшно.       Тем более что иногда Хло забывала о том, что она христианка.       — Когда-нибудь мы поймаем их в банку и сдадим в музей, — мечтала девочка.       — Ага. Так они нам и дадутся.       — Они людям не даются. А мы муриоше, забыл? Я тебе укусила. Мы можем ловить их. Можем скакать под луной в облике коней и мять ночные хлеба! Только маме Эми не говори. Она очень-преочень расстраивается, когда я говорю, что мы муриоше.       — Ладно, — соглашался Агрест.       Хотя он не знал ни корриганов, ни муриоше. Сколько себя помнил, жил с Хлоей в одном доме — ну, если не считать редких перерывов, когда её забирала «мать» — но она вечно умудрялась знать больше него. Это стало таким же порядком вещей, как то, что солнце встаёт утром, а волосы у Хло светлее на тон.       Словом, он тосковал без соседки, чья кровать, поставленная напротив его, пустовала.       К счастью, материнский гнев не бывает вечным. Не прошло и недели, как начались мелкие послабления, Хлоя начала захаживать в его спальню. Держалась при этом холодно и, с виду, очень обижено. Но всё-таки приходила, чтобы показать очередную книжку с картинками, которую она неизвестно у кого и неизвестно когда выменяла.        Затем Эмили вроде как и забыла о драке на «свадьбе». Одним прекрасным вечером, незадолго до отъезда в город, Хлоя снова оказалась в их комнате. Всё обещало стать как всегда, кроме одного момента — девочка дулась.       Для Адри это было внове. Нет, он и сам умел обижаться, но чтобы так долго? Прошла же целая вечность!       Ему очень-преочень хотелось, чтобы всё вернулось на круги своя. И тогда Адриан начал канючить:       — Ну, Хло, ну не дуйся! Хочешь, я украду с кухни соль?       Они оба любили солить еду. Только потому, что им этого не дозволялось. За столом — не больше щепоти.       Однако Хлое было мало соли.       — Ты поступил очень дурно, и мама Эми меня ругала. За что? Я всего лишь хотела свадьбы.       — Ругала тебя? — в притворном ужасе шептал Адриан.       — Да. Она была страшно сердитой. Наверное, из-за того, что я поставила тебе синяк.       — Ой-ёй! Но мне совсем не больно!       — Вот именно! Она сказала, что нельзя бить мальчиков, которые тебе нравятся. Но ты мне не нравишься! Так ей и сказала. Я не сказала только, что выйду за тебя и всё тут. Тогда она не перестала бы грустить.       — Да зачем же тебе выходить за меня?       — Потому что я так чувствую. У меня дар.       Она села на край кровати, хитро прищурила глаза.       — Ты больше не будешь убегать?       — Нет! — обрадовано воскликнул Адриан.       Он был готов согласиться на что угодно, хоть бы и сесть голым задом в крапиву — что уж там говорить про обручение. Только бы Хлоя больше не пугала его молчанием.       — Значит, ты на мне женишься?       — Конечно! Только давай больше не ругаться?       — Давай! Поклянись.       — Клянусь.       Они сцепили мизинцы.       — За теми, кто нарушает клятву, приходит Анку*, — напомнила Хлоя.       С этого обещания всё стало как прежде.       Потом случилось много чего, о чём Адриан вспоминать любил. И вспоминать не хотел. Но, всё-таки иногда приходилось. Память — такая штука вроде лототрона, иногда она выпуливает чёрные шары.       Всё было.       Не было только залитого солнцем двора, старого деревянного домика в Бретани. Не стало сказок на ночь, лютенов и лютин, корриганов, демонических коней с алыми глазами, кузнечиков, скачущих внутри стекла банок.       Не стало мамы.       Лето прошло.       Демоны остались.       Адриан, уже в настоящем, сидел на мокрой скамейке и бездумно смотрел в серое Парижское небо. По глади воды в фонтачнике гуляла мелкая рябь от крошечных капель. В мокрой листве молча хохлились парковые воробьи.       Он думал, думал — отчего же ему вспомнилась эта глупость?       От того, что после того раза они ни разу не поссорились? Нет, конечно они дрались до этого, дрались и после. Они были детьми.       Адри думал, и себя ненавидел. На душе было прескверно.       Потому что эта глупость, это идиотское обещание слишком уж часто посещало его в Кентрбери. Хуже того — в иные дни оно помогало ему держаться. Он не сдавался, и переползал изо дня в день, надеясь, что где-то там, далеко, среди виноградников живёт девочка Хлоя.       А ещё он думал… чего уж там, натуральная глупость… что может Хлоя тоже… вспоминала этот случай?        Всё-таки с годами в его голову, где-то на границу сознания, глубоко-глубоко, приходили мысли о девочках. Хотя, быть может, это всё влияние других ребят? Или книжки, вроде «Всадника без головы», которые он читал вечерами?       Ему-то казалось, что у него как бы… есть «девочка». Не девушка, о которых трепались приятели. Что-то «другое». Что-то большее.       Он радовался Парижу ещё и поэтому. Конечно, слишком большого значения он мыслям не предавал. Не фантазировал даже. Всё-таки Хлоя была ещё и «сестрёнкой». Но это было так давно, так может…       «Не может».       А теперь он оказался тут. И уже в первый день «свободы» открыл для себя множество вещей. Самое неприятное — крушение хрустальных иллюзий. Ему хватило одного взгляда на Хлою, чтобы всё понять.       Никто его не ждал в доме у виноградников. Никто о нём не думал.       Верёвка, по которой он выкарабкивался из горя и из Кентербери, была сплетена не светловолосой девчушкой. Она была сплетена им самим. И вот теперь верёвки не стало — как не упасть обратно в пропасть?       Как спастись от злых корриганов? Особенно когда ты почти взрослый?       — Я не сдамся, — сцепив зубы, процедил Адриан. Волосы намокли, липли холодными прядями к вискам. Начала промокать и рубашка. Пора было возвращаться. — Я ни за что не сдамся. Вы оставили меня одного, так я один и выберусь. Я вам всем покажу.       Горше всего было от того, что он сорвался на Хлою.       «Она ведёт себя ужасно. Рассуждает так же. Но она не виновата в том, что я что-то себе нафантазировал. Я наорал на неё только по этому, а не потому что она презирает клошаров. Другой Хлое я бы простил и не такое. Вот что самое ужасное».       Он со вздохом оторвался от скамейки. Тоскливо посмотрел на неясный, размытый изморосью контур башни Эйфеля. Теперь он не казался ему таким уж удивительным. Башня и башня. Никакой город не будет волшебным, если тебя в нём не ждут.       Спрятав руки в карманы, он побрёл обратно в корпус.       

      

******

      Адриан, следуя опыту и ученическому чутью полагал, что мадам Бюстье — свежая роза в увядающем цветнике педагогов. Но, как показал урок иностранного языка, относительная молодость не была такой уж редкостью среди учителей.       Профессор Шарлотта Аппель, казалось, была младше даже Бюстье.       Невысокая худышка, с шапкой светлых, в мелкую кудряшку, волос. На крохотном, вздёрнутом носике покоились винтажные тяжелые очки с круглыми линзами. Аппель страдала дальнозоркостью, и стекло увеличивало её и без того огромные серые глаза.       Отчего простодушное круглое личико выглядело вечно удивлённым. Можно было выразиться и жёстче: весь её облик, начиная от небрежно заправленной в брюки блузки, до всклокоченных волос наводил на мысль, что Аппель перед началом урока хорошенько стукнули пыльной подушкой.       Манера таить в самой обыкновенной реплике неуверенный вопрос, в свой черёд, зарождала подозрение, что всего пять минут назад на этой подушке мирно почивала сама профессор. Эта особенность наделяла её речь, журчащую как тихий ручеёк, двусмысленной пикантностью:       — …мне льстит, что вы решили продолжить изучение английского языка?..       — …уверена — к концу учебного года вы станете настоящими англофонами?..       — …рада вас видеть вместе, живых и здоровых?..       Каждое предложение Аппель сопровождала мелким кивком (видимо, на всякий случай), отчего тяжелые очки сползали на широкий кончик носа. И профессор поправляла их быстрым, но не всегда точным движением.       Но было так же ясно, что и педсостав, и ученики прощали мадам мелкие недостатки. Всё-таки женщина обладала шармом, а также лицом ангела. Ангела, проспавшего вой Семи Труб*, самого увлекательного представления в истории человечества.       Класс уже приступил к прочтению и переводу текста с английского (говоря по чести, почти его закончил), когда Аппель наконец заглянула в журнал. И обнаружила там новую фамилию.       С этого рокового момента, и до выяснения, хорошо ли Адриан знаком с английским языком прошло не больше минуты. Затем последовало десять минут непрерывного восторга. А после начался маленький Ад.       Несчастный текст был забыт — класс наполнился полным негодования ворчанием — и всё внимание переключилось на, как выразилась Аппель, «носителя». Было решено, что класс будет задавать Агресту вопросы. На английском. Агрест же — отвечать на нём же.       — У-у-у, вируса носитель, — недовольно пробурчал Лахифф, — я ж почти перевёл этого Кэррола!       Возмездие не заставило себя долго ждать: Нино выбрали первым.       Впрочем, сосед сумел выжать из этого пользу — «забил» для себя самые тривиальные вопросы. Как-то: «Э-э-э, сколько тебе лет?», «н-дэ, где ты живёшь?», «ты хорошо себя чувствуешь?».       — М-м-м… ты говоришь по-английски?.. — спросил Нино под конец. С дичайшим акцентом.       — Нет, — мстительно ответил Адриан.       По классу пронеслись смешки.       — Браво, Нино, браво?.. — сказала профессор, поправляя очки. — Просто прекрасно?.. кто следующий?       Добровольцев не нашлось. Дети вжимались в парты, как солдаты под обстрелом. Кое-кто даже пихал товарища локтем, призывая вызвать огонь на себя.       Перст фатума указал на темноволосую девочку, сидевшую рядом с Альей.       «Дюпен… что-то там, — напряг память Адриан, — господи, как их всех запомнить?»        По хрупкости сложения она могла поспорить с профессором, но ей оно шло куда больше. Чёрные волосы прекрасно сочетались с фарфоровой кожей; аккуратные черты лица с большими, чуть восточными глазами. Небесно — голубые, они окинули класс испуганным взглядом.       Девочка поднялась. Сцепила пальцы.       «Марианна? Мари? Да, Маринетт, точно — Маринетт!».       Маринетт обещала вырасти в эффектную голубоглазую брюнетку. Но, судя по жестам, мимике, ссутуленным узким плечикам — девочке и невдомёк, насколько она красива. И что красота эта сильно отлична от красоты Хлои. У Буржуа она вполне привычная, Маринет же досталась красота нездешняя.       Такой любуются издалека, как произведением искусства. Такую красоту хвалят, но в неё не влюбляются.       Впрочем, если Адриан сейчас это и понимал, то частично, на самой грани интуиции. Разбираться в девочках — целая наука. А вот что он понимал прекрасно, так то, что девочка умела одеваться. Либо же кто-то её умело одевал. Белая рубашечка с закатанными рукавами поверх футболки с цветочной вышивкой «бохо». Розовые, явно на заказ сшитые бриджи — это можно было понять хотя бы по тому, как чудесно они сидели на не самом простом для портного размере. Адри не удержался, заглянул в прогал между партами — сумел рассмотреть тонкие икры, тёмные балетки.       По мнению Адри на Маринетт было слишком много розового — он вообще недолюбливал этот цвет. Но неведомый стилист умело сочетал оттенки, и потому образ смотрелся терпимо даже для Адриана.       Девочка тем временем хмурила лоб, обдумывая вопрос. После дебюта Лахиффа ей не хотелось показаться банальной — положение первой ученицы класса накладывало требования.       Адриану же не хотелось отвечать вообще ни на какие вопросы. Пусть даже самые оригинальные.       Потому, вопреки логике занятия, он спросил первым:       — Скажи, где ты взяла эти бриджи?       Маринетт удивлённо моргнула. «Зависла» на секунду, пытаясь разобраться, правильно ли поняла реплику. Пауза затянулась. Аля подвинулась к соседке и легонько толкнула её локтем в бедро.       — А? — пискнула Маринетт. Бледные щёки залил кармин румянца.       — Я просто хотел узнать, кто сшил твои бриджи, — терпеливо повторил Адриан, старательно выговаривая слова.       Он простодушно улыбнулся — но это не помогло. Маринетт заморгала ещё чаще. Алья устало вздохнула. Повернулась к Агресту.       — Если хочешь такие же, — сказала она с французским акцентом, — можешь заказать их у Маринетт. Эту вещь делала она.       Адриан ответил креолке разочарованным взглядом. Та в ответ наградила его ядовитой улыбочкой.       — Я хотел сказать, что это чудесная работа. Передать комплимент мастеру. И только.       Улыбка погасла — на смуглом лице появилась растерянность. Алья поправила очки на манер профессора Аппель. И, потупив взгляд, отвернулась.       — Это я шила, да, — тихо произнесла Маринетт.       — А вышивка — тоже твоя работа?       — Oui…       — С ума сойти!.. — покачал головой Адриан.       Маринетт затрепетала ресницами.       — А?.. зачем?..       — Очень тонкая и кропотливая работа. Тяжелый труд!       Хлоя, до этого делавшая вид, будто не существует ни класса, ни одноклассников, насмешливо фыркнула. Дёрнула плечами.       — Пропал напрасно. Печально, когда старательная портняжка пытается выдать себя за дизайнера. Бохо и кэжуал, просто нелепо!       Английский Хлои не был безупречен. Но всё-таки лучше и понятнее, чем все, что Адриан слышал до этого. Однако сейчас, Адри предпочёл бы услышать его французскую версию — ему было стыдно за сцену в столовой, и обострять отношения с Хлоей не хотелось.       Но и пропустить несправедливую шпильку Арест не смог.       — По-моему, одежда подобрана очень талантливо, — ответил Адриан. — Я бы сказал, что это находка.       — А по-моему, страшная безвкусица!       Хлоя повернулась к нему только на секунду — и лишь для того, чтобы обжечь Адриана негодующим взглядом.       — На счастье Маринетт, — вмешалась Алья на французском, — и нас всех, среди знаменитых модельеров нет фамилии «Буржуа». Иначе половина Парижа ходила бы в тельняшках. И наша Панама стала бы похожа на долбаный портовый кабак!       Хлоя насмешливо фыркнула:       — Ох и ах, Сезар! Дай-ка подумать, где я слышала фамилию Дюпен-Чен?.. хм-м… — она приложила палец к подбородку, — среди тестомесов разве что? Какое счастье, что она не вылезает дальше кухни, иначе Париж стал бы похож на долбаное гнездовище хипстеров!       Мадам Аппель всплеснула руками.       — Дети! Дети?.. на нашем уроке мы общаемся только на языке Шекспира!       — Долбаное гнездовище хипстеров, — повторила Буржуа на английском. — Кстати, фамилию Сезар я не видела вообще нигде…       — Это потому что ты не удосужилась научиться читать, Буржуа…       — Аля! Аля?.. прошу вас… — пролепетала Аппель.       — Да, да, именно так ты и посадила зрение, Сезар. Пытаясь вычитать свою фамилию хоть где-нибудь! — улыбнулась Хлоя. Но улыбка эта тут же потухла. — Предупреждаю тебя не в первый, но в последний раз. Если ты не заткнёшься, я сделаю всё, чтобы «Сезар» никто и никогда уже не смог найти. С самым острым зрением. Вообще нигде. Даже в коллежском табеле.       Вопреки ожиданиям, Алья осеклась. Отвела взгляд. Адри увидел, как девочка стиснула кулаки в бессильной злобе.       «Она её боится! — ошарашено подумал он. Следом пришла новая мысль, фантастичная, но до ужаса реалистичная: — Хлоя их… запугала?!»       Адри вдруг понял, что это предположение если не объясняло всё, то почти всё. И потупленные взоры. Бессмысленную злобу, подозрительность, холодность, которой его встретили одноклассники.       Что самое ужасное, даже мадам Аппель молча смотрела на девочек, судя по лицу надеясь, что перепалка закончится сама собой.       — Радуйся, что рядом нет мадам Бюстье, — пробурчала Алья, утыкаясь в тетрадь.       — Я не ослышалась? Ты что-то там лопочешь?..       Алья промолчала.       «Какой кошмар…»       Адриан ясно понял — он не будет, не может вот так запросто смотреть, как унижают другого человека. Пусть даже Сезар сама успела спрыснуть его ядом. Да пусть бы она его и бензином облила рядом с открытым пламенем.       — Мариенетт, — чётко и громко произнёс он, — замечательный дизайнер.       В классе повисла тишина. Одноклассники бросили рисовать в черновиках, уставились на Агреста с видом, будто на его месте вдруг возник вьетнамский буйвол.       — Какое спорное утверждение, — задумчиво протянула Хлоя, не думая даже повернуться к Адриану лицом. — Впрочем, о вкусах не спорят.       Агрест буравил взглядом её жёлтую курточку.       «Ты можешь оставить всё как есть, Адриан. Конфликт утих сам собой. Ну зачем тебе это, ну зачем? Пожалуйста, заткнись!»       Он нашёл эту мысль неглупой. Но очень, очень трусливой. Агрест чётко понял: его невольно поставили перед выбором. Дружба, или справедливость. Или невмешательство, взвешенный, холодный нейтралитет. Ему почему-то казалось, что делать его нужно прямо сейчас, потом будет уже поздно.       Потом существует только для исправления ошибок.       «Тебе это не нужно. Ты даже не знаешь, что между Альей и Хлоей. Может, Хло так же травили, как и тебя, может…»       «Да, — напомнил себе Адриан, — но когда травили меня, я не заставлял этих уродов трепетать от ужаса. И я не платил той же монетой. И не молчал. Если промолчу сейчас, значит всё было не взаправду».       — Что же, Маринетт, — произнесла Аппель, — это было содержательно, ты можешь се…       — Я поговорю об этом с отцом, — перебил её Агрест, — уверен, ему понравятся её работы.       Хлоя вздрогнула. Медленно повернулась к нему. Их глаза встретились — Адри надеялся найти в них обиду, непонимание. Но вместо этого, он натолкнулся на стену льда. Коснёшься такого — обожжёшь кожу, в миг прилипнешь.       Сидящий рядом Лахифф шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы.       — Уверена, в свою очередь, что он прислушается к твоим рекомендациям, — певуче-нежно произнесла Хлоя. Лицо не выражало никаких эмоций, кроме отрешённой надменности. — Ведь он всегда тебя слушает, не так ли?..       Она улыбнулась самыми кончиками губ.       «Бей, бей, мне не больно».       Адри врал сам себе. На самом деле ему было очень больно.       — Ради дела я умею быть упрямым, — произнёс Адри, чувствуя как дрогнул голос.       — Упрямым — это очень удачное слово. Но ради какого «дела»? Ради Дюпен-Чен?       — Ради справедливости.       Она покачала головой.       — О-о-о… что ж, Адрикин, я тоже умею быть упрямой. Осторожнее.       Агрест насмешливо фыркнул. Откинулся на спинку стула, сцепил на животе пальцы.       — В самом деле? Хло, я не ослышался? Ты мне угрожаешь? Надавишь на папу, чтобы и меня вышвырнули из коллежа? Не трудись объяснять, я знаю что можешь. Только, такая беда, я тебя нисколечки не боюсь.       Она прищурилась. В повисшей тишине было слышно, как дождь барабанит по карнизу.       — Угрожать тебе? Что ты, Адрикин, как ты мог подумать? Тебе не грозит ничего. Но только тебе…       — Ты не…       — О, не зарекайся.       Профессор постучала пальчиком по краю стола, пытаясь привлечь к себе внимание.       — Дети?.. Дети. Вы не могли бы оставить личные разговоры до перерыва?.. ребятам их слушать неинтересно, это неприлично, и…       Алья кашлянула в кулак:       — Я бы поспорила. Простите, профессор Аппель. Мы все, прямо сейчас находимся на премьере фильма-катастрофы. Называется картина «крушение авторитета Хлои Буржуа. В дыму и пламени. В 3D».       Хлоя повернула к Алье лицо.       — Сезар, я тебя предупреждала. Я тебя долго терпела. Ты доигралась. Готовь документы к переводу.       — Ты этого не сделаешь, — сказал Агрест.       — Ещё как сделаю. Хочу стать режиссёром картины: «Сезар вылетает из коллежа с помпой и всё-такое».       Адри очень хотелось напомнить Хлое, что всё-таки старший Агрест — меценат коллежа. Но это значило бы, во-первых, что они начнут меряться отцами, да к тому же на людях. Это невероятно глупо. Во-вторых, что Адри в самом деле пришлось бы обращаться к отцу с просьбой приструнить Хлою. А ведь ещё вчера вечером он приказал ему сделать это самостоятельно.       «Он Агрест…»       — Ты этого не сделаешь, — повторил Адриан, но уже мягче, — если не хочешь потерять моё уважение.       «Сейчас ты скажешь, что твоё уважение я давно потерял, — с нарастающей горечью подумал Адриан, — и оставишь меня без подруги. С другой стороны, может быть я это и в самом деле заслужил?»       Он видел, как при ещё спокойном лице начали гневно раздуваться крылья ноздрей. Совсем как раньше, когда Хлоя была в крайней степени недовольна. Сквозь толщу льда в голубых глазах промелькнул огонёк бури.       Затем девушка вздохнула. На мгновение смежила подкрашенные тенями веки.       — Ладно, — сказала она, выдавив улыбку, — хорошо. Твоя взяла, Адрикин. Можешь наслаждаться обществом этой…       Не найдя подходящего слова, она махнула кистью. Отвернулась.       Урок вернулся в прежнее русло. Несчастная Маринетт, наконец села за парту. А мадам Аппель велела классу вернуться к переводу. И уже больше не пыталась устроить младшему Агресту массовый допрос.