Черный Кот с холма Монмартр

      

Vol. 1

Пять лет спустя

      Задний бампер отцовского Роллс-Ройса пересёк невидимую черту — створки высоких кованых ворот бесшумно закрылись. В зеркале Фантома Адриан увидел только аляпистые знаки кирпича, которые смотрели на проходящих мимо парижан, словно пара красных от недосыпа глаз.       «Проходи мимо. Это частная территория. Тебе здесь ловить нечего».       Наверное, прочие обитатели Тупика Художников, испытывали дискомофрт, когда невидимый механизм схлопывал за их спинами такие надёжные ворота. Отрезая их от богемной тишины.       Но Адриан ликовал.       Он нетерпеливо ёрзал на бежевой коже заднего сиденья. Тщетно пытался заглянуть за огромное плечо водителя, заслоняющее от него Париж. Пахнущий выставленными на подоконники цветами, выпечкой тысяч булочных, бензином миллионов машин. Английская шумоизоляция колпаком отсекала от удивительных звуков — нетерпеливых (а иногда и гневных!) гудков, цоканья каблучков по мостовой. Удивительного воркования столичной французской речи.       Париж… незнакомый. Чужой. Дикий. И, почему-то, такой родной.       Но водитель сутулился за рулём — при таких-то габаритах будет тесно даже на Трафальгарской площади — монументальный и непоколебимый, он напоминал Адри исполинскую горгулью. Сходство добавляло массивное лицо, будто высеченное резцом в граните. С чертами, глядя на которые даже самому хладнокровному человеку захочется очутиться где-то в другом месте.       Отец звал его Немым. Немногочисленные домашние за глаза называли «обезьяной», или «гориллой». Адриан не знал точно, умеет ли его импозантная нянька разговаривать. По крайней мере при нём охранник и водитель в одном лице ни разу не проронил ни слова. Но обзываться, а особенно за спиной, ему казалось занятием, недостойным джентльмена.       Машина мягко скатилась по спуску. Замерла у запруженной транспортом дороги, ритмично щёлкая сигналом поворотника. Немой всегда водил аккуратно. Без нервов. Без жестов. Соблюдая правила. Механически, почти как робот. Но в этом вождении чувствовалась любовь…       О Немом, помимо очевидного, можно было сказать ещё две вещи: он любил технику. И мог сломать шею человеку одним движением руки.       Фантом нашёл прореху в разноцветной веренице машин. Агрессивно урча двигателем, вырулил на узкую дорогу. Влился в монотонный поток спешащих на работу Парижан. За тонированным стеклом проплывали фасады старинных домов. Бакалейщики суетились, раскрывая брезентовые карнизы палаток — на деревянных лотках уже лежали свежие овощи и фрукты. А над ними кружились осы, пьяные от тёплого сентябрьского солнышка.       Мимо проползла заполненная народом остановка. Адриан приник к стеклу, рассматривая погружённых в себя прохожих. Почти все сжимали в левой руке бумажный стаканчик с кофе, а пальцами правой копались в смартфонах.       Если ему и дальше будет везти, он сможет вот так же ждать автобуса! Ведь до остановки совсем недалеко, или…       …внимание Адри переключилось на гостеприимный зёв метро. Бетонная яма, обрамлённая тёмно-зелёной низенькой решёткой, жадно поглощала обитателей Монмартра. Высоко над ней, на тонком длинном флагштоке полоскался звёздчатый флаг Евросоюза.       Машина резко дёрнулась, перестраиваясь в потоке. И Адри с гулким стуком впечатался лбом в холодное стекло.       Потирая ушибленное место, он обижено глянул на Немого. Но тот, истолковав взгляд по-своему, нажал на кнопку радиоприёмника. Салон наполнился гомоном ведущих, говорящих на французском.       «Не забывай, — одёрнул себя Адри, — тут все говорят на французском. И ты тоже. Это и твой язык тоже…».       — …прекрасное сентябрьское утречко друзья! — радостно возвестил молодой мужской голос. — Но это не единственный повод для радости. Сегодня ликуют… угадай кто, Валери?..       — Родители! — со смешком ответила девушка.       — Точно. Родители. Парижские улицы переполнены унылыми студентами, колеженами и коллежинами. Наконец они надели эти свои весёленькие портфельчики, крохотными ножками потопали в коллежи, лицеи, или где их ещё содержат?.. из позитива: они перестали слушать рэп под окнами офисов. Разве это не прекрасно, душа моя?       — Да-да. Конечно, Пьер. Однако, этот учёбный год дорого обошёлся счастливым родителям. По данным независимых источников, чтобы снарядить одного школьника семьям пришлось раскошелиться на сумму в полтора смика*…       Ведущий присвистнул.       — Вот поэтому я не женат, Валери.       — Просто ты — козёл, Пьёр. Вот поэтому и не женат…       Роллс-Ройс бодро рванул на светофоре. Только за тем, чтобы увязнуть в заторе сто метров спустя. Зелёные циферки часов рядом с деревянной приборной панелью показывали половину восьмого утра.       Опоздать в первый день учёбы… кошмара хуже не представить! Как будет неловко… к тому же отец, и без того полгода продержавший его взаперти, запросто может передумать выпускать сына… ведь в его коллеж ехать через половину города. И ежедневные опоздания не спустит.       «Это ж во сколько мне вставать? — с ужасом подумал Адриан, смотря, как красный сигнал светофора сменяется на зелёный. Однако затора это, похоже, не касалось. Автомобили продолжали стоять. — Хотя ладно. Встану хоть в четыре. Только бы не дома! Не опять! И, упаси боже, не в пансионат».       — Мы не опоздаем? — взволнованно спросил Адриан.       Немой только развёл руками, кивком указывая на крышку багажника стоящей впереди машины.       Младшему Агресту грезилось, что с сегодняшнего дня жизнь круто изменится. У него появятся друзья. Настоящие. Не как в пансионе, где соседи по комнате, с британской иронией (порядком истончившейся за века), называли друг — друга «сокамерниками».       И ещё… он сможет гулять… наверное.       Постепенно неиссякаемый оптимизм победил здравый смысл. И настроение «у-у-у, пробка!» сменилось на «вау, пробка! Макдональдс?.. круто!».       Ещё мысли Адриана занимал язык. Его он знал. И знал неплохо. В конце-концов, его отец — француз. Но вот общаться с носителями как-то не доводилось… разве что с коллегами-моделями, но это случалось до досадного редко.       Кровь кровью, но отец — англофил до мозга костей. Даже имя сына он произносил на английский манер. «Эдриан», а не «Адриан», как прежде называла его мать…       «Мама…».       Адриан мотнул головой, прогоняя полные чернильного мрака мысли. Он слишком хорошо знал эту пропасть потери. Кажется, что её край широкий, и в бездну не упасть. Но до чего скользкий этот край…       «Только не сегодня. И не завтра. Всё. Всё… будет иначе».       Радиоведущие кончили ворковать на столичном патуа. Их заменил писклявый голосок какой-то местной певички. С минуту Агрест терпел банальные по содержанию куплеты. А затем полез под крышку кожаного планшета — быстро нащупал флэшку.       Постучав Немого по плечу, с милой улыбкой произнёс:       — Давай моё послушаем, а? Ну хоть сегодня.       Удивительно — водитель согласился. В музыкальных вкусах Адри не сходился ни с кем из немногочисленных знакомых. Но когда дело доходило до французской музыки, младший Агрест начинал понимать старшего.       Пара щелчков, и салон заполнился громом электрогитар английского панк-рока. Коварный фатум во всём списке указал пальцем на Blitzkrieg Bop «Ramones».       

Hey ho, let's go!

      Поток машин, переругиваясь гудками, сорвался с места. Фантом, радостно ревя, вырвался на широкую дорогу.       

They're forming in straight line

      

They're going through a tight wind

      

The kids are losing their minds

      

The blitzkrieg bop!

      Роллс-Ройс, словно чёрный четырёхколёсный ледокол разрезал тупым носом редеющий поток. Скромные машинки буржуа и клерков почтительно расступались перед исполинским британцем.       

They're piling in the back seat

      

They're generating steam heat

      

Pulsating to the back beat

      

The blitzkrieg bop!

      

Hey ho, let's go!

      

Shoot 'em in the back now

      

What they want, I don't know

      

They're all revved up and ready to go…

      Адриан, опустил стекло, и высунулся в окно. Встречный холодный ветер в одно мгновение растрепал отросшие за полгода пшеничного цвета волосы.       «Прощай укладка! Прости, Родерик, ты зря сегодня рано вставал, чтоб навести порядок в этой копне…».       — Хеллоу, Пари-и-и-и-ж!!!       

They're forming in straight line

      

They're going through a tight wind…

      Проезжающая по встречно полосе машина дружелюбно погудела.       Издав победный клич, Адри высунул из машины руки. Это стало последней каплей: Немой, негодующе глянув на отражение подопечного в зеркале заднего вида, нажал на кнопку. И стекло поехало вверх.       — Извини, — виновато пробормотал Агрест, возвращаясь на сиденье. — Ты не понимаешь, я просто обязан был это сделать. Кстати, провожать меня не надо, меня встретят.       Немой, обруливая раритетного вида француза, плетшегося в средней полосе, скептически поднял густую бровь.       — Мы с отцом обо всём договорились, — сказал Адриан, умоляюще складывая руки, — меня встретит Хлоя, она всё покажет, она там учится тыщу лет…       Обычно скупой на эмоции водитель насмешливо фыркнул.       —Нет, на этот раз это правда. Я не сбегать собрался! Ну пожа-а-а-луйста!..       Громила лениво махнул исполинской кистью. Что на его языке значило «ладно, чёрт с тобой, ребёнок». А затем погрозил корявым пальцем, что переводилось как: «версия про Хлою звучит очень подозрительно. Имей в виду, головы снимут нам обоим…».       Этим языком жестов Адриан овладел в совершенстве ещё на острове.       Песня закончилась. Но дух бунтарства ещё не покинул его груди. Улыбка играла на губах, и Адриан, довольный ещё одной маленькой победой, с любовью провёл ладонями по голубой ткани курточки, с короткими рукавами. Чудом ему удалось отвоевать её у отца: старший Агрест собирался отправить сына в форме пансиона. Наглаженных брюках, рубашке, и вязаном жилете.       Адри одинаково ненавидел и пансион, и брюки с жилеткой и пиджаком. Один только их вид заставлял сердце тоскливо сжиматься. Навевал воспоминания о казарменных порядках: одинаковых постелях. Одинаковых коротких стрижках. Одинаковых канареечно-жёлтых галстуках.       И о тоскливом, невыносимом одиночестве, которое у каждого было своё. Уникальное…       — Странно, что Хлоя не звонит. Ну, раз не звонит — значит, не опаздываем.       Немой устало вздохнул. Замучено глянул в салонное зеркало: «когда ж ты заткнёшься уже, а? Фонтан жизни».       На самом деле Адриан вовсе не был уверен, что у Хлои вообще есть его номер. Она написала ему раз, в Фейсбуке — когда он приехал в Париж. Посоветовала вести Инстаграм. После чего исчезла, погруженная в какие-то свои дела.       Он помнил её весёлой светловолосой девчушкой, которую нянечка постоянно ругала за испачканные в грязи коленки. Хлоя обожала копаться в земле. Еще до ужаса, когда всё было иначе, здесь, в Париже, она сказала что точно, стопроцентно, станет археологом. Она будет как Лара Крофт, а он — как Индиана Джонс. Вот — она даже купила на блошином рынке в Стамбуле шляпу с полями.       Шляпа оказалась сильно не по размеру, при первой же примерке повисла на ушах. А детальный осмотр выявил ещё один изъян. Высокую тулью безжалостно поела моль.       Адри ещё брякнул тогда, что всё должно быть наоборот, ведь Крофт — британка. А мама у Хлои теперь живёт в Америке. Тема болезненная, но смешливая Буржуа восприняла всё на свой лад, и звонко смеялась в ответ.       Потом ещё неделю спрашивала, не вырос ли у него бюст?..       «Хлоя… почему ты не писала… почему?..».       Агрест кивнул мыслям. Сегодня он спросит почему. А она отшутится, мол, в катакомбах связи нет. Зато полно древних ловушек, скелетов и золота. По-мальчишечьи шлёпнет его по плечу, а он толкнёт её локтём. И всё будет почти как раньше. Только чуточку лучше.       «Но ведь она в самом деле договорилась с отцом. И чего я переживаю? Это же Хлоя. Хлоя — кремень».       Немой стойко терпел гром британского рока еще минут двадцать. Но после нервы его сдали, и он вернул флешку хозяину. Впрочем, последнее Адриана уже не сильно волновало — машина остановилась как раз напротив гостеприимно распахнутых ворот коллежа «Франсуа Дюпон».       

******

      Адриан как завороженный смотрел на приземистое, двухэтажное здание. По виду довольно старое — но насколько, парень определить не смог. Весь центр Парижа на первый взгляд как музей под открытым небом. А на второй становилось ясно, что чья-то рука нарочно делала дома похожими. Так, что без пояснительных табличек турист, или человек, вроде младшего Агреста, рисковал заблудиться.       Вот и коллеж, казалось, пытался быть похожим на соседние здания. Та же приподнятая, старинная крыша со светло-синей черепицей. Такие же стены фальштруб — брендмауэров над ней. Сдержанная, благородная лепнина; древний, видавший виды кирпич; и, конечно, бортики железных кованых решёток.       Коллеж старался не выбиваться. Но архитекторы — явно совсем недавно — лишили его части крыши. И теперь её заменяла громоздкая конструкция из стали и стекла. Что-то вроде исполинской теплицы, которую младший Агрест нашёл удивительно неуместной и нелепой. На его взгляд прозрачная надстройка смотрелась самым обыкновенным сараем.       «Должно быть, — решил Адриан, выбираясь из машины, — школьникам сильно недостаёт свежих огурцов. Или они так греются?..».       Ему начинало казаться, что вообще весь пейзаж скорбит из-за такого кощунства: обступившие собрата пятиэтажки, ещё не изуродованные сомнительным гением архитектора, возвышались над коллежем, бросая тень на пышущую свежестью парковую зону. И в глазах-окнах, отражающих яркое сентябрьское солнышко, читалось немое сочувствие.       Но, при этом, заведение явно респектабельно: из-за крыш домов поднималась стальная паутина башни Эйфеля. Землянисто — бордовая, непоколебимая, тёмная снизу, и светлеющая к верхушке, она показалась Адриану бредовым миражом. Сюрреалистичности добавляла иллюзия близости: из-за размера башня, казалось, стоит в соседнем дворе, как самый обыкновенный памятник. Хоть это было совсем не так, и до символа Парижа, взбреди ему такое в голову, пришлось бы идти не меньше часа, но…       …ощущение какой-то общей нереальности давило.       Адри, проверив для порядка планшет, ещё раз напомнил немому про Хлою, и про время, когда его нужно будет забрать.       — А так я мог бы сам… — начал было Адриан, но Немой, бросив выразительный взгляд, нажал кнопку на руле. И монументальное лицо скрылось за медленно поднявшимся стеклом.       Помявшись немного, младший Агрест на ватных ногах побрёл к массивной каменной лестнице, что упиралась прямиком в массивную же дверь. Кроссовки бодро отсчитали ступени. Дерево створок, пахнущее нагретой на солнце краской, оказалось напротив его носа несколько быстрее, чем он рассчитывал.       Адриан нервно запустил пятерню в светлые волосы. Осмотрелся. Всё указывало на то, что все желающие уже зашли в коллеж. По выпуклым камням дворовой брусчатки, ещё мокрой от ночного дождя, важно расхаживали голуби. Скамейки пустовали. За невысоким забором урчали двигатели авто. Лёгкий сентябрьский ветерок, не злой, но уже нёсший дыхание зимы, о чём-то шептался в ещё зелёных кронах парка.       Хлои нигде не было видно.       Нервничая, Адриан посмотрел на циферблат наручных часов: без десяти минут восемь.       Он привык к порядкам кампусов, и знал, что за дверями его наверняка ждёт суровый косьерж в форме. Сталкиваться с ним, не имея пропуска — себе дороже. Уж лучше опоздать. Там, на старом месте, опоздание могло обернуться хорошей выволочкой. Но косьерж — это Цербер, достойный последнего круга Ада…       Снова взгляд на часы. Минутная стрелка ползла предательски-быстро.       О пропуске отец ничего не сказал (как не сказал ничего и о месте, где Адри предстояло учиться). Так что не оставалось ничего, кроме как ждать.       Агрест прислонился к нагретому солнцем дереву створки. Кадиллак, как назло, не собирался никуда уезжать. Немой припарковал машину так, чтобы не перегораживать въезд, и при этом видеть главный вход. Солнце выгодно играло на хроме и металлических боках авто.       Конечно, водитель не будет торчать вот так все пять уроков. Он уедет, как только Адри скроется за дверями. А пока будет следить — в голове Немого живёт упорная мысль о том, что младшему Агресту только дай возможность сбежать, и он своего не упустит.       «Было то всего пару раз, — угрюмо подумал Адриан, бездумно глядя на часы. — Ну, может… десять… но не больше. Попробуй, объясни ему, что я не рецидивист, а жертва обстоятельств».       Ни отец, ни Сенкер не верили, что человек, рождённый с серебряной ложкой во рту, может быть настолько влипчивым в неприятности.       Минуты текли. Никто не входил в двери. И не выходил из них. Прохладный ветерок забирался под ворот футболки, надетую под рубашку, порождал волну мурашек. Голуби ворковали.       И ситуация с каждой секундой становилась всё напряжённее. Адри прекрасно понимал, как всё смотрится с точки зрения охранника: его подопечный ждёт, пока машина скроется. А там он, счастливый, удерёт, чтобы слоняться по Парижским улицам до самого вечера.       «Ну вот это было-то всего два раза… или три. И там был не совсем не Париж, и я был НАМНОГО глупее. Неужели он думает, что я не поумнел?..».       Стрелка часов показывала ровно восемь.       — Всё, — с ужасом прошептал Адриан, — зараза. Я опоздал. Что же делать?..       Он глубоко вздохнул. До боли сжал кулаки. Одним усилием воли собрал в себе всё мужество. И, боясь выдохнуть, чтобы не улетучился порыв храбрости, ухватился за позеленелую бронзу ручки. Дверь поддалась, и в лицо парню пахнуло смесью запахов, какие бывает только в учебных заведениях: нежный аромат свежей краски, острая химическая вонь чистящих средств, и что-то ещё, неуловимое. Древесно — сырое.       Не оборачиваясь, он шагнул в полумрак тамбура. На его противоположном конце приглашающее распахнули створки двери помельче.       Невольно сутулясь, и пряча руки в карманы, Адриан ступил на начищенный до блеска кафель. И шаги эхом пронеслись по просторному холлу. Смешались с эхом французского щебетания: на массивных деревянных скамьях о чём-то переговаривались старшекурсники. Которые, как знал Адри, здесь зовутся почётным словом «лицеисты». Парень и девушка — с виду совсем взрослые, под стать учителям.       Девушка с ярко-рыжими волосами что-то втолковывала высокому парню, тыча под нос экран планшета. Парень безуспешно пытался отпихнуть его от лица — чаша весов явно склонялась на сторону рыжей. Увлечённые этой странной борьбой, они не удостоили новичка даже взглядом. Чему Адри был несказанно рад — в бывшей школе старшеклассники нередко вели дежурство по коридорам, отлавливая опоздавших.       — Я тебе говорю! Это она! Точно она! Я её постоянно здесь вижу!.. — горячо шептала девушка.       — Обратись к врачу, — устало ворчал парень, — к окулисту там, или психиатру.       — Я её сфоткала, но смазалось всё, посмотри сам!..       — Дева Мария, за что ты мне послала эту девушку?.. когда я говорил «не скучно», я имел в виду не это…       — На ней был красный костюм, Фернан! — девушка заговорила чуть громче. — Но не простой, а такой э-э-э… дрожащий. Как на ветру. Я тебе клянусь, она зашла в женский туалет, а потом растворилась в воздухе! Бам, и всё.       — Растворилась. Или нырнула прямо в толчок, и растворилась уже в нём. Одно из двух. Третьего быть не может…       Адриан на цыпочках двинулся через холл. Стеклянной будки с консьержем не наблюдалось. Зато нашёлся огромный стенд с прикреплёнными на него бумажками.       «Расписание. Мне нужно расписание».       Он подошёл ближе. И, уже в первую секунду потерялся среди букв и цифр.       — …я не чокнутая, Фернан! Это был дух… не знаю… привидение! — донеслось в спину.       — Конечно ты не чокнутая. Ты просто «интересная».       — Дурак.       Наконец Адри, как ему показалось, нашёл нужный листок — с цифрой шесть в правой графе таблицы. По его расчетам он должен учиться в восьмом классе, но «восьмёрке» на бумагах места не нашлось. Таблице же с «шестёрками», как назло, заслоняли другие бумаги.       Агрест подцепил их пальцами, чтобы получше рассмотреть дату и номер кабинета.       — …я уже год за ней слежу. Проблема в том, что её просто невозможно заснять!       — Проблема в том, что её, кроме тебя, никто не видит.       — А вот и видит! — почти крикнула девушка. — Химичка видела!       — Ну это мно-о-о-гое объясняет. Вот я спрошу первого встречного… например… эй, парень!       Адриан испуганно вздрогнул. Рука дёрнулась, и разорвала напополам весёлый фиолетовый листок с надписью «памятка о здоровом питании учащихся».       Агрест обречённо обернулся: незнакомец уже шёл к нему уверенным широким шагом.       — Привет, — сказал он, подойдя вплотную. — Ты не видел здесь красных девочек?       — No, — ответил Адриан, растерянно комкая обрывок листа, — в смысле… нет… пока что.       Старшекурсник прищурился.       — «Пока что»? Ты здесь недавно?.. В смысле новенький?..       Адриан принялся сбивчиво объяснять, но уже на половине фразы поймал себя на том, что говорит по-английски.       — О, так ты шпион, — хохотнул старшекурсник. И, довольный шуткой, хлопнул себя по боку: — Ха! Я так и знал. Проклятые янки распыляют здесь споры галлюциногенного грибка… о… а это что у нас?..       Он выхватил из пальцев край порванного листа.       — Улика! Так-так… «о здоровом питании»… мало вам галюнов, так вы ещё хотите, чтоб мы все тут перетравились… ну, надо сказать, здесь вы уже бессильны. Что-то хуже, чем наши салаты — не случится.       — Я нечаянно, — жалобно произнёс Адри, — мне нужно в восьмой…       Парень выразительно покосился на собеседницу. Та сидела на скамейке, и молча дулась.       — Тебе сколько лет? — устало вздохнул лицеист.       — Четырнадцать.       — Такой маленький, а уже шпик. Куда катится этот мир?.. Да, кстати, вас в разведшколе не учили, что во Франции всё задом-наперёд? Твой класс четвёртый. Вот видишь эту таблицу? 4Е — твой курс. У вас уже десять минут как урок французской литературы. Дуй на третий этаж, пока я не сдал тебя полиции. Или, как у вас говорят, копам?..       Адриан неуверенно улыбнулся.       — Фараонам. Я из Британии… приехал.       — А-а-а, — понимающе протянул лицеист, — так ты из этих… пье терр**… ладно. Знаешь, давай я тебя провожу. Всегда мечтал поработать с ми-шесть.       

      

******

      Первый же поворот старой, тёмного морёного дуба, лестницы показал Адри, как сильно он недооценил размеры коллежа.       Между двумя этажами, видимыми снаружи, имелся ещё один — такой приём младший Агрест уже встречал в почтенных домах начала прошлого века. Но только теперь целиком оценил всё его коварство: на третий этаж можно было попасть, только минуя прямые, узкие коридоры второго. Фернан провёл новичка мимо высоких, до потолка, окон, смотрящих на просторный внутренний дворик, где расположилась спортивная площадка.       Сейчас, под резкие вопли свистка, один из младших классов потел на уроке физкультуры. Мальчики и девочки, в футболках и шортах перебрасывали друг — другу яркий оранжевый мяч. Получалось неважно: мяч то и дело улетал к завешанной сеткой стене, ударялся об пол, порождая в «колодце» печальное эхо.       «Вот так теплица».       — У кого-то утро начинается не с кофе, а? — хмыкнул Фернан, заметив тоску во взгляде Агреста. — В этом бахуте***, кстати, о-о-о-чень уважают спорт. До потери наших пульсов. Скоро будешь радоваться жизни как эти доходяги…       Он кивнул на окно: внизу развернулось полное драмы действие. Высокая, худенькая девчонка не сумела поймать мяч, и тот с гулким звуком ударил её по лбу. Преподаватель бросилась к ученице, принялась критично осматривать ушибленное место. Ученики же, пользуясь заминкой, начали играть баскетбольным мячом в футбол.       Что в школе, где прежде учился Адри, приравнивалось к сатанинской мессе посреди знаменитого костёла.       — Ты вообще как со спортом? Занимаешься чем? — не унимался Фернан.       — Я… э… да, фехтую… немножко.       Лицеист одобрительно хмыкнул.       — А! Ну да. Разведка. Зарезать кого — это ж всегда тише, чем застрелить. Расскажи о своём кровавом хобби куратору, и тебя запишут в секционный резерв. Избежишь этой вот нудятины.       — Спасибо.       — Я и сам, знаешь, занялся бы боксом, но мой стоматолог против. Коллеж, как ты видел, и без этого полон опасностей. Мяч бьёт тебя по лицу, и всё, ты галлюцинируешь в женских туалетах… посему, насаживать людей на острые предметы, это не самый травмоопасный досуг…       Коридор закончился очередной лестницей, которая вывела их на третий этаж. Более просторный. И уютный: под стопами тихо поскрипывал паркет, милые, фиалкового цвета стены украшали стенды, где за толстым стеклом пылились кубки, грамоты, фотографии.        Фернан, переходя на шёпот, ткнул пальцем в сторону высокой двери, на которой красовалась латунная табличка с выбитым номером «семнадцать».       — Тебе сюда. А я не пойду, агент. Извини. У вашей Бюстье прозвище «Бульдог». Такие повадки. Если вцепилась — не отпустит. Держи ухо востро, пэло.       Он махнул на прощание рукой, и скрылся за поворотом.       Адриан остался один. Стерильную тишину изредка нарушали приглушенные голоса преподавателей. Уроки уже шли, и, судя по серьёзному тону говоривших — достаточно давно. Учёба в закрытой частной школе научила Адри не только правильно повязывать галстук и заправлять постель. Но и высчитывать удачный момент.       Первые минуты урока, как правило, преподаватель «холостит», перекладывая бумаги. Он пассивен, и вяло реагирует на внешние раздражители. Но затем урок начинается по-настоящему, учитель «разогревается», набирает обороты… и вот тут-то опоздавшие теряют последние шансы попасть в класс незамеченными.       Так вот, сейчас Адри отчётливо слышал, что момент безвозвратно упущен.       Парень тоскливо посмотрел в сторону лестницы. Нервно оправил края футболки. Помялся немного у двери. Делать нечего — он сперва робко постучал. А затем потянул ручку на себя.       Перед ним открылась аудитория, залитая утренним солнцем; парты, выстроенные парами на лестнице. Почти все скамьи заняты скучающими учениками — Адри быстро мазнул по ним взглядом, и с досадой не нашёл ни одного знакомого лица.       «Вот почему Хлоя меня не встретила. Может, заболела?..»       Он быстро повернулся к учительской кафедре, и открыл было рот для заготовленных извинений. Но… стол пустовал. Доска за учительским стулом девственно чиста. Нет даже разводов от мела.       Адриан попробовал найти взглядом преподавателя. На самом верху аудитории, у дальней парты стояла ярко-рыжая девушка. В белом брючном костюме, аккуратно забранными волосами цвета меди. Зелёными глазами, и милыми конопушками на остром носике.       С виду она была старше лицеистов, но на роль преподавателя никак не годилась. По крайней мере, в мире, где прежде жил Адри. Там, за морем, в закрытой школе, женскую половину учителей представляли существа, выглядевшие как что-то среднее между хорошо просушенной египетской мумией, и битым жизнью урюком. Закутанные, к тому же, в чёрные монашеские мантии и платки.       Жёсткие до жестокости, они, кажется, дышали не воздухом — одними только правилами и принципами.       Их парни боялись даже больше, чем кураторов.       Рыжая в эту привычную категорию никак не вписывалась. Постарее лицеистов, это верно. Но для учителя — слишком молодая. Такие обычно устраивались на подработку старшинами классов. А со старшинами у Агреста всегда складывались хорошие отношения.       Секунду он мялся под взглядами учеников, а затем робко произнёс:       — Здрассти.       В аудитории повисла тишина. Скука стремительно покидала ученические лица. Адриан, не заметив тревожных симптомов, решил, что со старшинами разумнее всего придерживаться панибратской линейки.       По крайней мере, в бывшей школе это срабатывало.       — А… её тут нет? — спросил он.       Рыжая удивлённо моргнула. Быстрым движением закинула рыжую прядку за ухо.       — Пардон, — мурлыкнула старшина, — нет кого?       — Ну… Бульдога, — брякнул Агрест.       В аудитории повисла звенящая тишина. Настолько острая и стерильная, что Агресту начало казаться, будто он слышит собственное сердцебиение. Мир застыл, словно его поставили на паузу. Рука тёмненького паренька, сжимающая ручку, замерла на полпути к тетради. Девушка с ярко-розовыми волосами перестала копаться в сумке. Другая, явно с восточными корнями, сделала такие круглые глаза, и Агрест мигом понял что… попал.       Бледные щёки рыжей начали стремительно алеть. В следующую секунду тишину нарушил короткий смешок-всхрюк. Полные гнева огромные зелёные глаза метнулись на здоровяка, занимающего сразу два места. И тот покорно потупил глаза.       Адриан забыл, каково это — дышать.       — Извините, — пробормотал он на английском, — я, наверное, пойду…       — Перед вами профессор Бюстье, мсье, — холодно произнесла рыжая, — я — преподаватель французского языка. И эта аудитория — его храм в стенах этого коллежа. Посему я попрошу изъясняться только на нём. А теперь вопрос: кто вы такой, и что здесь забыли?       Адриану захотелось умереть. Прямо сейчас, незамедлительно. В его воображении отец менторским тоном уже зачитывал неизбежный приговор: «ты — живое доказательство, что отсутствие дисциплины делает из человека дикаря! Возвращайся в Англию».       «Боже, всё пропало. Боже, только не опять».       — Из-з-з-вините, — повторил Адриан. Волнение, кольцом сжавшее грудь, мешало добывать из памяти французские слова. Уже открывая рот он понимал, что вместо французских произносит английские. И заменяет картавую «эр» благородным британским рычанием. — Мне жаль. Я… э… меня зовут… э-э-э… Эдриан Агрест.       Прошла томительно-долгая секунда. Гнев на лице Бюстье сменило удивление. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но, передумав, быстро его захлопнула.       А затем мир пришёл в движение.       Сидящая на задней парте блондинка резко встала, вскинув руку к потолку.       — Адрикин! Это же Адрикин! — крикнула она. — Я про него вам говори-и-и-ла!        Адриан мигом забыл и про отца, и про конфуз. Его словно молнией поразило: этот голос такой родной и знакомый на мгновение отбросил его назад. В прошлую жизнь. Такую далёкую, нереальную…       Он всмотрелся в симпатичное личико, с трудом пробился сквозь маску умело нанесённого макияжа.       «Этот голос… эти… волосы…»       Длинные светлые прямые волосы, забранные в хвост. Адриан помнил их совсем другими — пышными, пшеничными непослушными локонами. И лицо, такое знакомое, теперь показалось ему чужим: правильные черты, полные губы, высокие скулы, острый прямой нос… лицо это совсем не походило на лицо Хлои. Теперь это была какая-то порочная версия Софи Марсо. Даже сейчас, в крайнем возбуждении, Хлоя не походила на себя.       Но, всё-таки, это была она.       — Буржуа, — резко произнесла профессор, поворачиваясь к девушке, — прежде чем вы на глазах у всего класса умрёте от восторга, напомню — решение о приёме ученика принимает учительский совет. И директор. А никак не вы. Немедленно сядьте.       Хлоя, помедлив, опустилась на скамью. Но, всё-таки не удержалась, и помахала Адриану ладошкой.       — Что касается вас, мсье, Агрест, — сказала Бюстье, снова терзая рыжую прядку, — вы тоже… можете присесть. На любое свободное место.       Адриан быстро осмотрел аудиторию. Свободных скамей оказалось не очень много. Рядом с хрюкнувшим великаном садиться хотелось меньше всего. Место возле Хлои уже заняла невзрачная девчушка.       Ученица с розовыми волосами сидела одна, в первом ряду, но стоило Агресту сделать шаг, как она с невозмутимым видом поставила рядом с собой сумку.       Парень, кожей чувствуя полные любопытства взгляды, побрёл дальше. К сидящему в самом конце смуглому парню.       — Привет, — шепнул Адри, опускаясь на жёсткую скамью.       Сосед молча отодвинулся к краю. И, надев на лицо маску вселенской скуки, уставился в окно.       «Блестящее начало новой жизни…»       Адриан некоторое время понуро рылся в планшете, дрожащими пальцами извлекая тетрадь и ручку.       — На чём мы остановились? — донёсся до ушей певучий голос Бюстье.       — На том, что вы безумно рады нас снова видеть, мадам Бюстье, — произнёс кто-то унылым тоном.       По классу пронеслась волна смешков. Адриан, ободрённый тем, что внимание переключилось с него на что-то другое, повесил планшет на спинку скамьи. И, боясь оторвать от тетради взгляда, принялся нервно рисовать на полях замысловатые каракули.       — Ах да. Верно, — продолжила профессор. — Я безумно рада видеть вас всех вместе. Почти в том же составе! И это не совпадение. Обычно классы расформировывают каждый год, но для вас, как для самого дружного и успешного, сделали исключение. Конечно, не просто так, а в качестве эксперимента. Я не должна вам этого говорить, но… результатом этого опыта станут ваши итоговые оценки за год. Поэтому придётся постараться. Да-да, Буржуа, вас это касается во вторую очередь. В первую — Ле Тьен Кима. Вы, ребята, идёте последними по списку успеваемости. Это не критично, но если мы все хотим и дальше оставаться вместе, придётся постараться.       — Мы обречены, — буркнула смуглая полненькая девушка с первой парты.       — Это несправедливо, мадам Бюстье, — прогудел здоровяк, который и оказался отстающим номер один. — Вы сами говорили, что у нас два ученика в пополнении. Значит я не обязательно последний.       Хлоя громко фыркнула. Резким движением головы закинула светлую копну за спину. И, растягивая гласные, произнесла:       — Даже не надейся, Ким. В пополнении у нас Агрест, а не бабуин из зоопарка. Вроде тебя.       Хлоя повернулась к Адриану, и подмигнула так, что парню в который раз за утро захотелось провалиться под землю.       Каблуки преподавателя звонко процокали по лесенке. Бюстье подошла к учительскому столу, и, секунду порывшись в бумагах, задумчиво протянула:       — Ким отчасти прав. Все ученики, даже новички, обязаны проходить итоговый тест… но, напоминаю, что результат заключается по классу. А не по коллежу. И уж точно не по стране.       Она извлекла из аккуратной стопочки красивый бланк. Адриану вспомнилось, что на прошлой неделе он действительно сдавал тесты. И он, конечно же, старался… но отец сказал, что поступление — дело решённое. Словом, стараться можно было бы чуточку побольше.       «Только не зачитывайте результаты. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»       Но, Бюстье, по всему судя, не собиралась ему так просто спускать «Бульдога».       — Новую ученицу, к сожалению, задержали в Италии какие-то… обстоятельства. Связанные со здоровьем. А что касается мсье Агреста…       Изумрудного цвета глаза быстро скользнули по листу. Тонкие брови вспорхнули вверх.       — Хм-м, — протянула Бюстье, коротко посмотрев на новичка. — Ого. Любопытно.       В аудитории снова повисла тишина. Взгляды, словно иголки, впились в кожу. Адриан подавленно ссутулил плечи.       — У меня две плохие новости, — произнесла преподаватель. — Для вас, мсье Ким, и… для вас, мадемуазель Дюпен-Чен.       Чужое внимание, которое начинало душить, словно щупальца гигантского спрута, в мгновение переключилось на темноволосую девушку с первой парты. Хрупкую, словно фарфоровая статуэтка. Агресту, не смотря на облегчение, вдруг стало её жаль — так беззащитно она выглядела, опустив узкие худые плечи.       — Вы, Ле-Тьен Ким, так и остаётесь, где были. А вы, Маринетт… теперь на втором месте. Но не расстраивайтесь, это даже хорошо. Здоровое соперничество — отличный мотиватор!       — Ха! — надменно хмыкнула Хлоя.       Она явно хотела добавить что-то ещё, но мадам Бюстье без труда, одним только взглядом, заставила блондинку замолчать. А затем её внимание переключилось на Агреста. Чего ему сейчас хотелось меньше всего.       — Мсье Агрест, вы — человек контрастов, не так ли? — спросила она, взвешивая в пальцах листок.       Она ждала какого-то ответа. И Адриан, вжимаясь в парту, тихо произнёс первое, что пришло в голову:       — Я не нарочно, мадам.       Прозвучало это так жалобно, что Бюстье смилостивилась, и наградила его тёплой улыбкой.       — Пустое. Это первое наше занятие в учебном году, а от урока осталось не так много времени. И вот что я хочу предложить: расскажите нам о себе. Ваши одноклассники, как я вижу, изнывают от любопытства. Так, ведь, ребята?       Аудиторию наполнил одобрительный галдёж. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Горло будто обхватили невидимыми пальцами.       «Неужели она НЕ ПОНИМАЕТ?»        Бюстье понимала. Но только отчасти. Паника отчётливо проступила на лице Агреста, и преподаватель мягко добавила:       — Это вовсе не пытка, Адриан. И не допрос. Это — способ познакомиться. В начале каждого года мы всегда знакомимся, но так вышло, что состав нашего класса не менялся уже два года — мы все друг — друга знаем. Но, чтобы тебе было комфортнее, будет разумно, если ребята начнут первыми. Так ведь, ребята?..       На этот раз класс не проявил энтузиазма. Однокурсники уткнулись носами в тетради. Кое-кто даже начал ловко симулировать запись лекции, но вовремя опомнился, и отложил ручку в сторону. Бюстье, наградив подопечных полным укоризны взглядом, взяла инициативу в руки:       — Спасибо за поддержку, друзья. Поддержка — это как раз то, чем славится наш слаженный коллектив. Что ж. Я начну… сама. На первой парте сидят Алья Сезар и Маринетт Дюпен-Чен. Алья, без сомнения, будущая звезда журналистики, а Маринетт — блестящий дизайнер одежды. Последнее тебе наверняка должно быть интересно, правда, Адриан?       Темноволосая девочка, которую Адриан большую часть времени видел со спины, попыталась слиться с партой.       Нужно было что-то отвечать, и Адри, с трудом ворочая языком, произнёс:       — Я-а… да-а… очень.       Хлоя в очередной раз пренебрежительно хмыкнула. Но теперь не удержалась от комментария:       — Простите, что вмешиваюсь, профессор, но у Адриана совсем другой уровень. Ему не могут быть интересны поделки школьницы. Он — уже сейчас состоявшаяся модель, а его отец — известнейший модельер. И, на минуточку, спонсор этой богодельни.       Она обвела аудиторию полным презрения взглядом, явно выискивая того, кто осмелился бы ей возразить. Желающих возразить не нашлось. Кроме самого Адриана. Во-первых, он первый раз слышал, что отец спонсирует коллеж, а во-вторых, нисколечко не считал себя хоть в чём-нибудь состоявшимся.       Но язык, как назло, прирос к нёбу.       И это был промах: спустя пару упущённых секунд гнетущей тишины младший Агрест кожей почувствовал, как поднялся градус накала страстей.       «Хлоя, что ты делаешь?! Кто-нибудь, вылейте на меня чан кислоты, чтобы я растворился».       Девочка с розовыми волосами, которая отказала в месте рядом с собой, обернулась с такой миной, что Агрест понял — мысли о кислоте и растворении посетили не его одного.       Нужно было спасать положение. И срочно.       — Я… — тихо произнёс Адриан, рассматривая ногти, — я не совсем модель. Отцу удобно видеть меня в качестве лица бренда… вот я и снимаюсь. Это даже не хобби, это…       Он не нашёл подходящего слова. И хотел было закончить на этом речь. Но Бюстье, окрылённая уже тем, что он открыл рот, попыталась развить тему:       — А какое у тебя хобби, Адри? Чем ты занят в свободное время?       — Гм. Ну… музыка, наверное. Да, я занимаюсь музыкой. И саблей. Но это не совсем хобби, это…       Адри всё-таки нашёл подходящие слова: «семейная обязанность». Не то чтобы он хотел развивать эту интимную тему тонких семейных отношений (которые, к тому же, могли бросить на отца тень), но нужно было что-то сказать…       …и снова Хлоя взяла инициативу в руки:       — Адрикин скромничает, — пропела она, — что бы вы знали: перед вами восходящая звезда фортепиано. И успехи в фехтовании замечали даже…       «Господи, — с ужасом подумал Адриан, — она знает обо мне больше, чем я о ней. Но зачем об этом говорить? Это не мои заслуги. Это заслуги продвиженцев отца!»       — Хло, всё не совсем так, — поспешил перебить её Агрест. — Я просто делаю то, чему меня учат. И всё. Это просто… необходимость. То есть, я хочу сказать — это не то, о чём я хотел бы говорить при первом знакомстве. Это просто… неприлично.       Хлоя недовольно нахмурилась, но смолчала. Преподаватель перевела удивлённый взгляд с Хлои на Агреста. И обратно.       — Если тут не кроется какой-нибудь тайны, — растерянно произнесла она, — может быть, ты расскажешь нам о предыдущей школе?       Судя по выражению лица Хлои, у неё и в этой сфере не было тайн. Но Адриан, наученный горьким опытом, её опередил:       — Нет, мадам. Я учился в частной школе-пансионе Святого Мартина. На острове. Она, гм… совсем не похожа на ваш… наш коллеж.       — О, — улыбнулась Бюстье, — должно быть она больше?       — Это бывшая католическая школа, мадам. Там много корпусов. И… очень строгий распорядок дня…       «Как будет проходить день — решают за тебя…»       — …студенты живут в кампусах…       «…одна комната на двоих. Из своего у тебя только кровать и форма…»       — …находится она далеко от Кентербери, Кент — добраться туда можно только на машине. Рядом море, и зимы там довольно холодные. Здесь… намного уютнее. В Кентербери нам пришлось бы надеть осенние куртки, намотать шарфы, и мы всё равно мёрзли бы на ветру.       «…зимой начинаются шторма, волны гремят под самыми окнами. И в щели дует так, что поднимается жуткий вой. Мы всерьёз думали, будто возле кампуса завелась баньши…».       — …но всё-таки там довольно красиво. Особенно, когда выглядывает солнце — правда случается это редко…       «…и я не хочу. Не хочу, не хочу, не хочу… туда возвращаться…»       — Очень интересно, — покачала головой Бюстье. — У нас ты точно не замерзнёшь. В Иль-де-Франс тепло даже зимой. Скажи… только не обижайся, а что случилось бы в пансионате, опоздай ты на занятия? Строго?       По спине пробежал холодок.       — О. Скорее всего меня наказали бы на неделю… мыть классы после занятий, помогать на кухне… это не сложно. Проблема в другом: мы задерживались там до поздней ночи, а ведь нужно было ещё сделать домашнюю работу…       «…а перед этим, я весь день просидел бы в карцере…»       — Наверное это… не слишком педагогично, — удивлённо протянула Бюстье, — и у нас, конечно, всё не так строго. Заблудиться в Париже — это святой долг любого приезжего человека. Но, надеюсь, больше опозданий не случится.       — Нет, мадам. Мне очень жаль, мадам.       Бюстье ответила дежурным кивком.       — Что ж, хобби пока останется маленькой тайной. Про школу мы кое-что узнали. Как на счёт планов на будущее?.. в следующем году тебе придётся выбрать путь, по которому ты пойдёшь дальше. Так устроена французская система обучения. И подготовка начинается уже в четвёртом классе. Да-да, Хлоя Буржуа. Я ОЧЕНЬ надеюсь, что о планах нам расскажет Адриан. Не ты.       Адриан не знал что ответить. Пару секунд он напряжённо думал: «а действительно, чем?». Серьёзных планов у него не было. А потом, когда мамы не стало… он просто плыл по течению. Жизнь в «Мартине» этому очень способствовала.       Говоря по чести, дальше побега из пансиона Адриан боялся заглядывать.       «Разве что…».       — Может быть, ты хочешь продолжить дело отца? — с улыбкой подсказала Бюстье. — Или продолжишь развиваться как модель?..       — Нет, — твердо ответил Адриан. Скорее самому себе, чем профессору. Однако это жесткое «нет» потребовало пояснений. И он с трудом выдавил из себя: — В смысле… «наверное нет», мадам. Я… мы… с Хлоей…       Блондинка удивлённо вскинула светлые брови. Аудитория в который раз за урок замерла. Казалось, что ответа ждут даже стены.       — …мы думали стать… археологами. Участвовать в раскопках…       Тишина продержалась ещё секунду. А затем класс потонул в оглушительном громе хохота. Смеялся даже мрачноватый сосед по парте.       Адриан ничего не оставалось, как удивлённо озираться. Бюстье пыталась успокоить класс, едва ли не бьющийся в истерике. Хлоя молча наливалась краской. Очень скоро покраснели не только щёки и лоб, но даже шея, и кончики ушей. Казалось, если поднести сейчас к ней свисток, поднявшийся вой перекроет даже дружный хохот.       Агрест посмотрел на блондинку, надеясь найти поддержку — но та ответила таким огненным взглядом, что Адриан засомневался, а не сболтнул ли он на своём французском что-то пошлое?..       — О-о-о, — растерянно протянула мадам Бюстье. От парня не укрылась лёгкая улыбка, на мгновение вспыхнувшая на губах. — Да-а… это… очень интересный план, мсье Агрест. Неожиданно и очень приятно услышать так же о том, что Хлоя хочет связать жизнь с такой непростой наукой, как история. Теперь вы нас приятно удивляете, мадемуазель Буржуа.       Хлоя, продолжая краснеть, резко вскинула подбородок. Адриан было подумал, что она никак не прокомментирует его слова…       «…и слава Богу. Глупее чем сейчас я себя уже не почувствую».       Но Адри ошибся. Блондинка четко и холодно проговаривая каждое слово, произнесла:       — Боюсь, мадам Бюстье, Адриан что-то перепутал. Я от прежних планов не откажусь.       Она с вызовом обвела взглядом одноклассников, тщетно пытающихся ладонями запихнуть рвущийся наружу смех. Сейчас её небесно-голубые глаза отдавали холодной сталью.       — Адрикин, — произнесла девушка резко потеплевшим тоном, в который добавились приторные елейные нотки. — Я не планирую плесневеть в библиотеке. Или копаться… где так они копаются?.. в ямах, наверное. Это нелепо. Через два года я поступлю в ENA. Ну, на крайний случай, в Горную школу — что вряд ли. Поскольку только ENА выпускает сильных политиков.       Смуглая, полненькая девушка, которую профессор назвала Альей, насмешливо фыркнула.       — Что-то не так, Сезар? — спросила Хлоя, возвращаясь к ледяному тону.       — Всё «не так», — с ядовитой улыбкой ответила Алья. — Можно начать с того, что энарки бесят любого нормального человека. И я сочла бы за счастье узнать, что плесневеть ты будешь среди таких вот весёлых людей. А закончить следует тем, что в приёмной комиссии ENA сидят известные сексисты. И среди энарок не было ни одной женщины, Буржуа. Ни одной! Надеешься стать первой и единственной розой в букете из лопухов?..       — Не «надеюсь». А стану. Мой папа — мэр Парижа, и уже сейчас он ведёт пере…       — Конечно-конечно! Все уже наслушались этих песенок про «папомэров» и «мэропапов». Ничего кроме пафоса, щёк надутых, и громких слов. Меняй пол, или лезь в «яму». Лично я болею за последнее: может тебя твой… осведомлённый партнёр в ней и закопает.       Бюстье прервала её резким взмахом руки.       — Девочки, дебаты у нас проходят не здесь, и не в это время. Дождитесь конца недели. И, мадемуазель Сезар, если вы будете переходить на личности, я непременно попрошу вас удалиться, и засчитаю штрафной балл. Имейте в виду.       Алья приглушённо пробормотала извинения — правда, Адри не услышал в них и нотки раскаяния. Блондинка же просто молча отвернулась к окну.       «Да, был не прав, — с тоской думал Адриан, растерянно глядя на затылок, укрытый пшеничными волосами, — всё-таки у меня получилось почувствовать себя глупее».       Он решил уже, что самой лучшей политикой будет просто прикусить язык (ведь раствориться в воздухе не удалось). Но Бюстье, похоже, не собиралась заканчивать знакомство на скандальной ноте.       — Что ж, — произнесла она, смущённо разводя руками, — может гм… Хлоя передумает?.., а если нет… в любом случае, Адриан, в нашем дружном классе для тебя найдётся коллега по увлечениям. Вот…       Она указала на девочку с розовыми волосами.       — …мадемуазель Кюбдель. Из семьи Аликс уже не первое поколение выходят известные историки. Старший брат, например — молодой, но признанный египтолог. Я уже не говорю об отце… уверена, вы найдёте с ней общий язык.       Аликс ответила вздохом, в котором без труда читалась целая гамма эмоций: негодование, вселенская печаль, и, особо остро — скепсис. Адриан намёк понял, и клятвенно себе пообещал, что даже на милю не подойдёт к этой странной девице.       Так будет лучше для всех.       «Впрочем, — тоскливо подумал Адриан, — мне лучше не попадаться на глаза никому, кроме Хлои».       Потупив глаза, он произнёс:       — Профессор Бюстье… я вдруг понял, что мне больше нечего о себе рассказать. Спасибо.       Он уткнулся носом в тетрадь. По телу бежала лёгкая дрожь, и каракули, которые он принялся нервно выводить на полях, получались особо мерзкими. Сейчас ему мерзким казалось вообще всё. Коллеж, аудитория, лицемерное весёлое солнышко, бесцеремонно лезущее в огромные окна.       Парень поймал себя на трусливой мысли, что вот прямо сейчас не прочь вернуться домой. Под защиту стен, опостылевших за полгода. Но, хотя бы, предсказуемых.       В Кентербери всё начиналось точно так же. Лёгкая холодность с проблесками враждебности. Затем начнутся язвительные подколки, которые перерастут в прямые оскорбления. Он знал, что делать с последним, знал что именно этого от него и ждут. То, за что он сиживал в карцере, и получал дисциплинарные штрафы.       Он пройдёт эту проверку, потому что уже проходил. Но своим от этого не станет. Нет. Сделается только хуже. На такие выходки у них есть ответ, против которого кулаки бессильны.       Брошенные мимоходом едкие комментарии, ухмылочки — только вершина айсберга. Дальше начнутся мелкие пакости, вроде политой водой простыни, жёванных бумажек, из ниоткуда летящих в затылок.       И ещё куча вещей, чьё призвание — по капле выдавить из него мужество, волю к сопротивлению. Выдавить его самого, по прихоти судьбы ступившего на чужую территорию.       Стандартный сценарий.       В Кентрберри ему пришлось несладко. Нормальная судьба для отсталого: новичка, записанного в младшую группу. Там не нашлось настоящих друзей, хоть он и прикладывал силы, чтобы защитить это своё малявочное воинство.       Друзей не будет — это он понял, когда увидел, как подрастают малыши, превращаясь в копии своих обидчиков. Эти не подставят плеча, с ними можно разве что перебрасываться глупыми шуточками. Да и то… Адриану был маловат этот юмор.       «Малыши» чувствовали отчуждение, стену разности. И уже два года спустя стало понятно, что Адриан неизбежно превратится в чужого среди «своих».       «Нас могла бы спасти дисциплина, — думал Адриан, черкая ручкой по бумаге, — но она сделала только хуже».       Дисциплина с виду выглядела как порядок. На деле же она была тем ещё бардаком, призванным упорядочить сложившуюся несправедливость. Подрался? На кухонные работы. Огрызнулся — на мойку.       Универсальные рычаги, на которые удобно давить, чтобы легально сделать человеку больно.       Впрочем, он не винил ребят из пансиона. Их формировала, как называли её преподаватели, традиция. Традиция дисциплинированного невмешательства — назвал бы её младший Агрест.       Самые порядочные просто соблюдали нейтралитет — Адриан находил это трусостью. Порядочные находили Адриана упрямым идиотом.       Совсем уж конченых «персонажей» было немного. Но их хватало на всех. Обычно это были отпрыски очень богатых дворянчиков, дети дворянчиков разорившихся, и попавшие в пансион «по лотерее» ребята из неблагополучных семей.       Одна беда, все эти разновидности дружно нашли за что ненавидеть дитя известного модельера. Богатые дворянчики — за низкую родословную. Бедные — за отцовские деньги. И, все вместе, за его отлучки для выступлений и съёмок.       — Адрест у нас особенный. Адресту надо дефилировать в новом купальнике…       — …лягушатник…       — Папина дочка…       Первое время Адриан не понимал, почему всё сложилось так ужасно. Отец не покупал ему дорогих вещей — он, по чести, вообще ему ничего не покупал, сверх необходимого. Необходимой была только форма и предметы гигиены. Остальным пансион обеспечивал учеников сам.       За всё время он только раз сменил телефон — да и то потому, что старый растоптала лошадь.       Из-за отлучек ему было сложно успеть за программой, так что первым учеником он так же не был.        И только потом, вместе со взрослением, он понял что был для воспитанников очень удобным. Он не принадлежал к их мирам, он выпал из своего. А ещё никогда не писал кляуз и не мстил через дисциплину.       Потом… отец его спас.       «Но они всё-таки провожали меня. Провожали по-человечески. Значит им всё-превсё было понятно. Никто ни в чём не заблуждался».       Он уже было поверил, что кошмар закончился, но нет… впрочем, чему удивляться, отцу, очевидно, по душе такие места.       Бумажек пока никто не кидал, но всё к тому шло.       А ведь это только первый день!       «Поживём — увидим, — попытался успокоить себя Агрест, — если новость о моём перфомансе дойдёт до отца — с Кентербери я точно повидаюсь. Там хотя бы всё знакомо. А если нет… может попросить перевестись в другой коллеж?..».       Он надавил на бумагу так, что сломал остро заточенный кончик грифеля.       «Ну уж… нет! Не-а! Мне столько пришлось вытерпеть… так просто они меня не выживут. Я не сдамся».        Бюстье перевела, наконец, внимание с новичка на вещи поскучнее. На фоне Адриановых мыслей пролетала информация о предстоящих проектах, непонятных «этюдах», какой-то театральной постановке — зачем им театр? У них тут и так драма на мелодраме! — о том, что год сложный и ответственный…       Когда речь зашла о расписании, Адриан горько пожалел, что сломал карандаш.       Сосед легонько толкнул его локтём. Агрест, и без того порядком взвинченный, вскинул голову. И удивлённо открыл рот: парень не задирался. Демонстративно глядя куда-то в сторону, он протягивал Адриану свой карандаш.       Агрест, забыв закрыть рот, принял помощь. Растерянно вертя в руках деревянный цилиндрик, пробормотал слова благодарности.       — Граффити у тебя паршивые, — шепнул сосед, всё так же глядя в сторону, — но если не будешь рисовать, круче они не станут.       Адриан не стал разубеждать парня, что это — никакие не граффити. А как они выглядят, представляет только в общих чертах. Чего доброго — потребует карандаш назад.       Остаток урока протянулся невыносимо — медленно. Солнце назойливо слепило правый глаз, бросало на парту жаркие косые лучи. Мало по малу Адри начало клонить в сон.       А затем прозвучал звонок. Короткий и резкий, он, казалось, пробился в самое нутро. Заставил вздрогнуть.       «Есть в школьных звонках какая-то мистика, — подумал Адриан, глядя как одноклассники, дождавшись одобрения учителя, начинают подниматься со скамей. — Что-то мерзкое и потустороннее в них точное есть. Если христиане правы, конец света настанет, мёртвые восстанут из могил, то поднимутся они по такому вот жуткому звонку».       Дети, оставляя сумки, зачем-то скапливались возле двери.       Адриан предпочёл бы остаться в классе, но интуиция подсказала — дисциплина нашла его и здесь.       Он, сонно щурясь, побрёл за соседом.       Без лишних команд Бюстье собрала класс. Быстро пересчитала ребят по головам. После чего школьники сами начали разбиваться на пары. Не прошло и минуты, а перед выходом стоял организованный строй. И, конечно же, Адриан остался без пары.       Хлоя, на которую он очень рассчитывал, стояла рядом с низенькой, худой рыжей девочкой. Ей это обстоятельство, судя по выражению лица, приносило немыслимое удовольствие. Адриан не отважился расстраивать незнакомую мадемуазель.       И покорно встал позади колонны.       Обоняния коснулся тонкий цветочный аромат духов. Мадам Бюстье остановилась рядом с ним, и Адриан без труда догадался — зачем.       — Мсье Агрест, — негромко прожурчала она, — сегодня с вами в паре должен стоять Макс Канте, но его нет, так что вы идёте со мной.       «Классика позора…»       Адри понуро кивнул. И одноклассники, следуя команде преподавателя, тонким ручейком потекли из аудитории.       К счастью коридор уже заполнили «змейки» других классов. Ребята нет-нет, да отвлекались на приветствия знакомых. Следом за приветствиями над головами пробегали шепотки слухов и последних новостей:       — Слышала, Триаль встречается с Легранд?..       — Да ла-адно!..       — …Мерсер этим летом была, знаешь где?..       — Да там же где и все. Лион, или Прованс.       — В Африке, говорю тебе. В Аф-ри-ке!.. Магриб!       Агресту имена и фамилии не говорили, ясное дело, ничего. Но каждый такой слушок добавлял душе покоя. Ясное дело — ему быть жертвой слухов ещё минимум на месяц. Но сейчас, по крайней мере, одноклассники не бросали на него насмешливых взглядов…       «Змейка» сползла по крутой лестнице, и текла теперь мимо знакомых Агресту окон, выходящих на спортивную площадку. Парень украдкой покосился на преподавателя. Та смотрела на затылки подопечных. Внимательно, неотрывно. Как смотрит на дорогу ответственный водитель.       Агрест улыбнулся мыслям. Позор — позором, но на старом месте любого после такого «променада» встречали бы как героя.       И, если бы Адриана спросили, как работают головы юных обитателей пансиона (в отношении слабого пола), он… начертил бы таблицу. И разбил бы её на четыре столбца: девочка, девушка, женщина и «мы не поняли, что это было».       Бюстье не вписывалась в сухую, жутковатую даже категорию «женщина», и обреталась где-то в районе «девушки». С девушками было не густо. Что не мудрено: пансионат-то был мужской.       Даже самая неказистая девчонка, появляясь на территории пансионата, производила фурор. Фурор тихий, и очень скромный, который ограничивался фразами в духе «ты видел?..», «ну как?» и сдержанными ответами: «разумеется», «прелестное создание».       Вообще последнее словосочетание вошло в обиход благодаря мальчишке из Уинсби. Он имел глупость во время воскресного обеда вслух назвать племянницу главного куратора «чиксой с классной жопой». Позже всех, кто попал в радиус поражения этого скользкого замечания, посадили под замок.       Парня из Уинсби, говорят, пороли розгами. Куратор же требовал впредь именовать слабый пол словами, подобающими их незавидному положению. Например, «прелестными созданиями».       Невиновных скоро выпустили, виноватый благополучно отлежался. Но получил почётное официальное прозвище — «создание». Неофициально же школа отныне знала его как «Чикса», или, чаще, «жопа из Уинсби».       Но если ты закрыл глаза на опасности, и повезло хотя бы парой слов перебросится с девушкой…       Адриан критично посмотрел на преподавателя. Не слишком высокая, не слишком низкая. С милым, располагающим к себе личиком, огромными, умело подведёнными изумрудными глазами. Приталенный светлый пиджак выгодно подчёркивает фигуру. И все те детали, на которые парни непременно обратили бы внимание. В первую очередь.       На то, что, по их авторитетному мнению, отличает девочку от девушки. Уж в этом вопросе они разбирались прекрасно. Как настоятельница Анна без труда отличает опёнка ложного от опёнка истинного, ребята по одной фотографии могли отделить «реальную» от «ну такая».       Альфу от омеги. Зёрна от плевел.       Адри честно признавал, что не силён в этих смущающих вопросах — хоть на съёмках ему и приходилось общаться в основном с «реальными» девушками. Отчего имел в школярской среде противоречивый авторитет, дававший лишние поводы для зависти.       Что же до мадам Бюстье… ей в школе даже не стали бы давать прозвища — с такой подходящей фамилией оно ни к чему. Нет, конечно, она невозможно старая. Ей не меньше двадцати пяти. Это так же верно, как то, что в Кенби сейчас идёт холодный дождь.       Но, пока ученики пробирались по прохладным коридорам коллежа, Адри пришёл к двум выводам. Следующим один из другого.        Вывод первый: Бюстье оказалась… ничего так. Это… ошеломляло. Вывод второй: появись она в школе, а тем более в качестве преподавателя, это непременно вызвало бы поражающую размахом и эпичностью революцию.       Адри привык к тому, что у всех учителей старой школы развита способность читать мысли учеников. Но Бюстье, к счастью, пока только научилась чувствовать кожей взгляд: она тепло посмотрела на него. И наградила милой улыбкой.       — В наших коллежах на переменах не принято сидеть в классах. Детям нужен воздух, мсье Адриан!       Агрест, густо краснея, сделал вид, будто любуется видом спортивной площадки.       «И всё-таки хорошо, что я пока не в Кентербери».       «Змейка» класса проскользнула в центральный холл. Слилась с толпой других учеников, после чего утратила видимость порядка. Бюстье затерялась где-то среди бесконечных «Огюстов», «Одре» и «Мамьеров». Ребята же, галдя, направились к неприметной двери в правой части помещения. За ней горело яркое осеннее солнце.       Толпа вынесла Адриана через заслон дверей в заполненный смехом и криками двор.       Новичок ещё не успел проморгаться на свету, но уже по звукам понимал, что вокруг царит настоящее веселье. Вот звуки бьющего об асфальт мяча. Топот ног. Короткий «пшик» открываемой бутылки с газировкой.       Спустя мгновение Адри обнаружил себя, стоящим посреди тенистого, зелёного сада. Влево, вправо, да и впереди: дорожки, прорезающие стройной геометрией буйный хаос старых деревьев, и, помоложе, кустарника.       Лицеисты уже успели занять все свободные скамейки, ученики помладше стремительно разбредались по парку.       Адриан повертел головой в поисках знакомых лиц. И, не найдя таковых, побрёл по ведущей в право дорожке, засунув кисти в карманы джинс.       Пряный, торфяной запах земли витал в воздухе. Тропинка петляла, проводя Агреста мимо занятых скамей. Справа и слева толпились деревья, широкими ветвями заслоняя учеников от солнца. Светило нет-нет, да пробивалось через сплетение листьев, бросало солнечные зайчики на газонную траву, асфальт.        Где-то впереди вспархивали потревоженные голуби. Тенями они проносились над уже начавшей желтеть листвой. С шумом опускались на кроны. И оттуда, из жёлто-зелёной чащи на них гневно стрекотали воробьи.       Тропинка вильнула ещё раз. И вывела новичка к небольшой, забранной асфальтом полянке. Скамейкам здесь места не нашлось. Только в самой середине площадки торчал небольшой питьевой фонтанчик. Его бронзовые бока давным-давно позеленели, и казалось, что широкая чаша выполнена не из металла, а самого настоящего малахита.       Адриан, решив, что ничего интереснее уже не найдёт, решил подойти ближе. Провёл пальцем вдоль холодного, склизкого края. Заглянул в дрожащее водяное зеркало. Там, на тёмной поверхности плясало искажённое отражение его лица. Белокурое, зеленоглазое.       И, с виду, перепуганное.       От воды тянуло соблазнительной прохладой. Но пить сразу расхотелось: под льющимися из верхней чашечки струями кружились оброненные воробьями перья.       Адри наклонился над водой — подбородка коснулись холодные брызги — и подул на крохотное пуховое перо. Белый кораблик завертелся в вальсе. А затем, уносимый течением, прилип к краю фонтанчика. Где присоединился к плотному слою таких же «парусников», севших на мель.       Какая досада: из всех аллергий мира, его организм выбрал аллергию на перья… секретарь отца, Натали, как-то сказала, что она и не на перья вовсе, а на какого-то клеща, в них живущего…       Но проверять потопляем он, или нет, Адриан не решился.       — …я ещё с утра маме говорила. «Спорим, Хлоя опять в моём классе?..», а она: ну, эксперименты же не длятся вечность… это не серьёзно… думай позитивно… у-у-у! Слово даю, если я окажусь на необитаемом острове, туда на следующий день торнадо принесёт Буржуа. И упадёт она прямо на меня.       Адриан оторвался от фонтанчика: голоса раздавались из-за кустов. Но уже в следующую секунду на полянку вышли две девочки. Низкая, и тонкая как тростинка — черноволосая, и вторая, чуть повыше и полнее — смуглая.       «Дюпен… как-то там, и… журналистка, — вспомнил Адри».        Агрест попытался укрыться за фонтаном, но девушки успели его заметить. И замедлили шаг.       — Привет, — сказал Адриан из-за чаши.       Брюнетка смерила его прохладным взглядом. Миленькое лицо с едва уловимыми восточными чертами хранило скорбно-возвышенно выражение. Образу оскорблённого судьбой поэта здорово подыгрывали забранные в два тугих пучка красивые чёрные волосы.       — Привет, — глухо произнесла она.       Вторая, криво улыбнувшись, ответила не менее холодно:       — «Здрассти» ещё раз. Не мелковато?..       Адриан растерянно моргнул. Ещё раз в голове перевёл фразу на английский. Так ничего не поняв, осторожно спросил:       — Прости… что?..       «Алья. Точно. Эту зовут Альей Сезар».       — Ну-у, — протянула смуглая, — если ты собрался топиться, то есть в нашем городе места поглубже. На всякий случай: не нам тебя винить. Маринетт вот, например, от нашего класса хочет повеситься. Мы сейчас как раз ищем подходящее дерево.       Брюнетка устало подняла к облакам небесно-голубые глаза. Удивительно — но они не сливались с бледным личиком. Наоборот, казались самой яркой деталью. Может быть, всё дело в густых тёмных ресницах, выгодно обрамляющих миндалевидный их разрез. Или тонких стрелках бровей.       Девочка показалась Адриану симпатичной. Но какой-то… не из этого мира.       — Аля… — одними губами произнесла Маринетт.       — Не видал такого? — не унималась Сезар.       Вторая девушка смотрелась… попроще. Волосы цвета шоколада, приятная полнота. Её можно было бы назвать милой, но… дело даже не в некрасивой родинке на лбу. Весь облик Али, от потёртых джинс и стоптанных кед, до мальчишечьей клетчатой рубашки, наброшенной на безликую футболку, как бы говорили: «не подходи. У меня есть зубы, и я ими больно кусаюсь».       — Я… нет… ещё, — растерянно пробормотал Адриан.       Он не считал себя косноязыким. Но вдруг выяснилось, что рядом с девочками он как-то разом…. теряется.       Алья звонко рассмеялась. Маринетт же, напротив, посмурнела сильнее прежнего. Потянула подругу за рукав — идём скорее.       — Слушай, — улыбнулась Сезар, — ты же вроде закадычный друган-подруган Буржуа? Да? Скажи, чего она такая холера? Кстати, вы не родственники?..       Адриан нахмурился. Хлоя действительно показалась ему… странной. И он мог бы запросто стерпеть шутку про «подружку». Но вот такое откровенное хамство в сторону его близкого человека задело что-то под сердцем.       — Я не «подруга», — произнёс он чуть холоднее, чем собирался. — Хлоя не холера. И нет, мы не родственники. Мы блондины. Слыхала, наверное.       — О, — кивнула Алья, — так я и думала, да, Мари?.., а про блондинов слыхала. Да. Есть такая… масть.       — Есть каурые, есть вороные, — тихо произнёс Адри, пытаясь справиться с нарастающей волной гнева, — блондинов в мастях нет.       Алья повела плечом.       — Ну-ну, ладно, не кипятись, остряк, — надменно произнесла она. И, посмотрев на подругу, добавила: — Эй, кобылка? Погарцевали-ка отсюда? Над стойлом сгущаются тучи. Была Буржуа одна, и теперь их… два. Аревуар, русалочка. Семь футов под килтом. Или что у вас там носят…       И, цокая языком на манер звона копыт, она вместе с Маринетт прошла мимо фонтанчика. Девушки скрылись за поворотом — из-за кустов раздались их приглушенные голоса, а следом — звонкий смех.       — Прекрасно, — прошептал Адри, заглядывая в зеркало воды, — ты просто идеально вливаешься в коллектив.       Старый добрый спутник — одиночество — положил тяжелые руки на плечи. Адри попытался их стряхнуть, но толку — чуть. Пальцы держали крепко, не вырваться. Агрест уже успел пожалеть о сказанном Алье.       «Получается, я сорвался на девчонок. Да. Они не правы. Травить новичка — видимо это для любой страны традиция. Но и я хорош… просто позор».       На край фонтанчика, стрекоча короткими крылышками, сел воробей. Покосился глазом-бусиной на человека. После чего, недовольно чирикнув, улетел в сторону деревьев, к шумно галдящей братии.       — У меня аллергия на тебя, у тебя — на меня. Бывает…       Воробей, само-собой, ничего не ответил. За него высказался подкравшийся со спины парень.       — Может, у него аллергия на бриташек?       Адриан закрыл глаза. Набрал в грудь воздуха, и мысленно досчитал до трёх.       «Спокойно! Споко-о-о-йно…»       После чего медленно выдохнул. И повернулся к нежданному собеседнику лицом. Сосед по парте стоял, скрестив на груди руки. Смотрел с вызовом, гордо вздёрнув подбородок: что как-то не вязалось с его безобидным обликом. Просто худощавый смуглый мальчишка в мешковатых штанах, футболке, под стать им. И нелепой, с огромным козырьком, кепке.       Тонкую шею охватывали беспроводные наушники, в которых сейчас едва слышно играла музыка.       С длиной козырька соперничал воистину монументальный нос. Но, конечно, безнадёжно проигрывал.       — Я француз, — произнёс Адриан, стараясь держать голос ровно, — мой отец — француз. И у меня французское гражданство.       Парень кивнул с видом, будто обо всём это знал заранее. Повисла пауза.       — Как тебя зовут? — спросил Адриан.       Сосед продолжил молча сверлить его взглядом.       — Меня, например, Адриан Агрест, — общество смуглого мальчишки начинало его нервировать.       — Нино Лахифф, — произнёс парень с видом, будто представлял не иначе как принца Британии. — То что ты Агрест, мы все уже знаем. Хлоя с прошлого семестра прожужжала нам уши. Обещала, что приедет её могучая права рука. Мы прям все трепетали, а сейчас чё-то ржать хочется.       — Ты что-то спросить хотел, Нино Лахифф? — произнёс Агрест. — Или это такой местный визит вежливости?       — Я хотел кой-чего прояснить, — произнёс Нино, расправляя плечи, — чтоб ты сразу всё понял, чувак. Итак, скажи…       Он снова выдержал многозначительную паузу, и выдохнул:       — Вы с Буржуа…       — Нет, — рявкнул Агрест, — мы не родственники!       — Вы с Буржуа, — с нажимом повторил Нино, сверкнув из-под козырька глазами, — встречаетесь?       Адриан на секунду потерял дар речи.       — Что?! Нет! Мы друзья, с…       Лахифф жестом, достойным Цезаря, вытянул перед собой руку. И уличающее ткнул в собеседника пальцем.       — Я так и знал! — произнёс он. — И вот поэтому сейчас ты клеился к Маринетт!       Агрест, словно молнией поражённый, удивлённо заморгал. Оперся на край фонтана, и не сразу заметил, как начала липнуть к спине набравшую влагу футболка.       — Поэтому?.. что?..       — Это моя девчонка, пэло*! Понял? — он вскинул подбородк ещё выше. — Понял, да? Так что не распускай своего юниона джека. То есть не лезь, говоря по-французски.       — Я не… я просто…       — Да-да, «просто», — фыркнул Лахифф. — Знаю вас, британцев. Вы «просто» крутитесь рядом, а потом захватываете у нас всё во имя королевы.       Адриан всплеснул руками.       — Британия ничего не захватывала у Франции! Ну… в последнее… время. И потом, я только наполовину…       — Я про Индию, чувак, — веско произнёс Лахифф. И, сжав кулак, ткнул себе в грудь большим пальцем. — Уж кто «наполовину», так это я. Наполовину сикх, наполовину француз…       Пятачок, выбранный Адрианом, воистину оказался оживлённым местом. Не успел сосед закончить фразу, как из-за кустов показалась пшеничного цвета шевелюра. Нино, стоящий к ней спиной, не смог оценить надменного выражения лица.       — А целиком, — пропела Хлоя, копируя полную патетики позу Лахиффа, — ты грёбанный идиот. Пойди-ка, поищи свою Дюпен — Чен. И не забудь поставить ей точку на лбу.       — Не лезь в мужской разговор, Буржуа! Это касается только Агреста и меня!       — Ох, вот это да, — усмехнулась блондинка. Эффектным жестом поправила выбившуюся прядку волос. — А может, ещё и Бюстье? Ты же по ней сохнешь, или потянуло на что попроще?.. вот она, бедняжка, расстроится от таких новостей. Но что поделать? Лучше горькая правда.       Хлоя собрала ладони вокруг рта, на манер рупора, и крикнула:       — Мадам Бюсть-е-е!       Лахифф дёрнулся как от удара. Разом сдулся, алея щеками. И, бросив на Хлою угрюмый взгляд из-за плеча, поспешил удалиться.       Адриану стало его нестерпимо жаль.       — Нино, постой! — крикнул ему в спину Адриан. — Послушай, я…       Но парень, то ли не слышал, то ли слышать не хотел.       Адриан смущённо улыбнулся подруге. Оторвался от фонтана, смущённо провёл рукой по намокшей спине. Хлоя пристально рассматривала парня, как энтомолог изучает под микроскопом жука. Она молча ждала, и Адри, в общем, понимал «чего».       Он так сильно ждал этой встречи. Неоднократно прокручивал её в голове. В конце-концов, Хлоя была, и остаётся его единственным настоящим другом. Не приятелем — знакомым. А другом, который знает всю поднаготную. С которым можно, наконец, поделиться не только новостями.       Он ждал. И чуть-чуть готовился. Представлял, как Хлоя налетит на него светлым бураном, стукнет кулаком в плечо. Ну или… с разбегу повиснет на шее, как это бывало раньше. Никаких сложностей.       По крайней мере, Адри был уверен в этом до сегодняшнего утра. В самом начале урока закрались некоторые подозрения… которые теперь, к ужасу, подтверждались.       Хло не походила на себя прежнюю. Совершенно.       Сейчас перед ним стояла мало знакомая девочка, которая изо всех сил старается выглядеть… девушкой. И у неё это здорово получалось: на фоне неё Агрест почувствовал себя учеником младших классов. Умело нанёсенный макияж, идеально прямые волосы, золотыми волнами рассыпанные по укрытым жёлтой курточкой плечам. В тон куртке — сумочка, висящая на сгибе локтя.       И, это просто не могло укрыться от его взгляда, подруга… выросла. Вытянулась вверх (на последней встрече она едва доставала макушкой до его плеча), приобрела талию. И, совсем взрослые формы.       Этого Агресту уже было достаточно, чтобы испытать шок. И даже, почти мистический, необъяснимый ужас, какой случается при виде необратимых перемен. Самое странное и пугающее заключалось в другом: Хлоя выглядела дорого.       Как рекламный, тщательно заретушированный плакат. На котором нет места изъяну. Но нет места и самому главному — жизни. Плакат продаёт. И Хло выглядела как раз так: будто хотела продать ему что-то люксовое, в простой жизни ненужное.       — Ну, здравствуй, Хлоя, — тихо произнёс Адриан. Ему хотелось сказать что-то ещё. Что-то, что запросто не выразить словами.       И ему действительно хотелось, чтобы она повисла у него на плечах, а он закружил её на месте. Как прежде.       Но получилось только это. «Здравствуй».       Полные губы Хлои изогнулись в улыбке. Светлые брови вспорхнули вверх, словно девушка удивлялась — «о боже, оно разговаривает?..».       — Ну-у, — протянула девушка, — здравствуй, Адрикин. Давно не виделись, а?       

******

      Прежде Адриану не приходилось жаловаться на длинные перемены. Но сегодняшнее утро раздвинуло горизонты, и младший Агрест вынужден был признать: эта перемена затянулась.       В тени, над чудом отвоёванной у лицеистов скамейке, щебетали птицы; звонко цвенькали, трещали, щебетали. Вместе с ними щебетала Хлоя Буржуа. Обо всём и ни о чём одновременно. Девушка в продолжительном монологе умудрилась поднять с десяток тем, так до конца ни одну и не закончив.       Мысль её перескакивала с предмета на предмет. Политика. Косметика. Учителя. Америка. Её мама в Америке. Его отец. И, чаще, отец её. Мода. Блог. Снова мама. И её Америка…       Так, что спустя какое-то время Адриан уже и не мог вспомнить, о чём Хлоя вообще говорила.       Ему приходилось кивать в такт вопросов (впрочем, его мнение не особо-то и требовалось), негодующе качать головой на многочисленные возмущения. Вместе с ним кивала и покачивала, печально вздыхала и лаконично возмущалась Сабрина Ренкопри.       Рыжая девочка, с лицом, очень подходящим к Хлоиным монологам. Ничем особым не запоминающимся. Адри мог бы поспорить, что даже после месяца в обществе Сабрины запросто её потеряет в толпе из четырёх человек.       — Это — Сабрина Ренкомпри, запомни, — наставительно произнесла Хлоя в самом начале беседы. И, словно это было важно, веско добавила: — Между прочим, дочь главы департамента полиции Иль-де-Франс.       Агрест нипочём бы себе этого не позволил — это было бы просто ужасно невоспитанно, и не достойно джентльмена — но на языке вертелось едкое замечание о том, что так и должна выглядеть «девушка-наружка», дочь полицейского полка. Идеальный шпион.       — Враги, Адрикин, у нас много врагов, — журчала Хлоя, обводя рукой лежащий перед глазами кустарник, — впрочем, ты не слепой, и заметил это сам. Клеветники, доносчики, завистники. Вот в такой ужасно гнетущей атмосфере мы годами учимся с Ренкопри. Да, Сабрина?       Рыжая закивала так часто, что стягивающий волосы ободок комично спал на глаза.       Адриан уцепился за первую понятную, и знакомую ему тему:       — Я заметил, что меня почему-то не любят, — осторожно признал он, недовольно косясь на Сабрину. Он бы предпочёл поговорить с подругой наедине. — Но, Хло, почему? Я им ничего плохого не сделал.       Хлоя довольно улыбнулась, и, положив руку на спинку скамейки, наставительно подняла указательный палец.       — Ах, Адрикин, — сказала она, — люди простят тебе славу. Простят талант…       — Да нету у меня ни славы, ни таланта, — насупился Адриан, — я четыре года торчал…       — …они простят и славу и талант одновременно, — повышая голос, продолжила Хлоя. — Но никогда они не простят тебе красоты!       Адриан с трудом подавил смешок, усилием воли превращая его в улыбку.       — Хло, ты о себе сейчас? Какая у меня красота?..       — Спасибо, — кивнула Буржуа, принимая нечаянный комплимент, — но мы, всё-таки о тебе. Ты богат…       — Это мой отец богат!..       — …знаменит…       -Хлоя, очнись, я не знаменит! Отец сделал меня лицом пары вещей, но это не делает меня знаменитым! Да и что это за лицо? Куча ретуши, ты же сама видела! Сколько таких моделей, сама подумай? Тысячи…       Хлоя нахмурилась. И с нажимом продолжила:       — И ты талантлив…       Адриан издал тихое «у-у-у», закрыв лицо руками.       — Это не «талант», — проныл он сквозь пальцы, — это другое. Я не хватаю звёзд с неба ни в музыке, ни в спорте. Это просто хобби отца — записывать меня ко всем успешным учителям… мне это… мне это не нравится даже!       Последнюю фразу он выпалил так быстро и яростно, что Хлоя на миг умолкла, удивлённо хлопая тёмными ресницами.       — Мне это не нравится, — с удивлением повторил Адриан, отнимая от лица руки. Внезапно сошедшее с небес откровение, такое простое, поразило его до глубины души. — Мне это никогда не нравилось. И я не хочу этим заниматься.       — А, — тихо проговорила Хлоя, после паузы. — Я-а-а-сно… и чем ты хочешь заниматься? Этой, прости, хренологией?..       Сабрина вымученно хихикнула.       — Я… не знаю, — сказал Адриан, рассматривая ладони. — Археологией мы хотели заниматься вместе. Помнишь? Я об этом всерьёз не думал, честное слово. Но вот ты снова здесь, рядом. Вот я и… ляпнул.       — Так вот не «ляпай», — едко произнесла Буржуа. Ветерок качнул ветку — меж листьев побился солнечный луч, мазнул по голубым глазам. Хлоя красиво прищурилась. — Не роняй мой авторитет в классе, Адрикин.       Адриан открыл рот, чтобы ответить. Но, так и не найдя слов, закрыл его.       — Извини, — произнёс он, пожав плечами. — Я не знал, как сильно ты… изменилась.       — Выросла, — мягко поправила его Хлоя, — это называется «выросла», дурачок. Ну-у. Адрикин. Не дуйся. Просто имей в виду: всё, что я говорю и делаю — для нашего блага.       На асфальт из травы выпал небольшой черный жук. Он завалился на спину, и смешно перебирал в воздухе когтистыми лапками. Адриан успел заметить, как скривилась при виде его Сабрина, и поспешно подставил насекомому ладонь. Жук, царапаясь хитином, взобрался на палец. Недолго думая, распустил надкрылья, и взмыл в воздух.       — Какая мерзость, Адри, — подвела итог Хлоя, брезгливо проводя по идеальным прямым волосам ладонью. Словно в них уже запуталось целое стадо таких вот жуков. — Больше так не делай. О чём ты вообще думаешь?       — Я думаю, — печально произнёс Адриан, глядя на голубую полоску неба, сияющую поверх крон, — как это паршиво — взрослеть.       Судя по выражению лица на округлом, правильном и даже модном лице — его ответ поразил Хлою в самое сердце. Ему, на волне откровенности, очень хотелось спросить, почему на сто писем из школы, она прислала только три. Почему, хотя он живёт полгода в Париже, он видит её только сейчас.       И почему, ну почему она повзрослела — ведь этого можно не делать.       Адриан не полагал себя ни талантливым, ни красивым, ни даже умным. Но, почему-то, ему казалось, что даже у него могут найтись ответы на эти вопросы. Впрочем, он не был уверен, хочет ли услышать.       Но вопросы… отчего-то задать хотелось.       К счастью, прозвенел звонок, и оборвал этот странный разговор.       Второй урок был парным, и потому вышел куда скучнее предыдущего. Хотя Бюстье старалась, и рассказывала о французской средневековой литературе с такой страстью, будто сама жила в эпоху галантных рыцарей и куртуазных правил.       Затем случилась очередная перемена, на которой Адриан не стал повторять ошибок прошлого, и отправился гулять там, куда ученики либо ленились, либо брезговали заглядывать — на задний двор. Пользоваться мобильными телефонами школьникам строжайше запрещалось, и потому Агрест успел задремать под лаской обеденного солнышка.       Очередной звонок оповестил о том, что школа, да и вся Франция, отправилась на обед. В столовой, не столько уютной, сколько просторной, Адриану пришлось прослушать продолжение лекции от Хлои на тему врагов, и того, как нужно себя вести, чтобы не подмочить репутацию.       К удивлению Адри, желающих сесть подле Хлои нашлось немало; в основном это были молчаливые девочки на класс младше, но нашлось и лицеистки. Школьницы отчего-то выглядели напуганными, и смешно пучили круглые глаза; старшие держались бодрее, и смотрелись бы даже «ничего так» — впечатление портили только вечно полуоткрытые рты, которые делали просто симпатичные лица лицами симпатично — глуповатыми.       Подсели они, конечно, не ради мудрых Хлоиных речей, но и не ради Агреста. На него они смотрели со сдержанным любопытством, а кое-кто с благоговейным ужасом. А, скорее, потому что это было… престижно.       «Чувствуется здесь рука Хлои».       Когда казалось неисчерпаемая тема козней злопыхателей иссякла, Буржуа начало казаться, что друг «обиделся», и выяснение причин обиды вылилось в окологастрономическую пытку.       — Всё нормально, — тихо отвечал Адриан, вилкой ковыряя листья салата, — просто это… первый день.       — Это всё Дюпен-Чен, — мрачным тоном заключила Хлоя, — и её подпевала с прыщом на лбу. Всё из-за них. Я знаю, ты с ними говорил, не отпирайся. О чём?       — О лошадях, — ответил Адриан.       — Не переживай, у меня длинные руки, и я их обязательно достану. Сезар, вроде бы хотела попасть в школьный совет? Теперь ей придётся об этом забыть. Хо! Да она вылетит из коллежа, стоит мне щёлкнуть пальцами!       Парень с печальным вздохом посмотрел на подругу.       — Хлоя. Ты не поверишь, но я никому не желаю зла. И ни с кем не хочу ссориться. Пусть живут себе спокойно, мне-то какое дело?.. я даже не против с ними подружиться.       Девушки недоумённо переглянулись. Сабрина же неуверенно хихикнула.       — Подружиться? — скривилась Буржуа. — С… этими? После всего, что тебе наговорили? Адрикин, ты же сам видел — над тобой смеялись. Над нами смеялись! И ты это так запросто забудешь?       Парень только пожал плечами. Он мог бы очень много рассказать Хлое о том что действие всегда рождает противодействие. Впрочем, и бездействие тоже. Парочку историй о мести, тройку о том, что уж никак забывать нельзя.       Мог, но не хотел.       После короткого знакомства с одноклассниками на душе остался едкий осадок. Но ребята смотрелись непорочными ангелами на фоне старших из Кентербери.       Адриан выдержал их. Выдержит и новых, если потребуется.       Эмоции после первого урока слегка улеглись, и теперь за дело взялся холодный рассудок. Пансион мог порадовать разве что видом на беспокойное море. У коллежа было во сто крат больше плюсов — взять хотя бы окружающий его Париж.       Здесь у него появился дом, и отец теперь совсем близко.       «Скорее всего, здесь будет так же, — думал Агрест, разглядывая чуть погнутый зубчик вилки — прежде ей пользовался кто-то очень голодный, — но я пришёл сюда не для того, чтобы всем нравиться. Да, я хочу, чтобы у меня появились друзья. Но не ценой ненависти. И, в конце-концов, здесь у меня есть какая-никакая свобода. Раньше для меня один день вне пансиона был как Рождество. Да и для других парней тоже. А теперь у меня… вроде каждый день как праздник. Верно? Получается, в итоге я победил».       Он кивнул мыслям.       — Ты слишком добрый и мягкий, — заключила Хлоя. — Тебя долго держали взаперти. Ты не видел жизни, и не знаешь, какими бывают люди. Но увидишь. И всё поймёшь.       Адриан в ответ только улыбнулся.       На выходе из столовой его толкнул плечом здоровяк по имени Ким. Сильно. И очень обидно.       Ученики, как и прежде, организованными потоками заструились по коридорам коллежа, возвращаясь в классы. Кое-кто, похитрее, отпрашивался в туалет, чтобы поболтать сначала там, а затем, когда прозвенит звонок, урвать от урока ещё пару свободных минут, шатаясь по этажам. Но вскоре на скамьи возвращались и опоздавшие.       Гам и смех, совсем недавно сотрясавший стены и окна коллежа, резко сменился тишиной.       Адриану совсем не хотелось опоздать ещё раз, и, обходя стороной Кима, недобро зыркающего из-под густых бровей, занял место одним из первых. Но урока не случилось:       — Сейчас начинается первый в году этюд, — объявила мадам Бюстье, — после него вы можете отправиться домой. День сегодня сокращённый.       Класс довольно загалдел.       — Напоминаю, — повышая голос, продолжила профессор, — что счастье это в сентябре больше не повторится, и завтра вы будете учиться, как обычно. До пяти. Занятия пройдут строго по расписанию — в числе которых и уроки физического воспитания. Секции откроются только со следующей недели. Так что все секционники будут…       — …страдать! — прошептала Маринетт. Явно громче, чем рассчитывала. Закрыв рот ладонями, она испуганно обернулась на преподавателя — услышала ли?       Алья тихо хихикнула, а затем, поймав на себе холодный взгляд преподавателя, толкнула подругу локтем.       — Заниматься со всеми, мадемуазель Дюпен-Чен, — сурово произнесла Бюстье, хмуря рыжие брови. — Как вы понимаете, никаких отговорок я не приму. Не поверю красочным историям о том, почему вы не явились. Словом, всё будет ровно так же, как в прошлом году. А сейчас…       Она перевела взгляд на Адирана, и тепло улыбнулась.       — …этюд. Мсье Агрест, должно быть не знает что это такое, потому я поясню. На этюде можно заниматься чем угодно — кроме слишком уж активных перемещений по классу. Да, мадемуазель Кюбдель, напомню ещё раз. Максимально упростив формулировку, ибо в прошлом году до вас не дошло. Запомните. Коллеж. Не. Скейтпарк.       Профессор вздохнула.       — И, конечно же, в нём не место демоническим воплям. Это я к вам обращаюсь, мсье Брюэль. Гроунинг, гро…улинг — или как это называется? — до сих пор под строгим запретом во всех цивилизованных местах. Коллеж Франсуа Дюпон — цивилизованное место. Если вы не согласны с одним из этих утверждений, можете подать прошение в комиссию. Так, на чём я… ах да. Если этюд внеклассовый, ученики могут посвятить его любому занятию. В том числе не нарушающим тишину и порядок хобби. Но это потом. А сейчас начинается этюд французского языка, и, к вашему, дети, огорчению, вы займётесь домашним заданием, которое уже лежит на ваших партах.       Класс попытался вяло возмущаться, но стоило только Бюстье снова нахмурить брови, так что на лбу пролегла морщинка, и дети послушно уткнулись в листы с домашним заданием.       Адриан, грызя позаимствованный у соседа карандаш, бегло пробежался глазами по списку заданий. Дёрнул плечом. Обречённо вздохнул.       И принялся за работу.       Французская литература никогда не входила в спектр его интересов, а уж средневековая — и подавно. К тому же лекцию Бюстье он едва ли не проспал. Но все вопросы, как один, касались «лэ», древней бретонской поэзии. То есть пересекались и с историей, и с музыкой — с вопросами, в которых он кое-что соображал.       Агрест вытащил из памяти всё, что смог о кельтских певцах с маленькими арфами. Быстро набросал эссе, которое, включая откровенную воду, вышло на его взгляд тощеньким. Тогда он, чувствуя, как от напряжения краснеют щёки, добавил вымученное заключение, в котором свёл поэтов, работавших над «lais bretons» с немецкими миннезингерами и их «лейхом». Вишенкой на торте стал Пьер Абеляр и его Плач. На латинском.       В заключение Адриан его ввёл только потому, что вспомнил о поэте в самый последний черёд. Абеляр так удачно жил и умер в двенадцатом веке, несколько позже расцвета Ле.       Недовольно морщась, парень поставил в тексте жирную точку. Всё-таки у Хлои эссе на эту тему получилось бы получше. Как-никак она — бретонка.       Покосился на соседа: у Лахиффа дела шли скверно. Прошло уже не меньше получаса, а Нино выдавил из себя едва ли больше строчки.       — П-с, эй, — едва слышно шепнул Адриан. Сосед, недовольно пыхтя, оторвался от размышлений. — Дай, я посмотрю, что у тебя. Может смогу помочь.       Нино секунду поколебался, стоит ли доверять французскую бумагу засланцу из Британии. Но желание не быть отчитанным быстро перебороло национальную гордость, и парень осторожно подвинул листок соседу.       Адриан усмехнулся. По всему выходило, что Бюстье его переоценивала: у Лахиффа задание оказалась во стократ проще. «Рыцарь и дама. Общая характеристика куртуазности».       Теперь-то он развернулся во всю ширь: конечно, без пространных рассуждений не обошлось — в пансионе больше ценился объём, чем содержание, и навык прямо-таки въелся в его мозг. Но, в целом, текст вышел сносным. Адриан вовремя спохватился, и исправил вступление, почему-то написанное на английском.       После чего, довольный собой, передал листок соседу.       — Ну ты и настрочил, — скорее разочарованно, чем восхищённо, прошептал Нино. В голосе сквозило отчаяние. — Бюстье ни в жизнь не поверит, что это я насочинял.       — Так убавь, — буркнул Адриан.       Крючковатый нос Лахиффа завис над бумагой. Парень перевернул карандаш, потянулся было что-то стереть… но передумал. Быстрым движением достал из сумки чистый лист, и, порвав его на равные части, быстро накорябал записку, которую так же ловко подсунул Агресту.       «Спасибо. Но это не решает мужского вопроса между нами. Меня не купишь!».       Адриан устало поднял глаза к потолку. Идеально — белому, выкрашенному к началу учебного года.       «Я не собирался тебя покупать, — написал он, — просто я, во-первых, хочу сказать «спасибо» за карандаш. А во-вторых, подружиться. К тому же, мне было не сложно: в школе нас постоянно мучили такой ерундой. P.S. Я не претендую ни на чьё сердце. Мне вообще не до этого. И ещё, эта девочка с чёрными волосами — она меня явно ненавидит, так, что будь спокоен P.P.S. Мне не понравилась, как повела себя с тобой Хлоя».       Нино, с подозрением поглядывая на соседа, принял записку. Прочитал, задумчиво покусывая губу. Насмешливо фыркнул.       «Ладно. Спасибо. P.S. А Бюстье ничего, а? Я ревновать не буду *подмигивающий смайлик*».       Адриан позаимствовал один из обрезков, и размашисто написал на нём ответ. Слогом, какой обычно был ему несвойственен, но, по соображениям, должен был понравиться соседу:       «Бюстье — горячая штучка».       Записка нырнула под смуглую ладонь Лахиффа. Он ловко перевернул её — и одобрительно покачал головой.       В следующую секунду случилось сразу несколько вещей. Сначала криво оторванный кусок бумаги самым подлым образом отклеился от кожи, свернулся трубочкой. Лахифф, в панике выпучивая глаза, попытался её поймать. Завертел руками наманер опытного жонглёра. Но «трубочка» неудачно отскочила от пальцев, и, описав в воздухе кривую дугу, плюхнулась между партами.       Как раз напротив кроссовка Сабрины.       Та нипочём не обратила бы внимание на записку, но Лахифф рискнул, и, прижимаясь к полу, пополз за потерей.       — Стой! — отчаянно шепнул Адриан. Попытался удержать соседа — но пальцы только бестолково скользнули по капюшону толстовки.       Протянутая рука Нино была в миллиметрах от цели, когда Сабрина всё-таки глянула на прогал между партами. За долю секунды она оценила обстановку. Быстрым движением подняла записку с пола.       Лахифф так и застыл с вытянутой рукой, глупо хлопая глазами. А затем, признав поражение, по-крабьи пополз обратно.       Адриан неотрывно следил за Сабриной, и щёки его горели пламенем.       Подтвердилось худшее: соседка Хлои конечно же развернула записку. И, гаденько улыбаясь, протянула её подруге. Хлоя, краем глаза наблюдая за отступающим Лахиффом, прочитала послание.       Агрест видел — ей стоило большого труда не засмеяться в голос.       — Пс-т, — шепнула она, привлекая внимание Нино, уже успевшего вернуться на скамью.       Подняла над головой свёрток, и одними губами, не издавая ни звука, произнесла:       «Ком-про-мат».       — Чёрт, — шёпотом заключил Адриан. — Извини.       С одной стороны, ему было обидно за соседа. С другой, душу грело облегчение: истинного автора она, всё-таки, не угадала.       — Да не парься, — нахохлившись, ответил Нино. — Не твоя вина. И вообще. Ничего с ней она не… твою ма-а-а…       Бюстье подкралась к ликующей Хлое бирюзово-белой тенью. Бесшумно, и неотвратимо, она преодолела разделяющее их расстояние в два лёгких шага. Размашистым, умелым движением вырвала записку из тонких пальцев блондинки. Так ловко, что девушка поняла что случилось, только когда профессор громко, чтобы услышал весь класс, произнесла:       — Ага. Просто замечательно, мадемуазель Буржуа. Шпаргалка.       Хлоя замерла, подняв над головой руку. Насмешку и презрение в холодных голубых глазах моментально сменил ужас.       — А-а-а, — тихо пискнула она, медленно опуская руку. — Шпар… галка? Не… то есть да-а-а! Да, шпаргалка, мадам. Ужасная нелепица. Но не моя, это…       — Тише, тише, дитя. Поздно брыкаться, — проворковала Бюстье, медленно разворачивая записку. Адриан и Нино коротко обменялись полными паники взглядами. — Так, что тут у нас?..       Щёки Хлои сделались пунцовыми. Она решилась на отчаянный шаг: попыталась вернуть записку себе, но не тут-то было. Преподаватель оказалась на порядок ловчее.       — Это личное, — отчаянно крикнула Хлоя, пытаясь дотянуться до Бюстье. — Мадам! Вы не имеете права!..       Теперь весь класс заворожено следил за представлением.       — Если она меня сдаст, — тихо произнёс Лахифф, — я повешусь в туалете.       Бюстье, наконец, развернула записку. Видимо, содержание дошло до неё не с первого раза: светлые глаза раз за разом бегали по одной и той же строчке. Её щёки, уши, шея, становились в тон щекам Буржуа.       Адриану показалось, будто весь мир встал на паузу. Затаили дыхание ученики. Хлоя зажмурила глаза. Даже муха, с жужжанием бившаяся в стекло, стала делать это тише.       Профессор смяла записку в кулаке. Затем, словно не веря глазам, снова развернула её. Снова прочитала. И на этот раз быстрыми, отрывистыми движениями, разорвала на мелкие клочки. Клочки отправились в карман юбки.       — Это, — выдохнула она, складывая губы в короткую улыбку, — э-э-э… мило, мадемуазель Буржуа. Однако, впредь я попрошу вас не обмениваться «личными» записками на этюдах французского. Мы друг-друга поняли?       Она окинула взглядом класс.       — Дети. Возвращайтесь к работе. Времени осталось не так много… и… а? Мсье Лахифф, что вы делаете?.. Вы едите… бумагу?!       Адриан переключил внимание на соседа. Тот быстро-быстро запихивал в рот результат его с Агрестом переписки.       — Уву, — кивнул он, отправляя за щёку последний клочок.       — Зачем?!       — Я увафно володен, мадам Буфте. Невры.       — Он уничтожает компромат! — крикнула Хлоя, уличающее указывая на Лахиффа пальцем. — Мадам!..       Тот в ответ только мотнул головой.       — Так, — произнесла учитель, зачем-то похлопывая себя по карману. Румянец уже отхлынул от щёк — Бюстье за пару секунд сумела взять себя в руки, — мадемуазель Буржуа. Не знаю как с вас, а с меня на сегодня достаточно «компроматов».       Хлоя попыталась сказать что-то ещё, но профессор одним взглядом заставила её закрыть рот.       — Мне ваши откровения, — ядовито добавила она, — конечно, очень льстят. Также понятны надежды свалить всё на ближнего. Как бы то ни было, вы, вместе с мсье Лахиффом, остаётесь завтра после занятий.       — Вафто? — пробурчал Нино, проглатывая последние куски бумаги.       — Вы — не столько за гастрономические пристрастия, сколько за шпаргалки, — указала она пальцем на Нино. — А вы, Хлоя, за… личную переписку во время занятий. Кстати, что у вас ещё…       Она быстро подошла к их с Нино парте. Нависла грозной тенью. Лиахифф, скорее инстинктивно, чем обдуманно, попытался телом защитить эссе. Но и в этот раз профессор оказалась проворнее.       — Ах, вы сегодня необыкновенно многословны, — задумчиво произнесла она, читая текст. — Прямо какое-то чудо. Не иначе как мсье Агрест на вас так благотворно влияет.       Стремительным движением она сдёрнула с парты эссе Адриана. Поднесла листок к листу, сверяя почерк.       — Ну что ж, — вздохнула она, закончив чтение. Бросила на Агреста короткий взгляд. — Это блестящие эссе, мсье Адриан. Вы справились с двумя заданиями разом. И очень быстро. Как жаль, что собственное вы написали на английском языке. У нас, напомню, урок французского.       Адриан, не зная, что сказать, виновато потупил взгляд.       — Жду вас завтра, вместе с Нино. На штрафном занятии, — продолжила Бюстье, складывая пополам оба листа. — Всё благодаря вашему человеколюбию, и узнаваемому почерку. Класс — сдаём работы. Время вышло.       Всё что ему оставалось — смотреть на спину преподавателя. На полную вселенской печали мину соседа. И мину ярости, переполнявшую Буржуа.       «Теперь-то мне точно влетит, — с отрешённостью обречённого подумал Адриан, — первый мой фортель мог пройти мимо отца, но теперь он наверняка обо всём узнает. Может, оно и к лучшему».       Но сдаться вот так запросто, на волю судьбы, он не мог. Жесткий и прямой, как стальной лом, внутренний голос требовал сражаться. Не за себя — так за других.       — Мадам Бюстье, — тихо позвал Адриан, поднимаясь. Угрюмо собиравший сумку Лахифф сделал вид, будто нашёл на её дне что-то интересное. Явно навострил уши.       Вопреки ожиданиям, преподаватель замерла, опустив руку на парту. Вопросительно глянула через плечо.       — Профессор, та записка, — твёрдым голосом произнёс Агрест, нервно зарываясь пальцами в шевелюру, — в общем… это не Хлоя писала. А я. Это очень глупая шутка. И эссе тоже написал я, это правда. Но мой сосед не просил о помощи, и он наверняка справился бы сам. Я просто хотел подружиться.       Бюстье медленно кивнула. Адриану показалось, что на секунду в уголках губ промелькнула тень улыбки. Но строго нахмуренные брови, и пронизывающий до костей взгляд говорили об обратном.       — Если кого и надо наказывать, то меня. Нино и Хлоя не виноваты.       Профессор повернулась к нему лицом.       — Что ж, — медленно произнесла она, постукивая по краю парты аккуратно подпиленными ноготками, — ситуация неоднозначная. Это верно. Как и неоднозначны и вы — моё мнение о вас весь день скачет из крайне положительного до… противоположного. Вот и сейчас. Нельзя не оценить этот рыцарский жест, мсье Агрест. При всей, как вы точно выразились, глупости вашей шутки. Смею надеяться, что это черта вашего характера, а не влияние сегодняшнего урока.       Тонкие губы сложились в милую улыбку.       — Я плохо знаю вас, и не пришла ещё к однозначному выводу. Но я хорошо знаю мадемуазель Буржуа, и уж точно знаю мсье Лахиффа.       Нино почувствовал, что пахнет жареным, и засобирался быстрее.       — Ребята, как и вы, склонны к разного рода «шуткам» и авантюрам. И даже если я допущу, что они жертвы обстоятельств, на лицо факт — нарушение правил коллежа. Не будем ходить вокруг да около, и заставлять мсье Лахиффа зарываться в сумку глубже пределов возможного. Наказанию для вас троих — быть. До завтра, Адриан.       Профессор развернулась на каблуках, и, попрощавшись с классом, процокала каблуками до жмущейся к классной доске двери. За ней скрывался её кабинет.       Лахифф дождался, пока за её спиной закроется дверь. И, не глядя на Адриана, произнёс:       — Странный ты.       — Просто везёт как утопленнику. Вот и всё, — угрюмо ответил Агрест.       — Как чёрной кошке, — поправил его сосед, закидывая сумку на плечо, — у нас говорят — «везёт, как чёрной кошке».       Он сделал пару шагов вниз, к выходу. Но у самой первой парты ненадолго задержался, бросил через плечо:       — Пока.       — Пока…       Ученики, кто молча, а кто переговариваясь полушепотом, покидали класс. Адриан не торопясь собирал сумку. Его не покидало ощущение «де жа вю»: и снова он обзавелся не другом, не приятелем, но уж точно — товарищем по несчастью.       Какими и были его прежние сокурсники.       

******

      Уроки закончились раньше обычного. Школьники, и лицеисты, смакуя свалившееся на них счастье, не спешили покидать территорию коллежа. Уже выходя из дверей, через которые попал сюда утром, Адриан встретил целую толпу ребят, рассевшихся на ступенях лестницы. Были среди них и одноклассники: Лахифф о чём-то весело болтал с Альей. Рядом поглядывала в сторону ворот Маринетт. Тонкие пальчики нервно терзали лямку сумочки.       Неподалёку светила ярко выкрашенной шевелюрой Аликс — эта девочка выбрала друзей постарше. Явно клуб по интересам: почти у каждого к рюкзаку приторочена доска скейтборда.       Адиран протиснулся мимо галдящих ребят, почти никем не замеченный. Алья и Нино сделали вид, будто его не существует. Аликс, сморщив носик, отвернулась. И только светловолосая девчушка, чьё имя он так и не узнал, улыбнулась и помахала рукой.       Адриан неуверенно махнул в ответ. И не спеша побрёл к воротам. Он щурил глаза, стараясь высмотреть машину Немого. Но — о чудо! — её не было. Не веря счастью, Адриан вышел за пределы коллежа, для успокоения совести повертел головой. Среди припаркованных машин не было ни одной, не то что знакомой. Даже дорогой.       Дешёвые авто отец не держал.       «Хо-хо! Так Немой не в курсе, что у нас сокращённый день!..».       Агрест, едва не пританцовывая от восторга, направился вдоль изгороди. Теперь у него были свободные, нет, не минуты! Часы! Он, предоставленный сам себе мог пойти куда угодно!       «В кафе? Нет, скукота. Да и что за глупость, у меня же нет наличных. Зато я могу прогуляться! Погулять!».       Он вывернул шею, высмотрел торчащий над синими крышами домов шпиль башни Эйфеля. Прикинул — если держать её у левого плеча, то можно выйти к Сене. Там, по его представлениям, было на что посмотреть. А чтобы вернуться, не заблудившись, достаточно, чтобы башня оставалась справа…       Он уже услышал запах реки, запах свободы. Видел покачивающиеся на воде стройные мачты плавучих домов — пеннишей. Зёлень газонов, велосипедистов на дорожках, и счастливых, отдыхающих на травке парижан…       «Шедеврально — гениально. И никто ничего…».       — Адрики-и-и-н!       Он отчаянно ускорил шаг, но призыв повторился.       Агрест обречённо ссутулив плечи, обернулся. К нему, в окружении знакомых по столовой девиц, спешила Хлоя. Светлые волосы красиво развивались при ходьбе. На губах играла улыбка.       — Куда собрался? Что-что? Нет, Адри, ты идёшь с нами. С нами всеми, да. Э? Пешком, пожалуй. Сейчас пробки. Ну, не каштаны есть, это уж точно. Какой музей, глупый? Ты теперь Парижанин. Просто. Посидим, поболтаем…       Циферблат не врал. Не мог врать. Но и верить ему не хотелось. Прошло не меньше двух часов. Которые показались целым днём.       Адриан, бросая взгляд на нервно дёргающуюся стрелочку, пил остывший кофе. Худой зад подпирала мягкая сидушка дивана. Острые локти — белое дерево столешницы. За спиной, на винтажных панелях висели картины в пластиковых рамках.       Полотна эти стали почти родными: он вдосталь налюбовался на них в висевшем напротив зеркале. Вот первая справа — красная полоса на белом. Она совсем не похожа на её соседку. Нет-нет. У соседки полоса изгибается серпом. А эта прямая, как авторучка. Третье полотно совсем уж выбивалось, и выглядело белой вороной. Полоса на нём была стопроцентно синей.       «Да! Тут уж не скажешь, что автор обделён воображением».       Рядом с зеркалом мерцало крохотное послабление страданиям: узкий кусочек улицы, за которым мелькали фигурки прохожих. Медленно ползли цветастые корпуса машин. Там кипела жизнь. Здесь она казалось поставленной на паузу.       Играла приятная музыка. Кондиционеры едва слышно гудели, разгоняя прохладный воздух, наполненный ароматами свежемолотого кофе.       Впрочем, страдал он вовсе не из-за картин. Не из-за кофе, который давно остыл. И не из-за дивана, который казался мягче положенного, и едва ли не пожирал щуплого Адри. Его угнетала статичность.       Нет, прежде чем Хлоя всё-таки выбрала подходящее для посиделок местечко, пришлось перебрать варианты. К посещению «На Эспланаде» оказалось не готова почти вся компания. На что вежливо указал стройный консьерж — и в ту же секунду случился небольшой скандал. Который, к радости Адри, проблемы не решил. Слишком уж помпезным ему показалось заведение.       «Де Шезе» показался Хлое «слишком Прованс» — что бы это ни значило. «Ле Кокотт» — забитым.       В итоге остановились на «жалком клоне Эспланаде». Хозяину которого, как показалось Адри, было некуда девать зеркала и полотна художников — абстракционистов.       Агресту раз семь за последние половину часа пытались поменять кофе в стакане, но он из стеснения сопротивлялся. Кофе ему понравилось, хотя, на его взгляд, напиток слишком уж популярен среди парижан.       В итоге хихикающая компания всё-таки заняла широкий стол, и Адриан мялся, думая как бы намекнуть Хлое о том, что у него совсем нет денег.       Девушки весело щебетали на французском. Агрест пытался скрыться за белым фарфором от их редких, брошенных украдкой странных взглядов. Хлоя не смотрела на него вообще. Один только раз она попыталась втянуть парня в разговор, дежурно спросив:       — Адрикин, и что там в Лондоне?..       Он коротко пожал плечами. Ему было особо нечего сказать о Лондоне. Он сам был там всего четыре раза, и всякий раз — на съёмках. Это значит, что праздно шататься по древним улицам, у него совсем не было времени. Половину дня крала гримёрная, половину — работа перед камерой. И то и другое утомляло настолько, что Адри засыпал уже в машине, по дороге к отелю.       Но нужно было что-то ответить, и Агрест брякнул:       — В Лондоне? Ну э-э-э… Тауэр?.. гвардейцы?       Хлоя, удивлённо вскинув светлые брови, посмотрела на него, то ли как на хама, то ли как на умалишенного. И вопросов больше не задавала. Ни одного.       Темы, поднимаемые девушками сменялись стремительно, и скакали, словно белки по дереву. Большая их часть касалась слухов и сплетен о людях, которых Адриан не знал. И, чем больше слушал, тем меньше хотелось знакомиться. Куда реже поднимался вопрос о будущем. Здесь Хлоя уверенно занимала трибуну, и, в основном… обещала.       Она, словно королева на троне, раздавала должности. Милостиво принимала робкие прошения, например, о том, где девушки будут учиться. В дальнейшем.       Агрест признал — у Хлои изумительно — цепкая память. Куда лучше его. Она без видимого труда запоминала всё, о чём наобещала слушательницам. Аими должна поступить в Школу Общественных работ. Вместе с ней, возможно, поступят так же Изабель и Сильвия. Катрин, вне всякого сомнения, должна оказаться в École Polytechnique. Её тёска, быть может, станет второй, после Хлои энаркой. Когда подрастёт.       Впрочем, в планах Хлои университеты были только этапом — ученицы должны занять крупные посты, иначе «вон с бала».       «Так вот, — с ужасом понял Агрест, — чем ты их удерживаешь около себя, Хло! Но ведь это — никакая не дружба… а если и дружба, то какая-то мерзкая её форма. Хотя, если подумать, мне ли рассуждать о друзьях? У меня нет никого, кроме тебя. И значит ли это, что и у меня есть место, функция?».       Хлоя будто прочитала его мысли. Она, всё так же не задавая Адриану вопросов, мягко свернула на тему о его отце. И о том, что он мог бы дать Адриановым друзьям. Возможно. В перспективе. Но, всё-таки, мог бы.       С этой минуты волнующих, странных, даже липких взглядов стало куда как больше. Девочка постарше, с длинными, до поясницы русыми волосами, заплетёнными в толстую косу, вроде бы стала чуть ближе к Агресту. Хотя он мог поклясться, что девушка не двигалась.       Хлоя пронзила её холодным взглядом.       — …наверное, мы все тут понимаем, кто такой Адрикин. Он мой лучший друг, — медленно, ни к кому особо не обращаясь, произнесла она. — Мы вместе с детства. Он дорог мне как память. Он мне почти что брат. А я — его старшая сестрёнка. Это славный мальчик, совершенно беззащитный перед… гм… внешней средой. И буду очень… очень внимательно следить за теми, кто пытается к нему навязаться в друзья, мимо моего ведома. Потому что я не хочу, чтобы ему кто-нибудь сделал больно. Не дай Бог. Ведь я тоже умею делать больно.       Русоволосая во второй раз явила чудо моментальных перемещений. Как и до этого, не пошевелив даже малой частью тела.       Адриан поморщился. Попытался определить, что же ранит больнее: «мальчик», «беззащитный» или то, что он «дорог как память». Или то, что его разыгрывают, как козырь в рукаве. И ладно за глаза — но прямо так, при нём… парень остановился на том, что саднило всё это одинаково скверно. И прямо сейчас ему хочется быть где-то в другом месте.       — Хло, — тихо сказал он, разглядывая гущу на дне чашки, — я хочу прогуляться. Один.       Он услышал свой голос, и понял что отпрашивается. Почувствовал, как щёки алеют от стыда.       Девушка приторно улыбнулась.       — Но ты же заблудишься, Адрикин. Париж не меньше Лондона.       — Я буду… неподалёку, — сказал он, поднимаясь.       Хлоя подалась вперёд, собираясь его остановить, но замешкалась. Мгновение размышляла о чём-то. После чего царственно махнула кистью.       — И верно, здесь очень душно. Мы ждём тебя, не исчезай.       Адриан на ватных от волнения ногах пробрался мимо столиков, к манившим свободой стеклянным створкам дверей.       — …с нами скучно, — донеслось ему в спину, — но это нормально для мальчишек его возраста. Пройдёт годик, и поймёт, в каком цветнике оказался! О, я вас уверяю.       — Это точно, Хлоя! Никто бы не сказал лучше!       По залу пронеслось дружное, журчащее хихиканье.       «Вот уж нетушки, — Адриан зло толкнул дверь. Так что стоявший снаружи консьерж, о котором Агрест даже не подумал, едва успел отскочить в сторону. — Неа! Уж лучше с крокодилом в ванной».       Коротко бросив слова извинения, он скатился по ступеням. И его тут же окружила гудящая, цокающая каблуками, толпа. Пахнущая духами, табаком. Люди спешили. Женщины цеплялись за ручки сумок. Мужчины — за ручки рюкзаков. Некоторые по самый нос были погружены в горящие экраны смартфонов. Но при этом они единым, живым организмом, обходили Адри, как бурный ручей обтекает камень.       Он всё ещё кипел от злости. И, сжимая кулаки, недобро зыркал на прохожих. Те взгляда не замечали, и продолжали двигаться вперёд, по делам. Самые торопливые обходили неспешных. Заставляя их идти ещё медленней. Отчего напирающие сзади торопыги делались ещё расторопнее и ловчее.       Адриан притормаживал общее движение, и суета вокруг него казалась совсем уж нестерпимой. Чтобы не мешать, он влился в общий поток. И он повлёк его куда-то вдоль шестиэтажного, древнего дома. Справа шумели двигателями авто. Слева в затенённом стекле витрин множилась толпа. Над ними щерились солнечными зайчиками узкие окна-бойницы. Ещё выше — голубело небо.       Агрест задрал голову, рассматривая ровный скат синей крыши. На рыжих от ржавчины перилах цепочкой сидели голуби. Как грифы-падальщики, они с высоты наблюдали за человеческим потоком. Вдруг кто-нибудь обронит съестное?..       «А может, если я не прав, — думал Адри, переводя взгляд на укрытую пиджаком спину паренька, идущего впереди. Пиджак явно был ему не по размеру, и висел, словно на вешалке. — Может, я рассуждаю неправильно. Может стоит прислушаться к Хлое?».       Он вспомнил о том, что отец, в редкие минуты открытых разговоров, упоминал друзей по университету. Что стоит написать вот этому, а вот тому — позвонить. Габриэль всякий раз заканчивал подобные рассуждения нравоучительным тоном:       — Если сорок человек возьмутся за руки — это будет уже не толпа, а крепость. Поэтому о друзьях не забывают…       «Почему б тогда Хлое не взяться с подружками за руки, и не умотать в закат, туда, где водятся мальчики постарше».       Поток вынес его к перекрёстку. Те, что шли ближе к стене, свернули за угол. Остальные дисциплинированно скопились у края тротуара — это малость походило на пикник во время шторма. У очерченной белой границы заканчивался мир покоя. Там, по асфальтовому катку неслись, шурша покрышками, автомобили. Водители, подъезжая к перекрёстку, интуитивно чувствовали опасность, исходящую от не знающих правил пешеходов, и опрометчиво жали на педаль газа, стараясь оставить непредсказуемых людей позади.       Адриан видел, как горят над головами пешеходов яркие сигналы светофора. Видел их лица, отражённые в тонированных окнах авто. Задумчивые. Весёлые. Печальные. Безразличные. Толпа напирала, и каким-то чудом он оказался у самого края, лицом к бушующему потоку.       Теперь он видел и своё лицо. Обычное лицо, с прямым, аккуратным носом и огромными зелёными глазами.       — Надо было тебе родиться девочкой, — любила говорить мама, когда расчёсывала его крупные, непослушные светлые кудри, — такие волосы, а? Эдд? Умереть можно от зависти. И глазища… смерть девчонкам.       Адриану в такие моменты было и приятно. И немного обидно. Девчёнкой ему рождаться совсем не хотелось. Но очень уж он любил, когда мама хваталась за старый, черепаховый гребень. Любил, как она смеётся. И безошибочно угадывал запах её духов…       «Всё было хорошо, всё было нормально, и Хлоя была нормальной, и Париж был нормальным. А потом ты… ушла. И всё умерло. Вместе с тобой».       Глаза защипало.       В последнее время с ним такое случалось редко. Может быть, из-за того, что она с него взяла обещание, быть сильным. Последняя мамина просьба — и он старался, как мог.       Но иногда… всё-таки случалось. На ровном месте. Как падение в гололёд. Будто кто-то подлый поставил тебе подножку, и не в силах удержаться на ногах падаешь…       Парень вытер рукавом глаза. Напряжённо обернулся — не увидел ли кто секундной слабости? Мужчины и женщины смотрели на другую сторону дороги. Всё их внимание привлекал алый сигнал светофора. Который вот-вот должен смениться зелёным.       Фонарь переключился на одобряющий свет. Толпа потоком хлынула на размеченный белой краской асфальт. Адри замешкался, но кто-то толкнул его в спину. Извинился сквозь зубы — Агреста повлекло через дорогу. Мимо нетерпеливо ждущих машин. Парень попытался поймать взгляды водителей — сам не зная зачем. Но водители смотрели выше головы, на свои, водительские светофоры.       Парень очутился на другой стороне. Хотел было позволить увлечь себя дальше — а почему нет? — но заметил старика, отчаянно жмущегося к чёрному чугунному столбу. Старик и так выглядел неважно: годы согнули его спину, иссушили тело, так что голова стала казаться непропорционально большой на фоне узких плеч. Совершенно лысая макушка, в обрамлении реденьких седых волос, блестела на солнце.       Длинные вислые усы сливались с куцей, но на диво длинной бородой. Испещрённое морщинами лицо выглядело совершенно растерянным, и принадлежало выходцу из Азии. Последнее, впрочем, как понял Адри, не редкость среди Парижан. Ему самому большую часть сознательной жизни доводилось иметь дело только с европейцами, и даже такая малость, как пожилой китаец сходило за экзотику.       Толпа напирала, старик цеплялся за раритетный, как и он сам, столб уже двумя руками. Так цепляется утопающий, что пытается удержаться под напором разлившейся реки.       Адриан, не мешкая, поспешил на помощь. Поначалу толпа не желала его пропускать, и пыталась протащить дальше по улице. Агрест пробовал жалобно просить пропустить его, но когда понял что толку от этого мало, прибёг к древнему способу.       То есть начал пользоваться локтями.       Теперь люди послушно расступились, и Адриан всё-таки пробился к старику. Теперь он заметил также, что одет старичок не совсем по-парижски. Рубашка — поло с явно фальшивой нашивкой клуба, заправленная в до смешного высоко натянутые брюки. Словно владелец боялся конфуза, и этим надеялся выгадать хоть бы с десяток сантиметров.       Другими словами, старик выглядел как престарелый турист. А это значило, что Адриан пробирался не зря.       — Сэр, — сказал Адри, хватаясь рукой за прохладный металл столба. Чуть выше головы туриста. — Нужна ли вам помощь?       Старик медленно поднял голову. Раскосые, слезящиеся глаза удивлённо глянули на него из-под густых неопрятных бровей.       — Сэр, вы заблудились? — повторил Агрест уже громче. Вдруг у старика проблемы со слухом?       Адри вспомнился преподаватель, работавший в пансионе. Почтенный профессор Браун.       Он обожал твидовые пиджаки, забитую крепким табаком трубку и долгие занудные монологи. Ученики поговаривали, что он видел если не её величество королеву Викторию, то Эдварда седьмого уж точно. Обиженные отметками прибавляли, мол, Брауна давно ищут на том свете с факелами. Потому что в его эпоху электричества ещё не открыли.       Но Адриану Браун нравился. И он часто развлекал старика беседами. Которые из-за ужасного слуха профессора приходилось вести на повышенных тонах. Отчего начинали болеть связки. Впрочем, в кабинете Брауна Адри в половине случаев оказывался не по своей воле, а в качестве наказания.       Азиат внимательно посмотрел на собеседника. Лицо расплылось в располагающей улыбке, какая бывает только у стариков и совсем уж маленьких детишек.       — Мсье, в иной ситуации я мог бы задать вам тот же вопрос, — сказал старик неожиданно сильным, но при этом мягким голосом. Голос этот едва ли вязался с беззащитным обликом. — Париж, огромный город, но отчего-то выходцы с острова встречаются здесь редко. Однако…       Он кивнул себе под ноги.       — …мне и в самом деле нужна помощь. Видите ли, я уронил трость. И, пока люди не уйдут…       И в самом деле, у ног, обутых в дырчатые мокасины, лежала тросточка. Светофор снова переключил сигнал, и толпа иссякла. Так что Агресту не составило труда её поднять.       Старик с облегчением разомкнул объятия. И, опираясь на локоть парня, взял в руку трость.       — Третья нога, — вздохнул азиат, — подводит не реже двух, данных природой. Однако мир никогда не откажет нуждающемуся в точке опоры. Благодарю вас, мсье.       Он протянул Адриану руку. Агрест, немного смущаясь, пожал сухую, морщинистую ладонь. Рукопожатие оказалось на диво крепким.       — Меня зовут Юншэн. На языке страны, откуда я родом, это значит «долго живущий». Если бы родители понимали всю силу имени, они назвали бы меня Джанджи, хе-хе.       Агрест улыбнулся. Хоть шутки и не понял.       — Очень приятно, сэр… мсье Юншен. Я — Адриан, и, честно говоря, не знаю, что это значит.       — Скорее всего, «родом с берегов Адриатики»… вы не интересуетесь собой, но спешите на помощь старику. Просто любопытное наблюдение, надеюсь, вас оно не оскорбит.        Сигнал светофора разрешил скопившимся на краю тротуара людям идти. И Адри, придерживая старика под локоть, снова ступил на «зебру».       — Ох, мсье Адриан, полагаю, вы собирались в другую сторону. Но я очень вам благодарен. Когда-то этот город был добрее к старикам.       — Если честно, я сам не знал куда шёл, — признался Агрест, нервно посматривая на светофор. Скорость старика оказалась невелика. А повелитель трафика не отличался терпением. Благо люди, заметив парочку, вежливо обходили её стороной. — Просто бродил. Потому не смущайтесь. Я рад вам помочь.       Они всё-таки успели перебраться на другую сторону. Адри не мог оставить старика вот так, и потому пошёл рядом.       — Если мужчина бродит без цели, — с улыбкой произнёс мсье Юншэн, — значит, либо он поэт, либо в его истории появилась женщина!       — О… я просто… пытаюсь познакомиться с городом…       — Я оказался прав! Здесь замешана девушка. Видите ли, мсье Адриан, это сейчас Париж принято считать мужчиной. Раньше он был женщиной, и это удивительная женщина жива до сих пор! Уверяю вас. Париж теперь носит брюки, но если бы пол определяли по брюкам, боюсь, мужчин ждали бы сюрпризы…       Адри не нашёлся что сказать, и какое-то время оба шли молча. Парень вернулся к созерцанию города: людей сделалось будто бы меньше, и неспешная прогулка начала приносить удовольствие. Первые этажи старинных домов, сияющих на солнце стёклами окон, были отданы коммерсантам. Казалось, будто местным жителям как воздух нужны булочные, крохотные магазинчики со сладостями. Кафе, которым мало было пространства внутри домов. Их террасы выливались на улицу, столики занимали добрую половину тротуара. И, что подкупало, даже не пытались отгородиться от мира.       Зазеваешься на миг — налетишь на стол. Но Парижская толпа прекрасно ориентировалась и, ведомая чутьём, обтекала террасы на почтительном расстоянии. Впрочем, сейчас почти все столики пустовали. А официанты, совершенно не смущаясь, курили у выхода.       — Как думаете, — спросил вдруг старик. Любопытство Адри не ускользнуло от его взгляда, — какой герой подходит Парижу?       — А? — рассеянно ответил Агрест. — Пожарные… может быть?..       Азиат рассмеялся.       — Пожарные, полицейские, это, настоящие герои. Кто же будет спорить? Но они есть у каждого города. Их так много, что мы начинаем выдумывать новых… я имею в виду героев книг, фильмов, комиксов. Я имел в виду именно таких «героев».       Адриан мысленно вздохнул. Он был готов услышать мораль — и вот сейчас он её услышит. Со стариками всегда так: хочешь послушать интересную историю, придётся вытерпеть и нафталиновую мораль. Сейчас он узнает, что мир когда-то свернул не туда, что настоящий подвиг подменяют подвигом выдуманным.       — Даже не знаю, мсье, — сказал Адриан. — Здесь с виду спокойно…       Юншэн медленно кивнул. Трость бодро щёлкала по брусчатке.       — Понимаю о чём вы. Герои нужны там, где хаос. Когда наступает порядок, герой уходит на поиски хаоса. Потому что таков его путь — превозмогать и побеждать тьму. Он расчищает лес, чтобы выросло поле цивилизации. Итак, герой уходит, или умирает. Чаще последнее. Но всё же?..       — Ох. Не знаю. Герой Парижа?.. Человек-берет? Человек-багет?       Вопреки ожиданиям, старик рассмеялся. Так громко, что прохожие изумлённо обернулись.       — Ха-ха-ха! А герой Лондона тогда Человек — Юнинон Джек? Верно?       Адриан вежливо улыбнулся.       — Разве что он служит во флоте, сэр. То есть… мсье.       — Хорошо. Очень хорошо, мсье Адриан. Вы складно мыслите для своего возраста. Это удивительно. Только, бога ради, не обижайтесь. Дети в моё время были самостоятельнее, верно, но куда глупее. Однако давайте вернёмся к теме… — он кашлянул в кулак. — Итак, вы полагаете, что Париж слишком благополучен для выдуманных героев. Может быть, может быть… но, если мы погрузимся в мир фантазии, можно допустить идею, что это благополучие — результат усилий таких вот героев?       Мысли такой Агрест допустить не мог, но из вежливости согласился. Всё ж таки, не герои создают города. Иногда они их основывают, но создают — всегда люди.       — Я очень плохо знаю Париж, — признался Адриан, — мы переехали сюда… но на улицы вышел впервые. Вообще, если честно… я сбежал.       — Сбежать в Париж — отличная идея!       — Город кажется мне уютным и мирным. Если здесь и был «хаос», мсье, то очень давно. Вот что я хотел сказать.       Старик звонко щёлкнул пальцами.       — Вот именно, — таинственным тоном произнёс он, — вот именно, мой юный провожатый. Хоть вы и стреляли наугад, но попали! История героев Парижа… вернее, призраков Парижа, очень-очень стара. Ей столько же лет, сколько этим вот булыжникам. Это история о горгульях Нотр-Дама, о Городе мёртвых, о подземельях Сакре-Крё. История нашего с вами города, написанная давным-давно. Точку в ней пока не поставили.       Он помолчал, о чём-то думая. А затем спросил:       — Скажите, вы слышали когда-нибудь о Нуаре с холма Монмартр?       Агрест отрицательно помотал головой.       — В самом деле? Что же, удивляться нечему. Вы прибыли издалека. Не всякий француз слышал о нём. Однако, не всякий кто слышал — француз. Но семьдесят лет назад это имя вызывало в людях смешанные чувства. Сильные: здешние режиссёры даже снимали о нём фильмы, и те имели успех. Ну как? Я вас заинтриговал?       — Да, мсье, — улыбнулся Адриан.       — Если я расскажу вам о Нуаре — это будет стариковская байка. Будет лучше, если эту историю расскажет сам город. Да. Город — замечательный рассказчик. Ведь он эту историю и создал. Ищите, мсье Адриан. Уверен, вы справитесь. Сейчас наступила такая эпоха, в которой информация витает в воздухе. Буквально.       — Не уверен, что город меня принял настолько, чтобы рассказывать истории…       — О! Юное сердце. Вы протянули руку помощи Парижанину. Теперь ждите, что Париж протянет руку вам. Это наш закон. Старый закон. На этом мне полагается оставить вас наедине с городом. И его историями. Всё-таки я вас обременяю.       — Ничуть, сэр! Совершенно не представляю, что заставляет так думать. Если в том моя вина — прошу прощения.       Мсье Юншэн прищурился, покачал седой головой с видом, словно услышал приятную мелодию.       — Видите ли, Адриан, между стариками и молодыми всегда были натянутые отношения. Юные боятся старости — в ней им обоснованно мерещится холод смерти. Старики юным просто завидуют. О чём это говорит, как вы считаете?       — О том что глупость не стирается возрастом, — осторожно предположил Агрест.       — Ха-ха! Что же, — рассмеялся старик. — Вы заслужили ещё одну историю. Один секрет.       Он остановился. Обвёл рукой улицу — так, должно быть, короли демонстрировали гостям владения.       — Париж, — сказал Юншэн, понижая голос, — населён призраками.       Адриан растерянно кивнул. Он не искал собеседника, он вообще ничего не искал. Ему и в самом деле хотелось просто побродить по новому дому. Но вот так, в первые же минуты свободы нарваться на сумасшедшего — как получить на день рождения вместо поздравительной открытки, похабный мем в мессенджере.       Это укладывается в чувство юмора мира, однако юмор этот обидный.       Адри постарался не выдать разочарования. Не в собеседнике. В себе. Даже если бы он знал, что Юншэн сумасшедший — это не значит, что ему не нужна помощь.       «Однако ж нам почему-то хочется спасать разумных, а не психов. Рыцари вытаскивают из башен юных принцесс, а не старух. И я, всё-таки, такой же».       — О! Вы прекрасно держите лицо, Адриан, — сказал старик. Одарил парня обезоруживающей улыбкой. — Конечно, я не рассчитываю, что вы поверите мне на слово. Вам придётся с ними встретиться. Чтобы убедиться в том, что я не сумасшедший. Итак, вы встретитесь с ними, независимо от желания — это удел Парижанина. Но вы, в отличии от прочих, будете ко встрече готовы. Это и есть мой подарок вам.       — Призраки водятся только в Париже? — осторожно спросил Адриан.       — Вы правы. Они водятся везде. Но в Париже всё становится особенным. Даже… духи. Как правило, люди боятся призраков. Это естественное, животное стремление, разграничивать миры. И некоторых в самом деле нужно бояться. Но вы всё-таки присмотритесь к тенями. Тёмной ночью постарайтесь услышать шёпот камней. Говорят, для внимательных даже горгульи оживают.       Адриан растерянно улыбнулся.       — Спасибо, сэр. Я буду внимательно следить за горгульями.       Старик погрозил ему пальцем.       — Не забывайте только, что и они наблюдают за вами. У них в этом большой опыт! А теперь, мне кажется, вам пора.       Он кивнул в сторону дороги. Адриан повернулся. Чтобы разочарованно вздохнуть: рядом с ними тащилась серебристая машина. Из-за опущенного стекла на Агреста недобро посматривали мелкие, глубоко утопленные глаза Немого.       Прочим автомобилистам такое поведение пришлось не по душе. Первые секунды они смиренно устраивались у заднего бампера. А когда понимали, что Немой быстрее не поедет, грозно гудели, выруливали на соседнюю полосу.       Адриан смущённо помахал телохранителю рукой. Тот ответил коротким кивком. Немедленно, мол залезай.       Агрест повернулся, чтобы попрощаться со стариком. Но того уже и след простыл.       — Я не сбегал, — сказал Адриан, когда дверь с грохотом захлопнулась.       Водитель, как всегда, в полном, но очень красноречивом молчании вернулся за руль. Толстый палец нажал на кнопку у двери — замки с металлическим стуком захлопнулись. Словно парень мог выпрыгнуть на ходу.       — Хлоя позвала меня… — начал объяснять блондин. Но поднявшийся гром музыки заглушил его голос. А затем водитель и вовсе поднял стекло, отсекая передние сиденья от салона.       Адри раздражённо сложил руки на груди. Немой врубил засахарившийся, двадцатилетней давности сборник поп-песен. На английском. Сделал это явно назло — он успел неплохо узнать вкусы подопечного.       — Что б тебя… — вздохнул Адри. Будет чудом, если Немой его не сдаст отцу. А уж когда тот прознает о подробностях первого дня…       Он сокрушённо покачал головой. Сдул с глаз взлохмаченную чёлку. Парень откинулся на мягком сиденье — кисти скользнули в карманы куртки. Кончики пальцев наткнулись на что-то твёрдое.       Адриан извлёк на свет находку. На ладони лежала крохотная коробочка — шкатулка. Чёрная, безликая, с бархатным напылением. В таких обычно хранят украшения…       — Какого чёрта, прости Господи?       Первые мысли были о Хлое. Но зачем ей подбрасывать ему коробки? Может быть это — какая-то шутка одноклассников. Однако и этот вариант Адриан сразу же отбросил. Поскольку в его жизни случился персонаж куда более одиозный, чем все дети коллежа.       Не иначе как мсье Юншэн решил отблагодарить его за доброту.       Большой палец поднял крышку. На серой подложке покоилась печатка. Самая обыкновенная. С виду серебряная, но, скорее всего, выполненная из обыкновенной стали. Адриан не смог перебороть искушение. Пальцами поднял кольцо, чтобы рассмотреть его получше.       И тут же, удивлённо вскрикнув, уронил его на колени. Сталь обожгла пальцы арктическим холодом, будто украшение долго держали в холодильнике. Но ведь погода сегодня — почти что летняя!       Недоверчиво щурясь, Агрест потыкал украшение мизинцем. Не показалось: холод пробивался даже сквозь деним джинс. Адриан с почти мистическим трепетом поднял кольцо, повертел его перед носом, пытаясь разглядеть даже не пробу — штамп производителя.       На полированном металле остались следы отпечатков. Но только его отпечатков! Кроме них нашлась ещё пара выщерблин на внутренней стороне. Кроме этого, никаких знаков не имелось. Не было их и на внешней части, где полагается размещать камень, герб, или просто вязь рисунка.       Солнце коснулось гладкой поверхности — на миг Адриану показалось, что узор всё-таки есть. Крохотная толпа тесно расположенных иероглифов. Не китайских, скорее уж египетских. Чётко разглядеть он сумел только круг с двумя змейками по бокам.       Но вот луч скользнул дальше по руке, и узор пропал, как наваждение. Адри на всякий случай поскрёб металл ногтем. Ничего — абсолютно гладкая поверхность. Ни выступа, ни ямки. Он даже дождался нового луча, подставил под него перстень — чуда не случилось. Кольцо только слепяще блеснуло на солнце.       Адриан перекинул «подарок» в другую ладонь. Нестерпимый холод держался крепко. Пришлось даже подышать на озябшие до онемения пальцы.       В голову пришла неуместная мысль. О том, что печатки во Франции полагается носить на безымянном пальце. Мысль и в самом деле глупая. Если б он и в самом деле собрался его носить, пришлось бы обращаться к ювелиру. Диаметр кольца был рассчитан на палец взрослого мужчины. Так, что в отверстие влезло бы два тоненьких, почти девичьих перста Адриана.       Но Агрест даже не думал надевать находку. Ещё матушка приучила его не трогать найденных украшений. И уж тем более — надевать.       — Очень, очень плохая примета, Эдд, — говорила она, — лучше сразу разбей два зеркала.       Ладонь наклонилась над шкатулкой. И кольцо, блеснув напоследок, ссыпалось в коробочку. Крышка с глухим стуком захлопнулась.       «Если уцелею сегодня, — пообещал себе младший Агрест, — надо будет поискать, что за металл обладает такой дикой теплопроводностью».       — И даже если найду, колечко надо вернуть. Подарок щедрый, но… неправильный.       

******

      Из всего богатства мира звука Адриан более всего ненавидел его отсутствие. Тишина заполняла помещение. Тишина давила. Даже самая тёмная ночь полна шелеста ветра в кронах, концертов сверчков и звуков неспящего города. Другими словами, даже ночь поёт колыбельную.       Тишина в классе, на самом простом экзамене заставляет голову кипеть. В самом уютном с виду месте — испытывать чувство тревоги.       Всё потому, что в тишине есть что-то от смерти.       Сейчас, в просторной, но без сквозняков столовой, стояло такое вот мёртвое безмолвие. Гнетущее и недоброе. Лишь изредка его прерывал скрежет ножей по фарфору тарелок, да стук вилок.       Атмосфере подыгрывали тени. Они сдавались под светом трёх, расположенных прямо над столом, ламп. Но остальная столовая была оставлена им на расправу. Они задрапировали собою и дизайнерскую, под настоящий камень штукатурку. И высокие, на зависть концертным залам, потолки. Картины безымянных художников, которые чета Агрестов собирала ещё до рождения сына. Чудесный кафель и раритетную мебель в стиле ар-деко.       Даже кустистые рощицы экзотических пальм и лиан, днём заметно оживляющие интерьер, в полумраке выглядели зловеще. В обед, когда плотные шторы распахнуты и подвязаны лентами, сквозь трёхметровые окна лился свет. Но старший Агрест отчего-то не любил отсветы городских ламп, и, с наступлением сумерек всякий раз отдавал приказ занавешивать стёкла портьерами.       Превращая столовую в вампирский склеп.       Адриан успел полюбить столовую, освещённую солнцем, и возненавидеть — скрытую темнотой.       Большей частью, за такие вот молчаливые ужины. Разговоры, любые, за столом не поощрялись.       Младший Агрест с тоской посмотрел на утиное конфи, обложенное монетками запечённой груши. Посмотрел, и, наплевав на вечное отсутствие аппетита, решил ужин прикончить. Справься он быстрее обычного — быть может появится призрачный шанс избежать неудобных вопросов…       Вилка и нож легли на пустую тарелку, параллельно друг-другу. Понятный для невидимой прислуги жест — трапезу я закончил. Адриан, не смея поднимать от столешницы взгляда, отхлебнул из стакана сока. Для порядка промокнул губы салфеткой, и собрался уже вставать.       Но стоило ему посмотреть на отца — и рухнули хлипкие надежды.       Старший Агрест, как и всегда, ужинал «в домашнем». Брюки, сорочка без запонок и жилет. Без лишней формальности в виде, скажем, шейного платка. Ровно как и обычно, длинные, узловатые пальцы удерживали планшет. Жестом, каким в прежние времена они держали бы газету.       От экрана на жёсткое, словно из камня высеченное, лицо падал холодный свет. Он терялся в провалах льдисто-голубых глаз, отбрасывал тень от светлой, густой щётки бровей. Эффектно подсвечивал уложенные волосы.       Но планшет мало волновал старшего Агреста. Мужчина внимательно смотрел на сына.       Адриан, под давлением взгляда опустился на стул. Не зная, куда деть руки, попытался привычно запустить пятерню в гущу волос. Но вовремя опомнился, и сложил руки на коленях. Поверх полотенца.       Застёгнутая на последнюю пуговицу рубашка давила на горло, ремень сжимал живот — но таковы порядки в доме. На ужин, как на праздник. Впрочем, против рубашек Адри не протестовал. Он к ним привык.       Габриэль перевёл взгляд с сына на сидевшую в отдалении Сенкер. Невысокая женщина, в траурно-чёрном, строгом брючном костюме, со строгим же пучком совсем не строго покрашенных волос (Натали позволяла себе разнообразить чёрное красным). Самой примечательной чертой отцовского секретаря являлись, по наблюдениям Адри, тяжёлые, густо подведённые тенями веки.       Из-за них взгляд в общем-то привлекательной женщины, выглядел наполненным затаённой скорбью и особенной, Сенкеровской меланхолией.       Как-то раз Адриан, ещё не знакомый с нравом Натали, имел глупость пошутить, что вместе с любовью к черно-алой палитре у людей должна проявляться любовь к гробам и человеческой кровушке. Как-то раз. Больше не шутил — ибо шуточек Сенкер не понимала.       Натали сложила вилку и нож, как полагается, и подхватила наполненный вином бокал. Подхватил его и отец. Эти синхронные жесты, как два всадника апокалипсиса, предвещали явление третьего. Формальным беседам.       На которых Адри уже полгода как чувствовал себя экзаменуемым прогульщиком.       «Но это мой дом, — с грустью подумал Адри, — другого нет. И всё-таки здесь хорошо».       Он не успокаивал себя: в самом деле, когда за его спиной захлопнулось входная дверь, он почувствовал себя отгороженным от кошмаров первого дня. От холодных смешков одноклассников и равнодушного Парижа.       Город и коллеж надежд не оправдали. Дом же оставался домом. Надежд не дарил, иногда радовал стабильностью.       «Сейчас он спросит, как прошёл мой день».       — Эдриан. Как прошёл твой день?       Адриан обещал себе не ёрзать. Держать лицо, и ни в коем случае, особенно при Сенкер, не трогать руками волосы. И, конечно же, нарушил сразу все обещания.       — Я осваиваюсь, папа, — робко ответил Адри. Старший Агрест молчал, и потому пришлось заполнить паузу небольшим откровением: — Здесь всё не как в Кентербери… нужно привыкнуть. Ты понимаешь.       Конечно же, Габриэль спрашивал не об этом. Его волновал резонный вопрос — не подвёл ли сын отца. Адри это понял, но прямо не ответил, и по изгибу тонких губ родителя догадался, что сделал это напрасно.       — Мне ждать жалоб? — спросил Габриэль. От тона его вполне могли бы покрыться инеем стены.       — Случился конфуз, — признался Адри, — и я, э-э-э… остался после занятий, вместе с Хлоей и ещё одним…       Сенкер тихонько кашлянула в кулак.       — Дети перебрасывались шпаргалками.       Из темноты появилась прислуга. Тарелки и столовые приборы бесшумно исчезли со скатерти. Пока люди в фартуках суетились, старший Агрест безмолвно смотрел на сына. И только когда посторонние ушли, произнёс:       — Не понимаю, как такое могло случиться…       — О, — радостно кивнул Адри, — я о том же!       — …к чему тебе шпаргалки?.. это всего лишь… коллеж. Полагаю, здесь не обошлось без Хлои.       Он сделал паузу, и Адри приготовился к худшему.       — Но даже в таком случае, наказание справедливо. Что там, внеклассные занятия? Ты не будешь против, если я попрошу его ужесточить. Не забывай, Эдриан, что ты — лицо семьи. Я не хочу, чтобы о тебе думали, как о папенькином сынке, которого меценат навязал коллежу. Ты — Агрест!       — Да, отец.       Габриэль кивнул. Планшет лёг на скатерть.       — Прекрасно. Имей в виду, сын — Париж, город вольных нравов. Он расхолаживает. Он делает людей слабыми. Но я также не хочу, чтобы ты вырос безвольной куклой. Кое-кто… — отец покосился на Сенкер, — говорит, что моя опека испортит тебя не меньше Парижа. Я принял это замечание к сведению, и поэтому ты покинул пансион. Теперь ты учишься в коллеже. Безусловно, ты этому рад. Воспринимай это не как дар судьбы, а как экзамен на самостоятельность. Если провалишь его…       Адриан молча качал головой на каждую хлёсткую, как удар кнута, реплику. Всё это он успел уже зазубрить, как Отче Наш. И даже лучше — совместные ужины случались чуть-чуть чаще, чем визиты в церковь.       «Ты вернёшься в Кентерберри».       — …ты вернёшься в Кентрберри. Это известно всем за столом. Но вот кое-что новое: я нашёл изъян в нашем с тобой договоре.        Он глубоко вздохнул. Помолчал, не торопясь озвучивать мысль.       — Пока ты учишься отвечать за себя и семью. Это немало, — продолжил старший Агрест. — Но недостаточно. Теперь ты будешь отвечать и за друзей семьи. В этом году, Эдриан, ты не только закрепишь школьные уроки, но и уроки жизни. Под твоей ответственностью буду я, ты и друзья семьи.       — Да, оте…       — Хлоя Буржуа, — перебил его Габриэль, — что ты о ней скажешь? Что изменилось?       Адриан не знал что ответить, и придумывая ответ, нервно теребил пуговицу на жилете.       — Она… гм… подросла?.. — робко произнёс парень.       — Исключительная наблюдательность, — поморщился отец. — Это всё?       Адри покраснел. И путано, но всё-таки честно выложил всё что успел надумать. Не обошёл стороной и короткую беседу в кафе — отец о нём, конечно же знал, и непременно бы уточнил. Впрочем, излишне ругать Хлою не торопился. Он сам до конца не понял ещё, как к этому относится. И потом, сдавать с потрохами подругу детства показалось мелочным и подлым.       — Я виделся с девочкой, — после недолгих раздумий произнёс отец, — и у меня сложилось противоречивое мнение. С одной стороны, в сообразительности и амбициях ей отказать нельзя. Хлоя — человек нашего мира. Может быть даже больше, чем её отец. С другой — она крайне избалована. Дочь мэра столицы самой большой страны Евросоюза. Растёт в самом праздном городе мира. Чувствуется масштаб катастрофы. И конечно же… ты её выгораживаешь. Что не удивительно, ведь вы большие друзья. Всё-таки это она повинна в том, что ты покинул Кентерберри. Больше других.       — Правда? — удивлённо протянул Адри.       — Ты не знал? Любопытно. Она целый год брала этот дом штурмом. Действовала через отца, через наших общих знакомых. Канючила лично, в конце-концов. Ей почему-то казалось, что в пансионе Святого Мартина тебе приходится несладко. Будто это не престижное заведение, а монастырь. И выйдешь оттуда не джентльменом, а монахом. Глупость, простительная её возрасту. Но эти её, полные упорства труды навели меня на мысль — в самом деле нехорошо, когда перспективные дети растут отдельно. Без точек соприкосновения. А Хлоя, всё-таки, девочка перспективная. Но слепо доверить тебя ей я не могу. Потакание капризам наверняка испортило её характер и притупило ум. Мне кажется, — вздохнул Габриэль, — она становится ужасно похожей на мать. Одри, эта порочная женщина слишком… гм… впрочем, не будем о ней. Раз вы с Хлоей теперь заодно, это я вижу ясно, то отвечать за её выходки будешь ты, Адриан. Любопытно посмотреть, как справишься с задачей.       Адриан разом сник.       — Простите, мсье, — тихо произнесла Натали, сочувственно глядя на Адриана из-под полуопущенных тяжелых век, — с этой девочкой не совладал бы даже Аббат Пьер****. Тем более надо иметь в виду: у Адриана нет опыта общения с женщинами. Тем более парижанками. Даже такими юными. И потом, ему всего четырнадцать!       — Он — Агрест, — парировал Габриэль.       На это заявление возражений не нашлось.       

******

      Каждая такая беседа досуха выжимала Адриана. Потому, когда отец всё-таки позволил ему подняться в комнату, он ввалился в неё, не включая света. Упал на диван, и какое-то время лежал, бездумно пялясь в потолок. По белой штукатурке тянулись полосы света, отбрасываемые проезжающими за оградой машинами. Полосы неритмично мерцали — фонари тщетно пытались пробиться сквозь сплетение древесных ветвей.       Отец не мыслил комфорта без уединения, потому кроме каменных стен и оград особняк от любопытных глаз спасала и растительность.       Эта его черта несла как радость, так и огорчение: с одной стороны, Габриэль не вторгался в его комнату, и беседы, вроде сегодняшней, случались редко. С другой… уж лучше бы вторгался.       Младший Агрест хлопнул в ладоши: лампы под потолком вспыхнули, разогнали тьму. Осветили и достоинства, и недостатки Адриановой обители. Впрочем последних, как полагал владелец, было существенно больше.       Из достоинств: простор, огромные, во всю стену, окна. И высоченный потолок, в который кричи — не дождёшься эха. После Кентерберийских келий комната смотрелась бальной залой.       Недостатками же её заполнил сам Адри. По случаю переезда отец сделал ему подарок: разрешил обставить комнату так, как захочет сын. При этом сделал ремарку, что не будет критиковать, придираться, и вносить поправок. Обещание Габриль сдержал, и в самом деле за шесть месяцев ни разу в комнате не появился.       Адри, пользуясь одним только интернетом и помощью Сенкер, заполнил обиталище хламом. Муза дизайна нашептала парню на ухо, что неплохо будет разделить комнату на две зоны. Северную и южную. Зону отдыха и зону работы.       В итоге получилась зона варварства и контрастная ей зона цивилизации.       Теперь у северной стены громоздились игровые автоматы (один он так и не удосужился подключить) и баскетбольное кольцо (мяч он заказать забыл, и теперь оно нет-нет, да выполняло роль вешалки). Южная получилась куда более приличной: здесь нашлось место высоким книжным полкам, заполненных чем полагается. А также, на втором ярусе, коллекции винила, которую Адриан как одержимый скупал неделю.       В тени музыки и знаний притаился самый обыкновенный рабочий стол с обыкновенным компьютером. Здесь, в мягких объятиях кресла, Агрест и проводил большую часть свободного времени.       Если не считать прекрасной кровати, дивана, и белого рояля, на который и приходился сухой остаток будней.       Щурясь от яркого света, Адриан побрёл в душ. Больно ударился пальцем о штангу гантели, и, с шипением прыгая на одной ноге, скрылся за дверью.       Горячая вода и мягкая губка помогли смыть день.       Здесь, в шуме воды, облаках пара, под щекотящими кожу струями, Адриан смог мысленно покинуть коллеж. Перестал пополнять список обид на Хлою. И отца.       Он вспомнил о кольце.       Обычно Адриану требовались усилия, чтобы вспомнить что и куда он положил. К примеру, телефон: где он сейчас? Может быть в кармане джинс. Или на столе. Или на кровати. Адри не знал наверняка.       Но кольцо… кольцо лежало в правом ящике стола. Среди исчёрканных блокнотов времён пансиона, кое-каких журнальчиков и комиксов. Под замком.       Больше того: Адри мог сказать, под каким конкретно изданием лежит кольцо. И что лежит оно на подушечке неровно, небрежно брошенное и… забытое?       Агрест выключил воду. Шум оборвался, превращаясь в тихий перезвон капель.       Адриан переоделся в вечернее, надеясь что наваждение пройдёт.       — Подумаешь, — пробормотал он, натягивая футболку. — По… думаешь. Ерунда.       Но тревога, растущая в душе, утверждала обратное. Парень прислушался к чувствам. С неохотой, опаской: у него в груди… нет, в самой душе словно бы появился компас. Его стрелка указывала на стол. Ящик. Коробочку под журналом.       Агрест вернулся в комнату. Постоял, опершись на рояль, задумчиво кусая губу. Не удержался, и решил себя проверить — отошёл к окну. Затем к «варварской» стене. К шкафам.        Наваждение или нет, но «стрелочка» и в самом деле указывала на стол. Тянула к нему. И что-то требовала.       — Нет, — фыркнул Адри, — это просто смешно.       Хотя на самом деле, смешно ему вовсе не было. Скорее уж наоборот…       Он глубоко вдохнул, попытался усилием воли подавить волнение. Себе он объяснил всё так: за окном ночь, а темнота всегда пробуждала в нём первобытные чувства. Она щекотала нервы, заставляла видеть то, чего нет, и чувствовать то, что разумный человек чувствовать не может.       Агрест сжал кулаки — ногти впились в пальцы.       — Спокойно, — сказал он, — вспомни Кентербери.       Лучше б не вспоминал. Беда даже не в том что он вспомнил.       На самом-то деле, он никогда не забывал.       В первые, и без того нелёгкие недели пребывания в пансионе, Адриан столкнулся с местной традицией. «Бывалые» ученики испытывали новичков страхом: на спор заставляли спуститься в древнюю монастырскую крипту. На тех, кто отказывался вешали клеймо труса…       Впрочем, тогда Адриан об это не знал, и даже не думал. Его вел иной мотив — мальчик сам хотел разобраться, трус он, или нет.       Сегодня нынешний Агрест нипочём не полез бы ни в крипту, ни даже в винный подвальчик. Только потому, что уйти оттуда не пойманным было просто невозможно. И оказаться с первых дней в опале у кураторов было наказанием похуже клейм, насмешек и брошенных в спину оплёванных бумажек.       Кроме того, теперь настоящим мужеством он полагал не пойти на поводу у толпы…       Из троих несчастных новичков только он добровольно залез в этот чёртов подвал. Половину ночи стучал зубами от холода. Вторую — от страха. В полной тишине, без малейшего проблеска света он начал слышать шёпот и тихие вздохи. Негромкий скрежет и щелчки по камню. То и дело ему казалось, что по руке, да под курточкой что-то ползает. Разум рисовал мокриц, многоножек и прочих подземных страшилищ.       Под утро — как ему тогда показалось — он разглядел на полотнище тьмы неясное очертание фигуры, сотканной из тонких нитей серебра. Очертания «одежды» напоминали покойницкий саван. На этом «явлении» Адри не выдержал, и попытался выбраться из подвала.       Крохотную дверцу, в которую нужно входить сгибаясь, подперли с обратной стороны. Но на стук и вопли прибежали кураторы, дежурившие неподалёку. Они-то были как никто в курсе об обычаях и нравах пансиона.       Как выяснилось позже, просидел так он не больше трёх часов, и уж никак не до утра. Рекорд пребывания в крипте Агрест так же не побил, но продержался достойно «для середняка». Что, однако, никак не сказалось на отношении «старших» — новичков было принято ломать, и их ломали. Пока не наступал черёд сдать смену.       Бывший монастырь за сто лет успел набить достойный пул таких вот «обычаев». Или, говоря иначе, способов пыток.       Позже когда буря утихла, уже днём и с фонариком, Агрест спустился в крипту. Ему не давал покоя дракон, перед которым он не отступил, но и победить не смог. И был немало удивлён: мифический змей оказался даже не полудохлым вараном — чучелом ящерицы. Крипта занимала крошечное помещение, четыре на пять шагов. С невероятно низким потолком. Ниши, отведённые под тела пустовали — это были крошечные щели, откуда тянуло холодом и сыростью.       Хотя той ночью, он мог поспорить, он выглядело невероятных размеров залой. А у дальней стены разум нарисовал узкий проход, ведущий в лабиринт подземелья…       Потом, порядочно покопавшись в библиотеке, Адри с удивлением (и огорчением) узнал, что у крипты невероятно короткая история. Склепом она не была никогда — так получилось! — и просуществовала в качестве погреба, где монахи складывали сначала бочки с вином. А когда те выкопали достойный погребок, сюда сносили всякую рухлядь.       Информация убила мистику. Цивилизовала неандертальца, сидящего у огня. Но крохотные подвальчики, заполненные мраком и по сей день действовали на нервы. Даже кабина лифта, у которого ничего общего с подвалами, и уж тем более с криптами, заставляла сердце тревожно биться.       Агресту пришла в голову идея: если библиотека помогла ему уничтожить мистический трепет в тот раз, быть может победит его и в этот раз?       Кивнув мыслям, он уверенным шагом направился к компьютеру. И, опускаясь на стул, постарался не думать о кольце, не чувствовать его под столешницей, толщиной не больше пары дюймов.       Чуть правее ладони, лежащей на тёплом пластике мышки…       Адриан легонько хлопнул себя по щеке. Да что же это такое?.. он будто снова очутился в этом проклятом подвале. Пальцы мелко дрожали над кнопками клавиатуры.       Парень дождался, пока загрузится система. Первым делом попытался угадать материал, из которого отлили кольцо.       У золота и серебра теплопроводность куда выше, чем у обычного железа или алюминия — это он знал и сам. Но, на его памяти, ни одну серебряную безделушку вот так, запросто, нельзя было бы использовать как кубик льда для напитков.       В поисковике долго копаться не пришлось — на первых же минутах парень зашёл в тупик. По таблице Фурье одним из самых доступных металлов оказались серебро и медь.       Не помог и поиск по сплавам. Из прочих веществ, теплопроводностью удивлял разве что алмаз и графен.       Адриан задумчиво поскрёб ногтём переносицу. По всему выходило, что китаец либо сыграл с ним сложную, изощрённую шутку. Либо украшение отлили из какого-то особого, неизвестного составителям таблиц пластика.       — Ну и ладно.       Парой щелчков он закрыл вкладки. От чужих цифр толку нет — здесь нужны опыты. Своей лабораторией Адри не располагал — к чему б ему её иметь?..       Агрест вздохнул.       «Допустим, старик решил сыграть со мной в странную игру. Он подбросил мне задачку — отчего б её не решить? Чем я рискую?».       Мсье Юншэн ничего не говорил о металлах. Зато успел упомянуть горгулий, призраков и…       — …как его, — пробормотал Адриан, пытаясь вспомнить, — ах. Да. «Нуар». Очень оригинально.       На англоязычный поисковик Агрест больших надежд не возлагал. И потому, переключившись на французскую раскладку, вбил: «Чёрный. Париж».       Чего здесь только не нашлось…       Новостные заметки о несчитанных «чёрных днях Парижа». Бездарные копирайт-статьи, восхваляющие «чёрный кофе в Париже». Чуть реже — столь же чёрный чай. На задворках топтались ссылки на националистические ресурсы: здесь говорилось не о кофе, а о старой боли Парижан — алжирцах, и боли новой — переселенцев востока. И статьи эти ни первых ни вторых совсем не восхваляли.       Из чего-то близкого к теме нашлась заметка о неком Нуаре, знаменитого своей смертью полтора века назад. Вернее сказать — пикантным посмертием.       «Что ж, если у Парижа ТАКИЕ призраки… то я даже не знаю».       В голову начали закрадываться мысли о том, что ни словечка ни о каком Нуаре он не найдёт, и только впустую тратит время. Потому как Нуар этот живёт в одной только воспалённой фантазии старика.       Пальцы проклацали по клавишам, вбивая: «Чёрный. Монмартр. Париж. Легенда»       Бинго!       Первая же ссылка выдала ёмкую статью Википедии:              «Черный Кот (Нуар) — персонаж городского фольклора Парижа. Неофициальный символ холма Монмартр.       Гуманоидное существо ростом не более двух метров. Примечателен нечеловеческой прыгучестью, ловкостью, а также чёрной кожей. За что и получил такое прозвище.       Не имеет устоявшегося образа и характера — Нуар меняется вместе со вкусами и тревогами Парижан. Иногда это дух, призрак, демоническое существо (устные свидетельства, были, былички). Иногда — обыкновенный человек, скрывающий лицо маской (литература, кинематограф).       

Появление

      Впервые упоминается в бульварной литературе, прессе и уличной рекламе времён Первой Империи. На страницах печати появляется в 1806 году — «Журналь де л’Ампир», Париж. По тону можно предположить, что к этому времени Нуар Парижанам уже известен — текст не подаёт его, как нечто новое.       Исследователями городского фольклора предполагается, что как идея Н. сложился несколько раньше. Так что к моменту печати номера он успел укорениться в виде поговорок, присказок и ядовитых шуток.       Далее Н. фиксируется не только в прессе, но и официальных отчётах. Чаще всего в документах «Сюрте» под руководством Эжена Франсуа Видока. Причём сотрудники полиции воспринимали его как личность реальную, из плоти и крови. А не в виде паранормального явления, как это стало позднее.       В половине случаев дело касалось краж, остальное же — случаи хулиганства и одно разбойное нападение.       На страницах мемуаров самого Видока Н. появляется дважды: в «Настоящих Тайнах Парижа» 1844 года и «Неопубликованных страницах жизни Видока, французского министра полиции» 1838 года. Где сам детектив не признаёт реальное существование преступника:       «Бесспорно, он являлся коварнейшим из преступников Франции. Опасным элементом. Он был неуловимой грозою Парижа! Самым главным вором и разбойником, которого не смогла изловить моя «Сюрте». Причины его изворотливости, удачи и дерзости, словом, всего что составляет скелет и плоть этого необыкновенного индивида кроется в необыкновенной же природе.       Видите ли, обычно жульё обретается в подвалах и чердаках Парижа. Этот жулик прятался от нас на чердаках разумов, мучимых бессильной злобой. Преступный мир не мог противопоставить нашим методам ничего вещественного. И тогда он прибёг к фантазии, выдумав демонического вора, которого не в силах поймать никто из смертных».       После этих публикаций Нуар проникает в литературный мир Парижа. Из демонического существа он превращается в человека. Авторам и журналистам пришелся по душе образ, созданный Видоком. Теперь это не демоническое существо, а реальный человек, скрывающий лицо маской.       Профессор этнологии, Ж.Р. Девуар пишет:       «Эволюция образа Нуара в изданиях и «живом» Париже какое-то время проходила параллельно, и только во второй половине 19 века два разных персонажа начали пересекаться. Литературный Нуар вышел из газетных уток, призванных пощекотать нервы горожанам — всякий раз преступник уходил не пойманным, а значит каждый Парижанин оставался под угрозой.       Позже, ко второй половине века случился второй расцвет плутовского романа. С этого момента Нуар постепенно преображается в благородного разбойника, знакомого нам по образу Робина Гуда. Особенно заметен контраст после Франко-Прусской войны и событий Парижской Комунны.       Читателю требовался романтичный герой-революционер, который раздаёт беднякам награбленное. И они его получили.       С другой стороны, в устном творчестве горожан Нуар оставался демоническим духом, занимающим нишу где-то между безвредными и бесплотными лютенами и ужасным, почти реальным Жеводанским зверем       Уличный Нуар, это трикстер, подшучивающий над горожанами и особенно — над власть имущими. В этом плане деятельность его весьма разнообразна. Начинается с шалостей, вроде ночной охоты на одиноких девушек (обычно дело дальше щипков и шлепков не идёт), иронических замечаний над припозднившимися прохожими, перевешивания указателей и т.д.       И заканчивается куда более масштабной деятельностью: кражей ценностей у дворян и буржуа, похищения целых домов, улиц и даже луны с неба.       В целом Нуара фольклорного и литературного объединяет любовь к беднякам, и, в особенности, к обитателям Монмартра.       Обыкновенные сюжеты сказок и быличек: Н. указывает положительному, но очень бедному юноше на зарытые ещё до революции сокровища; Н. усыпает улицу золотыми монетами; полиция конфискует у бедной семьи имущество, но Н. ночью возвращает его владельцам. На следующее утро полиция снова забирает пожитки — Н. снова их возвращает. Так продолжается несколько ночей, в дело вмешивается уже армия, но власти с духом ничего поделать не могут и оставляют всё как есть.       Известен Нуар так же нелюбовью не только к власти (префект, мэр, Император, полиция), но и к чужакам (иноземцы, переселенцы из пригорода и т.д.).       Может показаться, что Нуар воспринимался парижанами как исключительно положительный персонаж. Однако, как это всегда бывает, когда дело касается фольклора, это далеко не так: жертвами его шуток часто становятся простые обыватели. Обыкновенно он любит сбивать людей с пути, и человек тратит целый день, пытаясь выбраться с улочки, на которой вырос.       В целом рядом современных исследователей (Фабрэ, Бьян, Беллуа, Сёрф) склоняются к тому, что Нуар, это персонификация если не Парижа своего времени, то Монмартра с его околокриминальными нравами. В пользу этого говорит и характер персонажа (любовь к беднякам — ненависть к полиции и чужакам), и его облик.       Последний, впрочем, можно списать на влияние литературы.       Неглупым будет предположить, что история Нуара древнее Монмартра. Его корни теряются где-то в дремучих дебрях фольклора Бретани. Быть может, это осколки древнего кельтского божества, кто знает?       В шторме революции наш герой был привезён переселенцами в Париж, где адаптировался под среду и оброс новыми чертами…»       

Прекрасная эпоха

      Со второй половины XIХ века жанр плутовского романа получает второе дыхание, и Нуар становится неотъемлемой частью Парижской литературы.       Обосновавшаяся на Монмартре Богема выбирает его в качестве своего негласного символа. Так, первое кабарэ Парижа названо в его честь см. статью кабаре «Чёрный Кот».       Чуть позже выходит роман Н. Гюдасена «Чёрный Кот с холма Монмартр», который окончательно формирует облик и характер персонажа. Он обладает чертами, присущими героям жанра «плаща и кинжала», Нуар становится типичным «благородным разбойником». У Гюдасена это молодой человек из семьи мэра Парижа, обманутый богатыми родственниками; он пытается восстановить честное имя, но вынужден скрываться от полиции и прятать лицо под маской.       Роман приобрёл популярность, и породил толпу подражателей, чьи книги вошли в так называемый «Монмартрский цикл».       В 1889 году на сцене Гранд Оперы Р. Жераком организована одноимённая постановка. В ней Нуар не человек из плоти и крови, а жаждущий отмщения призрак. Фигура мэра из повествования исключена, в связи с упразднением Парижской мэрии.       Увлечение Нуаром растёт, его появление фиксируется ежедневно. Причём даже за пределами Иль-де-Франс.       «Нуаровая истерия не знает границ. В буквальном смысле. Вчера мятежный дух портил сливки на Марэ, хватал молочниц за ягодицы и на ходу крал колёса у омнибуса. Сегодня он появляется в приличном обществе Лиона и развлекает господ беседой. А на завтра его скорбный образ мерещится рефлексирующей барышне из Нанси. Право слово! Как легче было бы нам всем, перемещайся члены парламента столь же быстро!» — Атэн Жаву, журналист.       

Двадцатый век

      С окончанием Прекрасной Эпохи наблюдается спад интереса к плутовскому роману и Нуару в частности. Патриотический подъём Первой Мировой затмевает образ городской легенды. Со страниц газет и летучек исчезают гравюры юноши в плаще и цилиндре, книги не переиздаются.       Но затем начинается Вторая Мировая война, а вместе с этим вторую жизнь получает и Нуар. На этот раз — за океаном. В Голливуде.       В 1941 году американский режиссёр Спейсер (см. статью) выпускает чёрно-белую картину «Под маской». Действие разворачивается в оккупированном нацистской Германией Париже, где Нуар выступает в качестве народного мстителя. Днём герой служит в гестапо, а ночью уничтожает своих руководителей, скрывая лицо под маской и шарфом.       Его облик продиктован одноимённым жанром: тренч, широкополая шляпа.       «Образ Нуара, как говорят, «попал в струю». Типичный для нуарного детектива следователь, который успел уже набить оскомину, превратился в линчевателя наци.       Герой получил то, чего недоставало его предшественникам, и уж точно — зрителю. Понимаете, все любили нуарное кино. Обожали жестокость. И ненавидели наци. Фильмы с Н. были обречены на успех!       Не знаю что там на счёт символа Парижа. Но символом мрачного чёрно-белого кино Нуар стал наверняка. Кодекс Хейса здорово ограничивал режиссёров, секс на экране был под запретом. Режиссёры нивелировали это насилием: картины получали шокирующий уровень жестокости. Хотя кодекс не рекомендовал демонстрировать пальбу на экране, Нуар стрелял, и стрелял из двух «Томми» одновременно!        Это была бомба.       Чёрт, кажется на экранах он перебил эсэсовцев больше, чем армия союзников. Никто бы не удивился, прикончи он Гитлера. Но, к счастью, до этого не дошло» — Джон Маккормик, кинокритик.        После войны фильмы Спейсера и его команды попали во французские кинотеатры. Где, ожидаемо, были тепло встречены зрителями. В Америке к этому времени появились тысячи похожих персонажей, оригинальный Нуар изжил себя и интерес к нему угасал. На «родине», напротив, он только рос.       К 1950 году было издано более сотни романов и комиксов. Увлечение стабильно держалось в течении всего «славного тридцатилетия» эпохи Де Голля. Позже, когда читатели и зрители устали от военной тематики, серии прекратили выпуск.              

Наше время

      Сейчас Нуар вернулся в рамки статуса городской легенды. По данным опроса 2006 года о нём знают около 30% опрошенных, 40% знакомы с персонажем по фильмам, оставшиеся ничего не слышали о Нуаре.       Среди жителей Монмартра с Нуаром «знаком» каждый пятый опрошенный. Среди жителей предместий о Нуаре знают меньше одного процента респондентов.       В 2001 году в Париже было создано движение под названием «Чёрный Кот — символ Парижа», чья цель — переименовать улицу Рю-Ди-Ша-Ки-Пеш в «Улицу Нуара». Инициатива встретила неодобрение как у Муниципалитета, так и среди горожан.       В 2012 году выпущено юбилейное, дополненное издание книги Н. Гюдасена «Чёрный Кот с холма Монмартр» с иллюстрациями автора.       В 2013 году неподалёку от собора Святого Сердца установлен бронзовый монумент памяти оригинального Нуара. Скульптура была украдена в первые же дни неизвестными злоумышленниками — инцидент получил широкую огласку в СМИ, а само явление обрело название «ирония Нуара».       В 2014 году администрация восемнадцатого округа выделила деньги на повторную установку памятника. Но получила неожиданное сопротивление со стороны жителей Монмартра, которые посчитали, что скульптуру украл никто иной, как сам Нуар.       «…все мы, коренные монмартрцы, знаем: у Нуара особенное чувство юмора. Да, многие скажут: «Нуар выдумка, и ему нечего делать в современном Париже». Но что, если на минуточку поверить в сказку? Сделать то же, что делали наши предки: позволить фантазии увлечь нас дальше быта и стен квартир? Тогда с уверенностью можно сказать — именно так настоящий Нуар и поступил бы.       То есть, украл собственный памятник.       Мы предлагаем уважать традиции. Всё-таки Нуар — такая же часть Парижа, как Ситэ, Крымский Мост и башня Эйфеля. Может, не такая заметная, но здесь на Монмартре, любой турист может купить значок с Чёрным Котом. Ведь это не просто так!       Жители Холма предлагают воспринимать инцидент не как акт вандализма, а как памятник без памятника». — Пьер Блюшас, лидер группы протеста, писатель.       

      

Культурное влияние

      — в фольклоре Викторианской Англии имеется аналогичный Нуару персонаж — Джек-прыгун, он же Джек-пружины-на-пятках. (см статью Джек-прыгун). Джек полностью копирует Нуара, за исключением одной особенности — невероятных размеров прыжков.       О первенстве образа исследователи до сих пор не пришли к единому мнению.       — имеет много схожих с Нуаром черт и Перак, персонаж Чешских легенд времён Второй Мировой войны. Как и Нуар времён Оккупации, он якобы сражался с нацистами.       — банды Апашей, криминальной субкультуры Парижа конца XIX — начала ХХвека, считали Нуара своим предводителем. Апаши утверждали, что их вычурная «униформа», слэнг и татуировки были одобрены «отцом Монмартра».       — считается, что на одном из утерянных полотен Э. Дэга (Призрак в летних сумерках) был изображён Нуар.       — существует легенда, что Каран д’Аш, французский художник-карикатурист, создатель первых комиксов, выпустил ныне утерянный «роман в картинках» о Нуаре с Монмартра.       — современные молодёжные анархические движения Парижа используют в качестве символики так называемое «око Нуара» — граффити в виде пары зелёных кошачьих глаз. Намекая тем самым, что дух Монмартра до сих пор приглядывает за столицей.              Адриан со вздохом откинулся на спинку кресла. Растормошил пятернёй и без того взлохмаченные волосы.       — "Париж расскажет тебе историю». Ха! Есть же интернет.       Но всё-таки, что хотел сказать старик? Чего добивался? Просто развлечь?       Агрест пожал плечами в ответ на мысли. Кто же знает стариков? Может, он просто хотел заполнить пустоту интересной, по его мнению, историей. Промахнулся: таких историй, баек и побасенок немало наберётся в любом крупном городе. Да ещё останется горсть фантазий от любителей шапочек из фольги. Так. На сдачу.       Адри спокойно относился к фольклору. Его, как некоторых сверстников, не подмывало отправиться искать фей, напялив белый балахон и вооружившись золотым серпом. Мир и без того распухал от загадок.       Большой, шумный, хаотичный, пёстрый. Непонятный. Как стихийный цыганский рынок.       Он чувствовал, что сделал в нём один только шаг, а впереди лежала страна, сокрытая туманом. Но интуиция подсказывала, что туман очень скоро рассеется, и страна покажется узкой, безжизненной долиной.       Такие мысли как волны подкатывали к нему не раз и не два. В эти моменты, в самом деле, хотелось увидеть чудо. Какой-нибудь знак, что у тебя всё ж таки будет место в мире. Не такое, как у соседа за партой. Особенное…       Все хотят быть особенными.       Он прочёл статью ещё раз, внимательнее. Но ни разу ему не попалось ни слова о кольце — ему казалось, что ключ к замку головоломки кроется в глупом, леденящем пальцы подарке.       Тогда Адри сделал то, что делал всегда, когда выбранная книга не давала ответа. Начал «гулять» по источникам. У любой работы, даже самой смешной, развлекательной статейки есть источник. Родник в глубине породы, к которому авторы, даже самые двинутые, тянули корни. Информация питает теории и предположения, как вода — лес.       И если источник паршивый, то паршивым будут и плоды, которые эти деревья протягивают с ветвей страждущим.       Одни ссылки вели на отсканированные страницы книг и ветхих газет. Другие — на внушающие доверие работы. Но подавляющее большинство ссылалось на древний, времён Адрианова детства сайт.       С шапки на него пялились озвученные в статье зелёные кошачьи глаза. Вырезанные в графическом редакторе и вставленные на кирпичный фон. Коллаж получился удачным и это, пожалуй, было единственно хорошим на странице.       Менее усидчивым посетителям хватило бы и названия — «Паранормальный Иль-де-Франс». Но Адри не сдался, и наугад выбрал из богатого набора самопальных статеек парочку самых ёмких. После их беглого прочтения, желание продолжать отпало само — собой: авторы, по всему судя, болели вирусом конспирологии.       В их вселенной киношный Нуар существовал на самом деле. Мало того, оказывается имя передавалось как титул, из поколения в поколение. Фантазии у авторов хватило только на то, чтобы пронумеровать несчастных духов, от «первого» до «последнего».       Впрочем, это что-то новенькое. Одно дело — заговоры правительства, совсем другое, теории из мира комиксов.       — Новый уровень, — вздохнул Агрест, пролистывая страницы.       По всему судя, создатели искали не просто доказательства существования хозяина Монмартра. В этом-то они были стопроцентно уверены. Они пошли дальше, и искали самого Нуара. Зачем — Адриан так и не понял.       Конечно, одного духа им было мало, и они выдумали целую плеяду нелепых имён. Вроде «Баг», которую почему-то именовали «Леди Парижа» и «Пчелы».       — Интересно, — пробормотал Адри, — «Баг» — это жук, или ошибка? Не знаю даже что хуже. Леди Жук, или Леди Ошибка.       Ещё у сайта имелся форум. Которым, ясное дело, современные посетители пользовались неохотно. Последнее сообщение датировалось позапрошлым годом.       Паззл, до этого казавшийся невероятно увлекательным и сложным, сложился в мгновение.       Ну кто будет пользоваться такими вот громоздкими сайтами? Общаться на форумах, когда есть мессенджеры, социальные сети? Конечно же старики. И его новый знакомый из этих вот тихих помешанных. Которые раздают книги в метро, засыпают ящик спамом, пишут раздражающие комментарии под видео.       Словом, всячески пытаются заманить в секту новых адептов.       Нечего даже искать логики в подарке. У сумасшедших её попросту нет.       Адриан щелчком закрыл сайт.       На душе сделалось горько — всё-таки он по-глупому ждал чуда. Хоть бы и маленького, совсем крошечного…       — Хлоя права, — неохотно признал Адри, — в четырнадцать пора начинать взрослеть.        За спиной раздался едкий, хрипловатый смешок.       Адриан, до это порядком расслабленный, подскочил на месте. Не удержался на ногах, плюхнулся обратно в кресло. Спинка жалобно скрипнула под ударом, опрокинулась назад — Адри, вместе с «троном» грохнулся на пол.       Тут же отполз в сторону, ошарашено вертя головой.       В комнате всё оставалось, как и прежде. Слегка захламлённая, залитая уютным электрическим светом. Не убавилось, ни прибавилось.       Разумеется, никакого насмешника не было. Адриан, на всякий случай, поковырял мизинцем в ухе, потряс головой. Хотя мог бы поклясться, что смех он не услышал — почувствовал. Это был и не звук, строго говоря — казалось, что он попал в мозг, минуя слух.       Сердце колотилось гулко, до тошноты быстро.       — Спокойно, — сказал себе Адриан, глубоко вдыхая. — Это… просто эффект от моего состояние. Самовнушение.       Но, на всякий случай он проверил комнату. Заглянул под кровать, диван. Осмотрел душевую. Даже отодвинул тяжеленный игровой автомат — Агрест и сам не мог точно сказать что ищет. Жучок? Колонку?       Ну конечно!       — А, — улыбнулся парень, облегчённо опираясь лопатками о прохладную стену, — может вирус? Чёрт, и надо же мне было лезть на этот сайт? Отец, если узнает, будет в ярости…       Первое пришедшее в голову решение — выключить если не компьютер, то хотя бы колонки. В таком взвинченном состоянии от любого шороха можно поглупеть.       Он уже направился назад, к столу, когда краем глаза заметил движение. Не в комнате — за стеклом высокого окна. Адриан, почувствовал что теряет контроль, но не удержался, и бросился к прозрачной стене.       Приник лбом к холодному, толстому стеклу — от горячего дыхания оно тут же покрылось туманом испарины. Во дворе стало будто бы темнее обычного (или показалось?). Парковые деревья походили на громоздкие, неподвижные тени. Газон между ними казался призрачно-синей дымкой.       И только у выстланных плиткой дорожек, на островках света, где ландшафтный дизайнер расставил невысокие грибы дворовых ламп, сохранялись привычные цвета.       Адри раздраженно протёр ладонью стекло. Сощурился, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-то. И, в следующее мгновение разглядел фигуру охранника. Мужчина, спрятав руки в карманах, заломив на затылок кепку, прогуливался по саду. Исчезал в темноте, чтобы затем появиться снова.       Агрест нервно рассмеялся.       — Ну конечно! Какой же я…       Свет моргнул. И Адриан с тихим вскриком отпрянул от окна. Встретился взглядом с собственным отражением. По ту сторону окна было темнее, и потому стекло отражало как комнату, так и его самого — худощавого, перепуганного светловолосого мальчишку, в трусах и футболке.       — Нельзя, — прошептал парень, — быть таким трусом. Это просто галлюцинации. Тот подвал не сломал меня. Я просто… впечатлительный. Так?       Отражение кивнуло. Медленно смежило веки. А когда распахнуло их, на Агреста смотрели ярко-зелёные, кошачьи глаза. С вертикальными прорезями зрачков. Невероятно натуральные — можно было разглядеть и радужку, и даже третье веко.       Адриан открыл рот, но не издал ни звука.       Отражение пошевелило губами.       — Знаешь что такое смерть? — прозвучал в голове противный, хрипловатый голос. —  Это когда мир отторгает тебя.       Агрест попятился.       — Мир. Отторгает тебя. Посмотри на небо.       Дыхание перехватило. Тело сделалось каменным — мозг, лихорадочно анализируя происходящее выудил из памяти что-то о древнем инстинкте, когда жертва замирает перед хищником. И подсказал: бежать, нужно бежать…       На Адриан собрал волю в кулак и только сдавленно произнёс:       — Там… ничего не вид…       Свет снова мигнул. И погас.       Над тёмным парком распахнулось Небо. Тёмно-синее море, заполненное бесчисленным количеством звёзд. Даже не так — морем звёзд. Далёким светилам, казалось, не хватает места. Они теснятся, светятся, сверкают, как горсть бриллиантов на чёрном бархате. Мерцают на ветру.       Таким ночное небо Адриан видел только на фотографиях, сделанной на очень долгой выдержке. И никогда — в реальности.       А затем Небо вспыхнуло. По нему дёргано пронеслась призрачная волна зелёного света. Её тут же догнала фиолетовая сестра, и вместе, слившись, они перекрасились в красный.       «Северное сияние», — отрешенно подумалось Адриану.       Наваждение исчезло так же быстро, как и началось.       За окном раздались приглушённые крики. По парку заметались яркие лучи фонарей. Их лапы выхватывали кроны пихт и яблонь. Заглянули в комнату, ослепили. Адриан моргнул: теперь небо выглядело обыкновенным. С крохотными серебряными гвоздиками звёзд, стыдливо прикрывшимися подсвеченными луной облаками.       — Я свихнулся, — прошептал Адриан.       Он не удивился бы, услышав в ответ что-то вроде «конечно». Но теперь ему казалось, будто в мире что-то выключили. Какой-то канал, который весь вечер и вызывал в нём необъяснимую тревогу. Не стало его — не стало и тревоги.       — Но что, чёрт побери это…       В дверь постучали — парень испуганно вскрикнул.       — Адриан, вы там? — раздался за дверью приглушенный голос Сенкер. — Адриан?       — Да-а…       — Оставайтесь в комнате, и никуда не выходите. У нас… гм, — она замялась, — выключили свет.       Топот ног удалился дальше по коридору.       — Да неужто, — стуча зубами, произнёс парень, — кабы не вы, я бы подумал что у меня глаза лопнули.       Адриан на ощупь добрался до кровати. И, ругая себя последними словами за трусость, нырнул с головой под одеяло. Укладываясь на подушку, он думал, что в эту ночь ему не придётся спать, и, быть может, в его голове случится ещё что-нибудь.       Но… в следующее мгновение с ликование понял, что погружается в объятия дремоты. Краешком затухающего сознания он подумал, что следующий день обязан разогнать его мороки, расставить всё по своим местам.       Потому что при свете солнца всё кажется лучше. Кончается день — кончаются тревоги.       Адриан Агрест ошибался. Всё только начиналось.