Я опять не придумала название

Когда отец был ещё жив, он сам делал всю работу в доме - колол дрова, носил тяжёлые вёдра с водой, пахал огород. А теперь, когда его не стало, все тяжести пали на наши с матерью плечи. Я привыкал к такой работе постепенно. Сначала мыл посуду, кормил кур и сажал семена, потом, годам к семи, начал носить воду и ходить за дровами. К восьми-девяти годам я уже стал полноправным маленьким хозяином дома. Я рубил дрова и меня даже брали на покос. А ещё я с малых лет помогал маме с трактиром. Разносил еду, сновал между столов. В те года грамотность среди простого народа была большой редкостью. А к тому же денег на учёбу нам не хватало. Грамоте, чтению, счёту и письму меня учил доктор Ливси. В тот злосчастный день мы и познакомились. Помимо этого, он с раннего детства привил мне любовь к врачеванию. А ещё передал мне все свои познания в географии и истории. Он же обучил французскому и латыни. В общем, дал мне действительно хорошее образование. Теперь мы с матерью остались одни. Родственники у нас если и были, то дальние. И всё же мне пришлось познакомится со своей роднёй, и знакомство это было довольно неприятным. Мне тогда было девять лет. Однажды меня разбудила мать и заявила, что сегодня мы увидимся с моим двоюродным дядей - старшим братом отца. Он прибыл спустя час. Дядя был и вправду очень похож на моего отца. У него были такие же блондинистые волосы и большие карие глаза, в которых поблёскивали золотистые искорки. Но какие-то недобрые. Дядя оказался очень строгим человеком. А ещё у него обнаружилось пристрастие к алкоголю. Он был очень раздражительным. А по пьяни злился вообще по любому поводу. Но это было ещё не всё. Как-то я случайно разбил тарелку. Ну просто поскользнулся и разбил. Дядя резко встал из-за стола и сурово взглянул на меня. - Да будь же ты поаккуратней, несносный мальчишка! Он с силой схватил меня за руку и поволок наверх, в мою комнату. - Снимай рубашку. Тогда я знал уже, что такое телесное наказание. Но я никогда им не подвергался. Я никогда не шалил, был тихим и спокойным мальчишкой, а если и случалось, что я провинился, то со мной просто разговаривали - никаких побоев. Я только однажды видел, как одного мальчика лет семи отшлёпали на коленях. Это, как он потом говорил, было не столько страшно, сколько стыдно. Но чтобы отшлёпать за разбитую тарелку... Если я и разбивал что-нибудь, то мама смеясь говорила "на счастье". А тут... Но я, понимая, что наврят-ли отделаюсь чем-то действительно серьёзным, покорно снял рубаху и лёг на кровать, на живот. Спустя буквально мгновение раздался сильный, болезненный удар ремнём по спине. Но я её даже не сразу почувствовал, а может просто не понял. Дальше было хуже. То ли я, с непривычки, по другому воспринимал порку, то ли дядя прикладывался ко мне ото всей души. Отсчитав двадцать ударов, дядя грубо поднял меня на ноги и снова натянул рубашку. - Это послужит тебе хорошим уроком, - он вышел из комнаты. Едва дверь захлопнулась, как я провалился в сон. Повторяю, это было моё первое телесное наказание. И раньше подобного никогда не было. Когда дедушка предложил меня отшлёпать, когда я случайно распугал кур, мама ему такой скандал устроила. Мне тогда было шесть. А теперь, когда мне девять, меня грубо и больно отлупили ремнём по голой спине.