Голубое Неоновое Сердце

На утро Куроко проснулся от шумно, но приятно барабанящего на улице дождя. Он любил ливни, пасмурную погоду с ее серым небом, в отличие от большинства, потому что это дарило ему чувство ностальгической тоски, когда он сидел в школе на уроке, а за окном шел дождь, и ты смотрел, как капли стекают по стеклу, не оставляя после себя и следа, вместо того, чтобы слушать что-то о геометрии. Тоска. Ты ощущаешь ее, но, стоит начаться веселью, как забываешь о ней, все так эфемерно в этой жизни. Или не все? Плевать. Тецуя сел. Было еще темно, а на часах мигало шесть утра. Он завернулся в одеяло и встал, подошел к окну и раздвинул, произведя немного шума, что смешался с шумом дождя, балконную дверь. Квартира, в которой они все вместе живут, пока находятся в Корее, а находятся они тут много, все время, пока не в разъездах на концертах или других селебрити-вещах, располагалась на последних этажах и практически касалась облаков, если бы еще совсем немного выше. Что-то есть в том, чтобы жить под облаками. Но, наверное, не то, что Тецуя так часто думает о том, что если выпрыгнуть с такого этажа, то это будет смертельное падение. Привлекательный путь в один конец. Вряд ли кроме него кто-то еще думает об этом на досуге за завтраком или ужином (без обеда, ибо они, как правило, его пропускают, занимаясь или вокалом или тренировками). Blood, их «красный» участник группы, оказался тоже на балконе. Эта длинная терраса шла вдоль дома, соединяя комнаты на одной стороне этажа вместе, и, так как комнаты Куроко и Рэда, как того они еще называют между собой, граничили друг с другом, они частенько встречались на балконе. Рэд любил покурить здесь, в тишине, смотря на маленьких людишек, спешащих на свои работы в офисе, а Куроко нравилось постоять здесь вместе с ним иногда, думая об своем одиночестве, что возле Рэда ощущалось как-то иначе и не так уж уже горько. Приятно грустить вместе. В этом что-то тоже есть. В том, чтобы понимать примерно, что ощущает другой, и оттого смочь разделить эти иногда столь тревожные или даже панические чувства с ним. Взять их небольшую долю на себя, чтобы потом кто-то взял и твою долю на себя. Возможно, это такой способ выживать, когда другие способы уже не работают, возможно, просто вынужденная взаимовыручка ради простого «а почему бы нет?». — На запах выполз? Доброе утро, — стоя у стены под неким навесом балконного пола этажом выше, Рэд выдохнул белый дым, и тот развеяло порывами небольшого ветра в сторону Куроко. Он подошел к балконному бетонному ограждению и скрестил на нем руки, отчего одеяло на плечах чуть сползло вниз. Даже в одеяле было немного прохладно, ветер жалил кожу. Но это был такой приятных холод после тревожного сна, в котором тебе снилось, как ты варишься в адовом огне и не можешь из него выбраться, сколько бы не старался. Куроко кажется, что он до сих пор слышит смех Дьявола, коего веселили его жалкие попытки спастись из его котла. Этот смех почему-то напоминал Куроко учителей в средней школе, что говорили ему, что из него ничего не выйдет. Баскетбол? Посмотри на себя, мальчик, какой тебе баскетбол? Ты еле до 170 ростом дотягиваешь… еще умрешь на поле. И еще немного Агента. Вам сложно? Но у вас же был целый выходной день две недели назад! Не смешите меня, ребята… вы и так много ленитесь. Иногда просто хочется сбежать. Куда-нибудь в горы. И потеряться там навсегда. Но таких гор здесь нет, и Куроко не знает, как он может потеряться навсегда кроме как не сиганув с балкона. И, хотя, он думает об этом время от времени, он знает, что все равно этого не сделает. Слишком много сдерживающих факторов его окружает. И группа, и фанаты. Особенно фанаты. Некоторые из них пугают его. Как-то раз Куроко показался в кадре на лайв-трансляции с соком, ибо молочные коктейли закончились, а пить воду он не умеет, она мерзостна для него, так к вечеру этого сока уже было не найти в магазинах. Фаны все раскупили. И, может, это тупо, считать, что, раз они раскупили какой-то сок из-за него, то, и если он решит выйти в окно, люди также последуют его примеру, но он не может не думать об этом. Кто-то, хотя бы один, кто также страдает, определенно, прочитав о том, что его кумир добровольно ушел из жизни, решится сделать тоже самое. И это так ужасно. Быть причиной чей-то смерти. Об этом даже хочется написать песню. Или целый альбом… Надо подкинуть идею Вину. — Утро, — после паузы отвечает вяло Тецуя. Рэд смотрит на его затылок, затягивается в последний раз и подходит, кидая фильтр, все, что осталось от ментоловой сигареты, с балкона. Плевать. Кто-нибудь подметет потом. Куроко качает головой на это. Он бы выкинул в банку или даже донес до мусорки на кухне, но не так. — Ты снова тихий, — словно с претензией говорит парень с крашенными в красный волосами. Куроко хмыкает. Иногда его начинает раздражать, что его настроение так заметно для остальных. Он не любит быть заметным, не любит говорить о себе и своем состоянии. Не любит вообще говорить. Почему его просто не могут оставить в покое? Забыть о нем? Забыть… Весело, что он просит всех об этом, но, думая о том, как Кагами Тайга забудет его когда-нибудь, чувствует, как начинает щипать в глазах. Чтобы он его забыл — Тецуя не хочет. Глупые сердечные игры, которые не получается прекратить. Вроде бы, он, тот, кто управляет телом и своей жизнью, но на деле он ничем не управляет, его гормоны сами решают, когда его тело будет болеть, а когда цвести, его мысли сами образуются в его голове, а их поток никак не остановить. И жизнь. Все выходит так, как он и не мог предположить. И чем же он тогда управляет? Он просто пассажир в этом поезде, что движется на станцию «Нам всем Пизда». — Я просто устал немного, все в порядке, — Куроко поднимает взгляд с земли на серое небо. Облака смешались с небесами, они плывут не по голубой воде, а словно по какао, и это так красиво. Хоть и немного удручает. В дождливые дни никогда не хочется быть слишком активным. Хочется лежать на полу и просто смотреть в окно, слушая какой-нибудь альбом Low Road на повторе. Как там было… Bury bones. Penny eyes. Sweaty clothes. New routine. Похорони кости. Глаза Пенни. Потная одежда. Новая рутина. О да, это определенно добило бы его, если бы не восстановило и не сподвигнуло, как клин клином, собраться и зажечься обратно. Песни иногда так странно работают. Музыка о любви разбивает и убивает. Музыка о смерти сподвигает дышать полной грудью и жить. Когда все стало таким неправильным и противоречивым? Он как-то упустил этот момент. — Как знаешь, Ghost. Но, если надо будет поговорить, ты знаешь, где меня найти. Рэд похлопал его по плечу, собираясь развернуться и уйти в свою комнату, но Тецуя остановил его. Одна мысль захватила его, и он спросил: — Можешь отдать пачку? Ты все равно покупаешь сигареты каждый день. Рэд окинул Госта взглядом, словно надеясь найти подвох, знает ведь, что призрак не курит, но, так как они оба взрослые, а еще не так уж ему хочется в шесть утра разбираться в чужих мотивах, он кивнул, просто отдал белую полупустую пачку ментоловых сигарет и ушел, сказав на прощание подумать об этом еще раз. Но кто послушает курильщика, говорящего не курить, кто послушает самоубийцу, говорящего, что смерть не выход. Пускай в их словах и будет смысл. Сталкиваясь с проблемой лично, ты начинаешь ее понимать, и потому говоришь, зная, о чем. Но люди, что решили для себя уже что-то, плевать хотели на чужое мнение, что тех, кто знает, о чем говорит, что тех, кто не знает. Куроко одинаково побоку, что скажет Рэд, что курить лучше не стоит, что это скажет какая-нибудь мать-зожница, с которой он может столкнуться в парке неподалеку. Куроко еще немного постоял на балконе, пока желание полетать не прошло, пока его мозг не проснулся и не сказал ему «быстрее ешь и одевайся, у тебя тренировка совсем скоро», и он ухватился за эту рутину, не повиновался снова свои мыслям, словно раб не божий, а телесный. Раб. Тоже неплохая идея для песни. Про рабство у них еще не было, кажется. Балконная дверь в спальню Тецу скрипнула, тот закрыл ее за собой, кинул сигареты на кровать и ушел в душ. Потом Куроко зашел на кухню, разочарованный тем, что горячая вода, которой он пытался обжечь себя, не смогла выбить дурные мысли из головы. Они все так же резали его внутренности, и он не знал, как избавиться от этой гадости. Делиться со своими переживаниями не хотелось, поэтому, Тецуя непроизвольно включил режим невидимости, и никто, кроме Вина на диване в гостиной, вроде пытающегося не уснуть, его не заметил. На кухне громко играла музыка из колонок, а у плиты в желтом, ака цыпленок или солнышко, парень пытался что-то приготовить. Больше как хобби, ибо у них на самом деле не было никакой необходимости готовить. Они могли просто сказать, что хотят, и готовое блюдо было бы через полчаса перед ними. Некоторые пользовались этим, некоторые, как Куроко или Вин, заказывали продукты, и потом уже готовили себе, либо ели эти самые продукты. Куроко стало нравиться есть просто мытые яблоки или другие фрукты, орехи, зелень. Это давало ему фантомное чувство жизни. Будто он ест живую, а не мертвую еду, и потому сам становится чуть более живым. Вина это и умиляло, и смешило, но он ничего не говорил, дабы не наткнуться на конфликт. Знал, что Призрак болезненно относится к критике, если это хоть как-то связано с личным, а не общим или общественным. «Переливаюсь через край Капли растают, не оставив и следа Как же заебала эта дрянь Каждый новый день — всё та же мутная вода» Песня громко играла, а готовящий за плитой парень покачивался в такт, отчего его процесс готовки становился небрежным, что-то летело на пол, что-то выходило криво. Рэда, как перфекциониста и чистюлю, это бесило. Он не выдержал и встал, громко скрипя стулом по полу, подошел к колонке и вырубил ее, а потом еще и кинул тряпкой в готовящего. Послушалось недовольное «э-эй!», а потом началась ссора. Куроко видел, как Вин заебавшись, потирает переносицу и встает, двигаясь на выход. Забрав свое красное яблоко с собой, Куроко пошел за ним следом. На кухне все равно его никто даже не заметил, а играть свою роль и вмешиваться в конфликт, матеря всех и заставляя разбежаться по углам, он не хотел. — Зима! — Куроко окликнул входящего в лифт участника группы «Акварель». Тот был в белой футболке с серыми морскими волнами на груди, в светлых штанах и кроссах. Сливался с белыми внутренностями лифта. И немного был похож на лифточное привидение из-за того, что белый цвет на самом деле не так уж ему шел, делал его болезненно светлым. До вступления в ряды группы Вин был загорелее, а его волосы были янтарно-черные. Иногда он скучает по своему готика-стилю и темно-серым футболкам с AC/DC. Вин придержал лифт, а потом, когда Куроко зашел, нажал кнопку этажа, на котором находится тренировочный зал. Удобно жить в месте, где есть все. Ресторан, прачка, спа, кинозал, спортивный зал, что-то еще… Наверное, тут нет только комнаты звукозаписи, ради которой, кроме концертов или других мероприятий, они выходят из центра. Из этой дорогой высокоэтажной тюрьмы в центре города. Хотя, Вину не привыкать. Он всю жизнь жил в дорогих высотках, в отличие от остальных. Отец видел его бизнесменом, который перетягивал бы деньги Америки в Японию, но в итоге Вин стал, по мнению отца, разочарованием года, прыгая на сцене со своими пропагандирующими насилие песенками. Словно бы отец Вина хоть раз дослушал хоть одну их песню до конца. Про него ведь там тоже есть. А он и не знает, поди. — Как спалось? — Тецуя наклонился, вид друга удручал. Зная, насколько энергозатратная каждая их тренировка, становилось тревожно, потому что все имеют свои ресурсы. И Вин не исключение. Тот потер глаза. — Не спал, — просто сказал он. И Куроко хотел бы прочитать лекцию о том, что сон важная штука, но какой в этом смысл. Вместо этого он положил голову на плечо Вина и уставился на дверь персонального лифта. — Если ты пропустишь сегодня и пойдешь отоспаться, ничего страшного не случится. Я прикрою тебя, если ты хочешь. Но Вин отрицательно покачал головой и, еле разлепляя губы, ответил: — Я не могу. За этими словами Куроко чувствовал много противоречий. Вин не был идеалистом и тружеником. Да, он мог писать ночи напролет, трудясь, но лишь потому, что ему это как дышать. Он не может без песен, без текстов. Писать песни — это личная терапия, он так справляется с болью. Он так живет. Он умрет без этого своего творческого ранимого существа. Но писать ради любви к этому и часами бегать по залу, ибо надо, это разное. Они никому ничего не должны. Но Вин все продолжает говорить об этом, как о долге. Надо. Должен. Не могу не выполнить это. У меня есть обязательство. Нельзя. Нет. Иногда Куроко хочется накричать на Зиму, дабы тот взглянул на себя со стороны и понял, что все, чем он занимается, это извращенное медленное самоубийство. А не Вин ли так часто отговаривал его от этого? Кто, если не Вин, говорил ему в самом начале о том, что в желание умереть пораньше нет никого смысла, все равно умрешь, а жизнь надо жить так, как тебе хочется. Кому в здравом уме будет хотеться заниматься тяжелым трудом после бессонной ночи? О да, давайте бегать и прыгать пять часов подряд, я не спал и хочу сдохнуть, но да, давайте попрыгаем, у меня столько энергии… Это самообман. Или слепость. Но явно не взвешенный поступок и личное решение. Только если Вин целенаправленно не идет к тому, чтобы оказаться в больнице, ибо износил свой организм так, что он у него биологически тянет уже на возраст старика лет пятидесяти. — Если я увижу, что ты засыпаешь в моменте, отправлю спать. И мне будет плевать, что скажешь ты или Агент. — Выключи свой «босс-режим», папочка, — Вин рассмеялся, но вышло хрипло, как всегда, когда ты не спишь подолгу и даже твои связки становятся вялыми и никакущими. — Можешь смеяться, но я серьезно, — Куроко выпрямился, когда двери лифта открылись, и вышел, смотря на Зиму через плечо. — В конце концов, это моя работа — шпынять вас, ребятки… Вин вышел из лифта, качая головой. Улыбка не сходила с его лица, поскольку видеть Куроко, этого тихого и милого мальчика в том образе, который он надевает на публике, и зная, что это такой высосанный из пальца образ, почти не соответствующий реальности, было смешно. Для Вина, знающего настоящего Тецу, было нереально знать его другим. И, даже если у Тецуи и были настоящие задатки для того, чтобы быть жестким и резким, которые шли из скрытых его источников, а не из вне, для Вина это не могло быть правдой. Он узнал Тецу таким, и только потом увидел, что он может быть другим, если его попросят. Если вынудят. Но когда ты видишь скромного и прилежного ученика, то как без смеха можно смотреть на твои проделки дрянной училки. Это слишком идет разрез с тем, что ты знаешь об этой персоне. Куроко улыбнулся, пытаясь сдерживаться, а потом все же проиграл, его образ треснул, и он снова стал собой, как всегда, когда Зима и он одни вместе. Нет смысла что-то строить из себя возле кого-то близкого. Как тогда, когда тихие для всех люди оказываются шумными в кругу близких, то так и Тецуя, только наоборот, шумный для всех, оказывался тихими, мирным и уютным в кругу близких. Даже если такой близкий на протяжение трех лет был только Зима. Остальных, с кем Тецуя мог бы не бояться быть собой, не было. Его школьная команда бросила его. И Куроко стало страшно показывать, что он не такой уж сильный и смелый на деле, всем, кто-то может захотеть снова его обидеть и предать. Образ ежа с иголками, который ему предложили, стал неплохой броней от обидчиков. Когда он в этом образе, то ему плевать, кто и что делает и говорит, ничего его не может задеть и ранить, как когда он без иголок. Зиме в этом плане не повезло. Он всегда беззащитен. Возможно, поэтому Куроко часто пытается его защитить. Это просто их роли? Или это просто жизнь. Иногда сложно разобрать истинные причины. Зима открыл стеклянную дверь в зал и пропустил Тецу вперед. Они пришли первые и у них было время, чтобы насладиться этим обществом друг друга. Вин смотрел на Тецу, что разминал тело перед большим зеркалом, и боялся вечера, когда, как сказал Тецу, Кагами ему позвонит. Вин молился, чтобы тот не звонил. И потому, что не хотел, чтобы старые раны Куроко вновь начинали кровоточить, и потому, что не хотел лишать себя друга. Или, может, не просто друга. У Вина никогда не было человека, который бы его поддерживал и любил за просто так. И, если Куроко уйдет, то замены ему Вин найти не сможет. И вряд ли тогда получится справиться с самим собой. Вин пережил один отказ, но не переживет второй. Он просто это знает, потому что в нем уже боли и проблем через край, и, если добавится еще хоть капля, все польется как черная жижа. Но это все только предстоит решить. Пока что… Вин заканчивает завязывать шнурок, а Куроко улыбается ему: — Долго мне ждать тебя? А ну иди сюда, пока не придумал наказание. — Оставь свои шуточки для камеры, Ghost.

«Открыть бы чистый лист и Всё заново начать Но страх живёт внутри — Бой с самим собою проиграть Вопрос висит, ответа нет И где искать его?»