Голубое Неоновое Сердце

Ночью Куроко вернулся обратно в пентхаус, где все уже спали, либо не все, но было тихо и темно, что не удивительно, учитывая, что у них всегда ранний подъем по будням дням и иногда по выходным, если это время перед выходом нового альбома и им нужно привести себя в форму и все отрепетировать. И завтра тоже нагруженный день. У них плотный график. Если они хотят оставаться на верхушках, то и работать должны через край. Недавно выпустившие релиз своего второго альбома «MFIS» — Мама, Папа, Я Суицидник, вполне реально могут их подвинуть. Эта свежая группа, по мнению их фанатов, копирует их. Они поют в том же стиле, те же грубые и резкие песни, но только текста, разве что, у них разные. Но фанаты, пока что предпочитающие их другим схожим, не гарант их вечного успеха. Если они понравились людям, то и эта новая группа может. Людям нравится новенькое, а успех в сфере шоу бизнеса всегда был про то, кто эффективнее перетянет на себя одеяло. И Тецуя каждый день ощущает, словно они медленно забываются. Словно уходят на второй план. И он так знаком с этим чувством благодаря бывшим сокомандникам по баскету, что просто не готов испытывать крах вновь. У него и после первого раза все еще болит внутри и кровоточит время от времени душа. Бесшумно пробираясь в свою комнату, где все в светлых тонах, и где не так уж много вещей (он не любит бардаки и нагромождения), Куроко замечает открытую дверь в комнату Вина. У Зимы горит свет, но не яркий, наверное, дополнительная подсветка, та неоновая лента из слов «Not an angel». И Тецуя мнется, сначала желая просто побыстрее уйти спать и забыть о том, что видел Кагами, что дал ему номер, что вообще все это правда было, но потом думает о том, что ему необходимо рассказать об этом кому-то, иначе он не сможет заснуть и все будет думать об этом. Единственный, кому Куроко может рассказать что-то личное, это Зима. Остальные и не знают, что он серьезно играл в баскетбол до того, как пришел в «Акварель», что у него была (или есть) неразделенная любовь, что у него было так много боли в жизни. Его образ — это мальчик, поющий о боли, но сам с нею не сталкивающийся. Он не рассказывает все о себе как надуху. Личное всегда было должно оставаться для него личным. И пускай люди видят в нем просто образ, просто оптимиста, который выпендривается, ибо понятие не имеет, что значит «суицид», «страдание», «агрессия», «ненависть» и «самоненависть» — все это строки из их песен. И это не пустой звук. Они поют только о том, что знают. С чем сталкивались. «Не доверяем им свои секреты» — строчка из одной из первых песен. Не самая популярная песня, мало кто уделил ей внимание из-за плохо продуманного бита и плохо исполненного вокала. Тогда у них еще было мало опыта. Но их первые песни все раскрывают. В них рассказываются все правила, по которым они играют, дается предисловие ко всему, что творится. Было бы у кого желание в это все углубиться и увидеть то, что там написано маленьким подстрочником, словно на банке витаминов. «Не является лекарственным средством». Но я же купил лекарство, разве нет? Это не должно вылечить меня? Нет. — Эй, Вин? Ты все еще пишешь? — Куроко зашел в комнату, присаживаясь на свободную кровать друга. Тот выглядел уставшим. У Зимы покраснели глаза, тот сидел за столом полулежа на нем и покачивался, словно или слышит быстрый ритм их возможно будущей песни, над которой он работает, или просто находится в трансе от недосыпа и изнеможения. Смотреть на такое было больно. Хотелось уложить придурка насильно спать. Но Тецуя и Вин в самом начале договорились, что не будут заставлять друг друга делать что угодно, что если им что-то нужно будет друг от друга, они скажут об этом. Так они избегали много проблем. А еще привязанности. Хоть они и могут иногда позволить себе нежности, это всегда по ситуации и гармонично, не переходит рамки. Им не хочется становиться чем-то большим друг для друга, чем просто парнями, играющими в одной группе. Друзья? Ну может быть. Но не больше. Любовь их обидела, обжигаться снова обоим не хочется. Да и их чувства к своим любимым парням еще не умерли. Даже если бы они попытались заменить своих возлюбленных друг другом, то это и была бы просто замена. От одной рокировки игры не выигрываются. Ничего бы не вышло. Свои шахматные партии они уже слили. — Не получается, — оскалился беловолосый азиат, а потом уронил карандаш из рук и развернулся, бросая блокнот на пол. — Нихрена не получается! Прости… Это не твои заботы. Просто я так зол! Слова вертятся у меня на языке, но я не могу сплести их в одно. Я знаю, что хочу сказать, но не знаю, как сказать. Это так тупо и бесит. Тецуя кивнул, а в голове сплыл образ трехлетней давности, когда он продумывал, как скажет Кагами, что не хочет, чтобы тот уходил когда-либо. Что не хочет переставать играть вместе. Что хочет всю жизнь быть вместе. Он хотел сказать многое, но в итоге понял, что все это умещается всего в три слова: «Я тебя люблю». Даже если по трем словам не понять всего, что за ними стоит, не сказав еще пары слов. Тогда он сказал немногое. Может ли быть, что потому Тайга его и не понял? Или понял, но не смог найти, что сказать в ответ. Слова правда сложная штука. Можно бесконечно говорить попусту, но никогда не сказать и слова по сути. — Можно? — Куроко наклонился, поднимая личный блокнот Зимы. Тот кивнул и встал, подойдя и упав на свою кровать. Его бедро коснулось Куроко. Тецуя залез на кровать с ногами, скрестив их в позе лотоса, и раскрыл блокнот. Там разным подчерком на страницах были написаны куплеты и припевы. Что-то зачеркнуто, что приписано скомкано рядом. Стрелочки, где-то небольшие рисунки или схемки. Винтер такой креативный. Куроко всегда восхищало это. Зима правда певец, на своем месте. В отличие от него. Он тут оказался случайно. Хотя ему и нравится то, чем он занимается, нравится петь, нравится, что у них есть куча фанатов, что им много платят, что они путешествуют и еще куча чего, о чем другие всю жизнь могут только мечтать. Но, если он мог бы выбирать и колдовать, то наколдовал бы себе жизнь, где он все еще играет в баскетбол в старшей школе, где не было столько боли и одиночества, которое всегда с ним, даже если он на концерте, где на сцене с ним еще семь участников его группы, а напротив них несколько тысяч человек их фанатов, писающих в свои штанишки только при виде их на сцене. Куроко надоело делать вид, что он может чем-то помочь, или что он может думать о песнях, а не о Кагами, и он закрыл блокнот и развернулся к Вину. Тот массировал виски, но почувствовал на себе чужой взгляд и открыл глаза. По выражению лица Тецуи Вин понял, что что-то случилось. Может, Куроко сдержанный, иногда даже через-чур, но Вин умеет «чувствовать» людей, с эмпатией у него всегда было все в порядке. — Что? Что-то случилось на прогулке? А я говорил, что хорошим эти хождения к ней не закончатся… сколько фанов знают, когда ты у нее бываешь? Что, кто-то из них тебя подкараулил? Агенту это не понравится, ты знаешь. Куроко отрицательно покачал головой, а потом облизнул сухие губы. Почему-то у него они стали вечно сохнуть. Может, не хватает витаминов. Он часто забывает о них или о еде. Или о воде. К счастью, Вин напоминает ему о таких вещах. В ответ Куроко напоминает Зиме о сне и отдыхе, когда тот забывает об этом, утопая в работе, которая только что и может его отвлечь от того, что болит внутри. — Я же говорил тебе, что ПЧ в Корее? — тихо спросил Куроко, а Вин кивнул и нахмурился, зная, к чему может быть этот вкид. — Так вот… В салоне они были. Не все. Только Кисе, Аомине и… — Кагами, — закончил за Тецуи Вин. — Вот черт. И что, он тебя видел? Вы говорили? И что он сказал? Куроко неуверенно пожал плечами, опустив взгляд на руки. Потирая запястье, на котором остались небольшие шрамы после его плохих эпизодов, он снова ощутил себя тем запутавшимся и боящимся жизни ребенком. Но вместе с тем, он вдруг ощутил себя и чуть живее. Почувствовал на миг дыхание жизни. Словно краски вернулись, словно все снова заимело запах. Это так охрененно. Вспомнить все, что ты так любил раньше, и от того почувствовать себя живым, дышащим, чувствующим… И это все из-за встречи с Тайгой. Хотелось плакать от того, насколько этот парень все еще влияет на его жизнь. Начиная жизнь с чистого листа три года назад, забыв о баскетболе и Японии, Куроко думал, что сможет так стереть нелюбимую часть из своей биографии, но не вышло. Прошлое не горит. Оно остается навсегда. Но лучше бы горело. На пепле он бы смог построить новый город. А так, хрен, что выйдет. — Мы встретились и поговорили. Если это можно назвать разговором. Он сказал, что ему жаль. И он хочет начать все сначала. Что мне делать, Вин? Я хочу попробовать дать ему второй шанс. Но если он просто снова уйдет? Я не выдержу этого во второй раз, Вин… Я не знаю, что мне делать. Хочу исчезнуть. Винтер пододвинулся к Куроко и обнял его со спины, положив голову на плечо. — Ты знаешь, что мне не нравится этот парень. Правда, я не знаю его лично, поэтому, сужу только по твоим рассказам. Но какая разница, что я считаю. Это твоя жизнь. Решай сам. Если ты, правда, хочешь, попробуй… Но если ты не хочешь, пошли его к черту. Не стоит давать решать свою судьбу одному придурку. Ты же помнишь, о чем мы говорили? Куроко кивнул. Он вздохнул, пытаясь успокоить свое быстрое сердцебиение. Вин взял его за руку, потирая круги на коже. Мелодично и спокойно, как ветер или волны. Куроко был благодарен Зиме за его поддержку. Если бы не он, то, наверное, многое бы сейчас было иначе. Если бы было вообще. Вин его сдерживающий механизм в моменты, когда Куроко сходит с ума во времена наплыва всех тех чувств, что он усердно топил годами и не давал им выхода. Смерть родителей, одиночество из-за этого и страх брошенности, не знание, что будет с ним и как он будет выживать в этом мире. Неудачи в баскетболе, из-за которых он чувствовал себя слабым и тупым. Потом ПЧ уехало, а вместе с ними и Тайга, и Куроко испытал настоящий ужас. Из-за страха того, что жизнь сломает его, наверное, он и получил травму на игре, из-за которой не смог больше играть. А нет игры — нет и спортивного будущего. Он тогда не знал, что ему делать. И он не знает до сих пор. И ему так страшно и тревожно, кошки скребутся внутри, а смерч сметает все в голове. Но… Вин напоминает ему, что он со всем справился. И что все сложилось хорошо. Даже тогда, когда он вообще не видел ничего хорошего в своем будущем. И, наверное, не стоит так беспокоиться обо всем. Все равно все решится как-нибудь и залечится. Время идет. И все будет неплохо. — Я дал Тайге наш номер. Если он позвонит завтра, то я дам ему шанс. Если нет, то забуду. Навсегда. Мне надоело страдать по этому поводу. И я не хочу тянуть эти непонятные отношения, так что пускай этот шаг будет за Кагами. Три года назад я сделал свой первый шаг. Делать ли свой — это его выбор. Выбор, с которым он и так слишком затянул. У Куроко пересохло во рту, а руки мелко задрожали. Было страшно, что Кагами может решить поставить точку. Что это закончится, так и не начавшись. Что три года боли и ожидания чуда были напрасны. Но, Вин прав, к черту, к черту, к черту… Пусть будет, как будет. — Хорошо. Вин поцеловал его в ухо и встал, забрав свой блокнот. Зима вернулся к столу и сел, возвращаясь к написанию песни. В его голове появилась парочку идей, и он хотел их записать с новым силами и тем покоем, который приходит всегда, когда Куроко рядом. Вину так спокойно возле Тецуи. Интересно, изменится ли этот устрой, если Кагами сделает все же первый шаг. Перетянет ли Кагами Тецую обратно к себе? И если да, то кто тогда будет приходить к нему вот так по ночам, чтобы напомнить, что уже ночь и пора спать? Кто, если не Тецуя, будет думать о нем завтра, а не сегодня. Карандаш зашуршал по бумаге. Куроко встал, пожелал спокойной ночи и ушел к себе. Вин думал о завтра. И ловил себя на мысли, что ему не хочется, чтобы Кагами Тайга возвращался в жизнь Тецуи. Как эгоистично… Легкая улыбка тронула губы Зимы, а куплет наконец дописался. ДА КАТИСЬ ТЫ К ЧЕРТУ!