Голубое Неоновое Сердце

Когда три года назад Тайга решал: написать или нет Куроко хотя бы что-то перед тем, как самолет, на котором они прибудут в Америку в 6:32 a.m., разлучит их уже надолго, если не навсегда, Аомине был рядом и поглядывал в сторону друга и сокомандника. Дайки не вдавался в подробности, побоку ему было, кто и что, с кем и зачем, у него своя жизнь, а других — своя, нечего лезть, куда не просят, но все-таки что-то он да знал о личной жизни Тайги. Невозможно было не знать, общаясь с ним так часто и играя в одной команде. Хочешь или нет, а определенные фразы и тяжелые вздохи проскальзывали в их бытовые разговоры. Аомине догадывался, что на днях у Тайги и Тецуи произошел или какой-то прорыв или какой-то разрыв или чет в этом духе. Сокомандник сочился душевными муками. Они лились практически из его ушей и глаз. Это раздражало. Нет — нет, да — да. И не зачем мучить себя и других, считал Аомине. Раздраженно цокая и запуская подушку, которую обнимал, в Тайгу, что сидел напротив на диване, Аомине проворчал (ему не удалось поспать и нескольких часов из-за срочной встречи с утра, на которой они подписывали контракты, все уже решилось точно и бесповоротно, наконец-то) в сторону баскетболиста: — Напиши ему уже и все! Что кота за хвост тянуть? Не понимаю эту размазню соплей по сковороде… Не дети же уже. Черт, даже Кисе уже порешал все со своими подружками, а ты не можешь? Не смеши меня. Тайга снова, блять, как же задрал, тяжко вздохнул. Аомине закатил глаза и потер переносицу. От недосыпа щипало глаза, словно в них насыпали песка. А еще немного сдавливало виски. Наверное, от стресса. Они совсем скоро улетают, надолго, больше, чем на год, и их жизнь круто должна поменяться. Они оставляют семью и друзей ради карьеры, свой дом, свое настоящее и прошлое. С этим согласились все, потому что такие шансы выпадают раз в жизни, но от того не легче. Сложно вот так вот, по щелчку, менять все на сто восемьдесят, начиная двигаться в совершенно другом направлении. Взрослая жизнь началась так быстро, детские проделки, игры в прятки и молчанку, а еще неопределенность и тупость подошли к концу. Начинаются постоянные тренировки, прорывы, контракты, работа, еще раз работа, популярность и, может быть, что еще в придачу, о чем они не успели подумать, одурманенные обещаниями стать любимыми и богатыми. Все когда-нибудь мечтали об этом. Мечтали. А у них практически получилось. Главное не облажаться… Но если Тайга разорвет контракт, то их игра может накрыться, их не заметят, сольют в самом начале, еще что. Тупой Тайга. Да — да, нет — нет. И он уже сказал «да» им, так чего тянет с «нет» кому-то другому? Куроко должен получить свой ответ, даже если его он не устроит. Жизнь не сахар, чего уж теперь. Выбирая одно, придется отказаться от другого. Получать все сразу было бы слишком. Такого не бывает. — Что мне до Реты, — помрачнел Тайга, роняя руку с зажатым сотовым в ней на диван. — Для него те девушки ничего не значат, не эти, так другие будут визжать при виде него. И вообще, ты сам-то, не только вчера решился написать своей подружке, что ливаешь от нее? — А ты с меня пример не бери, — отмахнулся Дайки, вставая. — Может, я не спешил, но на то были причины. В конце концов, я написал. А ты все еще держишь человека в неведении… Это неправильно. Нужно написать. Давай, мужик, я верю в тебя. Аомине похлопал Тайги по плечу и ушел от греха подальше перебрать вещи еще раз. Лучше это, чем наблюдать за Тайгой и его мазохизмом, занимаясь тем самым таким же мазохизмом. Одного нестабильного парня, застрявшего в детстве, где мальчики максимум понимают в любви, что дергать за волосы — показатель твоих чувств, им хватает. Не за чем становиться таким вторым игроком. Аомине считает себя знающим в амурных делах, так, пусть так оно и остается. А то, смотря на Тайгу, эмоционального заражающего его своим мутным непониманием, Дайки и сам начинал регрессировать до такого уровня. Он уже ощущает, как его мозги превращаются в кисель. Опасно это. Его мозги ему еще пригодятся. На экране сотового светилось имя Куроко. Тайга смотрел на сообщение от Тецуи, который тот прислал неделю назад. Как раз перед тем, как признаться, что… Тайга не знал, насколько то откровение было взвешенным решением. И было ли это вообще серьезно. Куроко обычно тихий и его трудно читать. Сложно понять, когда он шутит, а когда нет. Да и Тайга даже не думал о том, что Куроко может двигаться в том же направлении, что и он сам. Что не только его может тянуть к Тецуи. Это и так здорово, но и так замораживает. Тайга никогда не знал, что делать со своим чувствами. Он не понимал их и не знал, как с ним обращаться, всю жизнь его любовь ограничивалась любовью к матери, к баскетболу и иногда к острой еде, а тут… такое сложно ставить в одну шеренгу. Это даже не любовь. Что-то первоначально другое, более сильное и глубокое, многогранное. Может, будет лучше не лезть в это. Сейчас. Если он попытается нырнуть в это, то может утонуть и забыть о настоящем. Так уже начало происходить. Когда Куроко рядом, то Тайга перестает видеть реальность, он перестает слышать, как дышит, он слышит, как дышит Тецуя, не видит того, как разворачивается игра на площадке, видит лишь, как напрягаются мышцы на бледных руках бывшего сокомандника. В общем… он влип. И не знает, как ему выбраться. Он хочет, но не может дать себе шанс понять свои чувства и что-то сделать с ними. На кону карьера, будущее. Второго шанса не будет. А любовь… может это не оно вообще. А если оно, то велик шанс, что ничего не сложится. У него нет опыта, в конце концов, а еще он так и не знает, почему помешался на друге. Любовь? Так ванильно и бессмысленно. Может, это что-то другое. А если нет? «Я на месте. Жду тебя». Тайга скатился по дивану и выронил телефон на пол, тот с гулким стуком упал, а Тайга закрыл лицо руками и замычал. — Да не знаю я, что написать! Почему я вообще должен? Куроко поймет… — Тайга пытался убедить себя, что у него есть варианты, и что они оба нормальны, даже если знал, что занимается самообманом. Ну нельзя, сука, после того, как тебе признаются, что любят тебя по-настоящему, просто исчезать молча из жизни этого человека, уезжая с его друзьями покорять сердца других людей. Это даже звучит сволочно. Ибо так и есть. Так и есть. Но к черту. Чем дольше он думает, как ему сказать обо всем, что он чувствует, тем больше он запутывается в своих чувствах. Тайга уже не может понять, что бурлит внутри него. Какой-то куриный бульон. Голова болеть начинает, когда хочешь подобрать слова, которых никогда и не было в твоей голове. У него в принципе всегда было туго со словами, он больше по делу. Но и тут он не знает, что делать! Видеться с Тецуи страшно. — Ну как? Написал? — Аомине встретил его в дверях, но Тайга проскользнул под его рукой, проходя к кровати, чтобы упасть на нее лицом в подушку и уснуть до вечера. — Да, — соврал он. — А теперь свали до вечера, Дайки. Тот усмехнулся, но из комнаты ушел, прикрыв культурно за собой дверь. Вечером, когда остальные вернулись из своих домов в их общую съемную на время подготовки к переезду квартиру, то начался кипишь по поводу билетов, все ли готово, все ли бумаги подписаны, все ли подготовлено и продуманно, потом они стали обсуждать предстоящую игру и противников. Все завертелось и Тайга забыл о Куроко, как о страшном сне, до времени, пока не сел в самолет. Там, пристегнутый ремнем к креслу, словно скотчем, дабы не сбежал, руки Тайги чесались от желания написать. В последнюю секунду, не выдержав всего этого зудящего чувства, любви, вины, спутанности и нежелания и желания уезжать, он открыл переписку с Тецуи, видя, что тот был в сети совсем недавно, и написал ему короткое: «Мы улетаем в Америку. Прости. Я все объясню позже, обещаю». Он хотел добавить еще что-то, но турбины уже загудели, а самолет катил по взлетной полосе, и женщина в деловой юбке и белой блузке уже дважды попросила убрать телефон. Он нажал отправить, но телефон оповестил о севшем заряде. Экран почернел, а сам сотовый не реагировал. Сдох. Отправилось ли сообщение? Почему всегда судьба подкидывает ему такие неприятные сюрпризы? — Черт! — Тайга ударил впереди стоящее кресло. Какой-то японец в возрасте развернулся к нему, нахмурив волосатые седые брови, что были как у гусеницы. — Простите. Мужчина недовольно покачал головой и отвернулся, а Тайга услышал: «Эта молодежь… Кошмар». Тайге хотелось избить спинку кресла этого дедушки, чтобы у того позвонки съехали или потрескались, ведь тот судит то, чего не знает, но Тайге не нужны были проблемы, поэтому, он глубоко вздохнул, сжал кулаки и отвернулся к окошку, за которым земля становилась все меньше и меньше. Ночная Япония оставалась позади. Они улетают в Америку. И, когда они приедут, он точно напишет Куроко. Точно. Точно. Точно? Прилетев в Америку, он так и не написал Куроко ни разу за три года, что они не виделись. Но он много раз хотел. Хотел, а не написал. И одно лишь желание написать, но никаких действий — недостаточно. В конце концов, откуда Куроко знать, что творится в голове у Тайги? Верно. Он поступил с Тецуи подло. Если когда-нибудь Кагами выпадет шанс извинится за свою тупость, он должен будет сделать это. Он не простит себе, если не объяснится перед тем, кого не получилось забыть. ****** [ В Корее ] После того, как Тайге закончили набивать стрекозу, налепив пленку для заживления на кожу, из которой сочилось немного сукровицы, он вскочил с места, пытаясь догнать только что ушедшего Куроко. Тот сидел в кресле все время, пока мастерица делала свою работу. И Тецу говорил. Его голос был таким… так… Тайга ощущал кульбиты сердца, слыша голос, который он стал забывать. Этот тембр и мелодичность вновь влюбили его. Но Тецуи так ни разу на него и не взглянул, в глаза. Он словно бы не видел его, смотрел сквозь него как через оконное стекло. Игнорировал. И это больно. Тайга понял, что Тецуя получал от него все эти три года. И ему стало так стыдно. Он даже покраснел, а японка-татуировщица это заметила, посмеявшись. Но Тайге было так плевать на нее. Все, о чем он думал, это был ушедший Тецуя. Тот ничего сказал, только быстро ретировался, когда Тайга спросил сам себя, где так долго пропадают Кисе с Аомине. Те ушли больше двадцати минут назад. Наверное, Куроко не хочет видится со всеми ими. Но… потешая свое самолюбие, Тайга подумал о том, что Куроко не сбежал от него сразу же, как только увидел его в салоне. Может ли это быть намеком. Может ли Куроко не ненавидеть его после того, что Тайга ему сделал. Или это все видение желаемого, того, чего в реальности нет? На улице темно и холодно. Тайга ощущает, как кожа вокруг стрекозы горит, а его уши колит ветер. Интересно, не замерзнет ли Тецуя в своей толстовке. Тайга оглядывается в поисках бывшего сокомандника, но не видит его. В темноте вряд ли возможно разглядеть Фантома. Или Призрака. Смотря о Куроко какого времени говорить. Кажется, сейчас Куроко стал не таким уж незаметным. Даже там, сидя в кресле в салоне и тихо болтая с японкой, Кагами видел разницу. Тецуи изменился. Он стал ярче и внешне, и внутренне. Говорил громче и уверенней, говорил больше. Раньше бы Тецуи только поддакивал и отвечал да или нет, а сейчас в основном он задавал вопросы. Жаль, что не ему они были направлены, а ей. Кагами есть много чего ответить. Он три года думал, что скажет. Он хотел сказать. И ждал момента, когда ему выпадет такой шанс. И вот он! Его шанс! А Куроко ушел… черт, где же он? Маленькое привидение. Кагами начинает идти по улочке вниз, не уверенный, что идет в ту сторону. Но что-то тянет его туда. Что-то невидимое. Может, интуиция, может, судьба, может, легкий запах в воздухе, который напоминает Куроко, такой морской бриз, приятный, незаметный, освежающий, но от которого веет одиночеством, а вместе с тем природным благородством. Вот какой Куроко, верно. Благородный. Он не убежал, когда увидел его на своей территории. Не плюнул в лицо. Кагами бы так не смог. Хотя, Тецуя всегда умел держать лицо, чего уж тут… вряд ли дело в обиде или не в обиде. Просто Куроко умеет справляться с собой, в отличие от него. Даже тогда, когда Куроко говорил, что любит его, то его лицо было нейтрально, а голос спокоен, а Тайга, что просто слушал, воспылал и не мог сказать и слова в ответ от заикания. И кто из них сильный на самом деле? Хороший вопрос. Тайга не сделал бы выбор за себя. — Не ожидал тебя там встретить, — ровный приятный голос раздался слева, напугав и заставив вздрогнуть. Сердце, бившееся в груди, поднялась в горлу, прерывая дыхание. Кагами развернулся, смотря на Куроко, что притаился в тени у угла невысоко здания. Из той же темноты выбежал черный кот, который пронесся мимо ног Тайги, мяукая и убегая вдаль. Чертенок. В Корее так много кошек на улице. А у Тайги на них аллергия. — Тецуи! — словно запыхавшись, выпалил Кагами. Его ало-бардовые глаза загорелись в темноте. Как когда ребенок видит какое-то волшебство или подарок о котором мечтал перед собой. Сердце так быстро забилось в груди. Ту-дум, ту-дум, ту-дум. Быстро-быстро и тяжело. Как и их расставание. Как все это время, что они провели врознь, работая на свое будущее. — Имя ты не забыл, — улыбнулся грустно Куроко, слова ужалили Тайгу за живое. Он облизнул губы, опуская взгляд, словно провинившейся школьник. Но Тецуя не был так слаб. Он смотрел прямо на него, в глаза, и читал как открытую книгу. Или видел что-то, чего Кагами сам в себе не видел. Вот так вот, насквозь. Кагами ощущал себя беззащитным ребенком. И не мог соврать под таким напором. Да и не хотел. И так он все испортил. — Я бы не смог забыть, — слова снова не шли. Язык заплетался. Три года он был скалой и пулей, а стоило Куроко появится, стал такой неуверенной овцой. Но что-то таяло внутри. Как лед в теплой воде. Или мороженое на солнце. И ниточка, идущая от одного сердца к другому, завязывалась в некрепкий узелок. — Как… как ты? Я знаю, ты теперь играешь в группе. Тебе нравится? Лучше баскетбола? Кагами вел себя как идиот. Он знал. Но Куроко был так близко, и мозг Тайги отключился. Просто что-то самопроизвольно выходило из его рта. Куроко чуть дернулся, а потом все же опустил взгляд. Он был словно далеко параллельно с тем, что был здесь, в переулке. И тут, и там. В двух местах одновременно. Тайга соскучился по этому грустному взгляду. И по этим мягким волосам. И по молочной коже. И по голосу. По тому, как держится прямо и уверенно Тецу, даже если все считают его слабеньким, на деле он не такой. Хотелось впитывать этот образ в себя, словно губка. Дабы больше не забыть. Тайга стал понимать, что если он уйдет сейчас, снова оставит все, что так ему нравится, то что потом? Ему надо остаться. Но может ли он не уходить? Можно ли что-то поменять? — Для чего ты это делаешь? — вдруг с напором спросил Тецу, убирая руки в карманы, его взгляд поменялся, а поза стала уже не такой уверенной. — Ты говоришь так, словно мы старые друзья, которые встречаются каждую пятницу и обсуждают, как прошла их неделя. Но ты ведь не такой друг. И я нет. Мы вообще друзья? Потому что я не знаю… Тогда, когда я открылся тебе, ты улетел, даже не сказав мне ничего. После того, что я сказал тебе. Знаешь, как это выглядело? Ты знаешь, о чем я думал? Что я чувствовал, оставшись без тебя, команды и всего, что было моим смыслом жизни? Голос Тецуи, этот непоколебимый и всегда ровный голос стал дрожать. Кагами никогда не видел, как Куроко плачет или почти плачет. Тот не проявлял много чувств. Но сейчас он стал другим. Они оба. Люди сильно меняются за три года, верно. Кагами хотелось подойти и обнять, но он только сделал полшага, как Куроко уже сделал два назад. Тайга увидел в небесных глазах страх и обиду, решив отступить, дабы не становится хищником. Он виноват. Он знает. Осознал и принял. Но что можно изменить? Время не вернуть. И он не знает, как же ему быть. Если он просто извинится, не будет ли это выглядеть так, словно он отмахивается, просто соблюдая минимальные нормы приличия и не более? Но кроме как «прости» в голове ничего четкого и нет. — Прости. — Все, что смог выдавить из себя Тайга, и то вышло тихо и жалко. Куроко вновь спросил с напором, выплескивая боль, что копилась внутри годами и терзала душу в клочья. — Я для тебя просто способ убить время в городе, где ты никого не знаешь, или ты правда ждал этой встречи и хотел сказать что-то еще? Твой молчаливый уход сказал мне достаточно, не знаю, есть ли что-то еще, что я хочу услышать от тебя, Кагами. — Я… — Слова не шли. А, к черту. Все. Почему бы раз не сказать все как на духу, как чувствуется, как получится? Хуже уже не будет. Пусть идет все к черту, но он не хочет вновь убегать и делать больно тому, о ком не смог забыть, даже если пытался. — Я урод, ненавидеть меня, у тебя есть полное право. Но я хочу, чтобы ты знал, что мне жаль, что я уехал не попрощавшись, что резко оборвал все связи. Просто мне было страшно, понимаешь? Никто не говорил, что любит меня, и я потерялся в своих чувствах. Но за время, когда мы были мертвы друг для друга, я понял, что ты важен мне. Я никогда не забывал тебя и думал о тебе. Почти каждый день я вспоминал о тебе. Если ты сможешь, то прости. Я хочу начать все сначала. Мы можем хотя бы попробовать сделать это? Куроко кивнул, но ответил не так однозначно, что, в принципе, не удивительно: — Мне нужно подумать. Давай, я оставлю тебе номер. Если правда, что ты говоришь, то позвони по этому номеру завтра вечером. После шести, не раньше. Раньше я буду занят. Куроко развернулся, желая сбежать, но не убежал, он был медлен и грациозен, как и всегда. Меленький бесшумный Фантом. Призрак, что давно мертв внутри. Но, ощущая кульбиты внутри и жар в теле, удушье, нехватку воздуха от чувств, уже становится вопросом, насколько он все-таки мертв. Может, не так уж сильно и его еще можно реанимировать? Он хотел бы вновь почувствовать жизнь на кончике языка, как в старшей школе, когда все было таким ярким и вкусным, в отличие от сейчас. Этот наэлектризованный импульс самой жизни с ее бурлящими эмоциями, какие он испытывает сейчас только на живых концертах, когда тысячи людей кричат, а мелодия гремит и оглушает, то, что хотелось бы ощущать каждый день. А не несколько раз в год. — Конечно. Доброй ночи, Тецу. Так скомкано и сумбурно, в темноте среди уличных котов и крыс, недалеко от закрывшейся забегаловки, под звездами и луной, что были свидетелями их разговора, случилось это восстание из пепла. Что-то возродилось из пустоты. Стало началом. Кагами был так рад, что проиграл и пошел в этот тату-салон ночью, потому что, иначе, он бы, наверное, никогда не встретился с Тецуи, и всю жизнь он бы жил, думая о нем, но так и не найдя смелости написать или позвонить. Иногда судьба все же не так жестока. — Доброй ночи… Тайга. Куроко ушел, оставляя после себя холодное чувство одиночества и недосказанности. Неподалеку Аомине, курящий возле Кисе, который вместе с ним стоял под неоновой алой вывеской, хрипло сказал роняя сигарету на землю: — Вот идиот. Снова отпустил его. — Не делай поспешных выводов, — улыбнулся лукаво блондин и протянул руки, словно некая гадалка с опытом, вперед. — Я чувствую новую энергию… что-то изменилось. — А я чувствую, как у меня задница уже замерзла. Пошли давай, заберем его и домой на боковую. Заебался я с вами за сегодня. — Ты сегодня ничего не делал! Только что и ходил рядом, как утка. — Ходить день с вами, идиотами, рядом, уже энергозатратное дело. Все мои силы уходят на борьбу с вашей тупостью. Чувствую, что когда-нибудь я все же проиграю. Кисе рассмеялся, а потом подбежал к Тайге, который завис, все еще смотря в уже пустой переулок, и повис у него на широких плечах, забыв о татуировке под одеждой. Кагами зашипел и спихнул с себя красавчика-друга. — Прости, прости, прости! Я совсем забыл, — протянул Рета, повиснув на локте теперь вместо плеч и спины. Побрякушки Реты зазвенели, когда Кагами вырвав свою руку из его хватки. Тот надулся, но через пару секунд уже забыл. — Ну и как, стрекоза навлекла на тебя любовь? Как трогательно, судьба вновь свела вас вместе, — Кисе театрально положил руку на сердце, смотря на Аомине и ища в его лице поддержку, но тот лишь покачал головой, говоря, что умывает руки и не собирается подыгрывать. — Вы тоже видели Тецу? — спросил Кагами, указывая за пустоту за своей спиной. Аомине пожал плечами, а Кисе промычал в ответ, улыбаясь и противно-добро говоря: — Я так рад, что в амурных делах ты тупее меня, Кагами-чи. Эй! Аомине! Пусти, я же… Аомине потащил Кисе за руку вперед, прекращая детские бои и спасая себя от обязательств их разнимать в будущем. Он им не нянька, в конце концов, и не отец. Воспитательную работу проводить не нанимался. — Поздно уже! — рявкнул Дайки. — Пошлите обратно. Остальные, наверное, нас потеряли. «Обратно». Не «домой». Но Кагами так хотелось услышать именно это. И потом уйти к Куроко. Возле него он чувствует себя как дома. В Америке нервно и не так, как в Японии, не так, как здесь в Корее, везде по-разному, но везде не так как дома. Раньше Кагами полагал, что просто скучает по Японии, что Япония — дом. Но когда он увидел Куроко сегодня, то понял, что дело было не в стране, а в человеке. Он скучал по человеку. И оказывается так сильно. Как он не понимал самого себя? Так больно и пусто внутри сейчас… Поскорее бы завтра.Поскорее бы снова увидеть Тецуи. — У нас завтра вечером нет никаких планов? Интервью или съемки? — Нет, а почему ты спрашиваешь? Куроко-чи тебя пригласил… Да хватит! — Кисе шлепнул Аомине по руке, отходя от него подальше после того, как тот попытался закрыть ему рот грязной рукой. — Я не виноват, что единственный, кому хватило ума не бросать Тецуи. Никто не запрещал Кагами писать ему. И будь я на месте Куроко, то обиделся бы. Но он, видимо, не я, и давно простил нашего Кагами. Да, Кагами-чи? Куроко тебя же простил? Он не выглядел злым со стороны… Плечи Тайги опустились, он вздохнул: — Не знаю. Но надеюсь, что у меня получится загладить вину перед ним. По крайне мере, он сделает все возможное, чтобы исправить то, что натворил. Он не хочет, чтобы Куроко ушел из его жизни.