На одной стороне

You mean that much to me And it's hard to show. Gets hectic inside of me When you go. Can I confess these things to you? Well, I don't know. Embedded in my chest And it hurts to hold.

Ты так много значишь для меня, Что мне сложно открыться. Меня охватывает беспокойство, Когда ты уходишь. Могу ли я признаться тебе в этом? Не знаю. Это глубоко у меня в груди, И это больно сдерживать.

The xx — Night Time

Недалеко от мэрии, практически в центре города, обшарпанная дверь знаменитого бара «Ича Ича Рай» за собой скрывала как минимум двух любителей выпить. Небольшое помещение с низкими потолками и тусклым желтым светом на трезвого человека производило не самое лучшее впечатление, потому, наверное, здесь напивались не просто до помутнения рассудка, — здесь напивались до желтухи, гепатита и в худшем случае — цирроза печени за пару недель.       Фугаку и Хирузен, сидящие в углу за деревянным столиком, до такого, на удивление, еще не дошли. Хотя кто их знает?..       — Да я проспиртованный, моя кровь — это чистый виски! — с противным пьяным смехом сказал Учиха, чей когда-то уже сломанный нос сейчас был будто бы вправлен.       И пусть, что синий.       Опирающийся на стол всем весом Сарутоби, поморщившись, одарил собутыльника косым взглядом.       — А ты чего сегодня в себя льешь и льешь?.. Деньги в карманах жмут?       Наполняя красивый граненый стакан очередной порцией дорогого, что было крайне редко, пойла, Фугаку поднял подбородок и выпрямил спину:       — Тебе, старик, надо было воспитывать сына так же, как я воспитывал своего старшего! Он сегодня на счет сумму такую закинул!.. Тебя б инфаркт хватил!       Хирузен, уже привыкнув, удачно проигнорировал очередную колкость в сторону своего сына и удивленно вытаращился на Учиху.       — Ты про Итачи, что ли?..       — А про кого еще?! У меня один сын — нормальный!       То, что непривычно яростный Итачи, покидая почти три года назад дом, послал его самым некрасивым образом, Фугаку то ли благополучно забыл, то ли просто-напросто сделал вид, что такого никогда не было.       Сарутоби в недоумении нахмурился еще больше и, еле расшевелив язык, сказал:       — Не про него ли ты говорил, что ты о нем вспомнишь, только когда он помрет?..       Учиха возмущенно — или сконфуженно? — побагровел.       — Да какая разница?! — стукнул он кулаком по столу. — Главное, шлет деньги, и плевать мне, что для этого мелкого подонка!       Рассерженно залив в горло жгучий виски, он продолжил:       — Микото-то деньги уже давно слать перестала!       Сарутоби усмехнулся, оголив ряд выпавших в некоторых местах зубов.       — И бывшую свою довел? Ты смотри, Саске скоро тоже… в петлю полезет.       Скривившись, он залпом выпил остатки темного противного пива.       Фугаку фыркнул, почувствовав укол совести.       — Не полезет… Он не слабак тебе какой-то! Я его, — он сжал кулак, — вот таким ращу.       Хирузен лишь покачал головой, рассматривая свои сморщенные пальцы, что сжимали высокую кружку.       — А чего Итачи тогда не приедет? Я думал, он с вами все связи оборвал.       Учиха хмыкнул.       — Он хотел… да я ему сказал, что не надо. Пусть мелкий думает, что это мать заботится, что еще хоть как-то о нем думает. Итачи вроде того согласился. Пусть уж лучше брата ненавидит, чем мать, а?       Пожав плечами и хохотнув, Сарутоби подумал, что причина подобных размышлений крылась в том, что если Итачи приедет, то заберет Саске с собой.       А кто обеспечит горе-отца в таком случае?       Но одно в голове поседевшего мужчины не складывалось.       — А что ты такого Микото наговорил? Я же помню, она Саске очень любила. Еще с Кушиной ее в больнице видел, когда он у вас родился! Хохотали тогда, что он на девчонку похож.       На сердце Учихи до мяса начали скрести кошки.       О тех временах вспоминать не хотелось. Ни-ког-да.       Ни о Минато, ни о Кушине. Ни о том, как беззаботно жилось в их нынче оскудевшем доме, как весело было наблюдать за подрастающими сыновьями, как Микото за готовкой напевала песни из детских мультиков, а затем подмигивала и мягко касалась губами щеки.       Внутри все скрутило до тошноты.       Но поделиться вдруг захотелось.       — Да я ей, наверное, разбил сердце. Напился, наорал. Сказал, что Саске ее в гробу видел.       Глаза его жутко посерели, уголки губ опустились настолько, что проявились глубокие морщины.       Хирузен, не говоря ни слова Фугаку, крикнул бармену:       — Дружище, повтори-ка нам!

***

      …На губы потянувшегося к Наруто Учихе мягко легла ладонь.       — Не надо, — мотнув головой, севшим голосом сказал Узумаки. — Давай больше не будем… вот это все?.. Так будет лучше.       Черные глаза растерянно вгляделись в уставшие голубые. Руку с губ Саске опустил и сжал.       Стало вдруг неприятно.       Обидно.       Но, подавив порыв вступить в спор, он кивнул и выдавил:       — Как скажешь.       Наруто кивнул в ответ и, спешно шагнув назад, присел, чтобы взять брошенную футболку. Ее он кинул в корзину, а затем проверил воду. Чуть теплая.       Умыться можно.       Пока лениво и устало мельтешил Узумаки, Саске за ним неотрывно следил, так и замерев у стены. Худой, надломленный. Хотелось прижать его обратно.       Но Наруто, уже почистив и зубы, плеснул на лицо воду в последний раз и, даже не посмотрев на Учиху, со словами:       — Где полотенце лежит, знаешь.       …вышел за дверь.       Та хлопнула. По коже Саске пошли мурашки. Холодно. И пусто.       Узумаки нужно было дать время.       И себе тоже.       Решив, что температура воды его не испугает, он стянул с себя все мокрые вещи и, бросив их вслед за футболкой Наруто, залез под душ.       Интересно, сколько за псевдогорячую воду уже набежало на счетчике?..       Но его это волновало в последнюю очередь, если волновало вообще. Сейчас он злился. Злился, думая, что произошло, что с этим теперь делать и как по щелчку пальцев стать актером с невероятным талантом, чтобы отыгрывать роль лучшего друга так, будто событий пятнадцатиминутной давности никогда не было; будто никогда не слышал, как самый близкий человек, который о нем знает абсолютно все, кричит о своей любви, а после в приступе вызванной этим панической атаки на глазах превращается в совершенно другого, чужого и пугающего.       Саске выкрутил холодный кран на полную. Ледяные капли обожгли кожу.       Любил?.. Вот так?.. Он усмехнулся криво.       Наруто это отлично скрывал. Скрывал и успешно демонстрировал безразличие каждый чертов раз, когда Саске через физический контакт тянулся за утешением.       Скрывал так, что в итоге развил у него зависимость, потому что неизменно черствая реакция стала только раздражать, — со скрипом понял Учиха, — и побуждать на действия куда более серьезные.       Ощутив, как от ледяной воды заболела голова, он подумал:       «Замкнутый круг».       И усмехнулся. Наруто его хотел спасти, а в итоге все только усугубилось.       Он нервно закрыл кран и, игнорируя боль, скопившуюся вокруг глаза, надолго прижался ладонями к лицу, а затем, резко их убрав, спешно достал из шкафчика над раковиной полотенце.       Ероша им волосы, Саске думал, что сейчас выйдет и выскажет Узумаки абсолютно все; когда повязывал его на бедра, готовился к тому, что придется сегодня подраться во второй раз, а сплевывая зубную пасту в раковину, вдруг понял, что остался совсем без одежды.       В негодовании покачав головой, Учиха посмотрел на свое отражение и раздраженно вытер скопившуюся в уголках губ белую пену.       Эффектно наехать на Узумаки не выйдет.       Вздохнув, он прошел к двери, чтобы его позвать, мимолетно подумав, что он, вообще-то, вполне уже мог спать.       Но, открыв дверь, стало ясно, что нет.       — Вот, — сказал Наруто, опираясь о стену напротив, и протянул стопку одежды.       Саске замер, смотря на него в упор распахнутыми глазами.       Тот поспешил объяснить:       — Раз ты мылся… Заходить не стал, а на пол класть не хотелось…       Учиха, опустив на одежду взгляд и заторможенно протянув руки, случайно коснулся с Наруто кончиками пальцев, ощутил, как от этого по телу пробежались мурашки, и, посмотрев на него вновь, сказал тихо:       — Что нам теперь делать, а?..       Узумаки, спешно спрятав конечности в карманах серых спортивных брюк, сгорбился и посмотрел в пол. В непривычно черной футболке, что висела на нем, как мешок, он выглядел совсем плохо.       — Переодевайся и пойдем спать.       В мягкую ткань вещей впились тонкие пальцы.       — Ты что, реально собрался делать вид, что ничего не было?.. — сказал Саске с недоверием.       Наруто, не поднимая взгляд, ответил тихо:       — Так проще.       Учиха, развернувшись резко, зло хлопнул дверью.       Словно верный пес, Узумаки остался и, опустившись на пол, обхватил колени руками.       Страшно.       Когда он пулей вылетел из ванной, то, в спешке переодевшись, почти сразу вернулся к ней же. Он не хотел этой паранойи, не хотел напряжения и тонны недосказанности, что над ними нависла; не хотел оставлять потерянного Саске с самим собой, который в любой момент, надумав разную ерунду, мог убежать домой и забить ею себе голову.       Но Наруто элементарно не мог находиться с ним рядом, смотреть и дышать. Он все испортил. И еще больше себя возненавидел.       И правда, что теперь делать?..       Таким до мерзкого беспомощным и жалким Узумаки себя еще не чувствовал. Хотелось вывернуться наизнанку.       Уставшие глаза защипало. Завтра будет только хуже.       А затем он вздрогнул: резко открывшаяся дверь ударилась об стену.       От присевшего перед ним Саске, что сжал в кулаках его футболку, несло холодом. Мятая одежда, заправленная за уши мокрая челка. Он выглядел по-домашнему очаровательно, вот только смотрел решительно и с угрозой.       Наруто запоздало выдохнул застрявший в легких воздух, в голове ярко вспыхнуло одно слово:       «Красивый».       Учиха прошипел:       — Избегать, значит, проще?.. Мне вот ни черта не проще! Я назло тебе буду перед глазами маячить! Трогать тебя, как захочу, ясно?! — сжатые в кулаках руки потянули на себя, диким взглядом Саске прошелся по лицу. — Любишь меня?.. — его голос малозаметно дрогнул. — Люби. Меня от этого блевать не тянет.       И вовсе забыв, как дышать, Узумаки медленно сглотнул. Его глаза, не моргая, смотрели в глаза Учихи. В мыслях повторно пронеслись последние слова.       — А как — любить?.. — убито обронил Наруто. — Как любить, если то, как я хочу это делать, нас прикончит? Люблю я, ты — нет, — сказал он с надрывом. — Это и не дружба, и не что-то большее, — добавил он и закончил: — это издевательство над обоими.       Саске, оскалившись, приблизился к его лицу.       — И ты меня собрался кинуть, как это сделали все Учихи?.. Собрался кинуть, зная, что я еще здесь только потому, что есть ты?!       Отчетливо слышимая в голосе боль сжала сердце Наруто с той же силой, что сжимали футболку бледные руки. Собственные подрагивающие пальцы коснулись прохладной кожи лица.       Саске, как показалось, прильнул к ним только сильнее.       — Я о таком никогда и не подумаю даже, — вполголоса сказал обеспокоенный Наруто. — Пусть мне хоть руку отрубят, или вообще, если при смерти буду, понятно тебе, придурок?..       Черные ресницы дрогнули.       — Тогда что?.. Память сотрёшь? — спросил Учиха, умерив пыл.       Наруто качнул головой:       — Ограничим себя в… передружбе. Мы можем, как раньше. Как было год назад, без всего этого.       От осознания, что они висят где-то между уже год, Саске поджал губы. Вдруг он отчетливо понял:       — Я не хочу никаких ограничений.       В коридоре, освещенном одной лишь лампочкой на потолке и светом из ванной, который своей спиной заслонял Саске, повисла гнетущая тишина. С лица напряженного Учихи медленно съехали дрогнувшие смуглые руки, и спустя то время, что Наруто пытался увидеть в черных глазах проблеск вменяемости, они прижались уже к лицу Узумаки и с силой его растерли.       — У тебя крыша едет, — сказал в процессе он, а затем поднял измученный взгляд. — Уже часа два ночи?.. Пойдём спать и поговорим завтра.       Саске с досадой от внезапно ударившего под дых осознания, что его не захотели понять, пораженно хохотнул. Как же нетипично это было для Наруто.       — Да не хочу я спать! — выпалил он зло. — И разговаривать завтра! Сиди тут и делай это сейчас!       Наруто, схватившись за сжатые на футболке руки, освободился от них одним грубым рывком, резко поднялся и, не глядя, потянул Саске за одну из них в комнату. На лице с трудом контролирующего себя Узумаки заиграли желваки.       — Спать, — упрямо процедил он.       Саске руку выдернул. Узумаки со вздохом обернулся.       — Целуй.       Наруто опешил.       — Целуй, и если ничего не почувствую, так и быть, закончим с «передружбой», — скривившись, сказал Учиха.       Остановившийся прямо под желтой лампочкой Наруто медленно повернулся. В темном углу Саске выглядел чужим и неправильным. Все с Саске было неправильным.       Тихо и с холодом он сказал:       — Издеваешься?.. Я что, как больной на тебя сейчас кинуться должен, чтобы что-то там проверить? Только потому, что ты мне разрешил?..       Саске, решительно шагнув под клочок света к Наруто, положил руки ему на шею и, прижавшись лбом ко лбу, всмотрелся в голубизну глаз.       — Да, разрешил, — растратив всю спесь, произнес он. — Целуй, или я сам.       Вслед за сжавшейся челюстью у Узумаки сжался кулак, с закрывшимися веками он шумно выдохнул, а затем, распахнув глаза, схватил Саске за горло и вновь, как в ванной, лишил его всякой возможности сбежать, впечатав в стену.       Из груди Учихи от удара вырвался воздух, и он с ухмылкой ощутил, как уже со знакомой дрожью по телу растеклось удовольствие.       Рука на шее сжалась сильнее. Сердце Саске глухо ударилось о ребра, внизу живота с жаром потянуло… И он в открытую рассмеялся.       — Узумаки, — улыбаясь безбашенно, хрипло сказал Учиха. — Как раньше я уже не смогу.       Наруто, смотря на сходящего с ума Саске, сходил с ума сам и думал, что сейчас мог бы его убить, потому что невыносимо сильно бесила бьющая под пальцами артерия на шее, безумные глаза с расширенным зрачком, растянутые в оскале губы, нездоровая этой ночью бледнота, доводящая до мурашек бархатистость голоса и в общем — безрассудность всего того, что он успел наговорить и сделать.       В беспамятстве он ворвался в чужой рот, свободной рукой потянул на себя бедра и вжал их в свои, лишил Саске всякого воздуха, крепче сомкнув пальцы на шее, а затем, убрав их резко, с окатившей волной безудержного удовольствия услышал, как Учиха с дрожью втягивает носом воздух, отвечая в ответ так, будто не будет ни завтра, ни послезавтра, будто изголодался до смерти и если промедлит хоть секунду, то проиграет поставленную на кон жизнь.       Под футболками загуляли руки, а после футболок не стало вовсе. Очерчивая каждую мышцу, выпирающую косточку на лопатках, плечах, спускаясь пальцами по ребрам, оглаживая тазовые и возвращаясь обратно одновременно настойчивыми и нежными прикосновениями, они беспорядочно целовались, бесконечно тянулись, стискивали друг друга в крепкой хватке рук и сбито дышали.       Было жарко. Жарко и мучительно тесно даже в свободных домашних брюках.       В очередной раз примкнув к губам и столкнувшись языками во рту, Наруто лихорадочно запустил в черные волосы пальцы. Он сжимал их и оттягивал, чувствовал, как выгибается сильная спина, как Саске хоть как-то пытается опираться о стену, и под ненормальный, запредельный ритм сердца, кровь, бьющую в голову и место куда ниже, наконец понял, что вертикально ни один из них простоять еще хотя бы минуту не сможет.       Отпрянув с большим усилием, Наруто не смог не заметить, как растерялся Учиха, ощутив под своими руками пустоту.       И в следующее мгновение в висках застучало с новой силой, дышать стало в сотню раз тяжелее, как и держаться на расстоянии от Саске, потому что затуманенный взгляд, приоткрытые в попытке надышаться зацелованные губы, в беспорядке торчащие волосы, тонкая, но сильная фигура в полумраке, готовая вот-вот съехать по стенке вниз, — в совокупности все это выглядело как самое развратное на свете порно. Невыносимо…       Податливого, мягкого и будто бесформенного Учиху Наруто потянул в комнату, вцепившись в его ладонь и не оборачиваясь от греха подальше. Хотя… подальше уже не получится.       Шаг первый, второй… со стуком открылась дверь… пятый, седьмой… Саске, которого он пихнул вперед, упал головой ровно на подушку.       Перекинув через него согнутую в колене ногу, Узумаки, сопровождаемый скрипом кровати, сел на его бедра и, по обе стороны от него поставив руки, замер в растерянности.       Саске, смотря на него из-под полуопущенных ресниц, под светом луны развязно улыбнулся и, положив руки на прижавшие его к кровати ноги, с голосом, от которого Наруто в очередной раз покрылся мурашками, сказал:       — Кто сверху на «камень-ножницы-бумага» решать будем?       Наруто, опустив голову ниже, отросшими прядями коснулся лица Саске и с тянущей в груди болью любовно прошелся по нему взглядом. Не верилось, что вот он, лежит под ним, бесстыдно ухмыляется, настойчиво проходится руками по бёдрам и смотрит в душу, поглощая ее чернотой своих глаз.       — Я уже сверху, — чуть улыбнувшись, пошутил Наруто, пусть к идиотским шуткам он совершенно не был расположен.       Услышав такой ответ, Учиха фыркнул, а затем улыбнулся ласково и, подняв руку, провел ею по смуглой щеке. Черные глаза буквально блестели. В голове все перемешалось.       — Тебе страшно?.. — пробормотал он, подняв взгляд с губ.       Наруто, не раздумывая, кивнул. Он по-прежнему считал, что это все только испортит и что по итогу они станут друг для друга чужими людьми. Будто все это — ничто иное, как запретный плод, который неизбежно приведет к чему-то ужасному, если его вкусить.       Саске, запустив в шелковистые золотые волосы пальцы, ткнулся губами в губы и, мягко толкнув Узумаки в бок, поменялся с ним местами.       Теперь бедра, уже на Наруто опустившиеся, с силой по ним проехались. О себе в ярких красках напомнило возбуждение.       — Ты думаешь, что я сбегу после того, как у меня за сегодня уже второй раз на тебя встал? — с лезущей на лицо саркастичной усмешкой низким голосом сказал Учиха, одной рукой касаясь впалого живота, второй — упираясь в кровать сбоку от лица Узумаки. — Думаешь, что завтра я на самом деле буду способен сказать хоть что-то против?.. После этого, Наруто? — продолжил он, любуясь румянцем на смуглом лице, и тонкими длинными пальцами, разгоняя мурашки, двинулся ниже, после чего те без стеснения сжали четко прослеживаемую под брюками эрекцию.       Наруто, еще пару секунд назад резко переведя взгляд с болтающего Саске на скользнувшую к паху руку, на проворные пальцы, которые он бы целовал и без всякой похоти, в наступившее мгновение пропал. Из головы выбило все мысли. Свое существование прекратил мир. Непроизвольно выгнулась спина, голова откинулась на подушку, а рука, рефлекторно накрывшая рот, заглушила почти вырвавшийся стон. Распахнутые глаза Наруто упер в потолок, в напряжении сжалась челюсть.       К лицу наклонился Саске, на которого Узумаки перевел взгляд. Он, продолжая мучительно медленные издевательские движения, добил.       — В следующий раз не закрывай рот, пожалуйста, — весело улыбнулся он, поцеловав опущенную на губы руку.       Наруто вспыхнул, словно спичка. Блеснули повлажневшие от стыда и возмущения глаза. Он, приподнявшись на локтях, выпалил:       — Да ты совсем рехнулся?!       Учиха, все так же улыбаясь, получая безмерное удовольствие и думая, что об этой ночи не пожалеет никогда, умело затронул пальцами самые чувствительные участки и, вовсе переместив руку под мешающие остатки одежды и ловя резкий выдох прямо в губы, потянул Узумаки за шею на себя. Сев вплотную, Саске увлекся окончательно и, затыкая готового сказать очередную ерунду Наруто, втянул его в глубокий поцелуй.       О сопротивлении Узумаки не могло идти и речи. Себя он чувствовал на десять раз во всех позах использованной и лишенной всяких сил школьницей, потому что этих самых сил у него действительно уже не было. Было только непомерное желание, а Саске, осмелевший до безобразия, источал такую ауру, что шутка о том, что сверху будет Наруто, вдруг стала самой смешной на свете.       Посчитав пальцами свободной руки позвонки, забравшись ими в волосы на затылке и их оттянув, Учиха спустился ниже, властно сжав бок, прошелся языком по губам и вслед за этим ловко опрокинул Наруто обратно на спину. Светлые волосы разметались по смятой постели.       Дыша сбито, отчаянно и на грани дурноты, Узумаки уже не порывался вступать в очередной диалог и доказывать что-то Саске, уже решившему, как показалось, все.       Тот в свою очередь, сменив положение рук и склонившись, размашисто убрал с чуть влажного лба прилипшие волосы, заправил собственные за уши и, надолго прижавшись с мокрым поцелуем, провел ладонями по грудной клетке Наруто. Губы, оторвавшись только потому, что еще не зацеловали каждый участок смуглого тела, сдвинулись к шее, а затем в ход пошли зубы. Оттягивая кожу, оставляя следы, Учиха думал только о том, как ему мало и как хочется все это беспредельно растягивать, чтобы слышать еле сдерживаемые всхлипы, чувствовать, как Узумаки, уже наплевавший на все и обезумевший в достаточной мере, сжимает его ногами, всячески притягивает ближе и как в конечном итоге сминает его под собой, набравшись смелости.       Без внимания Саске не остался. Нетерпеливо прихватив губами губы, челюсть, шею и ключицы, Наруто коснулся его горячей ладонью. Из груди Учихи с хрипом вырвался воздух, и они вновь поменяли позиции.       Не стесняясь уже ничего совершенно, спустя незаметно пробежавшие минуты торопливых и потерявших уже всякий ритм движений, с оглушением, рассыпавшимися перед глазами яркими звездами и поджавшимися на ногах пальцами, Саске опустился на кровать рядом с Наруто, который, все еще стискивая в пальцах смятое покрывало, пару секунд назад откровенно простонал Учихе на ухо.       Смотря в потолок, под недоумевающим взглядом Узумаки Саске вдруг рассмеялся.       Им, как самым настоящим друзьям, осталось только пожать перепачканные руки.