На одной стороне

Cause you take me back, you take me back, I'm your kamikaze. And tonight is the night that we might fall together.

Ибо ты принял меня обратно, принял обратно; Я — твой камикадзе, И ночь эта станет порой нашего воссоединения.

Susanne Sundfør — Kamikaze

      Ехать в темноте оказалось нелегко: ни фонарика, ни телефона, который имел функцию первого, у ночных скитальцев не было. Фонарик забылся, телефоны им элементарно были не нужны, а достать с неба звездочку или включить режим ночного видения они, увы, способности не имели.       Крутя педали и думая, как глупо было так просчитаться, Наруто смотрел на размытое облаками пятно луны, что освещало дорогу хотя бы немного, и злился от несправедливости жизни, потому что выгнавший и насквозь промочивший их дождь сейчас стих и лил нехотя.       Когда ухабистая лесная дорога была преодолена, а велосипед выехал на трассу, Узумаки сразу же ускорился и, легонько потормошив Саске за руку, поинтересовался, все ли в порядке.       Учиха устало угукнул, уже привыкнув к промокшему пледу на плечах, такой же толстовке Наруто и к тому, что грязь, которую они собирали на себя последние минут пятнадцать, черными кляксами осталась на ногах и носках, видно, на потеху Вселенной, — белых.       Спустя долгое время тьмы и холодного ветра, перемешанного с дождем, впереди наконец показались огоньки городских фонарей, которые в кои-то веки приветственно встречали двух друзей.       Когда они добрались до дома Наруто, был уже первый час ночи. Свет в доме не горел, что значило только одно: Хирузен в очередной раз напивается в баре. В этом Узумаки был более, чем уверен, потому что ночами старик никогда не спал, мучаясь от бессонницы, и лампа в его комнате горела практически до самого утра, если он находился дома.       Обрадовавшись такому раскладу, Наруто с улыбкой повернулся к ленивому и какому-то несчастному другу и, посильнее шлепнув его по ляжке, довольно сказал:       — Поднимай зад, приехали.       Саске, отстранив лицо от спины Узумаки, взглянул исподлобья, а затем, зло прищурившись и приготовившись мстить за рукоприкладство, вдруг сморщился ещё сильнее и… от души чихнул.       Наруто прыснул и тут же встал на ноги, схватив его за руку.       — Домой.       Велосипед снова был брошен на землю и оставлен в полном одиночестве.

***

      В коридоре Узумаки, скинув обувь, стянул мокрую толстовку и с себя, и с безжизненного Саске, бросил все вещи прямо на пол и спешно направился в ванную, схватив Учиху, который хотя бы кроссовки снял самостоятельно.       Последний, задумчиво сжимая руку Наруто, послушно плелся за ним следом вверх по лестнице, послушно сидел на бортике в ванной и послушно ждал, когда пробежит холодная вода, и пойдёт горячая. И все это время он не отпускал теплую ладонь.       Назойливые мысли вернулись.       Тактильности, которой у них и так было достаточно, в последнее время не хватало все больше. Не насыщали случайные и в особенности намеренные прикосновения рук, долгие объятия; хотелось больше деталей, со стороны Узумаки — внимания, которое нынешнее смогло бы превысить хотя бы в два раза. И становилось интересно. Так интересно зайти чуть дальше, — узнать, как отреагирует больной разум, и какое спасение в итоге принесет превышение той нормы, которая у них с Наруто была сейчас.       С Наруто, что в ожидании опустился перед ним на пол.       — Саске, ты чего?.. О чем думаешь? — спросил он, наблюдая отрешенное выражение лица.       Учиха перевел на него взгляд; распахнутые глаза в ответ внимательно вгляделись в непроницаемую черноту радужки.       Обладатель этой черноты, к слову, неторопливо изучая чужое лицо, для себя отметил, что снизу Наруто выглядит по-особенному чарующе. От золотых волос, задержавшись на сияющей лазури глаз, он прошелся взглядом вниз до губ, очертил им линию челюсти и, опустившись еще ниже и не выдержав, коснулся пальцами выглядывающих из-под ворота мокрой футболки ключиц.       От самого себя стало мерзко. Впутывать Наруто во все это было слишком эгоистично.       Он пробормотал:       — Почему ты каждый раз соглашаешься? Тебе ведь по-любому не нравится. Зачем терпишь?       Наруто недоуменно нахмурился. А поняв, удивился, но ответил сдержанно:       — Мне нравится, когда ты себя хорошо чувствуешь. Если этот способ работает, мне без разницы, что он из себя представляет.       Саске другого ответа, честно, и не ждал.       В глотке застрял ком. Зайти чуть дальше…       — А если я и сейчас попрошу?       Наруто, как и всегда, немного напрягся, но все же, насколько это было возможно, беззаботно сказал:       — Без проблем.       Долго ждать холодные руки не заставили и коснулись щек, губы Саске накрыли губы Наруто.       С первых секунд Узумаки почувствовал, что этот поцелуй иной.       Излишнюю нежность Саске продемонстрировал сразу же. Движение губ было плавным, мягким и изучающим. Опьяняющим. Сначала он сильно медлил, и Наруто таял от этого безмятежного тепла, но спустя время стало очевидно одно: Саске, порываясь все ближе, пытается себя контролировать.       А затем по нижней губе скользнул язык, надеясь оказаться в чужом рту. Сопротивляться Наруто был не в силах. Мир перевернулся и рухнул.       Учиха набирал обороты, кружил Наруто голову и разламывал его на крупицы, потому что нельзя целовать так, как он это делал; нельзя как минимум потому, что тактильный голод, который Узумаки перманентно ощущал рядом с Учихой, давил на мозг, изо всех сил пытающийся сохранить хоть какую-то трезвость.       Вскоре сердце пропустило удар, дрогнули опущенные на острые коленки руки: Учиха укусил за губу, а затем наклонился ниже и, протолкнув язык еще глубже, краем ступни провел по напряженному животу.       Волной по телу прошлась дрожь, Наруто втянул носом воздух, но им буквально поперхнулся и, резко отстранившись, часто задышал в попытке насытить легкие.       Саске много времени на передышку не дал и, дыша чуть сбито, как-то едко и шипяще задал тот же вопрос:       — Зачем терпишь?       Наруто раздраженно посмотрел ему прямо в глаза.       — Почему я должен терпеть, если это ты?       С подобной невинности Саске хрипло рассмеялся и, даже не успокоив смех, наклонился к губам Узумаки с новым поцелуем.       Превышение нормы определенно дало свои плоды, но совсем не те, что ожидалось. Вместо покоя и долгожданного штиля внутри набирало обороты только одно — неудовлетворение, и рождала его безынициативность Узумаки, который во всем происходящем, мало того, что, казалось, совершенно не был заинтересован, — он будто ничего не испытывал от слова совсем.       Сдерживается?.. Если так, то поразительно умело.       Руки скользнули во влажные волосы, сжали и оттянули назад. Горло Наруто притягательно открылось.       На чистую воду хотелось вывести то ли себя, то ли Узумаки.       — Значит, нравится? С чего вдруг, усуратонкачи?       Наруто оскалился, но получилось как-то жалко.       — Я не могу понять, мне должно быть противно? — сказал он, покорно принимая новое положение.       Саске ответил, не думая:       — А что, нет?       Руки сжали волосы сильнее, а глаза нервно забегали по лицу Узумаки. Хотелось услышать «нет».       — Отпусти, — проигнорировав провокацию, спокойно сказал Наруто, — больно.       Саске, словно очнувшись, вновь прошелся взглядом по чужому лицу, и опять, с новой силой, жестоко и будто с насмешкой, в сердце впилась игла.       Руки ослабили хватку, но не отпустили. Они скользнули вниз по прядям, легли на шею, и в следующую секунду Саске затравленно сказал:       — Это ненормально.       Узумаки, вернув голове прежнее положение, протянул руки вверх и взял лицо Саске в их плен. Голубые глаза вгляделись в черные, и он, очертив чужие скулы большими пальцами, сказал:       — А тебе не плевать, что там нормально, а что нет?       Саске, нагло смотря в упор, усмехнулся:       — Мне плевать только когда мой язык в твоем рту. Не смешно ли?       Волна жара прошлась по телу. Участилось и так не здоровое сердцебиение.       Какая же это все чушь. Чушь, заставившая покраснеть щеки.       Саске перед ним разительно отличался от Саске привычного и вел себя настолько нахально и бесчестно, что крышу начинало срывать и конкретно. Реагировать адекватно получалось все хуже, сдерживать желание отпустить все страхи и впиться в губы так, чтобы он наверняка заткнулся — тем более.       По всей видимости, игра Учихи довела его же до ручки, и сейчас он, запутавшись и пытаясь что-то понять, ожесточал ее правила.       Наруто заторможенно произнес, протолкнув слюну в глотку:       — Ты что городишь?..       Благо вопрос был риторическим — ответа по сути не требовал, однако почувствовать себя моральным уродом Учихе это не помешало.       Саске действительно хотел понять, — просто разобраться, почему так.       Почему Наруто не сопротивляется, не бьет, как делал это когда-то в детстве; не посылает, обзывая психом, у которого, на минутку, от дурацких поцелуев внутри все свело до помутнения в глазах.       Раньше, особо не увлекаясь и сохраняя какую-никакую дистанцию, Саске на такие эффекты внимания не обращал. Да и то, что Наруто соглашался, странным не казалось.       Все время это была помощь.       Сейчас же он шагнул дальше.       Лучше бы он этого не делал. Никогда. Потому что до ужаса странно было смотреть теперь на растерянного и взволнованного Узумаки и видеть в нем объект симпатии.       Той самой, черт возьми.       Когда же руки Наруто опустились, и он, неловко поправив ворот футболки, сказал:       — Хватит… я спать. Заканчивай тут сам.       …сердце Саске вдруг пропустило удар.       Узумаки, отстранившись, приподнялся и, взявшись за бортик, почти встал, когда Учиха крепко схватился за его предплечье.       — Стой, — он поднял обеспокоенный взгляд на повернувшего голову Наруто, — пожалуйста.       Саске с фингалом под глазом, мокрыми взъерошенными волосами и четко читаемым рельефом подтянутого тела под облепившей его футболкой… выглядел трагично.       И сексуально. В голове зашумело похуже, чем это делала все еще бегущая из крана вода.       Они вернулись к тому, с чего начали, ибо уже у Наруто не сработали тормоза.       Это был первый раз, когда начал именно он. И в поцелуй он вложил все, что в нем плодил Учиха на протяжении этого разговора.       Они столкнулись зубами, между которыми Наруто сразу скользнул языком. Руками он грубо сжал черные волосы и, пнув Саске по голени, встал между его ногами.       Распахнутыми глазами Учиха смотрел в прикрытые напротив и то, что происходит, понимал только на периферии сознания.       Но спустя долгие секунды все же дошло, и он вмиг ощутил, как остервенело бьется сердце, как сжимается собственная рука на скрывающей смуглое тело белой ткани, как больно Наруто тянет волосы…       И как бессовестно он хозяйничает в его рту, вытворяя что-то невероятное.       Саске с покинувшей его тело душой ощутил, как мучительно потянуло внизу живота.       Он зажмурился и ответил.       Наруто тут же шумно выдохнул через нос.       Они горели, плавились, отдавались полностью и терялись, ощущая все как бредовый сон. Глаза под закрытыми веками Саске закатились, он чувствовал, что его затягивает все больше, а когда холодными пальцами ловко скользнул под мокрую футболку Узумаки и ощутил всю силу его напряженных мышц, еле подавил непрошеный стон.       В то же мгновение Наруто потянул его на себя и, сделав два неосторожных шага, впечатал в стену. Без зазрения совести он задрал фиолетовую ткань и огладил бока, прошелся подушечками пальцев по позвоночнику и нырнул выше — к крепким мышцам грудной клетки.       Еще немного, и избежать ничего уже не получится.       Саске, и вовсе стянувший мешающую тряпку со смуглого тела, об этом подумал как-то отдалённо.       И сразу же забыл, потому что Узумаки, потерявший контакт с губами, смело припал к бледной шее.       Учиха сокрушенно выдохнул и дрогнувшими тонкими пальцами беспорядочно прошелся по напряженным плечам. Он сходил с ума.       Наруто же душило отчаяние. К сожалению, он понимал, что делает. Понимал, что нужно остановить это сумасшествие, отступить и сказать «нет». Но как же долго он ждал… Как же хотелось ощущать Саске… тонуть, умирать, — но ощущать, дышать им вот так и любить каждый участок его тела; рвать себе душу, чтобы от нее ничего не осталось, но сливаться в поцелуях, переплетенных пальцах… ловить вздохи.       Больно было невыносимо.       Прикусив гортань, он языком прошелся по ней вверх, поцеловал Учиху в уголок раскрасневшихся губ, коснулся скулы и, заправив черные волосы, сказал на ухо хрипло:       — Саске…       У Учихи подкосились ноги от низкого голоса.       — …нам нельзя.       Тот, растрепанный пуще прежнего, хмыкнул и, опустив руки, вжал чужие бедра в свои:       — Ты говоришь это только сейчас?..       От жирного намека и дрожи, растекшейся от паха вверх по телу, в горле Наруто пересохло.       А Саске, также склонившись к уху, пошутил глупо:       — Может, всю жизнь мы только этого и ждали?       Узумаки, подумав, что этого ждал только он и уже лет пять точно, горько засмеялся и провел по скуле кончиком носа:       — Саске, ты хоть понимаешь…       Учиха, перебив, сказал полушепотом:       — Не понимаю. Но хочу…       У Наруто закружилась голова от вкрадчивого голоса и кроткого «хочу», но мысль, что из-за этого безумия он потеряет Учиху, позволила ему себя контролировать.       — Ты завтра сбежишь, и будешь себя винить. Давай… прекратим.       Саске, поцеловав Узумаки в шею, прижался к его все еще влажным волосам щекой, снисходительно улыбнулся и сказал:       — Значит, все-таки противно?       Наруто, подумав, что проклял бы это вдруг понравившееся Учихе слово, повел головой из стороны в сторону и, уперевшись рукой в стену, посмотрел на него недовольно.       — А если скажу, что противно? Или скажу, что люблю? Что изменится, Саске?       — Скажи, что любишь, — произнес Учиха невозмутимо и пожал плечами. — Я ведь тебя тоже люблю, ты знаешь.       Наруто зло ухмыльнулся, но всего лишь на мгновение — уголки губ довольно быстро опустились. Простодушие Саске добило, и хаос внутри, что копился не первый год, все остаточные и не высказанные слова, то самое рьяно подавляемое чувство — все разом нашло выход.       — Сказать, что люблю? Да ты мне каждую ночь снишься! — выпалил он, заставив Саске вздрогнуть. — А когда целуешь, потому что тебе от этого прикольно, я готов себе вены вскрыть, потому что да, — я тебя люблю! Так люблю, что не могу на тебя даже смотреть! Но я бы приложил максимум усилий, чтобы всю жизнь терпеть и эту любовь засовывать куда подальше, а ты как специально делаешь… да уже сделал!.. чтобы я тебе… вот это все высказал!       И вдруг щелкнуло, Наруто, запоздало осознав, ужаснулся. Он шагнул назад и, взявшись за голову, выпалил:       — О боже…       Взгляд медленно и опасливо поднялся на Саске. Тот побледнел.       Узумаки закрыл лицо руками и простонал.       Фатальное поражение. Признался… Удушающий страх сковал мгновенно.       Он осторожно шагнул обратно к Учихе, положил руки на его плечи и, вглядываясь в отрешенность в черных глазах, с нарастающей паникой сказал:       — Саске, это все не то… да, люблю, мы же лучшие друзья… а наболтал, потому что разозлился. Ну же, очнись.       Учиха, приподняв брови и воткнув взгляд куда-то мимо Узумаки, медленно сказал:       — И давно?       Наруто нервно хохотнул:       — Конечно, лет так тринадцать уже дружим.       На этот раз Саске посмотрел прямо в глаза.       — Давно, Наруто?       Тот вновь накрыл лицо ладонями — от безысходности.       — Прошу, давай не будем. Пойдем спать и завтра сделаем вид, что я ничего не говорил, что всего этого вообще не было, — сгорбившись, пробубнил он в скрывающие его от Саске руки.       Холодные пальцы, обхватив ладони, развели их в стороны.       Узумаки поднял свои большие голубые и, что задело Учиху, — влажные глаза.       Саске спросил:       — Это из-за того, что я?.. — он нахмурился и на секунду опустил веки. Сосредоточиться было сложно. — Черт, я… я пойду домой и подумаю, что делать… что-то же нужно сделать, да?       Узумаки, пытаясь удержать торопливо скапливающиеся в уголках глаз слезы, запрокинул голову и, смотря в серый потолок, сказал:       — Не забивай этим голову. Вообще об этом больше не думай. И не надо ходить домой. Я могу спать и в другой комнате.       А затем соленая влага неровной дорожкой все же скользнула куда-то к вискам, и Наруто, наплевав, вновь посмотрел на Учиху.       — Только не уходи, ладно?       Саске не верил, что вновь видит слезы Узумаки. Не верил, что все это по его вине, потому что всех тех, кто заставлял золотые ресницы слипаться, а голубые глаза превращаться в два озера, он избивал за школой так, что летели зубы, хрустели кости, и в мясо разбивались собственные костяшки.       Учиха не боялся бить в полную силу, потому что он был сам по себе. Отец в школу никогда не приходил, Итачи тактично занимал нейтралитет и не вмешивался, а отстранение от занятий его пугало только тем, что Наруто оставался с обидчиками наедине.       Сейчас же он себя не жалел бы. Порвал бы на куски.       Потому что паника в глазах Узумаки росла в геометрической прогрессии, ведь Саске молчал уже добрые пять минут и просто смотрел, как Наруто с подрагивающими в его бледных пальцах руками пытается успокоиться.       Но Узумаки буквально сжирал и душил страх, потому что процесс был запущен, и в голове была только одна мысль:       «Сейчас Саске отпустит и уйдет».       Это было невыносимо.       Невыносимо стоять в молчании, на фоне которого только шумела вода, думать о том, как рушится без Учихи жизнь, и как будет ужасающе больно его просто-напросто не увидеть завтра, послезавтра или через пять лет.       Наруто был уверен, что не протянет и месяц.       Потому что он был его смыслом существования — воздухом, которым он дышал. Без Саске выход только один, ибо «без» слишком отвратительна и пуста жизнь.       По волосам, поглаживая, вдруг скользнули любимые руки. Саске прижал его к своей груди, отгораживая от всего мира и всех проблем.       Сердце Учихи билось тревожно и быстро. Ему было страшно не меньше, потому что обычно улыбчивый и дурашливый Узумаки, тот, кто в его жизни всегда был светом, в одно мгновение сломался у него на глазах.       Будто то, что держало его на ногах все это время, рухнуло.       Неужели он настолько сильно опасался возможности дать ему, Саске, знать об этих… чувствах?       Наруто думал, что он уйдет?..       Саске сказал тихо и доверительно:       — Я не уйду… Никогда не уйду.       После этих слов Наруто, будучи напряженным даже в объятиях, безвольной куклой обмяк в его руках.       Натянутая струна, что вот-вот должна была лопнуть, осталась цела.       Паника начала отступать.       Саске повторил:       — Не уйду…       И, еще раз пробежавшись пальцами по золотистым волосам, нырнул ими к прижавшемуся к его плечу лицу.       Нос, щеки и веки того покраснели. Холодные руки приятно холодили кожу.       Большими пальцами Саске смахнул остатки осевшей на ресницах влаги, пока Наруто смотрел на него с открытым, бесстыдным благоговением.       У Учихи перехватило дыхание.       К немного влажным от слез губам он потянулся словно загипнотизированный.       Бегущая из крана вода горячей так и не стала. И пусть. Надобности в ней уже не было.       Плевать, что оба мокрые.       Плевать, что растерзали друг другу душу.       Плевать…       Главное, что они были вместе.