Маленькая теплая птичка

Конец ноября задувал в щели окон и стен холодным ветром, щипая уставших учеников за носы и щеки. Замок вроде и восстановился после войны, но было ясно: все трещины не заделать, все шрамы не убрать. В гостиной Слизерина блики огня играли на лицах студентов. Они разбились на пары и компании и разошлись по углам, оставаясь при этом единым целым. Это, видимо, остаток войны – быть на чеку и стараться держаться вместе, даже если физически вы порознь. Пахло сырой землей, огнем камина и прогорклыми травами. - Черт, прошло только три месяца, а меня уже тошнит от каждого сочувствующего «Ну как у вас дела?»! - Пэнси презрительно фыркнула себе под нос и поправила блестящие черные волосы, покачивая ногой. Она не обращалась к кому-то конкретному. Скорее, хотела снять накопившееся напряжение, разговаривая со своим бокалом. – Можно подумать, что все такие святые. Ох, бедные детки Пожирателей. Ну как вы, собрали подгнивающие останки былой жизни? Дафна переглянулась с Мелисентой, но обе промолчали. С чем тут спорить? Они пережили войну, родители большинства в Азкабане. Они разбиты, оторваны и потеряны. Но хуже всего то, что их как будто бы… простили? - А что ты хочешь? Получать плевок в спину? Находить мертвых крыс в постели? – Теодор передернул плечом и отпил огневиски. Одной рукой он обнимал себя за плечи, будто пытаясь согреться или защититься. Ему было страшно признавать, что Пэнс права. Затишье со стороны мира подталкивало к мысли, что готовится что-то плохое. - Нет, я просто хочу, чтобы все было как раньше. Чтобы на нас не пялились – учителя и другие – чтобы не жалели, и чтобы не считали детьми! – Девушка покраснела и подняла подбородок, а потом, как бы стушевавшись, сжалась еще сильнее. На это, наверное, ушли все ее силы. И никто не удивился этому выпаду. На самом деле, она просто озвучила то напряжение, висевшее на протяжении всей осени в каждом – заставляющее быстрее проходить по коридорам (ведь даже портреты смотрят!), молчать на уроках и чувствовать несправедливую вину. Кто они? Виноваты ли они они самом деле? Плохие ли они? С детства их учили: вражде с Гриффиндором, ненависти к грязнокровкам, чувству собственного превосходства. Но ведь в конце концов они просто люди, вот только без права на выход или ошибку. Малфой сидел напротив огня, грея руки. Ему нравилось тепло – оно помогает чувствовать себя живым. В Мэноре всегда было холодно. Потирая запястья, поправляя часы и подворачивая рукава рубашки, он думал о том, что сказала однокурсница. Подгнивающие остатки былой жизни – у него даже их не осталось. Та пустота, пришедшая с концом войны, с концом его отца и их взглядов, казалось невозможной. Вакуум без звука, пространство космоса - темное и печальное. Так он себя ощущал. Драко оглядел комнату полупьяным взглядом. Стены немного поплыли и невыносимо захотелось на воздух, курить. Он встал, отряхнув складки школьных брюк, и выскользнул из гостиной. Коридоры Хогвартса отвечали Малфою эхом шагающих ботинок. Он шел, не разбирая дороги, не думая ни о чем – пустота. Пустота внутри и снаружи. Может, стоит что-то сделать, чтобы заполнить ее? Он отмахнулся от смешной мысли. Что сделать? Он бы мечтал оказаться в таком месте, где все прошло бы само собой. Где не надо было бы притворяться живым или полным. Где ему просто было бы… не одиноко? Послышался невнятный шум. Драко оглянулся – он не заметил, как вышел из подземелий и поднялся на третий этаж. Снова подул ветер, и приоткрытая дверь, которая виднелась впереди, скрипнула, как бы призывая узнать, что за ней. Любопытство – это так несвойственно ему в последнее время. Несколько шагов вперед, старое дерево двери под рукой, миг – и глаза обволок мягкий свет, и послышалась скрипучая песня пластинки. Он знал, что этот звук непременно выдавал старый граммофон, ведь Нарцисса так любила их когда-то. Это был их маленький секрет – хранить что-то маггловское в особняке Малфоев. Танцевать вдвоем на холодном полу. Протирать пластинки своими руками от пыли. Драко прошел вглубь, осознавая, что оказался в Выручай-комнате. Он не был здесь с 6 курса, и вообще-то надеялся, что больше ему не придется оказаться в этих стенах, среди забытых и ненужных вещей. Но видимо у этого замка свои планы на него, которым можно лишь подчиниться. Плевать. Малфой прошел вглубь. Знакомые лабиринты вели его все дальше, а звук музыки слышался более отчетливо. Вместе с ним в воздухе появилось нечто неуловимое – какой-то знакомый запах, что пока только дразнил его, щекоча нос. Сигареты? «Пиздец, это просто волшебство» Внезапно плечо обожгла боль, а шкаф, стоящий на углу, пошатнулся. Сверху посыпался всякий хлам, из дверей вылетели пикси. Драко закашлял, отмахиваясь от пыли и надоедливых существ, вышел из-за поворота и замер. Сначала сердце пропустило удар от страха, но потом забилось быстрее нормального. Он увидел огромное зеркало, стоящее на пустом пятачке в центре комнаты, а перед ним – блять – Грейнджер. Она даже не обернулась. Он даже не заметил, как сделал шаг вперед. Гермиона сидела, смешно сложив ноги, на полу. В руках сигарета (что??), на голове большие маггловские наушники, музыке в которых она, видимо, мотает головой в такт (зачем они ей, если комната дарит свою мелодию?). Волосы, как всегда растрепанные, спадают волнами почти до талии, прикрывая голые плечи. В отражении видно лишь ее – глаза закрыты, а под ними черные дорожки размазавшейся туши. Драко нерешительно сделал новый шаг вперед. Ему было странно оказаться с ней рядом здесь и сейчас. Сознание затуманилось от алкоголя, но он помнил, что нельзя попасть в Комнату, когда в ней есть кто-то другой… если только у вас не одна цель. Гермиона вздрогнула и обернулась, видимо почувствовала шевеление воздуха. Она моргнула два раза, неверяще смотря на парня, а потом вскочила с колен. - Малфой! Он смотрел на нее с легким прищуром – так смотрят те, кто не привык доверять собственным глазам. Морщинки вокруг серых лужиц, нахмуренные черные брови – маркер толи злости, толи испуга. Он стоял в облаке пыли, вокруг кружили мерзкие пикси. После ее возгласа прошло, казалось, несколько невыносимых часов, прежде чем он сделал шаг вперед. Грейнджер вскочила, забыв, что употребленное количество алкоголя не предполагает быстрых подъемов. Комната поплыла, сигарета упала и больно обожгла открытую коленку. - Какого черта, Грейнджер! – он поймал ее в миллиметре от сдвинутого шкафа. – Во-первых, что ты здесь делаешь? Во-вторых, как это, блять, возможно? И в-третьих, вино и сигареты, серьезно? Тебе 15, и ты с Пуффендуя? Удивительно, но она была невесомой. Тонкие плечи, которые он заметил еще в первый день, теперь были без черной школьной мантии. Покрытые странными мурашками (вроде не холодно?), с россыпью веснушек и родинок-созвездий. Малфой засмотрелся на их переплетения, пока говорил – случайно, конечно, и от чистого любопытства. Он продолжил крепко держать ее, убеждаясь, что прямо сейчас она не свалится к его ногам и не разобьет свою умную голову. - Во-первых, не смей говорить со мной в таком тоне, Малфоой. Во-вторых, отпусти меня немедленно. В-третьих, не твое дело! И что ты здесь делаешь? Вообще-то я думала, что это невозможно… Гермиона сделала нелепую попытку вырваться, и парень сжалился и поддался. Ей было больно осознавать: она обрадовалась тому, что вечер оказался прерванным. Казалось, еще чертовых пять минут, и она разобьет это зеркало, вскрывая вены его осколками. Еще пять минут, и она останется красной лужицей боли, навсегда впитавшись в этот замок. Еще чертовых пять минут, и будет так легко – что сейчас невыносимо страшно. Малфой устало вздохнул и сел на пол. - Вообще-то я тоже. И поверь, последнее, чего мне хотелось от этого вечера – получить пьяную однокурсницу-гриффиндорку, льющую слезы над своим отражением. Грейнджер недоверчиво опустила голову. Он не собирается уходить? Сбегать, рассказывая всем о таком жалком зрелище? И.. он не знает, что это за зеркало? Профиль юноши выделялся на фоне старого хлама, пока она изучала его, все еще продолжая стоять у пыльного шкафа. Нос с небольшой горбинкой, пухлые губы, острые скулы – такие типичные черты лица, которые в нем почему-то становились совершенно прекрасными. Это глупо не признавать – он чудо чистокровной селекции, где лучших скрещивали только с лучшими. Три веснушки на переносице, которую он наморщил, пока доставал сигареты из ее пачки – слишком трогательно, чтобы быть правдой. Или слишком пьяно. - Ты не собираешься уходить? Я занята и не намерена отвлекаться. - Я так полагаю, занята саморазрушением? – Малфой ухмыльнулся на ее возмущенно-пьяный взгляд. – Комната позвала меня сама и здесь есть все, что мне нужно: пластинки, сигареты и пол, на котором я могу лежать и думать, о чем угодно и сколько угодно. Ты не помешаешь мне выжать из этого сраного дня последние капли желания жить. И – он начал прежде, чем ее открытый рот издал звук – мне плевать, что ты здесь. Я не собираюсь обращать на тебя никакого внимания. Он затянулся, прикурив маггловский вишневый Чапман Гермионы от волшебной палочки. От дыма заслезились глаза, и он прикрыл их. - Прости, я…. О нет, зачем я извиняюсь. Не прощай. Просто это так странно, знаешь. Оказаться здесь с тобой. В самый уязвимый момент моей жизни. – Девушка села на пол, все так же покачиваясь, и смеясь (вот только совсем не весело). От неожиданности признания слизеринец открыл глаза. Вздернутый нос и ямочка на правой щеке – Малфой понял, что никогда не видел ее так близко. Острые коленки, которые она подогнула под себя, украшал маленький шрамик в виде полумесяца. Рядом будет еще один – от той сигареты, которой она обожглась пару минут назад. Ему показалось, что это очень интимно – видеть, как на человеке появляются метки. Хотя появление его метки нельзя назвать таким моментом – это было нихера не интимно. Это было ужасно. - Может просто помолчим? – Драко поднял одну бровь и посмотрел на девушку. - Да, я… Но он уже не слушал. Его взгляд, затуманившись, смотрел куда-то ей за спину. Он выглядел прекрасно и ужасно одновременно – будто все его мечты собрались в хрустальный букет, который разлетелся на мелкие осколки от его же неверного движения. Она оглянулась, проследив за его взглядом. Зеркало…