Белорусская сказка

      Лучезарное небо, натыканное облаками, приветствовало отголоски весны. Юноша, на чертах которого резвились крылатые насекомые, утирал солёную воду с тощих скул. Он взглянул на бабочку и улыбнулся глазами, Антонио неуклюже касался её усиков кончиками губ, пока земля дрожала от копыт сергеевского жеребца Юлия, на удивление читателя вожжи крепко сжимал сам Позовик. Учёный искусно остановил коня, подняв скотину на дыбы, спрыгнул с седла из шкурки горностая и пустился со всех ног к расколдованному герою. Железное Сердце, не ожидая того, что Димитрий так быстро освоит верховную езду, тяжело спустился, скрутившись, словно его выворачивало наизнанку. –Антонио! Как же я испугался за тебя, помилуй, глупца, – пав на колени и крепко обняв молодого работника за шею, раскаивался физик. –Арсен просил у тебя милости, – мягко ответил парень, сдерживая рывки слёз, которые царапали блеклые ресницы. – По словам мудреца сегодня в полночь месяц и небо даруют королю и королеве младенца. Он сказал, чтобы я и Сергей доставили его в королевство. Поз, он спас меня, – полушёпотом, почти безысходно и тошно, произнёс парень, вцепившись длинными дрожащими перстами за запястья скорбящего учёного, устремленного на поникшего рыцаря. –Да будет с тобой воля Божия, Арсен, белый маг и мудрец, – молвил Сергей, подсев к Димитрию, который держал в объятьях истеричного Шастова, и, не торопясь, стал проговаривать молитву Всевышнему за упокоение души.       Крошки светлого дня герои переживали с тяжким трудом: Шастов держался в тени кроны листвы древа у смотровой башни Позовика, искушая уста зубами и вдыхая потоки тёплого воздуха вовнутрь сжавшихся лёгких, физик, пуская жидкие солинки, ворочался на коленях задумавшегося стража, сердце которого, как и кровяной насос Димитрия, изливалось муками и скорбью. За трапезой они намеренно молчали, боялись нарушить покой, порождённый смертью мудреца. Куски пищи не лезли в глотку, вода ощущалась стеклом, лишь сочные яблоки соблазняли своим видом. Однако никто не спешил опробовать сахарные плоды.       Павел и Станислав умиротворенно прогуливались по королевскому саду, богатому изобилием сортов зелени, обсуждая мелкие планы на последующие месяца. Король, пока Шерман отвлёкся на шустрого лающего Билла, немецкого карликового шпица, подаренного соседним царством-государством, сорвал стебель цветка с пышной цветистой головкой и бархатно позвал ‘‘королеву’’, затронув его талию. –Ста-ас, – пролепетал он с изобилием любви в простуженном голосе. –Что такое, Паша? – неловко спросил мужчина, подобрав шумную собачонку на руки и направив голову к любимому человеку, который, искря добрейшей улыбкой, всадил за ухо Станислава стебелёк ромашки, зацепившегося мелкими листьями за кроткие локоны волос. – А-а? – краснея, словно металл в печи, смутился Шерман, отчего Свобода чисто и звонко засмеялся, пока приступы сухого кашля не перебили его.       Станислав обеспокоенно обхватил костлявые ладони короля, горячие, как кипяток или пламя свечи среди ночи. Он затронул кончиками пальцев участки лика Павла, переполошился до чёртиков и насильно поволок больного обратно в стенки замка, где по коридорам бродили свежие сквозняки, от многочисленных, но одиноких комнат веяло выполосканными прачками наволочками и пододеяльниками, на кухне с кирпичными печами, пропитанная ароматом свежевыпеченного хлеба, хрустящего и нежного, топтались повара в белых халатах, готовя блюда для позднего обеда.       Как бы не возражал и не противился Паша, [который всю стуженую осень и свирепую зиму втайне от Шермана покидал королевские палаты и навещал деревянные терема с соломенными крышами, раздавая бедным грёзевцам мешки муки, коробки соли, замёрзшие картофелины и согревающие шелка], Станислав, добившись своего, укутал короля одеялами, завалил подушками и попросил призвать немедля королевского доктора. По мимолётным воспоминаниям Павла он без стука входил в убогие комнаты, кланялся в дохлый пол испуганным подданным и приказывал рыцарям вносить продовольствия. В самом центре деревни была размещена куча из осиновых дров, которые могли использовать крестьяне для обогрева ветхих зданий. Когда по святым воскресениям оттаивала ярмарка, Свобода часто расплачивался за чужие надобности золотыми монетами, то за оборванного малыша в лаптях, который тянул хрупкую ладошку к тульским пряникам, то за старушку и старика, пришедших издалёка за морской рыбой и кедровыми орехами. Народ у стен королевства любил и благословил Павла, а он, в свою очередь, делал всё, чтобы никто ни в чём не нуждался в эти страшные, мучительные времена без Солнца.       Король всё изгибал дугой линии губ, поглядывая на метавшуюся королеву, ворчавшего и недовольно перекидывавшего взгляд на маковое тело Свободы. Он осознано предпринял, что не будет рассказывать о своих народных похождениях, а то его эмоциональный друг сердца окончательно озвереет. –У тебя жар, слабость и вялый вид, Господи, хоть бы не чума! А ты ещё и смеешь смеяться, – грозно заметил он. – О чём ты вечно думаешь, Свобода, укуси тебя феодал! Никакой ответственности, ты же – король! «Грёзы» без тебя не продержаться, как и я, – заботливо обругивал не обвенчанный супруг больное создание. –Солнце моё… – ласково позвал Паша пылкого Станислава, который кротко и ясно ответил: «Павел, изволь молчать, пока я глаголю!».       Поспевший врач в бардовой мантии до самых щиколоток, подпоясанной ремешком, с книгой в руках, досконально под присмотром королевы осмотрел короля от макушки до пяток: изучил состояние горла, цвет очей, ощупал грудную клетку и брюшную полость. Присев на скамью, он окунул перо в чернила и стал выводить буквы на страницах. –Острый тонзиллит, – спокойно молвил он, зашуршав мешочками с сухими травами. – Болезнь, Ваше милосердие и господин Шерман, по воле Божьей излечима. Ножки в тепле держать надобно бы, горлышко увязать, супчика куриного кушать да отвар из стрекавы хлебать.       Стоило фразе «отвар из стрекавы хлебать» долететь до ушей Свободы, как мужчина волшебным образом оживился и признался, что вполне годен для королевской деятельности, а также же он полон здоровья, как бык, что пасётся в студёную утреннюю пору в траве, усыпанной прохладной росой. Станислав уничтожающе поднял корневые глаза, заполненные усмирением пылкости старых лет, на дохлое создание, которое мигом словило все те чувства, преобладавшие в выражении супруга, и натянуло на подбородок одеяло, бубня себе под нос: «Лучше бы я корой полакомился, нежели дрянь эту пережёвывать». Пропуская ворчания короля мимо себя, Шерман не изменил своему мировоззрению и отправил кухарок за жгучей травой в сады, в которых пышнели снежные кроны вишни и сливы, бодрствовали ползучие тощие насекомые, а Солнце обогревало снаружи высотные стены замка и бледные лица королевских слуг, измученных тоской серых бывалых дней без тепла. Лекарь, поклонившись донизу, удалился в свои палаты, где он тщательно исследовал внутренности болотных лягушек, хранил кусачих пиявок в стеклянных банках, писал книги по медицине, правда, тайком от всего общества, и не дай Бог, чтобы кто-то пронюхал его деяния, а королева кропотливо приютился подле милого, сраженного ангиной, если повествовать на новый лад. Он убаюкивал Павла, поглаживая запястья, по которым растеклись озёрные вены. Сладостный голос пронизывал насквозь лихорадку до легкой дрожи, а слова перекидывали в мир сновидений и мечтаний. До позднего вечера, когда Солнце неистово пекло и истошно спускалось за изумрудные хвойные леса, состояние Свободы не улучшалось: мужчина тяжело поднимал грудь, часто ворочался, по-дикому бредил и просил Станислава, хотя тот ни на минуту не покидал комнаты и всё сжимал влажную от солёной воды ладонь, которая то с силой вцеплялась в чужие пальцы, то замертво ослабляла хватку и не подавала признаков жизни. Шерман за несчастные часы испытал массу горячих чувств: страх одолевал его, когда Павел подолгу не шевелил конечностями, ужасная тоска обливала сердце мужчины, глядя на страдания короля и вырисованные буквы молитвы на страницах Библии, и бешеное волнение с приходом ночи не отпускало сознание бедной королевы.       Мрак спустился на «Могилы», потушив топливные лампы в сенях деревянных домов и землянок, золотой крендель вскарабкался ближе к сияющим звёздам, которые рассыпались по тёмному небосводу и заводили дружные хороводы. Пшеничные поля, словно бродячие музыканты, подпевали газовым карликам.

Во имя Месяца шепчем мы молитву, Во имя первенца лунного его, Младенца очи, подобные приливу, Даруют счастье, прогоняя бо́ле зло. Ребёнок, так желанный королевством, Избавит Короля от душных ран, Спасёт он тысячи чудесным детством И приоткроет дверцы в океан. В младой груди могущество резвится, Искры магии и чуда волшебства, На свет дано ему сейчас явиться И мир добром исправить навсегда.

–Я один взираю, как белые карлики стонут? – с испуганным тоном обратился Антонио к рыцарю и затрёпанному учёному, вышедшим из наклонившейся смотровой башни. –Не имею какого-либо желания искать того, кто там стонет, ибо у меня уже конечности отмёрзли, – ворчал Железное Сердце, жавшись к Димитрию плечом, который пробегал карими радужками очей по выстроенным Вселенной созвездиями, рисующих диких животных и составляющие богов. –Не смею не согласиться с Серёжей, прохладно, – заключил физик, выпустив ввысь прозрачный пар, – Антонию, где нам искать младенца? Месяц уже высоко в небе, а часы вот-вот отобьют двенадцатый час ночи.       Юноша пожал стройными плечами, оглядел грифельные горизонты вокруг себя, прикусывая от беспокойства нижнюю губу, и зациклился на слабо мерцающем Месяце. Налетевший прохладный ветер не предвещал ничего хорошо, он окружал деревню куполом и силой тащил на чёрное ясное одеяло злобные громовые тучи, скопившиеся в огромное стадо из карачаевских баранов. –Я не хочу наводить суету, – начал неровно Сергей, – однако, если эти тучи закроют Месяц, то не видать нам лунного первенца и счастливого конца. –Мог бы и не говорить этого, – огрызнулся шёпотом учёный, наблюдая, как переживает зелёный рабочий, мотаясь из одной стороны в другую, будто свет морского маяка. –Всё пропало, младенец канет, мы пропали, – паниковал взвинченный Шастов. – Чёртова Мать-природа! Чертова гроза, – бранился он и душой гневался на вспышки молнии внутри грубых облаков, которые с каждой секундой подкрадывались к худой Луне и душили звёзды.       Оставалась минута до полуночи. Крупная капля дождя свалилась на щёку Димитрия, другая – на пшеничные волосы Антонию, третья спровоцировала могущественный свирепый ливень, который задолбил по земле, словно по стенкам барабана. Сердца героев сжались от разрывающего покой грома, глаза зажмурились от извилистой молнии, ударившей в середину золотого кренделя, резко исчезнувшего с небосвода. Шастов и Железное Сердце обнадеживающе посмотрели на Позовика, который, притупив влажный взгляд на склонившие пушистые шапки одуванчики, помотал медленно головой. –Увы, гроза опередила полночь, – опечалено проговорил мужчина, и скорбная тишина зазвенела в ушах мужчин, однако гордое ржание Юлия, перебившее розги яростного грома, заставило их отмереть и поспешить в хлев.       В уютном захолустье, где каждая деревянная дощечка пропахла сеном и травой, жеребец заботливо склонил копыта подле резвящегося малыша в молочных пелёнках, который протягивал крохотные перста к большим ноздрям коня и впервые в жизни заливался смехом от того, что потоки тёплого воздуха обдували его бледное личико. –Ай да Юлий! – вскричал торжественно страж, и все с облегчением в груди вздохнули. Учёный осторожно взял на руки улыбающегося и пускающего липкую слюну младенца с сугроба сена. Антонио выглядывал из-за плеча физика и внимательно рассматривал движущийся комок в тканях. Кожа была белее снега, казалось, что она отдаёт цветом мертвеца, но живые крупные глаза, цветом барвинка малого, скрывавшиеся под густыми мокрыми ресницами, зачаровывали и внушали надежду. –Какой он дивный, – растрогался Позовик, пока мальчишка слабо щупал его бороду и восклицал, оттягивая седые волоски и растопыривая розовые уста от удивления. –Да-а, хорош детина, – добавил рыцарь и напомнил любимому, что надо бы поторопиться и доставить ребёнка королю и королеве, как гласил наказ белого мага. – Считаю обязательным выезжать сейчас же. Димушка, прекращай свои телячьи нежности, – строго заметил Железное Сердце, выводя из стойла златогривого коня. – Будут тебе ребятишки, дай только желание покойничка выполнить. –Ты в грозу собрался скакать? Там льёт, как из ведра, – поперечил физик Сергею, покрепче прижав малыша к груди и состроив неудовлетворительную гримасу. –Поз, не хочу тебя расстраивать, но ливень закончился, да и небо очистилось, – выглядывая наружу, где вновь воцарилась безмятежность, произнёс Антонио и отворил дверь во двор, где светлячки озарили каждую тёмную капельку на травинке, усатые скрипачи заиграли колыбель, а звёзды без устали вальсировали друг с другом.       Димитрий расстроился всем отцовским сердцем. Пора расставания наступала на пятки. Сергей ловко вскочил на седло и натянул повод, Антонио пристроился позади рыцаря, обвязав ремнём свою дряхлую поясницу и крепкий торс Сергея, дабы во время езды не вывалиться и не разбить череп о грубые камни. Учёный трижды окрестил младенца, поцеловал ладони Железного Сердца и бережно протянул дитя юноше, который, дрожа, возложил его стеклянное тельце в нагрудный тряпичный чехол, сшитый наскоро Позовиком, правда, порознь взятые швы сохранили в себе всю любовь, переживания и счастье, тянущиеся из глубин души. –Благословит и поможет вам Господь, – проговорил учёный, сложив ладони вместе и присев коленями на холодную землю.       Топот копыт будоражил рельеф. Напористое дыхание Юлия развеивало прохладу, спустившуюся на низменности обширного королевства. Зелёный рабочий обнимал и согревал мальчишку, который сложил румяную щечку на его ладонь, блаженно сопя носиком. Внутри Антонио властвовала неистовая смута: как реагировать на Павла Свободу, что сказать при встрече, каким путём удержать ненависть на цепи, дабы не сорваться и не нахамить королю. Он чувствовал, как массовая желчь и обида заполняет просветленный мудрецом разум, настолько была могуча озлобленность жителей «Могилы», которая вновь порождала огонь раздора. –Антонию, мой король не так уж и плох, – твердо сказал страж, не сводя серьёзных глаз с дороги. Его сознание вновь окунулось в рыцарском предназначении, как только они ступили на территорию деревень у стен замка. – По словам грёзевцев, с которыми я пересекался у берегов реки, он делал всё возможное, чтобы пережить суровое время без Солнца. Они благодарны ему и верны. Правда, это не излечит боль и страдания могильщиков, однако найди в сердце милость и достойно выступи от лица всех сбродов, ведьмаков, придворных учёных и мучеников, чья жизнь не была сладка в те страшные мгновения. Избавься от пылкости, прошу тебя, как друг и как военный раб короля. Прими мои глубокие извинения, ведь я не стерплю грубости по отношению к Павлу Свободе. Будь готов, – насторожил рыцарь Шастова.       У булыжных ворот, ближе к рассвету, героев встретили стражники в доспехах, которые направили острящие алебарды на нежданных гостей, однако, признав Железное Сердце, они отворили ворота и пропустили странствующих вовнутрь. –Э, брат, а мы думали, ты навсегда покинул нас, – смеялись рыцари, приветствуя старого знакомого поднятой рукой.       Сергей был приятно удивлён, когда товарищи, несмотря на его уход из отряда, доверились и позволили добраться до королевских угодий. На богатом крыльце замка юношу и стража окружили павловские слуги, которые пролепетали про болезнь господина и без сомнений проводили их до комнаты Свободы, где скоропостижно рассевалась ночная тьма. –Король по ту сторону, – огласил Железное Сердце, – ты в состоянии? – обратился он к обмякшему Антонио. –Если честно, я не уверен, – с досадой признался младой парень, зарывшись пальцами в колосья волос и остановив взгляд на пробудившемся малыше. – Как мы докажем, что этот младенец, дарованный небом и Месяцем, а не брошенный кукушонок? Арсен говорил, будь я с тобой, они.., – реплика юного человека резко оборвалась, ведь пред ними открылась дверь, где, испугано нахохлившись, встал потерянный Станислав. –Сергей, – мягко молвил он, посмотрев на застывшего стража, а затем на переполошенного Шастова и извивающегося ребёнка. –Станислав Шерман, – низко поклонившись, бойко вырвались слова из уст Железного Сердца, – мы прибыли к вам по наказанию белого мага Арсена, чтобы передать младенца, порожденного златым Месяцем и крылатыми небесами. Прощу принять и приютить его. –Ты хотел сказать Станислав «Свобода», – донеслось ласковое замечание из глубины комнаты, стены которой облились золотом вошедшего на голубую гладь Солнца. – Дорогие мои подданные, пройдите ближе и покажите вашего лунного выходца.