Сегодня на балконе по прогнозу сигаретный дым

      …мышцы свело лёгкой судорогой, пальцы вцепились в кровать и из груди вырвался шумный выдох. Ксено распахнул веки.       Сон, мучивший его последние несколько часов, растаял мутной дымкой, не оставив даже следа от сюжета, занявшего полночи.       Мужчина сел на кровати, с запозданием заметив сжатую в кулак простынь. Еле расслабив ладонь, он отдышался, чувствуя, как сильно ночная рубашка прилипла к спине от холодного пота. По небу по ту сторону окна медленно плыли едва заметные на фоне ночной темноты перистые облака.        Аб-со-лют-на-я ти-ши-на.       Ксено потёр разнывшийся шрам от окаменения, откинул мокрые волосы с лица и повернулся ко второй половине кровати – вдруг шум разбудил Елену – и обнаружил там лишь аккуратно сложенное одеяло, слегка помятое с его стороны.       Точно.       Она ведь уже неделю на северной базе с исследовательской миссией.       Смешок эхом разлетелся по комнате. Вот уж привычка - страшное дело. В юности Хьюстону казалось – а скорее высокомерно мнилось, – что сантименты обойдут его учёный ум стороной, всё же никакой рациональностью для человека на его этапе развития они более не обладали. А через десяток лет вдруг оказалось, что для поддержания постоянства сна ему крайне необходимо чувствовать ночью её спину своей. Тихое сопение Гейне приносило странный покой.       Её дыхание обладало удивительной способностью стирать все его мысли, когда очередные ночные сомнения начинали выедать голову изнутри.       Ксено рухнул на подушку и стержень пёрышка из гусиного пуха уколол его в шею. В очередной раз пришлось задуматься над тем, чтобы поднять вопрос о создании ортопедических подушек на собрании. Ещё бы были лишние материалы на синтез полиуретана и латекса для бытовых нужд. И свободные специалисты. И оборудование. И время.              Лишний латекс явно бы пригодился для чего угодно, кроме подушек. Дополнительные перчатки для медкабинета, герметики, искусственная кожа и прочие… цели использования.       Учёный в который раз вздохнул.       Она бы посмеялась.       Взгляд сам собой притянулся к выглянувшему из-за оконной рамы тонкому, словно серп, месяцу. Вспомнилась дурацкая считалочка на русском, которой Гейне всё пыталась научить Стэна, повторявшего каждое слово с отвратительным акцентом.        Нет, определённо стоило лечь спать обратно. Завтра (сегодня?) предстоит разобрать новые данные и пересмотреть десятка два планов. Кажется, Броуди оставлял заявку на что-то…       Понимая, что опять проваливается в работу, Ксено стянул рубашку, чтобы перестать мёрзнуть от влаги, укутался в одеяло по подбородок и попытался расслабиться.        Минута.       Две.       Десяток.       Полчаса.       Открыв в глаза в очередной раз, Хьюстон столкнулся с выплывшим уже на середину оконного проёма месяцем, в чьём изгибе ночная паранойя разглядела насмешку. Сел, пытаясь вытряхнуть из головы иррациональный мотив о возможности глыбы камня в космосе передавать эмоции. Выходило плохо.       Наспех умывшись и натянув сухую одежду, включая уже многострадальный, хоть и совсем недавно пошитый плащ, Ксено вышел из спальни полный решимости обойти территорию, чтобы успокоить хотя бы часть мыслей. Да и дозорным явно не повредит лишняя проверка, хотя в профессионализме людей под командованием Снайдера было тяжело усомниться.       Путешествие по винтовой лестнице от верхних помещений башни к основанию показалось бесконечным, будто кто-то достроил лишнюю сотню ступеней за короткий промежуток его сна.        Ограниченность в ресурсах вынуждала отказаться от постоянного освещения, и внутри базы стоял почти такой же сумрак, как и снаружи. Окружённый лишь тусклым огоньком масляной лампы, покачивающейся на масляной руке, Ксено ощущал себя королём, бредущим в ночи по замку. Иллюстрация из единственной книжки сказок, мистическим образом оказавшейся когда-то между всевозможных справочников и энциклопедий в его детской комнате, предстала перед глазами особенно живо.       Впрочем, это и есть его замок.       Впрочем, он и есть король.       Кажется, Елена всё грозилась собрать колёсную лиру и начать возрождение средневековой поэзии, когда только начиналось строительство замка. Колёсной лиры так и не случилось, но вот под гитару по памяти пару баллад всё же было спето.       Коридор за коридором проплывал научный блок, капля за каплей кончалось масло в лампе.        – Бродишь?        По спине пробежался холодок, когда высокая тень бесшумно выскользнула из-за приоткрытой двери и обдала облаком резко-пахнущего дыма.       – Дежуришь? – в тон ответил Ксено, прищурившись от раздражения в глазах.       Вместо ответа Стэн хмыкнул, зажевав фильтр губами. Он устало навалился на дверной проём плечом и затянулся ещё раз, выдохнув уже куда-то в сторону. За его спиной виднелись окна постовой комнаты и монотонно сигналил радио датчик.       – Никаких вестей пока?        – Нет, - покачал головой снайпер. – Если к шести не выйдут на связь – выдвинусь в их сторону. Там как-нибудь найдёмся, не проблема.       Вот и ещё одна причина бессонницы.       Северная база, где и должна была находиться Елена в компании Шарлотты (в роли телохранителя), не выходила на связь девятый час подряд. Критической ситуацией подобное не являлось, всё же ради результата периодически приходилось проводить наблюдения длинной всю ночь, да и с Гейне уходы на большие расстояния от точки сообщения… случались. Но всё равно беспокойство гудело фоновым шумом где-то в ушах, словно звук течения собственной крови по сосудам. Погода для различного рода происшествий была крайне располагающая.       – Эй-эй, Ксено, – одёрнул учёного Снайдер, заметив, как тот опять ушёл глубоко в мысли. – Не грузись, – палец мягко ткнул в X-образный шрам на лбу, – не Елена в опасности в лесу, а лес в опасности от её присутствия, ты же знаешь. Тем более с ней вооружённая до зубов Бони.       – Ты прав. Кажется, отход от режима дня на меня слишком сильно повлиял – начинаю впадать в иррациональность.       Иррациональность – хорошее слово, чтобы прикрыть тоску и нервозность.       Стэнли ободрительно похлопал его по плечу, отчего стало значительно легче. На “рыцаря” всегда можно было положиться – как тысячи лет назад, так и сейчас.       – Пойдёшь дальше? – снайпер кивнул на лампу.       – Да. Надо самому всё осмотреть, раз уж продуктивно поспать не выходит.              Стэн цыкнул, скрывая смешок. Сигарета качнулась с правого края губ к левому.       – Что? – учёный вопрошающе дёрнул бровью.       – Ничего. Далеко не отходи от обозначений и сильно не задерживайся. Там влажно и прохладно. Сядет туман – искать придётся уже тебя.       – Уверен, дорогу к моему элегантному в своей грандиозности замку я в любом случае смогу найти.       – Как знаешь, - Стэн дотянул сигарету для фильтра. – Я продолжу ждать новостей. Будешь идти обратно – загляни, чтобы я знал, что ты вернулся.       Коротко попрощавшись одним кивком, разошлись. 

***

      Тяжёлая внешняя дверь со скрипом открылась под давлением плеча (пришлось сделать в голове пометку послать запрос на проверку и смазку петель). Холодный воздух накрыл волной.       15 февраля 5742 года, 2:58:34… 35… 36… ночи.       Ксено выдохнул. Изо рта вырвался едва заметный пар, рассеявшийся миражом через мгновение. Горло слегка запершило от разности температур, а кожа на мгновение будто приобрела гиперчувствительность – каждая клетка тела пропустила через себя покалывание как от слабого разряда тока. 

      Всё же стоило надеть ещё одну тёплую кофту под плащ. Холод и влага будто утяжеляют каждый шаг, и словно чьи-то ледяные пальцы шарят по его рёбрам.

      Зима на территории бывшей Калифорнии никогда не была особой проблемой. Бороться со снегом не приходилось, температура редко падала ниже 10 по Фаренгейту, многие холодовыносливые сорта давали урожай даже в это время года при должном уходе, да и в целом темпы производства хоть и немного снижались, но всё ещё продвижение к главной цели шло безостановочно.           И всё же она – зима – дала немного отдыха как природе, так и остаткам людей.       Месяц постепенно плыл к линии горизонта, то скрываясь за облаками, то выныривая обратно. Лампа покачивалась в руке, оставляя размытый круг света под ногами и мутные тени в листве. Как же хорошо, что они сделали дороги вокруг базы: Хьюстону вспомнилось, как ещё полтора года назад было трудно ходить в сезон дождей, когда ноги увязали по щиколотку даже на обжитой территории.       Учёный добрёл до первой внешней границы, где перекинулся парой слов с постовым, и продолжил обход.        В общем, всё вокруг возведённое вполне соответствовало размахам задумки. Он помнил чертёж каждого здания, который одобрял, помнил, как они распределяли сырьё, искали дикую кукурузу, приручали скот и делали первые шаги в построении нового общества.        Общества, главой которого он стал.       Поначалу новый мир для Ксено, в отличие от многих, не был такой уж проблемой сам по себе. Технологий и былой степени развития, конечно, не хватало, однако у него были амбиции – да ещё какие – и неисчерпаемый потенциал. Остальное мало волновало.       Искусство? Был ценителем, но не нуждается. Религия? Тормозит прогресс. Утерянные научные трактаты? Он даст их им сам.       Какие были планы… Какие же были планы!        И во многом они отражались в избранной архитектуре, в масштабах, в медленно шаг за шагом конструируемой идеологии.

      Воздух отчего-то тяжелеет, лёгкие заполняются холодной влагой. Огонёк в лампе вздрагивает с каждым шагом.

       Но месяцы шли, а вопросов становилось всё больше.       Первую зиму пережили удивительно хорошо, а вот на второй сырой сезон пришлась локальная эпидемия гриппа (откуда он их только нашёл в пустом мире). Стало понятно, насколько не хватает самого главного ресурса - человеческого.       Конечно, подчинённые Стэнли считались людьми более чем талантливыми, а главное – выносливыми, но как только половина штаба слегла с воспалением, так сразу стал явен кризис рабочей силы. Учёная часть коллектива, конечно, за пару лет привыкла к тяжёлому физическому труду, но всё равно не могла восполнить всё потерянное время на восстановление задуманных темпов.       А времени у них было ещё меньше, чем людей.       Броуди уже не раз спрашивал Ксено о том, почему они так торопятся. Куда они так торопятся. Ответ всегда был до подступающей к горлу тошноты прост, хотя ни разу прямо так и не произносился.       Они должны оказаться на несколько ступеней выше по уровню развития к тому времени, как встретят других выживших.

      Ступни всё сигнализируют о боли, но Хьюстон, потонувший в собственных мыслях, забывает на это отреагировать. Ночные тени подёргиваются дымкой на периферии зрения, а мир становится удивительно однотонным.

      Но глаза, обращённые внутрь, этого не замечает. 

      Ксено всегда слыл человеком эксцентричным, как и положено “злобному гению”, и, в целом, вполне признавал за собой подобную черту, но даже он не мог утверждать, что единственный додумался во время процесса окаменения сохранять рассудок и не “засыпать”. Шутить с коллегами о собственном превосходстве над многими и получать саркастические смешки от Стэнли по этому поводу – это одно, а вот признавать существование статистки – это другое.       Бессомненно, Ксено – лучший из лучших, но по той самой статистике всегда либо найдётся “рыба покрупнее”, либо кто-то почти или равный ему.       Во всяком случае, существовала чёткая уверенность в наличии хотя бы одного такого индивида из Японии.       И всё же это добавляло только больше хлопот. Хьюстон с таким трудом выстроил существующий уклад, продумал до мельчайших подробностей, однако фактор неизвестности раздражал словно паутина под потолком, до которой невозможно добраться.

      Маленький оранжевый огонёк всколыхнулся последний раз и потух, прибитый крупной каплей росы, сорвавшейся с высокого листа. Полы плаща, как и штанины, намокли и начали обвиваться вокруг ног неудобными оковами.

      Какими будут те люди, которых они встретят? Что они с собой привезут? Как будут настроены? Кто будет их лидером? Придут ли с ними очередные болезни, пока не свойственные для американской колонии? Оружие какого типа используют против них? Какой идеологии будут придерживаться?       Численность? Оснащение? Ресурсы? Страна происхождения? Время прибытия?       Время?       Время.       Времени так мало.       “Мне казалось, что ты так ждал этого шанса сделать всё по-своему, – сказала однажды Еленика. – Но теперь, когда судьба его предоставила, тебя совсем покинул спокойный сон.”       Ксено не верил в судьбу, и тем более не разделял фатализма самой Гейне. Всё случившееся – это лишь череда миллионов вероятностей, сошедшихся в одной точке. И каким бы ни был исход, он привык находить возможности даже там, где остальные видели только крах.       И чтобы стать богом нового мира, надо было заранее обыграть остальных кандидатов.       И всё же людей не хватало.       Ксено усмехнулся. Мысли, подобно ногам, начали водить его кругами по безграничному полю.       Его всё занимал вопрос: почему же испытания с растворителем провалились? Ведь им – практически всем присутствующим на базе в роковой день – удалось выйти из каменного плена благодаря небольшим порциям азотной кислоты естественного происхождения, а опыты с большими концентрациями и разными составами не дали никакого результата.        Неужели необходимым условием для избавления от петрификации было именно поддержание стабильного сознания всё это время?       И какова тогда вероятность, что хотя бы пара процентов от человечества может быть восстановлена?       Перед глазами особо ярко всплыла картина того, как Елена рыдала ночью после неудавшихся попыток. Гейне так отчаянно захлёбывалась слезами и воздухом, что потеряла способность говорить, а когда она увидела его, застывшего в дверном проёме, вцепилась руками себе в лицо и взвыла словно от боли.       Это был второй раз за всё время знакомства, когда они со Стэном видели её истерику.       Хьюстон вздохнул (и дышать было почему-то особо тяжело).       Необходимость найти способ оживления встала костью в горле. Нужно расширять штаб, нужно захватывать земли, нужно нести науку – его науку – всё дальше и шире. Нужно успеть набрать достаточно сил до того, как они столкнутся с угрозой.        Он не даст глупцам разрушить всё, что он задумал.       Только он знает, как править миром лучше, чем…       И только один исход пугал Ксено.        Ни то, что враг окажется сильнее, ни то, какие трудности ждут их в расселении по съеденной природой планете, ни то, каким образом придётся завоёвывать (возможно буквально) лояльность.       Нет.       Страшнее всего было то, что врага и вовсе могло не существовать.

      – Уху! – низкий утробный звук раздался где-то над головой. Мелкая судорога прокатилась от затылка вниз по мышцам спины.

      Ведь если врага не было, это означало, что колония – последний оплот человечества.       Осознание ударило беспокойным сердцем по рёбрам. Мужчина покачнулся, резко почувствовав весь холод, от которого отвлекали размышления. 

      – Уху! – ещё раз прогремело в вышине. 

      Ксено проморгался. Он будто наконец вернул себе зрение, однако пелена так и не спала. Очертания окружения размылись, как акварельный пейзаж, на которой случайно пролили воду. Вместо красок белой рябью проступил фактурный холст.       Туман.       Аэрозоль, как добавил про себя учёный, был настолько плотным, что кончики пальцев на вытянутой вперёд руке пропадали из поля зрения, словно утопая в молоке.       Лампа оказалась бесполезной – фитиль даже успел остыть к тому времени, как Хьюстон очнулся. Недоумевая, как смог погрузиться в мысли настолько, что утратил связь с реальностью (внутренне он винил сбившийся режим и нервную перегрузку), Ксено попытался оценить обстановку.       В поле зрения, сузившемся до считанных дюймов, обнаружилось лишь две плоскости: высокая трава, доходящая местами до локтей и покрытая сотнями мелких капель конденсата, и, собственно, главная проблема – завеса.       Дикоросы кололи кожу. Казалось, что это одно из мест, где Еленика собирала нужные ей лекарственные растения. Однако их наличие вокруг говорило ещё об одном – он вышел достаточно далеко за пределы их промышленных полей, в которых можно было найти дорогу идя вдоль рядов посадки.       Ксено крутанулся пару раз вокруг оси в поисках тропы, по которой добрёл сюда, но замершие в пространстве и времени листья скрыли всё в гуще тёмно-зелёного месива.        Посмотрел наверх, чтобы найти свой ориентир…       …и обнаружил туманную пустоту.       Башню его замка, маяк его королевства, не было видно, как и куда ни вглядывайся.       Ксено потерялся.       Ручка лампы, холодящая пальцы, выскользнула, и вся конструкция с лёгким шуршанием была съедена тьмой трав под ногами.       Мужчина коротко рассмеялся и запустил руку в отяжелевшие от влаги волосы, рассыпавшиеся по вороту пальто.       Он.       Потерялся.       Какая ирония.       Вот куда приводят бессонные ночи.        Ещё раз осмотревшись, он всё же решил, что лучший способ найтись – не двигаться с места. Тем более Стэнли планировал пойти его искать, как выйдет время, а он всегда выполнял свои обещания.       Стэн мог найти кого удобно.       На Стэна можно было положиться одинаково как в детстве, так и сейчас, в отличие от…        Ксено с нажимом потёр глаза, пытаясь избавиться от непонятного раздражающего ощущения. Получалось плохо.       А что, если она не отвечала с базы просто потому, что сбежала?       Он тряхнул головой.       Вот уж ночная паранойя крепко зубами вцепилась.       Туман всё ещё стоял непроглядной стеной вокруг, не теряя ни в плотности, ни в высоте. Осознание своей беспомощности перед стихией не успокаивало, но зато Хьюстон точно знал, что даже в самых влажных регионах туман не мог стоять вечно. Однажды он рассеется и, даже если его не найдут к тому времени, Ксено точно выяснит дорогу домой.       …прошёл, кажется, час.       Что туман, что одиночество остались неизменными.       У него разве что только больше разболелись ноги, так как попытка посидеть в мокрой холодной траве была чревата случайным засыпанием (что снижало возможность быть обнаруженным в разы). В один момент Хьюстон от усталости потерял ощущение времени и всё же попытался найти выход с поля.       Вот только либо зашёл ещё дальше, либо бродил кругами.       Тишина стояла такая, что закладывало уши.              И только редкое совиное уханье давало понять, что он не оказался последним живым существом в мире.       Мысли, подыгрывая грохоту пульса в ушах, становились всё громче. И посреди этой пустоты от них уйти было совершенно некуда: ни в работу, ни в разговоры со Снайдером, ни банальный осмотр производства (с которого всё по насмешке судьбы и началось).       Потаённые страхи начали просачиваться через трещину в самообладании из самого глубокого и тёмного уголка подсознания. 

Что если они и правда последние? Тогда для чего были все его трепыхания? Может, стоило послушать Гейне? Дать им пожить без гонки на опережение? Но в чём тогда смысл, если никого больше нет? В чём интерес властвовать над пустой планетой? Зачем изобретать что-то, если это никто не увидит? Что в таком случае делать дальше? Продолжать род? Пытаться восстановить человечество?

Но зачем?

Ведь в этом случае он не сможет увидеть рассвет науки – его науки – в полной мере, потому что их слишком мало.

Неужели он умрёт неудовлетворённым?

Неужели…

.

.

.

      – Уху! – Ксено вздрогнул.

      И вновь крылатая тень почти бесшумно пронеслась над его головой. Ксено почувствовал, как холодные капли то ли испарины, то ли пота стекают по вискам и лбу. Сердце колотилось так, что грозилось пробить рёбра и выпасть вниз, где определённо оказалось бы сожрано травами.       И вдруг где-то позади, словно в ответ предыдущей птице, раздалось:       – Уху!       Вот только звук был теперь куда чище и… ближе?       Ксено развернулся и заморгал, пытаясь избавиться от того, что так упорно казалось ему наваждением. Миражом, что должен был вот-вот раствориться в общей непроглядной пелене.        Но сколько бы не моргал – видение не пропадало.       В нескольких футах от него была Елена. Она замерла с поднятой над невысоким кустом репейника ногой, будто только собиралась его перешагнуть. В образе легко узнавалась любимая холщовая серо-зелёная кофта, под которой виднелась прикрывающая горло тёплая шерстяная водолазка.       Гейне, не отводя прищуренного взгляда, наклонила голову по-птичьи вбок и невозмутимо выдала:       – У-ху.       Ксено не нашёлся что ответить и лишь выдал какой-то сдавленный звук вроде “А-ак!”.       Еленика переступила несчастный куст и отряхнулась от налипшей на рукава и грудь росы.       – Рыбного филина видел?       – Н-нет.       – И я не видела. А он есть. Не здесь, конечно, – она осмотрела себя и вновь подняла взгляд. Теперь в нём отчётливо читалась ставшая родной улыбка. – Ареал обитания у них территориально ближе к Сахалину и Японии, если на то пошло. Но тут что-то таким басом ухало, что мне вдруг показалось, что я внезапно перенеслась в пространстве и времени. Надеюсь, они за это время не успели исчезнуть – было бы обидно. Классная птица.        Она коротко хихикнула, завершая размышление о рыбных филинах.       В следующее мгновение Ксено уже сжимал девушку в своих объятиях. Елена вцепилась в его спину до скрипа материала пальто под пальцами и рассмеялась. Звонко и громко, как умела только она.        Хьюстон по ощущениям прижимал её с каждым мгновением всё сильнее, в практически паническом страхе потерять. Он зарылся лицом в её плечо, не обращая внимания на грубую ткань кофты. Шрам на лбу заныл.       Громкий выдох со свистом вырвался из лёгких.       Как же тихо стало в голове.       Елена, будто чувствуя его потребность, несколько минут убаюкивала, слегка покачиваясь и поглаживая по спине. Щека, касавшаяся уха мужчины, была невозможно горячей.       – Ну всё-всё, а то задушишь, – беззлобно проворчала, слегка отстраняясь. – Ба, – протянула она, – да вы сегодня без фирменного начёса, доктор Ксено. Где-то в лесу волки сдохли.       Елена запустила руку ему в волосы, мягко почесала скальп и попыталась найти давно потерянный пробор.        – Мне казалось, тебе нравится моя причёска.       Она тактично (или же в этом случае тактически) промолчала, однако полуулыбка, проскользнувшая по губам, выдала истинное отношение с потрохами.       Закончив перебирать пряди светлых волос, кончики пальцев мягко переместились по лбу, тихо соскользнули к скулам и пробежались по острой линии челюсти. Кончик указательного подцепил подбородок Ксено и подтянул ближе.       – Ради любви иногда приходится мириться и с… злодейскими начёсами.       Хьюстон хмыкнул и поцеловал её. Коротко, но требовательно.       Сердце постепенно возвращалось к нормальному ритму, и даже холодные руки Гейне приносили тепло.       – Как ты нашла меня? – спросил, оторвавшись.        Их всё ещё окружал туман (хотя и стоило заметить, что менее плотный), и как она смогла найти дорогу в этом “молоке” представлялось ему загадкой.       – А мне не надо было искать. Я просто знала, что ты здесь.       – Откуда это? – Ксено удивлённо дёрнул бровями.       Елена хохотнула.       – Птичка напела.       Загадочная женщина. Его загадочная женщина.       – Как дела на северной базе?       Ну и куда уж без работы, раз на то пошло.       Гейне недовольно поморщилась.       –  Ну… Как тебе сказать? Темновато, мрачновато… В час пик – горы трупов, как всегда, – она откинулась спиной на его руки, буквально повисая в объятиях.       – Еленика, ты не Аид.       – Ага, в курсе. Ты – Аид.       – По такой логике, ты становишься Персефоной.       – Естественно. Учитывая то, сколько мне придётся возиться с ботанической частью с марта – вообще не удивительно. Стэна за Цербера возьмём, Броуди за Гефеста… И дальше по списку.       – Как всё удачно складывается… Так почему моя дорогая богиня весны не отвечала на все запросы из штаба?       Ладони упёрлись ему в плечи. Девушка отстранилась, а затем совсем перетекла куда-то в бок, став рядом, а не напротив. Видимо, тема ей совсем не нравилась.       – Скорее всего, когда вы нам сигналили – мы были уже на обратном пути. Часть аппаратуры полетела, – Елена нахмурилась, – решили досрочно возвращаться, а по дороге пришлось ещё сделать несколько остановок для инъекций – Лотти пару раз укусили. Как добрались, я забросила вещи и отчёт Стэну и пошла тебя вытягивать.       Новости о сломанной аппаратуре не радовали, но то, что девушки относительно безопасно добрались и вынуждены были покинуть пост не из-за непоправимой катастрофы – уже успокаивало.       То, что Елена вообще вернулась, – успокаивало вдвойне.       – Так и не расскажешь, как нашла меня?       – Я просто ведьма, смирись.       Она прищурилась, приобнимая Ксено за торс.       Сквозь белое марево начали пробиваться розоватые проблески – так по ту сторону завесы постепенно о себе давало знать солнце. Дышать становилось всё легче, влага из воздуха оседала всё более крупными каплями и под собственным весом сбегала по листьям в тень, мерцая на манер маленьких падающих звёздочек. Полог тишины, ещё недавно казавшийся Ксено абсолютным, теперь то тут, то там разбивался стрекотанием насекомых и пением утренних птиц. На место сырости постепенно приходил сладковатый травяной флёр.       Учёный приобнял девушку за плечо и уткнулся носом в седую полосу на виске. Волосы её ещё несли на себе аромат хмеля, который Елена добавляла себе в мыло, и табака. Не того дешёвого во всеразличных смолах, что они выкуривали со Снайдером пачками до петрификации, а настоящего.       Как хорошо было просто стоять рядом.       Минуты пробегали одна за другой, но больше не было того необъяснимого страха, той выедающей тревоги.       Только вот…       Ксено случайно заметил, как взгляд Гейне устремился вдаль, в самую глубину тумана. В солнечное сплетение внезапно укололо ощущение, что Елена, чьё плечо он так крепко сжимал, словно вновь обратилась в хрупкий мираж, готовый опять ускользнуть в любой момент.       Может, он её себе выдумал?       – Так странно… – она прошептала. – А ведь сейчас тоже февраль…       Ксено не совсем понял, о чём речь, но прервать хоть одним вопросом, чтобы не разбить иллюзию, не смог. Ртутные же глаза Гейне наполнились тяжёлым блеском воспоминаний.       – В тот день ведь стоял такой же туман… Даже несмотря на то, что зима была жутко холодной. Настоящая зима, а не местная – поддельная, понимаешь… – Елена рвано вдохнула. – По бокам от дороги лежало по метру снега, мороз стоял такой, что любая влага в воздухе жгла и резала кожу на щеках. Меня, четырнадцатилетнюю, мать тащила буксиром как пятилетку за воротник. Рюкзак с вещами так больно бил по спине… Помню, обернулась посмотреть на дом, а его уже затянуло туманом.       Нетрудно было догадаться, о чём шла речь, всё же за годы отношений они успели поделиться многими историями из жизни, но подобных подробностей Ксено ещё не слышал.       – В этот день вы бежали?       – Угу. Она не дала мне ни минуты на осознание произошедшего, ни даже малейшего шанса попрощаться с кем-либо. Через восемнадцать часов мы были уже в Хьюстоне. А там ни снега, ни тумана, ни-че-го.        Трудно было понять одержимость Елены прошлым. Ксено считал, что она слишком сильно цеплялась за воспоминания и часто находила в них те устои, которые мужчина считал в новом мире не применимыми. Устаревшими.       И всё же, в отличие от него, помимо печали она черпала из этих воспоминаний уверенность.       – Ну… – Гейне улыбнулась. – Зато теперь от Сибири у меня осталась холодостойкость, от Хьюстона – ты. Не знаю, насколько обмен равноценный, но выбирать не приходится.       – Так ты со мной? Тебе ещё и выбора не хватает. Ц-ц-ц. Как не элегантно, – мужчина подхватил шутливый тон.       – Прости дорогой, у меня на вершине всего в принципе тихоходки, потом уже Ариана Гранде и вот где-то дальше ты.       В отместку Ксено не больно, скорее больше щекоча, ущипнул её за бок под кофтой. Елена захохотала и едва не повалила их обоих на куст репейника.       Женщина тысячи настроений.       Туман окончательно прибился к земле и рассыпался сотней потоков, гонимых ветром между небольших холмов. По уже ставшему полностью видимым полю прокатилась серебристая волна. Солнце, окрасившее вкруг себя всё золотом, лениво выглянуло из-за верхушек деревьев, стоящих на линии горизонта.       Дышать стало легче.       – Та-ак, – протянула Гейне, – всё, тропу видно, почесали, пока мистер Шнайдер не примчался сюда в полной боевой комплектации. А то ещё подумает, что нас суслики украли.       – Какие суслики?       – А ты не видишь?       – Нет, – Ксено удивлённо и отчасти подозрительно огляделся.       – И я не вижу, – продолжила Елена с умным видом и поучительно подняла палец вверх. – А они есть.       Понадобилось мгновение, чтобы всё понять.       – Поверить не могу, что повёлся на это второй раз за день.       – Обращайся, – она пожала плечами и потянула за собой прямо через море трав.       Тропа, не найденная им в тумане, действительно обнаружилась совсем рядом. Потерянную в зелёной гуще лампу искать уже не стали – небесное светило благосклонно помогало не сойти с пути.       Гейне наперебой рассказывала маленькие новости с базы, Хьюстон слушаел и делал пометки в голове. Конечно, они явно принесли с собой отчёты, но странная способность биолога подмечать некоторые мелочи гораздо лучше проявлялась в личных разговорах.       Но иногда при взгляде на седые пряди в её косе слух притуплялся, вновь уступая внутреннему голосу мыслей.       И вот уже совсем близко виднелись острые пики башен.       Его королевство.       Ксено остановился, легко потянув девушку за руку. Кожа её казалась ледяной, хоть и безумно мягкой.       – Елена.       – Да?       – Верно ли я поступаю?       Мягкие пальцы, словно обожжённые, были резко выдернуты из его хвата.        Флёр напускной весёлости разом спал с её лица. Улыбчивые морщинки разгладились, будто их и не было, а в металлических глазах промелькнула усталость.        Елена выдохнула, собираясь с мыслями.       – У меня нет ответа для тебя, – она замолчала на секунду. – Ни ответа, ни готового решения. Определить, что верно, а что нет в моменте слишком трудно – нам не могут быть заранее известны последствия принятых решений, это уравнение, в котором гораздо больше двух переменных. Почти как “Задача трёх тел”, если угодно. Да и скажи я “нет, ты не прав”, изменится ли хоть что-нибудь?       Ксено нахмурился. Правда уколола сильнее, чем должна была.              Нет, конечно. Ничего не изменится.       – Х-ха… – Гейне с нажимом потёрла переносицу и веки. – Ты знаешь, – она сделала паузу, – я не согласна с очень многим – подчёркиваю, очень многим, – из твоей политики действий. И мне бы очень хотелось, чтобы ты хотя бы изредка прислушивался к моим вопросам, даже если они тебе не нравятся. Потому что одно трусливое поддакивание от остальных ни к чему хорошему не приведёт. Но, в конечном итоге…       Елена возвела глаза к небу. В ртути отразилось золото солнца.       – Боже, поверить не могу, что говорю это… В конечном итоге делай то, что сам считаешь верным.       – Что?        Ему казалось, как всегда, среди шутливых речей проскользнёт саркастичный укол, что втянет их в очередной спор. Но сейчас Елена говорила открыто и с хорошо читаемой изнурённостью от поднимаемой в сотый раз темы.       – У меня нет желания повторять то, с чем и без того трудно смириться, – она подняла руку ладонью к нему, останавливая. – И всё же я хорошо понимаю, что ты взял на себя слишком большую ответственность. Настолько, что теперь твои ошибки будут стоить жизни вообще всех. И вечно сомневающийся лидер – последнее, что нужно колонии, особенно после всего сотворённого, когда ты дал силу и власть бывшей милитаристской ячейке. Без твёрдой руки здесь уже ничего не решишь. Однако…       Она пожевала губу, подбирая слова.       – …прошу тебя, какими бы ни были планы – оставайся человеком. Рядом с самопровозглашённым богом для меня места нет, как бы я тебя ни любила. Но до этой черты я с тобой, хоть и сама буду делать то, что считаю верным.        Они смотрят друг на друга. Долго и вдумчиво, будто обоюдная честность, что перед собой, что перед партнёром, существует лишь этим туманным утром.       Ксено ещё не раз будет вспоминать и размышления прошедшей ночи, и с каждым разом её слова всё больше будут стираться, оставляя лишь приятную ему “истину”.        Однако через полгода, в день, когда пропажа Елены обнаружится, он вспомнит каждую секунду монолога кристально ясно, вплоть до каждого вздоха и малейшего изменения в эмоциях.       – Спасибо, – голос хрипнет. Трудно сказать, от внезапно нахлынувших чувств или от начинающейся простуды.       – Обращайся, – Елена хмыкнула, протянув вытянутую ладонь. – Пойдём, ночь выдалась непростая.        Прохлада скользила по щиколоткам и тянула мокрую одежду к земле. Ноги путались, спотыкались и увязали в размокшей грязи настолько, что периодически приходилось вытаскивать друг друга за руки из зыбучей ловушки. Но идти вдвоём всё равно было гораздо проще, да и путь до базы теперь казался не таким уж долгим.       – О, кстати.        – М?       – Я тут вспомнила: группу сов литературно называют “парламентом”. Хотя совы вообще-то по сути своей одиночки.       – Хм. Как… элегантно.

***

      Елена мягко подталкивает мужчину вперёд.       – Давай-давай, чеши вперёд, как раз расскажешь Снайдеру, что учёные ночью в туманных полях делают.        Стоило дойти до ворот, Елена занервничала. Она уже была здесь часами ранее, когда оставляла вещи и узнавала про местонахождение Ксено, однако теперь ощущается, что возвращение неизбежно, и, в свете последних событий, оказываться вновь в плену этого искажённого общества не хочется от слова совсем.       Стоило и правда уйти глубоко на север, пока они не опомнились.       – И что же они делают? – усмехается Ксено.       – Белую лошадь ищут и сов пугаются. Всё, руки в ноги, мистер Хьюстон, и вперёд греть постель к моему приходу. Дай хоть покурить пару минут в тишине, я тебя умоляю.       – Хорошо, но не задерживайся.        Она лишь тихо смеётся и чмокает в щёку.       Так странно видеть Ксено таким. С непричёсанными волосами, превратившимися в растрёпанное каре, со слипающимися от нехватки сна глазами и покрасневшим носом. Такой простой, такой человечный.        Ёжик из тумана, только котомки не хватает.       – Еленика.       – Ась? – реагировать на нелюбимую форму имени уже нет сил.       – Я люблю тебя.       У неё сжимается сердце.       – Я знаю, Ксено.       Лишь когда полы чёрного пальто скрываются за поворотом, Гейне невесело хмыкает. Пальцы сами находят размякшую от влаги пачку сигарет в кармане и спички, чудом уцелевшие. Мокрый табак не хочет поджигаться и лишь мерзко коптит по паре мгновений, плюясь шипящими каплями. На четвёртой сигарете всё же получается добиться нужного.       Гейне вдыхает горьковатый дым, щекочущий носоглотку, и выдыхает целое облако.       Солнце для этого часа кажется слишком ярким.       – И что я, блять, только что натворила…       Елена затягивается ещё раз. Кажется, что в одиночестве опять стало поспокойнее, однако груз принятых решений маячил где-то в невидимой вышине дамокловым мечом. Она мотает головой – тяжёлая коса по инерции больно хлещет по спине. С длинными волосами неудобно, но сколько раз она ни брала в руки ножницы, каждый из них лезвия, подрагивая, бессильно опускались обратно.       Очередная затяжка. Воспоминания проглатывают её с головой.       Зима. Ночь. Сонное марево и последний разговор с отцом.       “Ты – лучшее из того, что я создал”.       Оглушительный хлопок по ту сторону трубки. До побеления сжатые на её запястье острые пальцы плачущей матери.       Туман.       Елена усмехается. Странное ощущение, что история повторяется.       Непомерные амбиции убивают учёного за учёным, включая её саму. Отец считал себя умнее других. Выше. Особенней. Почти богом.       И цена была соответствующей.       Елена же чувствует себя совсем не Персефоной, как шутила ранее, а Кассандрой, разделяя с царевной боль от неверия.       Она всё ещё надеется на лучшее, но уже давно поступает без оглядки на остальных так, как считает нужным. В её парадигме правильнее принять решение, чем тонуть в бездне чужих выборов.       О чём-то так или иначе придётся жалеть.       Любовь или принципы?       Ответ болезненно очевиден.       Солнце разгорается пламенным сердцем, но её куда больше заботит уже побледневший серп месяца, почти упавший за горизонт. В последнее время спутник стал слишком уж… говорлив.       Вдалеке, словно по ту сторону жизни, кружат в причудливом танце мурмурации сотни птиц. Но ей точно известно: ни одной ласточки среди них нет.

Луна спросила:

– Почему?

Елена, затушив окурок ботинком, ответила:

– Ради человечества.