наше время истекает

через месяц дом был полностью готов, вместе они выбирали подходящие цвета для мебели, заказали свой дизайн каждого предмета в уютном доме для двоих. в комнатах пахло стойким ароматом свежего дерева и сандала — напоминание о их прошлой жизни в тесной квартире на окраине города, где они ютились в попытках не рассыпаться от беспомощности. состояние их вонючего подъезда оставляло желать лучшего, но других вариантов не было: или так или прошу прямиком на вокзал на холодные лавочки непротапливаемого помещения. сонхва решил сегодня забрать хонджуна с пар, на которые он пошёл, до последнего упираясь вместе пройтись последний раз по длинным коридорам университета, вдохнуть запах красок и рассыпчатой мокрой глины. хонджун сам настоял, что он заберёт быстро документы и будет ожидать под ласкающим золотистыми лучами лицо солнцем. метки обоих потемнели, но никто не увидел изменений из-под рукавов одежды. хонджун меняется в лице моментально; видит отчётливый силуэт вдалеке и становится страшно: стылые мурашки пробегаются по спине, кожа головы немеет. неужели будет так?..

***

сонхва оглядывает светлое помещение дома, всё готово, чтобы впустить долгожданных хозяев в дом. он выходит на открытую террасу, залитую осенним солнцем: золотистые, багряные кленовые листья драгоценными украшениями на деревьях, море — чернильно-чёрное разбивалось бушующей пеной об острые клыки скал динамичными линиями, обрывая обзор моря и призрачно-серого неба. ветер нещадно трепал светлые волосы сонхва, холодя кожу резкими порывами. собрать не увядшие бутоны цветов и вплести в твои волосы. трель звонка едва различима за рёвами ветра и разъярённого солёного моря — шипит и норовит добраться до тела человека, забрать в заросшую водорослями глубину. запястье выкручивает нещадно, не жалея, колючей проволокой впиваясь в тонкую кожу. на экране мобильника высвечивается «сан». принять звонок. — хонджун… он… умер? я не понимаю, хён, тут всё в крови. сонхва задыхается, захлёбывается морской водой и тонет. *** сан медленно брёл по улочкам, таким путём он обычно возвращался домой — неприметно и безмятежно, оглядывая в раскрытых окнах домашние цветы, цветущие до сих пор ослепительно ярко. истошный крик поблизости останавливает его. не верится. крик повторяется, но уже более приглушённый — не послышалось. в голове набатом бьётся мысль, что он может подвергнуть опасности и себя, но так просто оставлять нельзя. знакомая макушка за углом не внушает хорошего исхода. что-то определённо не так. он резко поворачивает безумно улыбающегося уёна и бьёт с размаху в челюсть — не жалко, такого подонка — нет. не дождавшись реакции от чона, сан бьёт завалившегося парня в живот: тот хватается за место удара и болезненно корчится. сан ненавистно прожигает взглядом до боли родное лицо, искажённое гримасой сумасшествия: улыбка от уха до уха и непрекращающийся смех. не выдержав такого уёна, чхве надавливает на сонную артерию, надеясь, что парень провалится в сон, пребывая в бессознательном состоянии. он не понимает, почему уён стал таким, или же он всегда любил поиздеваться и неоднозначные взгляды в сторону хонджуна всё-таки были не простым любопытством, а чем-то большим. наконец-то сан может разглядеть парня — хонджуна — и ужасается: привалившись к стене, сидит изуродованный глубокими порезами хён, повсюду застыла кармином кровь — слишком много. много… *** сонхва до упора нажимает педаль газа, наплевав на красный цвет светофора: успеть, спасти, соединиться в объятиях. что ничего серьёзного, просто очередной обморок. он поспит и всё будет в порядке, как всегда хонджун поцелует нежно, заботливо поправит выбившиеся волосы и посмотрит так влюблённо, что сердце сжимается от такой же всепоглощающей любви. «пожалуйста, останься со мной, мне страшно представить, что ты без меня, а я без тебя. не хочу гнить в сырой земле — хочу с тобой жить рядом, сонхва.» я не хочу терять тебя, хонджун. побудь со мной ещё десятки лет и найди в следующей жизни здоровым и процветающим лишь для тебя. » — дурак, — хлопает по широкому плечу, за которое постоянно хватается в плохие моменты — надёжное. — зато твой. — мой.» навечно, во всех последующих перерождениях твой, только будь жив, умоляю. молю всех богов и демонов сохранить тебя рядом со мной. пожалуйстапожалуйстапожалуйста, хонджун. ты обещал мне, обещал. обещал! обещал… срывается последний удерживаемый всеми силами кран и едкий кислотный дым разъедает внутренности. сгорает заживо — по ощущениям, но тело такое же нетронутое и чистое. сонхва кричит истошно, заполняя салон беспомощными воплями о помощи. он получил уведомление, где они сейчас находятся и скоро должна приехать скорая. он молится, чтобы не увидеть угольно-чёрный мешок. не почувствовать запах крови и её металлический привкус. ему много концентрированной боли, много переживаний за два десятка лет. он не понимает, как может судьба быстро отобрать любимого человека. заберите. пожалуйста, заберите её. оставьте хонджуна в покое. заберите её, умоляю. всю эту поганую боль. заберите. не держите её, прошу. слышишь, судьба, забери всю боль у моего человека — единственную любовь жизни. сонхва почти не различает, куда едет и как добраться до места назначения, руки неконтролируемо дрожат, а запястье готово разорваться на кусочки. прошу, не умирай, хонджун. мы вместе поедем к моим родителям и займемся чем угодно — с тобой. ты говорил, что обещаешь не плакать. обещал мне жить с тобой в построенном нами доме и заняться общим делом. рисовать потрясающие мир картины — вместе. неужели ты просто так покинешь меня? сонхва тормозит машину возле тротуара и бежит так быстро, как позволяют дрожащие ноги. хватает одного взгляда на мигающую скорую и лужу потерянной крови, расфокусированный взгляд цепляется за чон уёна и мужчину в форме. всё обнажённое тело хонджуна покрыто глубокими уродливыми ранами — он не заслужил их, ни одного. сонхва падает на колени, пока врачи упаковывают посиневшее тело. не успел. говорил, что всегда буду рядом. соврал своему человеку и не оказался рядом в нужный момент. в душе становится пусто и глухо, выжженая дотла пропасть встречает костлявыми объятьями. сонхва трясёт за плечи мёртвенно-холодного парня и обжигается северным стылым льдом — пальцы коченеют и мёрзнут, но всё ещё пытаются отдать крупинку тепла. они соулмейты — поможет, правда ведь? что мне теперь делать без тебя? хонджун, ответь, прошу. не молчи, не смотри блеклыми глазами мне в душу. ты дышишь, да? скажи, что ты дышишь. обещал… ты мне обещал. обещал вечно быть рядом. — и что теперь мне делать без тебя?! — надрывно, из последних сил кричит в пугающую громоздкими тенями пустоту. врачи рядом копошатся, суетятся и достают какие-то аппараты. сан побегает и трясёт сонхва, чтобы тот пришёл в себя, но пронзающие плоть фантомные стрелы не отпускают, затягивая в глубокий сон. прости, хонджун. я не смогу увидеть твоё улыбающееся лицо с лучистыми морщинками в старости в последний раз перед смертью. прости за всё, что сделал и ещё не успел. прости за твою испорченную жизнь, прости. я хочу подарить свой последний вздох тебе, ты же будешь меня помнить? говорят, один соулмейт может спасти другого. подло со стороны планеты, но я должен проверить. ты не будешь сильно скорбеть обо мне? не нужно, правда. — живи счастливо, — на грани смерти без своего соулмейта. он встретит её со счастливым ликом хонджуна под навсегда смыкающимися веками.

— прости, я, кажется, скучаю.

по улыбке ярче тысячи солнц на небосводе, я не помню её — она погрузилась в спасительное забытье. я не помню твоих прикосновений кожа к коже. ничего не помню. не помню взгляда твоих карих глаз — они таили в себе вселенскую грусть, потухали мерцающие огоньки жизни. я не помню твоей печали в глазах и задорного огонька, всё это сравнялось с гнилой плотью и самим тобой. не помню, не хочу помнить.