Take me home

      Господа из Парижа провели в дороге следующие сутки. Они не скучали, потому что им удалось прикарманить из гостиницы колоду карт. Счет в 10:9 вел Ришелье, проигрывал он в те разы, когда прекращал жульничать.       — Я выиграл, — не без удовольствия сообщил Тревиль, забирая последнюю карту у герцога.       — Вы шулер, месье, — заметил Ришелье, скрещивая руки на груди. — А я бы и не поверил, если бы мне об этом сказали.       — Есть у кого учиться, Арман, — широко улыбнулся Тревиль, взлохмачивая русые волосы. — Дурной пример заразителен.              — Что правда, то правда, — согласился герцог. — Я даже не буду с вами спорить.              — Не стоит, вам еще спорить с наваррцами, — напомнил Тревиль.              — Не сыпьте соль на рану, Жан, прошу вас, — Ришелье тяжко вздохнул и закинул голову назад. — Вы мне должны десять желаний, да?              — Как и вы мне, — справедливо рассудил Тревиль, откидываясь на сидении.              — Я больше не буду играть с вами в карты, — пробурчал герцог. — Я придумал первое. Восстание идет от местных графов, поэтому говорить придется с ними. Возьмите, когда мы пойдем в их дом, с собой веревку. Это важно.              — Странное желание, но ладно, — пожал плечами Тревиль.              Желание было очень странным. Тревиль попытался придумать, зачем Ришелье потребовалась веревка, но не смог. Вряд ли герцог собирался связывать наваррских графов, хотя от него можно было ожидать всего.              Остаток пути был проведен за светской беседой. Ришелье еще раз пересказал все интересные истории последнего десятилетия. Тревиль внимательно слушал его, не перебивая, хотя он и половины не понимал, потому что не знал многих, о ком шла речь.              — Есть еще одно, что я хотел вам сказать, Жан, — Ришелье наклонился ближе к собеседнику, Тревиль сделал то же самое. — Помните постоялый двор, где мы обедали? — спросил герцог. — Я задержался, когда говорил с хозяином после обеда. Он отдал мне это, — Ришелье вытащил из кармана кольцо. — Это вещь Альфонса. И нет, я не сошел с ума. Это настолько же его вещь, насколько вы Жан де Тревиль. Я вас уверяю.              — Я и не собирался говорить, что вы сошли с ума. Но откуда оно взялось у хозяина постоялого двора на приличном расстоянии от Парижа?              — Не знаю, он сказал, что до нас приезжал господин и просил передать его. Мне это не кажется совпадением.              — Мне тоже, — согласился Тревиль. — Что вы будете делать?              — Оставлю у себя до прибытия в Париж. Сейчас есть проблемы поважнее, чем мои покойные братья. Гораздо важнее.— Ришелье как-то опустил взгляд и поспешил спрятать кольцо. — Да, наверное.              Жан заметил, что его друг стал рассеянным. Нет, не рассеянным. Он окончательно расклеился, хотя Тревиль был уверен в том, что первый сдаст позиции он сам, а не герцог. Однако.              — Арман, вы сейчас сам не свой. Что произошло? До этого все ведь было нормально… Нет, — осек себя Тревиль, начиная догадываться. — Не было, вы просто прекрасно держали маску до того момента, как достали это чертово кольцо.              — Нет, — запротестовал герцог. — Все действительно было нормально. Более того, все было хорошо, — он не свойственно для себя неуверенно пожал плечами, раздумывая, стоит ли продолжать. — Мне было хорошо рядом с вами, Жан. Как может быть иначе? Не будет же плохо с человеком, который, наверное, единственный, кто тебя понимает. Просто меня в действительности начали брать сомнения. С того момента, как я оказался в Испании. Возможно, что на то и был расчет. Каждый раз я спрашиваю себя, поставил ли я реализуемые цели перед собой…              — И каждый раз ответ: «Не знаю», — закончил Тревиль. — Спрашиваешь себя, твоя ли это борьба или ты нарушил привычный ход вещей… В те редкие минуты, когда мы находимся порознь, я постоянно думаю об этом. Но ваш пример перед глазами заставляет об этом забыть. Какова жизнь без риска? Особенно, когда он оправдан. Если это для вас имеет хоть какое-то значение, то я обещаю дойти с вами до конца этого пути: победы или смерти.              — Имеет, Жан, имеет, — усмехнулся Ришелье.              Тревиль любезно предложил другу опять отдохнуть у него на коленях. Герцог согласился и удобно лег, моментально начиная засыпать. Тревиль смотрел на лицо, полное умиротворения, но сам спокоен не был. На душе было скверно, потому что он чувствовал приближение чего-то плохого.              Карета замедлилась на наваррских улицах. Тревилю даже показалось, что в толпе скрылся человек, который стрелял в него и преследовал их, но тот быстро исчез из поля зрения. Хотя Тревиль и понимал, что не мог видеть нападавшего, потому что не знал, как наемник выглядит, ему все равно казалось, что он видел именно его. Шестое чувство подсказывало генералу, что что-то было не так, но ему не удавалось понять, что именно. Возможно, посланный убийца, возможно, кольцо, а, возможно, и поведение самого герцога. Да, скорее всего, последнее. Тревилю было очевидно, что просто так герцог не стал бы говорить о своих сомнениях. Хотя бы потому, что их не могло быть. Ришелье был человеком другой величины: азартным и властолюбивым. Чтобы он не говорил о том, что он хочет привести Францию к процветанию (хотя так оно и было), прежде всего ему хотелось самому стать во главе этой новой процветающей Франции. Тревиль не был против. Герцог был умным человеком и мог бы многое реализовать, воплоти в жизнь все свои амбиции. Но Тревиль был уверен, что еще воплотит. «Уложимся в полгода», — сказал ему как-то Ришелье. Нет, дело было не в сомнениях, а даже, если и в них, то они появились явно по какой-то другой причине. Тревиль допустил мысль, что это было как-то связано со злосчастным кольцом. Все-таки братья для Ришелье значили больше, чем он мог себе позволить это показать.              Карета въехала во двор замка и остановилась. Тревиль разбудил своего друга, несколько раз его толкнув. Ришелье заговорщически улыбнулся, и подскочил с чужих коленей, и сел рядом.       — Забудьте все, что я вам сказал, — приказал герцог. — Я передумал, — утвердительно произнес он. — Все, поставленные мной цели более чем реализуемы. Вы правы.       — Подождите, — не понимая, о чем идет речь, остановил Тревиль.       — Да что тут ждать, — краешком губ усмехнулся Ришелье. — Вы говорили вслух. Но это неважно. Мое второе желание — забудьте о нашем разговоре.       — А первое? — растерялся Тревиль.       — Веревка, — спокойно ответил герцог, разминая пальцы. — Веревка. Возьмите ее с собой, она нам пригодится.       — Позвольте поинтересоваться. Зачем? — Тревиль почесал затылок, раздумывая над этим вопросом. — Я надеюсь, вы не собираетесь связывать наваррских графов.       — Нет, конечно, — согласился Ришелье. — Хотя зависит от ситуации, но я не думаю, что до этого дойдет. И связывать их тогда буду не я, а вы. Нет, веревка не для наваррских графов.       — Для кого же?       — Для меня, — ничуть не смутившись, ответил герцог.       — А, — до Тревиля наконец-то дошло значение веревки в этой истории, и он тихо рассмеялся. — Старый парламентерский трюк.       — Я и сам старик, что с этим сделаешь? Ничего, вот и приходится действовать старыми методами. Но я надеюсь, что наваррцы будут более податливы, чем испанцы.       — А что испанцы? — поинтересовался Тревиль, об Испании они до этого не вспоминали.       — Да ничего, так, жуткие ребята. Когда меня встретили в порту и повели во дворец, я думал, что последний раз смотрел на небо. Когда я вел переговоры, я думал, что последний раз смотрел на людей, а когда я отплывал, я думал, что последний раз смотрел на землю. Но, как видите, нет.       — Ни о чем не жалели?       — В каком смысле?       — Вы сказали, что думали, что вас убьют. Вы ни о чем не жалели в тот момент? Потому что, когда на меня кинулся Рошфор, — Тревиль тяжело вздохнул. — Я жалел. Жалел о многом, чего не сделал, но больше всего жалел о том, что смог допустить то, что случилось с Портосом и его матерью. Когда я бросился это исправлять, было поздно. Она уже умерла от голода, — Тревиль закинул голову назад, чтобы не было видно, что у него начали слезиться глаза. — Мы так с ним и не поговорили в Париже.       — Успеется, — бодро ответил Ришелье. — А жалел я только об одном том, что умру не в Париже. И сейчас тоже боюсь только этого. Лучше на виселице в моем Париже, чем где-либо в другом месте. На меня иногда нападает тоска и сомнения, но им не суждено мной руководить. А, нет, ошибся. Боюсь умереть не в Париже и боюсь, что вы попадете в какую-то смертельную передрягу. Этого меньше, конечно, но вы забавный. Я бы не хотел, чтобы с вами что-то случилось.       — Я это уже понял.       Мужчины вылезли из кареты. Тревиль, как и условились, взял веревку. Во дворе их уже ждали люди, которые поинтересовались личностями прибывших. Когда они услышали имя герцога, они сразу же расступились, и путники без проблем вошли в замок. Это жилище не впечатляло так внутри, как замки парижской знати, за исключением коридора с портретами достопочтенных предков наваррских графов. На них невольно оба путника заострили взгляды.       — Старик жив? — тихо поинтересовался Тревиль, имея ввиду одного из наваррских графов, которого застал при жизни, и который состоял в первом Совете при Рошфоре. Он тогда был ответственным за финансы.       — Нет, — также тихо ответил Ришелье. — Достаточно позорно умер: в постели с проституткой.       — Ему же было почти восемьдесят, — усмехнулся генерал, рассматривая портрет.       — Девяносто, но любви все возрасты покорны, — пожал плечами герцог. — И не только возрасты. Вы и сами это знаете.       — Нет, не знаю, если честно.       — Никогда не поздно.       И герцог даже не представлял, насколько он был прав. Тем временем, они добрались до кабинета, дверь которого была открыта. Там стояли три женщины и один мужчина, другой сидел за столом. Сидевший был старшим членом семьи, значит, и главным заговорщиком. Стоял рядом с ним его сын. Женщины были женой, дочерью и невесткой сидящего. Им доложили о прибытии людей из Парижа, поэтому они и собрались все в этой комнате встревоженные. Старший уверял, что все пройдет гладко, хотя и сам не был в этом уверен.       В кабинет Ришелье вошел с поистине королевским достоинством, по крайней мере, так показалось его спутнику. Тревиль, который немало повидал и стран, и королей, знал, как выглядят великие и величественные монархи. Возможно, он даже немного льстил некоторым из них, когда сравнивал их с герцогом. Существуют такие люди, на которых смотришь, и кровь в жилах стынет, а они еще даже ничего не сделали. Он был восхищен хотя бы тем, как быстро этот человек становился вновь собранным и серьезным, опускал все вольности, которые мог позволить в диалоге с ним. Еще больше его поразило то, что герцог совершенно не нуждался в представлении — несмотря на то, что все и так знали, кто перед ними стоял, представление было важной частью разговора — вместо этого было достаточно одного взгляда, чтобы присутствующие пришли и в удивление, и в недоумение, и в ужас. Так в ужас пришли дамы, в недоумение сын графа и в удивление сам граф. Первым требованием хозяина замка стало то, что парижане должны покинуть его дом.       — Мы вынуждены отказаться; пока не произойдет разговор, мы никуда не уйдем, — хладнокровно заявил герцог, он без приглашения занял место напротив графа, закинув ногу на ногу и смиряя того взглядом.       — Я вынужден попросить вас уйти, — заметил граф, не протягивая руки. — В противном случае вас выведут отсюда.       — Нет, — Ришелье наклонил голову на бок, изучая своего оппонента. — Но, если вы настаиваете… — герцог обернулся к Тревилю. — Веревку мне.       Граф усмехнулся. Это был старый трюк, направленный на то, чтобы быстро вывести собеседника на разговор. Но граф думал, что герцог шутил и валял дурака, а оказалось, что нет, и теперь ему его спутник помогал привязываться к стулу. Все-таки трюк сработал, каким бы ребяческим он не был. Правду говорили, что даже глупость в отношении этого человека, выглядела иначе. Нелепость ситуации и серьезность на лицах гостей заставили графа сдаться и выгнать из комнаты домочадцев.       — А теперь поговорим как взрослые люди, — предложил герцог, откидывая веревку на пол. — Вы слишком категорично высказались, граф.       — И намерен повторить, — не отступал граф. — Мы не пойдем на союз со Францией. Это не в наших интересах.       — А не в моих то, что в Наварре оружия больше, чем в Париже, что может привести к вооруженному конфликту, — не постеснялся сообщить герцог. — Да, я знаю об оружии и его поставщиках. Вам не кажется, что вы плохо выбрали себе союзников?       — Вам не кажется, что вам пора на пенсию, если вы думаете, что я всерьез рассматриваю Гастона как союзника? — нахально усмехнулся граф. — Нет, не рассматриваю.       — Что же, — заметил Ришелье. — Вполне вероятно. Немудренный ход заставить его принести вам наваррскую корону в руки и убить. Достаточно грубо, мне такое чуждо. Я думаю, что это ближе военному, да, Клермон?       Ришелье с вопросом повернулся к Тревилю, который стоял у двери и внимал каждому слову. Тревиль встрепенулся, когда к нему обратились, но не растерялся и ответил:       — Возможно, вы же знаете, я оставил войну. Я сторонник гуманного отношения к людям, — спокойно произнес Тревиль, не отрывая от графа взгляда. Наваррец сдался первым и опустил глаза.       — Другого ответа я и не ждал, — ухмыльнулся Ришелье, поворачиваясь обратно к графу. Он обратился к Тревилю намеренно и не зря: наваррец побелел в лице и попросил оставить их с герцогом наедине. Тревиль немедленно вышел. — Ну, продолжим?       — Да, — уже более заинтересованно ответил граф. — Я много слышал о вас, но теперь вижу, что все это ложь. Да, вы не человек, но вы хуже. Вы дьявол!       — Глупости, — хмыкнул герцог, скрещивая руки на груди. — Уверяю вас, это глупости. Как может быть дьяволом человек?       — Значит вы продали ему душу, право, — с ужасом ответил наваррец. — Вы подняли из могилы мертвого!       — Да что вы заладили? Право, я перестаю считать вас серьезным человеком, — недовольно сообщил Ришелье. — Я не верю ни в Бога, ни в Дьявола. А, если я в них не верю, то я не верю и в бессмертную человеческую душу. У меня ее нет, как я мог ее продать? Да и что вы такое говорите, я всего лишь назвал ваши методы грубыми. Учитесь принимать критику, — посоветовал герцог.       — К черту критику! Вы кого с собой привезли, герцог?! — воскликнул граф, подскочил с кресла и громко ударил кулаком по столу. — Вы привезли с собой мертвеца! Мертвеца и врага короля!       — Успокойтесь, — надменно попросил Ришелье. — Но раз вы начали, скажу, что мертвеца я не привозил с собой. Мой спутник вполне живой. Хотя нет. Можете думать о мертвеце, Бог с вами, религиозными фанатиками! Как думаете, если я смог воскресить мертвого, я смогу договориться с вами?       — Можете попробовать, — уже более спокойно согласился граф. — Вряд ли у вас получится, конечно. Что вы можете предложить мне, чего не может предложить мой краткосрочный союз с Гастоном?       — Как минимум, надежного союзника.       — Бросьте, — наваррец махнул рукой. — Все знают, что король вас ненавидит. Удивительно, как вы еще не на виселице.       — Ненависть короля не играет никакой роли, — сообщил герцог. — Ненавидит он и своих братьев, что с того? Нет, пока я еще нужен короне. Не забывайте, что я единственный, кого рассматривают на должность первого министра. А кого еще? Белгара? Нет, эти люди совершенно ничего не смыслят в управлении.       — Ваш друг много смыслил в управлении, — решил угрюмо напомнить граф. — И я сейчас это говорю без усмешки. Он чувствовал нужных людей всегда, хотя никогда не мог этого объяснить. Ну и где он сейчас, и кто? Рошфор убьет вас быстрее, чем вы думаете. Уверен, что вас уже по пути сюда преследовал наемник.       — Преследовал, — безразлично сознался герцог. — Но я же здесь, сижу перед вами. Тем более, что наемник — не официальное желание монарха. Будьте покойны, что даже в случае моей гибели, вам ничего не грозит.       — В конце концов, вы не можете предложить мне альтернатив.       — Могу, — запротестовал Ришелье. — Могу! Я обещаю вам вхождение Наварры в состав Франции на правах автономии и широкую финансовую поддержку региона. Ради этого ведь все затевается?       — Казна Франции не потянет моих желаний, — усмехнулся граф.       — Потянет, — преждевременно заявил герцог.       Граф озвучил сумму. В действительности колоссальную для казны.       — Вы правы, — был вынужден согласиться герцог. — Но потяну я. Скрепя сердцем, но потяну. Я лично оплачу всю сумму, которую вы запросили.       — Как страна, в которой такие богатые министры, может быть такой несчастной?       — А оттого люди и несчастны, что министры богаты, — философски рассудил Ришелье. — Но я всего лишь мошенник, не переживайте. Мои миллионы от наследства многочисленных родственников и маленького шантажа английской королевы для недопущения большого скандала. Ну и немного португальской, но у нее не такое чарующее прошлое как у английской.       — Вы утверждаете, что шантажировали королеву Англии? — недоуменно переспросил граф.       — Да, — не стесняясь, повторил Ришелье. — И королеву Португалии, чем вы слушали? Много кого еще. У меня же повсюду шпионы. Но большая часть виновников жертвовала государству, пока я окончательно не убедился, что эти деньги шли на новые особняки Белгару и Ферону. Знаете, решил, что у меня деньги будут в большей сохранности и больше пойдут на нужды моей страны.       — Вы играете патриота, месье.       — Нет, месье, поверьте, не играю. Так что вы думаете? Мы сможем договориться?       — Мне нужно время, чтобы подумать.       Наваррец сделал шаг назад от своих убеждений. Он ожидал, что разговор закончится сразу после озвучивания суммы переговоров, но разговор не закончился. Графу нужно было подумать. В конце концов, не всегда ручаешься за результаты, когда идешь против короля и будущего первого министра, а он смотрел на Ришелье и понимал: герцог — будущий первый министр и, даже возможно, еще переживет Рошфора. Тем более, француз обещал широкую автономию. Со всех сторон звучало выгодно, но в любой момент должен был явиться Гастон. Мало ли, что предложит брат короля… Наваррец посчитал необходимым задержать герцога, чтобы оценить свои перспективы до конца.       — Совсем скоро я дам вам ответ, — сообщил наваррец. — До этого времени предлагаю вам и вашему спутнику остаться в моем доме.       — За неимением других вариантов мы согласимся.       Мужчины пожали друг другу руки и покинули кабинет. У дверей их ждал Тревиль, который единственный рискнул остаться и все услышал.       — Думал, ты мертв, старик, — наваррец хлопнул Тревиля по плечу, чем вызвал недоумение у другого гостя. — Жан мой старый друг. Мы познакомились десять лет назад в Париже, когда он вытащил меня из пьяной драки, да? — он обернулся к Тревилю. — Так было дело?       — Да, граф был важным гостем в Париже, поэтому Его Величество приставил к нему меня, — подтвердил тот. — На тот момент я не знал, что после того, как я лично довел его до кровати, он пересечет весь город и нажрется в кабаке.       — Все мы были молоды, — пожал плечами граф. — Зачем вернулся? Соскучился по тюремной камере?       — Тюрьма, друг мой, только в голове, — отчеканил Тревиль. — И я понял, что последние десять лет были ошибкой. Лучше на виселице в Париже, чем в достатке и безопасности в любом другом конце Европы.       Граф промолчал, герцог тоже, но его взгляд выражал удовлетворение ответом. Ришелье переспросил, какие комнаты для них выделил граф, и предложил графу пообщаться с его другом во время ужина. Тревиль сразу понял, что герцог хочет поговорить наедине, и быстро согласился с его предложением.       — Можете считать меня нищим, — заявил герцог, быстро преодолевая расстояние от двери до кровати, на которую он плюхнулся лицом в подушку.       — Неужели настолько все плохо? — поинтересовался Тревиль, занимая кресло, стоящее справа от кровати. — Это все потом окупится, если сейчас у нас все получится.       — Да, но для начала должно получиться, — герцог перевернулся и тяжело вздохнул. — Он ждет Гастона. Нет, — он осекся. — Не Гастона, а более выгодного предложения. Нам нужно перехватить их или как можно быстрее разговорить графа. Желательно и то, и другое.       — Я займусь первым.       — Нет, слишком рискованно.       — Да. Ко мне отнесутся менее подозрительно, чем к вам. Поэтому пойду я, Арман, и это не оговаривается.       Ришелье не стал спорить со своим другом и только махнул рукой. Его опять начинало клонить в сон, что уже становилось крайне подозрительным. Тревиль скоро покинул комнату. Коридоры наваррского замка встретили его холодом и тишиной. Кроме сырости и крыс, в них не было ничего примечательного. Тревиль собирался возвращаться в комнату, как услышал странное движение во дворе. Он бросился к ближайшему окну и увидел, как во дворе остановилась карета. Кучер спрыгнул на землю и поздоровался со здешней прислугой. Безошибочно Тревиль распознал в нем своего несостоявшегося убийцу. Генерал бросился ко входной двери, пересекая лестницу, чтобы услышать разговор.       — Гримо, хозяин получил достаточно выгодное предложение от Парижа. Что предложишь ты? — поинтересовался слуга, скрещивая руки на груди.       — Способ, как получить финансирование Парижа, не входя в состав Франции.       — И как же?       — Пока я ехал сюда, с целью застрелить герцога, на подступах к Наварре я поймал двух птичек. Очень интересных. Одна — будущая королева Франции, другая — невестка Ришелье, — сообщил Гримо. — За символическую сумму я готов выдать вам двоих.       — Привози их через час. Через два граф должен объявить о своем решении.       — Будет сделано.       Мужчины пожали друг другу руки и разошлись. Тревиль дождался, когда слуга отошел далеко, и последовал за Гримо. Тревиль когда-то был в Наварре и быстро смекнул, в каком переулке мог запрятаться наемник. Он нагнал Гримо на пересечении улиц, но тот быстро шмыгнул в какую-то дверь. Тревиль последовал за ним, понимая, что Анне и Констанции угрожает опасность, и что он забыл свой пистолет в карете, но отступить он уже не мог.       Девушки действительно были там. Открывая дверь, Тревиль уже услышал отборную ругань герцогини дю Плесси. Анна и Констанция сидели связанные в углу комнату, и последняя сопротивлялась против того, что Гримо пытался вытащить ее из угла.       — Эй, драться только с женщинами умеешь?       Это было глупо и опрометчиво, ведь Тревиль был безоружен. Но он уверенным шагом приближался к Гримо, который направил на него пистолет.       — Я тебя не боюсь.       Тревиль подошел еще ближе, почти под дуло пистолета. Гримо снял оружие с предохранителя. Тревиль быстро прыгнул на своего противника, заваливая его на пол. Пистолет отлетел в сторону Констанции. Она, дождалась, когда Гримо опрокинет Тревиля, и выстрелила. Гримо перекатился, хватаясь за бок.       — Спасибо, Констанция.       — Пожалуйста, — ухмыльнулась женщина. — Мне только в радость, а теперь развяжите нас.       — С удовольствием.       Тревиль нашел в углу тот самый нож, которым Констанция открывала ставни, и разрезал веревку. Герцогиня начала жаловаться на больную спину. Тревиль присел на корточки перед принцессой, внимательно ее рассматривая на предмет повреждений.       — Вы в порядке, Анна? — обратился он к девушке, которая до этого молчала.       — Д-да, — трясясь от холода, ответила она. — Теперь в порядке. Благодарю вас, капитан.       — Я очень этом рад, — отечески заметил Тревиль.       Он помог принцессе встать, придерживая ее за талию. Как и следовало ожидать, Анна бросилась к своему похитителю, в которого выстрелила Констанция. Девушка склонилась над Гримо, внимательно всматриваясь в его бледное лицо.       — Он мертв? — не без ужаса спросила принцесса.       — Нет, — не согласился Тревиль. — Всего лишь хорошо притворяется, но оставим его в живых…       — Пусть помнит наше великодушие, когда решится еще кого-то убить или похитить, — дополнила Констанция.       — Да, — рассеяно бросил мужчина, оглядываясь по сторонам. — Нам пора отсюда. Нужно явиться к графу до того, как он решится отказаться от предложения Ришелье за ужином.       — Только не говорите, месье, — предупредила Констанция. — Что вы оставили моего деверя одного. Я вам этого не прощу.       — Увы, придется.       Констанция промолчала, хотя эти слова привели ее в тревожное состояние. В конце концов, если за ним послали одного наемника, где-то неподалеку могли быть и другие. Тем более, все наваррцы, требующие независимости, становились его врагами. Но успокаивало хотя бы то, что ее деверь был жив до сих пор.       Тревиль взял обоих девушек за руки. Анна все еще не показывала своих эмоций, но руки принцессы сильно дрожали. Он успокаивающе погладил ее ладонь. Ему очень хотелось узнать, что произошло с дамами и как они оказались в Наварре, но все вопросы Тревиль решил придержать до того момента, как они встретятся с Ришелье. Было бы кощунственно лишать герцога такого рассказа.       Он спокойно провел их до замка. На воротах не стояла стража, отчего, зная наваррского графа, Тревиль понял, что вся охрана будет у и в столовой. Он действительно познакомился с графом по воле Рошфора, но он не просто был приставлен к нему, а должен был следить за ним, чтобы наваррцы не могли провернуть какой-либо трюк. Они давно бредили окончательной независимостью.       В коридорах тоже никого не оказалось, как и предполагал Тревиль. Он усмехнулся, подумав, что в замок вместо них мог пробраться любой воришка и забрать совсем немного драгоценностей. Тревиль подошел к одной из дверей и потянул за ручку. Ришелье лежал в обуви на кровати и смотрел в потолок. Мысли у него в голове спутались, и он был уверен, что его сразил неизвестный недуг. Впрочем, глядя на уставившегося в потолок друга, Тревиль это знать не мог. Ришелье медленно повернулся в сторону двери, а после вскочил, когда увидел спутниц генерала.       — Я не сплю? — решил он уточнить у Тревиля.       — Нет, не спите. Или мы спим вместе сейчас, — пожал плечами Тревиль. — Выбирайте вариант, который наиболее вас удовлетворит.       — Второй вариант удовлетворил бы меня больше. Я не прочь сейчас проснуться в вашем доме в Париже в вашей кровати, — заметил Ришелье. — Но вряд ли это правда.       — А у тебя все одно на уме, — хмыкнула Констанция, бесцеремонно отталкивая деверя и ложась на кровать.       — Что поделаешь, мало стало красивых мужчин во Франции во времена правления Рошфора. Лучше объясните, — попросил герцог. — Что вы здесь делаете? Как вы здесь очутились?       — Это очень интересная история, — заверила Констанция. — Но у Анны лучше получится ее рассказать.       Анна стушевалась после слов Констанции, она начала говорить под тяжелым взглядом герцога, отеческим Тревиля и уставшим Констанции.       — Я решила воспользоваться вашим советом, месье Ришелье, — начала Анна. — Вы советовали не злить короля и по возможности потакать ему. Я так и сделала. Взамен он позволил мне утром совершить прогулку. Когда я собиралась возвращаться в свои покои, я увидела беловолосого мужчину вашего возраста, который почти бежал в королевское крыло. Меня съело испанское любопытство, и я последовала за ним. Я спряталась за дверью и начала подслушивать. Король просил у этого человека, Белгара, раздобыть информацию о месье Клермоне, утверждал, что это вы, Тревиль, — она повернулась к мужчине. — Назвал вас старым врагом. Позже Его Величество заявил, что покровитель месье Клермона уехал в Наварру и уже не вернется. Покровителем были названы вы, герцог. Вас заказали наемнику. Я не смогла бы спокойно жить, если бы вас убили, а я не попыталась бы вас спасти. Я попросила леди Винтер и мадмуазель Адель, которых вы были добры приставить ко мне, помочь. В то же утро король подарил мне бриллиантовые подвески. Я попросила леди Винтер заложить их в ломбард и заказать карету, а мадмуазель Адель предоставить мне одежду. Ночью я спустилась через тайный вход на улицу. Там меня ждала карета, в которой я встретила мадам дю Плесси. Она пыталась отговорить меня от дурной затеи, объясняя это тем, что моя пропажа может обернуться огромными последствиями. Конечно, я не послушала ее. А вы бы послушали, если бы узнали, что кому-то из вас грозит такая опасность? Я думаю, что это поняла и герцогиня. Мы не успели прийти к общему выводу, потому что дверца кареты открылась и на нас направили пистолеты несколько мужчин. Двое из них, Маршо и Гастон, насколько я помню, повезли нас в Наварру. Я не знаю, как долго мы ехали в той повозке. Позже они остановились в гостинице. Нас оставили в другой комнате и предупредили, что, если мы заорем, они убьют всех, кто будет в гостинице. Мы дождались момента, когда они заснули, Констанция ножом выломала ставни. Мы спрыгнули в стог сена, украли лошадь и поспешили оттуда. Потом взяли карету. Уже на подступах к Наварре нам перекрыл дорогу этот разбойник, из рук которого нас вытащил капитан. У нас было сил ему сопротивляться. А после нас спас капитан.       — Понятно, — тяжело вздохнул герцог. — Анна, это было очень глупо.       Анна смиренно опустила глаза. Ришелье подошел к ней и обнял так крепко, как и в тот день, когда рассказал ей про тайный ход.       — Но спасибо вам большое, — тихо прошептал он. — Возможно, без вас я был бы мертв. Спасибо вам. Вы чудесная молодая женщина, которая меня вдохновляет. Я говорил вам, что доброта не лучшее качество для королевы, потому что другие любят этим пользоваться, но отвага — самое нужное для венценосца. Трусы короли — горе страны. Вы моя королева, Анна, отныне и навсегда. Я, Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, клянусь, что буду хорошо и верно служить королеве Анне во всех делах. И да поможет мне Бог.       Тревиль и герцогиня недоуменно переглядывались, совершенно не понимая значения происходящего. Хотя Тревиль понимал, но для него было сложно принять судьбу, уготованную Анне. Политика была грязью, и он не хотел, чтобы в нее погружалась эта безусловно смелая девушка. Но Тревиль понимал и Ришелье, потому что Анна действительно была лучшим вариантом. Это заставляло его сердце сжиматься.       В дверь постучали. Слуга заявил о том, что хозяева дома уже ждут гостей к ужину. Было решено оставить дам в комнате. Тревиль и Ришелье проследовали за слугой. Ближе к столовой, как генерал и думал, количество охраны увеличивалось. Забавно было смотреть на то, сколько сил брошено против двух безоружных мужчин.       — Рад вас видеть, господа, — добродушно заявил граф. — Присаживайтесь.       Господа из Парижа заняли места возле графа с правой стороны, на что граф одобрительно кивнул. Он незамедлительно потребовал начать трапезу. За столом также сидели невестка, жена, дочь и сын графа. Они молча поглощали пищу, не поднимая глаз на хозяина дома.       — Так что вы решили по поводу моего предложения? — поинтересовался Ришелье. — Нет, пока не отвечайте. Позвольте мне до этого сообщить, что ваш друг, мой несостоявшийся убийца, не состоялся и как похититель. Ее Высочество и Ее Светлость сейчас находятся в выделенной нам комнате.       Граф разочарованно вздохнул, понимая, что у него не осталось выбора, как пойти на поводу у Парижа. В Наварре было оружие, но жертвовать людьми не имело смысла. Отрезанная от Парижа Наварра бы быстро лишилась продовольствия в нужном количестве.       — Вы точно черт, друг мой, — заметил граф. — Поправьте меня, если это не так, но слишком много совпадений на одного человека!       — Я не черт, поверьте мне. Я просто нашел свой талисман удачи, — Ришелье сжал под столом руку Тревиля, чего не могли видеть наваррцы. — Так вы согласны?       — Только на условиях автономии и денежных вложений. Как мы и обсуждали.       — Конечно, я человек слова. После ужина мы подпишем с вами первую часть акта об автономности Наварры, также я выплачу вам первый взнос. Остальное необходимо подписывать в Париже.       — Понимаю, ох уж эти формальности, — наигранно возмутился граф. — Договорились. Скрепим же это подарком с нашей стороны.       После этих слов графиня встала из-за стола и вышла из столовой. В мучительном ожидании прошли десять минут. Она вернулась с черным котом на руках, который то и дело бесновался и пытался вырваться.       — Дьяволу — дьявольский подарок, — рассмеялся граф.       Тревиль и Ришелье переглянулись. Как люди современные, они не считали котов посланниками Дьявола.       Графиня передала животное в руки герцогу. Сразу же кот успокоился и улегся на коленях Ришелье, который принялся его гладить.       — Благодарю вас, добрых к… протестантов, но кота я назову Люцифером. Надеюсь, что вы не против, — ухмыльнулся герцог, передавая кота на руки Тревилю. — Гляньте на него, Жан. Мне кажется, что это чудесное животное.              — Как и его хозяин, — совершенно искренне ответил Тревиль. — Я согласен. Посмотрите, насколько он ласковый. Действительно дьявол кроется в благодетели.